Текст книги "Восставшая из пепла"

Автор книги: Танит Ли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 35 страниц)

Глава 5

Новая тюрьма. Храм, как и все другие места, оказался западней. Прошло тридцать дней, и я мало помню их; они могли быть одним долгим днем, настолько каждый из них походил на остальные.

Каждое утро я вставала рано, и являлись женщины омыть и одеть меня.

Они не всегда золотили мне кожу, только каждый четвертый день, когда я должна была стоять в храме. Я носила платье из плиссированного черного льна, с рукавами и талией в обтяжку, с множеством сложных складок на юбке. Большие золотые ожерелья, золотые браслеты, пояса, кольца на пальцах рук и ног оковывали мое тело, словно доспехи или цепи. Только золотая кошачья маска по-прежнему доставляла мне удовольствие, так как казалась мне моим лицом больше, чем мое собственное.

В своей базальтовой клетке я усаживалась в кресло с высокой спинкой; ко мне являлись мужчины и женщины и падали ниц. Одежда на них была очень богатая, их драгоценности стучали о мрамор. Доступ к богине получали только золотые и серебряные. Здесь я снова была в деревенском храме или среди разбойничьих шатров. Они молили меня о выздоровлении, о любви, о власти, как светской, так и духовной. Недомогания я снимала прикосновением, но духовной власти над сородичами я им не давала. Это право принадлежало мне, а не им. В ответ на мольбы о почете и постах я отсылала их к Джавховору. В те дни, когда я стояла в храме, туда приходили и склонялись передо мной тысячи. Женщины визжали и плакали. И все же я была бессильна, я ждала в тени человека, про которого они забыли. В те дни я действовала подобно бездумной машине и стала очень похожей на машину. Казалось, я почти не думала, не чувствовала.

Толстый жрец Опарр, который привел меня к статуе, был моим старшим служителем, и, как я полагала, шпионом Вазкора. Он впускал ко мне визитеров и стоял позади моего кресла, пока те пресмыкались. Он теперь стал моим главным жрецом, заменив убитого мной священнослужителя, но оставался присным Вазкора. Вазкор поднял Опарра из безвестности и ничтожества (уж это-то было очевидно), посадил его, как рядовой сорняк, в саду храма, и поливал, когда мог, помогая его росту. Теперь сорняк сделался деревом-столпом для Вазкора. Я пока не знала, каких других людей он расставил на высоких постах, но догадывалась, что таких было много, сплошь стремящихся к власти и всем приносимым ею благам, очень преданных человеку, который им столько дал, и слишком глупых, чтобы увидеть еще большую выгоду в свержении своего благодетеля. Вазкор умен, и все же со мной он крупно рисковал.

Город пребывал в волнении от моего пробуждения, однако я этого не видела. Другие пять союзных Городов Белой пустыни неистово следили за собственными алтарями.

Мои покои в храме были очень тихими. Окна выходили во внутренние дворы с огромными безлиственными деревьями. На тридцатый день моего явления и заточения выпал снег и превратил черные камни в белые. Это была первая увиденная мной зима – я не помнила холодного времени из своего сгинувшего детства. Этот снег похуже, чем в горах. Он шел беззвучно, и теперь пустыня и в самом деле станет белой.

Толстый Опарр доложил, стоя передо мной:

– Джавховор просит богиню уделить ему немного своего священного присутствия.

– Где Вазкор? – сразу же спросила я.

– Вазкор, военачальник, естественно, будет сопровождать своего владыку Джавховора.

– Когда?

– Как только голубь Джавховора вернется во дворец.

Вазкора я все это время не видела. И не знала, чего он желал от меня, что сделать или сказать его повелителю, этому человеку, которого он собирался заменить. Я отдала Опарру одно из своих золотых колец, чтобы он надел его на лапку почтового голубя, приняв в обмен золотое кольцо Джавховора с ониксом и вырезанным гребешком феникса.

