Текст книги "Смертельная верность"

Автор книги: Татьяна Ефремова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Да еще Ларка влезла с неожиданной поддержкой.

– Наташ, а правда, почему бы вам собаку не завести? Это же такая красота!

– Лара, ты думай, что говоришь. – Я постучала себя кулаком по лбу, пытаясь донести до нее всю абсурдность подобных заявлений. – Какая собака? Кто с ней гулять будет? А воспитывать? Это один раз хорошо по лесу прогуляться, палочки побросать, – я посмотрела вслед убегающим за одной палкой Гектору и сыну, – а содержать собаку постоянно – совсем другое дело.

– Вечно ты все усложняешь, – вздохнула Ларка. – Боишься чего-то заранее. А собака – это друг. И защитник. Если у тебя будет собака, к тебе никто в темном переулке не пристанет.

– А если у меня не будет собаки, я не окажусь в том темном переулке. Зачем мне туда ходить?

– Нет, ты не понимаешь. А я вот решила завести собаку.

Я даже остановилась от неожиданности. Ларка и собака – это совершенно несовместимые понятия. Как, впрочем, не совместима моя подруга ни с чем, требующим хоть какой-то ответственности.

– У тебя даже тамагочи сдох, – напомнила я ей мстительно. – Не помнишь? У тебя цветы засыхают все время. А тут собака. Живое существо, между прочим. Ее кормить надо каждый день.

– А вот собаки, кстати, очень хорошо дисциплинируют, – подала голос до этого молчавшая Светлана. – Совершенно безалаберные люди иногда меняются в лучшую сторону.

– Вот именно, что иногда. А если в нашем случае этого не произойдет? Не жалко собаку?

– Ну, собака так просто не сдастся, – засмеялась Света. – Это вам не тамагочи. Она хозяйке расслабляться не даст. Будет наша Лариса и кормить, и гулять как миленькая. Еще и на дрессировку пойдет. Без дрессировки приличной собаке никак нельзя.

Лариска, кажется, слегка испугалась предстоящих хлопот, и Светлана поспешила ее успокоить.

– Нет, можно, конечно и без особой дрессировки обойтись. Так, по мелочи, курс послушания пройти и все. Если собаку завести не крупную. Сейчас очень много пород есть.

– Я не хочу некрупную, – заупрямилась вдруг Ларка. – Я овчарку хочу.

Очень она в этот момент была похожа на моего сынулю. Со своей дурацкой решимостью и желанием настоять на своем во что бы то ни стало. Но тот хоть ребенок еще. Там я могу сказать свое веское родительское слово. А вот Ларке не запретишь – она сама уже взрослая и самостоятельная. Чего доброго, и правда собаку заведет.

Светлана тем временем продолжала красочно расписывать все преимущества жизни с собакой. Начиная от всем известного «ты домой приходишь – оно тебе радуется» и заканчивая исключительной пользой для здоровья ежедневных прогулок на свежем воздухе.

– Вы только представьте, – говорила она с жаром, – нельзя передумать или не захотеть. В любую погоду, при любом самочувствии, утром и вечером. А еще лучше три раза в день. Берешь себя в охапку и выгоняешь на улицу. На часик-полтора. Потому что нельзя иначе. В дождь и в мороз, в выходные и в праздники – каждый день утром и вечером.

Мне не по себе стало от таких перспектив. А Ларка ничего – со всем заранее согласна. И кормить, и гулять, и тащиться в дождь на улицу даже в выходные. И на дрессировку готова ходить. Света ей уже и телефон инструктора диктует.

– Лара, опомнись! – взвыла я. – Не сходи с ума! Какая тебе собака? Ты не справишься.

– А давай вместе заведем. Овчарок. Будем на занятия ходить. И гулять вместе будет веселее. Правда, Свет?

– Правда. Щенкам полезно вдвоем гулять. Они играть смогут и нормально развиваться физически. Кстати, скоро неплохой помет ожидается. Родители очень достойные. Если хотите, могу поговорить с хозяевами. Можно и в рассрочку купить, если сразу всей суммы нет…

Сумасшедший дом на прогулке! Они обе меня как будто не слышат. Уже предстоящие расходы обсуждают.

– Мне прямо не терпится щеночка домой принести, – мечтательно сказала Ларка. – Будет у меня свой маленький Гектор. А потом вырастет, поумнеет…

– Тебе, кстати, лучше суку заводить, – охладила ее пыл Света.

