Текст книги "Весёлая переменка"

Автор книги: Тамара Крюкова

Соавторы: Валентин Постников,Инна Гамазкова,Анна Кичайкина,Марина Дружинина,Сергей Степанов,Илья Ильин,Марк Шварц
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Царь Иван-лягух

В квартире номер пять на втором этаже дома с лепным карнизом в виде виноградных листьев жил-был Мишка Сапожкин. Ну ты знаешь этот дом. Был Мишка страшным лентяем. За свои девять лет он не прочитал ни одной книжки. В школе-то он учился, но ничего, кроме учебников, не читал.

А в квартире номер одиннадцать на третьем этаже того же дома жил Владик Крутиков. Он учился в одном классе с Мишкой. Только Владик, наоборот, очень любил чтение и читал всё подряд, по три-четыре книги одновременно. Правда, частенько он путал их названия и авторов. Например, когда его спрашивали, что он сейчас читает, он мог ответить: «„Приключения Тома Сойера и Винни Пуха“, или „Хижину дяди Фёдора, пса и кота“ Эрнеста Успенского».

Так вот для Мишки Владик был палочкой-выручалочкой. По дороге в школу он пересказывал другу домашние задания по литературе. И этих знаний Мишке хватало на твёрдую троечку.

Однажды утром, как обычно, Мишка поджидал Владика возле дома у круглой клумбы, которую поливал дворник Саид.

– Что-то твой друга задержался сегодня, – сказал Саид.

– Сча выйдет, – заверил его Мишка.

И точно, из подъезда вывалился заспанный и какой-то помятый Владик с красными глазами.

– Ты чё, заболел? – обеспокоенно спросил друга Мишка.

– Нет. Понимаешь, мне такая обалденная книга попалась, – зевая, точно бегемот, ответил Владик. – «Октябрёнок» называется. Фенимора Купера. Нет. «Пионер». Точно «Пионер». До утра не мог оторваться.

– Ну ты даёшь! – восхищённо воскликнул Мишка. – Я бы так не смог. А чего по литере задавали?

– По литературе? Это… Сказку… Точно! Сказку про Ивана Царевича и Царевну-лягушку.

– Ну давай рассказывай, – поторопил друга Мишка. – А то печёнкой чую, Светланаксановна спросит.

– Не успел я её прочитать, – вяло отмахнулся Владик и добавил: – Да эту сказку нам ещё в детсаде рассказывали. Сейчас вспомню.

– Давай-давай, Владька, вспоминай, выручай друга, – просил Мишка.

– Значит, так! Жил-был царь. Старенький. И было у него три сына. Решил царь их поженить. Дал каждому по стреле и сказал: «Стреляйте в разные стороны. В чьи ворота стрела угодит, там и счастье ваше»…

– А дальше?

– Подожди, дорогу перейдём, буду дальше вспоминать.

Прибежали Мишка с Владиком в класс вместе со звонком. Прямо перед Светланой Александровной в кабинет заскочили.

– Здравствуйте, дети! – поздоровалась учительница.

– Здравствуйте, – нестройным хором ответили ученики.

– Сапожкин, Крутиков, вы что, с пожара бежите?

– Нет, Светлана Александровна, Крутиков про пионеров Купюрова читал и мне по дороге рассказывал, – сказал Сапожкин.

– Не Купюрова, а Купера! – поправил Мишку Владик.

– Фенимора Купера? – удивилась учительница. – Ну что ж, похвально. Вернёмся к уроку. Сапожкин, ты отдышался?

– Да, – весело сказал Мишка и толкнул Владика в бок, смотри, мол, печёнка меня не подвела.

– Тогда к доске. Пересказ сказки…

– Пересказ сказки… – повторил Мишка и вопросительно посмотрел на Светлану Александровну.

– Как сказка называется? – спросила она.

– A-а! Так, это… Иван Царевич и Царевна-лягушка.

– Ну, положим, она называется просто «Царевна-лягушка». Итак, мы слушаем.

– Жил-был царь! Он был уже старенький! – бодро начал Мишка.

Дальше он бойко звонким голосом рассказал, как выпустили стрелы братья. Как пошли их искать. Старший нашёл свою в воротах боярина и на боярыне женился. Средний на дворе купца стрелу нашёл, на купчихе, значит, женился. А младший ходил, ходил, искал стрелу, пока на болоте не оказался. Сидит там на кочке лягушка, а в руках, то есть в лапах, стрелу держит.

