Текст книги "Бумеранг судьбы"

Автор книги: Татьяна де Росне

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

Глава 26

Первого октября Мелани впервые после аварии переступает порог своей квартиры. Я стою рядом с ней. Я не могу врать себе – она все еще выглядит слабенькой и бледной. Передвигается с трудом на костылях, и я знаю, что предстоящие недели будут посвящены интенсивным занятиям – она будет заново учиться ходить. Мелани счастлива и широко улыбается при виде своих друзей, пришедших поздравить ее с возвращением домой с охапками цветов и подарков.

Каждый раз, когда я забегаю к сестре на улицу де ла Рокетт, у нее в гостях кто-то есть. И этот кто-то готовит чай, варит еду, слушает с ней музыку и развлекает. Если все будет хорошо, весной Мелани вернется к работе. Вот только хочет ли она этого – уже другой вопрос.

– Не знаю, кажется ли мне издательское дело таким же интересным, как раньше, – однажды призналась она нам с Валери за ужином. – Мне трудно читать. Я не могу сосредоточиться. Раньше со мной такого не случалось.

Авария изменила мою сестру. Она стала более спокойной, рассудительной, менее подверженной стрессу. Перестала красить волосы, и похожие на серебряные нити сверкающие белые пряди, которые отчетливо проявились в густой шевелюре, ей очень даже к лицу. Придают ей особый шик, что ли. Друг подарил ей черную желтоглазую кошку по имени Мина.

В разговоре с сестрой меня часто мучит желание наконец сказать ей: «Мел, ты помнишь, что хотела сообщить мне за секунду до аварии?», но я не решаюсь. Ее ранимость меня останавливает. Я почти утратил надежду на то, что Мелани вообще когда-нибудь это вспомнит. Но все время об этом думаю.

– Как поживает твой престарелый сластолюбивый поклонник? – однажды спрашиваю я, желая ее поддразнить. Мина мурлычет у меня на коленях.

Мы находимся в гостиной у Мелани. Это очень светлая комната. На бледно-оливковых стенах множество книжных полок. В комнате имеется большой белый диван, круглый столик с мраморной столешницей, камин. Мелани чудесно обустроила свою квартиру. Она купила ее пятнадцать лет назад, не заняв у отца ни сантима. На момент покупки это была анфилада маленьких комнат на последнем этаже здания без особых претензий на стиль, да еще в немодном округе. По указаниям Мелани некоторые стены снесли, обновили пол, выложили камин. Она не просила меня о помощи, не обращалась за советом. Тогда я счел это обидным, но потом понял, что для Мелани это был способ заявить всему миру о своей независимости. И я этим восхищаюсь.

Она качает головой.

– Ах, этот… Он все еще пишет мне, присылает розы. Даже предложил поехать с ним на уик-энд в Венецию. Представляешь – я на костылях в Венеции?! – Мы смеемся. – Черт побери, когда у меня в последний раз был секс? – Мелани смотрит на меня, сделав круглые глаза. – Не могу вспомнить. Наверное, с ним, с моим бедным старичком.

Она глядит на меня, как инквизитор на ведьму.

– А как твоя сексуальная жизнь, Тонио? Ты держишь рот на замке, но я не видела тебя таким довольным уже много лет.

Я улыбаюсь, вспоминая нежные, как сливки, бедра Анжель. По правде говоря, я не знаю, когда снова ее увижу, но это полное нетерпения и страсти ожидание придает нашим встречам еще большее очарование. Мы по нескольку раз в день созваниваемся, обмениваемся SMS-ками, электронными письмами. По вечерам я закрываюсь в комнате, как нашкодивший подросток, и с помощью веб-камеры смотрю на обнаженную Анжель. Я в двух словах объясняю сестре, что у меня завязались отношения с ужасно сексуальным врачом-танатологом, правда, живем мы в разных городах.

– Чудно! – восклицает Мелани. – Эрос [19]19
  В греческой мифологии бог любви.


