Текст книги "Сайт фараона"

Автор книги: Татьяна Грай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Часть третья. ЗЕРКАЛО КАК ОНО ЕСТЬ
Глава первая

Немного подумав, он вытряхнул все содержимое спортивной сумки прямо на пол и открыл шкаф. Смена белья, запасные джинсы, пара футболок… вдруг и вправду они там задержатся на день-другой, в этой самой литовской деревне, построенной латышами? Фотоаппарат, побольше пленок (теперь он понял, почему ему не нравится цифровая камера – он просто еще не привык к ней, она слишком новая и незнакомая для него, так же, как и для фантастической Лизы…), не слишком толстую пачечку денег… да, зубная щетка… Он шагнул к двери и уперся взглядом в зеркало. Оно настырно тыкало его носом в граненый шар, лежавший на столе.

– На что ты постоянно намекаешь? – спросил он, обращаясь к зеркалу. – Полагаешь, шар может мне помочь? Но чем, как? Даже если это подарок фантастической Лизы – все равно это просто кусок стекла!

Зеркало затуманилось, словно устыдившись чужой глупости.

– Ну хорошо, – сдался Максим. – Я возьму с собой шар. Но я не знаю, что с ним делать. Впрочем, возможно, Елизавета Вторая…

Это и в самом деле была мысль. Елизавета Вторая вполне могла разбираться в таких вещах… наверняка разбиралась, ведь какие-то намеки на постижение ею сути граненого шара уже проскакивали в их разговорах, а он почему-то не обратил на это внимания… напрасно, напрасно.

Принеся из ванной комнаты необходимые предметы (и прихватив на всякий случай даже бритву), он побросал все в сумку и, подойдя к столу, взял граненый шар. Зажал его в ладонях и повернулся к зеркалу.

– Ты довольно?

Туман на зеркале стал гуще. Похоже, оно считало постояльца абсолютным глупцом…То, что нам не нужно в данный момент, – не проявляется… проявленное означает необходимость… следы прошлых поступков пронизывают каждое мгновение жизни… легко ли это – быть зеркалом, отражать, видеть – но не принимать в себя… но зеркало, лишенное ясности, ничего не отражает…

Он шагнул к зеркалу, всматриваясь в него. Откуда тут взялась влага? Почему зеркало запотело? Сжав шар в левой ладони, правой он осторожно провел по поверхности холодного стекла. И, глядя на сверкающую полосу, рожденную его движением, подумал, что люди тоже немного похожи на зеркала, что они отражают предметы и события, строя из отраженного видения собственную картину мира… да, но люди отражают мир не холодно и точно, как зеркало высокого качества, а пропуская изображение через эмоции… и все искажается, как в кривых зеркалах… а если бы люди в самом деле только фиксировали мир, то, пожалуй, перестали бы быть людьми…

Он отошел к окну, мысленно продолжая развивать тему, почему-то затронувшую его. А если зеркало треснуло? Он усмехнулся. Наверное, не зря существует выражение – «треснувший черепок». Но правильнее было бы говорить – «треснувшее зеркало». Большая трещина посреди безупречной зеркальной глади разделяет мир на две части, не стыкующиеся друг с другом… одна часть смещена относительно другой… и тот, чье зеркало раскололось, не в силах объединить, совместить две части реальности – внутреннюю и внешнюю…

Он совершенно не заметил, как появилось это. Темно-синее сверкающее чудище, огромное, на мощных колесах, подкатило неслышно – и замерло, уставившись фарами в ворота. Ну, то есть, это был, конечно, автомобиль, вот только какой породы?

Из нутра чудища выпрыгнула Елизавета Вторая и исчезла из поля его зрения. Он поспешно вышел в кухню. Лиза-дубль вбежала с веранды, сияя улыбкой.

– Ну, ты готов? Поехали!

– Там, перед домом… это что? – спросил он.

– Машина. Я же сказала тебе…

– По-моему, больше на танк похоже.