– Говорит ему лягушка чистым человеческим голосом, – продолжает Мишка. – Женись на мне, Иван, тогда стрелу и отдам!

– Каким голосом? – уточнила Светлана Александровна.

– Чистым человеческим.

– Понятно. Продолжай.

– А как на жабе, то есть на лягушке, жениться? Иван и говорит: «Не могу я на тебе жениться». А она пристала: женись – и всё тут! Потом говорит: «А ты, Ваня, меня поцелуй!»

Светлана Александровна с опаской посмотрела на Мишку. Класс замер.

Мишка, ничего не замечая, вдохновенно продолжал:

– Поцелуй, говорит. Ну как бы ни было Ивану Царевичу противно, взял он лягушку и поцеловал. И в тот же миг превратился в царя Ивана-лягуха…

В классе стало так тихо, что было слышно, как мыши в школьном буфете догрызали тёти Клавино печенье, которое она уронила в прошлую пятницу.

– В кого он превратился? – еле сдерживая смех, спросила учительница.

– В Царя-лягуха.

– И что дальше?

– И стали они жить счастливо и долго. А что, не так? – тихо спросил Мишка, почувствовав подвох.

Класс во главе с учительницей хохотал так, что мыши попрятались по закуткам, а в кабинет литературы, как по тревоге, прибежали завуч, математик, англичанка и завхоз.

Что искал Архимед

Васька Пташкин ворвался в класс вместе со звонком. Плюхнулся за последнюю парту, которую делил с Валеркой Сёминым. Вошёл Дмитрий Павлович, и урок физики начался.

– Закон Архимеда-а… – протянул учитель, – расскажет нам…

– Валерка, – отчаянно зашептал Васька, – сейчас меня вызовет, чесслово. А я этого Архимеда не учил, я весь вечер в «колоф-дьюти» играл. Про что хоть закон этот? Подскажи, будь другом.

– Да там всё просто, – зашептал в ответ Валерка. – Архимед лежал в воде и закричал «Эврика!» Это значит нашёл…

– Пташкин! – прозвучала, как выстрел, фамилия в шелестящей тишине.

– Ну вот, я же говорил, меня шестое чувство никогда не подводит, – вздохнул Васька и поплёлся к доске.

– Давай, Пташкин, расскажи нам, что ты знаешь о законе Архимеда, – приготовился слушать учитель.

Васька откашлялся, постучал себя по груди и начал:

– Значит, так! Однажды летом тепло было, залез Архимед в бассейн.

– В бассейн? – удивился Дмитрий Павлович.

Васька посмотрел на Валерку. Тот постучал себя по лбу и показал руками, как рыбаки, от большого размера к маленькому.

– Ну это был маленький бассейн, древнегреческий, как наша ванна, – смекнул Васька. – В Древней Греции ведь ванн не было, вот греки и мылись в бассейнах.

– А-а, – кивнул учитель, – понятно. Только ты не отвлекайся от темы. Продолжай.

– Ну вот Архимед там плавал, плавал…

– Плавал? – опять удивился учитель.

– Плескался, можно сказать. Плавать, правда ваша, было негде. Поплескался он, даже окунулся пару раз… Потом устал, полежал… И вдруг как закричит: «Эврика!»

Дмитрий Павлович вздрогнул.

– Ты, пожалуйста, не кричи, ты же не Архимед, и мы не глухие. Ну а закон?

– Значит, как закричит: «Эврика!» – уже тише повторил Пташкин.

– И что это значит? – поторопил его учитель.

– Это значит – нашёл!

– Что же он нашёл? – терпеливо выпытывал Дмитрий Павлович.

Валерка что-то шептал, но Васька никак не мог разобрать.

«Что же он нашёл? Что он в бассейне мог найти? Аквалангов тогда не было. Ласты? Нет. Ласт, кажется, тоже не было», – лихорадочно соображал Васька и с тоской в глазах смотрел на одноклассников.

Почти все пытались ему подсказать: выделывали руками какие-то фигуры, выгибали спины.

Вдруг Ваське показалось, что он услышал спасительное слово.

– Маску! – громко выкрикнул Пташкин.

– Что?! – в третий раз удивился Дмитрий Павлович. – Маску?

– Маску, – уверенно повторил Васька и добавил: – И трубку!

Класс стонал от смеха.

Что скажет дядя Коля

Возвращались мы как-то с Толиком из школы. Был апрель. Дворники подметали дворы. Маляры красили заборы. Плотники чинили калитки. Забор, мимо которого мы шли, был длиннющий-предлиннющий. Идти было скучно, и мы стали придумывать разные занятия, чтобы скоротать дорогу.

