Текст книги "Сайт фараона"

Автор книги: Татьяна Грай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 20 страниц)

Ежи, фыркая и похрюкивая, выкатились из огорода в крытый двор и затоптались возле древнего деревянного корыта, прислонившегося к стене сарая. Корыто имело вид задумчивый и потертый. Его неровное, покрытое трещинами дно, обращенное к миру, выглядело как спина усталого человека, отвернувшегося от внешнего и ушедшего в себя. Один из ежей встал на задние лапы и заскреб передними по темному дереву – то ли хотел взобраться наверх, то ли, наоборот, перевернуть тяжелую колоду… Никита внутренне дернулся, у него возникло мгновенное желание подойти, помочь… и Елизавета Вторая тут же вскинула тонкую руку:

– Замри!

Он замер.

Второй еж принялся деловито обнюхивать плотно утрамбованный, засыпанный дровяным мусором клочок земли между краем корыта и стеной сарая. Из сарая осторожно выглянула мадам Софья Львовна и зашипела, прижав острые ушки и выгнув дугой спину. Ежи не обратили на нее внимания, продолжая исследовать корыто и прилегающие к нему окрестности. Мадам, припав на живот, медленно поползла к корыту. Никита следил за ней, затаив дыхание. Ему почему-то казалось, что ежи вот-вот набросятся на кошку, начнется драка… но ежи вдруг прекратили свою активную деятельность, встали рядышком и, опустив встопорщенные до того иглы, уставились крохотными черными глазками на мадам, как будто чего-то ожидая.

Воздух вокруг стоявших на крыльце внезапно людей сгустился и подурнел, за несколько секунд став до нестерпимости плотным и зловонным, он потек по вискам и спинам, липкий и влажный… Елизавета Вторая тронула Никиту за руку:

– Идем.

Ни о чем не спрашивая, он молча шагнул со ступенек, прошел следом за Лизой-дубль в крытый двор, остановился рядом с корытом. Здесь пахло сухими гнилушками и сырыми березовыми дровами, дышалось легко. Ни ежи, ни кошка, занятые своим делом, словно и не заметили приближения людей. Мадам Софья Львовна внимательно понюхала землю – в одном месте, в другом… ежи наблюдали, люди тоже. Потом кошка начала принюхиваться к стенке сарая под корытом. Встала на задние лапы, бессильно уронив черный тощий хвост, цапнула когтями трухлявую доску, вытянулась во всю длину, цапнула еще раз – повыше… и резко мяукнула. В ее хриплом голосе Никите почудилось разочарование. Почему бы это? Он не успел обдумать возникший вопрос. Елизавета Вторая снова тронула его за руку:

– Надо убрать корыто…

Он тут же сунул в карман граненый шар, схватил деревянную штуковину, оказавшуюся невообразимо тяжелой (дубовое оно, что ли…), и вскинул ее на плечо, одновременно вопросительно посмотрев на девушку.

– Туда, – показала она взглядом, не поворачивая головы.

Туда так туда…

Он вынес деревянную емкость в открытый двор и аккуратно положил на траву. Выпрямился… и вдруг его словно ударило в спину. Ножом. Острая мгновенная боль проткнула его насквозь, он задохнулся, застыл, пережидая… а в следующую секунду в нем уже вскипела ярость. Ах, гад, в спину бить… ну, получишь ты на орехи… он ничуть не сомневался в том, что на него напал скарабей… напал, защищаясь, не желая терять власть над чужими перерождениями…

Никита метнулся назад, под крышу внутреннего двора. Где-то тут он видел… ага, вот… Он схватил валявшийся среди дров колун и изо всех сил рубанул им по стенке сарая в том месте, где только что клонилось к старым доскам старое корыто. Доски брызнули во все стороны щепками, из образовавшейся бреши выпал небольшой бумажный сверток. Коричневая оберточная бумага отсырела и покрылась плесенью, черная резинка, стягивавшая сверток, лопнула. Никита уронил колун. Его вдруг охватила слабость… тело стало мокрым от хлынувшего ручьями пота… колени задрожали, ему захотелось лечь на землю и уснуть. Уверенная рука Лизы-дубль подхватила его под локоть, помогая выстоять. Огромная, несгибаемая сила духа Елизаветы Второй хлынула в поток сознания Никиты, восполнив все то, что сам он расплескал по собственной небрежности и неосторожности.

