Текст книги "В поисках копей царя Соломона"

Автор книги: Тахир Шах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

В буфете Самсон положил целую гору еды в суповую тарелку. Он впервые был в «Шератоне» и, несмотря на то что съел огромное количество мяса, заявил, что ничего особенного в этой еде нет. Он вообще мало говорил после нашего освобождения из тюрьмы, хотя считал, что произошло это потому, что бог услышал его молитвы. Мы оставались друзьями, но я чувствовал, что он утратил веру в меня.

Побывав на нелегальном прииске, я получил представление, как добывали золото во времена царя Соломона. Но мне не давала покоя мысль о заброшенных шахтах Фрэнка Хейтера у подножия горы Туллу-Валлель на западе Эфиопии.

Кроме того, мне предстояло еще исследовать пять мест на карте, куда легли мои камешки – там мог скрываться ответ на загадку копей царя Соломона.

За десертом я заговорил о продолжении поисков. Самсон отложил ложку, прикрыл глаза ладонями и вздохнул.

– Мы уже побывали на нелегальных золотых копях, – сказал он.

– Они похожи на те, которые могли быть в эпоху царя Соломона, но это новая жила, – объяснил я. – Офир должен располагаться где-то на западе.

– Откуда вы знаете?

– Нам осталось побывать еще в пяти местах. – Я уклонился от ответа. – Разве мы можем сейчас все бросить? Мы еще не побывали на шахте Фрэнка Хейтера.

– Мы? – переспросил Самсон, глядя на меня сквозь растопыренные пальцы.

Самсона удалось уговорить поехать со мной только после того, как я пообещал взять напрокат машину. В местных автобусах, заявил Самсон, слишком жесткие сиденья, а ездят они слишком медленно. Средства мои были ограничены, а полноприводной внедорожник стоил очень дорого. Но Самсон заверил меня, что с его связями мы заключим выгодную сделку. Следующим утром он отправился на поиски машины, а я поехал на встречу с торговцем золотом в городской район Меркато. Служащий, убиравший туалеты в отеле «Гион», оставил на моей кровати его визитную карточку. Торговца звали Абдул Маджид, что в переводе с арабского означает «слуга Всевышнего», а его лавка называлась «Золото Соломона».

Добравшись до улицы, где располагались золотых дел мастера, я обнаружил целую вереницу ювелирных магазинов. Рядом над примитивными печами с тиглями сидели на корточках какие-то люди. Все это напомнило мне об индийских гамелавала,которые покупали у ювелиров пыль, сметенную с пола мастерской. В одной лишь Калькутте этим промыслом занимались сто тысяч мужчин, женщин и детей. Они извлекали крупицы золота из грязи.

Когда я вошел в лавку Абдул Маджида, хозяин встал, дунул на свою ладонь и протянул мне ее для приветствия. У него были коронки на зубах, раздувающиеся ноздри, а голову венчала маленькая шапочка, украшенная золотым шитьем. При разговоре он наклонялся вперед, так что его рот оказывался в нескольких сантиметрах от моего лица. У Абдул Маджида отвратительно пахло изо рта.

Я с самого начала заявил, что ничего не собираюсь покупать, и принялся расспрашивать торговца, что он знает о копях царя Соломона.

Абдул Маджид усадил меня и подал стакан жидкого чая.

– Сначала освежимся, – сказал он, – а потом побеседуем.

Несколько минут мы молча сидели, погруженные в свои мысли и прихлебывая чай. У задней стены стояли несколько прочных витрин из красного дерева. Их полки были обиты зеленым бархатом, который за много лет выгорел на солнце. У соседней стены располагались изящные напольные часы, изготовленные в Гамбурге. Напротив висел календарь с фотографией Эмпайр Стейт Билдинг, открытый на апреле 1993 года.

В том, что касается времени, Эфиопия живет по своим законам, как бы в параллельном нашему мире. Здесь пользуются не григорианским календарем, как на Западе, а юлианским, который отстает от нашего на семь лет и восемь месяцев. Год в Эфиопии состоит из двенадцати месяцев по тридцать дней и одного месяца, в котором всего пять дней. Каждый год тысячи непроданных западных календарей доставляются в Аддис-Абебу, где они хранятся в течение семи лет, а затем продаются людям вроде Абдул Маджида.

