Текст книги "Здравствуй, сосед!"

Автор книги: Тамара Лихоталь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

26. Мышегон

Рассказ двенадцатый

Возле ворот детинца кричали продавцы кваса. У ног на земле – высокие глиняные кувшины. В руках – деревянные ковшики.

– Ты какой больше квас любишь – сладкий или кислый? – спросила Алёна Олю.

– И сладкий и кислый, – сказала Оля.

– И я – тоже. Сладкий вкуснее, зато от кислого в носу щекотно. Возьмём ковшик сладкого и ковшик кислого, а пить будем вместе и тот и другой. Только тут не будем покупать. Лучше у Власия.

Во дворе возле лавки Власия толпились женщины. Лавка Власия – такая же изба, как и у других жителей на улице Добрыни. На тёплой половине Власий живёт со своей старухой женой, замужней Дочкой и внучатами. А в сенях стоят кули с мукой, крупой, горохом. Бочка с конопляным маслом и кадь с солью. Постучишься, Власий выйдет в сени и отпустит, что надобно. Он хоть и стар, но проворен. Иная хозяйка ещё не успеет сказать толком, что ей нужно, а Власий уже и отмерил и отвесил. Нечем заплатить? Не беда. Власий поверит в долг. Нацарапает на деревянной дощечке, что куплено и почём, и всё! Рассчитаешься потом. Ну конечно, за каждый день заплатишь лихву. Некоторые говорят, что лихва, которую накидывает Власий, больно велика. Так ведь это дело добровольное. Не хочешь – не бери.

Только ребятам ничего не продаёт Власий в долг. Мало того, хитрый старик сразу видит – есть чем заплатить мальцу или девчонке или просто так пришли поглазеть. И тогда гонит прочь. Не то они бы тут толклись с утра до ночи. Не мука их манит сюда, не конопляное масло. В коробах и ящиках лежат орехи – и обыкновенные, в скорлупе, и очищенные, варенные в меду, крепкие, как камень, тоже медовые – маковки, которые можно грызть или сосать весь день, сладкие ягоды смоквы, привезённые из дальних стран.

Такие лакомства не на что купить ни Оле, ни Алёне. Но ничего, они хоть посмотрят на них, пока будут пить квас.

Сегодня, как обычно в погожие тёплые дни, Власий вытащил весь свой товар во двор.

– Вон мамка моя стоит, – сказала Оля, увидев во дворе Купаву.

Девочки вошли во двор. Власий глянул на них, но ничего не сказал.

– Ты, Власий, вешай как следует, а то кинул гири на чашу, она вниз и пошла, – попрекнула Власия Купава. – За такой вес на торгу бы…

Власий не дал Купаве договорить. Снял с весов гири, ссыпал муку обратно в куль, закричал тонким голосом:

– На торгу, говоришь, так и ступай на торг. Там и покупай чего душа захочет! Только мне сначала уплати всё сполна. Вот сколько всего за тобой записано!

Купава испуганно замолчала. Она уже не рада была, что разгневала Власия. Ведь и вправду, сколько они с мужем задолжали ему. И когда ещё сумеют расплатиться.

Оля тоже испуганно поглядела на Власия. Жалела мать, но подойти к ней сейчас не решалась.

– А тебе чего? – сердито спросил Власий Алёну. – Квасу? Квас в сенях на холодке стоит, сейчас принесу.

Он вошёл в сени и вдруг оттуда послышался крик.

– Ах ты шкода! Адское отродье! Проклятая животина! – Из сеней выскочил Мышегон бабки Сыроеды, махнул через забор и был таков. А Власий продолжал кричать: – Рыбу! Рыбу украл! Середь бела дня! Прямо из дому!

Ещё прошлой осенью притащила бабка Сыроеда однажды невиданного зверя. Величиной с зайца, шерсть короткая. Голова круглая. Усы большие. Кричит: «Мяу». Посмотреть на него сбегались и ребята, и взрослые. Диковинный зверёк тихо-тихо ходил по избе на мягких лапах. То на лавку вскочит и замурлыкает, будто песню запоёт. А увидит пса, спина – горбом, весь напыжится и урчит сердито и грозно: «Не подступайся! Когти как выпущу – все глаза выцарапаю!»