– Почему? Я не хочу суку. Я хочу, чтобы он меня защищал, вот как Гектор твой.

– Защитить тебя и сука сможет, мало не покажется. Ты вот не обратила внимание на соревнованиях, как Гюрза работала. Вот уж точно, имя определяет характер. Получше многих кобелей. А умница какая! Да если на то пошло, я своего Гектора взяла из-за матери. Специально ждала, пока Дана щениться будет, заранее записывалась. Такая мамашка у нас героическая, что ты! Она за хозяина на нож ходила. Сейчас уже старая совсем, болеет… Так что, зря ты так скептически к сукам относишься.

– Да я не скептически… просто, хотелось такого как Гектор.

– Кобеля неопытному владельцу лучше не заводить. Тем более, порода серьезная. Начинающему собачнику сука – в самый раз. Они дрессируются легче, и не агрессивные, и ужиться с ними проще – не придется выяснять, кто из вас двоих главный. С кобелем у тебя могут проблемы возникнуть. Ты человек мягкий, неопытный – он тебе на голову сядет.

Я уж было обрадовалась, что Лариска, напуганная возможным усаживанием любимца на голову, откажется от своей безумной затеи. Но она неожиданно легко согласилась на суку.

А Света продолжала, как птица Сирин, петь о счастье и радости, которые обязательно настигнут того, кто решится завести собаку.

– Девочки, а как они нас любят! Вот нигде такой искренней любви не найдете. Для собаки хозяин – это все, вся ее собачья жизнь. Им не важно, какой он человек. Главное, что он есть. И в нем весь смысл существования.

Света вдруг задумалась, глядя сквозь редеющие кроны невысоких липок, и сказала совсем по-другому, задумчиво, словно сама не до конца верила:

– Вот странно, собаки любят даже тех, кого любить совсем не за что. Взять хоть Юрку, царство ему небесное, обормоту. Ведь дерьмовый человек был. А собаки его любили. За что – непонятно.

– Ты же сама говоришь, что собака хозяина любит ни за что, а потому, что в нем смысл собачьей жизни. Чему же ты удивляешься?

– Так в том-то и дело, что Юрку не только его собаки любили! – Света оживилась, и мне вдруг подумалось, что не просто так она вывела разговор на убитого Юру. – Его и чужие собаки признавали. Он же индивидуальной дрессировкой занимался. Брался за совсем уж безнадежных – и агрессивных, и совсем трусливых. Любого лентяя мог растормошить.

Света рассказывала о Юриных способностях взахлеб, как будто не она совсем недавно говорила, что человек он был так себе. Даже дерьмовым называла. А теперь выходило, что погибший был дрессировщиком от бога, внимательным, терпеливым. Просто чудеса творил. И хозяева к нему чуть ли не в очередь становились, чтобы хоть несколько занятий провел с проблемными питомцами.

– Ну да, – согласилась Света, – человек он был неприятный. А вот кинолог – талантливый. Это и обидно, что такие способности достались такому балбесу. Он собак чувствовал как-то. Щенков когда выбирал, так даже обнюхивал их, представляете. Ему все эти тесты дурацкие с ключами не нужны были. Он в глаза щеникам смотрел и понимал, что из кого вырастет.

– Что за тесты с ключами? – оживилась Ларка.

– Да есть такой знаменитый тест. Якобы, когда щенка выбираешь, надо бросить перед ним на пол связку ключей и посмотреть на реакцию. Вроде сразу будет понятно, кто трусливый, кто любознательный, а кто агрессивный. На самом деле фигня это все. Ничего там нельзя понять с одного раза. Чтобы определить, кто есть кто, за щенками наблюдать надо долго. Как едят, как играют. А ключами этими только напугать можно собачьих детей. Про этот способ во всех книжках про собак написано. Их же сейчас все пишут, кому не лень. Вот народ и кидается ключами, специалистов из себя корчат. А надо просто наблюдать. Или вот, как Юрка, в глаза смотреть. Он никогда не ошибался. Его часто просили помочь щенка выбрать… Неплохие деньги Юрик на этом делал.

– Так он что, за деньги помогал?

– А он вообще бесплатно ничего не делал. Он только с собаками хорошим был. А с людьми не церемонился. Если где можно было заработать, никогда мимо не пройдет. Поговаривали, что со щенками этими мог и два раза денежку взять – и с хозяина, и с заводчика.

– С кого?