Хозяин лавки налил мне вторую чашку чая, и мы продолжали молча сидеть друг напротив друга. Затем, когда чай закончился, Абдул Маджид заговорил.

– Золото, – задумчиво произнес он. – Я могу о нем рассказывать всю жизнь, и это будет только начало.

– А что вы можете посоветовать тому, кто разыскивает копи царя Соломона?

– Чтобы получить ответ, – сказал Абдул Маджид, наклоняясь ко мне, – нужно думать не только о царе Соломоне. Необходимо принять во внимание древние торговые пути, политику и причины, которые лежали в основе потребности Соломона в золоте.

– Грандиозный храм, – ответил я, поспешно отстраняясь. – Я был на горе Мориа, где он якобы стоял.

– Это только начало, а что вы думаете о Стране Богов?

Я не понимал, что он имеет в виду.

– Я говорю о египетской стране Пунт, – пояснил торговец.

Затем он лизнул свой палец и поднял его вверх.

– Ключом к загадке копей царя Соломона, – сказал Абдул Маджид, – служит загадка Пунта – места, откуда египтяне получали золото.

– Вы думаете, Офир и Пунт – это одно и то же?

Хозяин лавки проигнорировал мой вопрос.

– После царя Соломона Израильское царство перестало существовать, и все записи были утеряны. Вы не найдете никаких свидетельств ни эпохи царя Соломона, ни последующих веков.

Нужно идти назад, а не вперед… назад к египтянам.

Абдул Маджид встал, чтобы обслужить покупателя, а затем вернулся к прерванному разговору.

– Что вам известно о царице Хатшепсут?

Я пожал плечами.

– В западной части Фив есть храм, который называется Дейр эль-Бахри. Его южная стена исписана иероглифами, которые я видел собственными глазами! Надпись рассказывает о возвращении из Пунта флота царицы Хатшепсут. Это путешествие состоялось незадолго до царствования Соломона!

Он снова приблизил свое лицо ко мне; глаза его возбужденно блестели. Я едва сдерживал себя, чтобы не отстраниться.

– Большинство специалистов считают, что Пунт находится в Сомали. Но теперь ученые изменили свое мнение. Они говорят, что Пунт был здесь, в Эфиопии.

– И когда же египтяне начали плавать в Пунт?

Хозяин лавки заглянул мне в глаза. Я понял, что он много лет ждал посетителя, который разделит его интерес к Пунту. Теперь, когда такой человек наконец появился, он был готов продемонстрировать свою осведомленность.

– Самое первое упоминание о Пунте относится к эпохе Пятой династии, – сказал он, – когда фараон Сахура отправил флот на юг, вдоль побережья Красного моря. Они вернулись с триумфом, нагруженные миррой, слоновой костью, эбеновым деревом, янтарем и золотом Пунта.

– Значит, Офир и Пунт как-то связаны.

– Возможно, это одно и то же, – прошептал Абдул Маджид. – Как бы то ни было, а израильтяне научились обрабатывать металлы у египтян.

Вы должны помнить, что, прежде чем попасть на Землю обетованную, они находились в рабстве в Египте.

– Так вы считаете, что копи царя Соломона – это копи египетских фараонов?

– Поставьте себя на место Соломона, – сказал торговец. – Вам требуется огромное количество золота, и вы знаете, что соседи получают его из копей, которые расположены не очень далеко. Разумеется, вы пошлете флот в это место, а не станете затевать опасные экспедиции к новым месторождениям.

Теория хозяина ювелирной лавки выглядела вполне логичной. Но прежде чем я успел обдумать его слова, он шагнул к одной из витрин и достал пару сережек. Каждая из них представляла собой диск из восьмидесятикаратного золота диаметром около полутора дюймов. Я подумал, что Абдул Маджид начнет расхваливать товар, но он ничего не собирался мне продавать.

– Взгляните на них. Такие носят на всей территории Эфиопии, но вы не найдете их ни в одной стране мира, кроме Египта. Точно такие же украшения выставлены в Каирском музее.

