Текст книги "Здравствуй, сосед!"

Автор книги: Тамара Лихоталь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

15. Сапоги и Параскева-Пятница

Рассказ восьмой

Завтра пятница – день большого торга. Отец со Жданом собираются на торжище. Допоздна горит в светце лучина, роняя в бадейку с водой угольки. Отец дошивает сапоги. Мать тоже не ложится спать. Расшивает цветной шерстью поршни. То красную нитку вденет в иголку, то синюю, то жёлтую. Проворно мелькает в её руках игла, и на чёрной коже расцветают диковинные цветы с алыми и жёлтыми лепестками, вьются, переплетаясь, зелёные стебли. Ждан до блеска натирает суконкой уже готовые пары и ставит их в ряд на лавку. Тут и поршни и сапоги. Поршни нарядные, расшитые по передкам, с длинными ремешками, которые красиво перехватывают ногу крест-накрест до самого колена. Но Вишене всё равно больше нравятся сапоги. Хорошие сапоги шьёт отец! Вот они стоят на лавке. Одни – большие, высокие – хоть купцу, хоть дружиннику впору. Другие – поменьше, низенькие, на каблуках – для боярыни или купчихи, а третьи… Вот это сапожки! Маленькие, складненькие, будто игрушечные – для ребятишек. Ждан их как раз натирает суконкой.

Посмотрел Вишена на сапожки, вздохнул. Вот так всегда: сошьёт отец сапоги и несёт на торг. А что, если попросить его, чтобы эти не продавал никому, а отдал Вишене? Он уже примерял их, когда в доме никого не было. Ну и сапожки! Не хуже, чем у Бориса! Прошёлся в них Вишена разок-другой. До чего же ладно в них ногам! Век бы не снимать! Снимать всё же пришлось. Услыхал Вишена на крылечке материнские шаги, поспешно скинул сапожки, старательно обтёр рукавом подошвы и поставил на лавку, как стояли.

Но и в этот вечер не решился Вишена попросить отца, чтобы не нёс он сапожки на торг. Потому что отец с матерью принялись считать да пересчитывать, как школяры на ученье:

– Если завтра все три пары продашь… Смотри не продешеви, торгуйся. Сапоги добротные. Если три пары… За большие – гривну.

– Гривну… – вздыхал отец.

– И эти для жёнок – гривна с половиной. Они с узором. Тут и вовсе гляди. Жёнки, они сроду не купят, чтобы не поторговаться, – наставляла мать. – Нарочно будут носы воротить – цену сбивать. А ты держи её.

– Держи! Да как её удержишь? Прошлый раз пришлось отдать себе в убыток. Едва за кожи рассчитался.

Ждан поставил на лавку один ребячий сапожок, принялся за другой. Видно, ему и самому нравятся эти сапожки.

Ждан хороший. Вишена рад, что он стал жить с ними. Это было ещё в позапрошлом году. Вишена помнит, пришёл к ним знакомый рыбак, возивший в Новгород с Ильменя рыбу. Передал отцу: помирает его старший брат, тот, что живёт в селе на Ильмене, зовёт проститься. Отец быстро собрался и поехал в село. Вернулся он вместе со Жданом. С тех пор и живёт Ждан с ними, помогает отцу. Вишена Ждана полюбил. Хоть он уже не мальчишка – взрослый парень, а всё равно – брат.

Раньше Вишена завидовал Глебу. Вон сколько у них народу дома! Правда, у Глеба не братья, а сёстры, но даже с девчонками лучше, чем одному. Вишена только на улице играет с ребятами или в школе, когда отец Илларион отпускает их погулять. А если дождь, или мороз, или вьюга, и все сидят по домам, Вишена один. Скука!

Спросил как-то Вишена у матери, почему у него нет ни братьев, ни сестёр. Мать, потемнев лицом, сказала:

«Были. Померли. Один от живота, другой от лихорадки – огневицы. А девочка так просто зачахла. Должно быть, сглазили».