– Ну, с хозяина суки. Заводчику щенков надо продать, вот он Юрику денежку и платит, чтобы тот покупателя к нему вел. А Юрик и с него возьмет, и с покупателя за экспертные советы. Ничего не стеснялся. Иногда откровенно плохих собак впаривали новичкам. Люди ему доверятся, возьмут щенка, на которого он покажет. А потом на первой же выставке такое описание получат, что хоть плачь.

– А потом? Что они потом делают, когда понимают, что их обманули?

– Да многие и не понимают, что их обманули. Юрик же только неопытных собачников так разводил. Опять же, всегда можно списать плохую кондицию собачкину на то, что владелец ее неправильно выращивал. А начинающего собачника в этом убедить проще всего. И тут уже зависит от того, что за человека Юрик с заводчиком облапошили. Чаще всего, успевают к собаке привязаться, полюбить. Тогда просто забывают о выставочной карьере и держат собаку для души. Как у нас говорят, «на диван». Ну, а если владелец слишком амбициозный, то может и усыпить не оправдавшую надежды псину. Или на улицу выбросить. Знала я и таких.

Я взглянула на Ларку и чуть не ахнула. Таких суровых фактов из жизни собаковладельцев она явно не ожидала. Мне даже показалось, что она вот-вот заплачет.

– Лар, ты чего? – осторожно позвала я.

– Я своего никогда не выброшу, – шепотом сказала она. – И не усыплю. Не нужны нам эти выставки. Без них обойдемся. Я своего любить буду просто так.

Утешили, как смогли, Ларку. Света заверила ее, что большинство собачников как раз такие, как она – любят своих питомцев любыми. А брошенных собак обычно пристраивают в добрые руки. И вообще, не надо думать о плохом.

– А дрессировщиком Юрка был классным, – вернулась Света к прерванному разговору. – Чему хочешь мог научить. Даже собак-телохранителей готовил. Его отговаривали многие, а он не слушал никого. Говорю же, для Юрика деньги все затмевали. Какие там уговоры? Какой здравый смысл? Главное – денег побольше заработать. Ну, и себя показать, какой он классный кинолог.

– А почему отговаривали?

– Да не дело это – телохранителей готовить всем желающим. Это, девочки, страшно. И опасно. По-настоящему опасно.

– Да что страшного в том, что собака защищает хозяина? – не поняла Лариска. – Гектор твой разве нее телохранитель для тебя?

– Упаси бог! – Замахала руками Света. – Гектор мой просто хорошо обученная собака. Плюс «Русский ринг». Он людей как потенциальную опасность не воспринимает. Вон смотри, с Наташкиным пацаном носится, чуть ли не верхом на себе разрешает кататься. С ним по улице ходить не опасно.

– А как же тот мужик? – напомнила Лариска. – Ему-то было очень даже опасно.

– Вот тут-то и главное отличие! Обученная собака нападает только по команде. Хозяин решает, нужно это или нет. Это я тогда его пустила на задержание. Я решила, что мужик опасен. А Гектор просто выполнял команды. По команде схватил, по команде отпустил. А собаки-телохранители решают сами, на кого нападать. Они не ждут команды. Устраняют любую угрозу для хозяина. Подошел человек слишком близко – опасность. Поднял рядом с хозяином руку – опасность. Для этого щенков отбирают с определенными качествами, доминантных, тех, кто готов самостоятельно все решать. И делают из них автоматы для убийства. В городе такую собаку держать нельзя. В девяностых это модно было, время такое. Юрка тогда как раз начинал. Потом мода прошла, но желающие все равно были. Кинологи в основном отказываются за такую работу браться. А Юрка соглашался… Я когда вижу по телевизору сюжет о том, как собака ребенка покусала ни с того ни с сего, или на прохожего набросилась без причины, всегда боюсь, что это кто-то из Юркиных воспитанников. Слушайте, а может, его и убили из-за этого? Может, отомстил кто?

Глава 3

К Димычу я шла не с пустыми руками. Давно ведь известно, что добиться расположения у мужчины можно только предварительно подкормив. Вот и тащила я с собой банку кофе, пачку сахара и еще по мелочи – пару пакетов с печеньем.

В кабинете Димыч был один. Сидел за компьютером и вдумчиво смотрел в монитор. Чтобы проверить догадку, я подошла к столу и заглянула в монитор сбоку. Так и есть! Сосредоточенный опер резался в «Сапера». При этом хмурился и закусывал нижнюю губу. Неподготовленный человек запросто мог решить, что присутствует при раскрытии преступления века.