– Шар… где шар? – донесся до его ушей горячий шепот.

Но граненый шар уже и сам дергался и вертелся в кармане, напоминая о себе, требуя свободы. Никита едва успел сунуть в карман кончики пальцев, как шар очутился в его ладони, а рука как бы сама собой вытянулась во всю длину… и хрустальный дар фантастической Лизы ускользнул от Никиты и повис в воздухе, проникнувшись бледным золотистым светом. Мадам Софья Львовна с диким пронзительным воем напрыгнула на сверток и рванула его когтями. На земляной пол вывалился полосатый ониксовый скарабей. Ежи, громко хрюкая, мгновенно уволокли ошметки заплесневелой оберточной бумаги и рваную резинку, но через секунду-другую вернулись и заняли позицию в метре от жука, держась бок о бок и продолжая угрожающе хрюкать. Кошка тем временем осторожно подкралась к жуку и, вытянув когтистую лапку, опрокинула полосатого спинкой вниз – и тут же с шипением отскочила назад и замерла, прижавшись к земле, готовая к новому прыжку.

Черно– белый жук -неживой, каменный, – заворочался, пытаясь перевернуться. Все затихло. Ежи перестали фыркать и хрюкать, мадам Софья Львовна больше не шипела… Никита затаил дыхание, не зная, что делать, но чувствуя, что в общем все идет как надо… Елизавета Вторая стояла рядом с ним, слегка касаясь его плечом. Оба они смотрели не на скарабея, а на хрустальный шарик, висящий в воздухе перед ними. Шарик как-то неуверенно тронулся с места, словно не зная, куда ему плыть… и Никита мысленно забормотал: «Ну же, давай, ты все знаешь, ты все умеешь, тебя Лиза научила, фантастическая Лиза, маленькая провидица… действуй, действуй! Вперед! Врежь ему!»

Шар, выслушав его, спокойно направился к скарабею, не оставлявшему попыток перевернуться и предъявить враждебным силам магическую формулу, начертанную на его спине, и на мгновение завис над ожившим ониксом – а потом упал на жука. Мягко вспыхнуло зеленое кратковременное пламя, что-то негромко хлопнуло, прошуршало… и ни хрустального чуда, ни ониксового жука не стало. На земле виднелась лишь тонкая россыпь серебристой пыли. И все.

Глава десятая

Никита и сам не заметил, как его вынесло за ворота… он опомнился лишь тогда, когда понял, что бредет по деревне, от дома к дому. Он чувствовал себя измотанным, издерганным, истерзанным и так далее. Рядом с ним с торжествующим видом маршировала мадам Софья Львовна. Он оглянулся. Елизаветы Второй поблизости не наблюдалось. Зато в домах, во дворах, в хлевах и курятниках выло, кричало, мычало, ржало, стонало, кудахтало и визжало огромное количество живых существ, чем-то напуганных, взбудораженных, ошеломленных. Чем? Неужели гибелью паршивого каменного жучка?

Он остановился рядом с чьей-то усадьбой, и тут из низкого сарая выскочил громко ревущий молодой бычок и, одним махом одолев широкий двор, сиганул через плетень и помчался к лесу. За ним выбежала нервно блеющая коза, остановилась, огляделась, увидела Никиту – и бросилась в атаку. Проломив хлипкий плетень, коза нацелила острые рожки на чужака, и Никиту выручили только хорошая реакция и тренированность. Он дернул вдоль по улице не хуже того бычка, похоже, вообразившего себя дикой антилопой, а коза мчалась за ним, норовя поддать ему под коленки, и продолжала вопить во все горло – само собой, нечеловеческим голосом, поскольку человеческого у коз пока что обнаружить никому и никогда не удавалось. Наконец Никите посчастливилось найти укрытие – он просто-напросто взбежал на чье-то крыльцо и вломился в чужой дом, благо дверь была распахнута настежь. Захлопнув ее, Никита прислушался. Коза, мекнув раз-другой перед преградой, ускакала.

