Текст книги "Анакир"

Автор книги: Танит Ли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 34 страниц)

– Как тебе будет угодно, – пожал он плечами.

– Ему больше незачем учиться у меня, – сказал Рэм Яннулу чуть позже. – Вы сами уже достаточно вложили в него. Так или иначе, в нем есть сила духа, и у него светлая голова. Мне думается, вы ожидаете от Ральданаша, что он поставит вашего сына командовать. Что ж, мальчик справится с командованием лучше, чем кто-либо другой.

– И все это ты выяснил во время вашей несостоявшейся охоты на волка? – спросил Яннул, поднося ему чашу вина. Рэм поблагодарил, сел, но не обратил внимания на вино.

– Вы и без того щедро заплатили мне. Не стоит выбрасывать деньги, если в этом нет нужды. А для партнерства в поединках ему хватит того молодого слуги... забыл, как его зовут.

– Ты настроен против моего сына, – сказал Яннул. Он говорил серьезно, не спеша. Рэм ничего на это не ответил, с беспокойством глядя на дверь. – Я знаю о твоих пристрастиях, но мне казалось, что его они не коснутся.

– Мой лорд, – холодно отозвался Рэм, – он воссияет для вас в Дорфаре, как яркий факел. Но у меня есть свои дела в Амланне...

– Я доверяю тебе, – перебил его Яннул. – Отчего же ты не доверяешь сам себе?

Рэм замер. Все вокруг застыло.

– Или ты считаешь, что столь хорошо воспитанный юноша не сможет достаточно громко сказать «нет»? – продолжал Яннул. – Он сможет сказать «нет», Рэм. В моем сыне нет оммосской крови.

У Рэма перехватило дыхание, словно его ударили.

Имя Оммоса, узкого клочка земли, когда-то жестоко попиравшего Равнины, давно уже имело отвратительное значение – мерзость, отбросы. В то же время в этом краю существовал культ близости мужчины с мужчиной, поэтому его имя стало привычным обозначением порока мужеложства. Логично и нелогично. Люди Равнин ненавидели Оммос. Яннул тоже должен был его ненавидеть. Для него он был сплошным извращением и грязью.

– Я лишь высказываю свое мнение, – вновь заговорил Яннул. – Подумай. Ты совсем недолго живешь в моем доме, рядом с моим сыном. А мне все было известно с самого начала.

Дух Рэма был сломлен, он чувствовал себя побежденным.

– Да, большая честь, – произнес он. – Что ж, будьте довольны тем, что я останусь.

– Если ты останешься, я стану считать это своей победой.

– Почему же, во имя богов?

– Есть причины. Ты мне кого-то напоминаешь. Может быть, мою молодость и все, что в ней было наилучшего и наихудшего.

Не видя ничего перед собой, Рэм направился к двери.

– Нет, – через силу сказал он. – Я не приму вашего предложения. До сих пор я принимал все, но теперь не могу, – он хотел еще что-то сказать, но не смог подобрать нужных слов. Ему вспомнилась давняя порка в Истрисе, дом Лики, рвота от боли, когда он стоял перед ней, не в силах совладать с собой. Здесь было почти то же самое. А кроме этого, не было ничего. Товарные фургоны и голодные, как волки, разбойники, ночи Застис, проведенные в домах простых радостей. Теперь ему не светила даже рассветная звезда ребенка, ему оставалось только идти, не зная куда, без надежды, в пустоту.

– Рэм, – окликнул его Яннул.

– Я уже принял свою долю побоев, – отозвался Рэм. – Так же, как принимал все побои до сих пор. От Кесара. От защитников Лики с их жирными руками. Пинки самой Лики и ее проклятый кипяток...

– Что ты сказал? – переспросил Яннул.

Рэм усилием воли приказал себе молчать. Сорвался, надо же...

– Ничего, – уронил он, уже подходя к дверям.

– Я расслышал имя Лики.

Почему бы не ответить? Он никогда не говорил о ней, но сейчас уже наговорил слишком много для того, чтобы что-то скрывать.