[Закрыть]и Танатос! [20]20
  В греческой мифологии бог смерти.


[Закрыть]Коктейль, который пришелся бы по вкусу старине Фрейду. И когда ты нас познакомишь?

Я сам не знаю, когда увижу Анжель, так сказать, во плоти. Придет время, когда забавы с веб-камерой утратят свою прелесть, я в этом уверен, и у меня возникнет настоятельная потребность прикасаться к Анжель, чувствовать ее тело, овладевать ею. По-настоящему овладевать ею. Я не открываю Мелани всех своих мыслей, но знаю, что она меня понимает.

Я отправляю Анжель дерзкую SMS-ку и тут же получаю ответ: время отхода ближайшего поезда Париж – Нант. Мне предстоит важная встреча по поводу нового контракта – офисные помещения одного банка в Двенадцатом округе, недалеко от Берси, из-за которой я не смогу попасть на этот поезд. Очередной скучный заказ, но мне нужны деньги, я не могу отказаться.

Я с каждым днем все сильнее скучаю по Анжель. Это становится почти невыносимым. Ближайшая встреча обещает фейерверк ощущений. И это предвкушение позволяет мне держаться на плаву.

Глава 27

Однажды октябрьским вечером, спустившись в погреб, я обнаружил сокровище. Я искал бутылку хорошего вина для ужина, на который пригласил Эллен, Эммануэля и Дидье. Мне хотелось, чтобы они получили удовольствие, чтобы этот вечер им запомнился. Но в квартиру я вернулся, бережно неся не «Croizet Bages», [21]21
  Марка дорогого, изысканного красного вина из региона Бордо.


[Закрыть]a старый альбом с фотографиями. Он лежал в картонной коробке, которую я не открывал лет сто, в горе школьных дневников, путеводителей, измятых наволочек и пропахших сыростью банных полотенец с персонажами диснеевских мультфильмов. В альбом были вклеены старые черно-белые снимки Мелани и мои. Некоторые из них были посвящены моему первому причастию. Вот я в белом костюме, с серьезным лицом выставляю напоказ новенькие наручные часы. А вот четырехлетняя круглощекая Мелани в платье, отделанном оборками и кружевами. Прием на авеню Жоржа Манделя: шампанское, апельсиновый сок и макароны от Каретт. Мои дед и бабка, благосклонно на меня взирающие. Соланж. Отец. И мать.

У меня подгибаются колени, и я сажусь.

Это она – черные волосы, очаровательная улыбка. Ее рука лежит у меня на плече. Она – воплощенная молодость. А жить ей, тем не менее, осталось всего три года.

Я осторожно переворачиваю страницу, следя за тем, чтобы на нее не упал пепел от сигареты. Во время своего пребывания в погребе бумажные страницы альбома вобрали много влаги. Нуармутье… Наше последнее лето, 1973 год. Я не сомневаюсь в том, что эти фотографии вклеила в альбом моя мать. Я узнаю ее круглый детский почерк. И представляю ее сидящей за своим столом на авеню Клебер, склонившуюся над страницами, сосредоточенную. В руках – клей и ножницы. Вот Мелани на дамбе Гуа в период отлива с игрушечной лопаткой и ведерком. А вот Соланж позирует фотографу на эстакаде с сигаретой во рту. Интересно, этот снимок сделала моя мать? Был ли у нее фотоаппарат? Мелани на пляже. Я у входа в казино. Мой отец, греющийся на солнце. Вся семья в сборе на террасе отеля. А кто сделал это фото? Бернадетт? Служанка? Идеальное семейство Рей во всем своем великолепии…

Я закрываю альбом. Из него выпадает белый лист бумаги. Я наклоняюсь, чтобы его поднять. Это старый билет. Я с интересом изучаю его. Место назначения – Биарриц, дата – весна 1989 года. Билет выписан на девичью фамилию Астрид. Ах да! Именно тогда мы и познакомились. Она летела на свадьбу к подруге, а я – ремонтировать торговый центр по поручению архитектора, у которого в то время работал. У меня перехватило дыхание, когда я увидел, какая красивая девушка сидит рядом со мной.