В сени вышел мужик – невысокий, коренастый, с соломенными растрепанными волосами, – и молча уставился на Никиту. Мужик, несмотря на поздний дневной час, выглядел так, словно только что выбрался из постели, – босой, в длинных, до колен, сатиновых трусах и старой белой майке.

Никита открыл было рот, чтобы начать извиняться за вторжение, но мужик заговорил первым.

– Ну что, разобрались вы там с Лизаветой?

Почему– то Никита ни на мгновение не усомнился в сути вопроса. Мужик, конечно же, имел в виду скарабея.

– Разобрались.

– Это хорошо, – спокойно кивнул мужик. – А то за два года мы тут вконец очумели. А уж как ты явился… Иди-ка, посмотри.

Он поманил Никиту пальцем, вывел его через сени во внутренний двор и сказал:

– Вот, видишь? Как сдурело все! Откуда они взялись, скажи на милость? Сроду таких птиц в наших краях не видывали! Что мне с ними делать?

По огороду важно вышагивало штук двадцать огромных индеек. Они бесцеремонно щипали салат, капусту, расклевывали огурцы и помидоры, их сильные лапы уже перекопали пару грядок с морковью, и рыжие корнеплоды жалобно увядали на солнце.

– Что мне с ними делать? – повторил мужик свой вопрос.

– Съесть, – уверенно ответил Никита. – Больше они ни на что не годятся.

– А вкусные? – заинтересовался мужик.

– Мне нравится. Я часто покупаю. Сладковатое немножко мясо.

– Ага… ну, это хорошо. Холодильник у меня большой… вот только электричество час назад отключилось, на станции поломка. А в погребе с ночи жара, как в Африке. Ну, пущай поживут денек-другой, пока все на места встанет, только загоню-ка я их в овчарню, а то вконец огород разорят…

И мужик, позабыв о Никите, занялся своими делами.

Снова пройдя через сени, Никита вышел на улицу. Так, куда это его занесло в процессе бегства от взбесившейся козы? Где его дом? Впрочем, это вообще-то не его дом, а Елизаветы Второй… ну, без разницы, где он?

Он пошел вправо, надеясь отыскать нужный поворот. Шум в деревне продолжался. Горланили петухи, истерично кудахтали курицы, заливисто лаяли собаки, страдающе мычали коровы… истошно ругались бабы, ударившись в панику при виде полного бардака в домашнем хозяйстве. Прямо под ноги Никите вывалилась с чьего-то двора стая сытых домашних уток – и, весело крякая, толстые птицы неловко замахали крыльями, взлетели (не слишком, правда, высоко) и куда-то понеслись… Следом за утками выскочила растрепанная перепуганная баба, крича:

– Куда! Куда намылились, дуры! Назад!

Но тут она увидела Никиту – и бешено вытаращила глаза.

– А! Это ты! Черт бы тебя побрал, и твою бабушку, и Лизку! Кончили вы там свои разборки?

– Да, – коротко ответил Никита.

– Ох… – тяжело вздохнула баба, сразу успокаиваясь. – Ну, далеко-то они не улетят, жирны не в меру. Пойду искать.

Возле дома Никиту ждала милая Наташенька, приодетая, как на праздник. На ней было густо-малиновое бархатное платье – длинное, до земли (правда, из-под дорогого подола выглядывали босые ноги, грязные, как обычно, а сам подол украшали крупные жирные пятна), талию туго охватывал атласный желтый поясок, благодаря которому попа казалась еще пышнее, на шею Наташенька повесила бусы из здоровенных искусственных жемчужин, почему-то густо-голубых, в уши вдела длинные блестящие серьги… но пегие волосы все так же свисали на ее румяное личико грязными нечесаными прядями.

– Здравствуй, Никитушка, – пропело милое существо. – Ну, как ты себя чувствуешь?

– Нормально, – ухмыльнулся Никита. – А хозяйка где?

– По делам ушла. Кур отговаривать да печки в норму приводить.

– Не понял… – пробормотал Никита, тряхнув головой.