Вот почему, оказывается, нет у Вишены ни брата, ни сестры. Родных. Двоюродных-то много. Там, на Ильмене, откуда приехал Ждан.

Задумался Вишена, даже про сапожки забыл. И вдруг опять услышал, как мать с отцом всё считали да пересчитывали. И выходило, что сапоги, вот они ещё не проданы стоят, а всё, что за них получить можно, уже вперёд как бы роздано: торговцу кожей – за товар, соседу Власию, что держит на углу лавку, – за муку, соль, конопляное масло, боярину Ратибору – за то, что живут они на Ратиборовой земле.

– Может, смилостивится Параскева-Пятница, и продашь в этот раз все пары, – сказала мать.

Вишена вспомнил: «Параскева-Пятница – это тоже святая. Больше всего её почитают новгородские торговые люди – купцы. Её именем назвали церковь на торговой площади. И торжище самое большое поэтому в пятницу. А ещё, – вспомнил Вишена, – о Параскеве-Пятнице рассказывал учитель смешное. Оказывается, «Параскева» по-гречески значит «Пятница». И выходит, что святую зовут дважды Пятница, только один раз – по-гречески, а другой – по-русски. Получилось так потому, что переписчик плохо знал греческий язык и спутал. – Вдруг Вишене пришла одна мысль: – А что, если попросить эту дважды Пятницу, пусть велит она какому-нибудь богатому купцу, чтобы купил он завтра у отца весь товар за хорошую цену? Пусть этот купец заберёт сшитые отцом сапоги – все, все! Только маленькие, ребячьи, пусть оставит. Тогда отец принесёт их назад домой и они достанутся Вишене. Ну что ей, трудно, что ли, святой Пятнице?»

С тем и уснул Вишена. На другой день он томился в школе. Думал: «Может, отец уже воротился. Что ему на торгу делать, если он всё быстро продал?»

– У меня будут сапожки получше, чем у Бориса, – похвастал он Васильку. – В школу в них завтра приду, вот увидишь!

Отца дома не было. Но Вишена не огорчался. Решил: отец, на радостях, наверное, пошёл покупать кожи на новые сапоги.

Вишена наскоро похлебал щей и побежал на улицу играть с ребятами.

По улице Добрыни с некоторых пор ни пройти ни проехать. Привезли и свалили брёвна. Наверное, кто-нибудь собрался строить новый дом. Вот и плотники работают. И дядя Викула среди них. Вишена не заметил его, когда шёл из школы. Зато теперь подбежал, поздоровался.

– Здравствуй, племяш, здравствуй! – весело отвечал дядя Викула, постукивая топором по бревну.

Смотрит Вишена и никак не поймёт, что дядя Викула делает. Плотники обтесали стволы, но вместо того, чтобы ставить, как положено сруб, взяли очищенное, обтёсанное бревно да и раскололи его по всей длине на две половины. Лежит такая половина бревна срезом вверх на земле, а дядя Викула, сидя на ней верхом, долбит вдоль бревна глубокую канавку. С одного конца, где древесный ствол потолще, канавка пошире, с другого, где ствол потоньше, и канавка уже. Другой плотник делает то же самое. Прорубили канавки, а потом сложили обе половинки вместе. Получилась большая деревянная труба.

Вишена позабыл даже, что хотел зайти за кем-нибудь из ребят. Стоит и смотрит, что дальше будет делать дядя Викула с этой чудно́й трубой. Оглянулся и ещё больше удивился: раньше ему показалось, что у забора свалены обыкновенные брёвна, а это, оказывается, тоже такие трубы. Одна, другая, третья… Дядя Викула и его напарник взяли свою трубу и стали прилаживать её к той, что лежала готовая. Да так хитро: одну трубу острым концом вставили в широкое отверстие другой. А ту, другую, таким же образом в третью…

– Добро! – сказал дядя Викула, распрямляя спину, и весело подмигнул Вишене. – Ну вот, племяш, скоро вёдра из колодца таскать будет не надобно. Вода сама потечёт.