Абдул Маджид вновь дунул на свою ладонь и протянул ее мне для рукопожатия. Он получил удовольствие от беседы со мной – в нынешние времена он даже не осмеливается думать о славном прошлом.

– Теперь не то, что прежде, – сказал он, снова наклоняясь ко мне. – Эфиопы гордились своими традициями. Они ходили с поднятой головой и уважали себя. Теперь у всех на уме только одно – уехать в Америку.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Джип императора

«Царь придет из Египта, и Эфиопия протянет руки к Богу».

Маркус Мосайя Гарви

Франко не мог припомнить того времени, когда он не жил в Аддис-Абебе. Он пережил тяжелые времена, а затем еще более тяжелые. Он видел полыхающую пожарами столицу и канавы, наполненные кровью молодых людей. Три поколения его семьи жили и умерли в Эфиопии, и он не собирался уезжать из страны. Когда у него были деньги, он обедал в шикарном итальянском ресторане «Кастелли», где любили собираться сотрудники благотворительных организаций. В скудные времена он сидел на крыльце своей полуразваливавшейся лавки и пил пиво «Бедели» из бутылки. За пятьдесят лет жаркое солнце изрезало лицо Франко морщинами. По ним можно было определить его возраст, как по годовым кольцам определяют возраст дерева.

Большая часть семейных ценностей Франко рано или поздно попадали в его лавку. Он продал свадебное платье матери, цилиндр отца, десятки безделушек и даже вставную челюсть бабушки. Я протискивался между полок, восхищаясь разложенными на них товарами, но Франко было все равно, куплю я что-нибудь или нет.

В этом отношении он был похож на Абдул Маджида, с которым он дружил сорок лет и лавка которого располагалась напротив, на другой стороне улицы.

На Западе уже давно исчезли магазинчики старых вещей, где можно было найти что-нибудь стоящее. Сегодня люди ничего не выбрасывают, опасаясь, что вместе с хламом избавятся от чего-то ценного. Но вещи в лавке Франко рассказывали о недавнем прошлом Эфиопии. Здесь были фотографии молодого Хайле Селассие в императорских одеждах, фашистские медали и кольца, сделанные из итальянских монет. На вешалке висела пара изъеденных молью мундиров в комплекте с тропическими шлемами и связкой мятых шелковых галстуков. На полках валялись десятки молитвенников на языке геэз, Библий, свитков из монастырей, серебряных крестов и подголовников из черного дерева. Задняя стена была увешана украшенными перьями масками и глиняными дисками для нижней губы племени мурси с реки Омо. Рядом с ними, в тени потрепанного чучела льва, висела дюжина щитов из крокодиловой кожи, дротиков иамулетов.

– Отличный товар, – сказал Франко, заглядывая мне через плечо. – Больше вы его нигде не увидите. Все из племени данакилов.

Он поднес к моему носу чашу, наполненную чем-то, что напоминало грязные фисташковые орехи в скорлупе.

– Как вы думаете, что это?

– Понятия не имею.

Франко откинулся назад и рассмеялся.

– Яички.

Вернувшись в отель «Гион», я поблагодарил уборщика, который направил меня в лавку Абдул Маджида, и показал ему чашу с яичками, чем сразил его наповал. Позже выяснилось, что это подделка, и я здорово расстроился. Уборщик показал мне трех бизнесменов из Шанхая, которые сидели в фойе отеля. Они курили дешевые сигары и смеялись. Утерев лицо тряпкой, уборщик сказал, что они хотели побеседовать со мной.

Это цементные бароны, и они хотели бы пробиться на европейский строительный рынок.

Шанхайский цемент, шепотом сообщил мне уборщик, считается лучшим в мире. Мудрый человек, купивший талисманы данакилов и другие редкости,сказал уборщик, не может не видеть открывающиеся перед ним возможности.

Я объяснил, что у меня нет времени на цементных баронов. Мне предстоит еще много работы. Поиск копей царя Соломона далек от завершения.

За чашкой густого, как смола, кофе я обдумывал совет ювелира. Он был прав: лучший способ добраться до тайны Офира и копей царя Соломона – это начать не с христианских времен, а с древних египтян.

