Текст книги "Любовник из каменного века (СИ)"

Автор книги: Тару Халла

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Глава 4

Глава 4

А в августе погода улучшилась. Каждый день Вера спешила поскорее разделаться со съёмками и обработкой фотографий, чтобы встретиться с Олегом Петровичем. Тот тоже выкраивал час-другой на общение с Верой, но всё остальное время сидел в институте – днём и ночью. Вера поражалась фанатизму, с каким доцент отдавался науке. Кому б другому он так отдавался. Ей, например. На втором свидании она осторожно предложила Олегу Петровичу:

– А давайте доедим эту чудесную пиццу и поедем ко мне? Я покажу вам свою студию.

Олег Петрович дожевал кусок «Маргариты» и пробормотал:

– Ох, это совершенно невозможно. Нет-нет, я не могу. Такому интроверту, как я, пойти в гости – чистое мучение. Стресс на несколько недель.

– Не верю, что дело только в этом. В интровертности.

– Я не готов... – выдавил Олег Петрович. – Вы же знаете мои обстоятельства.

– А если к вам?

– У меня же мама. Болеет.

Вера выбрала тактику мелкого фола. Соблазняла походя и ненавязчиво: опиралась на его руку в транспорте, смотрела жарко в глаза, целовала при встрече и расставании, прижимаясь максимально недвусмысленно. Олег Петрович плыл, но на экстремальное сближение не соглашался. Конечно, если он дожил до тридцати лет девственником, то так просто не дастся.

Однажды Вера похвасталась:

– Я наконец собрала тысячу евро, – она похлопала по своему рюкзачку, где лежал бумажник и загранпаспорт. – Некоторые клиенты наличкой расплачиваются, много неучтёнки. Завтра отнесу деньги в банк и выкуплю забронированные билеты. Полечу лоукостом через Осло, так дешевле.

Олег Петрович вздохнул как-то порывисто, словно у него кольнуло в сердце, и сказал:

– Что ж, пришла пора действовать, да?

– Да! – расплылась Вера. – Через неделю я стану самым знаменитым фотографом в мире! Вы будете мной гордиться! На церемонии вручения нобелевки я упомяну вас в благодарственной речи и, конечно, подарю фотоальбом. С автографом!

– Буду счастлив. Кстати... то предложение ещё в силе?

Вера обмерла. Она сразу догадалась, о чём речь. Перегнулась через стол, заглядывая в смущённое лицо:

– Олежек Петрович! Милый! Я вам тоже нравлюсь, да?

– Диктуйте адрес. Я приеду вечером.

Ох, как мнообещающе это прозвучало!

***

Вера впервые за лето отскрёбла комнату до блеска. Собрала и вынесла пустые коробочки из-под конфет, суши и китайской лапши, убрала разбросанные платья и бельё. Сдвинула к одной стене стойки с отражателями, у другой стены положила на пол матрас. На раскладушке-то неудобно будет, Олег Петрович крупный. Застелила матрас новым икеевским бельём, гладким и прохладным – не пожалела полторы тысячи рублей для создания постельного уюта. Сверху бросила белую оленью шкуру на малиновом подкладе, получилось по-скандинавски стильно.

Под подушку засунула упаковку презервативов: если у Олега Петровича это первый раз, вряд ли он позаботится. Наверное, так волнуется, что имя своё забыл. Вера хихикнула, вспомнив свой первый раз. Также она купила бутылку вина – не самого дешёвого, но со скидкой. Купила винограда, спелых персиков и, на всякий случай, говяжьих сарделек. У Олега Петровича здоровый аппетит. Если он и трахается, как ест...

Он пришёл, когда стемнело. Сгорбившись, шастнул по коридору в комнату, словно боялся, что его увидят. В мастерской он огляделся, увидел ложе страсти, вино и фрукты на подносе и нервно затрещал пальцами.

Вера сказала:

– Вы самый интересный, талантливый и увлечённый человек, которого я встречала. Вы понравились мне с первой встречи, но это ни к чему не обязывает. Мы можем прекрасно провести вечер и лечь спать как брат с сестрой.

