Текст книги "Наказание и преступление. Люстрация судей по-Харьковски"

Автор книги: Тарас Покровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

Ну ты бля, внатуре дурак разводя руки в стороны, протяжно выговорил коренастый. Но смотри, мы тебя предупреждали, а ты сам выбрал свою кривую дорожку, резюмировал он откладывая противогаз в сторону.

Эх, глупо Паша, добавил свои пять копеек добрый опер, не разумно и не дальновидно ты поступаешь.

После этого все опера вышли из кабинета вероятно для совещания, оставив только одного, чтобы тот следил за порядком среди оставшихся подозреваемых. Иван до этого момента так и оставался стоять на прежнем месте, расставив ноги и наблюдая за работой оперативно-дознавательной группы. Взглянув на него у Кули отметилась странность на основе возникшего вопроса, а почему не пытали Ивана? Почему ему поверили с первого слова? Куля то точно знал, что тот врет, и по его виду было ясно, что расколоть его, заставить сказать правду, не составило бы никакой сложности, даже до курящего слоника очередь не дошла бы. Глядя на него в тот момент, по каким-то сложнообъяснимым причинам, Куля и к нему не испытывал ни злости, ни ненависти. Скорее его жалкий вид, трясущегося то ли от страха, то ли от перенапряжения, а вероятнее всего и от того, и от того, с приличной лужей пота у ног, стекающего с подбородка на пол, он вызывал жалость. Куля еще не знал почему он, человек, который по идее должен был быть ему, Куле, как минимум благодарен по жизни, поступает так зловеще предательски. Пытки прекратились уже к середине ночи, и от этого в кабинете сейчас было непривычно тихо.

Ваня, ты что творишь? низким и охрипшим от перегрузок голосом спокойно произнес Куля, нарушая давящую тишину.

Не надо разговаривать, больше просящим, чем приказным тоном проговорил молодой оперок. Это было сказано так, что было понятно, за пару сказанных слов ничего страшного не произойдет, но Иван продолжал стоять молча, опустив голову. Куля не сводил с него своего взгляда в упор, и в какой-то момент тот на секунду все-таки поднял голову, бросив ответный взгляд, но тут же опустил глаза обратно в пол. В этом взгляде сейчас можно было увидеть только страх и ничего более живого. Сразу стало ясно, что в данную минуту он ничего не скажет, но Куле стало понятно и без его слов, что мотивом его безумных действий является не что иное, как именно этот панический страх. Иван был сильно напуган. Зная его и размышляя над этим вопросом, Куля понимал, что на такой шаг в одиночку Иван не пошел бы никогда. То есть однозначно он выполнял чье-то или поручение, или распоряжение, кто-то за ним стоял Так у Кули в голове возникло три вопроса, на которые у него появился интерес ответить: Почему Ивана не пытали? Кто за ним стоит? И есть ли связь между этими двумя вопросами?

Пока Куля пытался таким образом разложить свой пасьянс, опера похоже свой уже разложили, вломившись всей своей компанией обратно в кабинет. Куля напрягся в ожидании дальнейшей своей участи, ведь не исключено было, что процесс дознания с пристрастием продолжится, так как вопросы к нему по всему еще остались. Но не смотря на позднее время оперативники похоже имели другие планы на ближайшее время. По их суетливому настроению было заметно, что они не расслабились, как обычно делают люди, закончив свой тяжелый рабочий день, и в срочном порядке собираются приступить к решению другой какой-то задачи.