Люди дивились, допытывались:

«Где поймала, Сыроеда, такого чудно́го зверя? Неужто в Зверином монастыре?»

Отвечала Сыроеда, что зверь этот, по прозванью «кот», привезён одним купцом из дальних мест – из греков. Но и там, на родине, рассказывал купец, живёт он не в лесу, а при людях, как, например, пёс.

Вот ей и подарила купцова жена.

Ещё пуще удивлялись соседки:

«Зачем он нужен в дому? Корова или коза – понятно зачем. От коровы – молоко, от овцы – мясо, шерсть. Конь и вовсе первый друг. Ну и пёс, куда ни шло, вора в дом не пустит, хорька или лису лаем от кур отгонит. А этот усатый? Шкуру содрать с него? Так не больно хороша эта шкура. У зайца и то лучше».

«С него шкуру не дерут, – рассказывала бабка Сыроеда, как сама от купца услышала, – кот мышей шибко ловит. Потому и держат его при доме. Где живёт кот, там мышам смерть. Бережёт этот зверь от мышей зерно, крупу и прочий запас».

«А тебе-то что беречь, Сыроеда?» – смеялись соседки. Но Сыроеда знала, зачем принесла зверя. Думала: «Погляжу, как этот зверь – кот – мышей ловит. И ежели правда, что о нём говорят, то продам на торгу». И назвала зверя Мышегоном.

Долго кричал Власий. Но Мышегон ничего не слышал – его и след уже давно простыл. Власию стало обидно. И в самом деле, что толку кричать и ругаться, если тебя всё равно не слышат. И Власий стал ругать уже не Мышегона, а бабку Сыроеду – бродит такая-сякая день-деньской по лесу, с лешим аукается, а за животиной своей окаянной не смотрит.

Но если Мышегон затаился где-то, то хозяйка его таиться не стала. Выползла из избушки, вышла за ворота…

Вот тут-то и началось.

Власий бабку каргой, то есть вороной величает.

А она его – сычом.

– Ах ты кикимора болотная… – начнёт Власий.

А бабка своё поперёк:

– Молчи, жадень! Ты лягушечью икру и ту втридорога продашь…

– Будут тебя черти на том свете в смоляном котле варить! – грозит Власий.

Но Сыроеда только рукой своей сухонькой махнула:

– Смотри, как бы тебя самого не припекло, да не на том свете, а на этом! – сказала, а потом дунула, плюнула и ногой притопнула.

Тут уж всякий испугался бы. Трудно ли ведунье порчу наслать? Замолчал Власий и поскорей убрался домой.

Так Алёна с Олей и не выпили квасу.

27. В тереме у боярина Ратибора

Рассказ тринадцатый

Боярин Ратибор проснулся поздно. С трудом разлепил глаза. Голова была тяжёлая. Видно, много выпил вчера вина и хмельного мёду. Пировали до ночи у князя в его дворце на Рюриковском городище. «Нет, что ни говори, а вина заморские у князя хороши», – вспомнил Ратибор.

На вчерашнем пиру в княжеском дворце собрались лучшие люди города. Это не значит, что там были самые хорошие – умные или смелые новгородские жители. Лучшими людьми именовали себя знатные бояре, богатые купцы в противоположность простому народу – кузнецам, горшечникам, сапожникам, плотникам и прочим ремесленникам, которых «лучшие люди» называли чёрными людьми, чернью. Были вчера в гостях у князя и епископ и тысяцкий – начальник новгородского войска. Не только ели, пили и веселились – за пиршественным столом решали важные дела. Судили и рядили, как жить и что делать Господину Великому Новгороду. Захмелев от крепких вин и медов, кричали именитые мужи князю: «Веди нас в поход!» И опять пили за удачу и победу. Одни клялись биться с суздальцами в княжеской дружине, другие – дать средства на покупку коней и оружия для ополченцев. А он, Ратибор, обещал не только сам идти в поход, но и повести с собой целый полк.

