Текст книги "Игры богов"

Автор книги: Тамара Воронина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Их долго вели по коридорам и оставили ждать в небольшой комнате. Интересно. На кабинет судьи что-то не похоже, потому что там, за ширмой, кажется, прячется стол со всякими инструментами по добыванию информации. А что их них добывать? Что они могут знать? Март подумал и решил, что ничего. Ли тоже на ширму покосился и слегка погрустнел.

Ну вот, это уж совсем свинство. Март прикрылся ладонями, потому что… в общем, перед мужчинами в форме еще ничего, но вот перед женщиной – вовсе неприятно. Не особенно молодая и вовсе уж не красивая, в форме с непонятными нашивками. Ему тут же велели стоять смирно, и с усилием он отвел руки. Ладно, страшная, а то ведь после такого воздержания при виде женщины все может случиться…

– Простите, сударыня, – развел руками Ли, – что мы в таком непристойном виде, но наша одежда пришла в полную негодность, а другой нам не выдали.

– Имя.

– Ли.

Дамочка оказалась вредная – стегнула хлыстом по лицу, Ли невольно дернулся. Дамочка опустила хлыст указующим жестом:

– В следующий раз ударю здесь. Хочется?

– Что вы, сударыня. Но вы спросили имя – я назвал. Чем я вызвал ваше недовольство?

– Назови полное имя, – добродушно посоветовал толстяк в штатском.

– Линнар Файер Дарси.

– Эльф?

– Эльф.

– Как попал сюда?

– Разными путями. Я до войны нанимался охранником к разным людям.

– Зачем же пошел на войну?

Ли рассказал, как они попали в армию. Женщина осуждающе покачала головой. Наверное, хартинги солдат вербовали иначе, без головорубной машины в соседнем дворе.

– Имя.

– Март Гаер.

– Мартин?

– Нет, сударыня, именно Март. У писаря, что меня регистрировал, чернила кончились, только на Марта и хватило.

Женщина оглядела его с ног до головы, задержав равнодушный взгляд и там, где порядочной женщине не следовало бы, и отвернулась к Ли. Проверяла, не эльф ли он, есть ли у него волосы там, где положено? Достаточно было на недельную щетину посмотреть… Март, однако, вздохнул не без облегчения, хотя и только внутри себя. Стоять лучше смирно и быть паинькой, делать вид, что тебя тут вроде бы и нет, пока внимание снова не обратят. Женщина расспрашивала Ли, тот вроде бы и отвечал, но Март вдруг почувствовал его напряжение и тут же напрягся сам. Ли был кем угодно, но не паникером, и если его что-то беспокоило, то основания для беспокойства имелись. Он был спокоен на виселице, стоя под дождем с петлей на шее, и это настроение передавалось Марту, как передалось и нынешнее. Он старался держать лицо, как учил его Ли… нет, не учил – советовал. Рекомендовал. Быть спокойным и уверенным в себе, помнить о своем достоинстве, уважать себя… Вообще-то таких красивых слов Ли прямо не говорил, но они почему-то откладывались именно такими. Остро захотелось на каторгу, в каменоломни махать киркой или на рудники тачку катать. Пусть под кнутами надсмотрщиков, пусть под палящим солнцем или под ледяным ветром, пусть впроголодь, пусть усталость смертельная – лишь бы подальше отсюда, от веселого толстячка, от этой каменной бабы, способной без малейшего женского интереса смотреть на двух даже сейчас весьма привлекательных мужчин. По поротой спине потекла струйка пота, хотя в комнате было всего лишь тепло, но никак не жарко. По спине – пусть, незаметно, но ведь сейчас пот выступит на висках, знал Март за собой этот недостаток. Честное слово, в безнадежной битве при Сторше было легче. Не хватало только, чтоб сейчас забурчало в кишках.

Женщина вела себя так, словно в комнате не было никого, кроме нее и Ли, а толстяк изредка посматривал на Марта, и не нравились Марту эти доброжелательные взгляды. Наверное, та выдуманная Вимом кошка ростом с человека такая же дружелюбная. Все любят свой обед.