– Смотри, – показал Толик на большую берёзу.

Там, на голых ветках, расположилась стая чёрных птиц. Время от времени птицы подскакивали и прыгали друг через друга.

– Это скворцы, – сказал Толик.

– Видишь, они в чехарду играют.

– Нет. Это галки, – возразил я, вспомнив, как мама говорила, что первыми в наши края прилетают галки.

– Скворцы! – настаивал Толик.

– Галки, – не унимался я.

– Скворцы.

– Галки.

– Скворцы.

Тут с другой стороны забора высунулась голова старушки в белом платочке. Её очки сверкнули на солнце маленькими молниями.

– Ай-я-яй! – покачала головой старушка. – В школу ходите, а не знаете. Это – грачи.

Голова старушки исчезла.

– Ничья, – подвёл итог спору Толик.

– Угу, – согласился я, и мы продолжили путь.

Толик предложил считать котов. Каких больше: рыжих или чёрных?

– Чур, я рыжих считаю! – выкрикнул Толик.

– Нет, давай я буду рыжих считать, – не согласился я, поскольку мне было известно, что рыжих котов в этом районе больше.

– Я первый предложил, – настаивал Толик.

В этот момент мимо нас промчался дворовый пёс Кузя и все коты мигом исчезли.

– Опять ничья! – засмеялся я.

И тут мы увидели дядю Колю, плотника из нашего домоуправления. Он чинил калитку. Мы с Толиком остановились и стали смотреть, как дядя Коля работает. С жутким скрипом он отдирал гнилые доски и прибивал новые. Вдруг Толик говорит:

– Слышь, Серёга! Давай поспорим, что дядя Коля скажет, когда стукнет себя молотком по пальцу.

– А может, не стукнет? – засомневался я.

– Стукнет, стукнет. Вот увидишь, – заверил меня Толик.

– Ладно. Тогда он скажет: «А-а-а!», а потом: «У, зараза!».

– А я так думаю: сначала он скажет «М-м!», а потом: «Холера тебя возьми!» или «Забодай тебя комар!».

– Ишь какой ты хитренький, – запротестовал я. – Что-нибудь одно выбери. А то нечестно. Я тоже мог второй вариант сказать, например: «Япона мама!»

– Ладно, – согласился Толик. – Тогда про холеру оставлю.

Мы молча уставились на дядю Колю и тупо стали ждать, когда он стукнет себя по пальцу.

Наверное, мы долго бы стояли и смотрели, но тут дядя Коля нас заметил, отвлёкся и как стукнет себя по пальцу!

– А-а-а! – вскрикнул он, а потом замычал: – М-м-м! Вот зараза!

Он засунул палец в рот и как врежет по гвоздю со всего маха.

– У, холера!

Потом он повернулся к нам и закричал:

– Чего уставились?! Забодай вас комар! А ну пошли отсюда!

Мы с Толиком кинулись бежать, а вслед нам неслось:

– Всё, япона мама, из-за вас! Ходят тут всякие, работать мешают!

Добежав до конца забора, мы остановились. Тяжело дыша, посмотрели друг на друга и вместе выдохнули:

– Ничья-я-я…

Лошади и другие казаки

(Рассказ, составленный из фраз школьных сочинений)

День перевалил за полдень и потянулся к вечеру. В комнате густо пахло морскими водорослями от мокрых дров в камине. Грушницкий сказал, что хочет угостить верного коня, и вышел, прихватив пакет с початком варёной колбасы. На нём были длинные лайковые перчатки – почти до колен и, как у всех кавалеристов, на ногах – шпоры.

Как это часто бывает в горах, погода за каких-то полчаса резко изменилась – солнце стало серым и хмурым. Грушницкий поднял воротник и поглубже втянулся в солдатскую шинель.

Во дворе росла черёмуха, вся усыпанная спелой вишней. Соловей сидел на ветке и чирикал. Из-за черёмухи выглянули заячьи уши. Где-то собаки закричали не своим голосом.

Грушницкий прошёл через соседский сад, который находился по соседству.

Лошади и другие казаки паслись на лугу.

Лошадь Грушницкого была стреножена и паслась, как кузнечик: прыг-скок, прыг-скок. От этого трава звенела и ложилась ровными рядами – травинка к травинке, цветочек к цветочку.

А вдали морским прибоем колосилась рожь.

На опушке в тесную кучу сбились коровы. Спасаясь от мошек, они били хвостами по спине и жалобно рычали.

