Текст книги "Сад вечерних туманов"
Автор книги: Тан Тван Энг
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
– Что-то случилось? – спросил Аритомо.
– А вы не слышали? Все утро по новостям передают: Верховный комиссар погиб. К-Ты убили его.
Аритомо глянул на меня:
– Вы должны ехать.
У обветшавшей под ветрами и дождями двери главного входа Фредерик, задержавшись, сказал:
– Ах да, мистер Накамура… Магнус просил напомнить вам о своем празднестве. Почему бы вам не поехать с нами? Мы вас подождем.
– У меня здесь есть дело, которое я должен закончить, – сказал Аритомо.
Он откинул щеколду и открыл дверь. Я резко развернулась в двери, позволив Фредерику протиснуться мимо меня к припаркованному через дорогу «Лендроверу». Аритомо отдал мне поклон, но я поклоном не ответила: слишком уж много воспоминаний о временах, когда я была обязана кланяться японцам, о том, как получала оплеухи, если кланялась недостаточно быстро или низко.
Я уже открыла было рот, однако Аритомо покачал головой. Я прошла через дверной проем, потом оглянулась и посмотрела на него. Он еще раз поклонился мне и закрыл деревянную дверь. Я стояла, застыв, еще мгновение, не сводя с нее глаз. И услышала, как звякнула, упав, щеколда и ключ повернулся в замке.
Глава 5
Каждому ребенку хочется иметь сказочного, не из нашей жизни, дядюшку, а поскольку у меня такого не было, то объектом моих грез стал Магнус Преториус, даром, что в моей подростковой жизни он если и появлялся, то как-то смутно. Познания свои о нем я почерпнула из рассказов моих родителей и из того, что они оставляли невысказанным – я подбирала обломанные ростки разговоров, когда они мне попадались, – а еще из того, что сам Магнус рассказал потом, когда мне повезло узнать его получше.
Добравшись в 1905 году из Кейптауна в Куала-Лумпур, Магнус работал помощником управляющего на одной из каучуковых плантаций семейства Гатри в Ипохе. Ему нравилось рассказывать людям, как он получил работу: ведший собеседование выяснил, что Магнус умеет играть в раггер[63]63
Раггер – разговорное название регби по правилам Регбийного союза.
[Закрыть]. Только поэтому. Как раз в то время он и подружился с моим отцом. Они занялись бизнесом вместе, приобрели каучуковую плантацию, а со временем – и еще несколько.
Плантаторы, чьи угодья находились в глубинке, жили в окружении каучука, ближайший сосед-европеец обычно обитал не менее чем милях в двадцати[64]64
Примерно 32 км.
[Закрыть], а то и побольше. Девочкой, живя на Пенанге, я слышала истории о плантаторах, которые упивались до смерти или умирали от змеиного укуса, либо от малярии, либо еще от каких-то тропических болезней. Втиснутый в четкие нескончаемые ряды каучуковых деревьев, Магнус возненавидел такую жизнь и занялся поисками поприща получше. Как-то на выходных он, будучи в Ипохе, сидел за выпивкой в баре «ФМШ»[65]65
ФМШ, Федерированные Малайские Штаты, федерация четырех государств Малаккского полуострова (Негри-Сембилан, Паханг, Перак и Селангор) под протекторатом Великобритании, существовавшая в 1896–1942 гг.
[Закрыть] и услышал, что какой-то чиновник рассказывает о плато на высоте трех тысяч футов[66]66
Чуть выше 914 метров.
[Закрыть] на горном хребте Титивангса. Чиновник проболтался о планах превратить его в административный правительственный центр и горный курорт для высокопоставленных малайских государственных служащих.
Магнус, который, было дело, когда-то забирался на одну из гор в тех местах, сразу же понял, какие возможности кроются в этих планах. Неделю спустя он приобрел у правительства концессию на шестьсот акров[67]67
Более 243 га.