Постращав еще немного Кулю легкими угрозами и тяжелыми напутствиями, которых за последние три часа он наслушался по самые брови, его одного перевели в соседний кабинет. Поняв, что его роль в новых ментовских заботах по всей видимости на сегодня отыграна, Куля начал потихоньку расслабляться и оттаивать. Его одного без Ивана, сняв наручники оставили в покое в компании с тем самым "добрым" опером в качестве надзирателя. Куля сидел на старом раздолбаном диване, потирая отекшие и надавленные наручниками до крови запястья рук, а опер за столом, лениво раскладывая на компьютере пасьянс "косынка", неизвестно чем движимый, начал неожиданно дружеско-примирительную беседу:

Паша, ты зла на нас не держи, сам понимаешь, работа такая

Он говорил в этом плане еще что-то, но Куля его не слышал. Такой неожиданный разворот обескуражил его, а внезапно нахлынувшая волна эмоций на фоне возникновения чувства, когда становиться безумно жаль самого себя, резко сдавило грудь, от чего перехватило дыхание, запершило в горле, и вот-вот могла показаться первая слеза. Плакать, тем более здесь и сейчас, вообще не входило в планы Кули, поэтому он сосредоточился на отвлеченной теме и занялся восстановлением дыхания.

Да все нормально, я понимаю и не сержусь таким сухим был его ответ "доброму" оперу, выжатый на вот-вот мокрых глазах.

Не успел еще Куля как следует насладиться отдыхом на диване, как его опять куда-то дернули. Через минуту выяснилось, что их с Иваном сейчас повезут в городской изолятор временного содержания (ИВС), а еще через минуту его грузили в машину, где уже сидел Ваня с отрешенным, но уже с более спокойным видом. Стало понятно, что так его и не пытали. Странное получилось дело, если его не пытали, значит ему поверили, в то время как с Кулей было наоборот: и пытали, и не верили. "От чего вдруг Ивану такие преференции?" размышлял Куля. "На этот вопрос ответ может быть только один деньги. Получалась какая-то ерунда, украсть, чтоб потом отдать все ментам? Где здравый смысл? Да еще и меня приплел Зачем? И что тогда менты хотели от него, если Иван им и так все отдал?.. Стоп А если он не все им отдал, а скажем половину от украденного, а про другую сказал, что у меня?.." При таких раскладах кое-что выглядело логично. Но всеравно никак не укладывалось в голове то, что Иван свелся на эту авантюру из-за денег, и тем более всего от какой-то части пропавших четырехсот тысяч гривен. Не та это была цифра, которая могла бы послужить мотивом для такого чудовищного предательства, тем более, что сценарий был явно не Ивана, а значит был как минимум еще один, кто однозначно был в деле и в доле. "Что-то не сходилось в этой версии, где-то логика терялась", думал Куля, пока их уже под утро определили по разным камерам в ИВС. После считай трех ночей без сна на маленькой узкой дощечке в погребном холоде и сырости, нара с тонким матрасом показалась царским ложем, и только откинув голову на казенную подушку Куля был уже не в состоянии что-либо думать и погрузился в тяжелый сон.

А уже через пару часов его разбудили сокамерники для прохождения утреннего обхода, переклички, шмона и т.д. С этого дня началась его уже официальная жизнь за решеткой, потому что предыдущие три дня и три ночи его держали в застенках неофициально и незаконно, но на всякий случай у ментов на этот счет были две Кулины расписочки подтверждающие, что он якобы два дня подряд был отпущен органами на ночлег домой, а по утру возвращался для проведения следственных действий, якобы по личному обязательству и согласию. С наступлением этого дня, предыдущая жизнь, где он был добропорядочным гражданином внезапно оборвалась. Там где он был счастливым человеком, отцом, мужем, сыном другом, где он был волен делать то, что он желает, и когда он этого пожелает, где не нужно быть постоянно в состоянии повышенного внимания не только к себе и к окружающим, но и к тому, что происходит в коридоре за закрытой дверью критически ограниченного помещения, в котором приходиться жить долгие, долгие годы, там его уже не было С наступлением этого дня Куля стал зэком с соответствующим к нему отношением всего мира. С этого дня у него очень скоро и очень сильно произойдет переоценка всех ценностей, и многие слова, такие например как свобода, справедливость, будут восприниматься совершенно по-другому, а самой дорогой пищей, как средством для выживания, будет не кусок хлеба, а луч надежды. В этот день Куля пока еще не догадывался о том уровне кривизны зеркал тех суровых реалий, специфики той СИСТЕМЫ, которая закусила его, и поэтому даже не будучи еще сведущим юристом, но понимая, что на показаниях одного участника преступления нельзя делать серьезных, окончательных выводов, хотя бы потому, что ему нет веры, так как это лицо заинтересованно скинуть с себя ответственность, был уверен, что его скоро отпустят, тем более, что выбить у него ложное признание вчера у СИСТЕМЫ не получилось.