Ключом к разгадке действительно была царица Хатшепсут. Как рассказывал Абдул Маджид, примерно в 1500 году до нашей эры, за пятьсот с лишним лет до Соломона, царица снарядила пять больших судов и отправила их в Пунт. Надпись на барельефах в Дейр эль-Бахри свидетельствует, что вернувшиеся суда были наполнены:

«… весьма тяжело чудесами страны Пунта, всяким благовонным деревом Божественной Страны, грудами миртовой смолы и свежих миртовых деревьев, черным деревом и чистой слоновой костью, зеленым золотом из Эму, кинамоновым деревом, ладаном, притираниями для глаз, павианами, мартышками, собаками, шкурами южных пантер, туземцами и их детьми. Ничего подобного не привозилось ни одному царю, когда-либо жившему на севере».

На барельефах в Дейр эль-Бахри действительно изображены корабли царицы Хатшепсут, нагруженные экзотическими товарами. Египетские правители не в первый раз отправляли экспедицию в Пунт, но эта была самой масштабной и успешной. Вероятно, именно поэтому Хатшепсут решила увековечить память о путешествии с помощью такого пышного фриза.

Барельефы, на которых сохранились остатки оригинальной краски, позволяют получить представление о Пунте. Мы видим напоминающие улья хижины, похожие на те, что до сих пор строятся в некоторых районах Эфиопии, а рядом с ними фигуры людей с явно негроидными чертами лица – возможно, из племени оромо или тигрей.

Ученые указывают и на другие общие черты современной Эфиопии и Древнего Египта. Тростниковые лодки, которыми пользовались в эпоху фараонов, до сих пор бороздят воды озера Тана, а эфиопский музыкальный инструмент систраскорее всего имеет египетское происхождение.

Ладан и в наше время высоко ценится в Эфиопии – как и в Древнем Египте. Другие специалисты выдвигали гипотезу об этимологической связи двух культур. Знаменитый охотник за Ковчегом Завета Грэм Хэнкок рассказывал о том, что в древности египтяне торговали карликами, которые были нужны для «танцев перед богами».

Египетское слово «динк», или карлик, присутствует в эфиопских языках как семитской, так и хамитской группы.

Во времена великого путешествия, предпринятого по приказу царицы Хатшепсут, народ Израиля еще не освободился от египетского рабства, но они могли слышать о таинственной земле Пунт и о пышной церемонии встречи флота Хатшепсут после его возвращения в Фивы. Эта экспедиция могла остаться в преданиях еврейского народа, указав царю Соломону на источник золота, необходимого для сооружения храма.

Я чувствовал, что дело движется, но понимал, что только поездки по стране дадут мне надежду обнаружить ключи к разгадке, которые – я был в этом уверен – лежат в удаленных от побережья районах Эфиопии. Я ни на минуту не забывал о Фрэнке Хейтере и его легендарных шахтах, но сначала мне хотелось поехать на север.

Пока мы были на приисках, Самсон оставил такси на попечение своего младшего брата Мозеса.

Старенькая «Лада» – ей исполнился двадцать один год, а ее аренда обходилась в 50 быр в день – была гордостью и любимой игрушкой Самсона. Он постоянно полировал ее тряпочкой, а каждое утро чистил сиденья, протирал стекла и проверял двигатель. Самсон говорил, что, если он не уважает машину, значит, он не уважает свою профессию, и изо всех сил старался объяснить это своему брату. Но Мозесу больше нравилось гулять с девушками, чем зарабатывать на жизнь трудом таксиста.

На следующее утро после нашего возвращения из Кебра-Менгиста Самсон пробрался в отель «Гион». От его обычной бравады не осталось и следа, а в речи отсутствовал уже ставший привычным религиозный подтекст. Я спросил, в чем дело.

– Дьявол оседлал меня, – мрачно ответил Самсон и постучал пальцем по ключице. – Вот он сидит. Разве вы не видите?

– Что случилось?