В ее внешности было что-то скандинавское, она лучилась здоровьем и свежестью, и это мне сразу понравилось. Она была так не похожа на жеманных парижанок. Во время полета я отчаянно пытался завязать разговор. Но у нее в ушах были наушники плеера и она, не отрываясь, читала «Elle». Посадка была ужасной. В Страну басков мы попали в страшную грозу. Пилот два раза пытался снизиться, но каждый раз снова взмывал вверх под вызывающий волнение гул двигателей. Ветер неистовствовал, небо стало чернильно-черным. В два часа стемнело. Мы с Астрид обменялись взволнованными улыбками. Самолет заносило то вправо, то влево, он поднимался и опускался, и наши желудки встряхивались в такт.

Сидящий через проход бородач позеленел от страха. Выверенным жестом он выхватил из специального кармашка бумажный пакет, резко открыл – и его стошнило. До нас долетел едкий тошнотворный запах. Астрид посмотрела на меня. Этот взгляд яснее ясного давал понять, что она боится. Я не испытывал страха. Единственное, что меня пугало, это перспектива извергнуть из желудка спагетти по-болонски на колени этого очаровательного создания. Очень скоро по всему салону слышалось только характерное урчание – пассажиров массово рвало. Самолет выполнял штопор, я пытался не смотреть на бородача, который только что наполнил свой второй пакет рвотными массами. Дрожащей рукой Астрид сжала мою руку.

Так я познакомился со своей женой. Я тронут тем, что она все эти годы хранила свой билет. Пятнадцать лет, отделявшие день смерти матери от дня моего знакомства с Астрид, кажутся мне теперь черной дырой, головокружительным туннелем. Я не люблю вспоминать это время. Я шел по жизни, словно лошадь в шорах, погруженный в леденящее душу одиночество, которое меня пожирало и от которого я не мог избавиться. Когда я переехал с авеню Клебер на левый берег, где жил с двумя товарищами, мое существование перестало казаться мне таким уж трагичным. У меня были подружки, я путешествовал, открыл для себя Азию, Америку. Но только с появлением Астрид моя жизнь наполнилась светом. Светом и счастьем. И смехом. И весельем.

Когда открылась правда, мне пришлось признать очевидное: Астрид больше не любит меня. Она любит другого, Сержа. Земля разверзлась у меня под ногами. Когда развод стал неотвратимым, во что я никак не мог поверить, хотя Астрид была настроена весьма решительно, я, как дурак, цеплялся за воспоминания, чтобы не сломаться. Одно особенно не давало мне покоя – наша первая семейная поездка в Сан-Франциско незадолго до рождения Арно. Нам было по двадцать пять лет. Мы были молоды, беззаботны и до сумасшествия влюблены друг в друга. На автомобиле с откидным верхом мы катались по мосту «Золотые Ворота». Волосы Астрид хлестали меня по лицу. Маленький отель в Пасифик Хайте, [22]22
  Престижный район в Сан-Франциско. (Примеч. ред.)


[Закрыть]где мы бешено занимались любовью. Увлекательные поездки на трамвайчиках…

Но больше всего мне запомнилась тюрьма на острове Алькатрас. Мы отправились туда на лодке. С нами был гид. Светящийся огнями город находился на расстоянии трех километров – трех километров холодной, опасной воды. Так близко и так далеко… Оттуда открывался прекрасный вид на высокие городские здания. Гид рассказал нам, что в Новый год, если ветер дует в нужном направлении, до заключенных долетают отголоски праздника, устраиваемого в яхт-клубе Святого Фрэнсиса, на другой стороне залива.

