Текст книги "Чудеса не понарошку"

Автор книги: Тамара Крюкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Глава 19. Больное Воображение

– А-а-а-пчхи! – чихнул кто-то в кустах.

Митя раздвинул ветки и увидел цветочную поляну. Только в ботаническом саду он видел, чтобы в одном месте росло столько разных цветов. Казалось, все они позабыли о том, что каждому – свое место и время, и собрались здесь на необычный цветочный праздник, стараясь перещеголять друг дружку в красоте и изяществе. Из травы скромно выглядывали подснежники, вестники весны, а рядом с ними пестрели многоцветным ковром астры, краса осени. Прямо под ногами были разбрызганы лиловые капельки фиалок, а с ними по соседству, словно голубое озерцо, разрослись незабудки. Чайные розы играли в переглядку со своими родственниками, цветами шиповника. Гиацинты расположились вокруг кустов пионов. А посередине этой красоты сидело и беспрерывно чихало Больное Воображение. Митя сразу понял, что это оно, хотя от плохого самочувствия на нем лица не было.

– Будьте здоровы, – вежливо сказал Митя.

– Кто сказал "будьте здоровы"? – взвизгнуло Больное Воображение. – Прошу вас прийти сюда прочь!

– Как это? – не понял Митя.

– Точно так же, как и уйти отсюда поближе, – пояснил Авося.

– Уходим поближе – подальше придем, – философски заметил Мефодий.

– Сейчас проверим, – сказал Митя и шагнул за кусты. Оглянувшись, он увидел, что Авося и Мефодий, смотревшие ему вслед из-за кустов, были так далеко, что их почти не было видно. Стоило Авосе сделать один шаг, как он оказался рядом с Митей.

Мефодий тоже поспешил за друзьями, но зацепился за очень дерзкую ветку. Львенок дернул за нее, но она, наверное, не поняла, что имеет дело с настоящим львом и дала сдачи. Мефодий два раза перекувырнулся в воздухе и со всего размаху шлепнулся на землю прямо перед Митей.

– Ты ударился? – спросил его Митя.

– А пусть не цепляется, – гордо сказал львенок, отряхивая лапки.

Больное Воображение с интересом уставилось на пришедших.

– Здравствуйте, – поздоровался Митя.

– Опять? – почему-то возмутилось Больное Воображение. – Терпеть не могу разговоров про здоровье. Куда интереснее говорить про болезни.

– Почему? – спросил Митя.

– Потому что здоровье одно, а болезней много, и поэтому разговор получится разносторонний. А-а-апчхи! – снова чихнуло оно.

Митя хотел было сказать "будьте здоровы", но вовремя одумался и сказал:

– У вас, наверное, очень сильная простуда.

– Да, не могу пожаловаться на хорошее самочувствие, – кивнуло Больное Воображение. – Думаешь, легко целый день в облаках витать? Холод и сырость. Бррр.

– А зачем вы витаете в облаках?

– Работа такая, – вздохнуло Больное Воображение. – Все бы ничего. Витаешь себе, вокруг кипарисы парят... Только каждый раз, когда я возвращаюсь с неба на землю, у меня начинается страшный приступ кори.

– Почему?

– Потому что я корю всех подряд.

– У моей мамы тоже начинается приступ кори, когда я возвращаюсь.

– С неба на землю?

– Да нет, с прогулки. Каждый раз я совершенно случайно прихожу домой грязный. Иногда у мамы лопается терпение, и тогда у нее начинается этот самый приступ.

– Значит, вы пришли поговорить про корь? – спросило Больное Воображение.

– Нет, вообще-то мы по делу, – сказал Митя.

– Тсс, тише. – Больное Воображение приложило к губам палец. – Разве ты не видишь, что кругом пионы?

– Ну и что? – спросил Митя так же тихо.

– А то, что пионы только и делают, что шпионят.

– А зачем? – спросил Митя с опаской поглядывая на бело-розовые цветы.

– Просто так, – сказало Больное Воображение.

– Тогда это не страшно, – сказал Митя.

– Нет, страшно. И вообще вокруг очень много страшного! – возразило Больное Воображение.

– Это оно на меня, что ли, намекает? – тихонько спросил Мефодий у Авоси.

– Наверняка, – кивнул Авося.