Теперь же с утра, протрезвев, думал боярин о том, что предстоит ему нелёгкое дело. Поднялся с постели, кликнул холопа. Тот внёс серебряный рукомойник. Мальчишка из боярской челяди подал обливной таз, расшитое полотенце. Другой холоп, вошедший следом, держал наготове боярское платье.

Когда боярин спустился по лестнице в трапезную, боярыня с детьми была уже там. Здороваясь, дети подошли к отцовской руке: сначала старший, Борис, за ним – двое младших. Спустилась из своей светёлки и дочь боярина Кукша.

Боярыня жаловалась мужу: нерадивая челядинка разбила блюдо, привезённое из Италийской земли. Все косы повыдрала она дрянной холопке, да, что толку – блюдо по осколкам не соберёшь. А эта негодница и сама, если её продать на торгу, не стоит столько, сколько разбитое блюдо.

– Совсем разленились холопы! Не поглядишь, так и ковры не выбьют и шубы не просушат как следует. За всем приходится самой смотреть. Голова кругом идёт.

А ещё жаловалась боярыня на сына. Вот недавно холоп, которому велено приглядывать за боярским сынком, пошёл за ним в школу, а Бориса – нету. Воротился только вечером. Люди видели его на Козьей Бородке.

– Мыслимое ли это дело – ходить на торг! – отчитывала боярыня Гордята сына, сидевшего потупясь за столом. – Шапку там потерял, – сказала она, повернув голову к мужу, а потом опять принялась выговаривать сыну: – Там, в толчее, и голову потерять недолго. Говорит, хотел посмотреть коней. Надобно ли для этого в такую-то даль тащиться? Своих, что ли, нету? Иди на конюшню и гляди, сколько душе угодно. И другие забавы есть. Хочешь, в мяч с братьями играй, хочешь, крути юлу. Так нет, всё норовит убежать со двора.

– Это он к дружкам своим бегает! – вставила Кукша. – А в друзьях у него кто? Сапожников сын да нашего гончара Данилки и другие такие же холопьи дети.

– А ты знай сиди в своей светёлке – жениха высматривай! – отвечал Борис Кукше. – И не суй свой длинный нос, куда тебя не просят! А то он ещё длинней станет. И вовсе без жениха останешься.

Кукша налилась краской, как индюк, закричала:

– Молчи, холопий дружок! Сам скоро холопом станешь!

В другое время попало бы Борису от отца. Но сегодня боярину Ратибору было не до ссор между детьми. Слова дочери про сапожникова сына напомнили ему о предстоящих делах. «Надо будет всем им строго наказать – и сапожнику Горазду, и гончару Даниле, и иным прочим, чтобы по звону колокола шли на вечевую площадь и кричали бы: «Хотим идти в поход!» А тех, кто будет кричать против похода, били! – думал боярин. – И коней надо готовить в поход».

Сегодняшнее вече должно решить, быть или не быть походу. Об этом вече и шёл вчера на пиру у князя разговор. И князь, и многие другие бояре, и богатые купцы, так же, как и сам Ратибор, стоят за поход. У них с суздальцами давний спор из-за северных лесных угодий. Богатые леса! И зверя пушного полно, и диких пчёл. Плохо ли получить там земли? Это у бояр на уме. У купцов другие думы – скупать задешево у местных охотников и древолазов мех, мёд и воск. Но есть у них и противники. Первым будет кричать на вече против похода знатный и влиятельный в Новгороде боярин Твердислав. Почему – понятно. У него имения совсем в других краях. Вот он и опасается: уйдёт дружина на суздальцев, а в это время, глядишь, пожалуют к Новгороду незваные гости. Самому Новгороду, правда, никакое войско не страшно. Господин Великий Новгород опоясан крепкими стенами. Вот уж сколько лет ни одному врагу не удалось взять их приступом. Но земли вокруг потревожить и разорить могут. А там как раз и находятся владения Твердислава. Торговые люди тоже не все за поход стоят. Некоторые скупают меха в иных краях. Зачем им нужно, чтобы другие купцы покупали в этих северных суздальских землях тот же товар, да ещё намного дешевле. «Да, нелегко придётся сегодня на вече», – думал Ратибор. Приказав сыну слушаться мать, встал из-за стола. Велел холопу сказать конюхам, чтобы выводили коней, да ещё сбегать за кузнецом Фомой, а сам вышел на крыльцо.