– Какая вода? Откуда потечёт? – не понял Вишена.

– По этому жёлобу, – показал дядя Викула на деревянные трубы, – от самого Волхова. Будет на вашей улице водопровод не хуже, чем на Ярославовом дворище.

На Ярославовом дворище Вишена не раз бывал. Так называется площадь на Торговой стороне, где когда-то стоял дворец князя Ярослава Мудрого. Но никакого водопровода Вишена там не видел.

– Так он же не сверху проложен, а в земле, под настилом, чтобы в нём зимой вода не замерзала, – пояснил дядя Викула. Врубил топор в бревно и крикнул своим плотникам: – Солнце на покой уходит! И нам пора!

Вишена побежал к двору боярина Ратибора, заглянул в ворота: может, увидит Глеба. Но Глеба не было. А вот Борис играл во дворе со своим братишкой Демидом. Вишена свистнул. Борис оглянулся на окна терема – не видит ли мать – и махнул Вишене рукой: сейчас, мол, постараюсь выйти. Мать Бориса, боярыня Гордята, не любит, когда сын играет с соседскими ребятами. Вишена не стал дожидаться Бориса у ворот. Решил пока сбегать за Алёной.

На крылечке Алёниного дома сидел уже вернувшийся из своей кузни Фома, рядом с ним дядя Викула и горшечник Данила. Здесь же стоял Ждан и ещё кое-кто из соседей. Они часто собирались по вечерам в маленьком дворике кузнеца потолковать о разных делах, о новостях. Известно, корабельщики и кузнецы всегда знают, что делается на белом свете. Корабельщик ходит на ладье в дальние края. А кузнец хоть и стоит весь день у наковальни, зато вокруг него с утра до вечера толпится народ. Кому меч нужен, кому – серп, или топор, или иной какой инструмент. Кузнец постукивает молотком, а сам слушает, что люди говорят, на ус мотает.

Алёниного отца Фому уважают на улице Добрыни. Посоветоваться к нему приходят или просто просят: «Расскажи, Фома, что от людей слыхал». Вот и в этот раз все внимательно слушали, что говорил Фома. Вишена тоже прислушался.

– На Рюриковом городище про поход толкуют…

«Рюриково городище, как и Зверин монастырь, находится за городским валом, только в другой стороне. Там стоит княжеский дворец», – вспомнил Вишена. Его хорошо видно, когда плывёшь по Волхову на Перынь. Отец Илларион недавно читал им «Повесть временных лет» – так назвал учёный монах Нестор свою летопись, записки, в которых рассказывается о самых важных событиях, происходивших в каждом году. Написал Нестор и о том, какие племена жили на Руси, и с какими они воевали врагами, и кто первый стал княжить в стольном Киеве и у них в Новгороде. Там и про этого Рюрика было написано.

Рюрик был варяг. Позвали Рюрика на Русь князья славянских племён, живших в то время на Новгородской земле. Позвали будто бы потому, что то и дело ссорились меж собой, никак не могли договориться, кому быть старшим над остальными. А пока они ссорились, на их земли нападали враги, разоряли дома, уводили в плен людей, угоняли скот. Вот и решили князья – пусть приходит Рюрик со своей дружиной и будет за старшего, чтобы никому не было обидно. И стал Рюрик княжить в Новгороде. Только непонятно, почему он своё городище – крепостной городок и дворец – построил не в Новгороде, а далеко, аж за Малым Волховцем. Там и доныне живут князья. «Интересно, кто это на Рюриковом городище собирается идти в поход?» – подумал Вишена.

Но дослушать, что говорил Фома, ему не пришлось. Из дому выбежала Алёна. Борис уже ждал их.

– А мне что купили! – закричал он, увидев ребят, и поднял над головой маленький кожаный мячик.