Первая проблема заключалась в том, что Мозес разбил такси. Пока машина в ремонте, они не заработают ни гроша, а за аренду все равно придется платить, не говоря уже о счете из автомастерской. Кроме того, пришлось вызвать полицию, потому что при аварии серьезно пострадал пассажир такси. Кто знает, какие еще счета придется оплачивать? Но это только начало. Прошлой ночью, когда мы только вернулись в Аддис-Абебу, Самсон вышел, чтобы купить еду, и за те несколько минут, пока он отсутствовал, Мозес умудрился спалить однокомнатную хижину, которую он делил с братом. Все их вещи сгорели. Удивительно, как остался жив Мозес.

– Он поставил свечу на мой радиоприемник, – рассказывал Самсон, – а потом заснул.

Свеча упала, и от нее загорелся сначала матрас, потом кровать, потом мои книги. Я вернулся с полными сумками еды, а наш дом горит!

Самсон старался держаться прямо и прятал ожоги на руках, но в его глазах стояли слезы.

– Я никогда его не прощу, – сказал он. – Там были ценные вещи, которые нельзя ничем заменить. Понимаете, в огне сгорела моя Библия.

Мы сели в такси и поехали посмотреть на пепелище.

Хижина Самсона находилась в огороженном поселке на окраине Аддис-Абебы. Когда мы приблизились к сгоревшему дому, я сначала почувствовал запах горелой пластмассы, а затем увидел кучку обугленного скарба. Рядом на табуретке сидел Мозес и печально перебирал остатки вещей. Самсон с ненавистью посмотрел на него и пошел к тому месту, где стоял дом. Это было прямоугольное глиняное строение размером с большой пикап. Самсон снимал домик у вдовы – она жила напротив вместе с семью своими собаками – за 120 быр, или 10 фунтов в месяц. По эфиопским меркам цены на жилье в столице были неимоверно высоки. Вдова сочувствовала беде братьев, но ей нужны были деньги на восстановление дома. А Самсон с братом лишились крыши над головой.

Днем я купил несколько вещей и вручил их Самсону вместе с пачкой купюр небольшого достоинства. Самсон был умен, трудолюбив и стремился получить образование, но, подобно большинству эфиопов, ходил по лезвию ножа. Беда всегда была рядом, а подобная катастрофа могла запросто погубить его.

Несмотря на все свои беды, Самсон умудрился найти машину для следующего этапа наших поисков. Именно такое транспортное средство нам требовалось – «Тойота Лэндкрузер» с кондиционером, шинами для бездорожья, кондиционером, дополнительным бензобаком и опытным водителем. Когда я поинтересовался ценой, Самсон сказал, что нужно торговаться, и мы отправились посмотреть на машину и поговорить с владельцем.

Не припомню, когда мне в последний раз приходилось видеть такой великолепный автомобиль. Именно о таком я мечтал – на кузове ни пятнышка, покрышки почти новые, на сиденьях приятная лиловая обивка. У меня перехватило дыхание.

Рядом с автомобилем стоял человек, которого мы приняли за водителя. Я поинтересовался ценой. Самсон перевел мой вопрос.

– Сколько? – переспросил я.

Самсон покачал головой.

– Я ошибся, – ответил он. – Это не та машина. Она принадлежит французскому послу. Это его шофер.

– А где же наша машина?

Самсон показал на второй автомобиль, который был припаркован под углом к первому.

У меня вытянулось лицо. Гораздо более ранняя модель «Лэндкрузера», исколесившая немало эфиопских дорог. Она выглядела так, как будто кто-то схватил молоток и старательно обработал им каждый дюйм ее кузова цвета «белая ночь». Покрышки были совсем лысыми, а задние двери заварены. Я заглянул внутрь через разбитое лобовое стекло. На заднем сиденье спал человек.

– Должно быть, это водитель, – предположил Самсон.

Мне всегда не везло с прокатом транспортных средств. В последний раз я нанял дырявую посудину, на которой поднимался вверх по течению Амазонки. Она выглядела как «Африканская царица» перед своим последним рейсом. Мое путешествие по Амазонке изобиловало разнообразными происшествиями, многие из которых были вызваны плачевным состоянием судна. С командой тоже возникли проблемы. На этот раз я решил тщательно проверить и машину, и водителя.

