Текст книги "Мифы коми. От Пармы и небесной охоты до лесной колдуньи Ёмы и подземной чуди"

Автор книги: Татьяна Голева

Соавторы: Ольга Голубкова,Анатолий Панюков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Роль границ и каналов в избе также играли двери, окна и вход в подполье. За этими рубежами находилась нежилая часть усадьбы, считалось, что через них в жилище могли проникнуть представители иномира, вредоносные духи. Поэтому над дверями и окнами помещали различные обереги – веточки можжевельника, ножницы, иголки без ушка, щучьи челюсти и др. С порогом были связаны ритуальные действия, которые подчеркивали пересечение границы дома. Например, во время сватовства о порог дома ударяли ногой сваты, то же самое делал рекрут, покидающий дом на долгие годы; на пороге оставляли хлеб и соль во время поисков пропавшего скота. Через порог не передавали вещи и не здоровались – иначе можно поссориться. Существовал запрет сидеть на пороге, нарушение которого могло привести к негативным последствиям: «ребята сидуны будут», невеста убежит, чирей выскочит и т. п. В знахарской практике порог был местом избавления от болезней. Пересекая границу избы, читали молитвы, опасаясь внешней опасности, в том числе колдунов. Вход в подполье чаще всего упоминался в быличках как место появления демонических персонажей. На подоконнике и пороге оставляли пищу для поминовения людей, умерших неестественной смертью.

Глинобитная печь. Село Скородумское на Верхней Вычегде. 1907 г.

Museovirasto

Углы дома, обычно темные при слабом освещении лучиной или масляной лампой, воспринимались как места локализации домашних мифических персонажей. В углах оставляли угощение для домового, их же кропили освященной водой в день Крещения, в них тыкали каленой клюкой, чтобы избавиться от наваждений и святочных духов. Духи также могли пребывать под лавками – еще в одном темном локусе дома, к тому же близком к нижнему ярусу.

Особый статус в доме имела матица – потолочная балка. Как и печь, она была центром и разграничителем избы на две половины – переднюю и заднюю. Осевая роль потолочной балки прослеживалась во множестве ритуалов и поверий. Над матицей помещали обереги, под ней совершали гадания, лечебные ритуалы, а прикосновение к ней считалось своеобразным оберегающим действием. Колдун был не в силах наслать порчу на человека, пока в избе их разделяла матица. Нежить, проникнув в дом, не могла пройти дальше условной границы – за потолочную балку. Демонические персонажи «чужого» пространства на территорию двора и дома попадали лишь в особых случаях: если на дом была наведена порча, дом стоял на «нечистом» месте, хозяева «знались с нечистыми» или если был нарушен заведенный этикет взаимодействия с духами. От вторжения нечистой силы дом и двор охранял домовой.

Нежить, нечистая сила

Широкий ряд наименований нечистой силы у коми связан с попыткой воссоздать облик зловредных духов или их основные характеристики: мути, мутибес, мутивей (от русского слова «мутить»), омöль, куль, чукля («кривой»), сюра-бöжа («рогатый-хвостатый»), сюра-пеля («рогатый-ушастый»), кузьюрсиа («длинноволосый»), бекарö, бекрень («кривой», «задастый»), кöрт пиня («с железными зубами»), кöрт кока («с железными ногами»), мöс гыжъя («с коровьими копытами»), порсь кока («со свиными ногами»), пони чуня («с маленькими пальцами»), невидим, неяс, тыдавтöм («невидимый»), котшыс («чад», «угар», «запах дыма»), апа, apa, апань («пожирающий», «пожиратель»), мöдарса («потусторонний»), мöдъяс («иные», «другие»), чомор (дух-хозяин лесной избушки), моха (живущая в подполье и поедающая хлеб).