– А! – рассмеялась Елизавета Вторая. – Ну да, это «рейнджровер», сильная тачка. Да по нашим дорогам на другой и не проедешь. Давай, бери свое барахлишко, пошли!

– А мадам Софья Львовна? Мы что же, одну ее оставим?

– Нет, конечно. Я позвонила бабуле, она к вечеру вернется. Так что можешь не беспокоиться.

Он взял сумку и вышел в сад, мельком подумав, что парадная дверь дома почему-то до сих пор не функционирует, хотя никаких следов ремонта или каких-то иных помех на веранде вроде бы не заметно… ну, это дело хозяев, не его… может быть, таким образом проявляются особые жизненные принципы невероятной старухи? Или ее привычка все делать не так, как другие…

Он обошел синий танк и открыл дверь с пассажирской стороны. Он намеревался бросить сумку назад, но обнаружил, что шестиместное чудище набито битком какими-то сумками, мешками, коробками… и что свободны лишь два передние сиденья. Он озадаченно рассматривал непонятную свалку, пока не появилась Лиза-дубль и не вспрыгнула на водительское место.

– Чего ты стоишь? – удивилась она. – Садись!

– А… а что это там, сзади? – спросил он, забираясь в машину и пристраивая сумку у себя под ногами. – Ты что, занимаешься грузовыми перевозками?

– Еще чего! – обиделась Елизавета Вторая. – Там просто разные мелочи на дорогу.

Он повернулся к ней и долго смотрел на девушку, постепенно осознавая, что ничего-то он не понимает в этом мире и в этой жизни. Наконец, когда танк уже выбрался на асфальт и покатил через город к окраине, он сказал:

– Ты же вроде бы говорила, туда два часа ехать.

– Ну и что? – пожала плечами Елизавета Вторая, обгоняя ленивый автобус. – Два часа – да, если мерить обычными мерками. Но ты лишен памяти, и разве можно знать, куда нас занесет? Ты часом не забыл, что ничего не помнишь?

– Забыл.

Он и вправду забыл. Отсутствие прошлого совершенно перестало его тревожить, он довольствовался настоящим. Но даже теперь, когда Елизавета Вторая напомнила ему об этом, он не понимал, каким образом его беспамятство может быть связано с зигзагами пути в литовскую деревню. Наверное, нужно спросить у Лизы-дубль… уж она-то знает.

Что– то громко затрещало позади, в битком набитом салоне танка, -как будто кто-то отрывал кусок от толстого картонного листа. Максим испуганно обернулся, отметив краем сознания, что руки Елизаветы Второй, спокойно лежавшие на руле, даже не шелохнулись… и увидел мадам Софью Львовну, выбиравшуюся из-под завала.

– Эй… ты что здесь делаешь? – спросил он кошку, но та не удостоила его внимания. Подобравшись по мешкам и сумкам вплотную к водительскому сиденью, чернохвостая зверюга улеглась за спиной Лизы-дубль, подобрав под себя лапы, и стала пристально смотреть на дорогу.

– Ага, значит, бабуля решила не возвращаться, – сказала Елизавета Вторая.

– Очень мило, – откликнулся Максим. – Но кошка-то откуда может это знать?

– Ты до сих пор ничего не понял, – сообщила ему Лиза-дубль. – Но это не страшно. Поймешь, когда время созреет. – И тут же, выворачивая руль влево, сменила тему: – Нравится мне этот город. Хороший город, извилистый.

– Не любишь прямолинейности? – спросил он.

– А ты? – ответила вопросом Елизавета Вторая.

Он вообще-то не знал, любит или не любит… любил или не любил в прошлой, потерянной жизни… но если хорошо подумать…

– Пожалуй, в прямолинейности есть что-то непристойное, – решил он наконец. – Прямолинейность – это военный лагерь. Ать-два, направо, налево… никаких отклонений от заданного курса… нет, мне не нравится прямолинейность.

– Вот и хорошо, – пробормотала Елизавета Вторая, объезжая заснувшую на дороге облезлую рыжую собаку. – Вот и хорошо… черт, куда прете, дуры!