– Женщина, которая была моей матерью. Она блистала при дворе Корамвиса и была любовницей какого-то Дракон-Лорда. Но в дни моего детства все это было уже в прошлом – и она отыгрывалась на мне. Она все время била меня. А зачастую это за нее делали ее приятели, чтобы поберечь ее нежные кулачки, – он опять помолчал. – Судя по всему, мой отец бросил ее. Понятия не имею, почему. Но я никогда не знал его, и это мой позор.

Он повернулся и уже вышел во двор, когда услышал крик Яннула.

– Подожди, во имя бездн Эарла!

Что-то заставило Рэма оглянуться.

Яннул стоял в дверном проеме, его лицо стало серым, невзирая даже на темный цвет кожи. У Рэма промелькнула мысль о внезапной болезни. Тем не менее он очень спокойно отозвался:

– Правда, мой лорд. Вы не можете сказать мне ничего, что вынудит меня сейчас остаться здесь.

– Ничего? А если я скажу, что ты сын Ральднора эм Анакир, бога и героя, истинного Повелителя Гроз всего Виса? – на лице Яннула появилась усмешка. – Это может вынудить тебя остаться?

С аллеи, обсаженной кустами, на террасу залетали светляки. Рэм, который на самом деле был Рармоном, сыном Ральднора, сына Редона, стоял, наблюдая за ними.

Разговор длился целый день. Он был ошеломлен и в конце концов почувствовал оцепенение, будто от очередной порки. Такое оцепенение наступало перед агонией. Ему рассказали все, что только можно. Слишком много. Он был переполнен новым знанием. Не иметь ничего и неожиданно получить такое...

В конце концов, наверное, боги все же существуют где-то и, если верить сказаниям, играют с людьми в свои настольные игры.

Лики. Как часто она бормотала себе под нос о своем страстном любовном приключении с членом королевской семьи. Любовница героя Ральднора, которая утомила его. Он предпочел ей нареченную невесту короля. Спустя год Лики вступила в заговор против его жизни – так ненавидела она Ральднора эм Анакир, отца своего сына.

Отчего эта сука никогда не говорила ему об отце? Из-за своей злобы? Или она слишком тяжело переживала это? Для такой женщины, как его мать, эта история должна была стать очень сильным ударом, за который она тяжело поплатилась.

После того, как все было сказано и сделано, Ральднор охотно позволил забрать от себя этого сына – зачатого без желания и отринутого вместе с женщиной. Может быть, как сказал Яннул, богиня использовала Ральднора, задушив в нем все человеческое и заставив выполнять свою волю. Но даже если это так, Ральданаша в Ваткри он завел с любовью и с определенной целью. Бастард же, рожденный Лики, не значил для него ничего.

Вот она, ступенька на гладко вымощенной дорожке. Рэм знал об этом. Все его тело напряглось, но вскоре напряжение схлынуло. Он прекратил сражаться с собой.

– Я могу уйти с террасы в один миг, – произнес Лар-Ральднор.

– Не сомневаюсь.

– Если вы хотите остаться в одиночестве...

– Мы все и всегда в одиночестве.

Лар-Ральднор («названный так в честь моего отца!» – пронеслось в голове у Рэма) рассмеялся своим серебристым смехом.

– Все тот же Рэм, несмотря ни на что, – юноша сделал шаг и остановился неподалеку от Рэма, но все же не рядом с ним. – Должен ли я теперь называть вас «мой лорд»?

Рэм ничего не ответил на этот выпад.

– Что вы собираетесь делать? – Лар-Ральднор был настойчив.

– Ничего. Мало что изменилось.

– Изменилось все, и вы это отлично знаете.

– Об этом знаю только я и твоя семья.

– Мне кажется, что отец знал это с самого начала, – сказал Лар-Ральднор. – В тот первый вечер, когда мы вернулись домой, он сказал мне: «Этот человек похож на Ральднора. То, как он вел себя перед Анак, делает ему честь». Я думаю, отец ждал вас, чтобы вы дали ему ключ к разгадке тайны, даже если сам он не до конца понимал, в чем эта тайна.

Рэм наблюдал за светляками. Он чувствовал себя молодым и испуганным, словно вернулись его пятнадцать лет. Слишком поздно для того, чтобы принять этот груз. Он должен был знать обо всем с самого начала – или не знать никогда.