Как у многих народов, у коми существовали запреты на произнесение имен нечистой силы, поскольку таким образом можно ее накликать и навлечь на себя неприятности. Особенно нежелательным считалось поминать представителей иного мира на ночь, во время работы, называть кого-либо именами нечистого. Многочисленные иносказательные и обобщающие названия нежити – один из способов предохранения от злых духов. Часть названий нечистой силы подчеркивала внешнее отличие того или иного духа. Физические недостатки духов, с одной стороны, объяснялись в быличках как следствие неудачной встречи с человеком, а с другой стороны, указывали на их принадлежность к иному миру и являлись такой же отличительной чертой, как отсутствие тени или невидимость.

Большая группа наименований нечистой силы (бес, чорт, дявöл, сöтана, лешак, шут, нешуть, шутей, шутило, некошной, невидим и др.) заимствована из русского языка. Нередко заимствования наделялись новым смыслом и значением. Так, «лешим» коми-зыряне называли не только лесного духа, но и духа – носителя болезни, и привидение, и орта, иногда нечистую силу в целом. Словом «бес» обозначали любых духов, кроме духов подворья. Название нешуть на Удоре стали воспринимать как отражающее запрет на свист (шутлялöм), то есть «несвисть». Народ древних времен чудь в преданиях коми превратился в карликовых, темнокожих, покрытых шерстью, но чаще невидимых, злобных духов – чудов.

Некоторые наименования нечистой силы связаны с детскими запугами, направленными на воспитание детей и предостережения от нежелательных поступков. Многим из них придавался устрашающий облик; например, дзидзи – дух, крадущий и подменяющий детей. Он обладал антропоморфным обликом, хотя значительно отличался от обычных людей: был высокого роста, но плоский, как доска, рот и глаза у него были большие и очень узкие, остальные черты лица не различались. В другом описании глаза его расположены на ребре.

Именами звукоизобразительного характера обычно обозначали мелкую нежить, обитавшую рядом с людьми. Например, у ижемских коми такими считались чива-чаваяс – мелкие бесы, способные поселяться в любом углу, даже в углах могилы; их выгоняли, окуривая можжевельником или ладаном. Нередко обобщающие названия нечистой силы указывали на их многочисленность: бес йылэм («бесовское потомство»), беспиян («дети беса»), лешак чукар («куча лешаков») и т. п.

Домашние духи

Домовой. Представления коми о домовом духе – олыся, олысь («обитатель», «жилец») соответствовали русским верованиям о духе-хозяине дома и дворовых построек. Его основной функцией было обеспечение благополучия всех обитателей дома и домашнего скота. Помимо термина олыся для обозначения духа – домашнего хозяина, у коми существовало большое число других имен, наиболее распространенное из которых суседко. Причем в одних случаях он являлся духом-хозяином всего жилищно-хозяйственного комплекса, в других – только помещений для скота. Иногда считали, что суседко-женщина следит за хозяйством в избе, а суседко-мужчина ухаживает за скотиной во дворе. Некоторые верили, что число домашних духов соответствует числу домочадцев. В формулах призыва домового кликали: батюшка, дедко, дедушко, братанушко, хозяин, кабанушко.

Четкого представления о внешнем облике домового духа у коми не существовало, обычно он был невидим, но мог появиться в образе маленького старика или женщины, в виде серой кошки, собаки, мохнатого комочка. Иногда он бывал похож на знакомых людей или умерших родственников. У него могли быть рога, длинные ногти, овечьи ноги, очень часто его представляли волосатым-лохматым. Коми-пермяки характерной чертой домового считали повторяющиеся движения. Он бегал туда-сюда, высовывал лапу, катался на лошадках по кругу, трясся и переваливался из стороны в сторону. Было принято на ночь перекрещивать веретено и прялку, чтобы суседко не садился прясть. Когда забывали это сделать, то слышали ночью жужжание веретена, а утром обнаруживали некрасивые толстые нитки, испорченную пряжу.

Миниатюрное скульптурное изображение человека. ХIХ в. В традиционной культуре коми-зырян использовалось как изображение духа-хранителя дома или охотничьей избушки.