– Вообще-то я не всегда страшный. – Мефодий застенчиво поковырял плюшевой лапкой землю. – Хотя этого у меня, конечно, не отнять – настоящий лев и есть настоящий лев.

– Вот я и говорю, что все ужасно страшно. Хорошо еще, что у меня такой прочный замок.

– Я никогда не был в замке, – сказал Митя.

– Можешь радоваться. Теперь ты в нем побывал, – сказало Больное Воображение.

– Когда?

– Сейчас.

– Но я не был ни в каком замке, – возразил Митя (ведь нельзя же побывать в замке и даже не заметить этого).

– А где же ты, по-твоему, сейчас находишься? – спросило Больное Воображение.

– На поляне, в лесу, – сказал Митя.

– Невежда! Какая же это поляна, когда это самый настоящий замок.

– Что-то и я никакого замка не вижу, – сказал Мефодий.

– Наверное, это понарошечный замок, – догадался Авося.

– Ничего не понарошечный, – обиделось Больное Воображение. – Это самый настоящий воздушный замок.

– А-а-а, так он воздушный, – разочарованно протянул Митя.

– Конечно, воздушный, а какой же еще? Самое подходящее жилье для Больного Воображения. Главное, что он очень прочный.

– Ничего себе прочный, – презрительно фыркнул Мефодий.

– А вот попробуй его разрушить, тогда увидишь, – сказало Больное Воображение.

Мефодий огляделся и понял, что разрушить этот замок действительно совсем не просто, потому что разрушать просто совсем нечего.

– То-то и оно, что не можешь. И никто не может, – торжествующе сказало Больное Воображение. – Я же говорило, что у него совершенно непробиваемые стены. Здесь я могу чувствовать себя в полной безопасности.

– От кого?

– Как от кого? Разве вы не видите, что в мире творится? Секвои воют, ревень ревет во всю глотку, агавы гавкают на кого ни попадя.

– Не гавкают, а лают, – поправил Митя.

– Глупости. Лают только слайды, а агавы гавкают. Слышите? – спросило Больное Воображение, прислушиваясь.

Митя тоже прислушался, но ничего не услышал.

– Нет, – сказал он.

– Это потому, что окна закрыты, – пояснило Больное Воображение. – Не выношу сквозняков.

Больное Воображение опасливо огляделось и продолжило:

– Скажу вам по секрету, недавно ко мне приковылял один знакомый ковыль и рассказал жуткую историю. Только об этом, чур, никому. На анютины глазки напала куриная слепота, – сказало оно страшным шепотом.

– Да ну? – спросил Митя, поглядев на куриную слепоту, которая так невинно росла рядом с анютиными глазками, как будто и не думала на них нападать.

– Но он их все равно всех проглотил, – добавило Больное Воображение.

– Кто проглотил?

– Львиный Зев.

– Неправда, никого я не глотал, – возмутился Мефодий.

– Конечно, не глотал, – успокоил его Митя. – Львиный зев у нас на даче растет. Точно такой же, как тут. – Митя показал Мефодию на причудливые бархатистые цветы и подумал, что, пожалуй, львиный зев не больше Мефодия способен кого-нибудь проглотить, но с Больным Воображением спорить не стал – ведь это его замок, ему виднее.

Мефодий придирчиво осмотрел почти тезку и сказал:

– Вот это и есть львиный зев?

– Да.

– Смехота это, а не львиный зев. Вот какой должен быть настоящий львиный зев, – Мефодий раскрыл плюшевый ротишко.

– Ты что, тоже львиный зев, что ли? – спросило Больное Воображение, с сомнением поглядывая на Мефодия.

– Никакой я не зев, я настоящий лев! – с достоинством ответил Мефодий.

– Ты?! Настоящий лев?! Этого еще не хватало! Теперь у меня под носом настоящие львы расхаживают! Прямо чудеса! – воскликнуло Больное Воображение.

– Где? – спросил Митя.

– Вот тут, – ответило Больное Воображение.

– Значит, вы и правда поможете нам найти настоящее чудо? – обрадовался Митя.

– Чудо-Юдо, что ли?

– Нет, просто чудо. Для мамы.

– Просто бывает только простуда, а чудес просто не бывает, – сказало Больное Воображение. – Впрочем, я могу кое-что для вас сделать. Давайте я вас чем-нибудь заражу.