– У вас есть полное право поехать со мной в Дорфар, – снова подал голос Лар-Ральднор. – Представьтесь Повелителю Гроз от имени моего отца, а я смогу все подтвердить. Ральданаш приходится вам сводным братом. Вы хотя бы видели его?

– Наверное, нет, – отозвался Рэм. Он направился прочь вдоль террасы, но сын Яннула последовал за ним.

– Поедем со мной в Анкиру, Рэм, – настаивал Лар-Ральднор. – Там не просто война, там происходит что-то совершенно особенное. Это место не похоже ни на одно другое место на земле из-за того, чем оно было, и из-за того, что там теперь. Вы должны его увидеть. Походите по этому городу. По законам Дорфара вы ничем не угрожаете положению Ральданаша, ведь вы – первенец, пусть и незаконный... ох, простите! Однако вы – часть легенды, существующей в этом мире.

В красочных выражениях Рэм объяснил, куда он готов засунуть эту легенду.

– Путь до Хлики займет четверть месяца. Еще шесть дней – через море до Зарависса. Дорога в Дорфар отсюда представляется мне длиннее любой другой, – Рэм оглянулся и оказался лицом к лицу с юношей. – Как ты думаешь, за все это время я смогу удержаться от того, чтобы протянуть к тебе руки? Мы можем закончить этот путь заклятыми врагами.

– Видимо, я чего-то не знаю... – Лар-Ральднор выглядел растерянным.

– Если твой отец знает обо всем, должен знать и ты. Сможешь ли ты быть готовым к неожиданным поворотам и достаточно громко сказать «Нет»?

– Я люблю отца, – ответил Ральднор. – Люблю и доверяю ему во всем. Он тратит на меня много времени и способен подолгу говорить со мной – но все-таки не все свое время.

– Ты хочешь сказать, что способен отнестись к себе как... как к моей подстилке?

– Нет. Этого я не говорил.

Занятый собственными мыслями, Рэм посмотрел вдаль.

– Когда моя мать была моложе, чем я сейчас, – произнес юноша, – она убила человека. Он – ваш отец – заставил ее сделать это своей мысленной речью и силой своей воли. Это случилось, когда освобождали разрушенный город на Равнинах, захваченный Амреком. Она никогда не забудет об этом.

– С этим надо что-то делать.

– А что? Никто из нас не знает, что таится в нашей крови, в душе, в сознании. Но мы обязаны понять, на что мы способны – или не способны. Не надо всю жизнь бороться с этим, но не надо и отпускать это на волю. Это как дыхание, Рэм. Если оно нам нужно, мы дышим и не задумываемся об этом. Так лучше – не задумываться.

Светляки повисли на кустах, словно крохотные фонарики в дворцовом парке.

– Поедем со мной в Анкиру, Рэм, – повторил юноша после долгого молчания.

Волк, который оставил следы вокруг загона бисов и так измучил охотников в тот памятный день, больше не возвращался. О нем никогда не вспоминали. Даже спустя много лет, если заходила речь о нем, его называли исполнителем воли Анакир, Ее посланцем. Один лишь Рэм никогда не позволял себе говорить о нем в таком духе.

В конце концов небольшой отряд отправился из усадьбы под Амланном в Дорфар еще до захода Застис.

На холме разыгралась сцена между Лар-Ральднором и его ланнской девушкой, обвинившей его во всех грехах. Были сказано все, что обычно говорится в таких случаях. Они расставались, и даже торопливая близость не смягчила их горечи. Медаси вела себя куда более сдержанно. Она не плакала, хотя слезы стыли в ее глазах. Да и у самого Яннула глаза увлажнились.

Рэм ничего этого не видел. Он ждал своих попутчиков в городе. Это расстояние было для него не только географическим, но и психологическим.

10

Они еще не успели выехать из города, когда он забурлил от избытка новостей. Все эти новости были такого свойства, что, едва успев попасть в гавань Амланна, тут же становились известны всем жителям города и успевали долететь до самых его окраин. Черный Леопард Закориса-в-Таддре разорил берега Кармисса и Оммоса. Кесар эм Кармисс собрал флот в Истрисе и готовился дать достойный отпор бесчисленным Вольным закорианцам. Пиратских кораблей насчитывалось уже около пятидесяти – целый флот, хотя, возможно, это число было завышено. Они отступили от юго-западных берегов Кармисса, переключившись на грабеж оммосского Карита, города, который когда-то пытались взять, но не взяли ваткрианцы.