Правду говорила боярыня Гордята, что сыну её незачем бегать на торг, чтобы посмотреть коней. Таких коней, как у боярина Ратибора, даже на Козьей Бородке редко можно увидеть. Ратибор строго наказывал своим челядинцам беречь и холить коней. Но, не доверяя ни конюхам, ни даже управителю, сам всегда следил, вдоволь ли задают коням корма, хорошо ли чистят их. Боясь боярского гнева, конюхи старались как могли. И теперь, глядя на коней, которых одного за другим холопы проводили мимо крыльца, боярин был доволен.

Оставалось только проверить, ладно ли подкованы кони. Вот и кузнец. Но, глядя на неспешно шагавшего через двор кузнеца Фому, боярин нахмурился. Это про него доносил управитель: смутьян Фома такие речи ведёт, что повторить их язык не поворачивается. «Пусть, мол, сам боярин идёт в поход, ежели ему охота. А нам суздальцы ничего худого не сделали. Ничего нашего не отняли. Так что и драться нам с ними не из-за чего». Вот и сейчас глянул исподлобья, едва голову склонил. И не такие люди, завидев боярина, поспешно срывают шапки и кланяются в пояс. Прав управитель. Работник этот Фома каких поискать. Блоху подкуёт. Но строптив. И других своими мятежными речами смущает. Ничего, всех их обломает боярин Ратибор. Только бы вече сегодня приговорило идти в поход. А если нет, тогда придётся ударить в колокол.

Покончив с делами, боярин отправился в город.

Борис видел в окошко, как отец спустился с крыльца. Был он в белом плаще, застёгнутом у плеча золотой пряжкой и подпоясанном золотым поясом. «На вече идёт, – догадался Борис. – Значит, вернётся не скоро».

Сторож, распахнув ворота, низко поклонился боярину. А Борис только того и ждал, чтобы незаметно выскользнуть со двора.

28. Ещё одна тайна

Глава очень неприятная

На Добрынинской улице произошло немаловажное событие. Вернулся из пионерлагеря Андрюша Вишняков. И конечно же, Лена с Колей Пеночкиным повели его на улицу Добрыни.

Вот домик сапожника. К нему от бревенчатой мостовой ведёт деревянная дорожка. Почему она проложена – понятно. Ведь если не будет такой дорожки от улицы к дому, то всю грязь, сколько ни есть её во дворе, натаскают в избу, так что ни одной хозяйке не удастся поддержать чистоту. Дворы не убирают, не метут. Напротив, ещё стараются смести и мусор с дороги во двор, засыпают всем этим ямки и низины, чтобы во дворе не скапливалась вода. Пусть лучше двор будет немного повыше, чем улица.

В доме у сапожника весело. Сам он сидит у окошка и шьёт сапоги и поршни. Жена его вышивает цветными нитками узоры. Во дворе возится с голубями сын…

Но не в каждый дом на улице Добрыни войдёшь так запросто, как в домик сапожника. Хотя бы, например, в соседний.

Дома этого нету, как и мастерской сапожника. Только разрытая земля да табличка на шесте: «Боярский терем». Но и Лена, и Коля Пеночкин видят его, будто он и в самом деле стоит на улице Добрыни. Сложен из таких же толстенных брёвен, как и мостовая. Высокий, в два этажа, он кажется огромным рядом с крохотной избушкой сапожника. Окошки украшены затейливым деревянным кружевом. Островерхая крыша выложена медными плитами и сверкает, будто золотая. Входные ворота всегда заперты. Во дворе злые собаки. Тянется этот двор, огороженный высоким частоколом, далеко – от домика сапожника вдоль улицы Добрыни почти через весь котлован. Этот огромный двор – усадьба боярина Ратибора. Здесь и амбары для зерна, и погреб, и конюшня, и людские избы, в которых живут слуги. Что стоял когда-то на этом месте терем, археологи определили по остаткам фундамента, как и домик сапожника. А вот что принадлежал он боярину Ратибору, известно из Новгородской летописи. Там написано, что во время большого голода в Новгороде поднялся мятеж. Восставшие разгромили дома бояр и богатых купцов, которые прятали в своих закромах зерно. В числе прочих пострадала и усадьба боярина Ратибора на улице Добрыни.