– В лапту! Давайте в лапту! – закричал Вишена.

Новенький тугой мячик, будто птица, летал над головами, а упав, весело прыгал по бревенчатой мостовой. Ребята, наверное, играли бы до ночи, но пришёл Борисов холоп и сказал, что боярыня велит сыну идти домой. Да и остальным уже было пора по домам.

Отца дома всё ещё не было. Он вернулся, когда уже совсем стемнело. Устало опустил на пол корзину.

– Никак, всё опять назад принёс? – всполошилась мать.

– Не всё, – отвечал отец устало. – Кой-чего продал. Две пары поршней. Да ещё Ратиборов управитель забрал за полцены маленькие сапожки. «Нашему боярчонку, говорит, пригодятся!» А ещё сказал: «И за то благодари. Задолжал, а не платишь. Вот и пойдут сапожки в зачёт. Остальное донесёшь на той неделе».

16. Что нашла Синькова

Продолжение предыдущей главы

Сразу же за забором открывалась яма. Лена не поверила бы, что можно выкопать такую яму, если бы не увидела её собственными глазами. Ну и ямища! Огромная! Широченная! А в глубину… Да в неё преспокойно можно опустить дом, и не такой маленький, в каком живёт Лена, а вроде Наткиного – самого большого дома на Добрынинской улице! К яме вела раскатанная машинами колея и уходила вниз по пологому спуску. Лена подошла поближе. Стояла и думала: «Нет, пожалуй, вместе с крышей дом, в котором живёт Натка, в яму не поместится. Крыша, наверное, останется сверху вместе с Наткиным балконом, который находится на третьем этаже. Но два этажа Наткиного дома очень даже просто влезут. И для чего вырыли такую яму?»

Внизу возились женщины в цветных косынках, ребята, наверное, старшеклассники, как и Серёжа. Лена смотрела, смотрела и никак не могла понять, что они делают. Кто сидел на каких-то ящиках, кто на корточках, кто просто на коленках опустился на землю, и – вот чудеса – взрослые люди, словно малыши в песочнице в Наткином дворе, брали горстями землю и, потерев её в ладонях, сыпали тоненькими струйками в большие ящики. Иногда кто-нибудь поднимался и шёл в угол ямы. Там прямо на земле стоял маленький столик. Возле него на табуретке сидела женщина в тёмных брюках и красном свитере. В руках у неё была большая, похожая на классный журнал, книга.

«Может, спуститься вниз? Да, а та надпись на заборе: «Посторонним вход воспрещён!»? – вспомнила Лена.

И вдруг внизу, в яме, женщина в красном свитере поднялась со своей табуретки и громко закричала:

– Дима! Дмитрий Николаевич! Идите сюда! Посмотрите, что Синькова нашла!

И тут Лена увидела Дмитрия Николаевича. Он шёл быстрыми шагами к столику, где сидела женщина в красном свитере. Наверное, другим тоже стало интересно, что нашла эта Синькова, потому что многие повскакивали со своих мест. Лена мигом забыла про надпись и побежала вниз.

Возле столика стоял уже плотный кружок. Все что-то разглядывали, передавали из рук в руки. Что это было? Какая-нибудь редкая монета? Драгоценности? Клад? Наверное, что-нибудь в этом роде. Потому что все вокруг радовались и говорили, что это большая удача. Не совсем понятно, правда, было, почему поздравляют Дмитрия Николаевича, как будто нашёл всё он, а не Синькова. Сама же Синькова, немолодая, загорелая, худенькая женщина, стояла тут же и рассказывала:

– Когда попалась первая планка, я даже не сообразила, что это такое, да она и была-то не целая – обломок. Хотела отнести Наталье Ивановне, чтобы записала в журнал. Глянула, а её нет на месте, отлучилась куда-то. «Ну, думаю, посею пока ещё немного. Уровень известен. Только недавно замеряли». Взяла горсть, другую, смотрю: опять дерево. Тоже планочка вроде первой, только целая. Пригляделась: по бокам ложбинки, вроде бы пазы. И тут мне стрельнуло: «Батюшки! Да ведь это, наверное, плахи от зольника, в котором кожи обрабатывали!»