– У меня нет сестры.

– Оу... ну, как брат с братом. У вас есть брат?

– Если позволите, я схожу в ванную комнату.

– Конечно-конечно. Я вам покажу, чтоб вы не заблудились.

– Надеюсь, вы не возражаете, если я надену свою любимую пижаму? Мне так будет комфортнее.

У Веры защемило в груди. Бедный Олег Петрович. Нервничает, наверное, до потери пульса. Для учёного сухаря, интроверта и закоренелого девственника прийти в гости к женщине, должно быть, чрезвычайное жизненное событие.

Пока Олег Петрович отсутствовал, Вера уселась на постель и отщипнула виноградинку. Слабый вечерний свет проникал сквозь жалюзи и расчерчивал комнату полосами. За окном шумели машины, доносились обрывки смеха и разговоров.

Когда Вера устала ждать и начала волноваться, в комнату вошёл Олег Петрович. На нём была голубая фланелевая пижама, застёгнутая под горло. Длинные рукава ниспадали до костяшек, широкие штаны скрывали форму ног. На носу поблёскивали очки с треснутым стеклом. Вера обняла Олега Петровича, согревая своим теплом, вливая в него решимость. Потом осторожно сняла очки и поцеловала растерянное лицо. Коснулась поджатых губ.

– Какой вы удивительный, Олег Петрович, совершенно не такой как все, – шепнула Вера и потрогала за фланелевые яйца. – Снимете штаны?

– Нет.

Абсолютно чокнутый профессор. Эталонный образец.

– Ладно, – не стала спорить Вера.

Она увлекла Олега Петровича на шкуру. Олег Петрович вздрагивал и даже постанывал, но выставлял перед собой растопыренные пальцы, как противотанковые ежи. Это мешало его ощупывать. О том, чтобы снять или хотя бы расстегнуть пижаму, не было и речи. Тогда Вера разделась первой и заметила, что Олег Петрович не отрывает от неё глаз. Наверное, впервые в жизни увидел грудь. Вера легонько покачала ею из стороны в сторону, наслаждаясь производимым эффектом. На щеках доцента выступили алые пятна, он выглядел как мужчина на грани оргазма.

– А вы раздеться не хотите? Тут жарко, да и неудобно в пижаме.

– Нет.

– А... как?

Олег Петрович скупо приоткрыл разрез на штанах и выпустил на волю головку. Фантастический вид открылся Вере. Гладкая, глянцевая, влажно поблёскивающая головка покорила её с первого взгляда. Судя по её размерам, всё остальное тоже было в порядке. Зачем он скрывает такое сокровище? Стесняется? Боится её испугать? Не в силах отказать себе в удовольствии, Вера взялась за головку двумя пальцами и пощекотала под уздечкой. Из Олега Петровича вырвался хриплый рык, и Вера поняла, что он на пределе.

Пьяная от желания, она попробовала стащить пижаму. Хочется же и тело мужское потрогать. Хотя бы увидеть! Но Олег Петрович намертво вцепился в штаны и курточку, словно головка – это единственное, что он мог предложить миру. Может, у него тело уродливое? Может, запущенный сколиоз, пупочная грыжа или третий сосок на груди?

– Не снимете?

– Нет.

– Ладно.

Если ему так легче, то пускай. В свой первый раз Вера тоже приспустила только трусики, а шлем, пуховик и лыжи снимать не стала. И это при всей её любви к красавчику инструктору.

У девственников много комплексов. Это потом они раскрепощаются.

Вера откинулась на оленью шкуру и раздвинула коленки. Если Олег Петрович не хочет раздеваться, чтобы получить свою порцию ласк, пусть все ласки достанутся ей одной. Олег Петрович посмотрел на неё, застонал в голос и накрыл своим большим неуклюжим телом.

Вера всхлипнула, обняла его ногами и впилась пальцами в оленью шерсть. Чувствуя, как перед ней открываются ворота рая, Вера воспарила. И над ней запели ангелы, и пели так долго и сладко, как никогда в жизни.