– Кофе будешь? – спросил Димыч вместо приветствия. – Мне тоже налей.

Я протиснулась к нему за спину и начала выкладывать на подоконник принесенные гостинцы. Заглянула в стоящий здесь же, на подоконнике, чайник. Воды, конечно, не было.

Когда я вернулась с полным чайником, Димыч все так же пялился в монитор и шепотом матерился. Кого он тут стесняется в пустом кабинете?

Отвлекся он только, когда я поставила перед ним кружку с кофе и пакет с печеньем.

– Откуда печенье? Ты принесла, что ли? Это хорошо, а то мы утром искали, с чем бы чаю попить, и ни у кого ничего нет, представь. Или зажали просто, с них станется.

– А где все? – спросила я, обводя взглядом пустые рабочие места.

Из-за этих рабочих мест – столов и стульев – числом четыре, да из-за здоровенного сейфа в углу, места для свободного перемещения в кабинете не оставалось. Я всегда поражалась, как Димыч ходит по кабинету и не натыкается на столы. При его-то внушительных габаритах.

– Работают, – ответил Захаров, запуская лапу в пакет с печеньем. – Чего просто так на месте сидеть? Тем более, никто же не знал, что появится добрая девушка Наталья с бочкой варенья и корзиной печенья. Ты чего пришла, кстати? Просто так или по делу?

Я открыла было рот, но Димыч сказал вдруг с нажимом:

– Лучше бы просто так. Дел мне и без тебя хватает. Не знаю, за какое первым хвататься.

– Решил сначала с «Сапером» разобраться? Это тоже дело? Все остальные такие же?

– «Сапер» – это для разрядки. Мозг тоже отдыхать должен. Так чего пришла?

Я вдохнула поглубже и начала, придвигая поближе к Димычу печенье:

– Ты слышал что-нибудь про убийства фигуранта на соревнованиях по «Русскому рингу»? В прошлое воскресенье. Его убили у всех на глазах, можно сказать.

– Допустим, слышал. И что?

– А можешь отвести меня к тому, кто этим делом занимается?

– Зачем? Ты к этому делу каким боком?

Я попыталась принять беспечный вид и поболтала почти остывший кофе ложкой.

– Никаким. Просто я знаю двух свидетелей, которые оттуда ушли. А теперь хотят дать показания.

– А что, есть что показывать? – Димыч совсем не проявлял заинтересованности в этом деле. Его больше печенье интересовало, судя по всему. – И почему сразу ушли? Чего боялись?

– Да ничего не боялись. Просто подумали, что все равно ничего не видели, вот и ушли.

– А сейчас, значит, совесть гражданская замучила? Или вспомнили что-то?

– Да не то, чтобы вспомнили… просто… они же там были… надо же рассказать…

Я мямлила, а Димыч смотрел на меня в упор и меланхолично, как корова, жевал печенье. Нет, не корова. Как буйвол. Или высокогорный як. Но это дела не меняет – он вдумчиво жевал и смотрел на меня, не отрываясь. И под этим его взглядом я совсем забыла, что собиралась сказать, когда сюда шла. Была же у меня какая-то довольно приличная версия событий. Как-то я объясняла мысленно свой интерес к этому делу. А сейчас вылетело все из головы.

Отчаявшись выдавить из себя сколько-нибудь правдоподобное объяснение, я вздохнула и преданно уставилась на Димыча.

Он невозмутимо отхлебнул из кружки и поинтересовался:

– Чего это мы пьем? Вкус непривычный.

– Это кофе. Растворимый.

– Ты принесла, что ли? А чего он так от нашего отличается? У нас, вроде, тоже кофе…

– Этот хороший, – вздохнула я, не ожидая ничего хорошего.

Если Димыч предпочитает на отвлеченные темы беседовать, значит, плохи мои дела. Не расскажет он мне ничего, это уже не раз проверено.

Димыч забросил в себя еще одно печенье, отхлебнул из кружки и поинтересовался как бы между прочим:

– А вот это все – кофе, печенье – это не взятка, случайно? Может, твои знакомые тебя подослали, чтобы узнать, как расследование продвигается? И никакой гражданской совестью тут не пахнет, одно сплошное любопытство.

Ответа ему не требовалось. Сам обо всем догадался. Я поерзала немного на неудобном стуле и снова преданно уставилась на капитана Захарова. А что мне оставалось делать?