Он не вслушивался ни в вопросы женщины, ни в ответы Ли. Понимал только, что тетка расспрашивает его никак не о войне или даже службе охранником. Ей интересно, как эльф попал в земли людей и зачем эльфу это понадобилось. А Ли никогда не говорил на эту тему. Даже с Мартом. И что удивительно, Март даже не пытался заводить подобный разговор, понимая, что нельзя, что это может разрушить их дружбу, что это табувроде глупых запретов в диких племенах. Скорее всего, потому он и не прислушивался, чтоб и не знать, если вдруг Ли решит пооткровенничать. А если она захочет добитьсяего откровенности? Там за ширмой… Март видел пару раз подобные столы с подобными инструментами, не присматривался – не хотелось отчего-то, но впечатление сохранилось. Наказание выдержать можно, а вот общение с опытным палачом не выдержать никому. Если Ли не расколется, то умрет. И Марту придется потратить остаток жизни, чтоб отыскать эту тетку и этого толстячка и намотать их кишки на первый попавшийся сук.

Но двое крепких солдат в форме хартингов взяли под локотки не Ли, а Марта, и не Ли, а Марта прикрутили к стулу, и столик подкатили поближе – он на колесиках был, словно не приспособления для терзания человеческого тела на нем были, а красивые чашки с ароматным чаем и нежным печеньем…

Март открыл глаза. Похоже, он лежал на полу. То есть на ковре. Было твердо, но не холодно. Голова покоилась на коленях Ли, а его всегда холодные руки нежно гладили бритую голову Марта. Саднило горло. О боги, неужели я так орал, что сорвал голос? Стыд-то какой…

– Прости.

– За что? – сипло спросил Март. Ой, правда, сорвал…

– Я не должен был ждать, пока… Если честно, я не подумал, что у нее хватит ума заняться тобой. Расколоть эльфа пытками сложно. Возможно, но очень трудно. Не уверен, что у них есть специалист такого уровня. Она, наверное, об этом слышала.

В глазах прояснилось. Та же комната. Ли сидит на ковре вроде камина, такой же голый, как и прежде, и такой же голый Март без сил лежит головой у него на коленях, твердостью мало отличающихся от поленьев. Но теплых. Руки у него холодные, а тело теплое. И от камина идет тепло. Дрова уже почти прогорели. Но комната вообще теплая, окна такие основательные, плотно закрытые, даже тяжеленные шторы задернуты, то ли от сквозняка, то ли чтоб не подсмотрел никто.

– Больно?

Март никогда не слышал такой нежности в голосе Ли. Стало даже неловко. Он прислушался к своим ощущениям. Да. Больно. Пожалуй, даже очень. Но если не шевелиться и дышать неглубоко, то терпеть можно. Не страшнее, чем после порки. Март приподнял голову (и Ли тут же подставил ладонь под его затылок), чтоб посмотреть на свое истерзанное и окровавленное тело и с изумлением обнаружил только несколько синяков да ожогов. Это жаль, от ожогов шрамы останутся обязательно… Ну болван, о чем думаешь, шрамы его, видите ли, огорчают, ерунда, не на лице же, девок не отпугнут, когда девки эти шрамы увидят, поздно будет шарахаться…

– Они тебя не покалечили, – утешающе сказал Ли. – Наверное, это быстро пройдет. Март, нечего стыдиться.

– Я сильно орал? – заставил себя задать вопрос Март, чувствуя, что краска заливает лицо. Ли повторил:

– Нечего стыдиться. Ты всего лишь человек… Не в том смысле, что всего лишь человек, а не эльф, а в том, что всего лишь живой, способный чувствовать боль.

– Ты им сказал, что они хотели?

– Сказал, – пожал плечами Ли. – Конечно, сказал. Хочешь пить? Они оставили воду.