Потом они пили вино и ели персики, пачкая липким соком Верину грудь и пижаму Олега Петровича. Он так её и не снял. Вера спросила:

– Но как же вы в одежде? Вы хоть кончили?

– Кончил, спасибо за беспокойство.

Вера улыбнулась. Какой он милый!

Вино ударило в голову, хотелось дурачиться и трахаться дальше. Персики быстро кончились, виноград тоже.

– А хотите сарделек? У меня есть вкусные сардельки!

– Хочу, спасибо, – не стал ломаться Олег Петрович.

Бедный доцент, как он живёт на свою мизерную зарплату? Надо будет подарить ему немного денег, когда фотографии каменного века разлетятся по всему миру. Пусть двигает науку, он способный.

Съев сардельки, Олег Петрович засобирался домой. Как Вера ни ластилась, Олег Петрович не остался. «У мамы давление сегодня скачет, и сахар, и гормоны щитовидной железы...» – сказал он, и Вера его отпустила. Спросила у двери:

– До завтра?

– До завтра.

– Вы хоть немного меня любите? – Вера шутливо подбоченилась, выставляя вперёд красивую грудь в разрезе халатика.

Больше на ней ничего не было. Олег Петрович скользнул взглядом по обнажённым участкам тела, сглотнул и сказал, медленно подбирая слова:

– Вы знаете, в моей жизни есть только одна любовь, одна страсть и одно наваждение.

– Археология?

– Верно.

– И всё? И больше ничего?

– Долгое время я думал, что да... – туманно ответил Олег Петрович и ушёл.

***

Стоя в кассе банка, Вера обнаружила, что в рюкзаке нет кошелька и паспорта. Она извинилась перед кассиршей и вытряхнула содержимое на стойку у окошка. Ключи, телефон, зонтик, маленькая фотокамера, пухлый ежедневник, кружевная подвязка алого цвета, конфетки «Рондо», тампакс, сырная булочка в полиэтилене, пилюли от поноса...

Когда успели вытащить? Где? Она ничего не почувствовала! А ведь Антон предупреждал, что нужно следить за рюкзаком в метро и маршрутках. Воришек много, а молния на виду. Дёргай за собачку – и бери, что хочешь, особенно если клиент мыслями и чувствами в райских кущах.

Всё теперь! Пока восстановишь паспорт, пока получишь финскую визу – недели две-три точно пройдёт. И это если везде по срочному тарифу. А денег-то на срочный тариф нет. Гадство! Чтоб тебе эти деньги поперёк горла встали! Чтоб тебя поймали и посадили на двадцать лет за растоптанные мечты!

В кармане нашлась мелочь, и Вера вернулась на родной Васильевский остров. В студию не пошла, отправилась прямиком в Институт истории за утешением и поддержкой. Тёплые мужские объятия сейчас не помешают. Позвонила с проходной в кабинет Олега Петровича, тот ранняя пташка, наверняка уже работает, но гудки пищали, пищали, пищали... Набрала кафедру. Секретарша спросила:

– Вы к кому?

– К доценту Рудову. Выпишите пропуск, пожалуйста, а то он трубку не берёт.

– Разумеется, не берёт. Он на раскопках.

– Где?!

– В Норвегии, кажется. Так-то он мне не докладывает. Девушка, звоните в сентябре, вернётся ваш доцент Рудов.

Вера сползла по стеночке на пол. Хотелось что-то сказать, но кроме «гыр-гыр» из горла ничего не шло. Выдавила:

– Но как же так-то? Он же вчера вечером... Кто он вообще такой?

– В смысле? Доцент Рудов он! Пишет докторскую по наскальной живописи – древние петроглифы, что-то в этом роде. Вы же сами такого хотели!

Хотела, ещё как хотела. Петроглифы-вероглифы. Археология – моя единственная страсть.

– А он ничего не просил мне передать?