Последняя реплика относилась к троице чем-то отчаянно напуганных кур, внезапно выскочивших на проезжую часть прямо перед колесами синего танка. Лиза-дубль резко затормозила, куры с гоготом и клекотом замахали крылья, пытаясь взлететь… но все обошлось благополучно. Обиженно кудахча, куры ускакали в кусты, позабыв о прежних страхах в результате нового испуга, а танк отправился дальше. Город по сути уже закончился, но асфальт еще продолжался, что немного удивило Максима. Ему почему-то казалось, что проселок выглядел бы здесь гораздо естественнее. Потом они увидели впереди с десяток машин разного калибра, замерших перед железнодорожным шлагбаумом.

Танк пристроился в хвост очереди, Лиза-дубль заглушила мотор и жестом фокусника извлекла откуда-то сигареты и зажигалку.

– Перекур, – объявила она. – Застряли. Знаю я этот переезд.

– Ты разве куришь? – удивился Максим, до сих пор не замечавший за Елизаветой Второй такого греха.

– Еще и как! – с удовольствием сказала Лиза-дубль, доставая сигаретку и прикуривая. – Я ужасно злостный курильщик! И что бы ни твердило мне Министерство здравоохранения, я его слушать не стану!

Рассмеявшись, Максим тоже закурил, высунулся в окно танка и принялся оглядывать окрестности. Прямо перед ним расстилались чем-то засеянные поля, перемежаемые небольшими купами деревьев со светлыми серебристыми листьями, местами виднелись овражки, битком набитые кустами, а вдали, на горизонте, можно было рассмотреть невысокие горы мягких очертаний. Вдоль дороги тянулась канава, и по обе ее стороны пышно разрослись незатейливые травы, усыпанные цветами… бледно-голубые, белые, светло-малиновые, желтые пятна вписывались в зеленый фон естественно и просто… и ветерок ворошил растительную жизнь, вынося из ее гущи чистые свежие ароматы…

– Красиво, – вздохнул он, бросая окурок на дорогу. – Красиво…

– Да, места здесь неплохие, – согласилась Елизавета Вторая. – И люди тоже. Жаль, что не каждый может здесь прижиться.

– Почему? – повернулся он к ней.

– Ну… здесь жизнь слишком проста. Однозначна.

– Разве жизнь может быть простой и однозначной? – усомнился он. – Как-то странно звучит… ты ведь не об инфузориях говоришь, а о людях.

– Да, пожалуй, – согласилась Лиза-дубль. – В смысле – звучит странно. Только… да, тут трудно найти более подходящую формулировку.

– А ты ищи не спеша, – предложил он, подмигивая мадам Софье Львовне, по-прежнему пристально смотревшей вперед из-за спины Елизаветы Второй. Но мадам фривольностей не любила, и потому мгновенно прижала уши и зашипела. – Ну, ну… мадам, разве я позволил себе что-то лишнее? Извините.

Лиза– дубль хихикнула и, полуобернувшись назад, сказала:

– Соня, иди сюда.

И важная чернохвостка с явной охотой прыгнула на колени к Елизавете Второй и тут же громко замурлыкала.

– Надо же! – удивился Максим. – А я ни разу не слышал, чтобы она так мурчала!

– Она очень редко себе это позволяет, – пояснила Лиза-дубль. – Но мы ведь говорили о другом, правда? О простоте и сложности жизни… Вот что я имела в виду. Для любого человека его жизнь сложна – с его собственной точки зрения. Если даже человек занят только простенькой работой и домашними делами. Но это мне или тебе кажется, что его работа проста и незатейлива – ну, например, улицы он подметает, или в магазине чулки продает… но для него-то это не так! Он выкладывается, он напряженно думает, он использует весь свой умственный потенциал, чтобы справиться с делом. Потому что такой уж у него потенциал, что едва хватает на метлу или чулки. Ты понимаешь, о чем я?