Ждать пришлось недолго. Полагаю, они пришли, пробираясь через сугробы, но путь-то им расчистили. Не знаю, чего я ожидала, скорее всего, что увижу нового Распара из Анкурума, а может даже еще одного Герета. Джавховор вошел в сопровождении всего трех человек, и одним из них был Вазкор. Джавховор оказался высоким, прямым и стройным. Золотую маску феникса он сразу же снял, надо полагать, из уважения ко мне. Лицо его с тонкими, возможно, чересчур изящными чертами было необыкновенно прекрасным и все же ни в коем случае не женственным, и он был очень молод, не старше шестнадцати лет.

Несмотря на свою молодость, он производил впечатление своей осанкой и двигался спокойно и элегантно. Он отвесил мне глубокий поклон, но не пал ниц, как падали другие. Глаза его на фоне бледной прозрачной кожи выглядели иссиня-черными, а длинные волосы отливали при сиянии светильников золотом, как маска.

– Я твой слуга, богиня, – степенно проговорил он, и я почувствовала в нем искорку вежливого вызова по отношению к той, что столь внезапно явилась ниоткуда.

– Чего желает владыка от Уастис? – спросила я. Это была обычная манера спрашивать тех, кто являлся ко мне.

– Засвидетельствовать свое почтение. Побыть с богиней наедине. Задать ей несколько вопросов, если она разрешит. Мне очень любопытно; надеюсь, богиня не прогневается.

– Любопытство, – заметила я, – как правило, не вызывает гнева богов. Он улыбнулся, вежливый и спокойный. И полуобернувшись, сказал своим трем спутникам:

– Можете идти.

– Владыка, – возразил высокий человек в волчьей маске, – вам не подобает быть без охраны.

– Вазкор, Вазкор, я не боюсь. Богиня оградит меня от всякой беды.

Они покинули его, и Вазкор тоже, а затем и Опарр, через особый ход унесший свою гладкую маслянистость. Мы остались одни, Джавховор Эзланна и я.

У одной из стен стояла единственная скамья. Он перенес ее поближе и уселся. Его стройность ввела мещан в заблуждение, я не сочла его особенно сильным, но скамья-то была мраморной, большой и неподатливой. Он непринужденно сидел, глядя мне в лицо, закрытое маской, чуть снизу вверх, поскольку скамья была ниже моего кресла.

– Могу я спросить, что хочу?

– Спросить можешь, – отозвалась я.

– А ответы – на усмотрение богини? Отлично понимаю. Откуда ты произошла, богиня?

Мне было трудно ориентироваться, Вазкор не прислал мне никакого предупреждения. Я не ожидала столкновения с таким вежливым прощупыванием. – От Древней расы, – ответила я.

– Но Древняя раса исчезла, богиня. Говорят, ты спала, а потом проснулась.

– Да, – подтвердила я, – под далекой горой.

– И явилась в Эзланн. Почему?

– Эзланн – мой город. Он поклонялся мне задолго до моего пробуждения.

– Как же богиня явилась в Эзланн?

– Я явилась сюда, – сказала я. – И этого довольно.

– А как же богиня вошла в храм, узнала о потайной двери и секретном механизме?

– Я вошла, – сказала я, – и узнала. И этого довольно.

– Уже ходит легенда, – сказал он, – что Уастис в облике золотого феникса пролетела сквозь каменную стену своего храма, сожгла себя в пламени сторожевого огня на алтаре и восстала вновь. Говорят, что она жила среди многих народов и была их божеством, что она умерла и вернулась к жизни, что вид ее лица столь ужасен, что превратит в камень любого увидевшего его человека, что тело ее заполнено змеей, а мозг высечен из нефрита.

– Некоторые вещи сокрыты, – сказала я.

– Однажды, – тихо произнес он, не глядя на меня, – кто-то подослал убийцу к моему военачальнику, Вазкору. У него есть враги, богиня, и такие вещи случаются. Я слышал о том, что случилось, – охрана Вазкора вбежала и обнаружила, что убийца несколько раз пронзил ему ножом грудь и горло, однако мертвым был не он, а убийца. Вазкор сломал ему шею в то самое время, как тот убивал его. Охранники полагали, что Вазкор погибнет от таких ран, но он не погиб. Это ты и сама видела. А я знаю про это, – он посмотрел на меня и улыбнулся, – потому что мне тоже приходится держать шпионов, богиня.

