Текст книги "Да. Нет. Не знаю"

Автор книги: Татьяна Булатова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Горько! – мяукнули две дуры и прижались к кавалерам, посчитав инцидент исчерпанным. – Мы же говорили, поедет. Поломается – и поедет.

– Сволочь! – еле выдохнула Аурика и попробовала вырваться из стальных объятий.

– Какие мы грозные, – прищурился Семен и поцокал языком. По его выражению лица стало понятно, что он сдаваться не собирается. – Повторим?

Аурика дернулась, тот сжал ее еще сильнее и подтолкнул сзади, демонстрируя свою готовность с боем взять неприступную крепость. Почувствовав, как напряглось его мужское достоинство, девушка на ходу сменила тактику и сама прижалась к нему.

– Ну, вот, – ослабил хватку Семен, – теперь хорошая девочка.

– Я вообще хорошая девочка, – прошептала Аурика и повернулась к нему лицом, облизывая губы.

Семен, поддавшись на уловку, потянулся, и в этот момент раскрасневшаяся от борьбы Аурика Одобеску схватила его за член и сжала с такой силой, что у молодого человека перехватило дыхание.

– Дернешься, подонок, без детей останешься, – прошипела она и сжала еще раз, как кошка, выпустив когти.

Ударом в грудь Семен отшвырнул ее от себя под громкий хохот своих приятелей:

– Иди к черту, паскуда!

– Мальчику стало страшно? – ехидно осклабилась Аурика.

– Поехали! – скомандовал Семен и направился в сторону метро, сопровождаемый участливо щебетавшими девицами на пару с обескураженными случившимися ухажерами. – Предупреждать надо, – донеслось до Аурики, и она, поправив на себе измятое платье, направилась к рядом стоявшей скамье.

– Присаживайтесь, юная леди, – проскрипел сидевший на скамье элегантно одетый пожилой мужчина и приподнял шляпу.

Аурика обрушилась рядом и истерично захохотала.

– Не надо расстраиваться, – не поворачивая головы, посоветовал мужчина и, дождавшись, пока девушка успокоится, тихо добавил: – Не та аудитория.

– Что? – опешила Аурика.

– Не та аудитория, смею заметить. Имел прискорбие наблюдать это полнейшее безобразие. Возмущен нынешними нравами, но не вмешался. Возраст, видите ли.

Девушка внимательно посмотрела на соседа по скамейке, мысленно просчитала возраст (не исключено, что ровесник отца, даже чуть старше) и с вызовом поинтересовалась:

– Никогда не знала, что у добропорядочности существует возраст.

– Существует, – подтвердил мужчина и внимательно посмотрел на сидящую рядом Аурику. – Позвольте представиться: Вильгельм Эдуардович.

– Аурика, – буркнула она и добавила: – Георгиевна.

– Не хотите ли, Аурика Георгиевна, составить мне компанию?

– Вам? – поразилась девушка.

– А что вас удивляет, прелестница? – ухмыльнулся мужчина и положил соседке на колено свою жилистую руку.

Аурика оторопела, не отводя взгляда от крупной мужской руки с длинным лакированным ногтем на мизинце.

– Это надо делать вот так, – чуть слышно произнес Вильгельм Эдуардович и, чуть надавив на колено, медленно заскользил по направлению к бедру. По спине Аурики поползли знакомые мурашки. Похоже, сидящий рядом с ней «старикан», как она его тут же мысленно окрестила, точно знал, что делает. Аурика, не отрываясь, смотрела на его руку, подмечая все новые и новые детали: желтые у ногтей пальцы, широкое и не совсем чистое ногтевое ложе, заскорузлые трещинки суставов.

– Что вы делаете? – наконец-то очнулась девушка и подняла голову.

– По-моему, вам приятно, – с пониманием улыбнулся Вильгельм Эдуардович и убрал руку. – У вас роскошная грудь. Сколько вам лет?

Аурика, как загипнотизированная, правдиво ответила на вопрос:

– Двадцать.

– Я так и думал, – признался мужчина и положил ногу на ногу. – Дайте вашу руку.

Зачарованная Аурика с готовностью протянула ему ее.