Государственное бюджетное учреждение Республики Коми «Национальный музей Республики Коми»

У коми-зырян существовало поверье, что если у вдовы с маленькими детьми не было коровы, то домовой дух-хозяин доставлял корову в хлев, и молоко для детей было обеспечено. Но увидеть ее могла только сама хозяйка, для других она оставалась невидимой. По другому поверью, если скотина голодала из-за недостатка корма, то олыся посылал ей вязанку сена, которая сама катилась по улице и оказывалась в хлеве, хотя его двери были закрыты. Если домашний дух был чем-то обижен, то он ночью «давил» спящих людей (им снились кошмары, в груди после сна была тяжесть, все валилось из рук) или же заплетал им во сне волосы и лизал лоб. Домовой мог наказать за неправильное поведение или пошутить, пряча вещи. Нередко его появление воспринималось как предсказание скорых перемен: к замужеству, смерти, прибавлению в семье и хозяйстве, к болезни, пожару, переезду. Косы, которые иногда находили в волосах женщин, бородах мужчин, гривах лошадей, по одним убеждениям, считались знаком привязанности домового, по другим – выражением его нелюбви. Их остерегались стричь, полагая, что это может обидеть домашнего духа и привести к беде. О появлении на губах простудных симптомов коми-пермяки говорили, что они происходят от поцелуев суседко.

Нелюбимым лошадям олыся-суседко путал гривы и гонял их по конюшне, овцам и коровам переплетал травой ноги. Начавшего проказить домового духа полагалось умилостивить угощением. У коми-пермяков считалось, что он любит топленое молоко и квашеную капусту. Угощение ставили у кошачьего лаза в подполье и приглашали суседко его отведать. Существовали также специальные заговоры, в которых домового духа просили вести себя спокойно, беречь хозяйское добро и прогонять мышей, чтобы они не портили продукты. Такой заговор читали там, где хранились съестные припасы – в сенях, амбаре, подполье, а после прочтения в щели на полу прятали нож или серп, чтобы закрепить силу магических слов. Вербное воскресенье у коми-пермяков считалось также праздником духов-хозяев дома. В этот день им в хозяйственный двор выносили рыбный пирог, домового-дворового духа приглашали на угощение и просили его беречь, холить и любить скотину. Ради праздника суседко лошадям подстригали хвосты, а коровам украшали рога – привязывали на них красные и синие тряпочки, ленточки.

В мифологических рассказах коми-пермяков присутствовали сюжеты высматривания, выслушивания и поимки домового, характерные также для русских поверий. При ночном выслушивании суседко подсказывал, какую именно масть он предпочитает. Если хотели изловить духа-проказника, смазывали спину лошади дегтем, чтобы утром он не смог с нее слезть. Поймав домового, с ним можно было договориться, чтобы он не трогал животное.

Местами обитания и атрибутами домашнего духа были огонь, печь, голбец[2]2
  Голбец – помещение под полом, а также сооружение (чулан) при печи со спуском в подполье. Здесь и далее прим. авт.


[Закрыть], печная утварь и хлеб (нянь). Выпечку хлеба сопровождали ритуалы, в которых предполагалось участие домового (или умерших предков). Приглашая духа-хозяина в новый дом, обязательно брали заведенную квашню, а на новом месте первым делом разводили огонь в очаге и пекли хлеб. Домочадцы порой слышали, как домовой просеивал муку, считал испеченные караваи. Хлеб не случайно упоминался в рассказах о домашнем духе. Как и мифический хозяин дома, хлеб символизировал благополучие, достаток, обережную магию очага и предков (злаки произрастают из земли, в которой они упокоены).

При переселении в новый дом обязательно полагалось приглашать духа-хозяина старого дома. У удорских коми-зырян после приглашения ставили на пол коробку, наполненную пухом, и звали в нее олыся, после чего несли коробку в новую избу. У коми-пермяков и южных коми-зырян домового духа перетаскивали на печном помеле или приглашали залезть в старые лапти. В новом доме сразу же открывали подполье, чтобы он из лаптей переселился в свое новое место обитания. Или же, подготовившись к переезду, хозяин открывал дверь в голбец и приглашал с собой домового духа, а прибыв в новый дом, открывал дверь в голбец и просил его пройти туда.