Димыч вытер руки носовым платком, потянулся с хрустом и велел, устраиваясь поудобнее:

– Давай, рассказывай.

Пришлось рассказывать. И про Ларку, и про соревнования, и про наше позорное бегство с места преступления. И про настойчивые просьбы узнать, как продвигаются поиски убийцы.

Димыч мрачнел просто на глазах.

– Чего тебя понесло туда? Ты как будто чувствуешь, где назревает что-нибудь… непонятное. И специально туда лезешь. С каких это пор тебя собаки кусачие заинтересовали?

Я помалкивала. Сейчас он поворчит немного, попричитает, а потом успокоится. Это тоже проверено не раз. С Димычем главное – сразу в полемику не вступать и не торопиться оправдываться. Пусть пар выпустит, потом можно и поговорить.

– Ладно, черт с тобой! – Димыч устало махнул на меня рукой и снова полез в компьютер. Видно, судьба у меня такая. Паспорт с собой?

– Зачем?

– Показания с тебя снимать буду. Ты же теперь свидетель у нас… На мою голову. И Лариске своей скажи, чтобы пришла.

Как и следовало ожидать, показания мои Димычу совсем не понравились. Он заявил, что таких свидетелей, которые ничего толком не видели, у него полно и без нас. Велел вспоминать подробно. Подробно я ничего вспомнить не могла, и вместо этого рассказала о предположениях Светы насчет мести кого-то, пострадавшего от воспитанных Юрой собак-убийц.

Димыч хмыкнул и велел нам со Светой поменьше фантазировать не по делу.

– Какая там месть? Обычное дерзкое и хладнокровное убийство. Хотя… Надо поднять сводки, не было ли недавно случаев покусов. Может, правда, у этого типа собака ребенка порвала, и он на дрессировщика вышел.

Я воспряла духом и стала пересказывать все, что узнала вчера от Светы. И вдруг спохватилась:

– Дим, а почему ты-то меня спрашиваешь? Ты, что ли, этим делом занимаешься?

– Молодец! Догадалась! – похвалил меня Захаров, лицом, впрочем, особой радости не выражая. – А я как чувствовал с утра, что какая-то ерунда должна случиться. Уже думал, еще один глухарь нарисуется. А это ты. Замученная гражданской сознательностью и любопытством. Еще неизвестно, что хуже.

И это вместо того, чтобы спасибо сказать. Если бы не я, ему бы никогда в голову не пришло, что Юру могли убить из-за того, что он когда-то из собаки телохранителя сделал. Интересно, почему та же Света в милиции этого не рассказала?

– А ведь мне никто не рассказывал про собак-телохранителей, – словно услышав мои мысли, сказал Димыч. – Ни словом никто не обмолвился, заразы.

– А что рассказывали?

– Да ничего толком. Они вообще странные ребята, эти спортсмены-собачники. Себе на уме. Про собак своих могут говорить, сколько хочешь. Только уши развесь. А как до дела – так никто убитого толком не знал, ни о чем постороннем с ним не говорил, водки вместе не пил. Только собаками его травили, а что за человек был – никто не знал. А теперь выходит, что знали, да только говорить не торопятся. Вот не люблю я дела иметь с такими вот закрытыми группами.

– Что значит «закрытые»?

– Ну вот эти вот, увлеченные чем-то. Не как все. У них там свои правила и законы. Между собой грызутся, но сор из избы не выносят. И своих покрывают до последнего. Я как-то с филателистами работал. Замочили одного, а он марки собирал уже лет двадцать. Начали мы копать в этом их марочном болоте. Елки-палки! Я думал филателисты эти – тихие люди, даже убогие. Сидят себе, марочки пинцетом туда-сюда перекладывают. А там такие интриги, такие страсти кипят! Я удивляюсь, как они все друг друга не поубивали. Тоже никто ничего не рассказывал, все делали вид, что изо всех сил скорбят.

– Так его что, свои же убили? Из-за марки какой-нибудь?

– Да нет. Его племянник родной замочил. Надеялся квартиру получить.

– Ну и при чем тут тогда марки? – Мне стало обидно за всех увлеченных людей. И филателистов, и собачников.

Димыч пожал плечами. Он заранее был настроен против всех людей с интересами и менять точку зрения не собирался.