Лене очень хотелось, чтобы Андрюше понравилась улица Добрыни, и она старалась ничего не пропустить. А если она забывала о чём-нибудь рассказать, то об этом вспоминал Коля. Так они и рассказывали. Лена – про боярский терем, а Коля – про огород:

– Угадай, что росло на огороде?

– Морковка! – сказал Андрюша.

– Правильно! А ещё что?

– Свёкла! Капуста!

– Тоже правильно! А ещё?

– Картошка!

– А вот и нет! – закричал Коля Пеночкин. – Не росла тогда картошка!

– Как это не росла?

– А так. Может, в Америке у индейцев она и росла, но в Новгороде о ней и не слыхали никогда. Ведь тогда Америку ещё не открыли.

– Что же, эти люди на улице Добрыни так и ни разу не ели картошки? Ни варёной, ни жареной, ни печёной? – недоверчиво спросил Андрюша.

Он был недоволен, что Коля Пеночкин знал про картошку и индейцев, а он нет. Зато Коля был очень доволен. Потому что в школе всегда выходило так, что знал Андрюша, а он не знал. Они поспорили немного, а потом пошли дальше и опять рассказывали. Лена – про водопровод. Вон они лежат, раскопанные археологами деревянные трубы. Очень даже хорошо можно представить себе: со всех сторон идут к нему женщины и девушки с расписными коромыслами на плечах. Рады. Ещё бы! Тут и вода чище, и носить её ближе, чем с Волхова. Постоят, обсудят все новости, наберут воды в деревянные вёдра и пойдут не торопясь, чтобы не расплескать её.

Рассказывает Лена про водопровод, а Коле Пеночкину не терпится, хочется ему поскорей показать Андрюше лавочку купца. Вот она тут же, недалеко от водопровода, в том месте, где виднеются красные флажки.

Из-за этого купца и получилась большая неприятность, о которой мне хоть и не хочется, но придётся рассказать. Но сначала немного о купце. Купец, по-видимому, был скупой. Монеты и кусочки серебра – резаны, которые он получал за товар, он прятал в старый вязаный чулок, а чулок прятал в дыру под полом. Но облюбовал эту дыру не только скупой купец. Очень удобным складом показалась эта уютная дыра и жившей под полом крысе. Крыса была запасливая. Она пошарила в лавке купца и решила, что кое-чем можно поживиться. Больше всего нравилось ей зерно, которое купец хранил в больших деревянных ларях. Беда была только в том, что лари купец держал закрытыми, и крысе удавалось подбирать только просыпавшиеся зёрна. Зато к орехам, которые она обнаружила в мешке, добраться было нетрудно.

Но ни скупому купцу, ни запасливой крысе не удалось попользоваться богатствами, хранившимися в тайнике. Потому что на улице Добрыни случился пожар. Выбежал из дому купец. Едва спасся от огня, где уж тут было помнить о спрятанном кладе. Выскочила в страхе и крыса и побежала куда глаза глядят. Ей тоже было не до запасов. Так и лежало всё под сгоревшим домом. Время шло. На этом месте построили новый дом, потом – другой. Давно уже обветшал и прорвался чулок, просыпались монеты и резаны. Лежали до тех пор, пока…

