Текст книги "С молитвой о тебе"
Автор книги: Татьяна Алюшина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– Коля… – вторила она, призывая его идти дальше.
Он вошел в нее и вдруг остановился, откинул голову назад, всмотревшись в ее лицо, дождался, когда она посмотрит на него, и, глядя ей в глаза, начал медленно и нежно, глубоко, до самого предела, двигаться. А Кира задохнулась под ним от этой нежности, и из уголков ее глаз, полных любви, сорвались две слезинки…
Оба долго приходили в себя, не шевелясь, молча. Потрясение, которое они испытали, было каким‑то нереальным, запредельным, пугающим своей высотой, словно соединились не только их тела, а слились души.
Крайнов молчал, он не знал, что сказать и возможно ли вообще говорить, пережив такое. Его как‑то даже напугало то, что сейчас произошло – не просто офигенный оргазм, а такое слияние духовное, как последнее откровение. Он не знал, почему именно так брал ее, кто или что вело его в этом медленном, глубоком, нежном ритме. Он смотрел в ее глаза, полные тайн всего мира, потусторонние, и ему хотелось отдать ей всё, и он отдал больше, чем предполагал – такое соединение душ, в котором сгорают, растворяясь, все тайны.
Никогда ничего подобного Крайнов не испытывал! Это не физиология, это пугающе выше, за пределами телесными. И это было так прекрасно, так фантастически прекрасно, словно они дотянулись до бога! Он все еще это чувствовал – все пел в нем, затихая, камертон ощущений, наполняя глаза слезами.
«Потрясение» – слишком слабое слово, которым можно передать то, что испытала Кира! В какой‑то момент ей показалось, что она чувствует все, что испытывает и чувствует Николай – вот так, одним потоком энергии своей и его! И казалось, душа вышла из тела, осталась только любовь! И Кира смело, отринув все пустое, отдалась этому потоку, растворяясь в нем!
А когда обнаружилось, что тело на месте, она труханула этого откровения на двоих и той высоты, где они побывали! Но в каждой клеточке, в каждом нерве все еще звучала, становясь тише и тише, та чистая высота!
А чуть позже Кира подумала, что они не смогут об этом говорить, смущаясь таких знаний и открытий, избегая откровений словами, и поняла, что тогда они проиграют!
Нет! Видит Бог, ей более чем хватило в жизни чужих и своих проигрышей!
Этой победы она не потеряет и ему не даст потерять!
А он вдруг неожиданно поцеловал ее яростно, неистово!
«Это же Крайнов!!» – восторженно успела подумать Кира.
И он не собирался отдавать ТАКУЮ победу боязни того высокого, к чему им посчастливилось прикоснуться! И брал ее так же неистово, изгоняя мимолетную трусость из них обоих, и Кира отвечала так же неистово и кричала на излете, утверждая его смелость! И это было прекрасно! По‑другому, без непереносимых высот, но не менее прекрасно!
Благодарю тебя, господи!
– Что это с нами было? – тихо спросила Кира, когда они немного отдышались и лежали обнявшись.
– Я не знаю, – признался Крайнов.
– Есть такой термин в искусстве: «непереносимая красота». Это когда произведение столь прекрасно, что вызывает у людей чувственное сопереживание такой резонансной высоты, которая граничит со смертью. И бывали случаи, что люди умирали, не выдерживая.
Он помолчал, обдумывая, что ответить, подбирая слова, поцеловал ее в висок, в каждую веснушечку.
– Я бы хотел пережить это еще раз, – признался он полушепотом, – но не в ближайшее время. Я не знаю слов и определений, которыми можно описать, что я чувствовал. Но это пугает, когда приходишь в себя.
– Как будто мы стали одним целым, – совсем уж тихо призналась Кира.
– Да, – согласился Крайнов и посмотрел ей в глаза, – это завораживает и страшит.
– Мы смелые герои, мы не будем больше бояться, – заверила Кира.