– В общем, да, – задумчиво ответил он. – Смотрят мексиканские сериалы… ходят к друзьям в гости, чтобы вкусно поесть… приглашают друзей к себе, чтобы вкусно угостить… да, я понимаю… А если тебе нужно что-то другое – их это пугает. А страх выливается в раздражение. А раздражение перерастает в гнев…

– Вот именно, – подтвердила Лиза-дубль, заводя мотор и трогая танк с места, поскольку шлагбаум поднялся и очередь сдвинулась с места.

– Я что-то не заметил… вроде бы никакой поезд не проходил? – недоуменно спросил Максим.

– Такой уж тут переезд, – философским тоном ответила Елизавета Вторая. – Можно и час простоять, и два… а поезда не будет.

– Странно…

– В этих краях еще и не с таким встретишься, – пообещала Лиза-дубль.

И они поехали дальше.

Глава вторая

В следующие полчаса Елизавета Вторая рассуждала на тему, совершенно Максиму незнакомую… ну, во всяком случае, в новой жизни он с этой темой практически не сталкивался. Лишь раз фантастическая Лиза произнесла слово «медитировать», вот и все… а теперь Лиза-дубль говорила именно о медитациях… и, наверное, тоже развивала собственную точку зрения, ведь она ко всему на свете подходила нестандартно… Она говорила о том, что входить в глубокое сосредоточение в городских условиях нельзя. Потому что глубокое сосредоточение – это чрезвычайно интенсивная работа сознания. А поскольку наш ум распределен по всему телу, а вовсе не сконцентрирован в голове (тут Максим полностью с ней согласился), то в состоянии сосредоточения он съедает весь кислород, находящийся в крови… и чем же эти потери восполнить? Воздух городов, даже небольших, провинциальных, чрезвычайно грязен. И в результате глубокой медитации человек получает лишь один-единственный результат: отравление. Это совершенно очевидно. Ведь любой человек умственного труда знает: после напряженной работы у него болит все тело…

Хотя Максим и не мог припомнить собственного опыта по этой части, он все же чувствовал правоту Лизы-дубль. Тем более, что фантастическая Лиза вроде бы тоже что-то говорила об этом… или он уже все перепутал?

Дорога, давным-давно растерявшая остатки асфальтового покрытия и превратившаяся в полосу плотно утрамбованной красной глины, скользила теперь между двумя стенами высоченных сосен, среди которых пристроились кое-где нарядные, но несколько худосочные березы. Встречный ветер влетал в танк, шуршал пакетами и мешками, и выскакивал наружу, наполнив внутреннее пространство синего чудища лесной влажноватой свежестью. Острые солнечные лучи, время от времени прорывавшиеся сквозь кроны сосен, сверкали в зеркале заднего вида, бросая отблески на лицо Елизаветы Второй, заставляя ее волосы вспыхивать прозрачным золотом… а за спиной Лизы-дубль выскакивала в эти мгновения черная бесформенная тень. И вдруг Максим вспомнил слова безумной Настасьи: «Сожги свою тень…»…длинные остроухие тени пляшут на кроваво-красной стене, огонь костра мечется под порывами ветра, стремящегося сдуть, унести пламя… замерзшая фотокамера жжет руки… но он должен зарядить новую пленку… кто-то стонет неподалеку, мучаясь телесной болью… а потом – взрыв… и его тело тоже скрючивается от боли, жгучей, невыносимой…

Он едва не врезался лбом в стекло перед собой – танк остановился слишком резко.

– Что с тобой? – спросила Елизавета Вторая.

– А? А… а не знаю. Опять что-то накатило… насчет теней, – запинаясь, проговорил он. – Не знаю.

– Безумная Настасья посоветовала тебе сжечь свою тень, помнишь?

– Да, вот как раз и вспомнил… но ты же не всерьез?

– Что – не всерьез?

– Ну, этот совет… что значит – сжечь тень? Это же просто нелепость, выскочившая из безумного, свихнувшегося мозга…

– А что такое безумие? – спокойно произнесла Лиза-дубль. – Что такое свихнувшийся ум? Ты можешь ответить?