Андрюша Вишняков тоже стал приходить на раскоп. Но не в домик сапожника. И не потому, что ему здесь не нравилось. Просто, рассудил он, здесь и Синькова копается, и Лена, и Коля Пеночкин. А кроме того, про Лену говорят: «Она сквозь землю видит». Если что и можно откопать тут, в домике сапожника, так первой, конечно, увидит это Лена. А ему тогда что останется? Может быть, в боярском тереме попробовать? Там и народу вроде бы поменьше: вчера работали двое, а сегодня – и вовсе один. А нашли там в последние дни и браслет, украшенный эмалью, и золотую пряжку от пояса и осколки стекла от какой-то посудины. Андрюша видел, потому что, когда попадаются интересные находки, посмотреть их сбегается народ со всего котлована. Правда – вот чудно́, – археологов больше всего интересовали эти стекляшки от посудины. «Китайский фарфор! – говорили они. – Изящная форма. Прекрасная работа!»

А молодой человек, по имени Лёша, сначала сфотографировал стекляшки, а потом вытащил блокнот и нарисовал овальное блюдо – вот, оказывается, как выглядела эта посудина.

Археологи тут же заспорили, откуда привезли это блюдо в Новгород: из Средней Азии или из самого Китая? Но Андрюша не очень внимательно слушал. Его больше занимали другие находки – и браслет, и, главное, золотая пряжка.

– А пояс, от которого эта пряжка, – спросил он Дмитрия Николаевича, – пояс этот тоже был золотой?

– Очень может быть, – ответил вместо Дмитрия Николаевича Серёжа. – До нас дошли сведения, что новгородских бояр, имевших право голосовать на вече, называли «золотыми поясами».

Теперь, вспомнив всё это, Андрюша отправился к боярскому терему. Археолог, работавший здесь, куда-то отлучился. Андрюша взял его лопату и только стал копать, как услышал голос:

– Это что за незваный помощник?

Перед ним стоял невысокий старичок с седыми бровями.

– Если ты из КИСа, то должен знать порядок, – продолжал старичок. – Тебе в каком квадрате разрешено работать?

Андрюша ничего не ответил, поднялся и всё так же молча стал пятиться. Споткнулся обо что-то, растянулся на земле, А потом вскочил и побежал прочь. Через некоторое время он оглянулся: не идёт ли следом этот строгий старик. Но тот уже, видимо, позабыл об Андрюше. Он и не глядел в его сторону, стоял и разговаривал с подошедшим археологом.

Андрюша ещё немного побродил по котловану, стараясь держаться как можно дальше от боярского терема. И вдруг увидел брата Лены Серёжу. «Наверное, вот тут и разрешено работать ребятам из КИСа», – мелькнуло у него. На табличке, врытой в землю возле того места, где сейчас на коленях стоял Серёжа, осторожно взрыхляя землю ножом, было написано: «Лавка купца». Андрюша пристроился неподалёку от Серёжи и стал просеивать уже взрыхлённую землю.

Серёжа, по правде говоря, не очень обрадовался Андрюше, покосился недовольно, но ничего не сказал.

А потом и случилась эта история.

Андрюша нашёл под обгорелой доской тайник, а в нём – монеты и кусочки серебра. Были здесь ещё орехи. Чёрные – не то обгорелые, не то сгнившие.

Сначала Андрюша хотел закричать: «Нашёл!» Потому что каждому, кто что-нибудь ищет, непременно хочется закричать, когда он находит то, что ищет. Но всё-таки Андрюша не закричал. Он подумал: «Я собирал коллекцию марок. А теперь лучше буду собирать старинные монеты. Вот сколько сразу окажется у меня в коллекции монет!» И Андрюша положил обгорелую доску на место и стал просеивать землю, как это делал Серёжа. Просеивал, а сам поглядывал на Серёжу и всё думал, как взять монеты, чтобы Серёжа не увидел.

А когда Серёжа зачем-то отошёл, Андрюша быстро собрал монеты и сунул их в карман, вернее, не в карман, а в оба кармана.

Монеты лежали в карманах. Андрюша всё время чувствовал, как они там лежат, потому что карманы были тяжёлые. Теперь надо было уходить, пока поблизости никого не было. Но Андрюша не уходил. Пересыпал с места на место землю и думал: «Нет, наверное, пока никого нету, уходить неудобно. Лучше потом уйти, когда придёт Серёжа». Но не ушёл он и тогда, когда пришёл Серёжа.