– Мы очень смелые герои, – уточнил Крайнов, улыбнувшись, и предложил: – Давай шампанского выпьем и поедим. Заземлимся, так сказать, а то толком не поели, прерванные незапланированным стриптизом, а есть хочется зверски. После таких духовных переживаний.
– Ты самый лучший в мире, Николай Крайнов! – выказала восхищение Кира Белая.
– Ото ж! – по‑стариковски тяжело вздохнул он.
Но до шампанского и еды дело дошло не сразу, выяснилось, что огонь в камине почти погас и требовал дровишек, и одежду найти в потемках не представлялось возможным. Кира пошла в душ, оставив хозяина освежать романтический антураж.
Она быстро ополоснулась, почему‑то совсем не хотелось оставаться надолго одной, даже разнеживаться под струями воды. Облачившись в длинное трикотажное платье, которое условно считала домашним за удобство и уютность, Кира вернулась в гостиную.
Романтизм крепчал!
За это время Крайнов успел и дров положить в камин, так, что разгорелось сильное пламя, и накидать подушек на пол возле дивана, вместо столика появилась скатерть на полу, уже сервированная заново, но попроще, без изысков и свечей. Кира расчувствовалась от такой заботы и внимания.
– Шампанское в снегу заново остывает, – сказал он у нее за спиной, обнял сзади и поцеловал в шею, – теперь я в душ. Подождешь, я быстро?
Они сидели на полу, на подушках, смотрели на огонь, пили маленькими глотками холодное шампанское, болтали о чем‑то веселом, смеялись.
– Ну, так, может, объяснишь, как получилось, что ты отказала всем другим мужчинам и дождалась меня? – шутливым тоном спросил Крайнов.
У Киры из глаз исчез смех, и улыбаться она перестала, посмотрела в бокал, который держала в руке.
– Что‑то не так? – встревожился Крайнов.
– Да нет, просто это длинная и неприятная история, – вздохнула она.
– Но она уже закончилась, – негромко напомнил он, – и теперь она только история.
– Можно сказать и так.
Кира отпила шампанского, помолчала, собираясь с мыслями.
– У меня есть старший брат. Вадим.
Семья Белых была той самой «ячейкой общества», с которой можно рисовать плакат: «Идеальная семья – мама, папа, брат и я!»
Папа, Владимир Андреевич, работал ведущим инженером на высокотехнологичном экспериментальном производстве и являлся специалистом очень высокого уровня, какие во все времена на вес золота и каких на любом заводе готовы с руками оторвать.
– Я прикладник в чистом виде, – посмеивался он.
Владимир Андреевич был очень позитивным человеком, как сейчас говорят – в гармонии с собой и своей жизнью, обладал тонким прекрасным юмором, энциклопедическими знаниями и легким характером.
Мама, Марина Константиновна, работала метеорологом в Гидрометцентре. Она частенько шутила, что ее основное занятие – гадание на облачной куче. Родители настолько совпадали жизненными взглядами, характерами, юмором, что ни разу серьезно не поругались. Спорили, обсуждая что‑нибудь иногда, но если дело накалялось до претензий, то всегда заканчивали смехом – папа что‑нибудь съюморит на тему разборок, мама не удержится и рассмеется, и через пять минут хохочут уже оба до слез. Бывало, Кира или Вадим зайдут в кухню, увидят ухохатывающихся родителей и понимающе оценят ситуацию:
– А, понятно, очередная попытка скандала провалилась. – И присоединяются к хохоту, начиная выяснять, кто из родителей что сказал и в чем вообще была суть проблемы.
Они очень радостно и как‑то легко жили! Во взаимной любви, глубокой дружбе и понимании, в доверии. Кира с Вадимом уважали родителей и гордились ими.
Прекрасная пара – папа статный, высокий, привлекательный мужчина, спортивного телосложения. Мама миниатюрная, стройненькая, как девочка, и невероятно обаятельная. Очень активные, энергичные, заводные – лыжные прогулки зимой, летом дача и велосипедные кроссы по пересеченной местности, совместные поездки по стране и за рубеж…
Может, они слишком легко и радостно жили? Может, поэтому их судьба наказала? За беззаботность и отсутствие проблем? Или в этой легкости и беззаботности они были невнимательны друг к другу и до конца не знали и не пытались понять себя и родных?