Долгое время я ощущал себя заключенным из Алькатраса, питающимся отголосками смеха, пения и музыки, которые время от времени благосклонно приносит ветер, шумом толпы, которую я слышал, но не мог увидеть.

Глава 28

Вторая половина мрачного ноябрьского дня. До Рождества осталось четыре недели. Увешанный гирляндами Париж похож на чрезмерно накрашенную куртизанку. Я сижу в офисе и работаю над сложным проектом. Я возвращаюсь к нему пятый раз, если считать с утра. Я снова выпускаю его на печать, и мой принтер издает стон, словно женщина в потугах. У Люси насморк. У меня все так же не хватает духу ее уволить. Сегодня она без конца сморкается. Каждый раз обматывает палец бумажной салфеткой, засовывает его в ноздрю и прокручивает. Я схожу с ума от желания дать ей оплеуху. Но есть в ней что-то, что вызывает у меня жалость.

Последние несколько недель – непрерывная череда конфликтов и ссор. У Арно серьезные проблемы в колледже. Меня и Астрид дважды вызывали его преподаватели. Нас предупредили, что, если он будет продолжать в том же духе, его исключат. Успеваемость Арно падает. Он дерзит старшим, портит школьный инвентарь, устраивает беспорядки в классе… Мы в ужасе выслушиваем длинный перечень прегрешений нашего Арно. Как славный мальчик мог превратиться в бунтовщика и хулигана? В отличие от буйного брата Марго – сама невозмутимость. Она прячется от нас за стеной молчания и презрения. Она редко говорит с нами, предпочитая слушать свой iPod. Единственный способ с ней пообщаться – это послать ей SMS-сообщение, даже если она находится в соседней комнате. И только Люка настроен мирно и дружелюбно. Пока… Кроме присутствия в моей жизни Анжель, у меня есть только одна хорошая новость – Мелани быстро выздоравливает. Она уже ходит с нормальной скоростью, не боясь упасть. Регулярные упражнения и массаж возвратили ей утраченные силы. Но она не спешит возвращаться на работу. Недавно она ездила в Венецию со своим престарелым поклонником, но я вижу в окружении сестры множество молодых сексуальных парней, которые приглашают ее на ужин, водят на концерты и вернисажи.

Я поворачиваюсь спиной к мигающей красными и зелеными огоньками синтетической новогодней елке, которая украшает вход. Это второе Рождество для нас в качестве разведенной пары. Астрид уехала в Токио с Сержем, у которого там «важная съемка суши» (Эммануэль, услышав эту формулировку, чуть не лопнул от смеха) для шикарного каталога на мелованной бумаге. Моя бывшая жена вернется через неделю. Дети пока живут со мной. И к сегодняшнему дню я уже от них устал.

Звонит мой мобильный. Это Мелани. Мы болтаем, составляя список рождественских подарков – кому что нужно и кто чего хочет. Мы говорим и об отце. Мы оба уверены, что он болен, но он все так же ничего нам об этом не говорит. На наши вопросы Режин отвечает безучастно, что она не в курсе. Я пытаюсь разузнать побольше у Жозефин. Но она сконфуженно признается, что даже не заметила, что отец плохо выглядит.

Мелани подшучивает над моим отношением к Анжель. Прозвище Мортиша кажется ей очень забавным. Я успел рассказать Мел, от которой мне нечего скрывать, что присутствие в моей жизни Анжель помогает справляться с трудностями. Осенью мы виделись всего несколько раз, но Анжель – мой новый источник энергии. Разумеется, она отчаянно независима и наверняка встречается с другими мужчинами. И зовет меня к себе, когда ей этого хочется. Но она помогает мне забыть мою бывшую жену и поддерживает во мне убежденность в моей мужественности, во всех смыслах этого слова. Мои друзья тоже отметили происшедшую во мне перемену: с той поры, как Анжель Руватье вошла в мою жизнь, я похудел, стал более жизнерадостным и перестал жаловаться. Я снова слежу за тем, что на себя надеваю: мои рубашки безукоризненно белые и накрахмаленные, а черные джинсы сидят безупречно. Я купил длинное пальто, которое Арно нашел «ну ваще крутым». Даже Марго оно понравилось. Каждое утро я пользуюсь одеколоном, подаренным мне Анжель. Его итальянский лимонный аромат напоминает мне о ней, о нас.

