Текст книги "Квадра (СИ)"

Автор книги: Тамара Воронина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

– Как ты себя чувствуешь? – вежливо осведомился он, и Дан вежливо ответил:

– Спасибо, хреново.

– Ничего. Это уже не опасно, пройдет. Что, голова болит? Ты неудачно упал – на рукоять меча затылком, вот и ссадина такая. Сотрясения мозга нет. Ты вставал, я смотрю.

Ну да, тонкое заключение: в горшок заглянул. Нет, это случайный прохожий. Карлсон в окно залетел, чтоб отлить. А Дан все под себя сделал, потому что времени прошло немало, человек не способен так долго терпеть. Атлет придвинул табурет и оседлал его. Позер. Можно просто сесть, как все нормальные люди, а можно протянуть табурет между ног и оседлать его, основательно раскорячившись.

– Твоим друзьям удалось скрыться. Это должно тебя обрадовать. Но сразу и огорчу: не надейся, что они тебя найдут, мы уже очень далеко от того места, и даже твой дракон не сможет тебя выследить.

– Интересно, – произнес Дан, обращаясь к потолку, – вам жить давно надоело или это свежая мысль?

– Ты мне угрожаешь?

– Я? Чего бы и как? Я обычный человек, сам по себе вообще почти не опасен… ну, боец, конечно, хороший. Дракон меня, может, и не выследить. А властитель?

– И властитель тоже.

– Ну хорошо. Не сможет. А вас вычислить тоже не сможет? Ведь кто-нибудь из Квадры вас да заметил, властитель об этом узнает… насколько мне известно, на Траитии все маги состоят на учете… довольно строгом.

– У тебя неполная информация. Нет, безусловно, властитель – великий маг, но и я не из последних. Справиться с властителем, разумеется, я не смогу, но спрятаться от него и спрятать тебя – могу. Впрочем, ты вправе мне не верить.

– Ну почему, – равнодушно сказал Дан, – верю. И что дальше? На кой черт я вам сдался? Тоже хотите узнать, что такого особенного нашел во мне властитель? Ну этого я и сам не знаю.

– Сам по себе ты мне не особенно и сдался, – широко улыбнулся бородатый. А зубы лечить надо. Можно у вампиров, у них классные дантисты имеются. И бормашины. Процесс, понятно, неприятный, ну а когда это стоматологи удовольствие доставляли? Дан их до сих пор боялся панически… остаточный страх со времен детского сада. – Я хочу знать намерения властителя.

– Какое совпадение! – восхитился Дан. – Я тоже. Узнаете – расскажете?

– Ты мне хамишь?

– Ага. Нельзя?

Он вытащил табуретку, вставая, подержал ее в руке, словно прикидывая, обломать ее о Дана или погодить, и отставил в сторону.

– Ты все равно все мне расскажешь.

– Все? С рождения начинать или с появления на Траитии? День выдался неудачный, компьютер завис, и этот идиот из отдела технического обеспечения не сумел справиться с простой ошибкой, гробанул систему, начал ее переставлять, не форматнув диск… Я вообще не понимаю, как его в банке держали, не иначе родственник чей-то…

– Замолчи! – рявкнул маг. Нет, рявкать надо басом, а не визгливым тенором. Дан послушно замолчал и преданно уставился на бородача. Конечно, я все на свете расскажу, ежели начнут иголки под ногти загонять и железом каленым жечь, всяк рано или поздно сломается, а я вовсе не герой, я клерк банковский, я тут случайно… Но пока хоть душу отведу. Странно, но властитель так был в себе уверен, что о такой ситуации даже и не заикался никогда. Не приходило в голову. Не допускал ничего подобного и потому инструкций не дал. Сразу колоться или посопротивляться, мужеством поблистать? Маг не стал хвататься за иголки, а вот кулаком по плечу саданул. Дан даже не заорал, потому что было слишкомбольно, голос исчез напрочь. – Ты мне расскажешь все, щенок.