Только Богу ведомо!
Ближе к выпуску из Мерзляковки тогдашний ее преподаватель Ирина Сергеевна сказала:
– Кирочка, ты очень талантлива и станешь блистательным музыкантом, но выдающейся, гениальной пианистки из тебя не выйдет. Твой божественный дар в другом: ты преподаватель музыки. Я работаю с тобой два года, но мне практически не пришлось тебя чему‑то обучать. Разве ты не заметила, как я преподаю другим ребятам и тебе? Мне не надо ничего тебе показывать, когда ты играешь, ты внутри себя этим самым божественным даром видишь и слышишь, как идеально, совершенно должно звучать произведение, где и какие акценты расставлять, какая техника необходима, как должна работать кисть, корпус, пальцы – в этом твоя гениальность. И при твоей работоспособности, усидчивости и настойчивости ты станешь преподавателем мирового уровня, уж поверь мне! Более высокого, чем я. И мне не стыдно и не обидно это признавать.
Поступив в консерваторию и перейдя в руки к Ксении Петровне, она услышала от нее тот же вердикт о своем даре:
– Да, ты прирожденный, уникальный педагог, но надо обязательно закончить класс фортепиано, пропустить через себя все произведения, проиграть их как исполнителю, а потом мы поступим тебя в аспирантуру, и там уже будешь осваивать специфику преподавательской деятельности. А пока предстоит очень много работы, чтобы отыграть как можно больше произведений. Ну, ничего, осилим!
Программа будущего прорисована красной направляющей линией, желание учиться в ней зашкаливало. Кира была настолько погружена в музыку, в занятия, что бежала утром в консерваторию к моменту ее открытия и возвращалась домой не раньше десяти вечера, а перед важными выступлениями так и вовсе оставалась ночевать у Ксении Петровны, которая жила рядом, на Большой Никитской. Девушка в тот период совсем не замечала того, что происходит в семье.
В июле, после окончания первого курса, Кира и несколько ее однокурсников поехали по стране давать шефские концерты в детских домах и интернатах.
И именно в июле все и началось.
Вадим был старше Киры на два года и учился в престижном техническом вузе, блестяще закончил третий курс. У его однокурсника и друга Максима двенадцатого июля был день рождения – двадцать лет, которые он отмечал с купеческим размахом. Родители Максима, люди весьма состоятельные, обожали сына и не пожалели ради такого события никаких средств и усилий.
Начавшись в ресторане, празднование переместилось в клуб, а из него в казино, в котором Максим широким жестом выделил трем своим близким друзьям, в том числе и Вадиму, нехилую сумму для игры.
Вадим сел за покерный стол… и перестал быть Вадимом.
Он всегда был азартен – в учебе, в экстремальных видах спорта, которыми увлекался, в любви, в жизни, в мелочах – ему до остервенения требовалось побеждать, выигрывать. Жизнь на грани фола! И он добивался своего всегда!
Но так сложилось, что прежде ему никогда еще не приходилось играть в карты или в другие азартные игры, он первый раз попал в казино. Он сел за стол для начинающих, где сначала ему объяснили наскоро правила игры.
И именно в тот день выяснилось, что он игрок!
Все оставшееся лето Вадим просидел за компьютером, играя в Интернете в покерном клубе, разумеется, на деньги, сначала виртуальные, потом и вполне реальные, и изучая все мельчайшие нюансы игры.
А в сентябре, в первые же выходные, он с тем же Максимом и друзьями отправился в казино.
Домой он пришел через три дня осунувшийся, с красными глазами, в провонявшей потом, спиртным и сигаретным дымом одежде, промычал что‑то нечленораздельное родителям и, рухнув на кровать не раздеваясь, проспал сутки.