Я уже довольно долго говорю с Мел, когда телефон дает мне знать о втором вызове. Я смотрю на экран. Это Марго. Я прерываю разговор с сестрой, чтобы ответить дочери, которая звонит мне очень редко.

– Куку, это папочка!

Ответом мне служит глубокая тишина.

– Ты здесь, Марго?

Я слышу приглушенные рыдания. У меня обрывается сердце.

– Дорогая, что случилось?

Любопытная, как лиса, Люси поворачивается ко мне. Я встаю и иду к двери.

– Пап…

Создается впечатление, что нас с Марго разделяют тысячи километров, ее голос еле слышен.

– Говори громче, дорогая, я не слышу!

– Папа!

– Что с тобой?

Мои руки дрожат. Я едва не роняю телефон. Она рыдает, слова обгоняют друг друга. Я никак не могу понять, что она хочет мне сказать.

– Марго, радость моя, прошу тебя, успокойся. Я ничего не пойму!

У меня за спиной скрипит паркет. Это подкрадывается Люси. Я оборачиваюсь и смотрю на нее злым взглядом. Она замирает на месте, стоя на одной ноге, потом возвращается в кабинет, не заставляя себя просить дважды.

– Марго, говори же!

Я устраиваюсь у входа, за большим шкафом.

– Полин умерла.

– Что? – задыхаясь, говорю я.

– Полин умерла.

– Но как? – бормочу я. – Где ты? Что случилось?

Теперь ее голос звучит отстраненно:

– Это случилось в гимнастическом зале. После обеда. Она потеряла сознание.

Мои мысли сбиваются в кучу. Я чувствую себя обессиленным, потерянным. Сжимая в руке телефон, я возвращаюсь в кабинет, хватаю пальто, шарф, ключи.

– Ты все еще в спортзале?

– Нет. Мы вернулись в школу. Они увезли Полин в больницу. Но было уже поздно.

– Они позвонили Патрику и Сюзанн?

– Думаю, да.

Мне ужасно не нравится этот ее автоматический голос. Я говорю ей, что выезжаю.

Меня преследует мысль: «Астрид уехала». Астрид далеко, тебе придется выкручиваться самому. Ты же глава семьи, любящий отец. Ты, с кем твоя собственная дочь едва перекинулась парой слов в течение последнего месяца. Ты, с чьим мнением она давно уже не считается.

Я не ощущаю холода. Я бегу со всей доступной мне скоростью, но ноги у меня вдруг стали весом в тонну каждая. Мои легкие курильщика болят. До Пор-Руаяля двадцать минут. Возле школы я вижу толпу подростков и взрослых. У них красные глаза. Вот и Марго. Ее лицо искажено страданием. Люди выстроились в очередь, чтобы обнять ее и поплакать вместе с ней. Полин была ее лучшей подругой. Они дружили с детского сада. Дружили десять лет. Десять из четырнадцати прожитых лет. Мимо меня проходят два учителя, которых я знаю. Я бормочу слова приветствия и втискиваюсь в толпу, чтобы пробраться к дочке. Оказавшись рядом с ней, я прижимаю ее к себе. Она такая маленькая, такая хрупкая… Я сто лет не обнимал ее так, как сейчас.

– Что будем делать? – спрашиваю я.

– Я хочу домой.