Представления о духе-хозяине дома ассоциировались с культом предков – на это четко указывают предания коми-зырян о практиковавшихся прежде похоронах покойников в голбце. Аналогичная практика существовала у русских на Русском Севере. Реликты данной традиции отобразились в сказочно-мифологическом сюжете коми-пермяков о том, как дети похоронили своих замерзших родителей в голбце.

В прошлом у детей была популярна игра с вызыванием домового из голбца, которого могли именовать по-разному: Гöбö чайка, Суседушка, Припятой, Чилеюшка, Бубыля, Тара кичи, Пипитойин. Вызывали домашнего духа днем, когда в доме не было никого из взрослых. Участниками игры, как правило, были дети в возрасте от пяти до десяти лет. В их представлениях домовой наделялся устрашающими чертами, которые могли детализироваться во время его ожидания, что еще более нагнетало возникающее чувство страха. Психологический механизм преодоления и освоения страшного, неизвестного через игру лежал в основе многих форм детского фольклора. Таким способом дети овладевали традиционными представлениями о «том» и «этом» мирах и существующими правилами поведения в них. Эти правила (в данной ситуации пока еще игровые) гарантировали человеку не только безопасность, но и определенную магическую помощь, покровительство со стороны духов, божеств, сил природы и предков. Во время игры в избе занавешивали окна, у входа в голбец втыкали нож, клали ножницы, ставили угощение – кусочек хлеба с солью или хлеб, намазанный сметаной. Дети приглашали домового выйти наружу угоститься, поиграть с ними и попугать их, а сами для безопасности забирались на лавки, ведь домовой мог выйти с косой и отрубить им ноги. Когда нож падал или ножницы начинали лязгать, считалось, что домовой пришел. Если потом он долго не уходил, то его прогоняли кочергой. Подобные игры с вызыванием домового были известны коми-зырянам и пермякам. Дети постарше, когда нянчились с младшими, ставили в подполье хлеб-соль и вызывали домового: «Суседко, суседко, хлеб-соль, хлеб-соль!» И начинали комментировать, пугая младших: «Вот он вышел, съел угощение!» Существовало поверье, что домовой мог появиться в виде куриного яйца и покатиться по полу. Если в это яйцо бросить поленом, то из него посыплется много золота и серебра.

Кикимора. Наряду с верой в доброжелательных духов-хранителей дома, у коми существовали и представления о кикиморе (кикимера, титмера, титимора, шушымер) – зловредной обитательнице, которая досаждала людям и мучила скотину. В избу кикимора могла прийти сама, но чаще ее подселяли злые колдуны. Оставаясь обычно невидимой для человека, кикимора могла появиться в образе волосатого существа, налететь в виде поднимающегося ветра. Ее воплощением была смазанная кровью деревянная или тряпичная куколка, которую недоброжелатели подкладывали в постройку. Кикимору могли «подселить» обиженные плотники – для этого они накапывали на щепку несколько капель крови из мизинца на левой руке и прятали ее в срубе. Чтобы избежать подобного наказания, новоселы тщательно собирали все оставшиеся от постройки дома щепки и сжигали их.

В ночное время кикимора проявляла себя очень бурно. Она разбрасывала вещи, завывала, плакала, разговаривала, пугая семью. Некоторые слышали, как после полуночи она спускалась с чердака, заходила в избу и стояла рядом с людьми, громко дышала. Считали, что зловредный дух съедает хлеб и выдаивает молоко у коров, нанося урон хозяйству. Чтобы избавиться от напасти, люди обращались к знахарям-колдунам. Если даже это не помогало, а ночные шум и грохот были невыносимы, приходилось покинуть дом. Иногда кикимора поселялась в заброшенных старых домах, изгнать ее оттуда было чрезвычайно трудно.

Духи нежилых построек

Дух-хозяин бани считался наиболее грозным из всех мифических обитателей дворовых построек. Коми его называли пывсян айка («банный старик», «хозяин»), пывсян олысь («банный жилец»), гуранька («женщина очага»), вежа гурань («священная женщина очага»). В некоторых наименованиях банного духа – баня чуд, пывсян чуд («банный чуд»), калян, кульпиян, шулекун – подчеркивалась его природа нечистой силы.