– Зачем это? – подозрительно спросил Мефодий.

– Просто так. Пусть мама порадуется. Ну, например, ветрянкой. Замечательная болезнь. В голове ветер, ничего не делаешь...

– Нет, я ничего не делать не согласен, – возразил Авося.

– Тогда свинкой. Из вас могли бы получиться превосходные поросята!

– Что?! Чтобы я, настоящий лев, был поросенком?! – не на шутку возмутился Мефодий.

– Можно ангиной. Не знаю точно, что это такое, но звучит красиво, – услужливо предложило Больное Воображение.

Митя, к несчастью, знал, что это такое, поэтому поспешно отказался.

– Нет, лучше уж мы поищем чудо где-нибудь еще, – сказал он.

– Как хотите, – обиделось Больное Воображение. – Но так и знайте, что, как только выйдете из моего замка, сразу на них наткнетесь.

– На кого?

– Ну на этих, на диких.

– Кабанов?

– Нет, на многочисленных.

– Волков?

– Нет, на лютых. – Больное Воображение сделало страшные глаза.

– Неужели на носорогов? – с дрожью в голосе спросил Авося.

– Я вас предупредило, – сказало Больное Воображение и исчезло то ли вместе с замком, то ли само по себе. Одним словом – его как не бывало.

Авосе почему-то расхотелось идти дальше. Митя тоже с опаской озирался по сторонам, и только Мефодию все было нипочем.

– Ты что, совсем не боишься? – спросил у него Авося.

– Не видишь, что ли, что я настоящий? А настоящие львы ничего не боятся! Они не трусы! А ты боишься? – спросил он в свою очередь у Авоси.

– Я? Н-н-нет, я уж-ж-жас какой храб-б-брый, – сказал Авося, заикаясь.

– А чего дрожишь?

– Так это я з-з-за тебя б-б-боюсь. И дрожу, потому ч-ч-что д-д-делаю это хорошо, на совесть, – сказал Авося.

– А разве можно бояться за кого-то? – спросил Мефодий.

– Еще как можно! – поддержал Авосю Митя. – Я один раз на дерево очень высоко залез, и мне ни капельки не было страшно. Оказалось, это потому, что за меня мама боялась до тех самых пор, пока меня оттуда не сняли. А когда меня сняли и мама бояться перестала, я сам испугался.

– Высоты? – спросил Авося.

– Нет, что меня мама накажет.

Мите было стыдно признаться, но сейчас он очень хотел, чтобы за него побоялся кто-нибудь другой. И вдруг ему в голову пришла мысль, от которой он не только перестал бояться, но даже улыбнулся, а потом расхохотался.

– Все-таки заразился, – сказал Авося, опасливо поглядывая на Митю.

– Чем? – спросил Мефодий.

– Заразительным смехом.

– Да ну? – заволновался Мефодий.

А Митя все смеялся и смеялся и не мог остановиться, чтобы сказать, что вовсе он ничем не заразился, а смеется из-за того, что вдруг понял, что под ногами у них были многочисленные дикие и совершенно лютые лютики!

Глава 20. Приятного аппетита

– Вот тебе и Шутландия! Говорил, что тут чудес полно, а мы ходим-ходим и до сих пор не можем ничего найти для мамы, – сказал Митя.

– Я же не виноват, что кругом никто ничего не знает, – сказал Авося.

– А если мы вообще чудо не найдем, что же, мне так и возвращаться с пустыми руками? – спросил Митя.

– Ничего не получится.

– Чего не получится?

– Поскольку ты сюда прибыл за чудом для мамы, то без чуда тебе отсюда не выбраться. Четыре копейки без чуда тебя назад не перенесут, – объяснил Авося.

Вот это была новость!

"Странно, как это человек устроен наоборот, – подумал Митя, – когда знаешь, что надо возвращаться домой, то возвращаться не хочется, а когда не можешь вернуться, то очень хочется домой".

Мите стало грустно: а вдруг он уже никогда-никогда, может быть, даже целую неделю не увидит маму? И он понял, как соскучился по ней. А когда Митя вспомнил, что сегодня мама печет его любимые пирожки с яблоками, то соскучился еще больше.