[Закрыть] земли в нагорье. Он продал акции всех своих каучуковых плантаций моему отцу перед самой Великой депрессией – это был поступок, который отец вечно будет вменять ему в вину.
Геодезист на службе правительства, Уильям Камерон, составил карту этого нагорья в 1885 году. Он на слонах переваливал бесконечно открывавшиеся туманные вершины и долины, пока вел съемку хребтов, чтобы проложить на карте границу между Пахангом и Пераком. «Как Ганнибал, переходящий через Альпы», – частенько слышала я, живя в Маджубе, фразу, повторяемую Магнусом своим гостям.
С холмов Цейлона Магнус привез семена и саженцы чая. Из Южной Индии морем были доставлены рабочие для расчистки джунглей. За четыре-пять лет скаты и склоны холмов на его плантации покрылись чайными кустами. В конце концов от беспрестанного ощипывания у чайных деревьев прекратился рост, как у деревцев бонсая, которые культивировались поколениями японской знати. Через несколько лет после того, как Магнус разбил плантацию, на Камеронском нагорье появились еще две (недружественные) чайные плантации, но к тому времени товарная марка «Маджуба» уже укоренилась в Малайе.
Это был единственный сорт чая, который мой отец запрещал держать у нас дома.
Во время короткого обратного пути до Дома Маджубы Фредерик пытался вовлечь меня в беседу, однако мои мысли постоянно возвращались к Аритомо и моей неудаче: я не смогла убедить его устроить для меня сад. Глядя в окошко, я видела разбитые террасами склоны овощных ферм за пределами Маджубы или редкие бунгало, мимо которых мы проезжали. И только когда гурка в Доме Маджубы открыл нам ворота, я заметила стоявшие на подъездной дороге машины.
– Что тут происходит?
– Braais[68]68
Braais – от слова braaivleis («жаренное на огне мясо», африкаанс), вошло в английский язык как южноафриканский синоним «барбекю». Примерно то же, что и российские загородные встречи друзей-приятелей «на шашлыках».
[Закрыть] Магнуса. Он их устраивает каждую субботу, – объяснил Фредерик. – Начинается в одиннадцать утра и обычно длится до семи-восьми вечера. Вам очень понравится.
Я смутно припомнила, что накануне Магнус говорит мне что-то про браай, только я напрочь забыла об этом.
В коридоре рядом с кухней мы едва не столкнулись с Эмили, спешившей куда-то с противнем, уставленным чем-то странным, блестящим, округлым и в трубочку.
– Ай-йох[69]69
Ай-йох – малайское восклицание, сродни русскому «ой-ей» или «ай-яй».
[Закрыть], мы так переволновались за тебя, лах, – укоряла она меня. – Все уже собрались там, – она указала подбородком на лужайку позади дома. – Иди к ним. Нет, не ты, Фредерик! Ты пойдешь мне помогать. А ты неси это Магнусу, – и она сунула мне противень.
Тут я разглядела блестящие странные штучки: это оказались уложенные в круговую спираль сырые колбаски, с дюйм толщиной и фута полтора длиной[70]70
Около 2,5 см и 45 см.
[Закрыть] каждая.
На террасе позади дома собрались человек пятнадцать-двадцать – китайцы, малайцы и европейцы вперемешку. Одни расположились в плетеных креслах, другие, стоя маленькими группками, беседовали, держа в руках бокалы и стаканы. День был яркий и безветренный, а вот атмосфера – мрачная. Какая-то женщина рассмеялась, тут же осеклась и оглянулась по сторонам. Тарелки с приборами и блюда с едой занимали длинный стол в конце террасы. Угощения, приправленные карри, доходили на медленном огне в духовках на древесном угле, а солнечные зайчики подмигивали с боков бутылок пива, установленных на лед. В тени камфарового дерева Магнус бдительно следил за подобием мангала, изготовленного из старой масляной бочки, разрезанной пополам по длине и уложенной на козлы. Риджбеки бездельничали у его ног, потягиваясь и поглядывая на меня, пока я подходила к их хозяину.