Уже другой адвокат, которому Куля поверил чуть больше чем первому, объяснил, что решение о мере пресечения, об аресте решает суд через три дня, и без денег он однозначно решит этот вопрос не в его пользу. Не приняв окончательного решения через эти три дня, суд перенес срок этого решения еще на семь суток. Некоторое первое время пребывая в ИВСе, Кулю обуревало возмущение: за что платить деньги? Одно дело если он действительно был в чем-то виновен, но другое, как сейчас: взяли в оборот первого попавшегося Буратино всего с пятью золотыми, и подвешивают теперь за ноги вниз головой, вытрушивают.

На десятый день задержания, куда суд процессуально был вынужден все-таки принять какое-то решение о Кулиной мере пресечения он, как и прогнозировал адвокат, решил дать обоим подозреваемым арест на два месяца. Это решение можно было обжаловать в апелляционном суде, но того, что Куле казалось очевидным и по закону, и по жизни, не произошло и здесь. Более того, не произошло этого даже и за относительно крупную сумму денег, которую вступаясь за Кулю, предоставил один хороший человек. Сорок тысяч долларов вернули из апелляции, оставив решение первой инстанции о применении ареста в силе.

Куля был в шоке Да как же так?! Получалось, что его садят в тюрьму только за то, что у него есть что забрать, причем делают это ломая все: планы, бизнес, жизнь Адвокаты разводили руками и многообещающе пророчили положительное решение вопроса позже, но с условием наличия суммы для беседы с судьей уже побольше, чем было заявлено сейчас, и никого уже не интересовало, есть ли на нем вина или нет.

Позже, когда Куля устал менять адвокатов, изучил самостоятельно полностью уголовный и уголовно-процессуальный кодекс, и основательно разобрался в той части юриспруденции, которая касалась его дела и его жизни, он понял насколько в этой Украинской СИСТЕМЕ правосудия искажена роль этих адвокатов, и что характерно не их в этом была вина. Проявлять профессионализм, демонстрировать знания, и вообще вести себя независимо, как принято в теории, или как показывают это в американском кино, в украинской действительности адвокатами было не принято. Какой смысл им был напрягаться, умничать, лезть из кожи вон, противопоставляя себя прокурору, ссылаясь на те или иные статьи того или иного кодекса, или даже Конституции, если никто вокруг этими законами не пользовался, ни судьи, ни прокуроры, ни следователи. Вернее пользовались, но только тогда и только в том объеме, который был нужен им, СИСТЕМЕ, для вынесения нужного им же решения. Ни о каком принципе состязательности сторон перед судом речи не было в Украинском правосудии и близко. В такой ситуации со временем сила адвоката, как защитника интересов обвиняемого, атрофировалась, а вместе с ней автоматически атрофировался и уровень их профессионализма, как неизбежно атрофируются мышцы ног у человека, не использующего их по назначению, и передвигающегося на инвалидной коляске.