Между тем то, что Митя не может вернуться, Авосю, как видно, совсем не огорчало. А так как Авося совершенно справедливо считал, что сидеть без дела две минуты – это в два раза скучнее, чем сидеть без дела одну минуту, то нетерпеливо спросил:

– Ну, чем бы теперь заняться?

– Вот в чем вопрос, – рассудительно сказал Мефодий.

– Какой вопрос? – спросил Авося.

– Чем бы теперь заняться, – ответил Мефодий.

– Это я первый спросил, – возразил Авося, готовый вступить в спор.

– А мама сегодня пирожки печет, – сказал вдруг Митя.

– Подумаешь, пирожки, – презрительно фыркнул Мефодий. Как и всякий настоящий плюшевый львенок, Мефодий никогда в жизни не ел пирожков, а если быть откровенным до конца, то он вообще ничего не ел и есть ему совсем не хотелось.

– Тебе хорошо говорить "подумаешь", а у меня от голода даже в животе урчит, – сказал Митя.

– Это же замечательно! – воскликнул Авося.

– Ничего себе замечательно. Я, может быть, вообще могу с голоду умереть. Вам-то, наверное, совсем есть не хочется, – обиделся Митя.

И тут Мефодий вспомнил, что он настоящий, а у всякого настоящего льва должен быть настоящий зверский аппетит. Мефодий смущенно кашлянул и сказал:

– Я говорю: "Как подумаешь: пирожки – так сразу аппетит просыпается".

– А у меня он уже давно проснулся, – сказал Митя.

– Вот это-то и замечательно, потому что теперь я точно знаю, чем мы сейчас займемся. Я вам чего-нибудь приготовлю, – предложил Авося.

– А ты умеешь? – с сомнением спросил Митя.

– Это я-то? Да я просто ужас как люблю готовить! Я вам такого наготовлю – пальчики оближете!

– А я тоже умею готовить, – сказал Митя небрежно, будто для него уметь готовить было самым обычным делом. – Я даже яйца могу сварить в мешочке.

Митя не стал говорить, что это единственное, что он может приготовить. К чему такие подробности?

Авося недоверчиво покачал головой.

– Ну ты и врешь! – сказал он.

– Ничего не вру. Только газ мама зажигает, – сознался Митя.

Но Авосю не так-то легко было сбить с толку.

– А как же ты мешочек на огонь ставишь? – спросил он с видом человека, который знает, как варить яйца.

– Я мешочек на огонь и не ставлю. Варится-то в кастрюльке.

– А говорил в мешочке, – язвительно сказал Авося.

– Яйцо в мешочке – это вовсе не значит, что его варят в мешочке. Это значит, что яйцо всмятку, – объяснил Митя.

– Соображать надо. Варят в смятке, а потом перекладывают в мешочек, – со знанием дела пояснил Мефодий.

– Значит, на огонь ставят смятку? – с интересом спросил Авося.

– Да нет же. Варят в мешочке, а потом кастрюльку кладут в смятку. То есть нет. Варят всмятку, а потом в мешочек кладут кастрюльку. Фу ты, совсем запутался, – махнул рукой Митя.

– Я всегда говорил, что ты большой путаник. Без меня ты бы пропал, – сказал Авося.

– А ты что умеешь готовить? – с вызовом спросил Митя.

– Все что угодно! – ответил Авося.

"Все что угодно" таило в себе заманчивые перспективы, и Митя осторожно спросил:

– А если мне угодно пирожное?

– Проще простого!

– А мороженое?

– Запросто!

– Эскимо?

– Хоть сто порций!

Митя так ясно представил себе сто порций замечательного, восхитительного, покрытого шоколадной корочкой эскимо, что у него во рту пробежал сладкий холодок. Но тут, совсем некстати, он представил маму, которая говорит, что воспитанный человек должен есть в меру и не набрасываться на еду, будто он ест первый и последний раз в жизни. И Митя повел себя как настоящий воспитанный человек. Жаль, что мама не видела его!

– Сто порций – это слишком много, – сказал Митя. И при этих словах он снова представил себе сто порций мороженого, которые таяли одна за другой. И пока они все не исчезли из его воображения, Митя поспешно добавил:

– Давай девяносто девять!

– И еще что-нибудь подобающее, – неопределенно повертел лапой Мефодий, который так недолго был настоящим, что толком не знал, чего бы ему попросить.