А потом пришёл Коля Пеночкин. Пришёл и спросил:

– Ну, ты нашёл что-нибудь?

Надо было сказать: «Нет». Но Андрюша не говорил. Почему-то вдруг стало очень трудно сказать «нет». Хорошо, что Коля Пеночкин не обратил на это внимания. Он думал, что Андрюша ничего не нашёл и поэтому не отвечает. И Коля Пеночкин вздохнул и сказал:

– Я тоже ничего не нашёл. А Ленка нашла. Бусинку. Маленькая такая. И как она её только разглядела. Про Ленку опять в журнал записали, что она нашла.

Видно, ему не захотелось идти обратно в домик сапожника, где Лена то и дело что-то находила, а он так и не мог ничего найти, а захотелось поискать здесь, на новом месте. Он опустился на корточки рядом с Андрюшей и тоже принялся просеивать землю. Серёжа недовольно посмотрел на Колю, но опять ничего не сказал.

Они сидели, пересыпали землю и ничего не находили. Коля Пеночкин совсем помрачнел и сказал:

– И тут ничего. Лучше уж пойду туда.

– И я пойду туда, – сказал Андрюша.

Они пошли по котловану.

– Пойдём домой! – сказал Андрюша.

– Нет, иди, если хочешь, а я ещё немного поищу, – ответил Коля Пеночкин.

Но Андрюше не хотелось идти одному. Ему почему-то казалось: лучше уйти вместе с Колей Пеночкиным. И он сказал:

– Я тебя подожду.

Он стоял и смотрел, как они роются в земле – и Коля Пеночкин, и Лена, и Синькова. Стоял смотрел и всё время чувствовал свои тяжёлые карманы.

Вдруг он увидел, что к ним идут Серёжа и Дмитрий Николаевич. Серёжа что-то говорил, а Дмитрий Николаевич, наклонив голову, слушал. Сначала Андрюша не слышал, что говорил Серёжа, но когда они подошли поближе, услышал:

– Да я нарочно не стал трогать до вашего прихода! Очень любопытный тайник! И я хотел, чтобы вы его увидели. Просто не понимаю, как это могло случиться! Я всё время был там. Один всё время рядом со мной был, а другой пришёл, повертелся немного и опять ушёл. Скорей всего, это он!

– Разберёмся, – сказал Дмитрий Николаевич.

– В чём это вы, Дима, собираетесь разобраться? – спросила Синькова. Она услышала последние слова Дмитрия Николаевича и, поднявшись с земли, осторожно, чтобы не испачкать лицо, откинула выбившуюся из-под платка прядку волос чёрными от земли руками.

– Да так, вышло небольшое недоразумение, которое, я думаю, сейчас благополучно разрешится, – отвечал Дмитрий Николаевич. И спросил: – Ребята, кто из вас взял монеты из тайника? Вот там, в лавке купца, – показал он в конец улицы Добрыни.

– Монеты? В тайнике? Никто не брал, – сказала Лена.

– Никто не брал, – сказал и Андрюша.

А Коля Пеночкин тоже что-то хотел сказать, но увидел, что на него смотрит Серёжа, смешался и не сказал ничего. Зато сказал Серёжа:

– Весь КИС тут работал, и ни разу ничего такого не случалось. Это же пятно! – А потом сказал ещё строже: – Ну-ка, признавайся! – Он не сказал, кто должен признаваться, но посмотрел на Колю Пеночкина.

И Лена тоже посмотрела на Колю Пеночкина. А Андрюша покраснел и отвернулся. «Наверное, ему стыдно за этого Пеночкина», – подумала Лена. А Коля Пеночкин по-прежнему ничего не говорил. Только шмыгнул носом. Постоял, пошмыгал. А потом вдруг повернулся и, опустив голову, пошёл через котлован к лестнице. Серёжа было рванулся за ним, но Дмитрий Николаевич его удержал:

– Подожди, Серёжа.