Тогда, на заседании районного городского суда, когда решалась Кулина мера пресечения, и когда он ничего не соображая, стоял там как натуральный профан и только кивал головой, он хорошо запомнил само судебное заседание в том смысле, что кто говорил, в том числе и речь своего защитника. Гораздо позже, уже хорошо разбираясь в таких вопросах, когда он решил самостоятельно оспорить свой арест в Европейском суде во Франции в Страсбурге, изучив материалы дела тех лет, касающиеся его меры пресечения, Куля ужаснулся вопиющему судебному беспределу, и безразличной, дилетантской реакции на это все своего тогдашнего, вроде бы толкового, адвоката. Ровным счетом ничего из того, что можно было говорить адвокату в той ситуации, и что нужно было, он ничего не сказал. По сути его тогдашняя речь была обыкновенной бутафорией, за которую ему ничего не мешало просить в оплату его услуг две тысячи долларов.

Кроме того, что в соответствии с тогда действующим УПК Украины в редакции 1960г. Кулю вообще не имели права задерживать, так как в силу ст. 106 УПК "Задержание органом дознания подозреваемого в совершении преступления" на основании показаний подельника по делу Ташкова Ивана Кулю имели право только подозревать в совершении преступления, но задерживать на этом основании можно было лишь в том случае, если:

1)подозреваемое лицо покушалось на побег;

2)когда оно не имеет постоянного места жительства;

3)когда не установлена личность подозреваемого.

Естественно, что ничего подобного из этих трех пунктов применить Куле было невозможно, так как в соответствии со ст. 148 УПК он не приобретал проездных документов, не распродавал имущества, не увольнялся внезапно с работы, не был увлечен в угрозах, подкупе, уговорах свидетелей, в попытках хищения, уничтожения, фальсификации вещественных доказательств и документов.

Дальше больше Действующий тогда УПК содержал исчерпывающий перечень оснований к задержанию подозреваемого в совершении преступления:

1)когда это лицо застигнуто при совершении преступления;

2)когда очевидцы, в том числе и потерпевшие, прямо укажут на данное лицо, как на совершившее преступление;

3)когда на подозреваемом или его одежде, при нем или в его жилище будут обнаружены явные следы преступления.

При этом, в этой статье четко определено, что нельзя рассматривать как указание очевидца сообщение лица, которое было соучастником преступления, в данном случае сообщение Ташкова. Такое указание относится к "иным данным", дающим основание только подозревать лицо, в данном случае Кулю, в соучастии.

Таким образом, даже теоретически задержав Кулю в качестве подозреваемого на 72 часа на основании наличия таких "иных данных", как показания Ивана против Кули, по их истечению, орган дознания в силу той же ст. 106 УПК, обязан был освободить задержанного Кулю, так как никаким образом за это время не подтвердилось допущенное подозрение. К слову, оно не подтвердилось никогда, потому что не могло подтвердиться в принципе.

Но к Кулиному шокирующему изумлению все вышеописанные процессуальные действия дознания в его случае так и остались только теорией, взятой из умной, важной книги "Уголовно-процесуальный Кодекс Украины". На практике все было проще и прозрачнее: дознаватели не потрудились даже применить к задержанию Кули более-менее подходящее основание для этого показания Ивана. Его задержали составив при этом протокол, в котором в качестве оснований задержания был обозначен тупо третий пункт из трех существующих "Когда на подозреваемом или его одежде, при нем или в его жилище будут обнаружены явные следы преступления" (том 2, лист дела 202). О каких следах преступления на Куле или на его одежде шла речь, оставалось только гадать. Или какие следы преступления были обнаружены при нем или где-нибудь в расположении его движимого и недвижимого имущества осталось также пищей для фантазий. Почему об этом молчал тогда адвокат не понятно. В силу той же ст. 106 УПК, это процессуальное действие дознавателя могло быть обжаловано в суде, но этот протокол никто почему-то не обжаловал Куля с тех времен ото всех своих многочисленных и разных по всем категориям адвокатов наслышался одинаковой универсальной фразы: "Эта статья у нас просто так не работает".