– А-а! Нашлась наконец-то! – воскликнул Магнус. – Так и понял, что ты в Югири, когда ты завтракать не явилась.
– Никогда не видела, чтоб такое в морозилке хранилось, – сказала я, вручая ему противень.
– Boerewors[71]71
Boerewors – фермерские колбаски (африкаанс), популярное южноафриканское кушанье.
[Закрыть]. Я сам их сделал.
– Вид у них такой, что Бруллокс с Биттергалем к ним вряд ли притронулись бы, – заметила я. Собаки вскинулись, услышав свои имена, заколотили хвостами по траве.
– Sies![72]72
Sies! – зд.: «Глупенькая!» (африкаанс).
[Закрыть] – воскликнул с гримасой на лице Магнус. – Поставь их на браай. Скоро сама увидишь, что это за lekker[73]73
Lekker – вкуснятина (африкаанс).
[Закрыть].
Колбаски были посыпаны кориандром и еще какими-то приправами, назвать которые Магнус отказался:
– Это рецепт моей оuma[74]74
Ouma – бабушка (африкаанс).
[Закрыть].
Когда все это стало поджариваться на угольях, аромат пошел чудеснейший, и я вдруг вспомнила, что, не считая чая, который пила с Аритомо, я за все утро ничего не ела.
– Прежде чем ты решишь, будто я проявляю неуважение, – Магнус указал бутылкой пива на собравшихся на лужайке людей, – скажу: к тому времени, когда мы узнали о гибели Гарни, было уже слишком поздно отменять. – Он сделал очередной добрый глоток пива. – Ты получила, чего хотела, от Аритомо?
– Он мне дал от ворот поворот.
– Ag, стыдно. Все равно оставайся здесь. На сколько душе твоей будет угодно. Один воздух тебе невесть сколько пользы принесет. – Магнус взглядом поискал кого-то в толпе. – Фредерик ему напомнил про браай?
– Да, но он занят каким-то делом, – сказала я.
Магнус взял металлические щипцы. Я спросила:
– Его преследовали после того, как Оккупация закончилась?
– Антияпонские партизаны? – Магнус отер рот рукой. – Конечно же, нет.
– Он рассказал мне, как его арестовали.
– Ну, бриты могли пришить ему что угодно, – ответил Магнус. – И я поручился за него.
Он перевернул boerewors, и жир закапал на угли, вознеся клуб ароматного дыма.
– Аритомо добился, чтобы нас в лагеря не сажали. Во время войны был такой момент, когда у него работали больше тридцати человек. Все они – и их семьи – пережили войну.
– Моей семье надо было бы тоже приехать сюда и переждать войну.
Магнус замер, перестав передвигать колбаски по решетке, и взглянул на меня:
– За много недель до того, как джапы напали, я предложил твоему отцу привезти вас всех сюда.
Я вытаращилась на него:
– Он никогда ничего об этом не говорил.
– Ему стоило бы приехать. Жаль, что не послушался меня.
Шум, который доносился от компании гостей позади меня, казалось, отступил далеко-далеко. Меня вдруг охватила ярость из-за упрямой гордыни моего отца. Магнус был прав: тогда все было бы по-другому. Меня не изуродовали бы, моя мать не растеряла бы разум, а Юн Хонг была бы жива.
– А вы заранее знали, что японцы нападут на нас? – спросила я, пристально глядя на него.
– Любой и с половинкой мозгов, глядя на карту, сообразил бы это, – ответил Магнус. – Китай слишком велик, такой кус Японии не проглотить, она только и способна, что с краешков пообгрызать. Зато эти сравнительно небольшие территории в морях Тихого океана – лакомая и легкая пожива.
Подошел Фредерик еще с одним подносом: этот был заполнен бараньими отбивными.
– Купи осла, – обратился к нему Магнус.