– Породистая рука. Крупная ладонь, длинные пальцы. На вас дорогие украшения, – мимоходом отметил Вильгельм Эдуардович и поднес руку Аурики к лицу. – Какой запах, – простонал он и незаметно коснулся ее запястья языком. – Пойдемте со мной, юная леди, вы не пожалеете, – поднял он глаза на девушку и втянул носом воздух. – Какой божественный запах, – повторил Вильгельм Эдуардович и аккуратно положил руку Аурики ей на колено. – Вы девственница? – неожиданно откровенно спросил он и закусил нижнюю губу.

Аурика молчала.

– Можете не отвечать, я это чувствую. – Голос Вильгельма Эдуардовича становился все брутальнее, опутывая сознание девушки невидимыми нитями усиливающегося интереса.

Она вспомнила Масляницына, ровно на секунду. Но этой секунды хватило на то, чтобы понять всю никчемность его умений по сравнению с тем, что демонстрировал сидящий рядом с ней мужчина, по возрасту годящийся ей в отцы. Аурика почувствовала возбуждение и сжала ноги. Это движение не ускользнуло от внимательного взгляда Вильгельма Эдуардовича. Он наклонился к ее уху и хрипло произнес:

– Я живу здесь неподалеку. Абсолютно один. И я не извращенец, если вас что-то пугает. Я настоящий ценитель. Вам нужен настоящий ценитель, эстет (Аурика тут же вспомнила слова Георгия Константиновича и поразилась), способный доставить вам истинное удовольствие, исследуя каждый сантиметр вашего великолепного тела. Целуя каждую складочку… – голос Вильгельма Эдуардовича становился все глуше, а желание Аурики все сильнее. – Пойдемте ко мне. Это безопасно, поверьте. Я не сделаю вам ничего дурного. Пойдемте? – Он неожиданно отстранился и обвел глазами сидящих на скамейках посетителей сквера.

– Куда идти? – спросила Аурика и тяжело поднялась со скамьи, боясь расплескать подкатывающее к самому горлу возбуждение.

Вильгельм Эдуардович поправил шляпу и, опираясь на трость, зашагал к выходу, не повторяя приглашения. Аурика успела заметить, что он прихрамывает на левую ногу. Девушка, как завороженная, шла за своим новым знакомым, боясь потерять его из вида. «Как крыса на дудочку», – подумалось ей, и вдруг стало страшно от собственной решимости проделать это прямо сейчас с абсолютно незнакомым человеком. «Что я делаю?» – пыталась образумить саму себя Аурика, но больше всего на свете сейчас ей хотелось, чтобы повторились те ощущения, которые она испытала от его прикосновений на скамейке сквера…

Вильгельм Эдуардович приостановился, обернулся назад и, кивнув головой, исчез в арке между домами на улице Горького. «Он уверен, что я иду следом», – догадалась Аурика, и ей стало не по себе. Она замедлила шаг и остановилась, понимая, что тот ждет ее внутри.

«А если я не пойду? Что будет?»

«Ничего», – прозвучало в голове голосом Вильгельма Эдуардовича. «Вот именно, что ничего», – решила Аурика и призналась сама себе, что ведет себя, как обыкновенная шлюха, пренебрегающая безопасностью ради удовлетворения своих низменных инстинктов. «Я не шлюха!» – запаниковала внутри Аурика и задрала голову, рассматривая лепнину вдоль края арки: на нее сверху уставился серый купидон с толстыми щеками и отколотым носом. Во взгляде искусителя не было ничего живого: глаза без зрачков. «Это чтобы не стыдно было!» – осенила догадка Аурику, и она тут же проверила себя: ей стыдно не было. И страшно не было. И даже интересно: сможет она или нет вот так взять и отдаться незнакомому мужчине со странным именем Вильгельм. «Если вернется, – загадала Аурика. – Пойду». Вильгельм Эдуардович не вернулся, спокойно дожидаясь свою новую знакомую у подьезда. Он понимал щекотливость ситуации, всегда оставляя своим юным избранницам возможность выбора. Некоторые уходили. Другие покорно шли за ним в темное нутро подъезда, молча поднимались и, преодолев смущение, перешагивали порог его холостяцкой квартиры, словно созданной для утонченных утех профессионального искусителя.