По истечению трех суток задержания Кули на основании решения дознавателя, появился следующий процессуальный документ: "Представление об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу", которое было предоставлено следственны отделом МВД в суд, где следователь ходатайствует перед судом об аресте Кули. В этом документе, не смотря на то, что против Кули во всем этом деле было только сообщение подельника Ташкова, ничего об этих показаниях тоже не было. Здесь уже шла убедительная, не вызывающая никаких сомнений речь о том, что Куля и Ташков совершили хищение денежных средств из сейфа общества, а доказывается виновность Кули следующими доказательствами:

фактом обращения в органы милиции начальника службы безопасности кредитного общества о пропаже денег из сейфа;

актом документальной ревизии финансово-хозяйственной деятельности, подтверждающим, что деньги действительно пропали;

актом осмотра места происшествия кредитного обществаи самое вопиющее произволом, было сообщение следователя в качестве доказательств вины Кули показание кассира, которые она никогда на самом деле не сообщала, о том, что ключ от сейфа, откуда пропали деньги, был, якобы, как у Ташкова, так и у Кули.

Эти доказательства были не только нелепы как доказательства, но и просто смехотворны. Доказывать этими фактами виновность Кули в краже денег было равносильно, что доказывать его причастность к убийству президента Кеннеди:

актом осмотра автомобиля, в котором его убили;

актом судмедэкспертизы убитого, подтверждающим его смерть.

Вздор! А фальсификация доказательств в виде упоминания в "представлении" несуществующих показаний девочки кассира, что это?!.

Интересно, что ответом суда следователю на такое ходатайство был отказ в аресте Кули, но мотивом отказа послужил аргумент заслуживающий особого внимания: отказать потому что "не в полном объеме изучена личность подозреваемого" (том 2, лист дела 210). И это при том, что в руках судьи в тот момент были два паспорта гражданина Украины Кули П.М., гражданский и заграничный, свидетельство о его рождении, водительские права, трудовая книжка, ряд различных удостоверений, именных разрешений, абонемент в бассейн и т.д., все это было изъято из квартиры, где жил Куля и предоставлено судье в деле. Как это понимать?.. Тем не менее суд продлил срок задержания Кули до десяти дней.

Постановление последовавшие от этого же судьи на такое точно "представление" следователя на десятый день Кулиного задержания, вообще выходило за рамки основ любой системы юриспруденции любой страны мира, во всяком случае систем из ряда развитых и развивающихся стран. Но судье украинской СИСТЕМЫ правосудия, давшему Куле тогда арест, наверное принцип презумпции невиновности был неизвестен или не важен. В мотивировочной части своего решения он открыто утверждает: "суд, принимая во внимание, что Куля П.М. совершил тяжкое преступление" (том 2, лист дела 221). Таким образом, такой фразой судья еще до судебного разбирательства по существу выражает недопустимую для него в этом случае твердую уверенность в виновности подозреваемого. Основы правосудия гласят: "никто не может быть признан виновным в совершении преступления иначе как по приговору суда и в соответствии с законом" (ст. 15 УПК Украины). Постановление суда об аресте Кули это не приговор, и мотивировать это решение тем, что можно утверждать только после приговора абсурдная предвзятость.

Получалось, что абсурдным при тех событиях было все: и протокол задержания Кули с нелепыми основаниями к этому в виде каких-то непонятных следов преступления на его одежде; и представление об избрании меры пресечения со смешными доказательствами его вины; и постановление суда о продлении срока задержания из-за того, что не в полном объеме изучили якобы личность Кули; и наконец само постановление об аресте с твердой категорически преждевременной убежденностью судьи о виновности подозреваемого. Казалось бы, адвокату работы целое непаханое поле, во всех перечисленных процессуальных действиях органов МВД, прокуратуры, суда были явно нарушены целый ряд, более десяти статей УПК и Конституции Украины, а также пара статей Европейской Конвенции по правам человека, но никто пахать не собирался это было не принято, потому что бессмысленно. Сила адвоката в такой СИСТЕМЕ заключалась в его умении наводить коммуникации со служителями Фемиды и в умении входить в доверии к ним, чтобы те не боялись у него брать взятки. А открыто противостоять мнению судьи значит терять свои коммуникации, и значит напрямую терять свою силу, все Круг замкнулся, справедливое правосудие на этом заканчивалось.