Срываемся, значит, на оскорбления. Что свидетельствует о некоторой нервности, которую, возможно, стоит связать со страхом перед властителем. Что ж, этот страх естествен, не стыдно бояться одного из самых могучих магов и бойцов в империи. И просто одну из влиятельнейших персон бояться тоже не стыдно. А демонстрировать это – стыдно.

– Боязно? – сочувственно спросил Дан, продышавшись. – Оно понятно. Властитель в гневе – не самое приятное зрелище. Я, знаете, однажды со стороны наблюдал, так мне хватило воспоминаний. Страшно – жуть. Но я щенок, мне и положено…

Дан все жалел о том, что практически не встречался с магией, ну так бородач предоставил ему такую возможность. Последующие несколько часов Дан знакомился с разными ее проявлениями в виде бесконтактного воздействия на человеческий организм. Работал бородач так увлеченно, что забывал о своей цели, то есть вопросов не задавал. А Дан бы непременно раскололся и выложил все-все, что только знал о властителе Нируте. Целых десять слов, наверное. Например, что он любит на ужин, какое предпочитает вино, как классно играет во все настольные игры от карт до шахмат, охоч до фигуристых женщин, имена которых забывает не то что на следующий день, а уже, так сказать, в процессе, и питает непонятную склонность к пришельцу. Но бородач не спрашивал: занят был. То кости Дану ломал – отчетливо было слышно, как они трескаются и хрустят, то тут же сращивал их, что было не менее неприятно, то переворачивал вверх ногами желудок, то кишки сматывал в обратном направлении, а уж что творил с исцеленной раной в плече, даже формулировать не хотелось. Дан, конечно, изо всех сил старался действовать по освоенным методикам, преимущественно эльфийским: отделял свое сознание от тела так, что едва навеки не отделил, забыв, что Аль о подобной опасности предупреждал. Кое-что даже и помогало, потому что если нет, Дан бы просто сдох на этой жесткой кровати. Прозаично – от боли. Сердце бы не выдержало или еще что.

Потом визгливый маг выдохся. А у него ведь просто голос высокий, как у кастрата, вот он и старается говорить посолиднее, пониже, побасистее, а не выходит, тенорок срывается, вот и выходит полное безобразие. Поблаженствовав в отсутствие особо острых ощущений, Дан посмотрел на него, постаравшись придать лицу как можно более жалостливое выражение:

– Свинкой болели в детстве? Или травма? Голос очень уж высокий для мужчины.

– Хочешь, чтобы я рассердился и убил тебя сразу?

– Я вообще не хочу, чтобы вы меня убивали. Или кто-то другой, – удивился Дан. – Мне жить нравится. Интересно. Весело. Временами даже очень увлекательно. Я беседу поддерживаю.

Самое странное, что ему и правда было весело. Веселье висельника. Где-то он читал что-то подобное. Когда смерть становится совершенно неизбежной и приходит полное осознание этого, страх перед ней исчезает и человек становится аномально весел, шутит, даже песни поет. Дан подумал и запел:

– Смело, товарищи, в ногу… Нет, не годится. Вот это лучше будет: вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов, кипит наш разум… Забыл, какой именно разум кипит. А может лучше это: замучен тяжелой неволей… Эту песенку вождь мирового пролетариата, по слухам, крайне любил.

Он дурачился, не обращая внимания на остаточную боль. Забавно, должно быть, это звучало: Дан-то говорил и пел на одном и том жеязыке, не ощущая ни малейшей разницы между русским и здешним, но вот парадокс: песни получались по-русски, и аборигены ни слова не понимали. И это было хорошо, потому что если Дана певческое настроение и обуревало, исполнял он либо Высоцкого, либо Щербакова, либо Калугина, а у них стихи хорошие, ритмика классная, и если бы спутники слышали только «подстрочник», выходило бы скверно. И наверняка с «Интернационалом», который в старых фильмах перед казнью пели разные герои, была та же история.

– Я вижу, властитель подверг тебя коррекции, – дребезжа от гнева, сообщил бородач. – Силой у тебя не вырвать признаний. – Дан искренне удивился: это почему? спросил бы во время пыток – получил бы ответ. Кто ж виноват, что дурак. Что переоценилмагию. – Но есть другие способы!