Сама баня, воплощающая собой близость стихий огня и воды, порождала множество запретов и предписаний, за соблюдением которых следил банный дух. С его кознями связывали угар, а иногда и смерть после помывки в плохо проветренной «черной» бане. Отношения с банным духом были строго регламентированы. Впрочем, регламент этот был достаточно прост: входя в баню, следовало попросить у него разрешения помыться, а после «третьего пара» (в некоторых местах после второго) мыться в бане было нельзя. Нарушивших первое правило банник просто изгонял из бани, не давая им мыться. За нарушение второго могла последовать смерть. Перед помывкой, чтобы умилостивить банника, ему ставили угощение – воду и печеный лук, а помывшись, обязательно оставляли немного воды в чане, веник и мыло. Опасным для жизни считалось посещение бани ночью – в это время там мылись банные духи. Коми-пермяки верили, что ночью в баню заходит и леший. Схваченного банными духами человека мог спасти вовремя подоспевший на помощь дух-хозяин овина, который враждовал с пывсян айка. Тем не менее банника не считали абсолютно злым персонажем, он был жесток лишь в отношении нарушителей норм общения между людьми и духами. Исключение представляли маленькие дети, которых до появления зубов, то есть до того, как они переходили в разряд «людей», нельзя было ни на минуту одних оставлять в бане или даже за порогом предбанника. Безнадзорных младенцев банный дух похищал, оставляя вместо них подмену (вежöм).

В быличках типичен мотив ночных посиделок «банных девушек» с длинными распущенными волосами, которые плясали и пели как обычные люди. Среди них могли быть проклятые и подменные дети, которые выросли и пытались найти себе жениха, чтобы выбраться из банного царства.

В культуре коми баня была самым сакрализованным объектом крестьянской усадьбы. Входя в баню, снимали нательные крестики, пояса и прочие обереги, то есть человек становился беззащитным перед потусторонними силами. Женщины в бане рожали, здесь же занимались лечением людей знахари-костоправы и специальные «банные знахари» (пывсьöдчысь). При лечении широко применяли различные средства и методы – как ингаляции, компрессы, массаж, растирания, ванны из трав, так и всевозможные магические действия. В бане снимали порчу, очищались от пеж, делали привороты, гадали. Обязательно посещали баню накануне и после свадьбы, перед началом важных хозяйственных дел (сева, выхода на охоту) и отправлением в дорогу.

Даже в тех местах, где банный дух был мужского пола (пывсян айка), к нему обращались «матушка». Это отражено в фольклорных формулах обращения к бане как к живому существу, с просьбой о разрешении помыться-попариться. «Банюшка солнцеликая, пусти нас попариться, в бане живущий, пусти нас попариться», – говорили коми-зыряне. Коми-пермяки просили: «Батюшка-матушка, с уголечка парушка, Соломея бабушка! Идут (имярек), да дети мои. Чтобы дети не угорели, горячим веником парь, чистой водой полоская». Уходя из бани, ее благодарили: «Батюшка-матушка, Соломея бабушка, спасибо за парушку, спасибо за жарушку, со Христом оставайся».

Соломея – библейский персонаж, в народном представлении связывался с исцелением и обновлением тела. Вероятно, он был воспринят вместе с русскоязычной заговорной традицией. В этикетных банных обращениях Соломея представала как образное воплощение постройки или как ее хозяйка. К ней также обращались в приговорах во время умывания детей. Одухотворенный образ постройки и ее бабушки-целительницы известен только в рамках заклинательных и этикетных актов, дополнительные сведения и развернутые мифические тексты о них отсутствуют.