Флот Кесара, выстроенный в согласии с давними традициями Висов и использующий шансарское знание моря и кораблей, тоже неимоверно возрос и по количеству, и по мощи. Создавалось впечатление, что он готовился к этому дню все последние семь лет, пока Дорфар, гнездо Равнинных победителей, пребывал в дремоте.

Впрочем, как водится среди людей, эти сплетни воспринимались как далекие от ланнской жизни или проходили по разряду излишне дурных прогнозов. Морские сражения – еще не война, по крайней мере, живущих на суше она не касается. Однако все это предвещало ужасное продолжение. Кармисс, Оммос и даже восточный Дорфар могли противостоять главному удару, но под силу ли им выгнать закорианцев из ланнских вод? Побережью Ланна угрожала серьезная опасность. Несмотря на мелкие победы, порт Амланна оставался чрезвычайно уязвимым и представлял собой лакомый кусок для пиратов. В один отнюдь не прекрасный день на рассвете королевская гвардия вышла из города в порт – скорее наблюдатели, чем реальные защитники. А уже в полдень гавань и дорога в порт были обстреляны.

Рэм успел узнать большую часть этого, еще сидя в таверне. Когда он встретился с Лар-Ральднором, они почти не обсуждали сложившееся положение – так, перебросились парой фраз. Юноша был в курсе дел, но его мало беспокоило то, что он покидает город в столь тревожное время. И сам он, и даже его слуга разделяли мнение Рэма, что боевой флот Истриса выполняет свои задачи весьма умело, и разбитые Вольные закорианцы скорее нанесут удар по восточным окраинам Дорфара, которые ближе к их дому – если у них еще остались силы наносить удары где бы то ни было.

Рэм считал, и не без основания, что Кесар эм Кармисс попросту не предпринимает никаких действий, пока не будет уверен в их полном успехе. Слухи гласили, что король сам командует своим флотом. Что ж, у него уже имелся кое-какой опыт в этом деле.

Казалось, что грозная тень войны отдалилась в никуда за раскаленные дни и запредельные ночи их путешествия на юг. По мере их продвижения эта тень блекла сами собой. Когда они достигли Ланнелира, слухи о неминуемой войне поддерживал лишь караван, к которому они присоединились, и слухи эти были столь фантастичны, что почти никто не верил в их правдивость.

Непредвиденная помеха обрушилась на путников, когда они добрались до Ольма.

Разъездные обязанности Рэма уже пару раз приводили его в этот небольшой городок. Пять лет назад он даже провел несколько дней, объезжая здешние предгорья. Он тогда разыскивал очередную лже-Беринду, однако когда нашел ее, она оказалась полукровкой, как и ее дочь. В этих местах его беспокоил неистребимый дух Зора, старого забытого королевства с его черноволосой висской версией Ашары-Анакир.

На сам Ольм он тогда обратил мало внимания, как, впрочем, и на этот раз. Однако по городку таинственным образом разнеслась весть, что в его ворота въехал сын самого Яннула. Так что не успели они как следует расположиться в таверне, как появился гонец и передал им просьбу наместника перебраться в его более чем скромный дворец.

В бархатисто-темном небе мерцали искры звезд и багровела Застис.

Ужин был подан в парадном зале дворца, в крыше которого открыли отверстия – через них виднелось небо и поступал свежий воздух.

С каким-то легким удивлением Рэм осознал, что его истинная суть так и осталась известна лишь ему самому, и его позабавило то, что за этим длинным столом он сидит на куда более низком месте, чем Лар-Ральднор. Женщина, которую усадили рядом с ним, была младшей, незаконной дочерью наместника. Это было странное создание – то непроходимо упрямое, то глуповато-капризное и переменчивое, словно застигнутое в разгар причудливого изменения внешности и сути. Кое-кто шептал, что в ее жилах течет кровь дорфарианских аристократов, однако ее мать была простой незнатной ланнелирской женщиной. Мысли девушки блуждали где-то далеко от зала, и Рэма это только радовало.

