Текст книги "Героиня мира"

Автор книги: Танит Ли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 34 страниц)

Я вцепилась в карандаш, но никак не могла пошевельнуть рукой. И вдруг Ирменк протянул ко мне через стол свою огромную лапу и положил ее поверх моей руки. Тепло, исходившее от него, походило скорей на тепло земли-суши, а не какого-либо живого существа, и вместе с теплом от этого человека веяло покоем, который передался и мне. Я снова обрела способность дышать и тогда опять взялась за карандаш и написала: «Фенсер, если ты помнишь меня, я здесь. Если хочешь меня видеть, я здесь. А если нет – позабудь о том, что прочел эти слова. Я вовсе никогда их не писала».

– Тут нет вашего имени.

Я подняла голову. Какая сила духа передалась мне через его руку. Проговорила:

– Скажите ему сами, ладно? Аара.

Медленно проходил день. В Старой Дженчире редко раздается колокольный звон, но наверху в мастерской горела свеча для отсчета времени. В шесть часов юноши с ужасным грохотом, а девушки – бесшумно ступая, спустились вниз.

Дорин так и не появился. Он все еще работает. Хвала богине: Пелла не придет в лавку, не посоветует мне отправляться домой, не пригласит меня к ужину.

Ассистент, которому полагалось оставаться в магазине до восьми, понемногу начал суетливо прибираться.

Я вышла на задний дворик и торопливо набрала из колонки, находившейся под фиговым деревом, воды в чашку. Я вернулась – ничего нового. Даже нет нужды спрашивать, не заходил ли кто-нибудь.

Ассистент не задал мне ни одного вопроса. Я не проронила ни слова с тех пор, как ушел Ирменк.

Стемнело. Ассистент зажег две лампы, одну у прилавка и другую у дверей.

Я сидела среди благословенной темноты и смотрела, как небо меняет цвет корицы на цвет пепла, на фиолетово-зеленую окраску винограда. Здания на другой стороне широкой улицы растворились в небе, а затем оделись в сотканный из светящихся окошек наряд.

Вскоре вниз сошел Пелла и, обнаружив меня в лавке, сказал:

– Дорогая моя Айара, что это вы тут делаете? Отправляйтесь-ка домой. А может, мне удастся уговорить вас задержаться и поужинать вместе с Дорином и девушками?

Но я извинилась и вышла на улицу, еле волоча тяжелые, как свинец, ноги. У меня есть завтрашний день.

Когда я свернула к Форуму, ко мне подбежал оборванец-мальчишка, он сунул мне свернутый листок бумаги. Я прочла: «С восходом луны, в десять. Гробница Леопарда».

Я застыла в изумлении, чуть ли не в отчаянии. А если это чужая записка, адресованная другому человеку, и мне ее вручили по ошибке? Я ведь не знаю почерка Фенсера. У меня даже мысли не возникало, что его рукой…

Когда-то давным-давно по дороге в город, примерно в миле от стены с воротами… среди кипарисов сделали множество гробниц, а на одной из них – действительно каменные леопарды. Значит, там, когда взойдет луна?

Я вдруг снова пришла в возбуждение. Не от радости, от страха.

Я опрометью помчалась к дому, ведь в этом городе молодым женщинам, как и детям, позволено бегать по улицам.

Собираясь на свидание, охваченная упованием возлюбленная подыскала себе самый подходящий наряд. Она собрала волосы в узел и оделась в мужское платье. Хотя на древней дороге уже сто лет никто не совершал преступлений, мне не хотелось послужить причиной для установления вековой вехи. Бродить ночью по безлюдным местам в женском платье – значит искушать и людей, и богов. Мне ни на минуту не пришло в голову, что можно просто никуда не ходить.

Без приключений я прошла по городу, миновав на пути две таверны и ни разу не встретив патрульных из городской охраны, и направилась по вымощенной булыжником аллее к возвышавшимся в конце ее воротам. Каменная колесница над аркой мчалась по выстланному облаками своду. Дул легкий ветерок, а небо было высокое и синее-синее; может, позднее и начнется дождь, но луна уже вот-вот взойдет. Мне едва хватит времени, чтобы прошагать эту милю.