– А оно соленое или сладкое? – спросил Авося.

– Что?

– Ну это, подобающее.

– Как бы тебе сказать, – уклончиво сказал Мефодий. – Если ты говоришь об очень соленом, тогда оно, может быть, и сладкое, но оно, конечно, не такое сладкое, чтобы быть несоленым, понятно?

– Нет, – честно признался Авося.

– Неужели ты не знаешь, что подобает есть настоящему льву? – удивленно сказал Мефодий. – Митя, объясни ему, пожалуйста.

– Мясо, – сказал Митя просто.

– Жареное или вареное? – спросил Авося.

– Неужели ты сам не знаешь какое? Митя, объясни ему, – сказал Мефодий.

– Сырое, – сказал Митя.

– Вот именно, сырое, – поддакнул Мефодий.

– Ладно, будет тебе мясо. А что еще? – спросил Авося.

Митя немножко подумал и сказал:

– Бутерброд с икрой.

– Какой?

– С черной и с красной.

– С изумрудной и бирюзовой, – добавил Мефодий. Он не совсем точно знал, что это за цвета, но названия ему нравились.

– А разве такая икра бывает? – спросил Митя.

– В Шутландии бывает все! – заверил его Авося.

– А эта изумрудно-бирюзовая икра вкусная? – спросил Митя.

– Зато она очень красивая, – сказал Авося.

– Ладно, тогда еще изумрудную и бирюзовую, – согласился Митя. В конце концов он ничего не теряет, если ее попробует.

Митя размечтался так сильно, что у него даже слюнки потекли:

– А еще клубнику со взбитыми сливками.

– Свинину с чесночной подливкой, – добавил Мефодий.

– Шоколад и мармелад, – продолжал Митя.

– Ветчину и сервелат, – вторил Мефодий.

– Мефодий, у нас получаются настоящие стихи! – воскликнул Митя.

– Это от голода, – сказал Мефодий. – Настоящие стихи всегда получаются на голодный желудок.

– Почему?

– Потому что на сытый они не получаются, – ответил Мефодий.

Митя не успел спросить "почему", потому что в это время на траве появился поднос, на котором возвышалось какое-то невероятное сооружение. Внизу оно ощетинилось палочками девяносто девяти порций эскимо. Прямо на эскимо уродливо лежали куски сырого мяса, залитые шоколадной глазурью. Над ними было жаркое, украшенное розочками из сливочного крема, потом мармеладки под чесночной подливкой, а посередине красовалась пирамидка из взбитых сливок с клубникой, щедро намазанная икрой всех цветов радуги.

Митя уставился на приготовленное блюдо.

– Нравится? – спросил Авося.

– Что ты сделал? – вместо ответа воскликнул Митя.

– То, что вы просили. Разве я что-нибудь забыл? – невинно спросил Авося.

– Нет, но ведь это же нельзя есть.

– Почему нельзя? Можно. Я разрешаю, – великодушно разрешил Авося.

– Как же это есть, если тут все перемешано: и сладкое, и соленое?

– Ну и что? В животе все равно все перемешается. Значит, нет никакой разницы, есть сладкое и соленое вместе или отдельно.

"Может быть, Авося прав", – подумал Митя. Он с тоской посмотрел на мороженое, лежащее под кусками сырого мяса, и решил попробовать что-нибудь не такое перемешанное. Митя надкусил мармеладку под чесночной подливкой и сразу понял, что не зря сладкое едят отдельно от соленого.

– Фу, какая противная, – выплюнул он мармеладку.

– Просто ты не развил у себя вкуса к мармеладу с чесноком, – спокойно сказал Авося.

– А зачем мне его развивать?

– Мало ли что в жизни может пригодиться, – сказал Авося.

– Да, с таким поваром не только пальчики оближешь, а лапу сосать начнешь, – проворчал Мефодий, который в глубине души был доволен, что ему не надо все это есть.

– На вас не угодишь, – обиделся Авося. – Тогда готовьте сами.

Кажется, никогда еще в животе у Мити не было так пусто и уныло, как сейчас, и он примирительно сказал:

– Не сердись. А ты можешь приготовить что-нибудь попроще?

– Что, например?

– Ну, например, пирожки. Я бы сейчас с удовольствием съел пирожок, – сказал Митя.