Родители, двое суток разыскивавшие его по всем больницам, отделениям милиции и моргам, пережившие самые страшные предположения, пытались разбудить сына, расспросить – бесполезно! Проснувшись через сутки, он повинился, долго просил прощения, объяснял, что не заметил, как время пролетело, так увлекся игрой. Его простили и даже поняли – ну с кем не бывает, он у нас азартный.
Оказалось, что не просто азартный, а тяжело зависимый игроман.
И это был конец их семьи, жизни – всему!
Вадим начал пропадать по нескольку дней, объясняя это тем, что у него появилась девушка, а у девушки своя квартира, где они и встречаются. Потом случилась история с «автомобилем».
Вадим пришел как‑то поздно вечером домой в синяках и порезах и поведал неприятную историю: у девушки, с которой он встречается, есть машина, они ехали из клуба, оба выпившие, а за рулем сидел он. Произошла авария, и виноват был Вадим – не соблюдая скоростного режима и правил движения, он врезался в представительский «Мерседес», а так как был пьян и не имел водительских прав, ему грозил реальный тюремный срок. И хозяин «Мерседеса» дал ему неделю на сбор денег за нанесенный ущерб, пообещав, что тогда не подаст в суд. Ущерб оценивался в пять тысяч долларов.
Владимир Андреевич занял деньги у друзей и отдал сыну. Продал свою старенькую «Ауди», рассчитался с долгами, решив, что поднакопит, добавит к остатку от продажи и купит другую машину, подешевле.
Вадим дома практически не появлялся, «поселившись» у своей девушки, а через два месяца папа обнаружил пропажу оставшихся денег. Ни Кира, ни мама не знали, куда могли из дома исчезнуть деньги! И Владимир Андреевич решил спросить у сына. Но тут выяснилось, что они все понятия не имеют, как с ним связаться – его сотовый упорно не отвечал или находился вне зоны доступа. Тогда папа отправился к нему в институт…
Они вернулись вместе поздно вечером, и Кира с мамой не узнали своих мужчин. Отец словно окаменел и состарился лет на пять, а Вадим, какой‑то запущенный, похудевший, неопрятный, все прятал глаза.
Оказалось, что из института его давно отчислили и никакой девушки у него нет, а зависает он в казино, и все эти месяцы жил у разных приятелей, пока его каждый раз не выпирали за долги и мелкое воровство. Выяснилось также, что он должен половине курса немалые деньги и сейчас нелегально живет в институтской общаге с такими же завзятыми игроками, как он, и когда не играет в казино, играет с ними там же, в общежитии.
Никакой аварии тоже не было – так же азартно, как жил раньше и играл сейчас, Вадим научился врать, влегкую освоив мастерство актерствования, вот за раз!
Он каялся на кухне, где они собрались – плакал, просил прощения, тут же, в момент переключался на агрессивный наезд или принимался объяснять, что они ничего не понимают и не представляют, какой это адреналин, какой кайф, когда ты выигрываешь, а он выигрывает! И божился, что все исправит, что «поднимет» большие деньги и они все заживут по‑другому, что он играет не для себя, а для семьи! Он обязательно сорвет банк, сейчас как раз состоится большая игра.
Дело в том, что, когда Вадим попал в казино второй раз, он и на самом деле выиграл приличные деньги, но друзья не дали ему остаться и продолжить игру, а практически насильно увели из казино. И это был первый и последний выигрыш, с которым ему удалось уйти.
Отец, мама и Кира были в ужасе! Они смотрели на Вадима, говорившего без остановки, и не узнавали его. И еще не осознавали даже приблизительно, в какую пропасть он тащит их всех и куда они уже безвозвратно, стремительно падают!
Липкий, грязный кошмар уже неотвратимо вползал в их жизнь, опутывая невидимыми щупальцами.
Папа проговорил с Вадимом до утра, когда потрясенные и опустошенные переживаниями Кира с мамой ушли спать. А утром Владимир Андреевич объявил начало кампании по спасению сына.
Отец привык любой вопрос изучать досконально, продумывать и учитывать самую незначительную мелочь и разрабатывать план решения проблемы, не забывая ни о чем.