Проникнувшись тем, о чем говорилось на усеянной светляками террасе Яннула, и соблазнившись этим в своей претензии на самоконтроль, Рэм стал еще больше беспокоиться, пытаясь обрести покой. Невозможно – однако есть вероятность, что все-таки случится, притом совершенно неожиданно... Тут было от чего растеряться. И одновременно ему дали понять, что чрезвычайно ценят его как человека и как друга.

А впереди ждал Дорфар, цель, заполнившая его внутреннюю пустоту, которая образовалась после прекращения поисков ребенка Кесара. Дорфар приводил его в замешательство, но при этом обещал что-то неясное, какое-то вознаграждение за всю пережитую боль.

Он с головой ушел в самокопание. Скучный обед и необщительность леди Сафки весьма способствовали этому.

Прежде чем гостям показали их спальни, в зале состоялось представление. Это было запутанное аллегорическое действо о победе Ральднора эм Анакир над Повелителем Гроз Амреком. В нем то и дело появлялись разнообразные боги и вестники судьбы, один неубедительнее другого.

Сын Яннула сидел рядом с привлекательной законной дочерью наместника. К всеобщему удовольствию, молодые люди были заняты друг другом и уделяли мало внимания ужасающе нудному действу. Зато леди Сафка выглядела очень заинтересованной, чем немало изумила Рэма. Вскоре он понял, что ее внимание поглощено лишь одним человеком – девочкой-полукровкой лет двенадцати.

Считалось богохульством играть роль Самой Анакир, поэтому девочка воплощала некую символическую идею, сидя во время всего представления на маленьком позолоченном троне. Она была одета как ланнская жрица, с головой, окутанной молочно-белой вуалью, открывающей лишь ее высокий лоб и обведенные краской глаза. Рэм сидел слишком далеко и не мог разглядеть их цвета, однако прядь волос, выбившаяся из-под вуали, была темной. Но самым интересным в ней были две живые змеи, которые оплели ее обнаженные белые руки, извиваясь и скручиваясь в кольца. При этом девочка не выказывала ни малейшего отвращения. Висы, даже полукровки, даже те, кто поклонялся богине, всегда избегали прикасаться к змеям, так что было понятно, почему девочка оказалась в такой роли.

Может быть, именно по этой причине Сафка так взволнованно наблюдала за ней. Наверное, девочка была ее любимицей, что бы за этим ни скрывалось. Рэм заметил, как на пальце девочки сверкнуло кольцо, то ли золотое, то ли янтарное.

Наконец представление завершилось, и вскоре все смогли отправиться спать.

Рэм пожелал спокойной ночи своей необщительной соседке. Видимо, его сочли слишком незначительной персоной, чтобы предложить девушку для постели. Однако темный коридор, ведущий к предназначенной ему спальне, освещал слуга, идущий впереди Рэма с факелом.

Неожиданно впереди, откуда-то со стороны, появился еще один огонек. Это оказался небольшой бронзовый светильник, свет которого выхватил из темноты тонкое белое лицо с опущенными глазами, все еще обведенными краской. Сейчас девочка была без змей, хотя руки ее оставались обнаженными. Ноги ее тоже были босы, а голову и лицо больше не скрывала вуаль.

Рэм решил, что девочка – попросту служанка, идущая с чьим-то поручением, и больше не обращал на нее внимания. Но когда он поравнялся с ней, тонкие пальцы коснулись его ладони, и он непроизвольно сжал в ней какой-то маленький предмет.

Без единого звука девочка исчезла. Рэм знал это, даже не оглядываясь.

Только оставшись один в комнате, он разжал ладонь. Там оказалось колечко с ее пальца. Оно было янтарным, гладким, прозрачным, как вино Равнин, и еще хранило тепло ее руки. И от него исходил некий странный внутренний трепет, словно оно было живым. Рэм тут же уронил кольцо на пол, будто прикоснулся к одной из ее змей.

Чуть позже он понял, в чем дело. Так призывала его леди Сафка. Видимо, кольцо, выданное служанке на время представления, впитало в себя зов Застис.

От всей души он пожелал избегнуть этой ловушки. Едва ли было удобно отсылать кольцо обратно и огорчать ее. Пожалуй, лучше забыть его где-нибудь, к примеру, во дворе. Скорее всего, дворцовый слуга, который найдет вещицу, не отважится присвоить ее.