– Что купить? – я подумала, что ослышалась.
– Пытаюсь заставить вот этого молодого человека побольше говорить на африкаанс, – стал разъяснять Магнус. – Он так долго путался с англичанами, что забыл свой собственный язык. Расскажи ей, что это значит.
– Английское «купи осла» соответствует «baie dankie» на африкаанс, – разложил мне все по буквам Фредерик. – А значит это – «спасибо». Я еще и уроки малайского брал, – добавил он. – Даже забавно, как много общих слов у этих языков – pisang, piring. . pondok[75]75
Рisang, piring… pondok – бананы, тарелки… коттедж (малайск.).
[Закрыть].
– Это пошло от рабов, завезенных с Явы на Мыс, – сказал Магнус.
Он вылил свое пиво на уголья и позвал нас обоих за собой. Стал представлять нас гостям. Несмотря на прохладу, ощутимую на воздухе, я единственная была в перчатках.
– Знакомьтесь, – подвел нас Магнус, – это Малколм. Он – Покровитель Аборигенов. Следите за тем, чту вы говорите, когда он поблизости: этот человек говорит по-малайски и по-китайски, причем и на кантонском, и на мандаринском, и на фуцзяньском диалектах.
– Малколм Тумз, – тепло улыбнулся мужчина. Ему было ближе к пятидесяти, лицо бесхитростно-простодушное, оно мне сразу понравилось. Такое лицо, наверное, помогало ему в его работе – заботиться о благосостоянии оранг-асли[76]76
Оранг-асли, исконные люди (малайск.) – так называют все коренное население полуостровной Малайзии.
[Закрыть].
– Личность отнюдь не замогильная, – шепнул мне Фредерик, – невзирая на фамилию[77]77
Фамилия Малколма (Toombs) созвучна английскому слову «могила».
[Закрыть].
Мы наложили себе на тарелки по горке всякой еды со стола и уже собирались приступить к ее поглощению, но вдруг Тумз попросил всех встать в кружок. Магнус поджал губы, но промолчал. Мы закрыли глаза на минуту молчания в память о Верховном комиссаре. Только теперь вся очевидность смерти Гарни с очевидностью дошла до меня. Несмотря на заверения, которыми тешило нас правительство, дела шли все хуже.
– Ну, как boerewors? – спросил Магнус, как только все расселись и принялись за еду.
– На вкус они куда лучше, чем на вид, – я прожевала, проглотила и спросила: – Как погиб Гарни?
– Террористы устроили засаду на его машину и застрелили его. Вчера днем, на дороге к горе Фрэзера. Они явно отдохнуть ехали, он и его жена. В окружении вооруженного конвоя.
– И все же их убили, – заметил Джафар Хамид, владелец гостиницы «Вид на озеро» в Танах-Рате. Он подвинул свой стул поближе к нам.
– Почему кровавые вести утаивали до сегодняшнего дня? – спросил Магнус.
– Нынче все новости проходят цензуру, – сказала я. – Только уж теперь-то… едва ли где в мире отыщется радиостанция, не рассказывающая в эфире о том, что произошло. Должно быть, он был уже мертв, когда вы везли меня сюда с вокзала. Вот почему на дороге было такое множество армейских машин.
– Это возможно… – тихо произнес Тумз. – Прямо успех красных. Боюсь, они напляшутся и напоются вечерком в джунглях.
– А жена Гарни? – спросила я, глядя на Магнуса.
– По радио сказали, что сначала К-Ты принялись палить по машине в лоб. Гарни вывалился из машины и пошел в сторону от нее.
– Какое безрассудство с его стороны, – высказалась одна из женщин-европеек.
Магнус строго ответил:
– Он отвлекал огонь от жены, Сара.
– Бедная женщина… – вздохнула Эмили.
Магнус сжал плечо жены.
– Думаю, нам на пользу будет снова пересмотреть наши меры безопасности и внести кое-какие предложения по их улучшению.