Пока Аурика Одобеску, задрав голову, завороженно рассматривала арочный декор, из прохода между домами прямо на нее вынырнула пожилая женщина благопристойного вида с клеенчатой сумкой в руках. Внимательно посмотрев на растерянную, как ей показалось, девушку, дама с готовностью предложила помощь, поинтересовавшись, не заблудилась ли та.

– Вы находитесь на улице Горького, – громко провозгласила она и ткнула пальцем на табличку с обозначением улицы.

– Я знаю, – скупо улыбнулась ей Аурика.

– Какой дом? – прокричала женщина, видимо, в силу возраста туговатая на ухо.

– Не знаю, – ответила ей девушка и еле удержалась, чтобы не спросить, не видела ли та элегантного мужчину с тростью в руке.

– А кого вы ищете? – незнакомка настойчиво предлагала помощь.

Аурика хотела сказать, что ищет Вильгельма Эдуардовича, но вовремя осеклась, догадавшись, что на самом деле его могут звать совсем по-другому: не Вильгельм, и не Эдуардович – просто Иван Иванович под какой-нибудь совершенно простой фамилией типа Иванов-Петров-Сидоров.

– Уже никого, – проронила девушка и поправила свои невероятной красоты черные вьющиеся волосы.

– Если хотите, – проскрипела дама, – я могу проводить вас до вокзала. Мне все равно, в какую сторону: туда или сюда…

– Спасибо, – Аурика наконец-то поняла, что та принимает ее за приезжую. – Я здесь прекрасно ориентируюсь.

Во взгляде пожилой женщины проскользнуло нечто, напоминающее недоумение, и она, смерив высокую девушку взглядом, разочарованно протянула:

– Я думала, вы приезжая.

– Нет, – покачала головой Аурика и манерно попрощалась: – Всего вам доброго.

– А вы москвичка, – дама словно не слышала, что ей говорят.

– Я москвичка, – наклонилась к ней красавица Одобеску и почувствовала какой-то специфический запах. «Так пахнет старость», – подумала Аурика, и ей стало жутко: когда-то и от нее будет пахнуть так же. «Не хочу, чтобы так!» – разволновалась она и прокричала на ухо доброжелательной даме: – Вам помочь?

Та отпрыгнула в сторону, покачала своей головой в седых кудельках и засеменила в сторону гастронома. Аурика пошла следом за ней, плохо соображая, что же делать дальше. Но, дойдя до стеклянных витрин, опомнилась и стремительно зашагала в сторону пешеходного перехода на противоположную сторону улицы Горького. Ей захотелось домой с такой силой, что Аурика прибавила шаг и уже через несколько минут почти бежала вниз по своему Спиридоньевскому переулку с одной-единственной мыслью: залечь в глубокую ванну и смыть с себя всю грязь. Душа Аурики жаждала перерождения…

– Афродита, – окликнул ее отец и присел рядом: – Не помешаю, Золотинка?

– Как ты меня назвал? – глухо поинтересовалась девушка.

– Афродита, – улыбнулся Георгий Константинович. – Из пены рожденная. Чистая. Великолепная.

– Хватит, папа, – оборвала его дочь и попыталась отогнать от себя воспоминания.

– Ты грустишь, девочка?

– Грущу, – призналась Аурика. Ей хотелось плакать.

– Я тоже грущу, – повторил за ней Одобеску и начал жаловаться: – Твоя жизнь проходит мимо меня. Ты закрыта и неприступна. Я чувствую себя ненужным и старомодным. Знаешь, таким старым, растрескавшимся от долгих путешествий кожаным саквояжем. Каждый вечер я ощущаю себя стоящим на вокзале и провожающим поезд, в котором от меня уезжает моя дочь. Куда ты рвешься, Золотинка?

– Никуда я не рвусь, – прошептала Аурика.

– Это тебе так кажется, – остановил ее Георгий Константинович и поправил влажные пряди ее волос.

– Ничего мне не кажется.

– Я тоже был молод.

– Ты и сейчас молод, – еле заметно улыбнулась Аурика и нежно поцеловала отца в щеку. У барона Одобеску защемило в груди, он был растроган и еле сдерживался, чтобы по-отцовски не притянуть дочь к себе и не покрыть поцелуями ее смуглое личико, как это бывало в детстве, когда та была чем-то расстроена. Вместо этого Георгий Константинович предложил партию в шахматы.