Он потер с силой затылок и, решившись, предложил:

– Ладно, все равно ведь не отстанешь. Давай договоримся. Ты мне помогаешь узнать кое-что у этих твоих собачников, а я, так уж и быть, буду тебе рассказывать, как продвигается расследование. Только без особых подробностей. В общих чертах.

– А про «кое-что» можно подробнее? Что тебе про них интересно?

– Да не знаю еще. Но со мной они откровенно говорить не станут. А тебе, может, и расскажут чего. Вот Светлана эта, например. Или еще кто. – Димыч посмотрел на мою недовольную физиономию и добавил: – Ты не думай, я тебе тоже расскажу что-нибудь. Прямо сейчас могу. Там, правда, рассказывать пока нечего.

* * *

Убитый неделю назад Юрик – Кузнецов Юрий Борисович, тридцати восьми лет от роду – был, на первый взгляд, вполне обычным человеком. Ничего особенного: ни криминального прошлого, ни сомнительных знакомств, ни даже неоплаченных штрафов.

Школа, физкультурный техникум, армия, работа. Пожилые родители, бывшая жена, шестилетняя дочка, которую видел от силы раз в год. Все как у людей, все как обычно…

Необычным было только увлечение Юрия Кузнецова. Вернее, даже не увлечение, а страсть, которой он поддался в детстве, и которую пронес через всю жизнь. Собаки.

Не просто собаки – овчарки. Казалось бы, что в этом особенного? Многие люди любят собак. Многие не представляют себе жизни без собаки в доме. Многие остаются на долгие годы поклонниками одной породы. Но такая одержимость, которую все без исключения опрошенные свидетели замечали в убитом, встречается не часто.

Первая овчарка появилась у Юры в пятом классе. Кто-то из знакомых отца принес «засидевшегося» щенка. Покупателя на него никак не находилось, щенок из забавного колобка превратился в голенастого нескладного подростка, требовал внимания и своей, растущей с каждым днем, порции каши. Родители посмотрели на прижавшихся друг к другу сына и собачьего подкидыша, вздохнули и согласились.

Отцовский знакомый забрал символический рубль, а в качестве приданого оставил щенячий мягкий ошейник, поводок и книжку «Дрессировка служебных собак» шестьдесят седьмого года издания в потрепанной обложке.

По этой-то книжке Юрик и начал дрессировать своего Рекса. Сам, без инструкторов и дрессировочных площадок. К трем годам Рекс был известен всему району. На удивительную собаку, которой можно было командовать буквально движением одного пальца, приходили посмотреть даже те, кто к собакам относился с неприязнью и ни в какой их особый ум не верил.

Рекс носил сумки из магазина, приносил из почтового ящика газеты, играл в футбол. Даже телефонную трубку снимал, вот только ответить не мог…

Потом у Юрия Кузнецова было еще великое множество собак, и своих, и чужих. Но такого, как Рекс, не было больше никогда. Это сам Юрий так говорил в минуты откровенности.

И книжку потрепанную шестьдесят седьмого года выпуска не выбрасывал. Хотя, знал ее уже наизусть, да и много других полезных книжек прочитал, повзрослев.

После армии устроился он поначалу тренером в секцию рукопашного боя. Как-никак диплом об окончании техникума физической культуры и спорта у него имелся.

Собаки на тот момент у него не было, и он подумывал завести щенка. А пока бродил в местах выгула, перезнакомился с руководителями породы во всех городских клубах – присматривал родителей своего будущего пса. Знакомился с владельцами, возился с собаками. Однажды забрел на дрессировочную площадку одного из центров дрессировки.

Овчарок было много. Правильнее было сказать, почти все собаки, оказавшиеся в тот момент на площадке, были овчарками. Сидели, лежали, привязанные к деревьям и столбикам. В дальнем углу перед привязанной собакой егозил пожилой лысый мужик в дрессировочном рукаве. То наступал на беснующуюся овчарку, выставив вперед защищенную правую руку, то, сгорбившись, отбегал на пару шагов. В конце концов позволил псу ухватить рукав и, выскользнув из него, оставил на растерзание. Овчарка, крутя головой и рыча, трепала рукав пару минут, потом была уведена и привязана подальше. На ее место привели следующую.

Юра подошел поближе, на ходу потрепав по голове пару чужих собак. Никогда раньше не приходилось ему видеть вживую дрессировку по защитной службе. То, что это именно она, парень не сомневался. Книжка шестьдесят седьмого года выпуска была все же с иллюстрациями, хоть и очень схематичными. Да и теория специального курса дрессировка там была прописана на совесть.