– Не так-то много мы можем, верно? – сказал мужчина средних лет. Чуть раньше он представился мне как Пол Кроуфорд, сообщив, что владеет клубничной фермой в Танах-Рате и что сейчас он – бездетный вдовец. – Мы обнесли наши дома заборами, обучили наших работников нести караул и создали в кампонгах[78]78
Кампонг – деревня (малайск.).
[Закрыть] «домашнюю гвардию». Однако мы до сих пор дожидаемся присылки особоуполномоченного констебля, о котором просили. Когда война закончилась, я надеялась, что больше никогда не испытаю ничего подобного. Но вот она я – в самом пекле еще одной войны.
– Те немногие недели после того, как джапы сдались, – заговорила Эмили, – мы только и слышали что о коммунистах, убивающих малайцев в их кампонгах, и о малайцах, вымещающих злобу на китайцах. От этого делалось страшно.
– Китайские скваттеры[79]79
Скваттеры – не очень лестное название самовольных поселенцев, как правило, бегущих от нужды в поисках лучшей доли (от англ. squatter – «сидеть на корточках»).
[Закрыть], с которыми я говорил, – заметил Тумз, – до сих пор уверены, что победили джапов именно коммунисты.
– Я и недели не пробыл в Малайе, – отозвался Фредерик, – как один солдат заявил мне, что он был в первом отряде войск, вернувшихся, чтобы взять власть в стране. Он считал, что войну выиграли коммунисты. Каждый городок, через который проезжала его часть, был сплошь украшен флагами и плакатами, прославлявшими победу коммунистов над джапами.
– Малайя, Малайя, – забурчал Хамид. – А никому из вас не кажется странным, что то, что вы, англичане, беспечно именуете «Малайей»… моя земля и воздух, моя родина… до недавнего времени официально и не существовала?
– Это и моя родина тоже, енчик[80]80
Енчик – сэр (малайск.).
[Закрыть] Хамид, – сказала я.
– Вы оранг-китайцы, вы все – потомки иммигрантов, – резко возразил Хамид. – Вы всегда будете приверженцами Китая.
– Это чушь, – парировала я.
– Ах, извините. Вы ведь проливная китаянка, верно? Того хуже! Не счесть, сколько вас почитают своей родиной Англию – место, какое мало кто из вас и видел-то когда-нибудь!
Хамид бухнул себя в грудь кулаком:
– Мы, малайцы, – истинные сыны этой земли, бумипутра[81]81
Бумипутра – наименование этнической группы малайцев (в буквальном переводе с малайск. – «дети земли»). Термин принят в политическом контексте, в том числе и для защиты особых привилегий бумипутра в сравнении с возможностями граждан Малайзии, принадлежащих к другим этническим группам.
[Закрыть]. – Он окинул взором всех вокруг. – Ни один из вас здесь не может называться так.
– Прошу вас, Хамид, лах, – сказала Эмили.
– Старые государства умирают, Хамид, – сказала я, с трудом сдерживая гнев, – и рождаются новые. Не имеет значения, откуда прибыли чьи-то предки. Вы можете утверждать… с абсолютной точностью… что один из ваших далеких предков не приплыл из Сиама, с Явы, из Ачеха[82]82
Ачех – индонезийская провинция, существовавшая до 1904 г. как независимый Султанат Ачех.
[Закрыть] или с островов Зондского пролива?
– Вы что имели в виду, говоря, что Малайя существует лишь с недавних пор? – заговорил Питер Бойд, помощник управляющего каучуковой плантацией. Он всего несколько недель как приехал из Лондона, чтобы занять место своего предшественника, убитого К-Тами.