Место оказалось немного дальше, чем мне запомнилось. Лунный шар повис за деревьями, будто белый бумажный фонарь… Я пошла быстрей, боясь, что мне не удастся отыскать гробницу, что она померещилась мне… но вот же она, лунный свет припорошил ее, на высоком постаменте леопарды, а за ней черные кипарисы.

Там никого не оказалось. Лишь растекающиеся очертания деревьев да льющийся на стены гробницы лунный свет.

Я нерешительно подошла поближе. Может, со мной сыграли шутку? Уж не завлек ли меня сюда какой-нибудь безвестный враг?

Он здесь. Я словно почуяла его живое естество, расслышала шум его дыхания среди шороха ветра и листвы – я знала. Фенсер…

Внезапно кто-то обхватил меня сзади руками и с невероятной легкостью приподнял вверх, я ощутила теплое прикосновение великана, целебное даже при насилии.

– Не стоит сопротивляться, – сказал он, – это вам не поможет.

– Знаю, – ответила я.

Он ругнулся. И, вскинув голову, крикнул:

– Это не мужчина… та девушка.

Я тоже запрокинула голову и уперлась затылком в ребра великана. Среди леопардов появился еще один, на задних лапах; стройный мужской силуэт, волосы похожи на серебристое пламя.

– О, – бросил он, наклонившись в мою сторону, – вы и есть та, чьим именем назвались?

Луна стояла за спиной у нас с великаном. Словно софит, она освещала Фенсера, но я оставалась в тени.

– Нет, я не та, кем назвалась. Я не Аара.

– Так я и думал.

Проскользнув меж леопардами, он спрыгнул вниз, мягко приземлился и, выхватив меня из рук Ирменка, повернул лицом к луне. Затем воцарилось молчание.

На самом деле я выглядела иначе, чем во время наших предыдущих встреч; не было краски на лице, завитых и осветленных волос, солнечного света. Теперь я ближе к изначальному образцу. К тому испуганному ребенку. Я задрожала в его руках, но не от любви и уже не от страха, а от беспокойства. Тревоги. Ведь он всего лишь человек. Лишь часть реальности. Мы вместе.

– Фенсер, – проговорила я наконец. – Значит, вы все же знаете меня.

– Я знаю вас. Вы – принцесса Аара Гурц. – Выражение его лица не изменилось. Небрежный, ироничный взгляд. – Где же ваши охранники? Они остановились поблизости, чтобы насладиться сценой нашей с вами встречи?

– Охранники? – переспросила я. Он решил, будто меня используют, чтобы заманить его в ловушку. Значит, он умышленно назначил мне свидание здесь.

– С ней никого нет, – сказал Ирменк, – я увидел бы с дерева. Девушка пришла одна. Ш-ш-ш, – добавил он, обращаясь ко мне, он знал, что меня бьет дрожь, – он не причинит вам зла. Только теперь скажите правду.

– Ах, правду, – бросила я, – она всегда незамысловата, правда.

– Не могу поверить, – сказал Фенсер, – что жажда моей крови заставила родную вам Саз-Кронию протянуть руку так далеко, это весьма лестно. Вы настоящая искательница приключений. Поздравляю. Но в чем же суть сей драмы?

И тогда я увидела выход. С минуту дверца в моем мозгу никак не открывалась, не пускала меня. Потом ключ повернулся. Нащупав рукой надежный ствол яблоньки, я заговорила на языке страны, где мы родились, и он, и я.

– Крония была нашим противником. Я не кронианка. Я вышла замуж за человека из армии Дланта, стараясь защититься. У меня больше никого не осталось. Я участвовала в знаменитом отступлении, в предательском отступлении. Овдовев, я приехала в Крейз, и мне отдали поместье Гурц. Я подыгрывала то одной стороне, то другой, как и ты. Я дважды предательница, как и ты и брошенный ребенок. – В груди, будто молот, тяжело забилось сердце, не давая мне договорить. Но я увидела, как изменилось его лицо, как с него спала маска и его неподдельная красота, его боль пронзили меня насквозь.

– Боги небесные, о чем вы толкуете? – воскликнул он по-тулийски.

– Говори же на нашем родном языке, – выдавила я из себя, пытаясь побороть биение в груди и горле, причинявшее мне боль.