Хотел ли Март пить! Да больше, чем жить! Ли осторожно выскользнул из-под его головы, аккуратно опустив ее на ковер, принес восхитительно чистой воды в красивом стакане, а не в обколотой и грязной кружке, напоил Марта, поддерживая голову, и снова начал работать подушкой. Был он задумчив, но вроде бы не особенно огорчен. Понятно. Никаких особенных тайн в его прошлом не имелось, просто тема была неприятной. Потому и не позволял ее поднимать. Это ясно, Март тоже с радостью избавился от многих детских воспоминаний и кое-чего не говорил даже Ли. Не хотелось – и все.

Раздались шаги. Март неохотно перевел взгляд с тлеющих углей на толстячка.

– Ты сможешь донести своего друга до камеры? – озабоченно спросил тот. Ли даже не кивнул, встал и начал поднимать Марта. А чего это – донести? Сам дойду. Почти сам. Ли это понял, перекинул руку Марта через плечо, обхватил его за талию. Конвоиры их не торопили, так что до камеры добрались без приключений. Более того, с каждым шагом Март чувствовал себя не то чтобы лучше, но бодрее.

Другая камера. Тоже на двоих, но двое их и было. На топчанах твердые валики вместо подушек и грубые одеяла. Отхожее ведро с крышкой. Ведро с водой и кружка. Ну, почти гостиница «Королева Май» в Сафоре… ничего более роскошного Март просто не видел, даже их, охранников, комната была шикарной, а уж у нанимателя и подавно, от позолоты и обилия серебряных вещичек щуриться хотелось, огромная ванная с горячей водой круглые сутки, огромные мягкие полотенца, мягкие мохнатые халаты и изысканная кухня… Салат из соловьиных язычков им, конечно, не перепадал, но вино было отличное, потому что в такой гостинице просто не могло быть другого вина…

Ли уложил его на топчан, набрал в кружку воды и, понемногу поливая на руки, обтер все тело Марта. Стало намного легче. А Ли переложил его на сухой топчан и укрыл обоими одеялами. Март и не заметил, как уснул.

***

Судили их ровно через неделю. Судом-то назвать это было нельзя, знали они, что такое суд, да у хартингов свои представления о законе и порядке: лишь бы сформулировать правильно, и к тому, что говорил судья, придраться не смог бы даже Ли. Ничего особо несправедливого и не случилось. С точки зрения хартингов они были виновны. Им задали несколько вопросов: как завербовались в армию, в каких сражениях участвовали, в каких частях служили, бывали ли ранены, принимали ли участие в допросах пленных. Наверняка можно было врать напропалую, но по мнению Ли, врать следовало только тогда, когда иначе невозможно, так что они честно и откровенно рассказывали и о выборе между армией и головорубной машиной, и сражения перечисляли, и имена командиров называли. Серьезных ран ни у одного не было, товарищи их считали везунчиками, в допросах не участвовали даже не потому, что чином не вышли, просто не имели привычки бить да пинать связанных, и Ли говорил об этом так убедительно, что им вроде бы и верили. Даже сочли способ вербовки смягчающим обстоятельством (зато битву при Сторше – отягчающим) и впаяли им всего-то по три года каторжных работ на благо империи хартингов. Ну вот хоть узнали, что это империя. А императора, наверное, зовут Харт.

К тому времени им уже выдали одежду, типично арестантскую, в такой далеко не сбежишь: оранжевые рубахи, бесформенные штаны без застежек – в пояс был продернут шнурок, как у трусов, выдерни – штаны упадут, и еще куртки, мешковатые, длинные, с капюшонами того же режущего глаза цвета. И короткие грубые сапоги, которые невозможно было надеть на босу ногу, так что они получили еще и тряпки, которые долго учились наматывать на ноги так, чтоб не сбивать подошвы в кровь.