– Да, – подтвердил Мефодий.

– Пожалуйста, если хотите, – пожал плечами Авося. – Просто пирожки?

– С лимонадом, – добавил Митя.

– Что-то я не пойму, с чем вы хотите есть пирожки: с удовольствием или с лимонадом? – спросил Авося.

– С лимонадом, – повторил Митя.

– Понятно, – сказал Авося, и поднос с морожено-торто-мясо-бродом исчез, а вместо него появилась тарелка с замечательными, румяными пирожками.

– Ура! Пирожки! – крикнул Митя и схватил один пирожок.

Но не тут-то было! Корочка хрустнула, и у Мити на ладошке осталось только жидкое, липкое тесто. Митя взял другой пирожок и третий, но все они вели себя точно так же.

– Они ведь не пропеченные, – Митя вопросительно посмотрел на Авосю.

– Конечно, – невозмутимо ответил тот. – Если их пропекать, то лимонад вскипит и вытечет наружу.

– Кто же начиняет пирожки лимонадом. Их невозможно есть!

– Почему невозможно? Очень даже возможно – только безо всякого удовольствия, как вы и хотели.

– Вот и ешь их безо всякого удовольствия, – сказал Митя.

– Ну и пожалуйста. Для них же стараюсь и никакой благодарности, – обиделся Авося.

Некоторое время они сидели молча, надувшись друг на друга. Наконец Митя сказал:

– У нормальных чароделов хоть скатерть-самобранка есть. Вот уж кто умеет готовить все что угодно.

– Кто?! Скатерть-самобранка?! Ну насмешил. Как бы не так. Ничего она не умеет! – сказал Авося.

– Это ты нарочно так говоришь, потому что сам ничего не умеешь, – сказал Митя.

– А спорим, что я готовлю гораздо лучше? – сказал Авося.

– Спорим! – сказал Митя.

– Ну что ж, ты сам этого хотел, – загадочно сказал Авося.

Глава 21. Скатерть-самобранка

Блюдо с пирожками исчезло. На его месте лежала аккуратно сложенная белоснежная скатерть, расшитая красными петухами. Именно такой Митя всегда и представлял себе скатерть-самобранку.

– Ой, это настоящая самобранка? – спросил Митя, все еще не веря собственным глазам.

– Настоящее не бывает! Я же тебе говорил, что в Великоигрании все самое настоящее, – сказал Авося.

Мефодий, который изо всех сил чувствовал себя настоящим, согласно кивнул.

– Вот ее-то я маме и принесу. Представляю, как она обрадуется!

– А чего ей радоваться? – спросил Авося.

– Как чего? Мама каждый день жалуется, что кухонная плита отнимает у нее уйму времени.

– А по-моему, твоя мама сама виновата, – рассудительно сказал Мефодий. – Я видел, она первая к плите пристает. Если бы она сама к ней не лезла, то плита бы у нее ничего не отнимала.

– Зато теперь мама к плите вообще может не подходить. Скатерть-самобранка все будет готовить. Тут любая мама в чудеса поверит!

– Сомневаюсь.

– Точно поверит, – сказал Митя.

Авося оценивающе посмотрел на скатерть и сказал:

– Может, твоя мама и поверила бы в чудеса, если бы скатерть на самом деле чего-нибудь готовила.

– Значит, это не настоящая самобранка? – разочарованно развел руками Митя.

– Конечно, настоящая, а не какая-нибудь сказочная, поэтому-то она и не будет готовить. Разверни – сам увидишь.

Митя поднял скатерть, но только он начал разворачивать ее, как чей-то незнакомый голос произнес:

– Нахал!

От неожиданности Митя выпустил скатерть из рук, и тут произошла совсем странная вещь. Один уголок скатерти завязался узлом, наподобие головки с хохолком, двумя другими она подбоченилась и кивнула в сторону Мити.

– Это я тебе говорю, скверный мальчишка!

– Ты чего обзываешься, – возмутился Митя.

– Я не обзываюсь, а называю вещи своими именами. Все мальчишки одинаково скверные, да еще и бестолковые. И я не позволю, чтобы каждый оболтус разворачивал меня.