– Так это их затея? Этого проклятого короля, который засел у себя на острове среди разврата и грязи? Этой скотины, – он перешел на наш язык, – этого жирного кровососа, который бросил всех нас на погибель ради собственной шкуры, продал нас… изменники… сам король – изменник…

Он отпустил меня. Теперь уже я схватила его за плечи.

– Король не имеет ко мне отношения. Все это никак не связано со мной.

– Кто вы? – спросил он снова. – Вы похожи на Аару. А она походила на… другую женщину. Которая оказалась одной из жертв скотины-короля. – Его глаза обожгли меня пустотой.

Я раскрыла рот, но мне так и не удалось ничего сказать.

Ирменк, о котором мы позабыли, отошел в сторону, как будто от нас пахнуло невероятным холодом, а может, жаром.

– Послушайте, – сказал мне Фенсер на языке нашего родного города, – я не знаю, кто вы. Мне начинает казаться, будто каждая из женщин, которых я встречал на улице, с которыми был знаком или ложился в постель, и есть вы. – Ему удалось взять себя в руки, и он улыбнулся мне. – Помогите, не дайте мне сойти с ума. Откройте ваше имя.

Это притворное спокойствие (его глаза сверкали так же яростно, как разгневанная луна) позволило мне собраться с силами. Как и прежде, через его посредство.

– Я не шпионка. И не состою ни с кем в заговоре.

– Отлично. И утверждаете, будто вы не Аара?

– Я была Аарой в Гурце. Здесь меня зовут Айарой. А мы с вами познакомились в доме моей тетушки, тогда мое имя звучало иначе.

– Что за тетушка? – спросил он как бы между прочим. – Хорошо бы узнать и ее имя.

– Илайива.

– Да, – сказал он. И закрыл глаза. Я сжимала руками его плечи, но, казалось, все живое испарилось из него.

– А я, – сказала я, – ну я же – я.

– Вы.

– Разумеется, вы позабыли. Я была еще маленькая.

– Вас звали Арадия, – сказал он.

Мои силы окончательно иссякли. Я тоже превратилась в существо из праха.

4

Не могу сказать, как долго мы пробыли в этом безвременье, в небытии. Ирменк возвратил нас к действительности. Он тихо, монотонно проговорил:

– Пожалуйста, отведи ее туда, под деревья. Как знать, может, рядом кто-то бродит. Я послежу за дорогой.

– Да, – сказал Фенсер. Его глаза просветлели, он увидел меня и все остальное тоже.

По узенькой тропинке, вьющейся среди кипарисов, мы ушли в тень, скрылись от лучей луны.

– Видишь, как живут беглецы, – тихо сказал он. – Вечно настороже. Может, я и заслужил такую участь. А он нет. – Мы подошли к другой гробнице, небольшой и скрытой зарослями; Фенсер, как любезный кавалер, расстелил плащ и жестом предложил мне сесть. – Ирменк говорил, что этот изверг с «Двексиса» рассказывал тебе о нем. Что ты подумала?

– Если ты счел, что Ирменка осудили несправедливо, значит, так оно и есть.

– Ты все еще ребенок, – сказал Фенсер. И коснулся моих волос, выбившихся из узла.

Его замечание оскорбило меня. Не потому, что оказалось справедливым – во мне действительно еще много осталось от ребенка, – но как он мог принять мою веру в него за детскую неспособность?

Я не стала спорить. И лишь сказала:

– Аара – это тоже я.

– Подобно богине, имеющей множество обличий. Я помню Аару. Цветок, преподнесенный мне судьбой, когда я ждал одних только колючек. Я не заслужил ни того дня в праздник урожая, ни Аары.

Не хочет ли он таким образом сообщить, что у нас с ним все кончено? Похоже на то, уж больно он серьезен и снисходителен. Он стоял рядом с гробницей, отвернувшись от меня и глядя в ночь.

– Ты знал тогда… – заговорила я. И остановилась.

– Я не знал, кто ты на самом деле, Арадия. Я принял тебя за кронианку. И увидел в тебе другую. Илайиву. Самым неожиданным образом ты очень на нее похожа.

– Поэтому ты невзлюбил меня? Потому что я похожа на нее, а все же не она?

– Она мертва.