Стало грустно. Представив себе «другие способы», Дан начал вспоминать еще одну методику Аля, теоретически позволяющую остановить себе сердце; правда, по словам эльфа, чтобы добиться такого эффекта, нужно регулярно тренироваться лет двадцать. А вдруг Дан повышенно талантлив…

Бородач наклонился, обдав Дана запахом цветочного мыла, и очень убедительно произнес:

– Но ты сам захочешь мне все рассказать. Уж поверь!

Следующий его магический пасс опять вырвал Дана из мира. Возвращение было тягостным. Сначала обморок перешел в сон, так забитый вязкими кошмарами, что у Дана сильно заболела голова, и это помогло проснуться. Эх, аспиринчику бы сейчас быстрорастворимого… или хотя бы травок, который в сложных пропорциях заваривал Гай, не хуже аспирина помогало при головной боли.

Было темно, но не непроглядно, скорее сумеречно. Он лежал на полу, очень холодном и неровном. Где-то высоко виднелось окно, точнее бойница: длинная узкая щель, из которой немилосердно дуло. Цепи не было, и то хорошо. Дан медленно и осторожно сел, вдоль стеночки отполз подальше, где не так несло холодом, и осмотрелся. Ну самая натуральная темница. Довольно большое помещение, стены старой каменной кладки – раствор повыкрошился, пол тоже каменный. Стены были сырые, где-то журчала вода, как в неисправном унитазе. Дан заставил себя встать и обследовать камеру. Ну да. В полу дырка, а внизу вода. Ватерклозет. Стена над дырой мокрая. Дан подставил руку и после долгого ожидания воды натекла целая горсть. Вот тоже занятие – умываться целый час можно или даже дольше. И пить тоже.

Для начала он попил, потому что в горле уже просто скрежетало. Потом осторожно, стараясь не расплескать воду, потер лицо. Умылся, так сказать. Отчаянно болело плечо, но вовсе не из-за пыток, это нормальные явления после исцеления. Особенно полного, наверное. Надо же было так напороться на меч… великий мастер. Конечно, подтолкнули сзади, но мастерство заключается и в том, чтобы правильно определять противника, а этого персонажа Дан и не заметил, как не заметил никто из Квадры.

Значит, он уверен, что властитель каким-то манером его заколдовал и Дан скорее умрет под пытками, чем сознается… Во-первых, идиотизм, во-вторых сознаваться не в чем. Глупость несусветная. Дан, конечно, подозревал, что хозяин действовал на них магией – или гипнозом – чтобы привязать к себе, чтоб укрепить преданность, потому что откуда бы ей, преданности, взяться у Дана? Аборигенам властитель выше бога кажется, но для Дана-то он всего лишь весомая фигура в политике, а быть преданным политику – ну, извините, только не сибиряку из семьи бюджетников. Но что-то кроме – вряд ли. Может, применял какие-то свои штучки, когда расспрашивал их после задания, но Дану казалось – нет. Просто умел спрашивать, умел собирать информацию. Умный он, господа. Просто очень умный. Умнее Гая. Ну а что уж о Дане говорить…

Значит, с глупостью разобрались, подумал Дан, медленно бродя вдоль стеночек, выискивая местечко потеплее. О, плащ. Его собственный черный плащ на шелковом подкладе. Жалко, летний… Здесь вроде не так дует. Он сел, стараясь к стене не прислоняться, осторожно завернулся в плащ и попытался согреться. Лето ведь на дворе, раннее лето, даже в подвалах не может быть так холодно. Значит, бородач уверен, что, просидевши в столь уютном местечке пару дней, Дан побежит к двери с криком: «Я все скажу, только выпустите»? Или через недельку? Ну ведь вряд ли же. Дан и прежде-то был человеком терпеливым, хотя, конечно, подобных лишений и неудобств в его жизни не было, ну так и не мальчик, тридцать пять, вы меня извините, это уже вполне зрелый возраст, можно уже сделать выводы о собственном характере. И собственной выносливости. Месяц – без разговоров выдержит. Кормить не будут? Ну, это плохо, конечно, трудно сказать, как он себя поведет. Поить не надо, тут вода есть. Вся стена в капельках, будто с другой стороны холодильник.