А дальше все было совсем уж просто: вместе с толпой других погнали по этапу. Прежде Март не бывал на каторге, его пребывание в тюрьмах ограничивалось несколькими днями, если не считать проклятого королевства Бертина, но рассказы бывалых людей он слыхал. Им мало что соответствовало. Ну, разве что цепи, которыми их попарно сковали, причем, когда Ли потянули в сторону и он громко заявил, что предпочел бы своего старого друга, ни в зубы ему не дали, ни даже не гавкнули, кивнули и сковали именно с Мартом. Цепь была едва не два локтя длиной, даже не особенно тяжелая. Разговаривать не запрещали. Кормили два раза в день, не то чтоб хорошо, но живот от голода не подводило. Ночевок под открытым небом было всего две, но надсмотрщики разводили костры, так что было хоть и зябко, но не могильно холодно. Дождей не было, а снег и снегом-то назвать было совестно, так, разрозненные крупинки, но они уже не таяли. Как-то быстро в этом году осень перешла в зиму. По слухам, зима здесь не особо суровая, но длинная. Жаль. Марту-то все равно, а Ли не любил холод.

Целость кандалов проверяли два раза в день – утром и вечером. Однажды обнаружили подпил и тут же, не рассусоливая, отвели пару на обочину дороги да и снесли им головы мечами без лишней жестокости. Мечтать о побеге сразу расхотелось. Да и мечты были несерьезными. Не удастся. Охранников было много, были они серьезно вооружены, в том числе и многозарядными арбалетами, и дальнобойными луками, да и собачки рядом с хартингами бежали серьезные, без нужды даже не лаяли, но Март как-то и не сомневался, что такой песик догонит и горло перервет без затей.

Зато никого не били, даже отставших, подгоняли, а один офицер на полдороге выстроил каторжников в три шеренги и объяснил, что больных и хилых никто не стал бы приговаривать к работам в каменоломне, так что лучше не прикидываться. Если кто ноги все ж сбивал, мазь давали и обмотками пользоваться учили. Все справедливо, и от этом справедливости становилось особенно тошно. Получалось, что врага и ненавидеть-то не за что. Никаких жестокостей они не творили. Разве просто повесить – это жестоко? Вот именно.

Раз в неделю их брил ловкий цирюльник. То есть брили каждый день полтора десятка человек, а было их около сотни, вот и получалось, что раз в неделю. Три раза водили в баню, для чего даже задержались в одном городишке, и Март увидел наконец последствия войны: испуганных бледных женщин, непривычно тихих ребятишек и очень, очень мало мужчин. Попался бы король Бертин, сам бы морду набил.

Впрочем, король-то чем особенно виноват? Защищал свое королевство, вряд ли уж народ, но себя, свои владения. Кто ж знал, что хартинги такие… справедливые. Порядок поддерживают среди каторжников теми де способами, что и в тюрьме: драчунов порют, беглецов казнят. Драк почти и не было. На каторгу шли бывшие солдаты, привычные к дисциплине. Наверное, навешались уже хартинги, поняли, что не стоит выводить мужское население под корень, кто ж работать-то станет – бабы с детишками? Достаточно уж наказали…

Пригнали их в каменоломню, огромный карьер, где открытым способом добывали железную руду. Это ничего. Ли говорил, что есть рудники, где добывают для каких-то нужд ядовитые минералы, там никто больше пары лет не выдерживает, и если, скажем, разбойнику заменяют смертную казнь такими рудниками, радоваться не стоит. Поселили в бараках, прочных, не щелястых. Леса вокруг было много, так что бараки даже отапливались, хотя и не особенно жарко, но поверх одеяла не возбранялось и курткой укрываться. А они с Ли уже привыкли спать, прижавшись друг к другу и укрываясь обоими одеялами. Имелась тут и столовая, куда гоняли перед сменой и после смены, и раз в неделю положена была баня, и все было так четко, что организованность хартингов вызывала невольное уважение. Кормили однообразно, но сытно, ничего не скажешь, густющий овощной суп, каша с постным маслом, раз в неделю – рыбина жареная, в воскресенье пряник и кружка эля, чай сладкий можно было даже в бараке делать – кружки имелись и чайник, а клейкую сладкую жижу выдавали целыми банками, тоже всему бараку на неделю хватало. И выжить три года нетрудно.