Его слова резанули меня ножом сквозь темноту. Я сказала:

– Она покончила с собой и бросила нас обоих.

Наступила долгая пауза. А потом он рассказал мне о тюрьме и стражнике, принесшем ему это известие. Его слова послужили лишь дополнением к тому, что я видела во сне. Я бы очень расстроилась, окажись все иначе. Упоминать об этом я не стала.

– А потом, – с тихим вздохом проговорил он, – воины медвежьей армии увезли тебя. Очи. Тебе тогда исполнилось всего… двенадцать лет…

– Четырнадцать. Я должна была искупить грех.

– Такая маленькая. О каком искуплении может идти речь? Ты полюбила человека из вражеского войска и подумала, что согрешила?

Я не могла понять – сказать ему или нет. Полнейшее искупление. Поведать ему о том, как я вычеркнула его имя из списка приговоренных к казни, как вмешалась, сломала и сотворила его заново одним-единственным необдуманным жестом, желая спасти ему жизнь.

Я не успела решиться, не успела раскрыть рта, ведь сердце продолжало биться, нанося удары как кнутом, и я устала, я вконец измучилась, а он уже заговорил:

– Я узнал тебя только здесь, на дороге. И все вспомнил. Такая странная маленькая девочка с длинными шелковистыми волосами, похожими на солнечный свет. Ведь это я сообщил тебе о гибели родителей. Боги мои, до чего же я, верно, стал тебе ненавистен.

Спустя некоторое время я спросила:

– Ты не позволишь мне любить тебя теперь?

Он покачал головой:

– Арадия… Нет. Не надо признаний. Всеми богами молю тебя, не говори, что ты проделала этот путь, разыскивая меня. Подобным мыслям нет места в моей голове. Это фантазия, дурацкая и прекрасная. Ты вполне на такое способна. Я же видел тебя на празднике урожая. Ты походила на вышедшую из чащи робкую лань, она доверчива, но все думает: не убежать ли; у нее глаза богини, и сразу становится понятно, что лань волшебная и душа у нее огненная… Арадия, не вынуждай меня говорить об этом. Праздник урожая и Вульмардры.. соитие в конце лета, о котором потом забывают.

– Ты забыл, а я нет.

– Забыл, но иначе, чем ты предполагаешь. Сокровище тайников памяти. А теперь отпусти меня.

– Я заранее угадала, как мы встретимся и что ты скажешь. Ты согласился повидать меня лишь затем, чтобы расстроить предполагаемую ловушку. А вместо засады встретил всего-навсего ненужную тебе женщину, твердящую про любовное свидание в лесу, о котором лучше просто забыть, ведь для тебя это все равно, что прыщ почесать. А для меня…

Он рассмеялся:

– Я вижу, за время, проведенное среди армейских, ты усвоила два-три отменных выражения.

И снова мне не удалось ничего больше рассказать. Он отгородился от меня щитом. Каждую мою фразу он воспринимал как удар шпаги и парировал их все. От потрясения у меня онемела рука. Я дошла до полного изнеможения, как Ликсандор, упавший на землю под земляничными деревьями, истекая кровью и плача.

Соскользнув с гробницы, я пошла по дорожке среди кипарисов. Каждая частичка моего тела отозвалась криком, как будто наши волосы и кожа срослись, и мне пришлось оторвать их друг от друга. А ночь хранила молчание.

– Арадия, – сказал он, но я не оглянулась, не остановилась. Он предложил проводить меня до городских ворот. Мне не надо, чтобы он меня охранял. А того, что мне нужно, он дать не может.

Когда я поравнялась с гробницей Леопарда, мне навстречу вышел Ирменк.

– Опасности нет, – сказал он, – но я могу проводить вас до ворот.

– В этом нет необходимости. Скажите мне кое-что.

– Может, и скажу, – ответил он. Заметив, что я расстроена, он ласково поглядел на меня.

– Почему вы зашли в магазин к Пелле?

– Из-за картины с зеленым плодом. Она бросилась мне в глаза, когда я стоял на другой стороне улицы.

– А вы прежде бывали в городе?

– Не часто. Подолгу там не появлялся. А первое время вовсе не бывал. Я – человек заметный. И всякий, кому известны приметы, может догадаться, кем я был.

– А сегодня Фенсер попросил вас сходить в город?