Но понимание такой фатальности своего положения в сетях такого упрощенно-коммерческого правосудия к Куле пришло гораздо позже. А пока, услышав из уст судьи фразу: "Избрать в отношении Кули Павла Михайловича меру пресечения заключение под стражу и содержать в СИЗО г. Харькова", Куля не чувствуя себя ни на грамм виновным тихо протестовал и с надеждой смотрел на своего адвоката. Он не понимал еще что происходит по сути и соответственно не понимал кто в этом виноват. Иван? Вряд ли, мало ли, что он еще мог сказать или скажет? Может он сошел с ума или ему угрожали?.. Следователь и прокурор? Тоже врядли, у них работа такая загружать, обвинять, пытаться урвать, и к этому Куля относился привычно. Адвокат? Тоже не похоже Сам он бывший следователь, опытный, солидный Судья?!. Неужели?!.

В голове у Кули был сумбур, а в душе глубочайшая досада от угнетающей действительности. Внешне он выглядел в этот момент спокойно, и даже растерянно, но внутри его душа металась из стороны в сторону, как птица внезапно попавшая в клетку, беспощадно ломая себе крылья о металлическую преграду. Опять создавалось впечатление, что все что происходит, происходит не в его жизни, а неком параллельном мире. Но в какой-то момент, когда какой-то импульс давал понять, что это все все-таки реальность, чувство колоссальной несправедливости, напоминавшее волну огненно-раскаленной магмы, наполняющую грудь, выжигало все живое внутри оставляя после себя только пустоту. В эту минуту он вновь почувствовал странное сдавливание в груди, какое-то неприятное ущемление в районе солнечного сплетения, и на фоне происходящих в его жизни, казалось бы невероятных для его судьбы событий, такой симптом мог означать худший диагноз для Кули горькую утрату веры, а значит утрату себя.

Вот так, совершенно того не ожидая, Кулин фрегат, получив мощнейший удар в спину, потерял возможность удерживать свой скоростной режим, и приняв абордажный бой, проиграл его. Алчные захватчики, повязав добычу крепкими путами, отбуксировали его на прикол в далекую закрытую гавань

Глава IX «Закрытая гавань СИЗО»

Наверное, всем, кому как Куле довелось до отъезда в тюрьму (СИЗО) провести десять суток сначала на ИВСе, пришлось там наслушаться от уже бывалых сокамерников о СИЗО разных историй, в том числе и страшных. Тюрьма или следственный изолятор, или как в песне Круга "Централ" это разные названия одного и того же заведения, которое является частью той же СИСТЕМЫ, выполняющей функцию кроме пересылочного транзитного пункта, постоянно идущих в разные места потоков этапированных зэков, еще и функцию содержания там людей, находящихся под досудебным следствием до момента вступления приговора в силу. По правильной и логичной идее, и по писанному закону, весь этот период времени, пока человек не признан судом виновным по приговору набравшим силу, он гипотетически может быть оправдан, а значит и пребывание его здесь, на этом этапе должно происходить в условиях близких к тем, которые у человека были или могли быть на свободе. Любой, кто бывал в СИЗО любого города бывшего СССР и в любые времена, такому положению закона может только улыбнуться от того, что эта норма никогда и нигде не выполнялась, и даже не стремилась к ее выполнению. По той же идее существования следственных изоляторов предполагалось, что за кратчайший срок, как это регламентировано УПК Украины о сроках работы судов, после завершения досудебного расследования дела предусматривалось прохождение судебного следствия, а далее все человек, получив статус осужденного, уезжает из СИЗО в исправительно-трудовую колонию (ИТК) отбывать свое наказание в соответствии с этим приговором.