«Человеку всегда не будет хватать звона воды в лесном ручье, шелеста листьев на голове…» – подумал Грушницкий и оседлал лошадь.

Лошадь пожевала губами, отвернула голову набок и пошла домой.

Инна Гамазкова

Снежный мальчик

Прибегает ко мне Ваня Григорьев – весь взлохмаченный, глаза вытаращены.

– Ты здесь сидишь, а они его поймали! А он опять убежал! И может быть, сейчас где-то тут, рядом ходит! А они его ищут! Понял? – Ваня подмигнул мне сперва левым глазом, а затем правым. Только я всё равно ничего не понял. Но потом он мне всё как следует объяснил.

Оказывается, по телевизору передавали, что где-то в горах, в пещере, нашли снежного человека. Но он ещё не взрослый, а мальчик. И совсем дикий: спит на земле, а воду пьёт прямо из лужи!

– Ему, – сказал Ваня, – лет восемь или десять, а читать и писать не может. Ну, понимаешь, совсем дикий. Его в город привезли, стали учить всему, а он взял да сбежал. И сейчас где-то по улицам бродит. Его нужно срочно найти, пока чего-нибудь не натворил или под машину не попал, он ведь правил не знает и по городу ходить не умеет.

– Ну это ерунда, – усмехнулся я, – его в один миг поймают! Как увидят такого… ну безо всего или в шкуру завёрнутого…

– В том-то и дело, – воскликнул Ваня, – что его отмыли, постригли, одели – от нас с тобой не отличишь!

Тут я понял, что надо парня спасать, схватил мамин театральный бинокль и выскочил на балкон. Гляжу и глазам своим не верю – он! Мимо нашего дома мчится, улицу перебегает прямо на красный свет!

– Григорьев, – кричу, – за мной! Мы его спасём!

Подбегаем, хватаем за руки.

– Это ты? – спрашиваем.

– Я!

– Ты, который снежный? Из лужи пьёшь и руками кашу ешь?

– Вы что, ненормальные? Пустите меня, я в кино опаздываю!

А Ваня тянет меня за рукав и шепчет:

– Это не тот! А вон тот – дикий! Точно тебе говорю! Видишь, подземный переход рядом, а он через ограждение лезет, прямо под колёса!

– Стой! – кричим. – Погоди!

Он остановился.

– Понимаешь, – объясняем мы ему, – машины – это тебе не горные козлы, они железные! И в случае чего отпрыгнуть не могут! Ты, конечно, пока неграмотный и слово «пе-ре-ход» прочитать не можешь, а оно вон там, видишь, крупными буквами написано? Но мы тебя научим, главное – за нас держись…

– Сами вы неграмотные! Учителя нашлись! – обиделся мальчишка. – Я уже в пятом классе!

– Мы-то как раз грамотные и через ограду не лазаем, как некоторые!

Махнули мы на него рукой и дальше побежали. Вдруг слышим, автомобили гудят, люди кричат:

– Стой! Куда? Осторожно!

Прибегаем, а там уже толпа собралась. Протолкались, глядим, стоит шофёр, что-то милиционеру объясняет, а рядом – мальчишка. Люди на мальчишку накинулись:

– Ты зачем выскочил на дорогу? Из-за тебя машины столкнулись! Вот как раз из-за таких и бывают аварии!

Тут мы с Ваней за парня заступились:

– Он не виноват, он же – снежный! Прямо из пещеры! Первый раз в жизни автомобиль увидел! Он только-только с гор спустился и ещё ничего не понимает!

А мальчишка нам не то что «спасибо», а как раз наоборот:

– Вы чего?! Да я всю жизнь в городе живу! Все марки машин знаю!

Ну тут уж мы разозлились!

– Если такой знающий, что ж ты по улицам, как дикарь какой-то древний, бегаешь? Смотри, что из-за тебя получилось!

Так мы ему ответили, но всё равно настроение уже было не то…

– Ладно, – говорит Ваня, – ты чего надулся? Снежный мальчик не виноват, что наши современники такие… Надо всем ребятам про него рассказать и искать его вместе. А когда найдётся, мы ему всё объясним и научим. И постепенно он станет совсем культурным.

…А я шёл и думал: вдруг эти, которые по улицам где попало бегают и все правила дорожного движения нарушают, вдруг они постепенно и читать-писать разучатся… А потом и умываться перестанут… А там, глядишь, совсем одичают… Что тогда делать? На них ведь и пещер не напасёшься.