А главное даже и не в этом. Что рассказывать-то? О целях властителя Дан имел примерно то же представление, что и пять лет назад. Единственное, в чем он убедился, – во всеобщем почитании властителей. Всех без разбору. Даже императорская семья почитает… А куда ей, собственно, деваться: властители поддерживают императора, потому что он их устраивает (нормальный император, на взгляд Дана), жизнь ему продляют, причем здоровую и полноценную, выглядит он чуть старше полтинника, свеж, бодр, активен… И все. Где находится равновесие и как его положено поддерживать, Квадра не знала, а властитель вовсе не спешил их просвещать. У него даже ответ был на вопросы любопытствующих: «В свой срок поймешь». И все. Ну, предположим, Дан решил сдаться, сломаться и честно, как на духу, рассказать все. Рассказал. И никто никаких далеко идущих выводов из этой информации сделать не может. То же самое может поведать любой слуга из замка на озере и примерно половина тех, кто вообще властителя два раза в жизни видел. Далее. Что интересует бородача, точнее кто – только ли Нирут Дан или властители как таковые? Если как таковые, то он просто идиот, а если Нирут, то значит, их хозяин чем-то отличается от остальных, кроме юного, по их понятиям, возраста. И тут опять возможны два варианта. Зачем-то это хочется выяснить либо некоему абстрактному магу, которого властитель не глядя в порошок сотрет, либо властителю, которому не хочется ввязываться самому, потому как стирание в порошок может быть взаимным и разнести равновесие в пыль…

Глупость. Видимая глупость. Однако нет в этом мире у властителей ни конкурентов, ни даже кандидатов в конкуренты. Они не великие маги, а величайшие, судя по тому что говорил принц Гент, сам обладающий даром, однако незначительным (зато обладавший самой значительной в империи информацией). Тем не менее и Гент был занесен в списки. Стоял, так сказать, на учете в Гильдии магов. Этот порядок был непреложен уже лет этак двести, когда кончилась последняя война магов в единой уже Траитии. Полторы тысячи вампиров могут опустошить немаленький город, а полторы тысячи магов стерли с лица Траитии три крупных города со всем населением и всеми прилегающими окрестностями, включая несколько невеликих горок и два озера. Потом вмешались властители, легко прекратили войну, категорически рекомендовали наказать всех замешанных по всей строгости (опустив при этом слово «закон») и впредь контролировать наделенных даром, стараясь поставить этот самый дар на благо Траитии.

Тут получался парадокс. Дан не понимал, почему люди стали люто ненавидеть эльфов послетого, как их вырезали, но почему эта ненависть не коснулась всех магов после того, как маги сделали непригодным для жизни большой район империи. Правда, рекомендации властителей восприняли чересчур буквально и аккуратно перевешали всех магов, выживших в той битве и даже тех, которые вовремя смылись и непосредственного участия в ней не принимали. Профилактически, что ли. Чтоб другим неповадно было даже умышлять нечто подобное.

В общем, маги были на учете, периодически Гильдия устраивала незапланированные проверки, особо сильные маги были на особо бдительном контроле, да, собственно, особо сильные были всерьез заняты – они своей магией вообще-то нехилые деньги зарабатывали. А этот бородатый что? Не так чтоб сильный или проверка недавно кончилась?

Найдут? Вычислят? Ему-то Дан говорит с ленивой уверенностью, а сам сильно сомневался. Ну ладно. Остается ждать и терпеть. Терпеть и ждать.