– Нет, но недавно он посоветовал мне заглянуть в лавку Пеллы. Он сказал, – Ирменк поколебался, затем договорил до конца, – сказал, что мне, вероятно, захочется посмотреть на выставленные в ней картины. И еще, что лавка эта примечательна, ведь в ней рисует, сидя у витрины, хорошенькая светловолосая девушка.

Я отшатнулась. Значит, Фенсер видел меня. Видел, а я его не заметила. Вероятно, он не узнал меня, ведь я сижу вполоборота к окну, склонив голову над рисунком… впрочем, если бы он меня любил, если бы испытывал во мне потребность, разве тогда мог бы он не узнать меня? Разве смог бы пройти мимо? А мне-то, раз я вижу его во сне и чувствую на расстоянии, мне-то следовало бы знать, что он рядом, но я не знала, и тень его, как сотни других, лишь промелькнула между мной и полуденным солнцем.

Я брела по древней дороге, нимало не заботясь о том, что творится вокруг, но никто не потревожил меня, потому что на всей земле не осталось ни одного живого человека.

От горечи глаза мои стали сухими и холодными.

Все теперь кончено.

Я останусь здесь, куда мне деваться? А летом он уедет отсюда – что еще можно придумать – и остановится в другом месте, чтобы наверняка избежать встреч со мной.

У меня нет никаких прав на него. Нуждаться в человеке – вовсе не значит иметь на него право, а любить – вовсе не значит обладать.

Я шла, с трудом передвигая ноги, а оказавшись вблизи городских стен, на неровно вымощенной дороге, стала часто спотыкаться. Я немного постояла, прислонившись к арке ворот, как будто гранитное одеяние придавило меня своей тяжестью. Мне страшно хотелось уснуть, но я едва сумела припомнить дорогу к своему временному жилью. У меня нет дома.

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Ассистент маэстро Пеллы занемог, и меня попросили присмотреть за лавкой.

– На самом деле уже давно следовало бы платить вам, – сказал Пелла, – ведь вы стали достопримечательностью заведения.

Вообще-то я намеревалась исчезнуть. Стоило мне зайти в магазин, как тоска накатила на меня, я еле устояла на ногах. Но я почувствовала, что не в силах отказать маэстро. Ничего мне не сделается.

Я строго держала себя в руках все время, пока сидела в магазине, беседовала с заходившими покупателями, пока полдничала с маэстро и его питомцами. Я не плакала. Слезы поставили бы на всем точку. Вероятно, я еще не убедилась до конца. И, видимо, надеялась, что со временем человек, которому навсегда отдано мое сердце, смягчится. Но такая картина оказалась не по силам даже моему воображению.

Вместо этого я стала представлять себе новую квартиру или хотя бы зеленые занавески и красно-розовую лампу. Раз у меня нет дома, нужно его создать. И надо как-нибудь сходить в гавань и разузнать в доме, где живет тетушка Эмальдо… пепел. Пустота. Ну ладно, этого я не обязана делать, но мне следует по крайней мере забыть о другом человеке.

Чем больше я старалась отрешиться от мыслей о нем, тем чаще и ярче вспыхивал в моей памяти его образ. Он являлся мне в разных обличьях: то обаятельным капитаном, то потрепанным бойцом со стен осажденного города, то приговоренным к смерти узником, то блистательным игроком и дуэлянтом, то призраком с сумеречной дороги, пьющим вино топаз, то любовником, то отвергшей меня тенью.

На следующую ночь я улеглась в постель и стала ждать, когда же я заплачу, зарыдаю. Слез не было. Колодец мой высох и потрескался. Заснуть мне тоже не удалось. Поэтому я принялась (весьма разумное решение) читать книгу. А наутро вышла из дому – глаза, будто тлеющая зола, да жажда, как у обезумевшего среди пустыни странника, – купила на рынке фунт винограду, чтобы смочить горло, и повстречала Дорина; тот зашагал рядом со мной.

– Как рано ты встала сегодня, Айара.

– Я не позировала тебе вчера. Ты закончил наброски?

– Нет, но теперь ты выглядишь иначе.

Мы дружно принялись за виноград. Я сказала:

– У меня тоже бывают видения. Ты не один такой. Да ты же сам говорил мне об этом. Сколько тебе лет?