Подарок

Однажды Бобик сидел и думал, что скоро праздник, Новый год, когда весело и всем дарят подарки.

– И я хочу подарок, – решил он и поехал на Птичий рынок.

А там кого только нет! Рыбки плавниками сверкают, птички крыльями машут, черепахи из панциря выглядывают! А сколько людей на этом птичьем рынке, и больших, и поменьше, и мальчиков, и девочек!

Понравился Бобику один, небольшой, но уже довольно ушастый. Рыженький такой и впереди одного зуба не хватает, но это ничего, там другой скоро вырастет.

– Знаешь что, – говорит Бобик, – давай ты будешь моим новогодним подарком?

– Ладно, а ты – моим! – отвечает рыженький.

Обрадовался Бобик. Хвостом завилял! И мальчик тоже обрадовался, только они, когда радуются, ничем не виляют, а просто улыбаются.

Пришли домой, Бобик и говорит:

– Надо тебе имя дать. Меня вот Бобиком зовут, а тебя мы назовём… Назовём…

– Назови меня Олежкой Корнеевым!

Так и решили. Удивительно умный Олежка Бобику попался! Буквы знает, слова складывает и даже считать умеет.

Но и Бобик у Олежки хоть куда, все команды выучил и палку приносит!

Такая у них дружба получилась, любая собака позавидует!

Ведь если дружба, то не просто так бегаешь, а друга догоняешь!

А потом – он за тобой, и опять ты за ним, и кричишь, и смеёшься, и прыгаешь, лаешь, и вообще – здорово!

Анна Кичайкина

Как мы с Лёшкой поступали в музыкальную школу

Сижу я однажды вечером дома, по телевизору боевик смотрю, вдруг Лёшка прибегает.

– Ты чего это вдруг? – спрашиваю. – На ночь глядя?

А Лёшка, видно, всю дорогу бежал, запыхался.

– Спасай! – хрипит и больше слова вымолвить не может.

– Что, пацаны с соседнего двора бить собираются? – взволновался я.

– Хуже, – махнул рукой Лёшка. – Мама хочет меня в музыкальную школу записать.

У меня прямо от сердца отлегло.

– Тьфу ты, – говорю, – что за беда? Стоит ли из-за этого панику разводить.

– Ага, хорошо тебе говорить, – не согласился он. – Не тебя же записывают.

В это время из кухни вышла моя мама и предложила Лёшке пройти в гостиную, а меня упрекнула:

– Что же ты своего друга у порога держишь?

– Да я всего на минутку, Татьяна Сергеевна, – скромно сказал Лёшка.

– Неприятности у него, – доверительно сообщил я.

– А что такое? – встревожилась мама. – Может быть, наша помощь требуется?

Лёшка сердито посмотрел на меня и сказал:

– Видите ли, Татьяна Сергеевна, тут такое дело. Мама хочет меня в музыкальную школу записать.

– И что?

– Ничего, – пожал плечами Лёшка.

– А в чём проблема-то? – удивилась мама.

– В музыкальной школе, – хором ответили мы.

– Ах, вот оно что! – догадалась мама. – Ты просто в музыкальной школе учиться не хочешь. Ну это зря, Лёша, зря. Быть музыкально образованным человеком очень хорошо. Это расширяет общий кругозор.

– Почему же вы тогда Мишку своего в школу не отдаёте? – задал коварный вопрос Лёшка.

Я исподтишка пихнул его локтём.

– А правда, почему? – задумалась мама. – Совершенно справедливый вопрос, и я хочу немедленно обсудить его с папой.

Мама направилась в комнату, где папа чертил какие-то ужасно сложные чертежи. А я сразу накинулся на Лёшку:

– Ты чего это в мою жизнь вмешиваешься? Сам записываться в музыкалку не хочет, а меня толкает.

– Ну и что? – хитро сощурился Лёшка. – Ты же сам говорил, что это не беда.

– Конечно, не беда, – не хотел отказываться от своих слов я, – просто к музыке у меня нет никакого таланту. И желания тоже нет.

– Вот и у меня тоже, – поддакнул Лёшка.

Мы молча посмотрели друг на друга.

– Конечно, научиться играть на пианино престижней, чем на баяне, – донёсся из комнаты мамин голос.

– Баян тоже хорошо, – ответил папа. – На свадьбы всегда баянистов приглашают.

– Ещё чего не хватало! – возмутилась мама. – Чтобы мой сын по свадьбам с гармошкой бродил да объедки собирал.

– Ну почему сразу объедки? – удивился папа. – Какие у тебя странные ассоциации.