И опять все шумно радовались и говорили, что здорово повезло. Мог вместе с домом сгореть и этот зольник. И просто чудо, что он уцелел.

В конце концов, Лене всё же удалось увидеть, что нашла Синькова и из-за чего все шумели и радовались. Получилось всё очень просто. Пока Лена вертелась, стараясь разглядеть ходившую по рукам находку, кто-то тронул её за плечо. Она испуганно оглянулась. Но, на её счастье, это был не кто-то чужой, а Дмитрий Николаевич.

– Это вы? – спросила Лена, будто сама не видела, что перед ней – Дима собственной персоной.

– Как будто я, – весело ответил Дмитрий Николаевич. Он даже не спросил, хочет ли она посмотреть их находку. А сразу сказал, будто Лена просила его об этом: – Сейчас покажу. – И крикнул: – Ребята, передайте, пожалуйста, сюда, на минуту!

Ребята передали, и на Диминой ладони оказались… две перемазанные землёй деревяшки: одна длинненькая с желобками по бокам, а другая и вовсе ерунда из ерунды – дощечка, похожая на крышку пенала.

– Видишь? – торжественным голосом спросил Дмитрий Николаевич.

– Вижу, – сказала Лена вежливо, а сама подумала… Подумала она не очень вежливо – про дурня с писаной торбой. Так говорила бабушка: «Носишься, как тот дурень с писаной торбой», когда хотела сказать, что человек хвалится пустячным делом. Но про дурня с торбой Лена вспомнила зря. Потому что дальше произошло вот что: Дмитрий Николаевич, наверное, не заметил, что деревяшки, найденные Синьковой, не вызвали у Лены никакого восторга. Сам он по-прежнему сиял как именинник.

– Наталь Иванна, – обратился он к женщине в красном свитере (наверное, она была тут начальником. Ведь это она записывала в журнал, кто что нашёл), – Наталь Иванна, я минут на десять в лабораторию. Хочу кое-что показать нашей гостье. – И тут он чуточку подтолкнул Лену вперёд.

Хорошо, что Наталья Ивановна только теперь увидела Лену. Она хоть и не сказала «посторонняя», а просто сказала «девочка», «откуда взялась эта девочка?», но голос у неё был очень строгий.

– Это я её пригласил, – отвечал Дмитрий Николаевич, подмигнул Лене и сказал: – Ну, пошли.

17. Тайны мусорной ямы, или как важно найти доказательство

Глава, из которой ты узнаешь, что отличными могут быть не только ответы, но и вопросы

Идти пришлось недалеко. Здесь же в котловане – так, оказывается, называлась эта огромная яма – стоял наскоро сколоченный сарайчик, или сторожка, с двумя маленькими окошками. Дмитрий Николаевич толкнул дверь. Когда глаза немного привыкли к полумраку, Лена огляделась. Посреди стол, несколько табуреток. А вдоль одной из стен тянутся полки. Дмитрий Николаевич снял с полки картонную коробку, в каких обычно продают туфли или ботинки, и поставил её на стол. Лена взобралась на табуретку с коленками, чтобы получше разглядеть, что находится в коробке. Дмитрий Николаевич открыл крышку и вытащил… одну, потом другую, потом третью… Это и в самом деле были туфли, вернее, не туфли – тапки. Но какие! До того старые! До того драные! У одной нет подошвы, у другой – пятки, от третьей всего и осталось – дырявый носок да полбока.

– Ну как, нравится обувь? – спросил Дмитрий Николаевич. Лицо у него было очень довольное. Бережно, будто и в самом деле какое сокровище, он перебирал в руках тапки – и ту что без подошвы, и другую – без носка, и третью – без пятки.