Все, что могло в нем заключаться, было простейшим магнетизмом, которым янтарь обладает даже сам по себе. Или еще чем-то, исходящим от Звезды, взятым взаймы отголоском ее силы.

Рэм разделся и лег в постель. В голове у него была полная пустота.

Сафка... Какое-то знание, относящееся к ней, или к тому, что произойдет с ее участием, почти лежало в руках, но не давалось, ускользало, металось, как путаница света и тени.

Рэму снились белые волки, бегущие по холмам с янтарными склонами. За ними ехал на колеснице человек, одетый во все черное. Правой рукой он держал поводья, а в левой у него был хлыст с золотой рукояткой, постепенно превратившийся в змею.

– Где ты была? – спросила Сафка девочку с Равнин, когда та вошла к ней в спальню.

Девочка кротко взглянула на нее и покачала головой. На языке жестов, которым они пользовались между собой, это означало, что вопрос не требует ответа.

– Мне не хочется, чтобы ты показывалась в зале, – произнесла Сафка.

Виновен в этом был один из ее братьев. Он вошел к ней в комнату без предупреждения и сразу же увидел девочку.

Ему немедленно захотелось уложить ее к себе в постель. Ялеф любил совсем юных женщин, обеим его женам едва исполнилось тринадцать лет. А эта девочка была столь утонченна – она уже умела держаться и двигаться так, как может не всякая придворная дама. И куда изящнее, чем Сафка, ее сестра и обе жены Ялефа, вместе взятые.

Сафка не знала, сколько лет девочке, однако не сомневалась, что та еще не достигла брачного возраста. Когда Ялеф отмахнулся от этого довода, она попыталась напомнить ему, что белая кожа и светлые глаза – признак холодной крови эманакир. Она также поставила его в известность, что девочка немая, отстает в развитии и имеет привычку брать в постель змей. Последнее обстоятельство поубавило напор Ялефа, и он отступился.

Однако когда пришла весть о прибытии сына Яннула и уже шла подготовка к приему, Ялеф вернулся и заявил, что девочка должна показать свое искусство в играх со змеями.

Сафке было нечего возразить.

В конце концов белокурые волосы снова были выкрашены в каштановый цвет по просьбе самой девочки. Она написала эту просьбу своей рукой, так что никаких сомнений возникнуть не могло. Умением писать она была обязана Сафке. Или не была... Женщина, которая занималась с ней, заметила, что девочка необыкновенно быстро выучила все буквы. Сафка, пришедшая на второй и последний урок, была изумлена. У нее создалось впечатление, что девочка с Равнин всегда знала, как следует писать, и ей нужно было лишь немного напомнить...

А сейчас девочка подошла к ней и принялась расчесывать ее волосы.

Сафка тотчас же успокоилась, ее мышцы расслабились. Она полуприкрыла глаза, поглядывая в зеркало, где плавно двигались маленькие руки и пряди ее собственных волос.

Но покой оказался недолгим. Вскоре Сафка заметила, что с пальца девочки исчезло янтарное кольцо. Кольцо подарили Сафке, и она владела им, хотя небольшие изящные украшения, прямо скажем, совсем ей не шли. Теперь же оно было потеряно или украдено. Сафка уже открыла рот, чтобы спросить, где и когда оно пропало... «Или было передано кому-то другому», – вдруг мелькнуло у нее в голове. При этой мысли губы девушки сжались в строгую тонкую линию.

Неужели она спасла девочку от Ялефа лишь затем, чтобы та заключила соглашение с кем-то другим, у нее за спиной?

Полная ревности и порожденных ею подозрений, она напряженно застыла под успокаивающими движениями гребня.

На следующее утро юный, но знатный гость отбыл, оставив старшую дочь наместника досматривать сны в постели. Возможно, результатом этой ночи станет ребенок – в таком случае это будет гордость для всего Ольма.

Сафка, в которой темперамент преобладал над всеми остальными свойствами, швырнула через всю спальню глиняную вазочку, с мрачным удовольствием услышала, как та разбилась, после чего громко приказала подать носилки.