Я не знала, что делать. И ничего не сказала. Миг спустя Джавховор поднялся.

– Сила, – проговорил он. – Я знаю, что ты можешь испепелить меня на месте, как того жреца. Но ты не гневливая богиня. Есть и еще одна часть легенды. Ты слышала ее?

Единственное мое оружие заключалось в молчании, и поэтому я ждала.

– Легенда утверждает, что богиня возьмет в мужья Верховного владыку своего Города. Притча о единении религии и государства. Народ Эзланна уже призывает к этому.

Да, он был очень опасен, наверное, еще опасней, чем Вазкор, ибо его оружием была честность. Я гадала, чего б захотел от меня Вазкор в такой ситуации. И чего захотела бы я.

– Ты, – сказала я, – смертный.

– Конечно, – согласился он, – очень даже смертный. Убийце, который всадит нож в сердце мне, будет незачем больше страшиться меня.

– Не знаю, что тебе сказать, – проговорила я. – Мне нужно время, чтобы найти ответ.

Он поклонился и снова улыбнулся, но без всякой теплоты.

– В твоем храме каждодневно молятся о нашем союзе. Такова страсть к точному соответствию.

Он надел маску феникса и повернулся к дверям. Когда он приблизился, те мигом распахнулись стоявшими снаружи слугами, которые наверняка слушали всю беседу, если смогли столь идеально предугадать его выход.

Вскоре вернулся Опарр.

– Ты слышал, о чем говорилось? – спросила я его.

– Я? Но, богиня, ведь я же не присутствовал.

– Естественно, – обронила я, – в этом помещении есть несколько «глазков».

Он молчал, и его руки в перчатках беспокойно дергались в складках балахона.

– Слушай, Опарр, – сказала я. – Ты слуга Вазкора, но я тоже предана ему – уж это-то ты видел. Мы должны действовать совместно, мы трое, иначе замыслы твоего господина ни к чему не приведут. Беседа, которую я только что имела, могла бы пройти лучше, если бы ты заранее предупредил меня о том, что скажет Джавховор. А теперь извести Вазкора и спроси его, что я должна ответить и что я должна делать.

Какой-то миг Опарр стоял молча, а затем низко поклонился, пробормотал: «Богиня», и вышел.

Во мне теплилась надежда, что Вазкор придет самолично, но он не пришел. Это ведь, в конце концов, было бы глупо. Вместо него ко мне в полночь прокрался Опарр, как раз когда женщины готовили мне постель.

– Ну? – спросила я его.

– Да, богиня, – сказал он.

– Да? Что ты имеешь в виду?

– На все, о чем просили, ответ должен быть «ДА».

Я так и догадалась, но это разъярило меня. Как всегда, меня покупали и продавали. Использовав всю силу своей ненависти, я ударила Опарра по голове и шее. Он зашатался и упал. Некоторое время он лежал на полу, стеная от боли и несправедливости.

– Убирайся, пока я тебя не убила, – приказала я, и он убежал.

Женщины в страхе попятились от меня. Ненависть из моих глаз ударила, как копье, по высокой черной вазе, которая мгновенно разбилась вдребезги. – Вон! – крикнула я женщинам, и те с радостью удрали.

Я лежала в прохладной темноте. И думала. «УЙДУ. СЕГОДНЯ НОЧЬЮ Я УБЕГУ В ПУСТЫНЮ».

Я грезила об этом, о коне, летящем подо мной по безлунным просторам.

Но за мной гнался другой конь, черный и более сильный, чем мой. И Вазкор схватил мои поводья и остановил меня, и я поняла, что рада этому. Рада, что не сбежала от него. Так оно и было.