Вадима подвергли домашнему аресту, отобрали ключи от квартиры, телефон и одежду, и он расхаживал по дому в махровом халате. А папа тем временем принялся штудировать проблему игровой зависимости. Он перелопатил всю, какая только есть, информацию на эту тему, встречался с людьми, сталкивавшимися с подобной проблемой, разговаривал со специалистами. И выяснил, что есть один профессор, психотерапевт и психиатр, признанный ведущим и, пожалуй, единственным специалистом, занимавшимся среди прочего и этим вопросом. Всеми правдами и неправдами, через друзей и знакомых Владимир Андреевич добился того, что им с сыном назначили прием у этого профессора.
Они собирались утром на прием в приподнятом настроении и снова сидели вчетвером за столом, завтракали, шутили, смеялись, Вадим божился, что сделает все, чтобы отказаться от своего пристрастия, и готов пройти любые процедуры…
А вечером отец вернулся один. Он уходил утром молодым, полным надежд и планов мужчиной, а вернулся стариком, потерявшим все! И, тяжело опустившись на диван в гостиной, откинувшись бессильно на спинку дивана, ровным голосом, без эмоций стал рассказывать.
Первым в кабинет зашел Вадим и оставался там довольно долго, больше часа, а когда он вышел, ободряюще подмигнул и кивнул отцу улыбаясь.
– Теперь тебя приглашают, – сказал он, – ты иди, я подожду.
Профессор, суховатый, подтянутый мужчина, лет за шестьдесят, чуть уставшим голосом объяснил Владимиру Андреевичу.
– Предупрежу сразу, – начал он довольно строго, – ничего ободряющего я вам сказать не смогу! – И, вздохнув тяжело, развел в стороны ладони и посочувствовал: – Уж извините, батенька. Игровая зависимость в медицине даже не классифицируется пока как болезнь, а это болезнь. Некая форма врожденной шизоидной разновидности. Ученые, проводя исследования, предположили, что игромания – это некая мутация гена лидерства, ну, пока это не доказано. Так вот, как любая болезнь, игромания имеет несколько стадий, я условно разделил их на четыре уровня. Первый присутствует у большинства нормальных людей и даже необходим для развития человека. Вторая стадия потяжелей, но вполне излечима, третью можно лечить уже с помощью глубокого гипноза и кодирования. Должен сказать, что в медицине не разработано даже методик исцеления от игрозависимости. Все, что имеется на данный момент, на уровне психологических тренингов, типа клубов анонимных алкоголиков, гипноз и регулярные сеансы с психологом, и даже это осуществимо только при обязательном условии добровольного желания пациента исцелиться. К сожалению, у вашего сына тяжелая форма зависимости, четвертая в моей классификации. И можно было бы побороться, раз болезнь обнаружилась только недавно, в зрелом, можно сказать, возрасте, но увы! Его друзья оказали ему медвежью услугу, когда увели из казино с выигрышем. Он всего второй раз сел играть и получил мощнейшее подкрепление в виде солидного выигрыша, который остался у него на руках. Если бы он тогда проиграл, возможно, болезнь не прогрессировала бы так стремительно. А сейчас его шизоидная составляющая нашла оправдание: «я выиграю и все исправлю». Можно, конечно, положить его в клинику, попробовать пролечить гипнозом и медикаментозно, но это опять же таки возможно только при личном искреннем желании избавиться от зависимости, а у Вадима его нет. И не будет. И вынужден вам сказать, Владимир Андреевич, он никогда уже не будет тем сыном, которого вы знали. Сейчас в нем доминирует игрок, в азарте стремящийся только к игре, игрок вытесняет в нем прежнюю личность, и очень скоро Вадима перестанут останавливать какие бы то ни было родственные привязанности, мораль или нравственные законы. Он будет играть, пока не погибнет. Его нормальная, здоровая часть будет испытывать чувство вины, но больное сознание толкнет на любой криминал, лишь бы раздобыть денег и сесть за стол, находя оправдание в том, что, выиграв, исправит содеянное зло. – Профессор устало потер лицо ладонью и, глубоко сочувствуя, закончил объяснение: – Единственное, что могу вам посоветовать, Владимир Андреевич, – спасайте остальных членов семьи. Ему вы уже не поможете. Порвите все связи с ним, поменяйте место жительства, работу. Это все, что вы можете сейчас сделать.