Он покачал головой и попытался найти подходящую к случаю мысль. Но ничего не находилось. Он посмотрел по сторонам, словно надеясь, что вдруг нужная мысль отыщется на дороге… и в этот момент, отвлекшись от ума и безумия, сообразил, что им пока что не попалось ни одной встречной машины… и их никто не обгонял… что, по этой дороге никто не ездит? Куда же она ведет?

– Туда же, куда ведут все дороги – к цели, – тихо сказала Лиза-дубль.

Он вздрогнул.

– Ты как будто видишь все, что происходит у меня в голове.

– Не все, – возразила Елизавета Вторая. – Только самые яркие образы.

Он уставился на нее, разинув рот, и это не понравилось мадам Софье Львовне. Белая шерсть на ее загривке внезапно встала дыбом. Мадам злобно зашипела и, коротким стремительным движением выбросив вперед лапу, цапнула Максима когтями за палец.

– Ой… чтоб тебе, чернохвостая! – возмутился он. – С ума сошла, что ли?

– Вот видишь, – улыбнулась Елизавета Вторая, – ты говоришь – «с ума сошла»… а почему?

– Почему? – эхом повторил он, невесть в который раз в течение своей новой жизни теряя чувство реальности. Похоже, это начинало входить у него в привычку…

– Что такое наш простой ум, наш грубый рассудок? – тихо-тихо заговорила Лиза-дубль, и он машинально наклонился поближе к ней, чтобы расслышать ее слова. – Это всего лишь игра энергий… Конечно, есть и нечто кроме поверхностного рассудка… но пока не будем говорить об этом. Ты еще не готов. Игра энергий, сосредоточенная в границах нашего тела… ну, а если эти энергии вырываются за обозначенный телом предел? Если они начинают бушевать, не поддаваясь логике и нажиму… тогда и рождается то, что мы называем безумием…

Лиза– дубль умолкла, танк как-то незаметно тронулся с места и покатил дальше, к цели. Максим попытался понять сказанное спутницей, но ничего у него не вышло, и он стал просто смотреть в окно. Вскоре лес как-то разом кончился, словно его отсекло гигантским ножом, и впереди, справа, Максим увидел огромное поле цветущих подсолнухов, а слева земля начала понемногу вздыматься мягкими холмами, то голыми и желтыми, то пушистыми от зелени лиственных лесов. Левая часть пейзажа, хотя и была невообразимо хороша, не привлекла пока что внимания Максима; он уставился на гигантские желтые цветки, таращившиеся на него… Что-то почудилось ему в этой сочной желтизне, что-то… осеннее, угасающее… впрочем, любой цветок рано или поздно отцветает, и во всем на свете таится начало распада… любой предмет и каждое существо в конце концов превращается в стайку беспорядочно мечущихся молекул… молекулы становятся энергией… а игра энергий, перешедшая все пределы, называется безумием.

Поле иссякло, сменившись редким леском, по дороге запрыгали тени, то бросаясь под колеса синего чудища, то шарахаясь в стороны… и Елизавета Вторая заговорила снова:

– Ну что, решился? Попытаемся сжечь твою тень?

– Слушай, – вдруг рассердился он, – о чем ты? Что это вообще такое – сжечь тень? Я не понимаю!

– Есть такое древнее-древнее поверье. Если ты заплутал… то ли в пространстве, то ли во времени… сожги свою тень, отсеки эхо – и все наладится. Ты заблудился в беспамятстве, это все равно, что потерять время… нужно попробовать. Вдруг поможет?

– И ты знаешь, как это сделать? – растерянно спросил он.

– Я могу попытаться. Но успеха не гарантирую.

– Хорошо, – кивнул он, решив не вникать глубоко в весь этот бред. – Давай рискнем.