– Он просил передать пиджак и очки профессору Петрищеву, когда тот вылезет из своего могильника в Карелии. Уж не знаю, где Олег Петрович раздобыл этот древний петрищевский пиджак. Бросают вещи где попало, такие рассеянные... А Вере Сидоренко он ничего не просил передать, – она замолкла, потом спросила с сочувствием: – А он обещал, да?

– Нет, – Вера чуть не плакала, – он мне ничего не обещал. А не подскажете адрес, где живёт его мама? Хочу навестить больную старушку.

– Так в Нью-Йорке она живёт, работает в Музее естественной истории. А кто вам сказал, что она старушка? Я её видела, когда она к нам приезжала, – холёная дамочка. Не хуже Олега Петровича, а он у нас первый красавчик в институте.

Кто первый красавчик? Робкий закомплексованный увалень?

Вера вышла на крыльцо. На ступеньках сидела девочка в странном коричневом платье и белых гольфах. На голове у неё покачивались банты. Девочка курила сигарету, пуская дым ноздрями. Вера упала на ступеньку рядом ней:

– Есть закурить?

– На, – девочка протянула пачку дешёвых сигарет.

Вера прикурила и затянулась во все лёгкие. В горле с непривычки запершило, она закашлялась. Из глаз потекли слёзы, но Вера их не утирала. Девочка спросила:

– Ты чего?

– Да ерунда. Влюбилась в парня, а он меня обокрал. Деньги там, загранпаспорт...

– Знакомая история, – девчонка цинично усмехнулась уголком рта. – Козлы они все! На выпускном один объяснялся в любви, а потом я проснулась голая в чужой квартире.

Вера догадалась, что на ней за платье – школьная форма.

– Ты что, после выпускного ещё дома не была?

– Почему? Была... нечасто...

Что творится в этом мире?

Сигарета дарила облегчение. Да, её предали, обокрали, плюнули в душу, но хорошо смеётся тот, кто смеётся последним. По дороге проехала поливальная машина, и Вера посмотрела на противоположную сторону улицы. Там у магазина «Оптика» стоял рекламный стенд. На нём белозубо скалился брюнет с неправдоподобно голубыми эмалевыми глазами, а снизу было написано: «Цветные контактные линзы. Линзы на Хэллоуин. Крейзи линзы».

Линзы.

Вера заплакала.

***

Антон впустил Веру в квартиру с таким видом, словно не удивился её визиту. В прихожую выплыла девочка с розовой чёлкой, которая закрывала лицо на три четверти, и с колечком в носу. Антон её представил:

– Это моя Фрея.

– Как скандинавская богиня?

– Да.

– Здравствуй, Фрея, – сказала Вера. – У тебя стильная причёска. Антон, можно с тобой поговорить?

Антон кивнул и пригласил на кухню. Там вкусно пахло жареной картошкой и грибами, а столешницы сияли первозданной чистотой. На подоконнике цвела знакомая вонючая герань.

Вера врать не хотела, но и выкладывать всю правду ей было стыдно. Да и не поверил бы Антон в портал и путешествия во времени. Поэтому Вера вкратце рассказала о знакомстве с мужчиной, который после ночи любви обчистил её рюкзак. Деньги, документы.

– Тьфу, напугала! – Антон расслабился. – Я думал, что-то серьёзное случилось, раз ты пришла. А то ведь ни слуху ни духу уже два месяца.

– Ты же меня бросил.

– После того, как ты мне изменила! И не бросил, а посадил на самолёт. Не искажай реальность, из-за этого все твои проблемы.

– Прости.

– Ладно, проехали. Да и не подходила ты мне, это верно. Безответственная, недисциплинированная, легкомысленная. Ставлю тысячу, ты с тем норвегом назло мне замутила.

– Ты выиграл. Но у меня нет тысячи. У меня семнадцать рублей мелочью и жетон на метро.

– Гыы, ты такая предсказуемая, Верочка! Ладно, будешь должна. Я так понимаю, ты за деньгами пришла? Пять штук хватит?

– Мне сто тысяч надо.

Антон уставился на неё тяжёлым взглядом:

– Сдаётся мне, ты чего-то недоговариваешь. Куда ты вляпалась?