Когда Владимир Андреевич вышел из кабинета, Вадима в коридоре не было, он исчез. И, как обнаружилось позже, успел сделать слепки со всех ключей.
Отец, раздавленный горем и безысходностью, не готов был сразу же последовать совету профессора и находился в растерянности, не зная и не понимая, что делать дальше, и какое‑то время ничего и не предпринимал.
А Кира заканчивала второй курс, и у нее случилась влюбленность в мальчика Андрея, тоже второкурсника, но по классу скрипки. Как‑то за обедом в столовой они оказались за одним столом, разговорились и понравились друг другу, а вечером пошли в кафе, познакомиться поближе. Он ей очень нравился – талантливый, подающий большие надежды, высокий, даже красивый. Теперь они проводили вместе перемены, пару раз посидели в кафе, сходили на концерт органной музыки на известного исполнителя и в кино, где оба благополучно заснули и проспали весь сеанс. Их соединяло взаимное влечение, влюбленность и общность интересов. Они начали встречаться и даже целовались, как подростки, в темных уголках консерватории.
Кира совершенно не думала о проблемах, возникших из‑за Вадима, глубоко убежденная, что папа все решит и сделает самым наилучшим образом, как было всегда. Влюбленная, одухотворенная музыкой и взаимным чувством, она, не переставая улыбаться, словно парила над всем миром.
Реальность вломилась в ее безоблачное пространство тяжелым ржавым ломом.
Как‑то Андрей ожидал Киру после занятий у выхода из консерватории. К нему подошли два амбала и «настойчиво посоветовали»: если он не хочет, чтобы его девушку изнасиловали у него на глазах пара‑тройка мужиков, то должен заплатить десять тысяч зеленых через три дня.
– У девочки и ее семьи большие долги, а отдавать они не хотят по‑хорошему. Но девочке повезло, у нее богатый парень, он ее спасет, – ерничая, объяснял один из них. – Ведь спасешь?
Андрей, не зная, чего от них ожидать, кивнул. И тут Кира выпорхнула из двери и сбежала по ступенькам к нему навстречу. Амбалы неторопливо развернулись и ушли.
– Кира, кому ты должна денег? – напустился на нее возлюбленный.
– Я? – поразилась Кира. – Никому!
– Вот эти двое, – он ткнул пальцем в направлении удаляющихся парней, – только что подошли ко мне и сказали, что твоя семья должна кому‑то большие деньги, и если я не хочу, чтобы тебя изнасиловали у меня на глазах, то должен отдать им десять штук баксов!
Кира отпрянула от него, собираясь возмутиться, отчитать, и в последний момент сообразила, что это дела Вадима…
Андрей больше с ней не встречался и прерывал любые ее попытки дозвониться и объяснить ему что‑то, и в консерватории он больше не показывался. Через три дня на встречу с теми двумя вместо него пришли охранники его отца и в популярно‑прикладной форме объяснили мальчонкам, что Андрей не имеет никакого отношения к девочке Кире, а если они сунутся еще раз… далее по матерному тексту. Отец Андрея отправил его учиться на год в Европу. Через год он вернулся и, встречаясь с Кирой в коридорах консерватории, старательно делал вид, что ее не знает.
Теперь ей пришлось обратить внимание на происходящее в семье.
Из дома стали пропадать вещи. Сначала деньги, потом мамины драгоценности и шуба, а однажды, вернувшись вечером с работы, родители не обнаружили библиотеки. Огромной, со стеллажами на две стены до самого потолка, собиравшейся еще дедушкой с бабушкой и потом родителями, уникальной библиотеки!