Выбрав подходящую полянку, Елизавета Вторая загнала танк между двумя старыми толстыми березами, выступившими чуть вперед, словно они собрались пойти погулять на солнцепеке. Нижние части стволов этих огромных деревьев давно уже стали почти совершенно черными, лишь кое-где в шершавой неровной черноте мелькали белые лоскутки, прилипшие к шишковатой поверхности. И только метрах в двух от земли березы становились собственно березами, их белая шелковая кожа нежно светилась в зеленой тени. Максим выбрался из танка и с удовольствием потянулся, разминая затекшие мышцы… а ведь вроде и ехали-то всего ничего, около часа, подумал он, надо же, как устал сидеть… Он посмотрел на руку – «Ролекса» не было. Забыл, усмехнулся он, ну и ладно. В конце концов, что такое время? Условность, не более того. Пусть все идет, как идет.

Мадам Софья Львовна, выскочив из синего чудища, рванула куда-то в сторону, размахивая черным хвостом, как флагом, – однако Елизавета Вторая не обратила на исчезновение кошки ни малейшего внимания, из чего Максим сделал вывод, что все в порядке и Софья Львовна не заблудится в лесу. А может, еще и с дичью вернется, или грибов наберет, от такой всего можно ожидать. Он вышел на поляну, вдыхая горячий аромат трав, раскаленных солнцем, деревьев, жирной лесной земли… иногда в этой смеси ощущалась тонкая струйка сырого запаха прели, легкий грибной дух… но тут же он тонул в ярком, сочном вкусе перезревшей земляники (при чем тут земляника? она же должна была давным-давно сойти… или в здешних лесах сезоны перепутались?)… Он поднял голову и уставился на небо, безупречно чистое, без единого облачка. Да, хорошо здесь… век бы тут оставался…

– Эй, помоги-ка! – окликнула его Лиза-дубль, и он, повернувшись, увидел, что Елизавета Вторая уже успела найти где-то неподалеку здоровенную сухую лесину и тащит ее к центру поляны. Он поспешил навстречу девушке и перехватил у нее добычу. Лиза-дубль указала на центр поляны и коротко сказала:

– Туда.

И тут же снова убежала в лес, на поиски дров. Откуда дровишки, из лесу, вестимо, бормотал он, не зная, как обойтись с лесиной – уж очень она была длинной… чем бы ее порубать вдребезги? Ну, потом, сначала, наверное, нужно таких набрать побольше…

Лес поднимался в гору, и немного повыше стояли сосны с золотыми от солнца стволами, а здесь, в непосредственной близости к поляне, кружили в классически-буколических и даже отчасти лубочных хороводах березы и осины, да темнела местами сплошная путаница орешника. Подлесок вплоть до сосняка был густым и затянутым паутиной. Максим, наверное, в своем потерянном прошлом не слишком хорошо разбирался в лесной жизни, – ему все казалось странным, даже грибы на высоких ножках, отчаянно похожие на мухоморы, только почему-то белые. Но он сосредоточился на конкретной задаче и перестал отвлекаться на всякие там кусты с черными или красными ягодками и перистые листья папоротника – нужно было искать дрова. Чтобы сжечь тень… да уж, снова подумал он, ну и бред! А разве не бред вообще все, что произошло с ним после вступления в новую жизнь?

Однако Елизавета Вторая явно относилась к идее с полной и несокрушимой серьезностью. Не более чем через полчаса в центре поляны лежала уже здоровенная куча сушняка, а Лиза-дубль нырнула в танк и извлекла из собрания мелочей, взятых на дорогу, отличный острый топор. Топор был торжественно вручен Максиму.

– Руби их помельче! – приказала Елизавета Вторая. – Впрочем, они такие сухие, что их об коленку переломить можно…

И тут же принялась за дело, выбирая стволики потоньше и с хрустом ломая их на части. Максим взялся за свою часть работы, круша топором комли и толстые части стволов. Вскоре перед ними выросла огромная гора дров, и Максим осторожно спросил:

– А не многовато ли будет?