Мой ответ отправился к Джавховору вместе с золотым перстнем с печаткой. В Городе очень обрадовались. Прошло пять дней, дней предполагаемого очищения моего жениха. На шестой женщины принесли мне подвенечное платье – из черного бархата, так густо расшитого золотой нитью, изображавшей феникса, что оно сидело у меня на теле жестко, как латы. Свадьба была странной. В назначенное время я вошла в огромный зал храма, впереди меня шли девушки и рассыпали лепестки тепличных зимних роз, белых, как снег. Я сидела на высоком троне, а Опарр, выглядевший более крупным и впечатляющим в своем церемониальном облачении, возглавлял хоровые песнопения моему величию. Наконец, формальный вопрос – возьму ли я себе в мужья какого-то человека? И формальный ответ: да, им будет, как и подобает, Верховный владыка.

Элегантный, прекрасный мальчик, который должен был стать моим супругом, вышел вперед, безликий, одетый в черно-золотое. Казалось недопустимым вовлекать его в этот обман. Он был одновременно и слишком невинным, и слишком знающим, чтобы втягивать его в такое. Однако он опустился передо мной на колени и произнес ясным холодным голосом все хвалы и обещания, какие полагалось произнести. После чего я подняла его с колен и стояла с ним рука об руку, и с любопытством обнаружила, что он, при всей его стройности, намного массивней меня; ибо он показался мне таким молодым, что я ожидала, будто придется стоять рука об руку с не по годам развитым ребенком. Снова песнопения, а затем мы вместе покинули мою тюрьму тьмы, отправляясь, как мне представлялось, в другую, очередную тюрьму.

Мы ехали по заснеженным, запруженным народом шумным улицам стоя, по-прежнему держась за руки, на большой золотой колеснице, влекомой шестеркой вороных кобыл. Позади и впереди колесницы маршировали гвардейцы, а девы пели и бросали на снег разноцветные лепестки. Стоял лютый холод, а поездка вышла долгой. Иной раз благодаря нашей близости на колеснице я чувствовала дрожь моего спутника, легкий беспомощный спазм, неподвластный даже его самообладанию. Его рука легко лежала в моей, тонкая длиннопалая рука поэта или музыканта.

Мы достигли дворца, еще одной из огромных, многоярусных черных башен Эзланна. Внутри выложенные мозаикой полы, золотые гроздья светильников, теплый сквозняк от горячих труб, проходивших в стенах и под плитками пола. Еще час мы сидели на тронах, пока мимо тянулась бесконечная цепь аристократов, слагавших к нашим ногам бесценные побрякушки.

Было сумрачно, и горели светильники. Мы остались наедине в округлой комнате с двадцатью узкими окнами, выходившими на Эзланн. Джавховор снял маску, которую он, казалось, не любил носить, и впервые заговорил со мной в тот день, если не считать его взываний у моих ног в храме, которые вообще адресовались не мне.

– Ну, значит, с этим закончено, богиня. Наконец-то. Я даю тебе десять женщин – надеюсь, этого хватит; если нет, тебе нужно лишь сказать. Они явятся, как только ты нажмешь вон на тот резной цветок. Принесут любые прохладительные напитки, какие тебе потребуются, приготовят тебе спальню и будут постоянно прислуживать тебе. Дворец твой, можешь гулять в нем, где хочешь. Естественно, ты пожелаешь время от времени присутствовать в храме. Я дам тебе надлежащий эскорт всякий раз, когда понадобится.

Держался он, как всегда, очень вежливо, но голос у него теперь был чересчур холодным.

– А мои супружеские обязанности? – осведомилась я.

– Никаких, – ответил он. – Ты для меня в первую очередь богиня, а лишь потом жена, и я помню об этом. Это для меня большая честь.

– А ты, – сказала я, – мой муж. От меня даже не ожидается, что я окажу честь твоей постели?

– Меньше всего это, – сказал он.

Я почувствовала слабенький укол разочарования, и это удивило меня.

– Значит, ты не станешь требовать, чтобы я спала с тобой, – заключила я, – но, как мне представляется, я могу от тебя этого потребовать.

– Ты можешь требовать от меня лишь до определенного предела, богиня.

Есть некоторые вещи, которые даже ты не в силах потребовать.