* * *

Он не считал дни. Сначала пробовал, потом надоело. И смысла не было, и казалось смешным: рисовать палочки на стене, потом перечеркивать их, потом подсчитывать недели, потом месяцы, а потом свихнуться на арифметической почве. Но прошли не дни, а недели, которые Дану очень не хотелось объединять в месяцы. Приноровиться можно ко всему, даже к жизни в темнице. Конечно, удовольствия никакого, сплошные проблемы, сплошные неудобства. Было холодно. Не мороз, понятно, но непреходящая влажная прохлада, промозглость. Из бойницы все время дуло. Дан подумывал было заткнуть ее плащом, но дотянуться не смог. Он все время мерз, все время дрожал, согреваясь только во время моционов, которые непременно устраивал себе регулярно. Сначала это было просто ужасно: болело плечо, причем так, что тошнило и кружилась голова, но он все равно ходил кругами, меняя направление, считая шаги – просто для того чтобы вымотаться и поспать хоть несколько часов. Ложился в наименее продуваемый и сырой угол, сворачивался в клубочек, кутаясь в плащ, и проваливался в сон, но просыпался быстро, потому что слишком сильным становился озноб. Он пробовал спать сидя, прислонившись к сравнительно сухой стене, но все равно просыпался. Никакого, понимаешь, режима. В том числе и потому не имело смысла считать дни. Спал он, кстати, не столько ночью или тем более утром, сколько вечером, когда солнце хоть чуточку нагревало помещение. А может, Дану это только казалось. Потом плечо стало беспокоить меньше, то есть прошло как минимум две недели, потом боль стала совсем слабой – три недели, потом он начал делать упражнения, разрабатывая мышцы, отвыкшие от движения.

Кормить его кормили. Раз в сутки с лязгом открывалось окошечко, то есть кошачий лаз внизу двери, и в него просовывали кружку с водой и кусок хлеба. Иногда вода была сладкая, но никогда – горячая. Кусок был довольно большой, но все равно этого было мало, хотя Дан устраивал из еды целый ритуал: отщипывал маленькие кусочки, долго и старательно жевал, запивая маленькими глоточками. Есть хотелось перманентно, но от голода он не зверел, то есть этой сладкой воды и краюхи хватало на то, чтоб поддерживать его жизнь. Мечты о горячем кофе, горячей ванне и горячем куске мяса Дан гнал, и возвращались они только в виде снов.

Он заставлял себя двигаться, заставлял себя вспоминать все песенки Щербакова – дословно, чем больше, тем лучше. Заставлял себя вспоминать прочитанные книги, выученные в школе стихи и искренне расстраивался, когда не смог точно воскресить в голове поэтический шедевр «Ленин и печник», который в четвертом классе учил наизусть и рассказывал с выражением. Вспоминал таблицу умножения, доказательство теоремы Пифагора и самые простые математические формулы. Просто чтоб не одичать окончательно.

Сколько прошло времени, он и правда не знал. Он спал, некрепко, прерывисто, но все ж таки спал, и потому очень обиделся, когда ему поддали сапогом под ребро. Бородач в сопровождении пары «быков» почтил его своим присутствием.

– Честь какая, – буркнул Дан, нехотя садясь, – ничего, что я небрит?

– Ты не надумал поговорить со мной?

– Отчего не поговорить? Прекрасная погода, сударь, не правда ли? Я слышал, на последних скачках фаворит пришел последним. Не иначе как конюх перед стартом дал ему выпить ведро воды…

Сапог снова врезался под ребро, и Дан обиделся окончательно, поймал сапог, дернул на себя, уронил «быка» и так засадил ему согнутыми пальцами по горлу, что… того. Убил. И почему-то не расстроился и угрызений совести не испытал. И даже не подумал о том, что и у этого есть мама, бабуля и, может быть, даже пожилая собачка. Ситуация не располагала к раскаянию.

Второй «бык» шарахнулся подальше, бородач отшвырнул Дана к другой стене, да так, что едва не переломал ему ребра.

– Значит, так? Ну что ж, ты сам захотел!

Дверь закрылась. Оп-па. А покойника не прихватили с собой. Недурной метод психологического воздействия. Недурной. Как будем бороться с соседом? А ведь хватит ума у этой сволочи перестать давать хлеб… Впрочем, Дана хватит на то, чтоб проголодать достаточно долго для того, чтоб сосед стал совсем уж неаппетитным… Его затошнило превентивно.

Для начала Дан оттащил труп под бойницу – место, в котором он сам никогда не сидел, там было особенно холодно. Потом беззастенчиво снял с него куртку. Она была восхитительно большой, легко наделась поверх собственной: он снова закутался в плащ и вернулся в свой угол. Нельзя сказать, что он совсем согрелся, но стало гораздо теплее, и он снова уснул и спал необычно долго, потому что, проснувшись, чувствовал себя отдохнувшим.

