Текст книги "Неукротимый огонь"
Автор книги: Сьюзен Льюис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 32 страниц)
– Обязательно, – согласился Оливер и взял Рианон за руку. – Идем. Кстати, деньги я тебе, конечно, верну.
– Я знаю. – Она улыбнулась. – Это ерунда.
– Нет, не ерунда. – Он быстро поцеловал ее в губы. Когда Оливер вошел в контору, Дуг был там. Он говорил по телефону, поэтому Оливер снял трубку другого аппарата и набрал номер своего лондонского офиса.
– Привет, это я, – сказал он, услышав характерный сонный голос секретарши-кокни*. – Ты получила подтверждение?
* Кокни – уроженцы рабочих районов Лондона. Их особый диалект сильно отличается от нормативного английского языка.
– Как?
– Наоми, проснись, – повысил голос Оливер. – Это я, Оливер. Ты разговаривала с Сиднеем, с Гленроу?
– Ах, да, да! – внезапно оживилась девушка. – Алмаз! Ты в жизни не угадаешь! Это просто что-то сверхъестественное. Он позвонил и сказал, что трудно будет переправить алмаз в Йобург вовремя, вот я и решила тебе сообщить. Но я еще трубку не успела снять, как он перезвонил и говорит: все в порядке, алмаз будет на месте когда нужно.
Оливер нахмурился.
– С кем ты разговаривала? Он представился?
– По-моему, нет. Я по крайней мере не помню. Помню только, я подумала: тьфу ты, Оливер повесится, как услышит. Но теперь все нормально, понимаешь? Алмаз будет на месте, как ты хотел.
Однако Оливер пока не чувствовал облегчения от хорошей новости.
– Ты ничего не перепутала? – спросил он.
– Ну, так тот парень сказал, – обиженно отозвалась девушка. – Помню только, сперва я подумала: тьфу ты, Оливер как услышит, совсем взбеленится. Но я уже сказала, алмаз будет на месте, как ты хотел.
Оливер, однако, не обрадовался.
– Ты уверена? – еще раз спросил он.
– Ну, тот парень точно так сказал. Он извинился, что зря напугал нас, только у него в бумагах что-то напутано, а с нашим поручением у него проблем нет. Я сказала, мол, рада слышать, а то у нас и без него проблем масса в эти два месяца. Не-не, я не совсем так говорила, понятно, я просто подумала. Но я же права? За последнее время столько всяких сволочных штук было, правда? Будто сглазил нас кто-то.
– Ладно, Ней, хватит, – прервал ее излияния Оливер. – Другие сообщения были?
– Нет, все. Так ты приедешь на выходные?
– Собираюсь.
Оливер поручил секретарше сделать несколько телефонных звонков и вскрыть несколько писем, после чего попрощался.
– Все в порядке? – осведомился Дуг. Он уже закончил свой разговор.
Оливер взглянул на него и через силу улыбнулся:
– Ну да.
– Я потому спрашиваю, – объяснил Дуг, – что выглядел ты, старик, будто вот-вот копыта отбросишь.
Оливер вновь попытался улыбнуться:
– Возникло некоторое недоразумение по одной сделке. Довольно крупной сделке, надо сказать. Мне даже показалось, что она срывается.
Дуг пристально посмотрел на него:
– Обошлось?
– Да.
Дуг кивнул.
– Ты справился со Строссеном? – Дуг взял в руки пачку регистрационных бланков. – Должен сказать, вчера вечером он здорово нервничал.
– Знаешь, Дуг, – отозвался Оливер, – мне очень хотелось бы знать, откуда ему удалось узнать, где меня найти.
Дуг оторвал взгляд от своих бумаг.
– А почему, собственно, ты должен от него скрываться?
– Скажешь тоже – скрываться, – усмехнулся Оливер. – Но все-таки иногда хочется отдохнуть от него.
Брови Дуга недоуменно поднялись, он отвернулся от Оливера и направился к двери.
– Оливер, этот человек вложил в тебя нормальные бабки, – напомнил он собеседнику, – так что тебе не стоило бы упрекать мужика за то, что он не спускает с тебя глаз.
– Не мешало бы хоть иногда проявлять доверие, – возразил Оливер и похлопал Дуга по плечу. – Послушай, я страшно рад, что удалось увидеться. – Они вышли на залитое солнцем крыльцо. – Правда, рад, поверь.