Я ожидала, что он смутится, но он не смутился, а лишь не хотел объяснять, что не желает меня, что его тошнит при мысли обо мне, – Той, чье лицо превращает людей в камень, Той, которая убивает одним взглядом. И я принадлежала Вазкору, он фактически так мне и сказал.

– Ты недооцениваешь мои силы, – уведомила его я. – Однако я понимаю твое нежелание. Спокойной тебе ночи, муж мой.

Он поклонился и вышел. Я нажала резной цветок, и вскоре явились женщины и отвели меня в мои новые покои, которые были не эзланнски черными, а бело-зелеными с золотом. Там я положила в металлическую шкатулку его свадебный подарок – большое ожерелье из сплетенного серебра и золота с нефритами в виде львов. Оно тревожило меня, он тревожил меня, но я выбросила все это из головы и уснула.

Глава 6

Нам приходилось во многих процессиях ездить рука об руку, так как это диктовалось традицией. И смотреть, сидя рядом, множество представлений, и он вежливо спрашивал меня, что именно танцорам, или актерам, или жонглерам, или фокусникам показать мне. Одно время я боялась этих представлений, ожидая, что здесь гниль проявится сильней всего, но видела только прекрасное – женщину, превращавшуюся в самоцвет, двух львов-альбиносов, на спинах которых двое юношей-альбиносов сплетали свои тела в самые невероятные узлы. Звучала также и музыка, сложная и мягко вибрирующая, медленная мелодия, терпеливо извлекаемая из округлых животов струнных инструментов и раструбов серебряных рожков. Однако я больше думала о нем, чем о том, что видела. На публике мы сидели достаточно близко, но во дворце жили врозь, не обмениваясь ни словом, за исключением тех формальных слов, какие должны были произносить ради его народа. Я заставала его в огромной библиотеке дворца, заполненной прекрасными книгами с картинками и переплетами из золота с самоцветами, но когда я заходила, он уходил. Сперва я думала, что у него никогда не было женщины, и, возможно, из-за этого-то он и страшился меня, но позже узнала, как всегда можно узнать из сплетен людей общины, что две-три из маленьких прекрасных, похожих на ланей, дворцовых служанок в то или иное время доставляли ему удовольствие.

Раньше я никогда не бывала по-настоящему одинокой, не было ни времени, ни личности, чтобы вызвать такое чувство пустоты. В своих снах я тосковала по Вазкору, по телу и силе Вазкора, страстно желала причинить ему боль, наказать и уничтожить его, мечтала использовать его так, как мужчина использует женщину – унизить его, и наконец стать его рабой. Но проснувшись, я думала о своем муже-Джавховоре, имени которого я не знала. Думала о нем рядом с ним на колеснице, чувствуя легкую внезапную дрожь от холода, пробегавшую иной раз по его телу, – и жаждала согреть его своим, ласкать его волосы и гладкие щеки, и пойти с ним во дворец, и поговорить с ним, и убедить его спеть мне, как он пел со своими девушками с глазами ланей.

И я боялась. Вазкор, подобно черной тени смерти, протягивал руки, чтобы схватить и заменить своего повелителя.

Спустя несколько дней после брака, когда я приехала в храм, чтобы народ мог порасшибать носы об пол передо мной, я отыскала Опарра.

– Передай это письмо Вазкору, – приказала я.

Но так и не дождалась письменного ответа. Наверное, теперь Вазкор еще больше не доверял мне, ибо я написала: «Ты знаешь, что Джавховору известно о твоей Силе? Ты понимаешь, что он догадывается о твоих честолюбивых устремлениях? А он не дурак».

Опарр явился ко мне несколько дней спустя и, когда мы остались одни, тихо передал мне:

– Ответ, богиня, таков: «Некоторые люди, видя перед собой смерть, идут к ней, вместо того, чтобы бежать от нее. От того, кто продолжает идти к смерти, нетрудно избавиться».

Тем вечером я пошла к Джавховору в библиотеку. Он сразу же поднялся, поклонился и повернулся, готовый уйти.

– Мой господин, – в первый раз я обратилась к нему как к равному. Он остановился, с любопытством посмотрев на меня.