Тот, другой человек, друг сына Яннула, так мало интересовался Сафкой, словно она была прокаженной! Обида кипела и клокотала в ее душе. Сафка забыла ту ночь, когда огромная змея нежно обвила ее кольцами. Вместо этого ей припомнилось смертное ложе матери, отсутствие близких, отсутствие даже разговоров... Сафка стиснула браслет на запястье и приказала носильщикам прибавить шагу, погнав их, как калинксов.

Когда она вернулась, в углу наружного двора ее встретил Ялеф. Рядом с ним стоял высокий светловолосый человек. В своем внутреннем неистовстве Сафка сначала даже не узнала его – а когда узнала, сердце ее упало.

– Этот господин из Вардата сказал, что у тебя есть девочка, которую он хочет купить.

– Нет, – вырвалось у Сафки.

– Увы, – произнес Ялеф. – Я уже привел ее и отдал ему. Его слуга увел ее с собой. Здесь ее больше нет. Она не приносила тебе пользы, Сафка. Да и никому другому в нашем доме.

– Ваш брат получил ровно столько, сколько вы заплатили за нее, висская госпожа, – усмехнулся вардиец. – Двадцать парингов настоящего ольмского серебра.

У Сафки не было сил ни двигаться, ни говорить. Кто она такая? Незаконная дочь. Может быть, даже не от семени наместника. И если эм Вардат знал ее историю с самого начала, то мог с легкостью плевать на ее интересы.

Она изо всех сил старалась сдержать слезы. Ей трудно было даже представить, почему ей так хочется плакать. Был ли причиной этому приступ ревности, связанный с потерей чего-то, что она так и не сумела понять – или одно лишь осознание невосполнимой потери? Но кем же, в конце концов, была эта девочка? Волшебницей, умеющей заклинать змей?

– Зачем она нужна вам? – наконец прошептала она, обращаясь к вардийцу.

– Когда я видел ее в последний раз, выяснилось, что ее висский загар – обман, маскировка для рабских торгов. На самом деле ее кожа белая, а глаза желтые. В ее жилах течет изрядная доля степной крови. Если высветлить ей волосы, она будет выглядеть безупречно. А степняки дают хорошее вознаграждение тому, кто вызволяет их детей от злых хозяев-Висов. В конце концов, жители Равнин – избранный народ, – усмехнулся он. – Так же, как и мы – отмеченные Богиней.

Ялеф нервничал, но вместе с тем испытывал удовольствие от переживаний Сафки. Девушка опустила голову.

«Больше я никогда ее не увижу», – думала она.

В Хлике не было ничего интересного, лишь корабли заходили в гавань и снова уходили, перевозя товары из Зарависса, Ланнелира и Ланна. На холме среди жмущихся друг к другу хижин и палаток возвышалась стройная башня из темного камня, одна из тех, что во множестве строились в Элире для наблюдений за небесами. Астрология, магия, мистика и отстраненность от мирских забот – такова была сущность Элира. Здесь не было королей, а основным ремеслом считалось производство украшений из эмали. Вассальная верность этого края (если здесь вообще знали, что значат эти слова) была навеки отдана Ланну. Храмы Элира, встречавшиеся редко, в отличие от астрологических башен, строились, на Равнинный лад, из черного камня и были очень древними.

Корабль вышел из Хлики еще до рассвета и взял курс на Зарависс.

Рэм стоял на палубе и смотрел на восход, когда в его ладони вдруг оказалось янтарное кольцо.

У этого было простое объяснение. Той ночью в Ольме он сбросил одежду на пол. Утром он вспомнил о кольце и начал искать его, в том числе и на полу – но не нашел. Лишь сейчас он понял, что кольцо закатилось в складки одежды и скользнуло в обычные для одежды авантюриста потайные ножны в рукаве, а теперь от случайного движения выкатилось прямо ему в ладонь. Воровской карман. И сам он невольно оказался вором.

Рэм взглянул на кольцо. В нем больше не ощущалось никакой жизни. Просто ободок из янтаря.

Однако у него не было никакой возможности вернуть эту вещицу в Ольм. Тогда Рэм решил отдать кольцо Лар-Ральднору – пусть подарит его какой-нибудь девушке.

Невольно в памяти всплыло кольцо с янтарем, которое он когда-то подарил Дорийосу. А из воды тем временем всплывало янтарное солнце.