– Это всегда было удобным названием для сшитой из лоскутков совокупности территорий, над которыми британцы установили контроль, – пояснила я, не дав Хамиду ответить. – Сначала были Федерированные Малайские Штаты на западном побережье, каждый из которых возглавлялся губернатором. – Меня потрясло, что подобное невежество все еще распространено среди европейцев, которых присылали управлять Малайей. Что ж удивляться, что малайцам это надоело и они пожелали выдворить мат-селлехов[83]83
Мат-селлехи – обозначающее выходцев с Кавказа разговорное выражение, которым порой пользуются в речах (но не в документах) малайские политические деятели.
[Закрыть]…
– Затем Нефедерированные Малайские Штаты, – продолжила я, – которыми правили султаны с помощью британских советников. А потом появились Проливные Поселения – Малакка, Пенанг и Сингапур.
– И все украдены у нас, малайцев, – вставил Хамид.
– Которые были слишком ленивы, чтобы хоть как-то противостоять этому, – вмешалась Эмили. – Вам хорошо известно, Хамид, что это мы, китайцы, создали оловянную промышленность. Мы основали города, и мы развили торговлю. Куала-Лумпур был основан китайцем! Не притворяйтесь, будто вы не знали этого.
– Ха! Мы слишком умны и не желаем проводить свои дни, рабски горбатясь на мат-селлехов в рудниках и шахтах, не то что вы, оранг-китайцы, – Хамид вытянул руку с тарелкой и подался вперед: – Эх, Эмили, лучше положите-ка мне еще своей белачаны[84]84
1 Белачана – малайское название широко распространенного блюда в Юго-Восточной и Южной Азии, представляющего собой пасту из креветок, приготовленную с карри и другими приправами.
[Закрыть], пожалуйста.
Открытие олова в долине реки Кинта в восемнадцатом веке вынудило британцев кораблями везти связанных договором об ученичестве кули из Южного Китая для работы на шахтах, поскольку малайцы предпочитали оставаться в своих кампонгах и возделывать свои собственные поля. Китайские иммигранты приезжали с намерением вернуться к себе на родину после того, как накопят денег. Многие, впрочем, остались, не желая менять размеренную жизнь в британской колонии на войны и беспорядки в Китае. Они создали семьи и состояния на Пенанге, в Ипохе и Куала-Лумпуре и открыли путь для еще большего числа своих соотечественников из южных портов Китая. Скоро эти иммигранты стали частью Малайи. Я никогда не удивлялась этому, как никогда не считала странным, что и мне довелось родиться под дождливыми небесами экватора, что, едва раскрыв рот, я вдохнула в себя влажный жаркий воздух тропиков, сразу и навсегда почувствовав, что я – у себя дома.
Магнус потер кулаком свой единственный здоровый глаз и сказал:
– Помню, пару лет назад сидел я у себя в кабинете, слушал вечерние новости. Услышанное повергало в отчаяние. – Он обернулся к Кроуфорду и Тумзу. – Ваш мистер Эттли[85]85
Клемент Ричард Эттли (1883–1967) – британский политик, лидер Лейбористской партии, и государственный деятель. В 1940 г. вошел в коалиционный кабинет во главе с Уинстоном Черчиллем. С 1945-го, победив Черчилля на выборах, по 1951 г., когда вновь уступил ему, был премьер-министром Великобритании.
[Закрыть] дал официальное признание правительству этого парня, Мао, в Китае в то время, когда коммунисты каждый месяц убивали нас в Малайе сотнями.
– Не забывайте, что у нас на носу, через пару недель, выборы, – заметил Кроуфорд. – Мы вполне можем вернуть Уинстона.
Магнус просто поморщился: его гримаса лучше слов говорила, насколько такая перспектива его не вдохновляет.
– Если вы преуспеете, – сказал Фредерик, – то ваш Уинстон унаследует Мао в этой части света и Мау-Мау[86]86
Движение африканских племен «за землю и свободу», развившееся (особенно в Кении) во второй половине 1940-х гг. Сами участники движения называли себя Кенийской армией земли и свободы (KLFA). Термин «Мау-Мау» использовали британцы, имевшие основания опасаться, что поднятое KLFA в начале 1950-х восстание получит международный резонанс, а само движение – легитимность в глазах мирового сообщества.