Я хлопнул в ладоши, чтобы разбудить водителя, но он даже не пошевелился. Тогда я просунул руку в открытое боковое окно и дернул спящего человека за большой палец ноги. Он испуганно сел и уставился в окно. Глаза его были налиты кровью, по подбородку стекала струйка слюны.

– Как его зовут?

– Бахру.

– Откуда он родом?

– Он сомалиец, – поморщившись, сообщил Самсон.

Я сказал, что нам нужна машина. Водитель вылез, изо всех сил стараясь вытянуться в струнку, но его взгляд не отрывался от моих ног.

Нас не должен вводить в заблуждение внешний вид автомобиля, заявил он. Под этими вмятинами скрывается стальное шасси. Обыщите хоть всю Аддис-Абебу, но вы не найдете такого прочного автомобиля. Затем Бахру понизил голос.

– Это очень ценный джип, – прошептал он. – Однажды эта машина ехала впереди императорского кортежа Хайле Селассие.

Мы торговались около часа и остановились на сумме, в два раза превышающей мое первоначальное предложение. Бахру согласился не пить за рулем, бесплатно обслуживать машину и сам находить себе место для ночлега. Я подчеркнул, что не намерен оплачивать его питание. Все это выглядело ужасным скопидомством, но я на горьком опыте убедился, что лучше обещать как можно меньше, а затем щедро вознаграждать за усердный труд. В конце разговора я перечислил ремонтные работы, которые должны быть выполнены до отъезда из Аддис-Абебы.

Бахру сообщил, что «императорский» джип будет в нашем распоряжении только через два дня. Ему нужно уладить ссору между его семьей и соседями, и он не уедет из города, пока все не закончится. Самсон пробормотал, что не стоило вообще связываться с сомалийцем, но я пропустил его слова мимо ушей.

– А двух дней достаточно, чтобы уладить спор? – спросил я.

Бахру закатил налитые кровью глаза, а затем лизнул большой палец и прижал его к горлу.

– Что это значит?

– Некоторые вещи невозможно перевести, – ответил Самсон.

В Аддис-Абебе я все время сталкивался с растафарианцами. Большинство приехали с Ямайки, хотя некоторые были из Европы. Они расхаживали по улицам с той уверенностью, которая отсутствовала у эфиопов. Заинтересовавшись связью растафарианства с бывшим императором Хайле Селассие, а значит, и с царем Соломоном, я стал читать книги, посвященные этому движению.

Насколько я понял, растафарианцы озабочены положением чернокожих. Это не политическая партия и не религиозная секта. Они, подобно израильтянам, считают себя людьми, ожидающими возвращения на Землю обетованную – в Африку. Они верят, что Хайле Селассие – их мессия и спаситель.

Когда сегодня мы говорим о растафарианцах, то чаще всего вспоминаем их музыку, и особенно песни Боба Марли, но человек, заложивший основы растафарианства, практически предан забвению. Его звали Маркус Мосайя Гарви.

Гарви был уроженцем Ямайки, и в 20-х годах двадцатого столетия он основал Всемирную ассоциацию негритянского развития, целью которой являлось возвращение всех чернокожих в Африку. Он говорил, что черные «психологически порабощены» белыми. Единственный способ вновь обрести утраченное достоинство – это вернуться в Африку. Поэтому для организации массового переселения в Нигерию Гарви использовал пароходную компанию, принадлежавшую чернокожему.

Проект Гарви по репатриации в Африку потерпел неудачу, но разбуженный им интерес к Черному континенту продолжал жить. «Обратите свой взор на Африку, – говорил он. – Когда там коронуют черного царя, это значит, что день освобождения близок». Вскоре пророчество исполнилось – в ноябре 1930 года в Аддис-Абебе был коронован император Эфиопии Хайле Селассие. Сам Гарви умер в 1940 году, и влияние его идей постепенно ослабло, хотя само растафарианство крепло. Мужчины раста отращивали бороду (в основу этого обычая легла строчка из Книги Левит: «Они не должны брить головы своей и подстригать края бороды своей…»), а за пристрастием растафарианцев к гандже, или марихуане, лежит еще одно библейское высказывание, на этот раз из Псалтыри («Ты произращаешь траву для скота и зелень на пользу человека…»).