Лена поинтересовалась вежливо:

– Дима, вы их нашли на помойке?

– В некотором роде – да, – сказал Дмитрий Николаевич. – Но это нисколько не умаляет ценности находки. Напрасно ты с таким презрением сказала «на помойке». Ты, по-видимому, имела в виду мусорную яму, куда обычно выбрасывают ненужные, отслужившие свой срок вещи. Должен тебе сказать, что я, впрочем, как и другие археологи, отношусь с большим почтением к мусорным ямам. Ибо мусорная яма – великая хранительница тех крупиц, которые мы добываем в поте лица своего.

Говорил Дмитрий Николаевич торжественно – то ли в шутку, то ли всерьёз, Лена не поняла. Вообще с тех пор, как Дмитрий Николаевич немного обжился на Серёжином чердаке и перестал стесняться, он оказался человеком весёлым. Иногда они с Серёжей так хохотали у себя наверху, что во всём доме было слышно. И тогда Лена обижалась. Совсем недавно говорил: «Это очень приятно – в новом городе встретить хороших людей». И вот сам сидит и хохочет весь вечер на чердаке, а позвать туда этих людей не догадывается. Но сейчас она не могла обижаться на Дмитрия Николаевича. Он поступил по-дружески.

– Именно в мусорной яме, а не где-нибудь хранит история свои великие и малые тайны. Так что да здравствует мусорная яма! Ну разве плохие поршни? – снова спросил он. – Так называется эта обувь. Думаю, ты не отказалась бы от такой пары. – И он вытащил откуда-то со дна коробки похожую на первую, только маленькую, как раз на Лену, тапочку, которая называлась смешным словом – «поршень». Лена взяла тапочку в руки. Она и вправду была занятная. Весь носок в мелких дырочках, словно его искололи иголкой. Лена недавно видела на чём-то такие дырочки, только где и на чём – не могла вспомнить.

По краям вокруг отверстия, в которое просовывают ногу, маленькие кожаные планочки. А под ними протянут ремешок – тоже кожаный. Дмитрий Николаевич потянул за этот ремешок. Планочки сдвинулись поближе друг к дружке, отверстие уменьшилось.

Дмитрий Николаевич глядел на тапку – любовался.

– Блестящая кожа, аккуратные планочки. Они одновременно и украшают обувь и делают её удобной.

Лена слушала Дмитрия Николаевича, и тапочка нравилась ей всё больше.

– Дима, а можно её примерить?

– Примеряй, – разрешил Дмитрий Николаевич.

Лена, сняв с ноги босоножку, натянула тапочку.

– Как раз! Только вот ремешок длинный. – Ремешок в два конца волочился по полу.

– Его надо обвязать вокруг ноги, – пояснил Дмитрий Николаевич.

– Правда! Ну теперь совсем модная… модный поршень. И на ноге хорошо держится. – Лена поболтала в воздухе ногой. – Даже если будешь быстро бежать, и то не слетит.

Она ещё раз глянула на исколотый дырочками носок и вдруг вспомнила, что напоминают ей эти дырочки. Наткин набор для вышивания – вот что! Там, конечно, никакие не тапки, а платочки и салфетки, которые надо вышить. Кроме платочков, салфеток и ниток, в наборе находилась ещё книжечка, в которой точками были показаны узоры для вышивания.

– Эти тапки были вышиты? – спросила Лена.

– Хороший вопрос! – сказал Дмитрий Николаевич. – Ты абсолютно права. Поршни были украшены вышивкой. Нитки истлели, сохранились только дырочки.

– А почему их так много? – спросила Лена, кивнув на коробку с этой странной обувью.

И Дмитрий Николаевич опять похвалил:

– Молодец! Отличные вопросы задаёшь. «Интересно, – подумала Лена, – оказывается, отличными могут быть не только ответы, но и вопросы. Вот если бы так считала и Нинель Викторовна! Тогда бы у меня в дневнике стояли одни пятёрки».