Принимая во внимание происшедшее, оставшиеся уроки, скорее всего, отменили. Уже четыре часа, начинает смеркаться. Марго прощается с друзьями, и мы медленно идем по бульвару де л'Обсерватуар. На дорогах полно машин. Пищат клаксоны, ворчат моторы, но мы с Марго идем молча. Что я могу ей сказать? Слова застревают у меня в горле. Единственное, что я могу, – это обнять ее за плечи и прижать к себе. Она несет несколько сумок. Желая помочь ей, я тянусь за одной из них, но дочь ожесточенно протестует: «Нет!» – и протягивает мне другую. Эта сумка мне знакома – ее старенький «Eastpak». За вторую Марго цепляется, словно в ней заключены все богатства мира. Должно быть, это сумка Полин.

Мы проходим мимо Сен-Винсен-де-Поль – больницы, где родились мои дети. И Полин тоже. Здесь мы познакомились с Патриком и Сюзанн: наши дочери появились на свет с разницей в два дня. Астрид и Сюзанн лежали в одном крыле. Первый раз я увидел Полин в этой больнице, в маленькой пластиковой колыбели, которая находилась рядом с колыбелью моей дочки.

Полин умерла. Я все еще не могу в это поверить. Эти слова бессмысленны. Я хочу убедиться в том, что это правда, вопросы крутятся у меня на языке, но суровое выражение лица Марго меня останавливает. Мы все еще идем пешком. Темнеет. На улице холодно. Дорога домой кажется бесконечной. Я наконец-то вижу огромный круп бронзового льва с площади Данфера Рошро. Идти нам осталось всего несколько минут.

Попав в квартиру, я бросаюсь готовить чай. Марго сидит на диване, положив сумку Полин себе на колени. Когда я подхожу с подносом, дочь поднимает на меня глаза и я вижу ее лицо – суровое и напряженное лицо взрослого человека. Я ставлю поднос на низкий столик, наливаю ей чашку, добавляю молоко и сахар. Марго молча берет свой чай. Я борюсь с желанием закурить.

– Ты можешь сказать, что случилось?

Она пьет маленькими глотками. Низким от внутреннего напряжения голосом бросает:

– Нет.

Чашка падает на пол, а я подпрыгиваю от неожиданности. Чай разливается, образуя звезду. Марго рыдает. Я пытаюсь обнять ее, но она с ожесточением меня отталкивает. Я никогда не видел ее такой злой. Красное лицо перекошено, оно просто пышет гневом. Брызжа слюной, моя дочь кричит изо всех сил:

– Почему, пап? Почему это случилось? Почему Полин?

Я не знаю, как ее успокоить. Слова застревают в горле. Я чувствую себя ни на что не годным. Все мысли куда-то испарились. Как ей помочь? Ну почему я такой неуклюжий? Если бы только Астрид была здесь! Она бы точно знала, как себя вести, матери это всегда знают. В отличие от отцов. По крайней мере, таких, как я.

– Мы позвоним твоей маме, – бормочу я неуверенно, просчитывая в уме разницу во времени. – Да, мы позвоним маме.

Дочь бросает на меня презрительный взгляд. Она все еще прижимает к себе сумку Полин.

– И это все, что ты можешь? – язвительно спрашивает она. – Позвоним маме!Ты думаешь, мне это поможет?

– Марго, умоляю…

– В гробу я видела твой пафос! Это худший день моей жизни, а ты, черт побери, даже не знаешь, как мне помочь! Ненавижу тебя! Ненавижу!

Она бросается в свою комнату. Я слышу, как щелкает замок. Ее слова обожгли меня. Теперь мне плевать, который в Японии час. Я ищу клочок бумаги, на котором записан телефон их отеля в Токио. Мои пальцы дрожат, когда я набираю номер. «Ненавижу тебя! Ненавижу!»Эти слова, словно удары молота, стучат у меня в голове.