– К твоим услугам, богиня, – отозвался он. – Чем могу помочь?

– Ты в опасности, – предупредила я, губы мои казались под маской похолодевшими и одеревеневшими. – Ты, должно быть, понимаешь это… твои шпионы… не знаю, смогу ли я тебе помочь – не думаю, что мне удастся – но ты наверняка можешь помочь себе сам, сейчас, пока еще не слишком поздно.

– Ты хочешь, чтобы я казнил всех своих капитанов? – тут же отпарировал он. – Несколько непрактично.

– Не нападать, а защищаться, – сказала я.

Он пересек библиотеку и посмотрел на меня, слегка улыбаясь.

– Ты не можешь понять, богиня, – сказал он. – Я с трех лет живу с сознанием смерти. Для смертного эти вещи не столь важны, богиня.

Я невольно протянула руку и коснулась его лица. Такая мягкая кожа, такие тонкие косточки… Он отпрянул; затем, поправляя мой непроизвольный жест, на мгновение взял меня за руку, а затем отпустил ее.

– Я пришлю кого-нибудь зажечь светильники, – сказал он, – чтобы ты смогла здесь почитать.

Я могла бы удержать его там, посмотрев ему в глаза и парализовав его волю, но была не в состоянии это сделать.

Словно глупая, влюбленная дурочка, я наблюдала за ним из окон, стояла в дверях комнат, где он сидел, не ведая обо мне.

Я тайком пригласила к себе фокусника, и его трюки помогали заполнить время.

С Вазкором я не разговаривала сорок шесть дней.

И вот настало утро, когда я проснулась с чувством неразумного страха.

Кожа моя покрылась потом, ночная сорочка и маска для сна пропитались им. Долгое время я лежала, пытаясь успокоиться, а потом уселась на постели, чтобы подняться. Бледная комната накренилась, и казалось, что табун белых лошадей нес ее, словно колесницу вокруг и вокруг Скоры – моей постели. Я снова легла, и все тело у меня ныло и дрожало. Тогда я поняла, что заболела, и не могла понять отчего. Мое тело, такое сильное и самоисцеляющееся, что пережило даже смерть, наконец предало меня, поддавшись какой-то лихорадке от холодной погоды. У меня хватило ума нажать резной цветок у постели для вызова женщин, но после этого я мало что помню. Вроде бы собрались лекари, не смевшие прикоснуться ко мне и предписавшие много одеял и жаровни вокруг постели, но это не принесло никакой пользы. Помню, мельком видела Опарра, беспокойного и смущенного, наблюдавшего за мной, полагала я, для гарантии, что я не буду в бреду возводить какую-то клевету на Вазкора. Он был мне решительно ни к чему, и я, наконец, заставила его понять, что не потерплю его присутствия рядом с собой.

Казалось, только много месяцев спустя я начала медленно возвращаться к самой себе. От меня мало что осталось. Кожа сделалась дряблой и изношенной, как у старухи, и мысли путались в голове.

Потом, когда я лежала на подушках, словно высохший труп, женщины запорхали, словно птицы, и исчезли, а рядом со мной стоял мой муж. С его приходом голова моя, казалось, прояснилась. Он положил свою маску у постели и был очень бледен. Мне на мгновение подумалось, что это от заботы обо мне. Но это было глупо.

– Мне очень жаль, что ты больна, – сказал он серьезно и мягко.

– Я не знаю, сколько я проболела, – проговорила я, раздраженная, ибо мне никто этого не сказал.

– Девять-десять дней, – сообщил он. – Я приходил и раньше, но ты меня не узнавала.

По телу у меня внезапно пробежал холодок, и я спросила:

– Горожане знают, что их богиня больна?

– О, да, – тихо произнес он. – Знают.

Я со страхом заключила:

– И теперь они сомневаются, что она богиня, потому что она, как всякая смертная, может заболеть.

– Нет, богиня, ты не права. Они волнуются от страха за тебя. Но никаких сомнений нет и в помине. Опарр днем и ночью возглавляет всеобщие молитвы за тебя. Женщины терзали себе волосы и грудь ради тебя, и каждое утро отправляли на заклание черного быка.