Утром во время завтрака я спросил Самсона, что он думает о растафарианском движении. Он скривился и высунул язык.

– Они нехорошие люди, – пояснил Самсон. – Садятся ко мне в такси и начинают командовать. Они претендуют на то, чтобы называться эфиопами, но ничего не знают о нашей стране.

– А где можно с ними встретиться?

Самсон был явно разочарован.

– Это пустая трата времени.

Через час мы приехали в трущобы на северной окраине города. Хижины здесь были сделаны в основном из картона, который теперь размокал, превращаясь в грязь. Редкие заплатки из синтетических мешков обеспечивали некоторую защиту от дождя. Пространство между хижинами было заполнено нечистотами, а улицы кишели одичавшими собаками и еще более дикими ребятишками Женщины стирали одежду в бадьях, стараясь поддерживать чистоту, а их мужья и подростки-сыновья сидели рядом и смеялись, наблюдая, как трудятся женщины. Приблизившись, мы увидели длинную извивающуюся процессию, которая медленно двигалась среди трущоб в нашем направлении. Все люди были закутаны в белые накидки; лица их были печальны.

– Это похороны, – сказал Самсон. – Умер уважаемый человек.

В подтверждение его слов мы увидели в центре похоронной процессии тело усопшего.

Склонив голову в знак скорби, я подумал, что наш визит может оказаться несвоевременным.

Один из знакомых Самсона сказал ему, что в трущобах живет заблудшая секта раста, жаждущая вернуться к основам движения. Когда похоронная процессия удалилась, Самсон отправился на поиски лидера секты. Через несколько минут он подбежал ко мне и повел в убежище растафарианцев. Штаб-квартира Нового Ордена располагалась в домике с остроконечной крышей. Помещение было тщательно подметено и освещалось естественным образом через расположенные рядом с дверью два больших окна. В глубине комнаты сидел один-единственный человек. Его звали Джа, и именно с ним мы пришли побеседовать.

При нашем появлении Джа не удосужился встать, но я и так понял, что он относится к тому типу людей, которые при ходьбе вихляют бедрами. На нем была джинсовая куртка, «варенки» фирмы «Ливайс» и красный мохеровый жилет, надетый на голое тело.

– Все белые грешники, – провозгласил он с сильным ямайским акцентом. – Чем белее кожа, тем больше ты грешил.

Я поблагодарил его за информацию и представился. Я рад, что организовать встречу оказалось довольно просто, и мне не терпится побеседовать с ним.

– Я буду говорить, но мне нужно немного наличных для ганджи. Не будет денег, не будет ганджи, не будет разговора.

Похоже, Джа сразу брал быка за рога, но я уважал его принципы и поэтому протянул ему надорванную купюру достоинством 50 быр. Джа сунул деньги в карман куртки и вытащил сигарету с марихуаной размером с сигару. Затем он облокотился на спинку ветхого дивана, откинул назад свою гриву «локонов убоявшихся», прикурил сигарету и затянулся.

– Добро пожаловать в Новый Орден, – сказал он.

– А чем вы отличаетесь от остальных растафарианцев?

Джа спросил, знаком ли я с историей движения. Я сказал, что много читал. Мне известно о Гарви и о пароходной компании. Он кивнул сквозь разделявшую нас завесу дыма.

– Отлично, парень. Отлично. Ты знаешь о Гарви.

– Да.

– Тогда ты должен знать, что они сбились с пути.

– Что вы имеете в виду?

– У Гарви была цель – Африка. Вот почему я здесь, – сказал Джа. – Он знал, что работа начнется, только когда мы окажемся на Святой земле. Но Гарви потерян, зато нашелся Марли.

– Великая музыка, – пробормотал я.

– Плевать на музыку, парень. Боб Марли ошибался. Мы на новом пути… мы должны пойти по стопам…

– Гарви?

– Да, парень, – кивнул Джа, окутанный облаком дыма. – Мы должны восстановить послание.

Черные начинают и выигрывают. – Он сделал эффектную паузу. – Шах и мат.

– А как насчет Рас-Тэфаре и его предков, начиная с Соломона?

– Рас-Тэфаре был пижоном, – заявил Джа. – И Соломон тоже. Но они знали Путь Раста… Да, парень, эти пижоны были раста.