Духа-хозяина бани чаще представляли в мужском облике – маленьким старичком в красной шапке, живущим в банном очаге; хозяйку – в виде пожилой женщины небольшого роста в красной шапочке. Банных духов распознавали по особым чертам, присущим представителям потустороннего мира: это копыта, когти, волчьи глаза. У коми-пермяков банные чуды могли появляться группой маленьких детей. Баннику были присущи и зооморфные ипостаси. Он мог показаться кошкой, собакой, свиньей, козой, ежом; был способен принимать устрашающие формы – растущей копны, огненной пасти, вихря с туманом. У ижемских коми-зырян гуранька появлялась в образе женщины в сарафане, при ней мог быть ребенок, в пищу которому она обещала припозднившегося посетителя. Если ей что-либо не нравилось, она могла ошпарить кипятком, содрать с человека кожу, сжечь баню и перейти в баню другого хозяина.

С баней были связаны многие колдовские действа, там можно было научиться самому колдовству. Коми-пермяки верили, что для обретения магических знаний и навыков колдуны должны пройти через огненную пасть огромной лягушки или пасть собаки. Это испытание являлось своеобразной инициацией, посвящением в магическую практику. С одной стороны, огненная пасть указывала на символический образ очага постройки. С другой – животные и огонь могли быть ипостасями банника, то есть в обряде обучения участвовал дух постройки.

У коми-зырян существовало поверье: чтобы хорошо научиться играть на гармонике, вечером на Святках следовало прийти в баню, захватив с собой музыкальный инструмент, невыделанную коровью шкуру, нож, иголку без ушка и петуха (шкура, нож, замкнутый круг, иголка – традиционные обереги от нечистой силы, как и петух). Там, разостлав на полу шкуру, смельчаку следовало сесть на нее, очертить ножом вокруг себя замкнутый круг, воткнуть в свою одежду иголку без ушка и вызвать банного духа. Появившийся банник сначала ломал гармонику, потом собирал ее заново и начинал играть всевозможные мелодии. Этот ночной «концерт» продолжался до пения петухов, после чего дух падал оземь и исчезал, а смельчак усваивал все услышанные мелодии.

Для чего банник ломал гармонику? Это способ отправить ее в иной мир. Считалось, что сломанные предметы, как и умершие люди, попадали в потусторонний мир и там обретали свою целостность. Вещи, которыми снабжали покойника, намеренно разламывали – «убивали», чтобы они вместе с умершим оказались на том свете. Такой обычай зафиксирован многочисленными археологическими данными у разных народов, он связан с древнейшими анимистическими представлениями о том, что у каждого предмета есть «душа». Соответственно, музыка, которую играл банный дух, звучала из другого мира. Такое считалось возможным во время Святок – в период, когда смыкались границы «того» и «этого» света.

Овинник. Своего духа имели хозяйственные постройки – овин и гумно, которые нередко стояли под одной крышей. Хозяином овина был рынышник, рыныш айка («овина старик») – у коми-зырян и öвинчуд, öвин козяйка – у коми-пермяков. Как и многие, этот персонаж не имел устоявшегося облика. Его представляли в виде крутящейся копны или огненной пасти, высокого старика с цепом на плече, сторожащим овин; он мог принять вид знакомого человека. Основной его функцией была охрана овина и находящегося в нем зерна от пожара. Считалось, что овинник не любит лишнего жара, поэтому хлеб полагалось просушивать лишь один раз в день. Из-за сильного жара овинник мог покинуть свое жилище, и тогда оставшийся без присмотра хлеб погибал в огне. Перед тем как затопить овин, следовало предупредить об этом его духа-хозяина: «Сторонись, рыныш айка, я буду топить печь». Уходя из овина, просили: «Рыныш айка, береги мой хлеб». Чтобы задобрить овинника, ему оставляли угощение – печеную картошку. У коми-пермяков полагалось освящать новый овин специальной ритуальной трапезой. После того как в овин в первый раз был сложен хлеб, хозяин дома приносил в подовинную яму жареного петуха, брагу или пиво и приглашал соседей. Все пришедшие рассаживались вокруг дров, приготовленных для сушки хлеба, и вкушали принесенные яства. У удмуртов сохранилась, очевидно, более древняя форма подобного обряда: во время жертвоприношения молились овин-мурту (овинному человеку).