[Закрыть] в Африке.
– Ты говоришь ужасные вещи, лах, – произнесла Эмили, прикрывая ладошкой смеющийся рот.
– То, о чем только что говорила Юн Линь, об умирании старых государств… что ж, она права, – сказал Магнус. – Нет ни одной страны старее Китая, а посмотрите-ка на него нынче! Новое имя и новый император.
– Император Мао? – произнес Фредерик.
– Во всем, кроме имени.
– Ради всего святого, – вмешалась Эмили. – Давайте поговорим о чем-нибудь другом, идет? Кто-нибудь читал эту новую книжку этой Хан Суин[87]87
Элизабет Комбер (1917–2012) – известная в Азии врач и писатель (псевдоним Хан Суин), долго жившая в Гонконге, в Малайзии, а в последние годы – в Европе.
[Закрыть]? Знаете, она была здесь с визитом в прошлом году. Эй, Молли, это правда, что по ней фильм собираются снимать? С Уильямом Холденом?..[88]88
Уильям Холден, настоящее имя Уильям Франклин Бидл-младший (1918–1981) – американский актер, лауреат премии «Оскар» за главную роль в фильме «Лагерь для военнопленных № 17» (1953). Американский институт киноискусства отвел ему 25-е место в списке «100 величайших звезд кино».
[Закрыть]
Обед завершался, когда один из слуг вышел из дома и что-то прошептал Магнусу. Тот встал со своего места и через кухню пошел в дом. Риджбеки на мягких лапах последовали за ним. Когда через несколько минут Магнус вернулся к нам, вид у него был обеспокоенный.
– Позвонил один из моих помощников, – сказал он, обводя взглядом всех нас. – Час назад К-Ты сожгли дотла деревню скваттеров в Танах-Рате. Старосту изрубили в куски парангом[89]89
Паранг – малайский крестьянский нож, род мачете.
[Закрыть]. Его жену и дочерей заставили смотреть на это. Я вовсе не стараюсь выпроводить вас, но шестичасовой комендантский час введен и уже действует.
Енчик Хамид вскочил на ноги, крошки так и полетели у него с колен:
– Аламак![90]90
Аламак! – ой! (малайск.)
[Закрыть] У меня жена одна в доме.
Остальные тоже вскочили, и я поняла, что убийство Верховного комиссара перепугало людей больше, чем они хотели показать. Магнус с Эмили пошли провожать гостей к выходу, а я осталась в саду. Прошла мимо статуй двух сестер и остановилась у низкой каменной балюстрады, облокотившись о нее. Внизу, на террасе, располагался надлежаще строгий садик, по газону которого опавшие дубовые листья разлетелись, как кусочки незавершенной мозаики. Один павлин гнался за другим по траве, и перья их хвостов сгребали, вороша, листья. На газоне благоухал розовый сад, кусты которого были посажены по спирали.
Поначалу я подумала, что долетавший шум производит какой-нибудь грузовик, одолевавший крутой подъем дороги где-то за соседним хребтом. С каждой секундой рокот становился все громче, взорвавшись пробравшим до костей ревом самолета, пролетевшего над Домом Маджубы и ушедшего на круг над чайными полями.
– «Дакота», – определил Фредерик, выходя из дома, чтобы присоединиться ко мне.
Дверца в хвосте самолета открылась, из нее выползло какое-то коричневое облачко и мгновение спустя рассыпалось на мелкие кусочки. На секунду мне показалось, что самолет разваливается, с него словно стала облетать чешуя.
– Что это? – спросила я.
– Охранные пропуска и уведомления, призывающие К-Тов сдаваться, – объяснил Фредерик. – Магнус говорит – адова работа очищать от них кусты, когда ветер относит все это на чай. Кули сокрушаются горше горького.