В доме поселились горе и отчаяние. Они даже имели свой запах – сердечных капель, застарелой пыли и подгоревшего кофе.
Папа поменял замки на двери, но через месяц, вернувшись с работы, увидел взломанную дверь, а из квартиры исчез телевизор и рояль Киры. Прекрасный Steinway!
И папа как опомнился! И развил новое направление деятельности – выяснять, как он может обезопасить и спасти семью.
У Владимира Андреевича был близкий друг детства – Роман Георгиевич, майор милиции, работавший, кажется, в уголовном розыске – Кира толком не знала.
Папа с дядей Ромой уехали на дачу на два дня. О чем они там говорили, отец не рассказывал, но вернулся он задумчивым, замкнутым и отмахивался от любых расспросов.
А вечером им позвонили из больницы и сообщили, что к ним доставлен Вадим Белый в тяжелом состоянии.
Вадима так страшно избили, что лицо представляло собой сплошное месиво! Когда мама это увидела, у нее случился сердечный приступ.
Он был должен огромную сумму денег, и в следующий раз его обещали убить. А срока для погашения долга дали три недели.
Владимир Андреевич продал дачу.
Он не мог тогда поступить иначе. Еще не мог. И это стало той роковой чертой, которую они переступили, еще не понимая этого.
Вадим пролежал в больнице три месяца. Мама не отходила от него, выхаживала, умоляла прекратить все это. Он плакал и просил прощения, обещал завязать, вернуться в институт, в семью… и сбежал в день выписки, когда Марина Константиновна пришла его забирать из больницы.
А в январе у отца стали требовать возврата долгов сына уже напрямую, шантажируя красочным описанием того, что сделают с Кирой или мамой в случае отказа платить.
– Мы не имеем к делам Вадима никакого отношения! – жестко отвечал Владимир Андреевич по телефону. – Мы прекратили с ним любые отношения, это чужой нам человек! И его долги нас не касаются!
А через два дня, чтобы отец понял всю серьезность намерений кредиторов, напали на Киру. Прямо у подъезда, когда она возвращалась поздно вечером с занятий, ее схватили сзади, зажав ладонью рот, оттащили в тень. Их было двое, один держал девушку, а другой медленно резал на полоски ее пальто и просил передавать привет отцу.
Открыв дверь и увидев, в каком состоянии находится дочь, Владимир Андреевич заплакал.
Позвонили в милицию, приехали два следователя, долго расспрашивали, составляя протокол, а когда они ушли, отец посадил Киру с мамой напротив себя в кухне и рассказал, о чем тогда на даче они говорили с дядей Ромой.
– Это горе, Володя, – выслушав друга, опечалился Роман Георгиевич. – И беда большая.
Они сидели за столом после бани, которую папа решил не обременять тяжелой беседой, выпивали – тогда он и попросил совета, рассказав о своей беде и о вердикте, вынесенном профессором.
– Тут вот какое дело, Володь, – объяснял дядя Рома. – В каждом казино и игровом доме, хоть в официальном, хоть в подпольном, есть штатные психологи, специалисты, которые вычисляют игроманов и уровень их зависимости. А дальше сплошной криминал. Это четко организованные преступные группы. Они выясняют про такого человека все: чем владеет, доходы, недвижимость, родственники, их материальное состояние, все его привычки, фобии, дела‑связи – абсолютно все. И подсаживают на игру, давая выигрывать по‑крупному. И пока они не выдоят его и всех его родственников до донышка – не отпустят. В этих организациях есть свои юристы, нотариусы, свои люди в паспортных столах и милиции, сидящие на проценте.
– Но какое отношение к делам игрока имеют его родные? – возмутился Владимир Андреевич.