– Не понимаю вас, Дмитрий Николаевич! Мало того что из-за какого-то дурного мальчишки чёрное пятно может пасть на других людей, даже на КИС… Я уж об этом не говорю, но позволить ему безнаказанно…

– Постой, постой! – опять перебил Дмитрий Николаевич. – Не сердись. Я думаю, тот человек не замыслил ничего дурного. Я уверен, что он вовсе не собирался уносить свою находку домой. Просто он не знал, как надо себя вести на раскопках. Мы сами виноваты, что не рассказали ему об этом. Важны ведь не монеты сами по себе. Как бы это объяснить попонятней? Знаете, что такое мозаика?

– Знаю, – сказала Лена. – У меня была такая игра. Разные квадратики, кружочки, треугольнички. Если сложишь их правильно, получается какой-нибудь узор.

– Вот-вот. И в нашем деле так. Археологи по отдельным находкам стараются восстановить картины прошлого. Началось с того, что мы нашли небольшую дощечку, на которой были вырезаны имена.

– Должников? Да? Я помню, Дима, вы говорили. У вас в блокноте записано: «Ульяна, Купава, Вишена…»

– Но сначала мы не знали, что это должники. Потом в этом же месте нашли два железных брусочка разного веса – гирьки для весов. Вот тогда и возникло предположение, что в этом месте была лавка купца. На весах отвешивали муку, крупу. А на дощечке, по всей вероятности, купец вёл запись покупателей, взявших у него товар в долг. А теперь – тайник. Ты прав, Серёжа, очень интересный тайник! Это крысиная нора.

– Где крысиная нора? – спросила Лена, оглядываясь. – А крысы в ней есть?

– Можешь не беспокоиться, крыса убежала во время пожара, – сказал Серёжа, – а орехи оставила.

– Орехи? – спросил молчавший всё время Андрюша. – Какие орехи?

– В тайнике ведь не только монеты лежали, но и орехи, – пояснил Серёжа. – Монеты спрятал купец, а крыса спрятала орехи.

– Которые она утащила у купца, – добавил Дмитрий Николаевич. – Теперь можно с уверенностью сказать, что на углу улицы Добрыни находилась лавка купца.

– Из-за монет? – догадалась Лена.

– Скорей из-за орехов. И вот почему: грецкие орехи в наших местах, как известно, не растут. Не росли и тогда. Их привозили из Византии. Потому и называются они грецкими. Это было дорогое лакомство. Дом же, о котором идёт речь, судя по всему, не из богатых. Зачем его обитатели покупали бы столько орехов? А их там было много, если крысы могли их растаскать. Напрашивается вывод: ими здесь торговали. Значит, что мы теперь знаем об этом доме на углу улицы Добрыни?

– Доска с именами – раз, – Лена загнула палец, – гири для весов – два. Орехи в крысиной норе – три.

– Ну и монеты, конечно, – добавил Серёжа.

– Да, этих монет нам очень не хватает, – подтвердил Дмитрий Николаевич. – Если тот, кто нашёл, спрячет их в коробку, как делают некоторые, думая, что собирают таким образом коллекцию, толку от этого не будет. Что здесь они лежали, что в коробке будут лежать – невелика разница. Другое дело, если они попадут к специалистам. Помните, Людмила Петровна сказала вам, что эту улицу Добрыни – и бревенчатую мостовую, и дома на ней – построили восемьсот лет назад?

Лена кивнула.

– Есть много примет, известных археологам, по которым и определяют не только век, но и десятилетие и даже год жизни древнего города, ну и тех людей, конечно, что его населяли. И о многом тут могут рассказать монеты, которые удаётся найти. Нумизматы – так называют людей, изучающих монеты, – знают, когда именно какие деньги были в ходу. Вот и мы, если бы не пропали те монеты из тайника, могли многое ещё узнать об улице Добрыни, о древнем Новгороде. Я думаю, что тот человек, который взял монеты, ничего этого не знал, – сказал Дмитрий Николаевич, немного помолчав.

– Конечно, не знал, – сказал Андрюша и медленно одну за другой стал вынимать из кармана монеты.