Но мама уже вышла в коридор и объявила:

– Итак, Миша, мы с папой решили, что и тебе музыкальное образование не помешает. Всё-таки не будешь бездарно свободное время проводить.

Настроение моё испортилось окончательно.

– А когда же состоится прослушивание? – спросила она у Лёшки.

– Завтра, – мрачно ответил он.

– Ой как хорошо, не опоздали, – обрадовалась мама. – Завтра вместе и пойдёте. Я бы вас, ребятки, проводила, да не могу. С работы не отпустят.

Я вышел с Лёшкой на площадку.

– И чего ты припёрся? – напустился я на него. – Не мог завтра, после прослушивания прийти.

– Как же завтра? – начал оправдываться Лёшка. – Я же хотел, чтоб ты помог мне. Надеялся, что придумаешь, как избавиться от этой дурацкой школы.

– «Надеялся», – сердито передразнил его я. – А теперь мне за двоих думать надо.

Я помолчал, собираясь с мыслями и решив, что отказывать друзьям в помощи нехорошо, смягчился.

– Ладно, – проворчал я, – вместе выкручиваться будем.

На другой день в час дня мы, как положено, стояли у парадного входа музыкальной школы номер три. В большом освещённом вестибюле нам понравилось, и, вдоволь покорчив рожи в зеркалах, мы наконец вспомнили, зачем явились. Узнав у старенькой вахтёрши, в каком кабинете будет прослушивание, мы поднялись на второй этаж.

Народу здесь было видимо-невидимо. И не столько было детей, сколько родителей. Мамы и папы, бабушки и даже один дедушка с бородой. Они шумно переговаривались, хвалились друг перед другом исключительным слухом своих детей. Дверь кабинета, в котором проводилось прослушивание, периодически открывалась, и очередной будущий музыкант робко шёл на первый в своей жизни экзамен.

– А может, нам не ходить на экзамен да и всё? – толкнул меня в бок Лёшка.

– А что мы родителям скажем?

– Скажем, что не приняли нас.

– Нет, Лёшка, я своей маме врать не буду. И тебе не советую. Сам подумай: она-то ведь тебе никогда не врёт.

Лёшка смущённо почесал за ухом, потом предложил:

– Тогда, чтобы обмана не было, давай так экзамен сдадим, что в школу нас не примут. Сделаем вид, будто у нас совсем никакого слуха нет.

– Можно и так, – неуверенно ответил я. – Ну там видно будет, что делать.

– Интересно, что нужно петь?

– Понятия не имею. Да и зачем нам это знать, если у нас ни слуха, ни голоса нет.

– Точно, – сообразил Лёшка и сразу успокоился.

Часа два, наверное, томились мы в коридоре, пока наконец не подошла моя очередь входить в кабинет. Лёшка ободряюще кивнул мне и хлопнул по плечу. Я сделал глубокий вдох и вошёл в класс. Там за несколькими столами сидела приёмная комиссия. В углу поблёскивало чёрное полированное пианино.

Илья Ильин. «Царь Иван-лягух».

Инна Гамазкова. «Подарок».

Я сразу же решительным шагом направился к нему и уселся на маленький кругленький стульчик.

– Как твоя фамилия, мальчик? – спросила меня женщина в яркой сиреневой кофточке.

– Клюшкин, – ответил я и деловито поднял крышку пианино.

– Ты уже умеешь играть? – удивилась тётенька.

– Я нет, а вы?

Тётенька улыбнулась и сказала:

– Я умею и кое-что сейчас тебе покажу.

Она придвинула ещё один стул и села со мной рядом.

– Вот я сыграю сейчас забавную песенку, а ты попробуй повтори:

 
Едет, едет паровоз,
Две трубы и сто колёс,
Две трубы, сто колёс,
Машинистом рыжий пёс,
 

– нажимала она на клавиши.

Мне клавиши очень понравились, и я тоже с удовольствием понажимал на них.

– Молодец, – похвалила меня тётенька. – А песни петь ты умеешь?

– Почему же нет? – удивился я. – Запросто.

И затянул любимую дедушкину песню, которая выручала меня не раз:

 
Патроны у нас на исходе,
Снаряды все вышли давно,
Нам помощи ждать неоткуда
И здесь умереть суждено.
 

Горланю, а сам одним глазом поглядываю, нравится ли комиссии моя песня. Смотрю: кивают, одобрительно кивают – и взревел с новой силой:

 
Мы в плен не сдадимся живыми,
Врага победим иль умрём.
Вы, братья, про нас вспомяните,
Покончив с проклятым врагом.
 