У коми существовали запреты посещать овин во внеурочное время, нарушившего их человека овинник мог погубить. Так, в одном рассказе во время Святок овинные чуды разорвали парня и подвесили его тело к крыше гумна.

Чаще всего рынышник давал о себе знать в сезон просушки и обмолота зерна, а также в период зимних Святок, особенно во время гаданий, когда в овин ходили послушать звуки, предвещающие свадьбу, похороны или рождение. Можно было услышать и голос самого овинника – его реплики, как он считал жерди над овинным очагом. На Святках было принято гадать о будущем урожае у овинных дверей. Один, три, пять или семь человек (а больше было нельзя) садились в круг, очерченный ножом под дверью в овин, накрывались скатертью и слушали. Если слышался стук, то ожидали хороший урожай хлеба, если хруст – мало хлеба, а если плач – будет голод. Считалось, что рыныш айка враждовал с банником и мог заступиться за человека, которого обижал пывсян айка.

Полевой дух

Духом-хозяйкой ржаного цветущего поля была полудница. Наряду с русским наименованием коми также ее называли пöлöзнича, полудь, полудь айка, вуншöрика, луншöрика (вуншöр, луншöр – «полдень»), сю баба («ржаная баба»), бируллю баб («васильковая бабушка»), полокала («пугало»), ыб чуд («полевой чуд»). Чаще всего ее представляли в виде молодой женщины в одежде и платке зеленого цвета, в соломенных лаптях, с глазами голубыми, как васильки. В локальных верованиях коми-пермяков полевой дух обороника (луншöрика-обороника) представлялся женщиной с развесистыми рогами на голове. Она жила в поле, ночью спала во ржи, и помимо охраны посевов, занималась розыском деревянных борон, оставленных нерадивыми хозяевами в поле. Найдя борону, обороника надевала ее на рога и, осторожно ступая, чтобы не повредить рожь, выносила ее на межу. Если обороника показывалась человеку, это считалось благоприятным знаком, сулящим хороший урожай.

В пору цветения ржи действовал ряд запретов, направленных на сохранение будущего урожая. Полагали, что всходам вредит шум, поэтому воспрещалось свистеть и играть на музыкальных инструментах. Табуировалась стирка белья и полоскание его в реке. Считалось, что при нарушении этого запрета полудница заболевала, а семью провинившейся женщины ожидал неурожай. Или, напротив, полевая хозяйка жестоко наказывала человека, нарушившего табу. В одной из коми-зырянских быличек говорится о женщине, которая во время цветения ржи пошла на реку полоскать белье. Находившаяся в реке полудница обвинила женщину в загрязнении воды и набросилась на нее. Женщина сумела добежать до дома, постелила на стол скатерть, положила на нее хлеб и стала его резать – благодаря этому спаслась от наказания. Скатерть, хлеб, хлебный нож считались у коми оберегами от нечистой силы.

К концу ХIХ века вера в полевую хозяйку была практически утрачена. В то же время в прошлом вера в ее могущественную силу была так велика, что до Ильина дня (начала уборки злаковых) никто не смел даже дотронуться до растущей ржи, опасаясь ее страшного наказания. Некоторые люди считали, что, обидевшись на маловерие в ее существование, хозяйка поля куда-то ушла, в результате чего резко ухудшилась урожайность.

Коми-зыряне верили, что существует магическая плодородящая сила – му шуд («счастье земли»), которая локализована на каком-нибудь конкретном поле, пашне. Обладающее му шуд поле было исключительно плодородным, не подвергалось нашествию вредителей, а количество урожая на нем не зависело от погоды. Му шуд никак не персонифицирован. По поверьям, для увеличения урожайности другого, менее плодородного поля достаточно было взять частицу земли со «счастливого» поля, отнести ее на свое, и, приглашая му шуд, его можно переместить. Так же, вместе с землей, взятой из голбца родительского дома, переносили шуд («счастье») в новый дом. Кражу чужого му шуд приравнивали к наиболее тяжким грехам: за нее после смерти душа была обречена вечно скитаться.