– В самый раз, – твердо ответила Лиза-дубль. – Так, теперь мы должны выбрать место для собственно костра…

Максим, полагавший, что дрова складываются в центре поляны именно потому, что как раз тут и должно загореться колдовское пламя, сжигающее тени, вопросительно посмотрел на Елизавету Вторую, однако та задумчиво осматривала траву вокруг кучи сушняка, о чем-то напряженно размышляя, – что выразилось внешне в нахмуренных бровях и крепко сжатых губах.

– Да, – сказала она наконец негромко, скорее в ответ на собственные мысли, чем для того, чтобы ее услышал спутник. – Да… здесь зверобой и душица… мне кажется, вполне удачное сочетание… их корни переплелись…

Место, на котором сосредоточила свое внимание Елизавета Вторая, оказалось примерно в двух метрах от созданного их совместными усилиями дровяного склада, и Максим подумал, что стоит им разжечь тут костер, как огонь перекинется на основную кучу, это неизбежно… однако Лиза-дубль знала, что делает. Она снова наведалась к синему танку и на этот раз принесла саперную лопатку.

– Надо выкопать ямку, вот здесь, – она отошла еще на метр в сторону. – В форме полумесяца. Шириной примерно… – Лиза-дубль ненадолго задумалась. – Да, в самой широкой части – сантиметров сорок, не больше.

– Э… а куда рожками? – озадаченно спросил он.

– От центра поляны – к лесу, – серьезно ответила Елизавета Вторая. – И она не должна быть слишком глубокой, ну… ну, вот так, наверное. – Она развела руки, показывая.

– С полметра, значит, – кивнул Максим и, мысленно начертив в траве контуры ямки, начал копать.

Он никак не ожидал, что это дело окажется настолько трудным. Несмотря на то, что лопатка была острой, как бритва, лесная земля отчаянно сопротивлялась холодному железу. Сочные стебли, разрезанные и истекающие зеленой пахучей кровью, спрессовывались на поверхности, не давая добраться до собственно почвы, прель, притаившаяся под живыми листьями, пружинила, как хороший матрас… плотная масса травяных корней липла к лезвию, затягивая его в себя и не выпуская обратно… Максим порезал палец об узкую травину, и на коже выступила длинная темно-красная полоска, а потом стекла капля и упала в разворошенную землю, но он не обратил на это внимания, решив во что бы то ни стало добиться своего. Он всерьез ощутил себя вступившим в схватку… земля на мгновение стала его врагом……она была сухой и желтой, эта земля, и не просто сухой, а твердой, как камень… и он вгрызался в нее в отчаянии… на плоской равнине, залегшей между горами, негде было укрыться, и он должен был спрятаться в землю… но земля сопротивлялась, она была чужой ему…

– Погоди-ка, – тонкая рука Елизаветы Второй легла на его плечо, остановив новое видение. – Дай заклею пластырем.

Узкая полоска пластыря телесного цвета легла на палец, стиснув его плотным клейким кольцом бактерицидной безопасности, а Лиза-дубль спокойно сказала:

– Эта земля тебе не чужая.

– Ты видишь все, что происходит в моей голове.

– Не все. Только самые яркие образы.

Он снова взялся за лопату, но теперь все пошло иначе. Корни трав расступались, пропуская металлическую плоскость, прелые стебли резались, как масло… как будто капля его крови, принятая лесной почвой, стала связующим звеном… и земля перестала сопротивляться, поняв, чего он хочет.

Наконец он выпрямился и вытер ладонью вспотевший лоб.

– Годится? – спросил он, поворачиваясь к Елизавете Второй.

Та, осмотрев ямку, кивнула:

– Годится. Дальше я сама. Отдохни.

Он отошел к краю поляны, в тень, сел под березой и стал наблюдать, как Лиза-дубль ворожит над ямкой, укладывая в нее дрова и что-то, похоже, напевая едва слышно – во всяком случае, губы девушки шевелились. А может быть, она просто разговаривала с сухими ветками, с землей, с травами… с нее станется, подумал он. Она такая.

Но вот начался и следующий этап действа. Лиза-дубль выпрямилась и махнула рукой:

– Иди сюда!

Он лениво выбрался из-под березы и подошел к ней.