Несмотря ни на какую дисциплину, здесь были и свои порядки. Каторжные. Отсутствие женщин заменялось присутствием мужчин, принуждаемых к женским функциям, как правило, это были молоденькие и симпатичные мальчики. Старший барака возмечтал было приспособить для этих целей и синеглазого Марта, и красавца Ли, и подпевалы его помочь хотели, да не вышло, лучше уж лишний раз плетей получить, чем зад свой подставлять извращенцам. Дрались Ли и Март отчаянно, насмерть, и едва только старший понял, что именно насмерть, то сразу и отступился. Поутру всех, на чьих физиономиях обнаружились синяки, а на костяшках пальцев ссадины, выпороли показательно, но так, чтоб работать могли, но вот за это на вновь прибывших никто и не обиделся.

В бараке помещалось сорок человек, и очень здорово, что подобных Уилу не было. То есть, конечно, всяко случалось, особенно ночами, как и всегда при скученности народу. Отхожее ведро стояло у самой двери, было большим (по двое выносили) и плотно закрывалось, так что каких-то невыносимых запахов не было. Регулярно проверяли на вшивость, если у одного обнаруживали весь барак гнали в баню, мазали вонючкой и заставляли долго отмываться, но голов не брили. Март уже основательно оброс, волосы опять курчавиться начали, да и острые уши Ли выглядели не так уж вызывающе.

Жить было можно. Ли вернулся к своей игре в эльфа, нес разные небылицы типа непроизносимого имени, диких эльфийских обычаев, если особенно приставали, но случалось это нечасто. Умел он держаться так, словно окружен очень колючей изгородью, внутрь которой допускался только Март. Март все размышлял об относительности счастья и пришел к твердому выводу: главное счастье – что их не разлучили. А вместе все выдержать можно.

В карьере те, что посильнее, откалывали куски породы тяжелыми кирками, те, что послабее, возили эту породу в удобных устойчивых тачках, надсмотрщики прохаживались, следили, чтоб работали честно, порой и кнуты использовали, но не без нужды. И совершенно не боялись. Покушение на надсмотрщика означало наказание не только для покушавшегося, но и на тех, что был рядом и не вмешался. Виновного запарывали до смерти, остальных так, чтоб через пару дней могли к работе вернуться.

Тех, кто был при Сторше, в лагере не имелось. Похоже было, что и правда всех перевешали. Там и всех-то мало оставалось, больше ведь прямо на поле и полегли. Марта и Ли, конечно, расспрашивали о последней битве, и вдруг Март обнаружил, что рассказать-то ничего и не может. Что рассказывать? Как мечом махал, шитом отбивался, а потом окованный прочным металлом щит вдребезги разлетелся он удара двуручником и другого щита Март не подобрал, потому что в левой руке и перышка бы не удержал после того удара? Как не видел вокруг ничего и никого, кроме бурых доспехов хартингов и крушил эти доспехи, пока мог, не ради королевства, не ради жалованья, которого все равно второй месяц не платили, но ради собственной жизни и жизни Ли? Как прикрывал спину Ли, а Ли прикрывал его спину, и друг друга они тоже не видели, но чувствовали? Как брызгала в лицо горячая кровь, и неясно – и неважно! – было, друзей это кровь или врагов? Разве думал он тогда о чем-то, разве замечал, чьи части вперед шли, чьи отступали, где был лорд Уэс, а где лорд Фрам, почему лучники ну сумели не то что остановить, но даже и задержать лавину хартингов? Если в краткие перерывы, когда их все же отводили чуть-чуть назад, чтоб дать передохнуть, он просто в изнеможении валился на землю, только оглянувшись, рядом Ли или нет, и мгновенно засыпал, и час этого сна казался почти раем? Что может рассказать о решающей битве обыкновенный наемник, если даже ему ясно было, что этот последний бой, беспощадный, бессмысленный, кровавый, уже ничегоне решает? Март и сам удивился, поняв, что никаких воспоминаний у него не осталось. Боль в измученных непосильной работой мышцах, головокружение от переутомления и даже никакого желания выжить. Некогда было что-то желать.