– Четырнадцать.

– Да, так мне и сказали. Но ты ведь старше?

– В душе. И… мне помнится другое.

– Не рассказывай! – крикнула я.

– Нет. Не буду. Не хотелось бы.

Мы шли, пересекая Форум.

– Айара, – сказал Дорин, – по-моему, Больмо вовсе не болен.

Больмо, так звали ассистента. Я поначалу не поняла, о чем он говорит.

– Не болен?

– На рассвете я видел его на улице с незнакомым человеком. Они укрылись в какой-то из подворотен. Больмо убежден, что я ничего вокруг не замечаю, а значит, и их не заметил.

– Н-да, – пробормотала я. И вдруг до меня дошел смысл сказанного. – С незнакомым человеком… что за человек?

– Он похож на моряка. Мне думается, из гавани Дженчира.

– Где ты их встретил?

– Я снимаю комнату около Ворот с Колесницей. Мы оба застыли у поворота на улицу, в которой находилась мастерская Пеллы.

– Позапрошлой ночью… – начала было я.

– Я видел, как ты выходила из города, – сказал Дорин. – Ты была в мужской одежде. Рост у тебя довольно высокий, и тебя нетрудно принять за молодого человека. Но я узнал тебя. За тобой кто-то крался. Он не подходил близко. Я подумал, уж не замышляет ли он дурное, но потом решил, что он выполняет твою просьбу. Это был Больмо.

– Ох, матерь наша.

– Он ступал так тихо, что ты не слышала шагов. И держался поодаль. Может, он о чем-нибудь проведал.

– Я шла не на свидание, – заявила я. И, сбившись с толку, добавила: – Свобода человека…

Такой безликий, неприметный, суетливый ассистент Пеллы, я даже позабыла, как его зовут. Он поджидал меня неподалеку от дома, в котором я живу, а потом прокрался следом. Надежно где-то спрятался и подглядел за нами во время встречи. Он и бровью не повел, когда великан зашел в лавку, но тут же навострил уши. И вознамерился поймать Ирменка. Как глупо упустить из виду такую возможность. Высадившийся с «Двексиса» отряд, эти люди или их сообщники могли добраться до старого города, пообещать вознаграждение; вероятно, кто-то из них остался для наблюдения в порту. До сих пор беглому невольнику удавалось скрыться от слежки. Но я, мое дурацкое желание, да еще колдовство вдобавок, выманили его из укрытия, и в конце концов по моей милости он угодил в ловушку, которой остерегался Фенсер.

Неужели Больмо выследил их до конца? Они его не заметили, это точно, ведь он до сих пор жив и сегодня на рассвете прятался в подворотне с каким-то незнакомцем.

Я застыла в нерешительности, не зная, что мне делать.

– Пелла откроет лавку только через полчаса, – проговорила я, размышляя вслух. – Где Больмо снимает квартиру?

– Он живет у матери, в белом доме у Храмовых Ступеней.

Я не сумела придумать ничего иного, как отправиться туда.

Мы расстались с Дорином, он выглядел почти как всегда. Он так много рассказал мне, и это чрезвычайно важно, ведь он – ясновидящий.

Вернувшись на рынок, я купила еще винограду, два больших спелых яблока и цветов. Я поднялась по ступеням, убегавшим вверх от храма; на террасах слева и справа от лестницы стояли, будто бы в застенчивости, современные дома: лестница совсем древняя, а они так молоды, что им страшно пересечь ее.

Белый дом был там явно не к месту, довольно маленький, убогий и неопрятный. Я позвонила в колокольчик, думая, что никто не откликнется, но тут вышла домоправительница. Я справилась о здоровье Больмо. Она сказала, что он встал и теперь на веранде; я с радостным видом прошмыгнула мимо нее.

– Как я рада, что вам полегчало, – воскликнула я, ворвавшись к нему. Веранда имела жалкий вид и выходила окнами на жалкий клочок земли, заросший сорняками, где стоял бак с дождевой водой. Я застала Больмо в домашнем ситцевом халате; он поспешно растянулся на диване, сделав кислую мину и старательно притворяясь больным.

– Колики, легкий приступ. Бывает из-за погоды, – сказал он. – Скоро пройдет.