– Какое бессмысленное разбазаривание, – пожалела я.

– Но теперь ты выздоравливаешь, – сказал он.

Я взяла его за руку, и, хотя увидела, что он чуть-чуть отпрянул, руки он не высвободил, и я не отпускала его.

Должно быть, я уснула.

Через некоторое время – золотое пятно от светильника у меня на веках.

Я приоткрыла глаза, и он по-прежнему был тут, около меня. Хоть я еще как следует не проснулась, мною овладело чувство уверенности и неотложности.

– Ты в опасности, – сказала я. – Ты должен исчезнуть. Они убьют тебя.

Мои глаза затуманились, и я не видела выражения его лица.

Он мягко сказал мне:

– Знаю.

– Исчезни сейчас же, исчезни, – прошептала я, слабо толкая его обеими руками.

– Это не имеет значения, – отказался он, – я всю жизнь ждал этой минуты.

Я беспомощно почувствовала, как сон увлекает меня на дно. Я боролась, пытаясь удержать его, но не смогла этого добиться.

Я видела, как в темном коридоре он спокойно шел к пылающей, страшной яркости. Я побежала за ним, призывая его вернуться, зовя его вновь и вновь, но, похоже, не могла докричаться до него, он не оборачивался, он продолжал идти, шагая так спокойно, свободно свесив руки по бокам, к пожирающему свету.

Во дворце царил жуткий шум: рычал и топотал дикий зверь.

Я проснулась и села, выпрямившись, на золотом ложе. Было очень темно, и шум гремел вокруг спальни. Внезапно сквозь окна сверкнула белая, как лед, молния.

Гроза.

Теперь я различила отдельные звуки бушующего ветра, хлещущего дождя-снега, молотящего кулака грома. В комнате никого не было; светильники задуло. Все еще раздраженная из-за болезни, я нажала на резной цветок. Но никто не явился.

Через некоторое время я вновь различила другие звуки, которые слышала во сне и которые гроза заглушала. Крики и вопли, пронзительные крики восторга или ужаса, чего именно, не определишь. Я вновь и вновь безрезультатно нажимала на резной цветок. Наконец я вытащила себя из постели и начала добираться до двойных дверей спальни. Дело это оказалось небыстрым и трудоемким. Я не смела идти по открытому пространству пола, который, казалось, ускользал из-под ног, а пробиралась, держась обеими руками за стены. На темноту обрушилась еще одна пылающая вспышка молнии, а затем сразу же еще одна, но на сей раз золотая, а не белая. Двери распахнулись. В дверях много черных фигур, жрецов и жриц, а впереди всех Опарр. Он поднял руки и громко крикнул своим храмовым голосом:

– Хвала и любовь! Богиня в безопасности! Уастис невредима!

Крик подхватывали вновь и вновь. Жрицы вбежали ко мне в спальню, и Опарр закрыл за ними двери.

Я была сбита с толку и очень слаба. Мне все представлялось каким-то неопределенным и странным, и все прочее поэтому не было более странным – то, что жрицы раздели меня и натерли кремом, делавшим мою кожу золотой, и одели меня для храма, и увешали меня храмовыми драгоценностями, и наконец надели мне на голову кошачью маску поверх моих гладких прямых волос и даже поверх самой спальной маски. Я смутно поняла, что женщины испуганы.

Когда я была готова, одна из них позвала, и двери снова открыли. Опарр шагнул вперед.

– Сойдет, – решил он, а затем мне:

– Народ боялся за тебя, богиня; ты должна показать им, что ты жива и здорова. Мы тебе поможем.

Они не несли меня, но с обеих сторон шли жрецы и держали меня за локти, чтобы я не упала. Что-то в этих людях говорило мне, что они вовсе не жрецы. Они шли широким солдатским шагом.