За покойником никто не приходил. Ну, что там у нас имеется на такой случай? Ничего. Так хорошо фантазия не развита даже у властителя. К долгому соседству с трупами он Квадру не готовил. Производить трупы – готовил, сосуществовать с ними – нет. Серьезное упущение.

Теперь моцион стал короче, но путь извилистее: Дан старался обходить соседа. А ведь бородач за ним подсматривает, наверное. Ну и черт с ним. Изображать бодрячка не стоит – никто не поверит, а вот если просто не обращать внимания ни на что? отключиться от окружающего? что для этого делать? «Зачем я лишь о том все время думаю, как сделать, чтоб не думать ни о чем…» Цитаты на все случаи жизни. Эх, не хватает плеера… Самому петь, что ли? Не тексты вспоминать… И думать о самом лучшем, что вообще было в жизни. С детства. О слоне, который так и лежит где-то в кладовке, потому что все понимающая мама не выбросит игрушку, которой сын так дорожил. О крохотном трясущемся клочке белой шерсти, который Дан притащил с прогулки, и все понимающая мама не подняла крик, что не потерпит в доме собаки, и Тяпа стала членом семьи. О бабулиных руках, пахнущих тестом… кажется, тестом. Начало забываться. О громкоголосой и доброй тетке Даше. О Сашке Симонове. Сашка, а ты знаешь, у меня есть друг. То есть их у меня трое, даже четверо, если Шарика считать, но есть еще друг, тот, единственный, какой бывает не у каждого, редко бывает, второе «я» или вообще неизвестно что, а самое смешное, что он даже и не человек, он вампир, упырь, кровосос, я его подкармливаю… или подпаиваю.

Как же плохо Гаю, привыкшему за пять лет к регулярным порциям его крови. Что же чувствует Гай, когда серебро ранит не тело, но крыло? Может ли он трансформироваться, когда порвано крыло, или так и вынужден быть монстром, который любого встречного доведет до обморока?

Сосед начал издавать ароматы, становившиеся все сильнее. Дана все время тошнило, никакой сквозняк из бойницы не истреблял этого запаха, хотя запахов и так было предостаточно, столько времени не мыться и не снимать одежды… Кусок не лез в горло, но Дан заставлял себя есть, понимая, что стоит ослабнуть, и все может кончиться совсем плохо. Ага, а сейчас совсем хорошо. Он научился не видеть разлагающееся тело. Научился отгораживать его от себя и с удивлением обнаружил, что получается, даже запах словно становился слабее, или нос у Дана атрофировался. Он теперь задавался вопросом, как выглядит с бородой. Немытой, клочкастой, кудрявой, как и волосы. Заблудившийся в пещерах Данила-мастер. Смешно.

Нет уж, прорвемся. Хоть всю камеру трупами завали. Или он хочет, чтобы я свихнулся? А это уже не смешно, потому что какой прок от чокнутого, какая информация, какие связные ответы? Не хочет. Не должен хотеть. Значит, покойника уберут. Не сегодня, так завтра, не завтра, так через неделю, и вообще трудно первую тысячу лет. Это Шекли, кажется? Потом привыкаешь. Ко всему привыкаешь, даже к запаху, к какому невозможно привыкнуть. Плечо вот только опять начало болеть, спать мешает, ноет. Как говорила бабуля, мозжит. И мешает делать упражнения.

Но Дан делал, через силу, через боль, через наваливающуюся усталость, чтобы хоть что-то делать, а не сидеть целыми сутками у стеночки. Спасибо за куртку, сосед.

Дверь загремела, когда он спал. Дан нехотя приоткрыл один глаз. Двое кряжистых мужичков, отчаянно ругаясь (здешний язык был на это ничуточки не беднее русского), убрали покойника. Бородач, качаясь с пятки на носок, смотрел на Дана. Щас все покажу, что тебе надо, подумал Дан, поворачиваясь носом к стене, а тылом соответственно.