Я вручила ему цветы и фрукты. Он изумился и все держал их в руках, пока суетливая домоправительница не избавила его от обузы.

– Вы очень добры, – сказал Больмо, – тем более что мы ведь не стали близкими друзьями.

– В чем я глубоко раскаиваюсь, – ответила я.

Домоправительнице надоело выжидать в надежде услышать что-либо интересное, она вышла. Больмо бросил мрачный взгляд на книгу, которую, видимо, читал перед моим приходом. А я решила, что подобраться к нему можно лишь одним-единственным способом.

– Но я здесь по иной причине, – сказала я.

– Ах… да?

– Позапрошлой ночью я выходила за пределы города. Вы следовали за мной.

– Я? – Ожидая обвинений, он тут же изобразил на лице негодование, причем изрядно перестарался. – Если вам нравится бродить по ночам, вполне возможно, кто-то и пошел за вами, но только не я.

– Вы. И не будем спорить. Я порадовалась вашему обществу, поскольку предполагала, что мне понадобится помощь. В конце концов я обошлась без нее, но добиться желаемого мне не удалось. Негодяи дали мне от ворот поворот, моим доводам они не поверили, а потом я уже не осмелилась пойти за ними. Но вы-то, наверное, выследили их? И послали весточку в порт или сами там побывали?

– О чем это вы…

– Я полна решимости отомстить, – сказала я. – Эта парочка доставила мне немало хлопот. Не стану оскорблять ваш слух рассказом о подробностях случившегося. Скажите, вы тоже состоите на службе у капитана?

Больмо крайне удивился.

– Хорошенькое получается дельце, – сказал он.

– Я того же мнения.

– То есть вы хотите сказать, будто тоже имеете отношение к… – он запнулся, – к галере?

– А как же иначе? Но мы впустую теряем время. Ограничьтесь ответом на вопросы. Вы их выследили?

– Не до конца. Тяжеловес-каторжник услышал, что за ними кто-то идет, и без конца оглядывался, хотя второго парня вы повергли в полное смятение, если судить по его виду. Я оставил слежку, когда определил, куда они направились.

– Куда же?

– С какой стати я буду сообщать вам об этом?

– С той стати, что другим людям вы уже сообщили, а мне из личных соображений хочется увидеть, как схватят этих свиней.

Больмо опустил глаза.

– Мне бы не хотелось, чтобы эта история дошла до ушей Пеллы. Я не единственный в городе, к кому обратились с подобным предложением; некоторые тут же сморщили нос, а я не очень-то богат. Но Пелла – человек высоконравственный. Из уважения к матушке он взял меня на работу, но если мое поведение придется ему не по вкусу, я потеряю место.

– То же самое касается и меня, ведь я тоже получаю деньги с «Двексиса» и жажду крови.

Больмо криво улыбнулся мне:

– Да, вы всем преподнесли сюрприз.

– Вы тоже. Говорите же, а не то я сообщу капитану, что обнаружила, как вы пытаетесь его надуть.

– Разве он поверит, после того как я помог его агенту? Десять человек уже, наверное, отправились в погоню.

Я чуть не закричала. Но ледяным, как ключевая вода, тоном заявила:

– Капитан скорей поверит моим словам. Смею заверить, я нравлюсь ему больше, чем вы.

– Ну и потаскуха, – сказал Больмо. – Дайте двадцать лильдов, тогда скажу.

Пропадай моя телега. Я бросила ему на колени несколько монет и побренчала остальными.

– Усадьба Дженча, – сказал Больмо.

– Что это такое?

– Любой вам скажет. Ферма, которая принадлежит богатому человеку. Они наверняка там работают. От гробницы, где вы с ними встречались, через поля тянется дорога. Четыре или пять миль.

Я уже хотела бросить ему недостающие десять лильдов. Но потом передумала. Вместо этого я взяла со стола спелое яблочко да подбила ему глаз. Он разорался, а я убежала.

2

Я отправилась в путь пешком. На улицах обоих городов под названием Дженчира встречались только портшезы да изредка лошади. Я ни разу самостоятельно не сидела в седле, а от портшеза, как мне показалось, скорости не прибавится.