– Не хочу, – отказалась Аурика. – Давай посидим просто так.

– И это предлагает мне неистовая Золотинка? – рассмеялся Одобеску, но на самом деле ответ дочери пришелся ему по душе. Ему нравилось сидеть в полумраке гостиной «просто так», не включая света. – А хочешь, – он испытующе посмотрел на Аурику, – поедем к морю? В Крым? В Абхазию? Когда еще получится вырваться?

– Не хочу, – односложно ответила дочь, и отец понял, что ее отказ не имеет ничего общего с девичьим капризом истеричной барышни.

– Почему?

– Какая разница? Москва? Море? Везде одно и то же. Это только в романах: уехали из столицы, остановились у моря и за ночь переродились. Так не бывает?

– Что же гнетет тебя, Золотинка?

– Не знаю, – нахмурилась Аурика и замолчала, потому что и правда не знала, как объяснить своему великодушному отцу, что происходит. Не рассказывать же ему про то, как настойчиво, изо дня в день, она ищет подтверждения своей привлекательности, рискуя именем и элементарной безопасностью. Ищет – и не находит, получая взамен торопливое тисканье в темноте кинотеатров, или еще хуже – сомнительные предложения от незнакомых или почти знакомых парней, которым нет никакого дела до того, что ей нравится. Один Вильгельм Эдуардович чего стоит! Хотя вот с ним бы (Аурика на минуту представила) все могло бы быть по-другому. Но ей это тоже противно. Пальцем поманил – и пошла. «А, может, так и надо было сделать?» – засомневалась она, а потом вскочила с дивана и как ни в чем не бывало спросила:

– Мы ужинать-то сегодня будем?

– Будем, – подыграл ей Георгий Константинович и продолжил: – И не дома. Одевайся, Золотинка.

– Куда? – ахнула та.

– Поужинаем в «Колизее», – объяснил Одобеску. – Пусть Глаша отдохнет.

– В «Колизее»? – Аурика не сразу поверила в готовность отца приоткрыть завесу над своей мужской жизнью и впустить ее туда, куда «посторонним вход воспрещен».

– А что в этом особенного? – не понял природы дочернего изумления Георгий Константинович.

– Ты никогда раньше не брал меня в «Колизей».

– Было не время.

– А сейчас время?

– Сейчас время, – подтвердил Одобеску. – Потому что потом такой возможности может не представиться.

– Это почему же? – нахмурилась Аурика, обнаружив в словах отца какой-то трагический смысл.

– Это потому же! День-другой – и моя красавица будет ужинать в сопровождении другого мужчины.

– Папа, прекрати, – засмеялась девушка. – Пока – ты единственный мужчина в моей жизни!

– Это пока, – проворчал Георгий Константинович, но было видно, что слова дочери ему очень приятны.

Аурика оделась и вышла к отцу, на ходу поправляя на неуловимой по ощущениям талии кованый кубачинский поясок. Одобеску критически посмотрел на дочь и на минуту исчез в своей спальне, откуда вышел с продолговатым футляром в руках.

– Иди сюда, – подозвал он свою Золотинку к зеркалу и, обняв дочь за плечи, встал у нее за спиной. – Посмотри на себя.

Аурика послушно подняла глаза и увидела перед собой собственное отражение.

– Видишь?

– Вижу.

– А теперь закрой глаза, – приказал отец и не торопясь достал из футляра на первый взгляд неброское черненого серебра ожерелье с вкраплениями горного хрусталя. – Не подсматривай, – предупредил он дочь, внимательно наблюдая за выражением ее лица.

– Скоро? – начала поторапливать его Аурика, сгорая от любопытства.

– Скоро, – усыплял ее бдительность Георгий Константинович и медленно колдовал над хитрой застежкой.

– Ну! – не терпелось девушке.

– Сейчас, – пообещал скорое избавление Одобеску и расправил серебряную вязь на ее груди: – Готово!

Аурика секунду помедлила, а потом открыла глаза и внимательно посмотрела на собственное отражение. Оно стало явно красивее, чем было несколько минут тому назад. И не потому, что на груди у нее мерцали капли горного хрусталя, висевшие на тончайших, почти невидимых серебряных нитях, а потому что объявленная отцом игра придала ее лицу особое выражение таинственности.

– Глаша! – закричал Георгий Константинович, не способный в этот момент переживать восхищение дочерью в одиночку. – Посмотрите, разве моя дочь не прекрасна?!

Аурика прижала ожерелье к груди, пытаясь спрятать от Глашиных глаз изумительное по красоте украшение, а потом безвольно опустила руки и, зардевшись, дала домашним насладиться собственным великолепием.

– Красавица! – всхлипнула Глаша, для которой, как и для барона Одобеску, в Аурике не было никаких изъянов.

– Ну что ты, няня! – сопротивлялась очевидному ее воспитанница. – Такую красоту на кого ни надень…

– Нет, Золотинка, – строго прервал ее отец. – Ни один камень не способен преобразить человека, сделать его краше, чем он есть на самом деле. Но зато он может усилить то, что в нас есть: красоту, благородство, ум, породу. Не случайно горный хрусталь называют осколками кристалла истины. Впрочем, что я тебе об этом рассказываю?! – остановил сам себя Георгий Константинович. – Алхимики Средних веков использовали этот камень в своих ритуалах.

– «Магический кристалл»? – подсказала отцу Аурика.

Глаша ничего не поняла, но тут же кивнула головой, демонстрируя свое полное согласие.

– Ну, – улыбнулся Одобеску, – можно сказать, что магический. Тебе очень к лицу, Золотинка. Ты вся словно светишься изнутри.

Ничего такого Аурика в своем отражении не заметила, но быстро поверила в магическую силу камня и даже пожалела о том, что так часто пренебрегала лекциями отца об удивительных свойствах камней, ставших украшением его ювелирной коллекции. Ей стало стыдно собственного равнодушия к отцовскому увлечению, и она попыталась реабилитироваться, предложив, при случае, рассказать ей еще что-нибудь.

– Обязательно, Золотинка, – с удовольствием пообещал величественный барон и приказал Глаше не скучать в их отсутствие.

Вернулись отец и дочь Одобеску под утро. Довольные друг другом и жизнью в принципе. Георгий Константинович был недвусмысленно горд собой и собственным творением, на которое бросали восхищенные взгляды посетители и персонал «Колизея», поначалу принявшие Аурику за молодую пассию известного коллекционера.

– Они думают, что ты моя любовница, – откровенно признался он дочери и хмыкнул. – Не будем их разочаровывать?

– Папа, – засмеялась девушка. – Мы с тобой похожи, как две капли воды. Только слепой не заметит, что мы родственники.

– А как же магический кристалл? – шутливо надул губы Георгий Константинович и предложил дочери массандровского портвейна.

– Ну, если только на него рассчитывать?! – подыграла отцу Аурика и немного пригубила из протянутой рюмки. – Какой крепкий! – растерялась она. – А если я опьянею?

– С какой стати? – успокоил ее Георгий Константинович. – Это благородный напиток.

– Можно подумать, что к опьянению приводят только неблагородные, как ты говоришь, напитки.

– Пьяным, деточка, можно быть и без вина, – изрек старую истину Одобеску и заложил себе за воротник салфетку. – Приступайте к еде, дорогая Аурика Георгиевна. Да сложится наш вечер сегодня так, чтобы у вас о нем остались воспоминания на всю жизнь. Даже когда меня не станет, – просто добавил он и вооружился столовыми приборами. – Не грустите, моя прелестная леди. Жизнь прекрасна!

С этим ощущением отец и дочь Одобеску бродили по вечерней Москве. Аурика потащила Георгия Константиновича к памятнику Пушкину, обещая показать место, где, как правило, до наступления сумерек негласно проводились «смотрины», а потом из-за этого многократного переглядывания сгущался воздух и начинал искрить стойким интересом сторон друг к другу.

– Ну, это не новость, – поражал дочь своей осведомленностью барон Одобеску и оценивающе смотрел на попадавшихся навстречу нарядных девушек.

– Папа, – сделала ему замечание Аурика, – ты, вообще-то, со мной!

– Я помню. Поэтому так и смотрю. Изучаю, так сказать, конкурентную среду.

– Что ты изучаешь? – опешила его дочь.

– Я изучаю «предложение». Между прочим, законы управления экономикой твоему отцу тоже известны. И я хочу тебе сказать, детка, их «предложение» не отвечает моему «спросу». Из чего я делаю вывод, что у нас с тобой, а точнее, у тебя конкурентная среда не сформирована.

– Папа, мы не на ярмарке, – вспылила Аурика. – Ты смотришь на этих девочек так, словно собираешься их съесть с потрохами.

– Да ты что?! – притворно изумился Георгий Константинович. – Неужели я выгляжу таким кровожадным? На самом деле это моя гордость превращает меня в надменного старика.

– Ты не старик! – запротестовала девушка.

– Рядом с тобой – нет. Рядом с тобой – я молодой и красивый. Немного полноват, но моему костюму это нисколько не мешает.

– Потому что ты – Одобеску, – подыграла отцу Аурика и повисла на его руке.

На статную пару оборачивались прохожие, сидевшие на скамейках провожали их взглядом, про себя сочиняя невообразимые истории их знакомства, в которых внешнее сходство – это знак судьбы.

– Пройдемся по Тверской, – предложил Георгий Константинович, используя старомосковское название улицы, и поцеловал дочери руку, подмигивая одним глазом. Аурика не возражала: «Играть так играть», – разрешила она сама себе и любовно провела рукой по отцовским волосам.

– Не дразни гусей, Золотинка, – прошептал ей Одобеску и, выпрямившись, одарил ее восхищенным взглядом.

«Красиво!» – призналась себе девушка и, преисполненная благодарности отцу, величаво пошла рядом, отбросив от себя двусмысленные впечатления последнего месяца жизни. Они лишние.

* * *

Спустя много долгих лет резкая в своих выводах Аурика Георгиевна заявила своим дочерям о том, что ее удачная женская жизнь – это результат мудрого воспитания Георгия Константиновича, чего не скажешь о них – четырех девицах Коротич.

– Как ты можешь?! – возмутилась старшая, Наталья, усмотрев в материнских словах неуважение к своему отцу, Михаилу Кондратьевичу. – Папа нас всегда поддерживал.

– Вас поддерживал, – надменно изрекла перевалившая семидесятилетний рубеж седовласая и очень полная Аурика, – а меня мой папа держал и удержал. Это, скажу я вам, не одно и то же. И вот в итоге – у меня счастливая женская судьба, а у вас что?

– Ты сама не понимаешь, что говоришь! – кричала на мать Наталья Михайловна, и за спиной у нее сверкали глазами три остальные сестры Коротич.

Об этом же в свое время беседовал с дочерью и барон Одобеску, периодически намекавший своему любимому дитя на ее удивительную неспособность усваивать жизненный опыт.

– Аурика Георгиевна, – покрикивал он. – Вас жизнь не учит! Отчего вам нравится наступать на грабли с завидным упорством?

– Потому что он меня бесит! – рычала разгневанная дочь, в очередной раз выгнав из дома тихого Коротича.

– Вы – хамка, дитя мое!

– А ты сводник! – не оставалась в долгу Аурика и, захлебываясь, глотала воду, пытаясь успокоить пересохшее от возмущения горло.

– Потрудитесь уйти к себе! – не выдерживал Георгий Константинович, хватаясь за сердце.

– Вот только не надо! Не надо показывать, что я довела тебя до сердечного приступа, – визжала младшая Одобеску, размахивая руками, но требованию отца подчинялась безоговорочно. Однако, не дойдя до своего убежища, ныряла в Глашину комнату:

– Няня, ему, наверное, плохо. Вечно доведет себя, а потом я виновата! Накапай ему чего-нибудь сердечного.

Глашу дважды просить не было никакой необходимости: на прикроватной тумбочке в узкой граненого голубого стекла водочной рюмке уже благоухали разведенные в воде капли Зеленина, количество которых менялось в зависимости от накала страстей. Сегодня их было тридцать.

– Отнеси скорее! – торопила Аурика, и Глаша сломя голову неслась к Георгию Константиновичу, расхаживающему по гостиной взад и вперед.

– Спасибо, – не глядя, протягивал он руку и залпом опрокидывал в себя волшебное зелье.

«Сдался ему этот Коротич!» – бунтовала у себя в комнате строптивая Золотинка.