– Ну, понимаешь, тут у нас в последнее время куры стали яйца нести с тремя желтками. Народ обижается. Неправильно это. А печки со вчерашнего вечера охолодали. Сколько ни топи – теплее не становятся. Только в этом доме плита и греет. А что ж людям-то, голодным сидеть? Электричество тоже ведь иссякло. Вот Лизавета и пошла по домам. Да еще кони с привязей рвутся, у коров молоко пропало… ну, и другое всякое происходит. Оно, конечно, и само собой через день-другой уляжется, только лучше поскорее порядок навести. Да она скоро вернется, ты не горюй. А я там обед сготовила, поешь пока, ладно?

– Ладно, – согласился Никита, зная, что на тему еды спорить с милой Наташенькой бессмысленно. Еда – это святое.

Обед состоял из наваристого борща, огромных котлет с картофельным пюре и пирога с вишнями. Усевшись за стол, Никита вдруг обнаружил, что зверски голоден и готов съесть все без остатка. Милая Наташенька ласково обихаживала его, болтая без передышки. Слова сыпались с ее языка мелким дождиком, слова, не обладающие смыслом и весом, и растворялись в воздухе, не достигнув слуха Никиты. Он думал, уйдя в себя и плотно притворив дверь.

Он думал о собственной прошлой жизни, той, что приключилась с ним до момента встречи с фантастической Лизой и прочими действующими лицами новейшей истории. Ему казалось тогда, что он живет интересно и насыщенно. Однако если заглянуть в глубинное содержание тех лет – что там можно увидеть? А ничего. Он просто плыл по течению, воображая, что его деятельность кому-то приносит пользу. Но приносила ли? Это вопрос. Он писал статьи, полагая, что своим словом пробуждает в людях мысль, – но мысль о чем? И вообще, о мыслях ли шла речь? Скорее он своим словом растормаживал в людях эмоции, вызывая бурю чувств… а это уж и вовсе никуда не годится. Он вспомнил одну свою статью – конечно, он и сам горел праведным негодованием, когда писал ее… это была статья о ввозе в Россию отходов ядерного производства… ну, а каков был результат? Результат подобного сочинения мог быть только один: прочитавший его человек начинал пылать гневом на всяких нехороших чиновников… но ведь гнев – опаснейшая из эмоций, гнев сжигает все доброе в сознании, губит тело, вызывая массу болезней… да, именно так, и неважно, какова суть этого гнева. Даже если этот гнев благороден до крайности и направлен на очень дурных людей – он все равно страшен. Куда лучше действовать с холодным умом и рассудительным сердцем. Кстати, и пользы больше, чем от эмоциональной суеты. И может быть, именно потому, что сам он не сопротивлялся эмоциям, с ним и приключилось такое… такое, что стерло все злые чувства, оставив лишь понимание людей и мира. Люди таковы, каковы они есть. И каждого нужно принимать без оговорок. А если уж совсем принять не можешь – держись от такого человека подальше. Ты его все равно не изменишь, пока он сам не созреет для перемен. Только и всего.

А потом его мысли обратились к скарабею… и тут Никита почувствовал некое непонятное смущение. Как-то все это произошло… камерно, что ли. Келейно. Ну, лопнул полосатый каменный жук, рассыпался в серебристую пыль… стоило ли из-за этого такие прелюдии устраивать?…

– А тебе фейерверка надо? Яркого, незабываемого зрелища не хватает, да? – послышался рядом с ним голос Елизаветы Второй. – Чтоб шум на весь свет, чтобы все увидели, услышали и оценили твой героический поступок?

Он поднял голову. Улыбающаяся Лиза-дубль смотрела на него сверху вниз, в ее глазах светилась мягкая насмешка.

Милая Наташенька исчезла, а он и не заметил, как она ушла. На столе было чисто, все прибрано… сколько же времени он предавался копанию в себе?

– Не все ли равно? – сказала Лиза-дубль. – Дело сделано, ты свободен.

Свободен?