Тут, вижу, погрустнело моё жюри. Ну что делать? Надо исправлять положение.

– А я ещё плясать умею, – говорю.

И как вышел на середину, как топнул ногой, как повёл плечами и такую «Цыганочку» выдал, что вся комиссия пришла в восторг.

– Ещё знаю фокус с картами, – разошёлся я. – Есть у кого-нибудь карты?

Но карт ни у кого не нашлось.

– А спички?

– Зажигалка, – предложил мужчина в строгом сером костюме.

– Не пойдёт, – помотал я головой.

– А читать мысли на расстоянии умеешь? – спросила женщина с высокой, как башня, причёской.

– Умею, – смело выпалил я.

– Тогда узнай, что думает тот мальчик, который всё время заглядывает в дверь.

Я оглянулся и увидел любопытствующую физиономию Лёшки. И сразу же вспомнил наш уговор. Лишь на миг я растерялся, а потом сказал:

– Да знаю я этого мальчишку. Он у нас личность известная. Первый двоечник и хулиган. Все окна в школе перебил, теперь, вижу, и до вас добрался.

Жюри обеспокоенно переглянулось, а тётенька в сиреневой кофточке что-то пометила у себя в журнале.

Я приободрился и добавил:

– А вообще-то, он пацан ничего, компанейский. Очень музыку любит. Тяжёлый рок. Включает магнитофон и орёт, как резаный. Соседи уже несколько раз милицию вызывали, а ему хоть бы хны.

Тётенька в сиреневой кофточке заёрзала на стуле.

– Да это ещё что! – с упоением продолжал я. – Он знаете какой псих? Чуть не по нему, на пол бросается, визжит и что есть сил ногами молотит. А стоит маломальское замечание сделать, в драку лезет. Буйный!

– А ты откуда всё это знаешь? – спросил мужчина в сером костюме.

– Так ведь брат он мне родной, – кротко потупясь, ответил я. – А у нас в семье все такие. – И как заору: – А-а-а!

И давай топать и руками размахивать. Тётеньки из комиссии бросились меня успокаивать, дали попить водички с валерьянкой. Тогда я сделал вид, что капли на меня подействовали, и спокойно направился к двери.

– Ты вот что, Клюшкин, – запинаясь сказала тётенька в сиреневой кофточке, – ты иди, наверное, с братом домой. Переутомились вы, видно, пока экзамен ожидали. И знаешь что, приходите на следующий год…

Я выскочил из кабинета, как из парной.

– Всё! – кричу Лёшке. – Свобода! Пошли скорей домой.

Лёшка на меня таращится, ничего понять не может.

– Как домой? – спрашивает. – А прослушивание?

– Никакого прослушивания, – отвечаю, а сам хохочу во всё горло от избытка чувств. – Я им такого про тебя наговорил, что они не знали, как от тебя покультурней избавиться.

Лёшка сначала рассмеялся, а потом вдруг надулся.

– А что, интересно знать, ты им такого про меня наговорил? – подозрительно спросил он.

– Да какая разница что? Главное – в школу нас не приняли.

Он подумал-подумал и согласился. И мы помчались по тротуару наперегонки. Душа моя пела – и Лёшку из беды выручил, и сам ловко отделался. Нам было так весело, что рано возвращаться домой не хотелось. И тогда мы завернули в парк культуры и отдыха. А там на открытой сцене готовился к выступлению оркестр. Музыканты настраивали свои инструменты и рассаживались по местам.

– Вот здорово, – сказал Лёшка, – сейчас, наверное, концерт будет. Давай посмотрим.

– Давай, – охотно согласился я.

– Ты занимай места На скамейке, а я, пока концерт не начался, за мороженым сбегаю, – сказал Лёшка и помчался к киоску, где выстроилась небольшая очередь. Тем временем лавочки перед сценой постепенно заполнялись гуляющими людьми. Становилось шумно, слышались смех и возгласы. На сцену вышел дирижёр в чёрном фраке и что-то стал говорить музыкантам. Мне стало любопытно, о чём они говорят, и я, положив на скамейку бейсболку, чтобы было понятно, что места заняты, подошёл поближе.

– А где же трубач? – вдруг спросил дирижёр и стал оглядываться. Но, не увидев кого нужно, спросил меня: – Ты трубача случайно не видел?

– Видел, – говорю.

– Где?

А он за мороженым побежал. За каким мороженым? За пломбиром. В вафельном стаканчике. Он что, с ума сошёл?