Через некоторое время Опарр их остановил. Он приблизился и тихо сказал:

– Мы почти пришли, богиня. Ты должна запомнить только одно. Когда военачальник, который тебя спас, опустится перед тобой на колени, ты должна коснуться его плеча и произнести: «Бехеф лекторр». Только эти слова, вот и все, что тебе нужно запомнить. Когда он опустится на колени. Ты понимаешь?

Я кивнула. Я могла запомнить слова, но они не имели тогда для меня большого смысла, эти два слова на Старинной речи.

Впереди появился красный свет. Мы свернули за угол и вошли в длинный зал, выходивший на широкую террасу над Городом. Двери террасы были широкими, и на фоне черного несущегося неба струился алый свет факелов. Внизу столпились тысячи людей, запрудив сады и дорожки, и они кричали, звали и выли в неистовстве гнева и страха единственное имя:

– Уастис! Уастис! Уастис!

Гроза утихла. Выпал град, и плиты террасы сделались очень скользкими. Здесь стояли люди, неподвижные черные фигуры, с серебряными черепами вместо голов. А неподалеку от края террасы стоял в одиночестве человек с золотой волчьей головой. Опарр остановился. Человек с волчьей головой повернулся к нам, а затем опять к народу. Он поднял руки, и грянули крещендо нестройные крики с барабанным боем песнопений. Он медленно отошел от края и двинулся к нам.

– Отпустите ее, – приказал он державшим меня жрецам-солдатам. Он посмотрел на меня, и глаза его за стеклянными щитами были неистовыми, достаточно сильными, чтобы удержать меня на ногах. – Теперь ты должна выйти туда, где тебя смогут увидеть, – сказал он. – Они очень боятся за тебя, и ты должна успокоить их.

Его глаза держали меня крепко; мое тело напряглось, и плиты, казалось, перестали крениться у меня под ногами. Я начала деревянно шагать к краю террасы, а Вазкор на шаг позади меня твердо держал меня, не прикасаясь, двигая как механическую игрушку.

Толпа внизу увидела меня и начала петь и кричать.

Я уставилась на нее безо всяких мыслей в голове, а он подсказал мне сзади:

– Дай им свое благословение, богиня.

И я, не думая, подняла руки и сделала знак толпе, который делала в храме.

Тут толпа стихла, и в этой тишине Вазкор подошел и встал рядом со мной на колени, склонив голову.

Я очень устала и хотела спать, но не забыла. Нагнувшись, я коснулась его плеча и произнесла два слова, которые ничего не значили – по крайней мере, для меня. Не уверена, что там услышали мой голос; он был немногим громче шепота. Полагаю, в расположении террасы заключалась какая-то хитрость, позволявшая шепоту разноситься.

Вазкор поднялся. Его глаза приказали мне повернуться и идти обратно в зал. Я не поняла этого приказа, лишь подчинилась ему.

Я шла впереди него, прочь от шума, прочь от света и служителей. Не осталось никого; даже Опарр пропал. В слабо освещенном коридоре он освободил меня от своего мысленного контроля и взял меня на руки. Двери в мою спальню стояли приоткрытыми. Он распахнул их пинком и пинком же закрыл их, когда мы оказались в спальне. И положил меня на постель аккуратно и точно.

– Все прошло хорошо, – сказал он. – Можешь спать.

Слабая холодная боль.

– Где он? – спросила я Вазкора.

– Кто?

– Джавховор, мой муж. Он был со мной прежде, чем явился Опарр.

– Джавховор удалился, богиня; ему незачем больше тревожить тебя.

На тело мое навалились свинцовые гири, но я должна была еще немного поговорить.

– Вазкор, где он? Он умер?

– Он кончился, богиня, и это очень хорошо для тебя. Ты была больна, и теперь я скажу тебе, отчего ты заболела. Твой муж, боясь твоей Силы, потихоньку отравлял тебя. Нормальная женщина умерла бы, но ты, богиня, будучи той, кем являешься, выздоровеешь и будешь жить.

– Нет, – прошептала я. – Нет, Вазкор, нет.

Но он уже исчез. Двери закрылись.

Вдали еще слабо ревели толпы, беспощадные в своей радости. Снова пошел снег.