Вера сжала зубы, чтобы снова не заплакать. Нервы совсем сдали. Они сидели за кухонным столом, друг напротив друга, как в старые добрые времена. Оба молчали. Где-то в комнате Фрея запела тоненьким голосом: «Всё для тебя – рассветы и туманы, для тебя – моря и океаны...» Через пять минут напряжённого молчания Антон вздохнул и сказал:

– Ладно, убедила. Дам я тебе денег. Пятьдесят штук.

В этот момент Вера вспомнила, почему когда-то в него влюбилась, и на секунду позавидовала Фрее.

– Спасибо, Антон. Я постараюсь оправдать твоё доверие. И это... ты не толстый и не жадный. Это я идиотка...

***

Маленький семьсот семнадцатый Боинг сделал эффектный полукруг над скалистым побережьем и вышел на глиссаду. Вера прижалась носом к иллюминатору, разглядывая осеннюю тундру. Жёлто-красно-коричневый ковёр обрывался у кромки свинцового моря, где одинокий туристический пароходик прыгал с волны на волну. Сезон заканчивается. Сентябрь. Через неделю может выпасть снег.

Олафсон встретил Веру в зале прилёта, напоминавшем захудалый сувенирный магазинчик. Они обнялись среди магнитиков, песцовых шапок и ветвистых оленьих рогов.

– Как я рад, что ты нашла меня на фейсбуке! – сказал Олафсон. – Ты моя самая желанная гостья! Я отвезу тебя к себе домой, никаких гостиниц. Солнечная активность низкая, портал спит. У нас будет время поговорить.

Профессорский дом стоял на горе, чьи очертания казались смутно знакомыми. Они закутались в одеяла и вышли на веранду с величественным видом на море. От красоты захватывало дух и вышибало слёзы. Что-то колыхнулось в памяти Веры, и она спросила:

– А тут рядом нет водопада? Такой большой, наполняет каменную ямку, а потом сбегает в трещину.

– Есть! – обрадовался Олафсон. Он принёс дымящиеся лоточки со шведскими фрикадельками и бутылку без этикетки, в которой плескалось что-то молочно-оранжевое. – Это морошковое вино, моя гордость! А водопад называется «Чаша вечной любви». Есть легенда, что если искупаться там с возлюбленным, то любовь продлится всю жизнь. Но это враньё, я с двумя жёнами проверял – не работает. У нас тут много дурацких легенд, главное, туристы верят. Вон дорожку протоптали, романтики.

Он разлил вино и поднял пузатый бокал:

– Скол! Вздрогнем, как говорят русские!

Вера выпила и вздрогнула. Проскулила сквозь удушье:

– Сколько градусов твоё вино?

– Шестьдесят, – довольно ответил Олафсон. – Нотка спелой морошки придаёт вину благородный аромат и бархатистость.

Солнце быстро падало за горизонт, а Вера всё рассказывала свою трагическую историю. И если с Олегом Петровичем это был скорее юмористический рассказ – кокетство, паясничанье и флирт, то с Олафсоном это была исповедь о том, как она дважды влюбилась в одного человека, а тот дважды её обманул. Вера не скрыла ничего, вывернула душу наизнанку.

– А я ведь его помню. Долговязый такой мальчишка, чёрненький. Олег Рудов. Лет десять назад, когда я ещё работал, он впервые приехал к нам на практику. Я сам показал ему Гростайн. Я был одержим загадкой этого камня, всем его показывал, старался заинтересовать...

– Вы знаете Олега?!

– Знал, да. Талантливый был студент. Умный, любознательный, трудолюбивый. По вечерам все расходились, а он сидел около Гростайна, срисовывал письмена, проводил опыты во время северных сияний. Оно же там мигает всё – и на небе, и на земле... Я ему сэндвичи с лососем носил из дома, подкармливал русского практиканта. И, конечно, выдал ему запасной ключ от музейного корпуса. Вообще-то у нас не принято бросать студентов у Гростайна без присмотра: мало ли, повредят чего, за молодёжью следить надо, но Олегу я доверял. Он уже тогда начал писать работу о происхождении петроглифов.