– Я тоже рад, – ответил Дуг, глядя на Рианон, золотистые волосы которой ярко блестели на солнце. Женщина разговаривала с Мелани, а Хью и Джек помогали Элмору и еще двоим водителям грузить в машину чемоданы и телевизионную технику. – Прошу прощения, ничего оригинальнее не мог придумать, – добавил Дуг и засунул руки в карманы, – но должен тебе сказать, ты нашел настоящее сокровище.
Оливер улыбнулся: – Я тоже так считаю, можешь не сомневаться.
Рианон в это время заметила Лиззи, которая приближалась к джипу, волоча за собой тяжелый чемодан, и крикнула, чтобы кто-нибудь из мужчин помог ей.
Оливер вновь повернулся к Дугу. Глаза его смеялись.
– Ну, какие у вас тут новости? – спросил он.
На загорелом лице Дуга появилась широкая улыбка. Они зашагали по траве к машине.
– Ну, например, – начал Дуг, – ты знаешь, что Энди здорово запал на блондинку? Даже предложил ей остаться с ним.
– Ты серьезно? – удивился Оливер. Лиззи тем временем забралась в машину. – Тогда, надо полагать, она дала ему от ворот поворот?
– А что тебя удивляет? Она же всего два дня с ним знакома, да и то в основном в постели.
Оливер саркастически усмехнулся.
– Уверен, она все-таки всерьез рассматривала этот вариант. Она осталась совсем одна после смерти мужа, настолько одна, что пару раз пыталась даже подъехать ко мне.
Дуг удивленно взглянул на него:
– И как, ты ее испытал в деле? – Нет.
– Ну, тогда поверь мне на слово: она ой-ой-ой. А Рианон знает, что она на тебя претендовала? – осведомился Дуг, помолчав.
– А ты как думаешь?
Дуг расхохотался.
– Энди умеет быть парнем на день-другой, честное слово. А теперь его словно холодной водой окатили. Он к таким фортелям не привык. Да о чем я, он еще ни одной женщине не предлагал жить с ним, по крайней мере насколько мне известно. До сих пор бабы сами делали ему предложения.
– Где он сейчас? – поинтересовался Оливер.
– На аэродроме, встречает новую группу туристов. Они собираются поплавать здесь на плоскодонках.
Оливер кивнул и широко улыбнулся – к ним уже подошла Рианон.
– Все в порядке? – спросил Магир.
Она взяла его под руку, и все трое направились к джипу.
– Похоже, да, – отозвалась Рианон. – Ты дозвонился до Нью-Йорка?
– По-моему, еще рановато, – ответил Оливер, старательно избегая взгляда Дуга.
– Так куда вы теперь? – спросил Дуг, когда троица подошла к джипу.
– Сначала в Йоханнесбург, – сказала Рианон, – завтра в Дурбан, а оттуда на выходные в Кейптаун.
– Приятного отдыха. – Дуг протянул Оливеру руку. – Не пропадай, старик. А если вам еще что-нибудь понадобится для программы, – обратился он к Рианон, – ну, информация какая-нибудь, мы всегда к вашим услугам.
Рианон расцеловала его в обе щеки.
До аэродрома они доехали всего за несколько минут. Там их ждал готовый к взлету самолет. Прибывших на нем пассажиров уже увезли в лагерь. Наверняка они в эти минуты ахали от ужаса, когда видели за окнами своих джипов какую-нибудь гиену, притаившуюся в траве у дороги.
– Энди не возвращался в лагерь? Я правильно поняла? – шепотом спросила Рианон у Лиззи.
Лиззи мотнула головой:
– Во всяком случае, я его не заметила.
Рианон посмотрела вперед. Энди стоял у самолета и разговаривал с пилотом; ветер трепал его густые светлые волосы.
– Как поступишь? – спросила она.
– Черт его знает, – ответила Лиззи. – Не хочется расставаться вот так, но я просто не знаю, о чем с ним говорить.
– Ничего, может, он уже успокоился, – мягко сказала Рианон.
Джип подъехал к самолету.
Энди повернул голову, и Лиззи с облегчением увидела, что он улыбается. Пилот что-то прокричал ему, он расхохотался, а потом торопливо зашагал к джипу, чтобы помочь Оливеру и товарищам выгрузить багаж.
Когда и суета с чемоданами, и традиционный мужской ритуал прощания с похлопыванием по спине и рукопожатиями были позади, Энди повернулся к Лиззи. Сердце ее учащенно забилось – она увидела, как смешливые искорки гаснут в синих глазах, но заставила себя приветливо улыбнуться.
– