Текст книги "Гильдия темных ткачей"

Автор книги: Татьяна Богатырева

Соавторы: Евгения Соловьева
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

– Почему?

– Свидетелей убивают, – ответил тот аксиомой.

– Потом, – одновременно с Волчком откликнулся брат. – Пока мы не поговорим с Мастером, Волчку надо спрятаться.

Хилл вопросительно глянул на обоих, он Орис отмахнулся.

– Я приду после заката, – пообещал Волчок, прежде чем раствориться в праздничной толпе на площади Магистрата.

Несколько кварталов Хилл с Орисом бежали молча. Наконец, Хилл не выдержал.

– Где ты был?

– Носил медовые лепешки слепому Нье.

Хилл от неожиданности запнулся. С какой стати брат пошел к сумасшедшему прорицателю? Он же всегда говорил, что его предсказания – бред.

– Зачем ты… – схватив брата за рукав, начал Хилл.

– Мастер послал, – прервал его брат, не замедляя шага. – Сказал позвать, чтобы никто не видел. Ничего не объяснил, только велел не показываться дома до заката. Всем велел.

Снова запахло неприятностями. Другими – словно мало Угря с Лаской. И чем ближе они подходили к улице Серебряного Ландыша, тем сильнее смердело. Вонь стала невыносимой, когда братья свернули с площади Варкуда на родную улицу.

– …выжжет огненное око! Северный ветер несет смерть! Не сойти с пути, не свернуть… – сумбурные выкрики и бормотание слепого Нье встретили их за углом. – Мертвый ведет живого, мертвый ищет солнца. Зачем мертвому солнце? Стой!

Черный от загара крючконосый старик заступил им дорогу. Ветер взметнул белые космы прорицателя Хиллу в лицо, корявый палец ткнул в Ориса.

– Куда идешь, бард? Иди на север, беги! Твой дом плачет, луна голодна. Семь черных коней грызут столбы, вырвутся – не догонишь…

От слов сумасшедшего в животе зашевелилась холодная тошнота, словно Хилл проглотил лягушку. Черные, без белков и зрачков глаза Нье казались колодцами в Ургаш: пронзали, цепляли и тянули.

– Простите, вы нас с кем-то спутали. – Орис отстранился и обогнул старика.

– Путали… путь на север и на юг… – снова забормотал Нье, устремив невидящий взгляд в сторону дворца. И вдруг сказал тихо: – Не ходите, юный мастер, нельзя. Пусть идет один светлый, его не заметят.

Хилл с Орисом переглянулись, словно спрашивая друг друга: не померещилось?

– Ах-ха! – не то засмеялся, не то закашлялся старик, отталкивая Ориса. – Река пошла вспять! Ах-ха!

Передернув плечами, Хилл устремился прочь от слепого Нье, к дому. Орис за ним.

– Жди здесь, – попросил Хилл. – Еще немного, и я начну верить сумасшедшим.

Последние слова он пробормотал, ныряя в тень оплетшего террасу винограда. Ургаш принял его в объятия, позвал: иди глубже, до самого дна!

В этот раз Хилл шагнул дальше, чем в гномьем банке. Ровно настолько, чтобы сохранить ощущение себя во времени и пространстве: Хиссова Бездна кружила голову, путала верх с низом и прошлое с будущим.

«Подожди, Темный! Мне рано пока!» – заклинал Хилл, нащупывая дорогу к дому.

«Здесь, – насмешливо зашипели крылатые силуэты. – Здесь твой дом!»

Особняк по улице Серебряного Ландыша с изнанки казался стеклянным ларцом с черными жуками внутри. Ни замков, ни даже дверей – Хилл свободно прошел в кабинет Мастера на втором этаже. Двоих он узнал издалека: кусок непроглядной Тьмы и пятно чистого Света не могли быть никем, кроме настоятелей храмов Хисса и Райны.

«Наставник, Феллиго, Седой Ёж… – сгустки в сером киселе с трудом приобретали знакомые черты. – А откуда эти? Шис, еще бы услышать, что они говорят!»

Хилл всматривался в силуэты, вслушивался до звона в ушах, но не мог расслышать ни звука. Он уже собрался всплыть до обычного слоя Тени, где слышна речь, как знакомый голос сказал:

– Не вздумай. Если выйдешь, тебя убьют, и ни Мастер, ни Кирлах не помогут.

Хилл застыл, не понимая, то ли радоваться нежданному советчику, то ли бояться.

– Да не бойся ты, – усмехнулся… кто?

Из-за левого плеча показалось радужное мерцание.

– Любопытно, да? – мерцание пошло волнами смеха. – Ну, послушай. Может, чего поймешь.

Невесомая рука легла на плечо Хилла. Серый кисель всколыхнулся, прояснился…

– …угодно богам. Не в человеческих силах противиться, – ровно твердил светлый настоятель Халрик.

– Закон писан для всех! – устало возмущался незнакомый мастер Теней. – Рука Бога не имеет права участвовать в Испытаниях. Лягушонок должен принять полную присягу немедленно.

– Мои ученики пройдут испытания, как положено. Вместе. А мастеров Теней без ритуала не бывает. Если Совет Гильдии будет настаивать, я готов выставить моих подмастерьев этой осенью. Раньше двое из них не смогут справиться с Тенью. Вряд ли кому-то нужны сумасшедшие слуги Хисса.

– Любая лавина начинается с одного камня, – отстраненно заявил Седой Ёж. – Этот камень уже упал, но вы, – он указал сразу на обоих братьев-настоятелей, – не желаете исправить дело. Видимо, уже и служителям Двуединых личные дела важнее Закона.

– Все! Достаточно! – оборвал его Кирлах. – Можешь сомневаться сколько угодно, Хиссу все равно. Но не смей вмешиваться! Если любой из подмастерьев погибнет до Испытаний по твоей вине, ты ляжешь на алтарь. И не умрешь, пока не поймешь: Двуединые не желают, чтобы их слуги дрались меж собой, забывая о служении.

Настоятель Темного храма обвел тяжелым взглядом всех присутствующих, на миг задержал взгляд на Хилле.

«Спокойно», – шепнул в ухо… слепой Нье?!

Кирлах дернул уголком рта и перевел взгляд дальше.

– Ты, Мастер Ткач Кардалоны, лучше думай, какие заказы принимать, чтобы не терять людей и не потерять жизнь. Твой страх перед земной властью глуп, и еще более глупо оправдываться радением за традиции.

Мастер Кардалоны сжал губы и почтительно поклонился жрецу: спорить с истинным сыном Хисса, если он назвал тебя глупцом – лишь доказать его правоту.

– А ты, Мастер Ткач Найриссы, готовься. В ближайшее новолуние Найрисса испытает мастерство новых Претендентов. Помни о традициях и не преступай Закон, все же прочее в твоей власти.

– Двуединые сказали, – подтвердил решение брата Халрик и посмотрел прямо на Хилла. Или на того, кто стоял за его спиной?

– Да пребудет Равновесие! – вразнобой согласились Мастера и Седой Ёж.

– С сегодняшнего дня Претенденты – под рукой Хисса, – добавил настоятель.

От слов Кирлаха холод пронзил Хилла насквозь. Испытания меньше чем через неделю. Ласка с Угрем под рукой Хисса – и Закон им не указ. Нет, не может быть!

Настоятели первыми покинули кабинет. За ними – Ёж и Мастер Кардалоны. Мастер Найриссы чуть задержался, остановился рядом с Наставником.

– Зря. Ты был хорошим Мастером, Кройце. – Он покачал головой. – Неужели оно того стоит?

– Стоит, Вальдос, – усмехнулся Наставник. – Для меня – стоит. А для тебя – нет.

Мастер Найриссы еще раз с нескрываемым сожалением покачал головой и покинул кабинет. А Наставник вернулся за свой стол, придвинул том Хмирских Хроник, раскрыл его на закладке и глянул прямо на Хилла.

– Что скажешь, Нье?

– Что… – третий близнец шагнул к Мастеру уже обыкновенным слепым стариком, а не радужным мерцанием. – Ты сделал выбор, прочее уже неважно. – Прорицатель оглянулся на Хилла. – Выходи, малыш. Может, вам и удастся…

На лицо Нье снова легла маска сумасшествия, он засмеялся.

– Ква! Ах-ха, ква-ква! Шесть стрижат учились летать. Раз, два, три, первого съела ворона, – начал он детскую считалочку. – Раз, два, три, второй подавился жуком… Ха…

Беспорядочно размахивая руками, дергая головой и бормоча считалку, Нье пошел прочь – прямо сквозь закрытую дверь.

Хилл провожал его растерянным взглядом. Третий брат? Но как же – ведь близнецов всегда двое! Черный и белый, два бога, два храма…

– Я не знаю. Никто не знает, – предупредил его вопрос Наставник. – Они слишком стары. Старше Империи, может, старше Эльфийского Договора. Говорят, все настоятели во всех храмах это они, Кирлах и Халрик. Только слепой Нье один, но появляется всегда в разном обличье, в разных местах. Зачем, почему – боги не имеют обыкновения объясняться перед смертными.

– Я могу позвать Ориса?

Мастер кивнул, грустно улыбнулся, словно хотел что-то сказать… и промолчал.

Глава 22
Источник

Родились Близнецы из океана вечности и песка времени. Были они во всем схожи и потому, играя, не могли отличить, кто есть кто. И тогда один из Близнецов сказал:

– Я – брат, и имя мое Хисс. Будет сутью моей черный океан вечности, бездна и смерть.

– Тогда я – сестра, – сказало второе дитя. – Имя мое Райна, а сутью станет белый песок времени, свет, жизнь и любовь. Давай же играть, брат!

Через какое-то время им наскучил черно-белый берег, и сказала Сестра:

– Да будет цвет!

И сотворили Брат и Сестра мир из земли, огня и воды, и назвали его Райхи. Долго играли Близнецы с новым миром, лепили горы и пустыни, растили деревья и травы, населяли земли зверьми, небо птицами и воды рыбами.

Катрены Двуединства

Дайм шер Дукрист

435 год, 5 день Каштана, Риль Суардис.

Этой ночью, как и прошлой, Шуалейде снилась мать, снился дождь и ураган. Дайм еле удержал её, проникнув в сон, иначе она бы ушла в башню, не просыпаясь, так силен был зов Источника. Все утро она была рассеяна, то и дело кидала взгляды на дверь.

– Ни секундой раньше десяти часов. Обещай! – потребовал Дайм после завтрака.

Вручил ей колбу с собственной кровью – Шу ахала и возмущалась, но поздно – и отправился к королю, отвлекать Бастерхази. Король уже ждал. На столе лежали папки с делами и жалобы на придворного мага, чудом уцелевшие в магистрате. Требование явиться к десяти утра секретарь отнес Бастерхази еще два часа назад.

Едва Дайм успел обменяться с Мардуком приветствиями, как нервы заорали: «опасность!», и тут же в приемной послышался возмущенный голос сашмирского посла:

– Немедленно! Срочная дипломатическая нота категории прим!

Дайм выругался вслух – почти теми же словами, что Его Величество. Война? С Сашмиром?! Рональд сошел с ума, если думает, что это сойдет ему с рук.

Дверь открылась, впуская зеленого, но по-прежнему невозмутимого секретаря.

– Мы изволим дать аудиенцию, – рявкнул Мардук, не дожидаясь его слов.

Сиб Русаахаджи отпихнул секретаря и ворвался, потрясая листом бумаги, пахнущим духами и смертью.

– Приветствую Ваше Величество! – Церемониальный поклон посла походил на серию фехтовальных выпадов. – Приветствую Вашу Светлость! – он выплюнул эти слова, словно древесная жаба кри липкий сгусток яда.

– Приветствуем дорогого друга, посланника возлюбленного кузена, – тоном, способным заморозить яд еще во рту у жабы, ответил Мардук.

Но посол не внял. Вокруг него завивалось тщательно и оригинально сработанное наваждение ненависти, как и следовало ожидать, без малейших привязок к магу-автору.

– Мы требуем справедливости! Именем Светлой, оскорбление, нанесенное Сашмиру, будет смыто лишь кровью. Сашмир объявляет Империи Долг Чести. – Посол положил перед королем надушенный смертью листок и указал на Дайма. – Единственная возможность избежать войны – бусиг-да-хире.

Бусиг-да-хире? Бедняга посол, когда он опомнится, ему самому придется совершить обряд, имя которого в переводе с древнесашмирского обозначает «расцветающие алым ирисом на белом льне внутренности».

Прощупывая наваждение, Дайм проклинал себя. Листок, исписанный витиеватым почерком, рассказывал печальную историю. Племянник посла, милый и не обремененный предрассудками Хумма, повесился этой ночью от «несчастной любви» того же происхождения, что и гнев сиба Русаахаджи. Юноша оставил письмо в духе сашмирских эпосов: «…соединиться с возлюбленным Даймом, принявшим в залог вечной верности юношескую честь, в чертогах Светлой покровительницы любви, раз жестокая судьба не позволила этого сделать здесь». Несчастный мальчик поплатился за жизнью за чужие интриги, и виноват в этом только Дайм.

Потом. Сокрушаться и жалеть птенца – потом. Если выживем. Ловушка – дело рук Тхемши и Рональда. На бусиг-да-хире они не рассчитывали, но сыграли на опережение: не являться к королю, успеть перехватить Шу, пока она уязвима.

Дайм перебирал нити заклинания в поисках кончика, отгоняя настойчивое желание оглушить посла бронзовой чернильницей, что определенно решило бы проблему на ближайший час, но стоило бы ему самому в лучшем случае отставки, а в худшем – превращения в голема лейб-гвардии. Нет, должен быть иной выход.

– …немыслимое унижение! В нашем роду никогда не было… – возмущался посол.

Шисов лицемер! Забыл подумать о мальчике, когда подкладывал в постель влиятельным вельможам?

– Не горячитесь, дорогой друг, – прервал посла король. – Не думаю, что наш возлюбленный кузен одобрит столь поспешные ваши действия.

Проклятое наваждение, не снимается! Нити сплетены слишком хитро. А время – время уходит! Распутать клубок нужен час, да оно и само через час рассеется. Но в запасе нет и трех минут. Сейчас Шу выйдет из защищенной комнаты, отправится в башню – одна.

– Необходимо провести расследование. Мы всемерно осознаем глубину вашего возмущения и так же возмущены происками… – Мардук плел словесные сети, удержать посла от непоправимого: ритуальной формулы объявления войны.

Нити не поддавались, а сил разорвать их – не было. Не хватало немного: пинты крови, отданной Шу, капли, потраченной на сны. Замороченный сашмирец приближал бойню. Наваждение ухмылялось, скалило зубы в седую бороденку и хихикало: «Выбирай! Мир или Шуалейда? Война или смерть? Что бы ни выбрал, проиграешь».

Нити. Контуры. Связи. Символы. И лишь один ключ. Настолько простой, что не обойти – или согласиться, или ждать. Всего час. Но Шу уже не будет, а может, не будет и Риль Суардиса. Только один путь обещал отсрочку и шанс остаться в живых.

– Я готов. – При звуке его голоса посол и король замерли. – Если Сашмиру моей виной нанесено оскорбление, я смою его своей кровью.

Он говорил – медленней, чем пески засасывают древнюю столицу Ирсиды – и сливался с темным заклинанием, не обращая внимания на обжигающую боль чуждой стихии. Он становился дрожащими в предвкушении нитями, он сам ухмылялся в жидкую бороденку и щурил узкие глаза: «Немыслимая удача! Щенок Дукрист попался на примитивную удочку!»

– Я, Дайм шер Дукрист, клянусь совершить бусиг-да-хире в том случае, если Конвент признает меня виновным в оскорблении Сашмира. Видят Двуединые!

Боль черной стихии прорвалась вспышкой света, оставив Дайма дрожащим и задыхающимся. Заклинание приняло жертву: шанс, что Тхемши докажет оскорбление и вынудит Дайма покончить с собой. Вероятности дали взаймы час.

– Ваше Величество, прошу позволения покинуть вас и заняться организацией дознания.

– Разумеется, Ваша Светлость, – кивнул Мардук.

– Мы протестуем, Ваше Величество, – начал возражать посол.

Но Дайм уже не слушал. Он бежал к Рассветной башне, выставляя на пути Рональда щит света. Десять часов – Шу вышла! Шквал огня и смерти ударил, ожег новой болью. Темный давил со всей силой, вплетал все новые заклинания. Но Дайм держал щит, закрывая Шу и считая её шаги. До башни сто… девяносто… Вместе со счетом в мозгу билось: успел! Слава Светлой, успел! Дальше будет проще. Лишь бы хватило сил.

Шуалейда шера Суардис

Скорее, скорее! – кололо нетерпение, подхватывал ветер за окном, звенели в унисон подвески люстры и тикали часы.

Скорее! – подгоняло отчаянное биение сердца.

Шу не понимала уже, то ли она сама так хочет поскорее шагнуть в неизвестность, то ли это башня зовет ее. А может быть, она уже не могла различить, где она, а где Источник. Но – неважно! Ничто не важно, кроме безумства лиловых и синих вихрей, треска молний, клочьев тумана, вцепившихся в подол, в рукава, в волосы – и тянущих: скорее!

Она плохо понимала, почему Эрке стоит у двери, не давая пройти. Почему Баль держит ее и твердит о просьбе Дайма. Ведь он сам сказал – иди. Зачем ждать?

– Еще немного, Шу, пожалуйста.

– Не сейчас, Шу. Подожди, там опасно!

– Дайм просил не выходить до десяти, ты же обещала!

Любимое имя на миг вырвало Шу из объятий штормовой грезы. Лица друзей выплыли из облачной круговерти, колба в руках Баль обожгла глаза Светом.

– О, чуть не забыла!

Шуалейда осторожно взяла заключенную в стекло кровь мага. Почудилось, что в сосуде мифический эликсир бессмертия, густой и сладкий допьяна. Стоит лишь отпить глоток, и вся сила и жизнь Дайма перельются в нее…

Внезапное понимание, что за сокровище доверил ей любимый, окатило ледяной волной ясности. Наваждение Источника отступило. Но осталось тиканье часов: обещала, обещала! И осознание опасности.

Готова. Шагнуть за край. Рискнуть – жизнью, рассудком и душой.

Колба в ладонях пульсировала теплом живого сердца, шкатулка в мешке источала миазмы тлена, секундная стрелка отщелкивала последний круг. Дверь светилась последней, призрачной, уже ненужной защитой. А за дверью…

«За край, за край», – пробили часы.

И Шу переступила порог.

* * *

Следующего шага она не помнила – очнулась только в башне. Свет в ладонях бился горячо и остро: боль проникла до самого дальнего уголка, где пряталась маленькая девочка по имени Шу.

Она открыла глаза, вздохнула. Вокруг вихрились лиловые, синие и голубые потоки, словно художник налил в стакан краски и размешивал, а Шу смотрела на красковорот со дна. Оторвавшись от завораживающей красоты, она опустила взгляд на свет в ладонях. Шепнула: «Дайм? Ты здесь?» Вместо ответа блики погладили её по лицу, скользнули к мраморному диску, затем к лестнице.

– Да, я помню, – ответила она.

Источник словно ждал ее слов: вихревые потоки отступили, мир с громким хрустом встал на место.

Она прижала колбу к груди, вздрогнув от удовольствия – показалось, под ладонью детеныш пумы. Теплый, мягкий, с шелковой шерсткой и морской бирюзой глаз. Он урчал, обещая не выпускать когти, пока Шу не забывается. Она забеспокоилась, уловив страх звереныша. Потянулась мысленно к Дайму: где ты? как ты? Но зубки тут же вцепились в руку: не отвлекайся!

– Как скажешь, мой учитель, – шепнула в настороженные черные уши и улыбнулась.

Еще один глубокий вздох. От ног до макушки пробежала щекотная волна: синий поток отделился от красковорота, обвился вокруг лодыжек, влился в неё, пробуя и предлагая.

– Хочешь поиграть? – спросила Шу.

– Поиграть! – радостно откликнулся Источник, обсыпая её искрами с запахом фейской груши. – Играть, хочу играть!

– Давай поиграем. Вот с этим камешком, – она указала на диск, принесенный гномами. – Можешь поднять?

Поток взвился смерчем, протанцевал к диску и подкинул его под потолок.

– А на последний этаж?

Капелью зазвенел смех – со всех сторон, будто смеялась башня. Стены, пол и потолок стали прозрачными. Камень взлетел, завис посреди верхней комнаты. Шу, поддавшись веселью Источника, засмеялась, подпрыгнула и поплыла в плотном, упругом воздухе, ухватившись за светящуюся нить, одну из тысяч, пронизавших башню. Нить покалывала, дрожала и пела. Показалось, что башня – арфа, и струны ее продолжаются за облака и небесный хрусталь, где мальчик и девочка играют в мяч, а чернильный океан лижет белый песок, оставляя на берегу хлопья радужной пены.

– Полетаем? – обернулась девочка с лицом неуловимым и сияющим, как солнечный блик.

– И сделаем фейреверк, – обернулся брат-близнец.

– Иди к нам. Поиграем вместе, – голоса их сливались, манили переливами звенящих ручьев. – Будет весело!

Океан заиграл весенним разноцветьем, взбугрился, потянулся к Шу. В глубине волны звезды кружились в эста-ри-касте. Одна звезда приблизилась, увеличилась… и оказалась диском мира Райхи.

Восторг переполнял Шу. Руки тянулись потрогать иголки горных пиков, запустить в океан лодочку из коры. Показались города, дороги. Выросли из песчинок дворцы и дома, по улицам заторопились крохотные человечки.

– Поиграем? – снова раздался детский голос. – Любишь бросать камешки?

Шу хотела согласиться, но ее отвлекла боль. Она опустила взгляд: крохотный кугуар, вздыбив шерстку, впился когтями в запястье. Показались алые капли, закружилась голова… Мир раздвоился: на игрушечную землю наложился образ пустой круглой комнаты. Голос мальчика стал совсем не детским. А камешек в его ладони – совсем не игрушкой.

– Шу! – зашипел зверек. – Вернись, Шу!

– Нет, не хочу! – крикнула она, не понимая, не хочет возвращаться или играть.

– Хочешшшь, – совсем другим голосом, пустым и холодным, шепнул мальчик.

Шу сорвало с места, закружило, понесло. Мальчик приближался, рос, в черных глазах закручивались воронки смерчей: затягивали, затапливали тяжелой негой:

«Поддайся! Будет хорошо. Будет все, что захочешь. Власть? Бери. Сила? Сколько угодно. Знания? Все – твое».

Смерчи засасывали, манили вереницами образов-грез.

«Бери же!» – голос божества взвился, сминая волю, обещая и угрожая.

– Не хочу!

– Тебе мало? – Брат рассмеялся. – Чего ж ты хочешь, дитя? Скажи, я дам тебе.

Темная воронка надвинулась, всосала. Шу не успела испугаться, как упала посреди огромного, роскошного зала, полного людей. Прямо на трон.

– Ваше Всемогущество, соблаговолите ли принять послов? – подбежал, мелко кланяясь, мажордом, удивительно похожий на графа Свандера.

Он говорил что-то сладко-льстивое, но Шу не слушала. Вокруг суетились люди, преподносили подарки, просили совета, молили о милости. Каждое их слово откликалось узнаванием, маленькая обиженная девочка внутри кричала, топая ножками: хочу! Мое! И Шу кружилась в танце с иноземным принцем, подписывала помилование раскаявшемуся от ее мудрых речей мошеннику, указывала инженерам-гномам, где строить новый город, снисходительно бросала Ристане: «купи себе приличное платье!» А потом поднималась в башню, где ждал прикованный к столбу Рональд. Нагой, беспомощный маг умолял о пощаде, но вместо милосердия получал раскаленное клеймо вора и рабский ошейник.

– На побережье высадилась армия Марки! – вбегал в ее покои раненый гонец и испускал дух, протягивая пакет с мольбами о помощи.

И Шу, милостиво прикончив темного, вылетала из окна башни, собирая по пути к морю тучи и ветры. Она сбрасывала в бушующие волны сонмы вражеских солдат и гнала корабли на штормовых волнах. Цунами захлестывало острова Марки, смывало деревушки и города, бурлящее море разверзалось, поглощая тысячи карумаев, кричащих в смертном ужасе… А потом карумаи сменялись зургами, и горели степи, сметая с лица земли людоедское племя, чтобы никогда больше орда не потревожила мирную Империю Шуалейды.

Со всех концов земли, к ней, владычице, стекалась магия – сладкая и пряная, пьяная и веселая мощь. По ее слову воздвигались горы и поворачивались реки…

Голова кружилась, весь мир умещался на ладони…

– Бери, – рыжеволосый мальчик с бездонно-черными глазами протягивал камешек. – Ты же любишь играть.

Рука сама тянулась взять – и один камешек, и второй. Их так много на берегу, их приносят волны черного океана. И девочка в стороне, что улыбается так грустно – пусть она тоже играет! Давайте бросать камешки!..

Но рука застыла на полпути. Что-то не пускало. Тянуло. Злило – что-то посмело помешать! Ей, всемогущей колдунье?!

– Шу! – в шипении темного прибоя послышалось имя. – Шу?! – Голос такой странно-знакомый, и почему-то больно, и пусто, и слезы в горле.

Мальчик с камешками в ладони подернулся рябью, словно отражение в озере. Задрожал, расплылся – и вместо него Шу увидела себя. Но… нет! Она – не такая! Это костлявое, одетое лишь в магические вихри, с безумным светом в глазах, с седыми космами-тучами, с руками-молниями. Светлая, как же страшно!

Стр-р-рашно! – отозвался рыком ураган, бросил в глаза горсть песка, ослепил. Шу зажмурилась и тут же почувствовала, как ее снова несет, крутит, швыряет. Мысли вылетали из головы, казалось, сейчас вылетит само её имя – и смерч выбросит её на неведомый берег беспамятной сломанной куклой. Она хотела ухватиться за что-нибудь. Открыла глаза – но не увидели ничего, кроме красковорота. Взбесившиеся цвета слизывали шершавыми языками плоть и память…

Пока не осталось ни памяти, ни цветов. Только белый и черный. Белый песок, черное небо. Черный океан, белое солнце.

Пустая черно-белая бесконечность.

– Шшу… – шепнуло море.

Она оглянулась: кто здесь? Где я? Кто я?

– Шу… – набежала на песок волна, клочок пены взлетел, ожег болью руку.

Боль, что это?

– Шу, – пенился прибой, оставлял на песке следы, словно от лап большой кошки. Щекотал ноги теплой бирюзой, пускал в глаза зайчики. Чертил знаки, а те складывались в слова… Доверие. Любовь. Дружба. Долг.

Она шепнула вслед за волнами: «люблю…». Покатала слово на языке – вкусное, шелковое. Повторила: «люблю!» – и океан отозвался: «Шшу! Очнись, вспомни! Не бойся – люби».

Любить? Слово-солнце, слово-тепло, слово-счастье… лишь поверить, понять и принять. Так просто, боги, как же это просто! – Шу смеялась от переполняющего счастья, подставляясь ласковым объятиям потоков, сама отвечала им – нежностью, любовью. Жмурилась от удовольствия, и казалось, океан мурлычет и трется, толкается пушистым лбом в ладонь…

Луч пронзил волны и ослепил. Встряхнув головой, Шу открыла глаза и встретилась взглядом с ясной бирюзой.

– Дайм, – она погладила звереныша, тот выгнулся и заурчал.

Вокруг по-прежнему бурлил красковорот. Но теперь вся эта магия принадлежала ей. Её память, её род, её судьба. Её ответственность: мир все так же лежал в ладони… мальчика? Или в её ладони? Издали послышался бой часов. Один, два… Шу насчитала десять ударов. Десять? О боги, время! Там же Дайм – и Рональд!

Только сейчас она заметила, что совсем иначе чувствует мир. Тоньше, полнее, яснее. Прозрачные паутинки вероятностей трепетали, расходясь веером от её рук. А Дайма она ощущала как саму себя – и Дайму было плохо.

Рональд шер Бастерхази

В ладони Рональда росла химера. Оставалось лишь задать вектор…

– Светлого дня, Ваша Темность, – раздался от дверей приторный голос.

Рональд обернулся: Дукрист сошел с ума или у него в рукаве восемь тузов?

– Светлого, Ваша Светлость.

Поклонившись, Рональд, улыбнулся и отпустил химеру в сторону Закатной башни.

– Дивная погода, не находите? – ухмыльнулся Дукрист, поднимая папку со знаком Весов. – Самое время обсудить несколько вопросов.

Химера свернула с пути и разбилась о щит.

– Несомненно. Располагайтесь, Ваша Светлость. Угодно ли лорнейского?

– Благодарствую, – поклонился Дукрист, выпуская несколько снежных нитей-разведчиков. – Не откажусь от кофе. Из ядов предпочтительно рушбаарский лист и каракуту. Не пробовали? Дивный букет.

– О, как досадно, – покачал головой Рональд, подцепляя белые нити черными и сворачивая в дулю. – Из запрещенных ядов только желчь гарпии, но она отвратительно сочетается с кофе. Смею надеяться, Ваша Светлость удовлетворится кардамоном.

Рональд разглядывал истощенную ауру светлого и не мог понять, на что тот рассчитывает – его не хватит на час, не то что до окончания Шуалейдой ритуала.

– Так что желает узнать Конвент? – осведомился Рональд, жестом приказывая Эйты, бывшему ученику, подать кофе. – Извольте сюда, к столу.

– Если Ваша Темность не возражает, поговорим здесь. – Дукрист коротким взмахом кисти подвинул кресло в полосу солнечного света у окна.

– Как вам будет угодно, – усмехнулся Рональд.

От него не укрылась некоторая натужность в жестах светлого. Бережет силы? Или хочет казаться слабее? Или же делает вид, что ему требуется прикидываться слабым, в надежде, что Рональд распознает притворство и посчитает его более серьезным противником, чем он есть? Хисс знает, сколько петель лисьей хитрости накрутил этот интриган.

– Пожалуй, Ваша Темность правы. Кардамон и ваниль весьма неплохи, – кивнул Дукрист, отпив глоток.

– Ближе к делу, Ваша Светлость. – Рональд стукнул пальцем по вышивке на отвороте рукава: жук ожил, расправил крылья, полетел к гостю и растворился в сиянии папки. – Опять жалобы? Вы же знаете мое уважение к Закону.

Азарт забурлил в крови: Дукрист вышел на поединок! Ослабленный, на чужой территории – лучших условий не бывает.

Дукрист, словно не понимая, на что идет, достал первый лист.

Как всегда, ничего серьезного Конвент не припас. Лист за листом украшались пурпурными печатями: «Разобрано. В удовлетворении иска отказать». Светлый придирался, требовал доказательств, цитировал параграфы и подзаконные акты. Но папка пустела, а щиты истончались, отражая заклинания – Рональд, не скупясь, отправлял в маркиза заготовленные впрок шпильки.

– В Вашей Светлости пропадает редкостный талант крючкотвора, – усмехнулся Рональд, вынимая из корзинки со сластями сахарную птичку и оглаживая ее по крыльям. – Среди стряпчих вам не было бы равных.

– Ваша Темность льстит. Думаю, один-два равных все же…

Дукрист не успел договорить, как с рук Рональда сорвался траурный феникс и спикировал на врага, а острые перья устремились к Закатной башне. На месте светлого взвился и затрещал багровый факел. Злая радость взорвалась за ребрами, распирая торжеством: Победа! Оба, сразу!.. – и оборвалась тяжелым комом досады. Черно-алые перья заметались, скрутились вокруг факела, с ломящим зубы скрежетом втянулись в огонь и опали пеплом.

– Продолжим наше дело, Ваша Темность? – с холодной вежливостью осведомился Дукрист, опуская оплавленную солнцем чашку на стол.

– Разумеется, Ваша Светлость, – не менее холодно отозвался Рональд.

Волна ярости готова была сорваться, раздавить соперника, но Рональд удержался: слишком рискованно выпускать чистую силу в единственный удар. Один Хисс знает, что еще припрятано у светлого в рукаве, хоть и выглядит опустошенным.

«Самонадеянный ублюдок. Блеф тебя не спасет».

Он ударил простым заклинанием одновременно со вспышкой пурпура на последней жалобе. Расколотая скорлупа огня обиженно зазвенела.

«Мечтай, паучий недогрызок», – послышалось сквозь звон. Ехидно, устало и с привкусом тщательно скрываемого страха. Единственным видимым эффектом атаки была поседевшая прядь в безупречной прическе маркиза.

– Вашей Темности холодно? – осведомился Дукрист, едва воздух перестал дрожать и светиться. – Не проще ли растопить камин?

От издевательской улыбки Дукриста ярость полыхнула с новой силой.

Дайм шер Дукрист

«Отличный способ – ловля на живца!» – подбодрил себя Дайм.

– Ваша Темность не слышали последней поэмы шера Акану «Жареная Камбала, или падение Ману Темного»? Изумительные стихи.

Не пытаясь даже выровнять дыхание, Дайм дразнил противника. Очень осторожно дразнил. Ровно, чтобы темный в азарте не вспомнил, что бывает с теми, кто ловит двух гоблинов одной сетью.

– Не люблю стихов. Мне больше по вкусу его «Путевые заметки». – На губах придворного мага блуждала легкая улыбка, в руках танцевал бокал лорнейского.

Вспучившись, вино взлетело над бокалом: «пустынный илебай», раззявив все шесть пиявочных ртов, метнулся к Дайму. Скользнул мимо, запутался узлом и сожрал сам себя. Детское заклинание, сплетенное на голых рефлексах, сработало: не зря Парьен учил сражаться не силой, а умением, и гонял до обмороков.

«Зефрида, если ты еще слышишь! Поторопи дочь!»

– …примером мой Тюф. Как видите, то, что академики считают полной чушью, на самом деле… – В угольных глазах мерцало торжество: он уже забыл об осторожности, слишком слабой и близкой казалась дичь. – Жаль, шаманская метода при сочетании с чистой спектральной магией дает непредсказуемые результаты. Мало материала для анализа…