– Ну, что я должен делать?

– Сядь с той стороны, чтобы твоя тень падала в костер. Устройся как можно удобнее, тело не должно мешать работе ума.

– А дальше что?

– А дальше уйди в себя, сосредоточься на собственном уме, на его внутренних процессах… старайся замечать малейшее движение мысли… и одновременно представляй, как твоя тень отрывается от тебя, как она корчится в огне, сгорая…

– Елизавета Вторая, тайная огнепоклонница, проповедует забытую мудрость?

– Для чего и мудрость, если ее не проповедовать? – спокойно ответила Лиза-дубль.

Он пожал плечами и на указанном месте уселся по-турецки… его тело как-то само собой приняло эту позу, словно она была ему знакома и привычна……а может быть, он и в самом деле был турком… у всякого человека есть национальность, наверное, и у него есть… какая-нибудь… но если он знает о себе, что он существует – через мысль и слово – то нужно ли ему другое знание?… Липкий тягучий дождь полз с неба на землю, пытаясь прикинуться невинной летней моросью, но обман не удался… – Кто ты? – спросил его прохожий без лица. Он не смог ответить. Даже его временное имя залипло где-то в уголке памяти, посыпанное пылью и крошками пересохшего бытия, и отковырнуть его не удалось… он думал всем телом, от макушки до ногтей на пальцах ног, но имя не возвращалось… иногда его подмышки рождали внезапные образы и звуки… иногда от усиленных раздумий сводило судорогой берда и ягодицы… три слова – отречение, преображение, самоотречение – пытались слиться воедино, чтобы породить новый смысл, но барьер буквенного несоответствия стоял между ними, и белая тень сути танцевала на угольно-черной стене непонимания… он ощутил порочность линейного мышления, и тут же отрекся от него… мысль циркулярная или взрывная скорее может привести к концу неведения… но какая часть тела способна мыслить столь нетривиально? Пятки отчаянно чесались, пытаясь оторваться от приземленных словесных штампов, спина свербела, ища новое в смысле лингвистическом и общечеловеческом… а его собственная черная тень горела в алом и золотом костре, хрипя и выплевывая проклятия… он потерял тело, но тень продолжала умирать… он пропускал сквозь себя свет солнца, но кристальную чистоту его структуры не задевали бушующие вокруг водовороты энергий… а тень продолжала умирать, тень несуществующего тела… На него пролилась жара… не та, что плавит асфальт, и не та, что сушит горло и обжигает легкие… и не та, на которой можно зажарить части детородных органов… это была жидкая жара, густая, концентрированная, вязкая, растворяющая решетку кристалла, его внутреннюю клетку… и кристалл растекся, но не погиб, а стал зеркалом… и каждая его мысль тут же начала рождать долго не гаснущее эхо, а он изо всех сил старался стереть все внешние отзвуки своего растерявшегося «я», и ему это удалось… наступило молчание, эхо угасло и тень наконец умерла…

Он сфокусировал взгляд на том, что маячило прямо перед ним. Но это оказалась всего лишь белая кошка с нелепым, словно приклеенным черным хвостом. Мадам Софья Львовна. Любимица невероятной старухи. Единственное существо, до конца понимающее безумную Настасью.

И все.

– Я ничего не вспомнил, – сказал он, не видя Лизу-дубль, но не сомневаясь, что будет услышан.

– Не так сразу. Наберись терпения, – ответила Елизавета Вторая, возникая рядом с мадам Софьей Львовной. – Поехали дальше.

Она помогла ему встать – оказалось, что ноги у него настолько затекли, что он не в состоянии был использовать их по назначению. Острая колющая боль, показатель возобновления тока крови, заставила его вскрикнуть, но через минуту он уже зашагал к синему чудищу, опираясь на плечо Елизаветы Второй. И вдруг ему показалось, что они идут следом за тенью навозного жука…

Он вздрогнул и остановился.

– Что? – шепотом спросила Лиза-дубль.

– Там, впереди… тень скарабея…