– Не хочет – не надо! – бушевал Георгий Константинович и через минуту стучался в комнату к дочери со словами примирения.

– Нельзя! – отказывалась общаться Аурика и проклинала тот день, когда отправилась искать пропавшего Коротича в студенческое общежитие.

К этому шагу ее подтолкнуло не столько желание встретиться со старым товарищем, сколько потребность угодить отцу, открывшемуся ей в тот знаменательный августовский вечер совершенно с неожиданной стороны. И еще ей было до крайности любопытно, в чем кроется секрет отцовской привязанности к самому неинтересному, как она думала, и скучному из ее ухажеров. Аурика по-прежнему продолжала считать, что Коротич – редкостный зануда, навевающий тоску на всех, кто появляется в его поле зрения. Тоски, по мнению Аурики, вокруг и так было предостаточно, но, если отец так хочет, она вернет Коротича на место, чего бы ей это ни стоило.

Знай Миша о том, какие мысли роились в кудрявой голове драгоценной Золотинки, он не потрудился бы даже спуститься с испачканных побелкой козел, чтобы поприветствовать гостью. Но неожиданное появление Аурики в стенах ремонтируемого к учебному году общежития обезоружило будущего математика, так и застывшего с малярной кистью в руках.

– Коротич! Слезай, – приказало ему заметно пополневшее за то время, что они не виделись, божество. – Куда ты делся?

– У меня были дела, – растерялся Миша и послушно спрыгнул с шатких козел.

– Это не дает тебе права исчезать без предупреждения, – пожурила его Аурика, воодушевленная тем, как реагирует на нее это «чудо» с заляпанной краской газетой на голове. – Что у тебя случилось?

– С каких это пор ты стала интересоваться происходящим вокруг?! – неожиданно для нее не остался в долгу заметно осунувшийся Коротич.

– Это не я, – вспыхнула Аурика. – Папа хотел тебя видеть. Ему, видишь ли, не хватает партнера для игры в шахматы.

– Передай Георгию Константиновичу, что я обязательно его навещу.

– И все? – у Аурики странно сжалось внутри.

– А что еще? – потемнел лицом Миша.

Девушка разочарованно промолчала, чувствуя определенную враждебность в свой адрес:

– Глаша тоже о тебе все время спрашивает, – произнесла она через минуту.

– Спасибо ей, – только и ответил Миша и опустил голову.

– Слушай, Коротич, – вдруг смилостивилась Аурика. – Ну, я понимаю, что ты на меня обижен. Но ведь это не я исчезла в неизвестном направлении.

– Если бы исчезла ты, мне, правда, было бы легче.

– Чего? – Аурика не поверила своим ушам.

– Мне было бы легче, – еле выдавил из себя Коротич и снова опустил голову, словно стыдясь собственной смелости.

– Да что это такое происходит?! – возмутилась она и подошла к нему ближе. Парень отшатнулся, ударившись спиной о деревянную конструкцию. – Что ты от меня шарахаешься?! Я что, такая страшная?!

– Ты красивая, – выдохнул Миша и смутился.

– Т-т-ты, т-т-ты, – начала заикаться Аурика и автоматически сделала вперед еще один шаг.

– У меня отец умер, – буднично сообщил Коротич и все так же, не поднимая головы, переступил с ноги на ногу.

– Ка-а-ак? – ахнула Аурика и неожиданно для себя искренно огорчилась. – Давно?

– Скоро месяц.

– А почему же ты не сказал?

– А зачем?

– Ну, мы вроде как товарищи, – замялась девушка.

– Мы не товарищи с тобой, Аурика, – грустно улыбнулся Миша и покраснел. – Никогда не были. И не будем, – поторопился добавить он.

– Мне очень жаль, – протянула она к нему руку и как-то очень по-доброму коснулась его плеча.

– Испачкаешься, – буркнул Коротич и отодвинулся в сторону.

– Ну и ладно, – чуть слышно произнесла Аурика. – Ничего страшного.

– Точно.

– Придешь?