– А такое, что их есть чем шантажировать, – пояснил Роман Георгиевич, – дети, жены, родители, любовницы и друзья автоматически становятся заложниками, как только человек начинает серьезно играть. И никого не волнует, что эти люди ничего никому не должны. Для них – должны, раз вы близкие игрока, и они не соскочат с вас, даже если игрок умрет или в тюрьму сядет: долги никто не отменял. И вот что я тебе скажу, – строго предупредил он, – пока дело не зашло совсем далеко и Вадька не наделал долгов занебесных, спасай семью! У тебя единственный шанс и выход – бежать и прятать своих девочек! Все! Никаких иных вариантов! Меняй фамилию и увози их в другой город. Я помогу всем, чем смогу.
– Но если милиция знает об этих бандах вымогателей, почему их не арестуют? – сопротивлялся и роптал отец.
– Да потому, что доказательной базы нет! – громко возмутился Роман Георгиевич. – Что им предъявишь? Организаторы и главари не при делах, а исполнители отмажутся по закону. Какой шантаж, удивятся они! Человек проиграл, все законно, вот долговые обязательства, заверенные нотариусом. Гражданин обещал отдать долг, деньги, как он объяснил, хранятся дома, в семье, у папы, у мамы, у любовницы, у друга Леши, он лично звонил и сказал родным, что к ним сейчас подъедут люди, которым надо передать нужную сумму. И все вопросы к нему. И все! Привет! А для того чтобы доказать факт шантажа, надо заявление в милицию написать, а чтобы дело уголовное открыть, надо, чтоб тебя шантажировали с огоньком, и не один раз. И при этом придется собственного сына заложить, накатав и на него заяву! А какие оперативные мероприятия? Поставить прослушку, ну, это дело плевое, но не всегда проканывает в суде как доказательство, и надо людей в наблюдение за каждым родственником поставить. А где ты людей возьмешь? Какое начальство завизирует круглосуточное наблюдение по факту шантажа семьи игрока? Да никакое! Да и сам знаешь, в каждом отделении по жирной крысе на прикорме сидит, никто не даст ход этому делу! А вот по факту похищения или нападения, тогда – да, и дело заведут, и расследовать станут. Ты хочешь, Володь, чтобы расследовать начали после того, как твою Кирку похитят и изнасилуют взводом, чтоб доходчивее было, а? – и кивнул утвердительно, увидев выражение отцовского лица. – Вот то‑то же!
– Нам надо уезжать отсюда, – закончив рассказ, решительно заявил отец, – я все спланирую, и Рома поможет.
– А как же Вадим? – заплакала мама.
– Теперь он сам по себе, – жестко отрезал отец.
– Но я не могу уехать, – возразила шокированная Кира, – у меня учеба.
– В других городах тоже есть консерватории, – настаивал папа.
– Таких нет!
– Тебе сегодня было страшно? – повысил голос отец.
– Да, – поежилась от воспоминаний Кира.
– Так это детские забавы по сравнению с тем, что может произойти! Кира, тебя могут похитить и истязать, вымогая у нас деньги, или в бордель продать! Ты это понимаешь?!
Она расплакалась! Она не может, не может бросить консерваторию, уехать куда‑то от Ксении Петровны, от своих занятий!
– А что нам делать с долгом, который от нас требуют? – тихо, сквозь слезы, спросила мама.
– С этим обещал помочь Рома, – ответил Владимир Андреевич. – Я завтра же начну подготовку к нашему отъезду!
Шантажировать их не перестали, но папа дал согласие заплатить и вел переговоры с вымогателями, которые должны были закончиться их арестом, согласованным с начальством Романа Георгиевича. И в эти дни Вадима арестовали за «мошенничество в составе преступной группы».
Следствие велось долго, потому что похищенных путем мошенничества денег следователи не нашли, а фигуранты, арестованные по делу, валили все друг на друга.
Но Вадиму удалось через назначенного адвоката передать отцу записку из следственного изолятора, в которой было всего два предложения: «Я рассчитался с долгами. Вам ничего больше не угрожает».
Но жадность вымогавших не позволила им остановиться – в своих угрозах они зашли слишком далеко, и уже была назначена их встреча с Владимиром Андреевичем. Бандитов взяли в момент передачи денег. Но, как и говорил Роман Георгиевич, это были мелкие сошки, исполнители.