Но так происходило далеко не всегда, особенно последние 1520 лет. Эти последние, или наоборот первоначальные, если говорить о независимой Украине времена, когда СИСТЕМА окончательно вкусила силу своей безнаказанности, она не торопилась с отработкой попавшего в ее жернова материала. Очень часто, когда уголовное дело было не простым с несколькими эпизодами, с несколькими обвинениями, но сшитое непрофессионально белыми нитками, а обвиняемые не соглашаясь с обвинением, имели активную противостоящую позицию и оспаривали решение судов, опираясь на свои логичные доводы, СИСТЕМА запускала метод "круговорота дела".

Обжалованный нелепый и бредовый приговор первой инстанции, поступив на рассмотрение в апелляционную инстанцию, не имея оснований для подтверждения осуждения, в таких случаях очень часто возвращался обратно в прокуратуру на дополнительное следствие (д/с). Даже если апелляционный суд и решался по каким-то причинам на оставление такого бредового приговора первой инстанции в силе, то теперь уже третья, кассационная инстанция, при наличии обоснованного ярого сопротивления, уже теперь осужденного, в большинстве случаев отправляла дело на тот же д/с или в ту же прокуратуру, или в какую-нибудь предшествующую по закону инстанцию. Таким образом, круг правосудия замыкался и сшитое дело, возвращаясь к своему автору на следственный этап, выходило на старт нового круга правосудия. Так это колесо крутилось, делая при этом иногда по нескольку полных оборотов доходя от первой до третьей инстанции и опять возвращаясь на старт, до того момента, пока сопротивляться, попавшему в этот омут, пропадал всякий смысл. Ближе ко дню окончания срока наказания, попавшемуся было уже проще согласиться с обвинением и идти на свободу по предоставляемому осужденному праву условно-досрочного освобождения (УДО).

Поэтому, в свете описанных обстоятельств некоторым людям приходилось сидеть в СИЗО долгие годы до 9-10 лет, а просидеть в тесной накуренной комнате с возможностью увидеть небо только раз в сутки на один час в течении десяти лет, и при этом живя в условиях постоянной неопределенности, хоть и с эфемерной, но с надеждой это пытка, которая будет по сильнее, чем курящий слоник, особенно если учесть, что половина этих замученных реально являются или невиновными вообще, или виновными, но не в той мере, которую определила такая безжалостная СИСТЕМА.

Учитывая описанные реалии, в складывающихся благодаря им условиях, роль такого заведения как СИЗО во всей системе пенитенциарной службы была высокой, а жизнь в ней насыщенной и не без описываемых бывалыми страшилок. Но Кулю эти истории особо не зацепили. Сначала до последнего дня, когда суд вынес решение закрыть его, он был почти уверен, что до СИЗО в его случае дело не дойдет, а потом, после услышанного вердикта, с появлением в душе безжизненной пустыни, там не выживал даже страх. После зверски несправедливого распоряжения его судьбой, Куля был безразличен ко всему. Он ехал в Харьковский централ без внутренних переживаний и без внешних эмоций, не задумываясь о том, что его там ждет.

Но зато СИЗО уже давно ждало Кулю. И хотя к этому времени, благодаря демократическому вздоху, который Украина успела сделать за время президентства Ющенко, многие, давно укореневшие пороки такого заведения немного поломались, некоторые из них все же еще какое-то время оставались, хотя и потеряли в силе. Так называемые пресс-хаты в тюрьме, которые раньше служили СИСТЕМЕ одним из инструментов по добыче доказательств по нескладывающемуся делу функционирующие по принципу пресса, выдавливающего из клиента нужные показания, к этому времени в основной массе уже трансформировались по инерции просто в коммерческий инструмент по добыче просто денег.