– К Георгию Константиновичу? – уточнил Миша, страстно желая услышать в ответ, что не только к Георгию Константиновичу. Аурика, набычившись, молчала, почувствовав, чего от нее хочет Коротич. И ей хотелось сказать, что не только к нему, но дурацкая девичья гордость не давала ей раскрыть рта. С Мишей у нее не было связано никаких приятных воспоминаний. Наоборот – одно раздражение от его скованности и не по возрасту присутствующей стеснительности. Да и потом, он даже внешне не был ей приятен: блеклый, словно пылью подернутый. Но все равно его было жалко, и Аурика выдавила из себя:

– Почему только к папе? Вообще заходи. Только не приноси своих научных журналов: все равно читать не буду. Скучно.

«И сам ты весь скучный до невыносимости», – захотелось выпалить ей, но она удержалась и протянула Коротичу руку в знак примирения.

Миша смутился, вытер о штаны обе ладони, внимательно на них посмотрел, но руку девушке пожать не решился.

– Я приду, – пообещал Коротич и сдвинул брови, отчего его лицо приобрело на редкость свирепое выражение. – Пойдем, провожу.

По коридору они шли в почтительном расстоянии друг от друга: Миша впереди, Аурика на шаг сзади. «Как два верблюда», – подумалось девушке, и она еле удержалась от того, чтобы не рассмеяться в голос.

– Слушай, Коротич, ты меня стесняешься?

– Почему? – опешил Миша.

– Ты бы еще на пять метров вперед от меня отскочил!

– Ничего я не отскочил: я тебе дорогу показываю.

– А то я ее не знаю. Не провожай дальше, а то увидят, – поддразнивала его Аурика, чем вводила в еще большее смущение.

– Ну и что?

– Будут думать, что я твоя девушка.

– Ты, конечно, не моя девушка, но я был бы не против, – в очередной раз осмелел Миша Коротич и обернулся к Аурике: – Хотя нет. Я – против. Против категорически. Больше всего на свете не люблю самонадеянных папиных дочек, убежденных в том, что если вокруг мир и существует, то исключительно для них и ради них.

– Тебе виднее, – не осталась в долгу оскорбленная Одобеску и неожиданно чмокнула своего провожатого в щеку. – Не забудь умыться, Коротич! Я же ядовитая, как и все папины дочки.

– Всенепременно! – прокричал ей Миша сверху, наблюдая, как та спускается вниз по лестнице, а потом чуть слышно добавил, потирая горящую от поцелуя Аурики щеку: – Я не против.

Известие о возвращении Коротича так вдохновило барона Одобеску, что он окончательно утратил покой:

– Рад. Очень рад, – повторял он все время, удивляясь самому себе. Этот юноша как-то неожиданного для самого Георгия Константиновича запал ему в душу, хотя их встречи можно было бы пересчитать по пальцам. «Десяток-другой сыгранных партий, а вот на́ тебе – скучаю», – признавался Глаше барон и радовался, как дитя, известию дочери о том, что она нашла этого «дурака Коротича» и «дурак явится». Во всяком случае – обещал.

Он и правда выполнил свое обещание, простояв не менее получаса в тот дождливый августовский вечер под окнами дома в Спиридоньевском переулке, так и не решаясь войти в помпезное парадное.

– Стоит, – объявила Георгию Константиновичу Глаша и аккуратно поправила портьеры.

– Где? – спохватился Одобеску и подскочил к окну.

Долгожданный гость торчал на тротуаре с букетом астр и с перевязанной бечевкой коробкой в руках.

– С цветами, – выдохнула Глаша.

– Вижу, – подтвердил Георгий Константинович и тут же добавил: – Золотинке не говори.

Глаша с пониманием кивнула хозяину и снова поправила портьеры, смахнув с тяжелой ткани какую-то невидимую ниточку.

– Тише, – шикнул на нее Одобеску. – Увидит.

Испуганная Глаша тут же испарилась из гостиной, укрывшись в кухне, где с волнением подошла к окну, чтобы снова удостовериться: стоит ли? Коротича внизу не было. «Неужели ушел?» – огорчилась женщина и, в задумчивости подойдя к раковине, включила воду – бухнула колонка, и в гофрированной трубе страшно загудело. Глаша вздрогнула, так и не привыкнув за много лет пользования к приветствию кухонного дракона. «Того и гляди, на воздух взлетим», – в который раз подумала женщина и выключила горячую воду – колонка натужно застонала.