А они не верили, думали, скрывает Март что-то, и даже молчаливое согласие Ли их не убеждало. Да надо ли кого-то в чем-то убеждать? Вляпались в чужую войну, вот и результат – не меч на поясе, а кирка в руке. На три года вперед. При взгляде на собак и охранников бежать не хотелось. «Одно хорошо, – шутил Ли, поднимая кирку, – не замерзнешь. Вот летом, должно быть, тяжело».

Но до лета им в каменоломне пробыть не пришлось. В один прекрасный, а на самом деле промозглый и ветреный день, их снова сковали с Ли, только куда более короткой цепью, всего на несколько звеньев, и повели в неизвестном направлении. Сопровождали двух каторжников три охранника и две собаки. Март даже почувствовал собственную значимость, и это здорово его развеселило. Солдаты ничего не говорили насчет цели, ну а расспрашивать не только Март привычки не имел, но и Ли остерегался. На ночь ставили палатку, в которой спали арестанты и двое охранников, один обязательно был на посту вместе с собаками. Ели из одного котелка. Если Ли или Марту приспичивало отлить, останавливались, хотя и не отворачивались, а чаще и сами тем же занимались. Единственное, что различало охраняющий и охраняемых, – это лошади, на которых ехали хартинги, а Март и Ли месили предвесеннюю грязь тяжелеющими сапогами. Хорошо хоть те были грубые настолько, что почти не промокали, и все равно по ночам их подсушивали перед костром. В дороге Ли мерз, ежился, но не жаловался, однако один из солдат предложил ему заворачиваться в одеяло, если так холодно, лишь бы по грязи не тащил, да только Ли, дурак горделивый, отказался, за что Март потом его долго пилил.

Все хартинги знали язык центральных королевств, хотя говорили на нем как-то странно. Ли предполагал, что это всего лишь имперский диалект. Но между собой солдаты могли болтать на совершенно незнакомом наречии, и даже Ли, помотавшийся по свету куда дольше Марта, ничего похожего не слышал. Марту и Ли не мешали разговаривать, даже когда Ли в качестве опыта закатил монолог на эльфийском, особенного внимания не обратили. А если они бежать сговариваются, укоризненно подумал было Март, но тут одна собачка зевнула, и мысли о сговоре растаяли, как выпавший с утра снег. Впрочем, из речи Ли Март понял столько же, сколько и хартинги, то есть ничегошеньки. Вряд ли вообще в королевствах имелось хотя бы два десятка людей, знавших эльфийский.

Привели их, естественно, в очередную тюрьму, больше похожую на крепость. Ли покачал головой – ему это не понравилось. По его словам, в такие крепости запирают государственных преступников, и как бы ни была лестна подобная мысль, они оба на этакий почет не тянут. Опять же не разлучая, их загнали в баню, Марта побрили, украсив аж тремя порезами, выдали им тюремную одежду, сильно пахнущую той самой гадостью, которой Марта избавляли от лобковых вшей. Ну хоть насекомые разбегаться будут, если они в тюрьме водятся. Накормили привычным овощным супом, дали еще по миске крутой каши и по кружке горячего напитка, которого Март не знал, – бурого, горького, хоть и с сахаром. Камера была без окон, что их не расстроило, потому что ни в одном известной им тюрьме окна не стеклили, так что зимой лучше уж так. Вон отдушина под потолком имеется – и ладно. Зато тепло. Ли почти блаженствовал.

– Посмотри, как вместе с образом жизни меняются ценности, – заметил он, развалясь на нарах. – Когда-то мы придирались к недостаточной мягкости тюфяков и крепости вина. Теперь мы рады супу, который в прежние времена есть ни за что бы не стали, и искренне радуемся, что нам досталась теплая тюрьма.

– Зачем мы им нужны?

– Боюсь, что им нужен я, – вздохнул Ли. – У меня есть некоторое свойство, отличающее меня от всех окружающих, – я не человек. А ты… ты, прости, наверное, мой стимул. То есть способ, которым меня можно вынудить сделать то, что иначе я делать не стану.

– Ли, – виновато пробормотал Март, – ты уж очень-то…

– Есть нечто, что я не стану делать даже ради тебя, – признал Ли. – Но если вдруг понадобится кому-то горло перерезать – не постесняюсь.