Щелкает входная дверь. Это вернулись мальчишки. Арно, как всегда, болтает по телефону. Люка как раз собирается со мной заговорить, когда в отеле кто-то снимает трубку. Я делаю ему знак рукой, прося помолчать. Я называю девичью фамилию Астрид, потом вспоминаю, что она остановилась в отеле под фамилией Сержа. Администратор говорит мне, что сейчас час ночи. Я настаиваю, говорю, что дело не терпит отлагательств. Мальчики остолбенели, глядя на меня. На том конце провода я слышу сонный голос Сержа. Он начинает разговор с жалобы на то, что я разбудил его среди ночи, но я обрываю его на полуслове и прошу передать трубку Астрид. Ее голос звучит обеспокоенно:

– Что случилось, Антуан?

– Полин умерла.

– Что? – задыхается она в тысячах километрах от меня.

В глазах сыновей читается ужас.

– Я не знаю, как это случилось. Марго в состоянии шока. Полин потеряла сознание на уроке физкультуры. Больше я ничего не знаю.

Тишина. Я словно вижу ее, сидящую на постели с растрепанными волосами и Сержем за спиной в номере шикарного современного отеля, на одном из верхних этажей небоскреба с ультрасовременной ванной, изумительным видом из окна, за которым сейчас темно. «Каталог суши» лежит на большом столе с пробными снимками Сержа. В темноте посверкивает заставка включенного компьютера.

– Ты меня слышишь? – спрашиваю я после паузы.

– Да, – отвечает Астрид с почти ледяным спокойствием. – Я могу поговорить с Марго?

Растерянные сыновья расступаются, пропуская меня. В руке у меня зажат телефон. Я стучу в комнату дочери. Ответа нет.

– Это твоя мама.

Дверь приоткрывается, Марго вырывает у меня телефон и снова ее захлопывает. Я слышу рыдания и приглушенный голос Марго. Я возвращаюсь в гостиную, где неподвижно стоят пораженные новостью сыновья. Чувствительный и пылкий Люка сдерживает слезы.

– Папа, – шепотом произносит он, – почему Полин умерла?

Я собираюсь ответить, но вибрирует мой мобильный. Это Патрик, отец Полин. Я беру трубку, но сердце мое далеко. Я ощущаю страшную сухость во рту. Я знаю его со дня рождения его дочки. За эти четырнадцать лет мы бессчетное количество раз обсуждали детские сады, школу, каникулы, путешествия, плохих учителей, нянечек, кто будет забирать детей и когда, Диснейленд, праздничные обеды в честь дня рождения, ночи, которые девочки то и дело проводили вместе в нашем доме или в доме Полин. Вот и теперь, стоит мне произнести его имя, как телефон буквально приклеивается к уху.

– Здравствуй, Антуан… – его голос едва слышен. – Послушай… – Патрик вздыхает. Я спрашиваю себя, где он сейчас. Наверное, еще в больнице. – Мне нужна твоя помощь.

– Конечно. Все, что…

– Думаю, Марго забрала с собой вещи Полин. Ее школьную сумку и вещи.

– Да. Что мне делать?

– Позаботься о вещах Полин… В общем, там ее удостоверение личности, ключи и телефон. Кошелек. Постарайся ничего не потерять, ладно? Больше ничего.

Его голос ломается. Он плачет, и слезы брызжут у меня из глаз.

– Боже! Патрик…

– Знаю, знаю, – отвечает он, пытаясь говорить спокойно. – Спасибо. Спасибо за все.

Он бросает трубку. Я плачу. По щекам катятся крупные слезы. Я больше не могу сдерживаться. Странно, но я плачу без рыданий, без икоты, совсем не так, как в ночь аварии. Из меня изливается бесконечный поток слез.

Очень медленно я кладу телефон, падаю на диван, закрыв лицо руками. Мои сыновья секунду стоят на месте. Люка подходит первым. Он просовывает голову мне под руку и прижимается мокрой от слез щекой к моей щеке. Арно садится в ногах и обнимает своими худыми руками меня за щиколотки.

Первый раз в жизни мои сыновья видят, как я плачу. А я не могу остановиться. И не пытаюсь.

Мы долго-долго сидим вот так…