Вскоре я почувствовала в боку жгучую боль и подумала, что, вероятно, была не права. Я бежала, сколько хватало сил, сменяя время от времени бег на быструю ходьбу.

Я заглянула в лавку, но успела только крикнуть Дорину, что мне опять придется уйти. Я прихватила с рабочего стола нож, которым чинила карандаши, и отрезала кусочки от брусков акварели: я наточила его как раз накануне. Несмотря на всю отчаянность положения, меня мучили угрызения совести, ведь я подведу маэстро Пеллу. Я не знала, что придумать, и вообще не отдавала себе отчета в том, что делаю.

Но пока я пробиралась по холмам среди оливковых рощ и засеянных полей, никто не повстречался мне на пути, лишь стадо кочующих овец и при них мальчишка-пастух; он ничего не понял, когда я, задыхаясь от бега, спросила по-тулийски насчет десятерых человек, и неторопливо продолжил свой путь, а я со всех ног кинулась дальше.

Впереди показались красные крыши приземистых строений усадьбы, и от ужаса на меня навалились слабость и тошнота. Держась рукой за бок, спотыкаясь на ходу, я прошла через открытые ворота, миновала беспорядочные скопления сараев, давильный пресс, от которого пахло уксусом и вином, пробралась сквозь стоявшие стеной апельсиновые деревья. Казалось, ферма ничуть не стала ближе, а может, я кружила на месте, но с холма открылся обзор, и я заметила дом, несколько сеновалов и безмятежный пруд под старым кедром, но нигде ни единого признака каких-либо насильственных действий или чего-то подобного. Быть может, их уже схватили. Или – цепочка кошмаров, – а вдруг Больмо соврал?

Теперь дорога пошла под гору, и я чуть не покатилась по ней кувырком. На близлежащих полях шли работы, и люди оборачивались в мою сторону, когда я, прихрамывая, проходила мимо; мне ни с того ни с сего припомнилось поместье Гурц. Но я уже не принцесса. Я – предвестница дурных событий.

Из амбара на дорогу широкими шагами вышел могучий рослый человек, чуть припадавший на левую ногу. Он тащил огромный мешок с овсом раза в три тяжелей обычного; увидев меня, он остановился и вроде бы совершенно позабыл о своей поклаже.

– Ирменк… Ирменк… – Я подбежала к нему, хрипя и задыхаясь, пытаясь вразумительно все объяснить. Похоже, каким-то чудесным образом я успела вовремя.

В конце концов ничего объяснять не пришлось.

– Сюда направляются люди с «Двексиса»?

– Да, да… не понимаю, как они меня не опередили… десять человек…

– Они сидят в питейном заведении, – сказал Ирменк, – набираются храбрости для такого дела. – Царственная мощь звучала в его голосе, и я вдруг поняла: он не уступит им в силе, даже если они будут вооружены.

Он скинул мешок с плеч и бережно положил его на обочину.

– И все из-за меня, – сказала я, – но кроме того, человек из лавки Пеллы…

– Не терзайся, рано или поздно это должно было случиться.

– Что же вы будете делать?

– У нас есть лошади. Может, подадимся в горы. Мы бывали там прежде.

– Уходите. Ох, Ирменк, только скорей.

– Но тебе придется отправиться с нами, – сказал он.

Я с изумлением поняла, что все время надеялась на такое предложение.

– Тебе достанется от них, если кто-то узнает или хотя бы предположит, что ты предупредила нас.

– Со мной вам будет трудней, – сказала я.

– Совсем чуть-чуть.

Мне стало неловко.

– Но я не могу присоединиться к вам, из-за Фенсера. Отправляйтесь вдвоем, без меня.

– Не глупи, девочка, – чуть насмешливо возразил Ирменк. А потом добавил: – Впрочем, они уже тут как тут.

Я обернулась, подумав со злостью: какое же я ничтожество… я опять отняла у него время своим дурацким пустым лепетом.

– Беги, Ирменк. Оставь меня. Они ничего мне не сделают.

Их кони миновали гряду апельсиновых деревьев и рысью скакали по дороге, по которой недавно проковыляла я. Не десять человек, а дюжина. Они походили на черный дым. Один из них заметил нас. Он взмахнул рукой – странная алая вспышка – красный рукав, только он был точь-в-точь как кровь.