– Ну да, – засмеялся Март, – они такие чистоплюи, что некому такое задание дать!

– Смотря кому. Ладно если, скажем, королю Бертину или даже старому Виму, – вздохнул ли, закидывая руки за голову. – Но это может быть эльф, что для меня куда сложнее не столько по этическим причинам, сколько по техническим. Вот прикажут, например, убить принцессу Маэйр… Я, разумеется, соглашусь, ты мне существенно дороже принцессы, изрядной стервозы, между нами говоря, да только кто ж меня к ней подпустит?

– А я ни одной принцессы никогда не видел, – неуклюже сменил тему Март. Что уж, он и сам бы ради Ли кого хочешь убил, хоть отца родного… впрочем, отца можно и не ради Ли, а просто так, чтоб воздух свежее был. Но почему хартингам действительно так нужен Ли? Он, конечно, боец хоть куда, стрелок так и вовсе почти сказочный, но не непобедимый и не самый лучший. Март, уступая ему во многом, кое в чем был равен, а в бое на коротких мечах и превосходил. Правда, только в этом. Но Март же и был свидетелем поражения Ли, хорошо, не в бою, на турнире, в который они, два самонадеянных болвана, влезли – уж больно заманчив был приз… Март вылетел после второго этапа, так вылетел, что без малого ребра не переломал, аж земля дрогнула, а лошадь испуганно заржала. Правда, он подняться сумел, а противник нет, так что формально Март прошел на последний круг, но Ли категорически запретил ему участвовать.

И сам до финала не добрался. Блестяще отстрелялся, победил в рукопашной всех, кого положено, в драке с шестом показал себя так, что женщины на трибунах, от трактирных подавальщиц до настоящих леди, визжали от восторга, но вот с тяжелым вооружением не справился, двуручный меч противника смял его наручи и сломал руку. Тогда Март и понял, насколько же терпелив Ли.

– Было б на что смотреть, – фыркнул Ли. – Маэйр, конечно, красива… была лет сорок назад.

– Старая?

– Не так чтоб старая, под двести, не больше, но что-то такое с ней случилось, что она весь шарм растеряла. Характер!!! Лиззи Пон – воплощенная кротость и скромность рядом с ней. Вздорная, подлая… в общем, мерзкая бабенка.

Март безуспешно пытался представить себе характер хуже, чем у юной баронессы Пон, которую маменька с папенькой звали Лиззи. Не получилось, хотя фантазия у него была не самая бедная.

Получается, что Ли был знаком с настоящей принцессой, хоть и вздорной?

– Ты ее охранял?

Эльф молча покачал головой, и шестым чувством Март понял, что он не хочет развивать тему, однако рискнул задать еще один вопрос:

– А сколько тебе лет, Ли?

– Помнишь, как мы праздновали день моего рождения в Фоне? – Еще бы Март не помнил, такого похмелья у него ни до, ни даже после не бывало. – Круглая дата. Сто лет. Тебя это пугает?

Март подумал.

– Нет. Я ж тебя знаю. Наверное, для вас сто лет то же самое, что для нас сорок.

– Меньше. Тебе сколько – двадцать семь? Ну а мне… наверное, тридцать пять или что-то около того. Треть жизни. Спасибо, Март. Спасибо за то, что никогда меня не расспрашивал.

Март побурчал что-то невнятное, дескать, ладно, было б за что благодарить, а сам подумал с доброй улыбкой: расспросишь тебя, как же, под одним твоим туманным взглядом хочется стать даже не муравьем, а жучком-древоточцем и в ближайший стул вгрызться поскорее, чтоб не увидел и не услышал. Очень уж обещающий взгляд у тебя бывает.