– Сейчас он пишет докторскую диссертацию.

– Значит, десять лет работает над темой. Это приличный срок. Учитывая, что он имеет прямой доступ к создателям этих рисунков, думаю, мир скоро услышит о новом открытии. Кто знает, что он накопал за столько лет? Кто и зачем вырезает петроглифы? Что такое Гростайн? Кто и почему имеет привилегию им пользоваться? Как живут древние люди, во что верят, чем занимаются? Всё это представляет огромный интерес для науки.

Олафсон налил морошкового самогона в бокалы:

– Счастливый человек этот Олег Рудов. Меня Гростайн отверг, буквально сломал мне жизнь, а ему открылся.

– Благодаря мне! Это я написала его имя на портале!

– Да, пять тысяч лет назад ты написала ваши имена, и все эти годы портал вас ждал. А десять лет назад Олег приехал в музей, коснулся камня, и случилось чудо. И он никому ничего не сказал...

– Потому что он эгоист и хочет заграбастать все деньги и славу! Ни с кем не хочет делиться – ни с вами, ни со мной, ни с учёным сообществом! Он понял, что может путешествовать во времени, и тайно начал раскопки. Пишет научный труд, готовит сенсацию. Какое необузданное тщеславие, какая алчность!

Олафсон захихикал:

– И это говоришь ты? Да вы друг друга стоите! И не алчный он, а обычный. Ты плохо знаешь учёных. Я бы на его месте поступил точно так же: задурил бы тебе голову, сжёг флешку, украл паспорт. А если бы ты продолжала мне мешать, то и придушил бы где-нибудь в прошлом. Кто тебя там найдёт? Идеальное преступление – спрятать труп в каменном веке.

Вера обиделась:

– Почему бы не поговорить со мной честно? Я бы согласилась поделиться с ним славой.

– Вера, Вера... Он десять лет вёл там кропотливые изыскания, изучал среду, наблюдал за аборигенами. И вдруг какая-то девчонка с фотоаппаратом врывается в его мир и предлагает делиться! Ну уж нет! Чужака надо выкинуть, а портал замуровать или поставить там хитрую ловушку, – Олафсон ехидно засмеялся.

Холодный ветер трепал его седые космы, а щёки от вина раскраснелись. Фьорд накрыло облаком тумана, и Вера поёжилась:

– Всё равно мог бы поговорить. Я же влюбилась в него, и он об этом знает. Разве б я вела себя так глупо, если б не влюбилась?

– А ты уверена, что нравишься ему? Если нет, то плевать ему на твою любовь, сама понимаешь.

Ночью Вера слушала завывание ветра и вспоминала события прошедшего лета. Допустим, Олафсон прав. Юный честолюбивый Олег Рудов приезжает в норвежский музей на практику и обнаруживает, что может перемещаться в прошлое, – единственный из всех, кто когда-либо прикасался к Гростайну. Рудов смекает, что это бесценный шанс изучить неолит методом полного погружения и написать труд, который станет бестселлером на все времена. И он не упускает этот шанс. Через десять лет, когда его диссертация практически готова, а он окончательно привык считать себя избранным, из камня вдруг вываливается свадебный фотограф Вера Сидоренко. И все мечты доцента, все его планы, надежды и карьерные устремления рушатся в прах. И за меньшее зло убивали, тут Олафсон прав.

Но больше всего Веру занимал вопрос о чувствах доцента Рудова. Да, у них был секс, и оба раза он вроде бы получил удовольствие, но это ведь ни о чём не говорит. Вдруг он спал с ней только для того, чтобы потом потом сжечь рубашку и украсть паспорт? Вдруг он вообще её не хотел? Её круглую попку, коленки и нежную грудь. Вдруг он притворялся, что хочет её? Какой стыд, какое разочарование... Вера задремала и проснулась от того, что Олафсон тряс её за плечо:

– Вера, началось северное сияние. Интенсивность – пять баллов. Пора.