Когда еще десять дней назад Кулю официально задержали только по подозрению об этом было сообщено в новостях по многим телеканалам, и уже на следующий день в одной из камер СИЗО знали наверняка, что если этот "банкир" все-таки не порешает с мерой пресечения и заедет в СИЗО, то распределен он будет именно в эту камеру. Здесь для всех Куля воспринимался этаким золотым теленком, с которого получить как с коммерца, т.е. погреть руки на богатеньком предпринимателе, было святое дело.

Впрочем, ничего нового, все как и на свободе, но только методы диктуемые обстоятельствами, немного другие. Когда Куля зашле в камеру больше похожую на достойное студенческое жилище, чем на тюремную хату с мягким уголком, декоративной пальмой, большим телевизором, отдельным от общего помещения санузлом, выложенным качественной керамической плиткой и с унитазом, он среди восьми незнакомых лиц увидел одно хорошо знакомое, и очень удивился. Это был его друг, гражданин Вьетнама с русифицированным именем Леня, который стал другом потому что уже давно был его клиентом-заемщиком финансирующимся у Кули для группы своих земляков промышляющих на оптовом рынке Харькова. Леня был очень хороший человек честный, порядочный, дисциплинированный, а как Кулин заемщик он был идеальным и можно сказать эталонным клиентом. И пока его тоже по полному беспределу не закрыли еще в начале лета на почве противоречий у него внутри своей Вьетнамской диаспоры, Леня уверенно занимал в списке Кули первое место по дисциплинированности и пунктуальности исполнения своих обязательств как заемщика. В одно время он настолько вошел в доверие к Куле, что тот однажды не подстраховываясь выдал ему на сутки наличных денег на сумму шестьсот тысяч гривен, более ста тысяч долларов по курсу тех дней, для производства им рекредитации своих кредитов в различных банках. Это был один из самых спокойных и приятных примеров Кулиного краткосрочного кредитного проекта, при котором он за день заработал десять тысяч долларов, выручая еще при этом и своего вьетнамского друга.

Увидев Леню, искренне и по хорошему радующегося лицезрению друга, у Кули у самого впервые за последние два дня появилась положительная эмоция. Вся хата встретила его спокойно и дружественно, но уже через пятнадцать минут Леня, рискуя самому нарваться на неприятности, незаметно сунул Куле в руку маленькую бумажечку. Это была записка, которую было очень трудно прочитать, так как она была написана вьетнамцем на очень ломаном русском языке наверняка в спешке и в состоянии сильного волнения, но общий ее смысл Куля уловил: "Будь осторожен" И эта Лёнина записка, и очень скорое проявление настоящего отношения к нему далеко не с дружеской стороны некоторых отдельных сокамерников, оказали для Кули одну положительную услугу. Вызвав естественное чувство страха, зацепив еще у живой души струны инстинкта самосохранения, эти обстоятельства, как ударом разряда дифибрилятора вдохнули обратно в него жизнь.

Куля прожил в этой камере почти три недели и конечно относительно жизни это очень мало, но именно такие дни относятся к категории, которая не теряется и не затирается в памяти во всей массе остальных дней. И хотя стыдиться ему было нечего, вспоминать этот период Куля не любил. И если бы ему довелось заехать в ту хату, в смысле в камеру, при тех же обстоятельствах, но уже с тем багажом, который он приобрел позже, проживая здесь в тюрьме, его поведение было бы конечно немного другим. В данном случае речь идет скорее всего нечто о том, о чем в своей песне "Я не люблю", говорил Владимир Высоцкий, когда пел: " я не люблю себя, когда я трушу" Бывает, когда человек просто испытывает страх, пугается, а бывает когда он поддается ему, оказываясь в какой-то момент то ли с непривычки, то ли по еще какой-то причине, слабее его. Вот проявление таких моментов, которые наверняка бывают в жизни каждого человека, по сути скорее всего и есть трусость, и вспоминать их неприятно наверное никому. Но одно дело, когда кому-то не хочется вспоминать лишь некоторые моменты его жизни, и совсем другое дело, когда кому-то не хочется вспоминать половину жизни