Было видно, что дирижёр рассердился не на шутку. И я предпочёл отмолчаться, гадая тем временем, откуда дирижёр знает Лёшку. Вдруг вижу, Лёшка несётся, в обеих руках по мороженому держит.

– Ой, – говорю дирижёру, – вон он бежит.

– Где? Где? – завертел головой тот.

– Да вон же.

Тут Лёшка подбежал ко мне и говорит:

– На тебе пломбир.

– Спасибо.

– Лопай на здоровье. Не началось ещё? – кивнул на сцену.

– Нет, – отвечаю, – тебя ждут.

– Ага, так я и поверил, – засмеялся Лёшка, думая, что я шучу. – Зачем это?

– Откуда я знаю? – пожал я плечами и показал на дирижёра: – Спроси у него.

Лёшка подошёл к дирижёру и спросил:

– Вы зачем меня искали?

Дирижёр взглянул на него мельком и говорит:

– Никто тебя не искал, мальчик.

А я говорю:

– Как же не искали? Вы Трубача спрашивали? Вот он!

Дирижёр уставился на Лёшку и недоверчиво так спрашивает:

– Ты что, на трубе умеешь играть?

– Нет. С чего вы взяли?

– Да я-то ничего не брал, – разозлился дирижёр. – Это твой друг мне голову морочит.

– Вы Трубача искали? – преспокойненько спрашиваю я.

– Искал, – раздражённо ответил дирижёр.

– Ну так вот, он пришёл, – показываю на Лёшку.

– Но он говорит, что не умеет играть на трубе.

– Не умеет.

Дирижёр тупо уставился на меня, а потом пригрозил:

– Идите, мальчики, отсюда подобру-поздорову, пока я ваши фамилии не записал и не позвонил в милицию.

– Ну и звоните. Нам бояться нечего, мы не хулиганы какие-нибудь, – храбро сказал я. – Моя фамилия Клюшкин. А его – Трубач.

Тут дирижёр как расхохотался, аж вдвое сложился.

– Трубач, – еле выговаривает и снова хохочет.

– Смешинка в рот попала, – со снисходительностью старого доктора объясняет Лёшка.

– Так это твоя фамилия? – сквозь смех спрашивает дирижёр.

– Ага. И ничего смешного я в ней не вижу, – слегка обижаясь, отвечает Лёшка.

– Что ж ты сразу не сказал? Мне-то нужен музыкант, который играет на трубе. Трубач. Понял?

– Да, понял-понял, – сердитым голосом отвечает Лёшка. – Что же тут не понять. Да вон как раз он идёт.

Мы оглянулись и увидели грузного мужчину, спешащего по аллее.

– Прошу меня извинить, – начал он извиняться ещё издалека. – Обстоятельства помешали мне прибыть вовремя.

– Ладно уж, занимайте своё место, – махнул рукой дирижёр и, обращаясь к нам с Лёшкой, добавил: – А вас я приглашаю на концерт.

Мы, конечно же, с удовольствием приняли приглашение. Концерт нам понравился. Все музыканты играли слаженно и красиво. Но особенно нам понравилось, как играл на своей блестящей трубе опоздавший трубач. Звонкий и сильный голос трубы перекрывал все остальные и разносился далеко за пределы парка. Я незаметно поглядывал на других слушателей и заметил, что и на них игра трубача произвела большое впечатление.

По окончании концерта мы хлопали в ладони изо всех сил. А когда возвращались домой, Лёшка признался:

– Знаешь, Мишка, а мне немного жаль, что мы не поступили в музыкальную школу. Ведь и мы могли бы научиться играть такую красивую музыку.

– Кто тебе не даёт? – рассудительно заметил я. – Поступай. Иди хоть завтра. Я ведь твою фамилию не называл.

– А ты? – с жалостью посмотрел на меня Лёшка.

– А что я? Я в изостудию запишусь. Рисование мне больше по душе. А ты подумай, может, правда в музыкальную школу запишешься? Ещё не поздно.

– Завтра же и пойду, – сурово глядя куда-то вдаль, ответил Лёшка. – И выучусь играть на трубе. Представляешь, трубач по фамилии Трубач! Уж тогда никто ни с кем меня не спутает.

И радостно засмеялся. И веснушки на его курносом носу тоже, казалось, смеялись и даже чуть-чуть светились[2]2
  О других приключениях Мишки Клюшкина и Лёшки Трубача читайте в книге Анны Кичайкиной «Дневник Мишки Клюшкина».


[Закрыть].