Когда Джа докурил свою сигарету с марихуаной и зажег новую, я спросил его, что он знает о царе Соломоне.

– Соломон был мудрым царем, – ответил он. – Подумай об этом. Если бы ты был таким же мудрым, разве бы ты не зашил себе карманы?

– Но ему требовалось золото для храма на горе Мориа.

– О чем ты, парень? – фыркнул Джа. – Соломон просто сказал, что ему нужно золото для храма.

– Вы хотите сказать, что он лгал?

– Нет, парень, он был мудрыйцарь.

– Что же случилось с золотом?

Джа набрал полную грудь дыма. Его ноздри трепетали, а глаза вылезли из орбит, и мне начинало казаться, что они вот-вот упадут ему на колени.

– «Медный свиток», – выдохнул он. – Загляни в «Медный свиток».

Мариам страдал от артрита и плоскостопия, а больше всего он любил обгладывать цыплячьи косточки. Он всегда держал под рукой тарелку с цыплятами и сосал косточки в перерывах между едой. Самсон привел меня в лачугу старого старателя, затерянную в закоулках Меркато, бурно разрастающегося района Аддис-Абебы. Мариам, сообщил он, регулярно пользовался его такси, а сорок лет назад добывал золото на севере Эфиопии. Я не понимал, почему Самсон не рассказывал о старике раньше.

Мариаму было лет восемьдесят, но выглядел он моложе. Жир от цыплят сделал его кожу мягкой и лоснящейся, и только речь старика выдавала его возраст. Он поминутно умолкал и дышал с присвистом, как будто на грудь ему давила неимоверная тяжесть. Но при этом он свободно владел английским и итальянским, не говоря уже о нескольких эфиопских диалектах. Они никогда не встречался с Фрэнком Хейтером, но помнил его приятеля, вздорного ирландца по имени Таддеус Майкл О’Ши.

– Все знали О’Ши, – сказал старик, нащупывая очередную косточку. – Он был настоящей легендой. Он клялся, что нашел пещеру, доверху наполненную золотом…

– В Туллу-Валлель?

– Нет, нет, на севере, недалеко от Аксума. Рядом с монастырем Дебре-Дамо.

– Другая пещера и другие сокровища?

Мариам кивнул и вытер рот рукавом.

– Точно, там не одно сокровище, – сказал он. – О’Ши нашел пещеру, когда искал золотую жилу. Но он не стал добывать там золото. Боялся проклятия.

– Какого проклятия?

– Если кто-то осмелится добывать золото в пещере, волки разорвут его тело на части. Затем волки начнут преследовать семью жертвы, пока не съедят и их.

Проклятие напомнило мне о гиенах Харара.

Интересно, есть ли здесь какая-то связь? В историях, связанных с Хейтером и О’Ши, рассказывалось о заполненных золотом пещерах. Никто не мог со всей определенностью сказать, были ли это входы в золотые копи, или просто пещеры, где прятали сокровища. Если это заброшенные копи, то их, скорее всего, разрабатывали в глубокой древности.

Я сообщил Мариаму, что мы собираемся сначала съездить на север, а затем повторить путь Хейтера в Туллу-Валлель.

– Туллу-Валлель дикое место, – сказал старик. – Только глупец может отправиться туда, особенно теперь, в сезон дождей. Там грязь глубиной в три, а иногда и в четыре фута. Вам понадобится много веревок и мулов, а также несколько сильных парней.

– Мы арендовали джип, – радостно сообщил я. – Раньше он ездил в императорском кортеже.

Мариам прищурился и отбросил косточку.

– Он не проедет в горах, – сказал он.

За ленчем Самсон молча набрал себе чашку спагетти. Я знал, что его мысли заняты счетами за ремонт такси и сгоревшим домом. Как работодатель, я чувствовал себя обязанным вмешаться и помочь ему выбраться из трясины долгов. Поддавшись слабости, я удвоил его жалованье и передал через стол еще одну пачку банкнот. Лицо Самсона осветилось слабой улыбкой. Я спросил, что он думает об этой истории с О’Ши и пещерой, заполненной золотом.