Мефодий был удивлен не меньше Мити. Он привык верить Мите на слово, и если Митя говорил, что скатерть должна готовить, то именно это она и должна была делать. Но львенок убедился, что и очень ученый человек, который даже умеет писать по-письменному, иногда может ошибаться.

– Ведь скатерть-самобранку надо развернуть, чтобы на ней появились разные заморские яства. И нечего ругаться, – рассудительно сказал Митя.

– Ха-ха, оказывается, ты не только оболтус, но еще и невежда. Чему вас только в школе учат?

– У Мити в школе только четверки и пятерки, – заступился за друга Мефодий.

– Значит, это отвратительная школа, в которой происходят одни недоразумения. Даже последний тупица знает, что на то я и самобранка, что сама бранюсь, никто меня об этом не просит. И вообще, кто ты такой, чтобы встревать в разговор?

Это было уж слишком. Мефодий понял, что пришло время показать, что он настоящий лев, а заодно защитить честь своего друга и покрыть себя славой.

Неизвестно, как настоящих львов покрывает слава, но скатерть покрывает их полностью – в этом Мефодий убедился на собственном опыте.

Самобранка, хотя и умела отменно браниться, но драться, к счастью, не умела, поэтому как только Мефодий напал на нее, она сникла. Хохолок ее развязался, и она опустилась на траву, как самая обыкновенная скатерть, при этом полностью упрятав под собой отважного львенка.

Мефодий понял, что он в ловушке, но это его не испугало, в конце концов, он был настоящим львом. С удвоенной силой Мефодий напал на врага, все больше запутываясь в складках.

– Мефодий, подожди, сейчас я тебя освобожу, – сказал Митя, но только он прикоснулся к львенку, как тот отчаянно завопил:

– Ишь ты, она еще и кулаками дерется! Сейчас я ей покажу!

И Мефодий завертелся под несчастной скатертью, колотя ее что есть силы.

– Ах так! Ты еще и ногами пинаться! – кричал Мефодий, запутываясь все больше.

– Мефодичка, по-моему, она уже не пинается, – сказал Митя, присев на корточки и пытаясь высвободить своего маленького друга. Но чем больше он старался это сделать, тем отчаяннее сопротивлялся Мефодий.

Наконец Митя понял, что самому ему не справиться, и позвал Авосю, который все это время стоял в сторонке и наблюдал за происходящим с видом человека, чье кулинарное искусство не оценили, хотя он готовит гораздо лучше.

– Авося, убери эту противную скатерть, – взмолился Митя.

– Ты ведь хотел подарить ее маме, – сказал Авося.

– Я думаю, что мама не очень огорчится, если не получит такого подарка, – сказал Митя.

– Так и быть. – Авося взмахнул рукой, и скатерть исчезла.

Запыхавшийся Мефодий еще пару раз прыгнул, изображая страшную свирепость, но, увидев, что скатерти больше нет, сказал:

– Ее счастье, что она исчезла, а то я бы ей показал. – И, обессиленный, свалился Мите на руки.

– Ты сражался как настоящий лев, – сказал ему Митя.

От похвалы Мефодий пришел в себя.

– Для меня это пустяки, – скромно потупился он.

– Ну, кто вас гораздо лучше накормил? – спросил Авося.

– Ты, – вынужден был признать Митя.

– А что я говорил!

– Знаешь, хотя ты нас и накормил гораздо лучше, но почему-то все-таки очень хочется есть, – сказал Митя.

– Ну ты и обжора! Сколько можно есть? – пожал плечами Авося.

– Когда я вернусь домой, то буду есть все подряд, – сказал Митя. – Маме вовсе не придется меня упрашивать. Даже молоко пить буду, честное слово.

– А хочешь, пойдем на Молочную реку Кисельные берега? – предложил Авося.

Митя немного подумал и отказался. Было бы очень обидно утонуть в киселе – берега-то жидкие.

– А мама мне читала, что в далеких странах есть молочные деревья, и еще колбасные, и хлебные. Только на них хлеб не растет, – с сожалением сказал Митя.

– Чепуха! Что же тогда растет на хлебных деревьях, если не хлеб? Пойдем, сам увидишь, – сказал Авося.

– А куда мы пойдем? – спросил Митя.

– В Какнадовую рощу.

– В какую, в какую? – не понял Митя.

– В Какнадовую. Там все-все растет как надо.