– Ты более вынослив, чем я думал.

– Думать, – наставительно сказал Дан, – тоже надо уметь. Я вот не думаю, мне не положено, у меня хозяин есть. Он умный за всех. Заведите себе хозяина, и тогда он будет виноват в ваших ошибках.

– Хочешь меня разозлить?

– Ни боже мой. Я поддерживаю светскую беседу. А что спиной повернулся, так прощу прощения, дурная привычка выработалась. Со мной, знаете ли, всякое дурачье за честь почитает поговорить, даже если я нехорошо выражаюсь, вот как ваши друзья, или, к примеру, газы пускаю.

– Ты сломаешься, пришелец.

– Сломаюсь, – согласился Дан, подсовывая ладонь под щеку. – Когда-нибудь.

– Как видишь, властитель не обнаружил тебя. Не нашел.

– Если искал, – зевнул Дан. Странный он, бородач этот. Сам довел человека до состояния, когда ему уже все пофиг, а злится. Напинает или как?

Или как. Дверь снова лязгнула, и Дан благополучно уснул. Вторая куртка уже так не грела, вся одежда давно пропиталась сыростью, не то чтоб мокрой была, но как-то отяжелела и охолодела. Но без нее было еще хуже – Дан пробовал.

Пробуждение было неприятным. Он раскашлялся, да основательно, в груди хрипело. Ну понятно, постоянный озноб все-таки его доканал, простуда в таком месте неизбежна, даже, наверное, Гай бы заболел. Чего-то не хватало, и Дан потратил немало времени, чтобы понять: не хватает запаха. Он, конечно, впитался в одежду и волосы, но все ж стал значительно слабее, хотя покойник, пардон за натурализм, уже потек, а пол никто не мыл. И температура, но не согревающая, в жар его не бросало, трясло так, что зубы стучали. Мутилось в голове, но это бы и ладно, в ней уже давно мутно, но кашель мешал жить. Поспать удавалось урывками, потом начинался приступ, потом требовалось продышаться, а потом опять можно было немножко поспать. На моцион и гимнастику сил не оставалось совсем.

Бородач пришел как раз во время приступа, долго любовался делом рук своих и вдруг сообщил:

– А знаешь, властитель здесь, в городе. Вот смешно, правда? Он торчит у нас уже две недели, приехал по каким-то своим делам и даже не подозревает, что ты здесь.

– Я б не стал ручаться в том, что подозревает властитель, а чего нет, – выговорил Дан. В три приема – кашель прерывал, да сильный, чуть глаза на лоб не вылезли. – Но вам виднее. Вы по властителям, чувствуется, большой специалист.

Бородач подошел вплотную и сел перед Даном на корточки. А это ты зря. Совсем зря.

– Знаешь, пришелец, а ты ведь тут сдохнешь.

– Да что вы говорите! – ужаснулся Дан. – Быть не может.

Вот бы хоть несколько минут без кашля. Боже, есть ты, нет тебя, ну дай же мне эти несколько минут? Ну хоть три, я не наглый, даже пяти не прошу. Бородатый хоть и маг, но дурак, то ли не заметил, что Дан с покойничка куртку снял, то ли значения не придал. Когда труп с ним оставляли, кинжал у него с пояса сняли, да карманы не проверили. Проволочка в кармане была. Кусочек сантиметров в десять, сложенная вдвое. Хорошая проволочка, прочная такая, Дан из нее давно скрутил короткий витой столбик да наточил кончик. Так, на всякий случай. От нечего делать, можно сказать. Три минутки, господи, только три.

Дождавшись окончания очередного приступа, Дан вздохнул чуть более судорожно, чем надо бы, бородач расслабился, никак не ожидая от полудохлого пленника такой прыти. Любой прыти. Дан выбросил руку, одновременно рванувшись вперед. Перестарался, проволочка ушла в левый глаз до основания, маг рот-то открыл, но почему-то не крикнул в первую секунду, а потом и не мог уже, потому что опрокинулся на спину, а Дан второй рукой рубанул его по горлу. Аминь. Сит тиби терра левис, значит, да покроет твое тело мягкий песок, чтобы собаки могли легче вырыть твои кости. Злые были эти древние римляне. Такие жестокие эпитафии писали.