Ночью он проснулся от того, что кольцо горело в его ладони, точно живой уголь. А может быть, он только вообразил, что проснулся. Так или иначе, сновидение все еще длилось. Крики, шум, красное зарево, и сквозь все это он видел мирную палубу, парус, наполненный ветром, навесы и людей, спящих под ними. На носу корабля дремал вахтенный – а сквозь него, сквозь ночь, багровую от Застис, сверкали лезвия мечей, и двери рушились с громким треском...

– Что это? – заслышав голос Лар-Ральднора, видение отступило, а затем и вовсе померкло.

Рэм был не в состоянии ответить. Неожиданно он ощутил, как его пальцы разжимаются, услышал проклятие Лар-Ральднора, и кольцо исчезло из его ладони.

Ночь прояснилась. Теперь он видел только море, небо и корабль.

– Янтарь, – произнес Лар-Ральднор. – Он горячий и красный, как уголь.

– Анкабек, – отозвался Рэм. К нему вернулось дыхание. Он слышал собственные слова и понимал только то, что их подсказывает ему кто-то другой. – Кесар выиграл сражение. Вольные закорианцы разбиты.

– Откуда вы знаете? – спокойно спросил Лар-Ральднор.

– Просто вижу. Картины, возникающие в сознании. Со мной случается такое время от времени. Я долгие годы живу с этим, но не знаю, откуда оно взялось. Может быть, от моего отца, – Рэм невидяще уставился в спокойную, безмятежную ночь. – Закорис. Побежденный, но яростный в отчаянии, как раненый тирр. И эта ярость пала не на Ланн, Дорфар или Оммос. На Анкабек.

Водон эм Закорис проиграл сражение – и вместе с ним свою жизнь, хоть и уцелел в бою.

Тридцать восемь кораблей, повернувших домой с тяжелым грузом добычи, взятой на юго-западных берегах Кармисса, оставив позади маленький, но богатый оммосский порт Карит, встретились с флотом кармианского короля, качавшимся на волнах, словно плавучий город.

Корабли Закориса-в-Таддре до сей поры оставались пиратскими, однако их паруса всегда несли символы Старого Закориса. Против них плескались паруса с кармианской лилией, а на носу у каждого развевался штандарт с алой Саламандрой – вызов против вызова. Объявив войну закорианцам, Кесар оказал им честь.

Корабли сошлись. Черные биремы с перепуганными рабами на веслах и бешеными леопардами Йила на палубах, готовыми к бою. И небольшие маневренные кармианские суда шансарского образца, легкие, как лебеди, что очень нравилось Кесару (единственное из шансарского, что вообще нравилось ему). Их гребцы сидели на веслах ради денег и славы. Пятьдесят три кармианских корабля, огромное количество огнеметных машин, чуть меньше – громадных баллист, посылающих гигантские железные стрелы на шестьдесят локтей. Эти стрелы пробивали борта, расщепляли мачты, а с более близкого расстояния с легкостью могли сделать из небольшого судна два еще более маленьких. И еще шесть громадных катапульт, одиннадцать безоткатных бомбард, плюющихся нефтью – и почти пять тысяч бойцов на палубах.

До сих пор никто не выходил против Вольного Закориса с таким вооружением и в таком числе. Неистовые, как было известно всем, закорианцы почти всегда одерживали победу, используя фактор внезапности, либо устраивали сокрушительный разгром, либо, на худой конец, уходили от врага с небольшими потерями. Но сейчас дело было не столько в силе и преимуществе, сколько в планомерной подготовке к решающему сражению. Почти сразу же их суда были плотно окружены. Когда заработали пиратские метательные машины, их встретили огнем заградительные орудия передовых галер, так что каждые два из трех закорианских снарядов, столкнувшись в воздухе с встречными, летели совсем не туда, куда были нацелены – многие на свои же корабли. Этот прием применялся не так уж часто, однако люди Кесара овладели им в совершенстве. Все кармианские машины были тщательно построены и прекрасно отлажены, а их ложки делались с расчетом на немалый вес снарядов. Первый удар Вольных закорианцев был отбит без труда, а затем последовал ответный залп с кармианской стороны.