Ли уже спал. Серые ресницы отбрасывали тень на щеки. У Марта ресницы были тоже такие длиннющие, что Женета решила ему их подрезать, когда он спал, да промахнулась, с тех пор шрамчик под самым глазом – руки у сестрицы кривые были, пятилетний Март тогда орал и ревел больше с испуга, чем от боли, а Женету выпорола мать, да так крепко, что она брата и через десять лет ненавидела столь же самозабвенно. У родителей дети получились неудачно: сын красивый, а дочери так себе, а с рук сбывать приходится именно дочерей…

Но у Ли были не ресницы, а лес какой-то. Сгоревший… Марту иногда казалось, что у него и кожа имеет какой-то голубоватый оттенок, хотя, конечно, она нормальная была, только что не смуглая, как у него. Волосы у него уже отросли почти до плеч, у Марта – меньше, то есть казалось, что меньше, потому что у Ли волосы росли прямо, а у Марта завивались в крупные волны.

Еще немножко он полюбовался профилем Ли, словно выточенным из дорогого мрамора, а потом заснул.

Несколько дней их не беспокоили. Будили утром, не позволяли спать днем, кормили, выводили из камеры: на прогулку – полчаса кругами по маленькому двору, с отхожим ведром до выгребной ямы, где еще положено было это ведро мыть со специальным раствором, в столовую для заключенных – непривычно три раза в день, утром каша, чай и хлеб, днем суп, каша, чай и хлеб, вечером суп и хлеб. Не заголодаешь. И только через несколько дней дверь распахнулась в неурочное время, равнодушный голос хартинга приказал: «На выход». Март и Ли переглянулись. «Я больше этого не допущу», – прошептал Ли, поняв, о чем подумал Март. Дурак. Будто бы Март его в этом винит. Виноваты толькота баба и толстяк, и уж если они встретятся где при удобным обстоятельствах, Март забудет заповеди насчет неприкосновенности женщин. А насчет толстяков средних лет и запретов никаких не имеется. Вообще говоря, плевал Март на любые заповеди, еще до встречи с Ли плевал, ну а уж теперь и понятно. Важны только те правила, которые ты сам для себя устанавливаешь. Вот так. Пусть скользкий принцип, ну так не злодеи ж они, детей не едят, невинных девушек не обижают, наоборот особо ласковы с невинными-то, ну а выжить понадобится… Всяко бывает. То есть всяко может быть, потому что пока ничего такого страшного они не совершали.

Их привели в просторный и очень светлый кабинет, и только решетки на окнах напоминали о том, что здесь тюрьма. Март любовался незатейливыми светильниками, горшком с цветами… ведь цветов не видал больше года, надо же. Ковер с яркими полосками на полу лежал, стулья с мягкими сиденьями, чернильный прибор на большом столе. Так мирно, так красиво, словно дом или гостиница средней руки. Правда, он не преминул украдкой осмотреться и пыточного столика не заметил. Хотя ни о чем это не говорит, конечно. Ох, как же не хотелось опять глотку срывать в крике… Он ведь толком и не помнил, что с ним творили, потому что почти с первого действия палача такая боль заполнила сознание, и мысли в голову не приходило, что есть в мире что-то кроме нее. Март был терпеливый, не так, как Ли, конечно, но все-таки, ведь имел возможность проверить свою выносливость: и ранен бывал, и ребра ломали в драке, и плетей всыпали не раз – все переносил, сцепив зубы, ну, стонал, не без того, но вот чтоб кричать… Разве что в детстве.

Людей в кабинете было много. Женщина в такой же форме, как та тетка, только вот существенно симпатичнее, можно даже сказать, красивее, хоть и старовата, лет сорок, не меньше, и мужчины – и в мундирах, и в штатском. Женщины, конечно, и у короля Бертина в армии служили, и в других местах тоже, но редко, война не женское дело, им самой природой предназначено не отнимать жизнь, а давать, не горе приносить, а радость.

– Линнар Файер Дарси? – спросила женщина неприятным голосом, начисто не замечая Марта. И обидно себя предметом меблировки чувствовать, и спокойнее. Ли с достоинством кивнул. Вообще, в отношении Ли можно опускать определения типа «с достоинством», потому что это было неизменно. Он даже с девками в борделе так держался, даже перед кабацкой дракой, и не было в этом ничего наигранного, словно он и сам принцем родился, а не просто навидался принцесс со скверным характером. – Почему ты называешь себя просто Ли?