Дан быстро обыскал бородача. Оружия мы не носим, мы маги, мы такие самоуверенные, просто ужас что… однако в кармане имеем ключ. От дома, где деньги лежат. А ключи здесь размеров достаточно впечатляющих, так что сойдет. Ну, Лазарь, давай.

Невероятно, но мир снова сузился до экрана компьютера: Дан вошел в боевой режим. Открывая дверь, он уже знал, с какой стороны стоит сопровождающий, и вогнал ему зажатый между пальцами ключ в глаз; можно бы и в горло, но удар должен быть посильнее, Дан не рискнул рассчитывать на себя. А этот был очень даже вооружен, меч на поясе, кинжал в сапоге и пара метательных ножей в рукавах. Сгодится. Еще дверь – один слева, виноват, не виноват, не важно, бог простит или учтет смягчающие обстоятельства. Лестница. Еще один – получи, фашист, гранату от советского бойца. Ох ты, просторно-то как, светло, лампы зажжены, значит, вечер, значит, на улице темно, значит, дополнительные шансы скрыться. Даже если властитель не в городе. Вышивка на груди осталась, браслет вообще можно снять, только если руку отрубить, а на руке и вовсе имеется скрытая татуировка… если ее под грязью удастся разглядеть… какой же горожанин не захочет заслужить благодарность властителя. А не надо мне дорогу преграждать, так бы, глядишь, и пожил еще, а то извини, и ты, друг, прости… руки поднимаешь? ну живи тогда, но полежи пока в обмороке, это не смертельно, но вырубает на полчаса эффективно…

Он вывалился на улицу через окно, потому что тяжелая дверь была заперта, а искать ключи он не стал. Конечно, все эти, с позволения сказать, мысли возникли потом, как воспоминания, в боевом режиме мыслей не бывает, только действия. Господи, спасибо тебе за эти три минуты, а если ты такой милосердный, как говорят твои фанаты, то есть верующие, дай еще парочку, чтоб успеть в тень уйти, нырнуть в проулок, в подворотню какую…

Бог расщедрился основательно и дал Дану возможность петлять по улицам не две минуты, а довольно долго, пока наконец силы не кончились совсем, а кашель не вернулся, да такой, что Дан повалился на землю и перестал соображать. Совсем.

– Ты живой, а?

Руки сжимали рукояти меча и кинжала, но поднять этакую тяжесть возможности не было. Мальчишка. Лет шестнадцать, в смутном свете из открытой двери видна жидкая поросль на подбородке, которой парень явно гордился.

– Хочешь хороших денег заработать? – прерываясь на каждом слове, вытолкал из себя Дан. – Спрячь меня. Или вызови стражу. Но только стражу…

– Ты не разбойник?

– Нет. Рукав мне подними. Видишь браслет? Я собственность властителя Дана. Помоги мне, и он тебя наградит. Боишься – зови стражу!

Парнишка боролся с собой не дольше нескольких секунд, решил правильно: подхватил Дана подмышки и поволок к двери, втащил в коридорчик, а там – в крохотный чуланчик.

– Я хозяину доложусь, а то меня не пустят никуда… Ты не думай, он хороший, честный.

Думай не думай, выбора все равно нет. И сил. Выдохся. Дан прикрыл глаза. Нет, если что – второй драки не получится, чудес не бывает. Но тебе все равно спасибо, господи, дал сверх запрошенного, я запомню. Второй драки быть не может. Это уж и вовсе сюрреализм: чтобы напороться на соратника бородача, чтобы у властителя – у властителя! – было несколько врагов в одном городе…

– Собственность властителя, говоришь?

Как не хотелось открывать глаза… Здесь было сухо и тепло. Тепло.

– Могу доказать, – прохрипел Дан, – если ты поможешь мне снять куртки. Обе.

Солдат. Бывший, естественно, но выправка при нем. Может, даже офицер, хотя вряд ли, бывшие офицеры трактиров не держат, а это трактир. Запах. Запах еды и хлеба.