«Дакота» полетела за холм, шум от нее постепенно стихал. Листочки бумаги вихрем полетели к дому. Я отошла в дальний конец газона и поймала одну листовку в воздухе. Я слышала об этих уведомлениях, распространявшихся Управлением психологической обработки противника, но сих пор ни одного не видела. На листовке бок о бок помещались две фотографии. На первой был изображен бандит в момент сдачи: костлявый, дурно питающийся, одетый в тряпье, на лице одни только скулы да торчащие зубы остались. «Товарищи, меня зовут Чон Ка Хенг. Когда-то я входил в Четвертый Джохорский полк», – прочла я вслух. На второй фотографии был снят тот же мужчина: улыбающийся и хорошо накормленный; одетый в ослепительно-белую рубашку и черные, отлично отутюженные брюки, он походил на мелкого чиновника; одной рукой он обнимал за талию невзрачную, но улыбающуюся молодую китаянку. «Правительство отнеслось ко мне по-хорошему, поскольку я сдался в плен. Призываю вас подумать о своей семье, о своем отце и своей матери, которым очень не хватает вас. Кончайте свою борьбу и возвращайтесь к людям, которым вы нужны». Обещания амнистии и вознаграждения были повторены на малайском, китайском и тамильском языках. Бумага была тонкой и светло-коричневой, будто вымокла за ночь в остатках чая.
– Странный выбор цвета, – заметила я.
– Это умышленно. Вызовет больше доверия у бандита, когда он такую листовку поднимет. – Фредерик откашлялся. – Магнус позволяет мне пользоваться одним из бунгало. Оно на другой стороне плантации.
И добавил, помолчав:
– Пойдемте выпьем?
– Уже комендантский час.
– Мы же в пределах плантации.
– Не сегодня, Фредерик, – сказала я, комкая в руке листовку. – А вам – спасибо за то, что отвезли меня сегодня утром.
Боль занялась в левой руке, когда я вернулась в спальню, временами ее ноющее подергивание шло в такт пульсу. Ярость, вызванная отказом Аритомо, притихшая на время вечеринки, вновь дала о себе знать. Вот ведь наглость у человека: заставить меня проделать путь от самого К-Л только для того, чтобы столь поспешно отвергнуть мое предложение, даже всерьез не обдумав его! Чертов джап. Чертов, чертов джап-кровосос!
Выдвинув ящик у тумбочки рядом с кроватью, я достала свой дневник. Он был тяжелый – распух от газетных вырезок, которые я в него вклеивала. Перебирала странички, по сути, не глядя на них: то, что содержалось в дневнике, я знала наизусть. Еще когда я работала помощником научного сотрудника на процессах по военным преступлениям, я собирала газетные отчеты о таких же процессах в Токио и других странах, которые захватили японцы. Я близко к сердцу принимала обвинения, которые вменялись в вину японским офицерам, но все равно регулярно перечитывала вырезки, хотя давным-давно смирилась с тем, что в них не было ни знакомого мне имени, ни знакомого лица на фотографии. Нигде не попалось упоминание о лагере, куда я была заключена.
Между страниц в конце дневника торчал бледно-голубой конверт, адрес на котором был написан по-японски и по-английски. Я взяла его – он был легок, как листик дерева. Конвертом была заложена страница, куда я занесла свой последний разговор с осужденным военным преступником, произошедший за неделю до моего отъезда в Кембридж. Я вспомнила про обещание, которое дала тому человеку, обещание отправить его письмо по почте.
Потихоньку левая рука перестала ныть. Но боль еще вернется.
Откуда-то слабо доносились голоса слуг, остававшихся в доме. Один из павлинов протяжно звал самку. Я вложила конверт обратно между страниц, закрыла дневник и пошла на террасу.
Долго стояла там, глядя в сторону Югири. Стояла до тех пор, пока вечер не затопил подошвы холмов в долинах и сад Аритомо не пропал из виду.