Лысый глянул мельком на подошедшего Юру, но ничего не сказал. Продолжал работать. Рубаха на спине у него взмокла, как у пахаря. Когда и эта собака начала радостно трепать отданный рукав, он объявил перерыв и направился к стоящему под деревом Юре.

– Спортсмен? – определил он с ходу. – Собак, я гляжу, не боишься?

Юра дважды кивнул утвердительно. Лысый вытер пот со лба и сказал совсем неожиданное:

– Фигурантом не хочешь попробовать? А то у меня парнишка сегодня не вышел, а я староват уже в одно лицо работать. Иногда отдых нужен. Ты ведь с собаками дело имел, правильно?

Юра потом несколько раз спрашивал Сергеича – так все звали лысого инструктора, известного на весь город, не Иван Сергеевич, а просто по отчеству – как тот понял и что спортсмен, и что с собаками дело имел, и что очень хотел попробовать быть фигурантом? Ведь хотел он этого больше всего, пока наблюдал, стоя под деревом, за работой Сергеича. «Чего там понимать? – усмехался тот. – У тебя на лице все написано. Собачника сразу видно».

Через пару месяцев Юра уволился из тренеров и стал заниматься тем, чем хотел всегда – дрессировкой. Сначала бегал в тяжеленном дрескостюме, понукаемый Сергеичем, потом и сам стал занятия проводить для новичков.

Сергеич его хвалил. Секретами делился. Про собак рассказывал часами, благо, нашел такого же увлеченного слушателя, как сам.

Через два года Сергеич умер в очереди в поликлинике. От сердца. Тогда, в начале девяностых, у многих сердце сдавало. Все его группы руководство передало Юре. Думали, временно, пока не найдут замену, а оказалось – навсегда.

Женился он поздно, уже после тридцати. Невеста была на десять лет моложе, к собакам относилась поначалу равнодушно, а после нескольких месяцев семейной жизни возненавидела. Развелись они, когда дочке было четыре месяца.

Последние шесть лет Юра жил один, с бывшей женой и дочкой почти не общался, к родителям заезжал не часто. С людьми сходился неохотно. Считался одним из лучших в городе дрессировщиков, на соревнованиях выступал и в качестве участника, и фигурантом.

Шестого октября во время очередных соревнований по «Русскому рингу» был убит выстрелом в голову.

* * *

Я смотрела на Димыча с недоумением и обидой. Рассказал, называется. Добавил подробностей. Преступление, казавшееся дерзким и неординарным, в основном благодаря нестандартности занятий убитого, в Захаровском пересказе стало серым и скучным. Как отчет об основных экономических показателях. Мой начальник Валера, когда планерки проводит, и то поживей рассказывает. Я ждала каких-нибудь интересных фактов из жизни человека неизвестной мне профессии. Да что мне! Уверена, большинство простых людей ровным счетом ничего не знают про кинологов-дрессировщиков. Поэтому хочется думать, что все у этих героических людей не так, как у нас, простых смертных. По-другому как-то.

А Димыч пробубнил совершенно заурядную биографию. Такого и убивать не за что.

– Так за что его убили-то?

Димка развел руками и ухмыльнулся.

– Как только мы поймем, за что его убили, убийство можно считать раскрытым. Я тебе сто раз говорил, что главное – мотив. Ищи, кому выгодно.

– И кому выгодно убийство этого Юры?

Он опять развел руками. Потом посмотрел на мою унылую физиономию и сжалился.

– Не переживай! Не бывает, чтобы убили просто так. Просто так только по пьянке друг дружке головы табуретками проламывают. А это, как ты понимаешь, совсем не наш случай. Значит, было, за что убить гражданина Кузнецова. Просто мы пока этой причины не видим. Пока все обычно, ничего особенного. Хотя нет, вру! Есть и в этом деле очень необычная подробность…

Димыч замолчал, наслаждаясь произведенным эффектом. Потом откинулся на стуле и торжественно произнес:

– Застрелили гражданина Кузнецова не как лоха какого-нибудь, не из банального «Макарова». Застрелили его из малокалиберного оружия. Калибр пять целых шесть десятых. А это что значит? Это значит, что был это либо редкий пистолет импортного производства, либо, учитывая высокую точность стрельбы, пистолет спортивный. Вот так! Налей мне еще кофе.