Его вдруг скрутило болью. Словно внутрь него влез кто-то зубастый и шипастый и начал отчаянно вертеться, раздирая внутренности, вгрызаясь в артерии, стремясь разнести чужое, враждебное ему тело в клочья… Никита охнул, согнулся и медленно сполз с табуретки на пол, к ногам Елизаветы Второй. А она смотрела на него печально и с пониманием, не делая никаких попыток помочь, облегчить страдание. Он снова утратил чувство времени, сжигаемый болью, но очень скоро понял, что не страдает в том смысле этого слова, какой обычно вкладывают в него люди. Он наблюдал за собой, за своей болью, фиксировал ее пульсацию… и все. Он ждал, когда боль пройдет. В нем не было ни страха, ни отчаяния, ни жалобы на судьбу, подвергшую его новому испытанию… собирая силы перед новой атакой на физический носитель его потока сознания, он думал о том, что сам во всем виноват… что бы с нами ни происходило – во всем виноваты мы сами… наши собственные поступки приводят нас к тому или иному результату… короче, что заработал – то и получил. И неважно, если сейчас, в данное мгновение, ты не в состоянии вспомнить, в чем конкретно ошибся в прошлом… может быть, твоя ошибка вообще принадлежит прошлым жизням… важно не поддаваться дурным эмоциям, это главное.

И на этой мысли боль растаяла, как и не бывала вовсе.

Прохладная рука Елизаветы Второй легла на его мокрый горячий лоб, неся успокоение. Он осторожно встал, прислушиваясь к своему телу, – но тело чувствовало себя прекрасно, как после хорошей зарядки и душа. Он посмотрел на Лизу-дубль – и увидел в ней такую бесконечную внутреннюю красоту, какой и не бывает в предметном мире.

Они молча вышли из дома в сад, сели рядышком, бок о бок, за вкопанный в землю древний стол, закурили. Наконец Никита заговорил, пытаясь произнесенными вслух словами навести порядок в собственном восприятии изменившегося мира и в прилегающем к нему мире как таковом.

– Как же фараон мог очутиться в Интернете?

– А тебе не все равно? – ответила Елизавета Вторая.

– В общем, конечно, мне без разницы… но это странно.

– Не думай о нем. Ему оттуда не выбраться. Впрочем, я думаю, что теперь, раз уж магическая формула исчезла из этого мира, он обретет другое существование. Вот только сомневаюсь, что оно будет удачнее предыдущего.

– Думаешь, его удерживала формула?

– А почему бы и нет? Да какое нам вообще до него дело?

– Никакого. Ты права. Но Лиза… малышка Лиза, откуда она-то могла знать все это? А она знала. Ведь не зря же она дала мне на прощание хрустальный шар. Кто она вообще такая? Почему все знает, все понимает, видит будущее… ведь она еще совсем ребенок! А та странная женщина, что подарила Лизе шар, сразу поняла, что встретилась с необыкновенным существом… да она и сама такая. Нет, что-то кроется в малышке Лизе… я постоянно вспоминаю о ней, пытаюсь осмыслить…

Ответом ему было молчание.

Он тоже замолчал – чтобы немножко подумать.

И прежде всего подумал о том, что в предыдущей жизни, до обрыва воспоминаний, он никогда не думал так много. Точнее, не думал о сущностном. Он скорее соображал, чем размышлял. И соображал неплохо. Очень неплохо. Многого добился – в смысле материального успеха. И ничего – в смысле познания самого себя.

Но теперь… да, все началось с фантастической малышки Лизы… она подтолкнула его к повороту. И она…

Тут он замер. Да, он мог бы еще и еще говорить и думать о фантастической Лизе, но… но другая Лиза, постарше, живая и осязаемая (и в силу то ли возраста, то ли каких-то других причин куда более искусная умом и сердцем, чем Лиза-младшая), не просто сидела с ним рядом, а ждала от него чего-то… Удивительная, волшебная девушка…

Он осторожно обнял ее за плечи, коснулся губами пушистых волос.

– Лиза…

– Не «дубль»?

– Нет. Ты и есть она. А она – это ты. А вы обе – невероятная старуха. А старуха – это мадам Софья Львовна…

– А мадам Софья Львовна – это безумная Настасья, – продолжила Лиза. – А безумная Настасья – это ты сам. Разве не так?

– Так.

Он поставил точку.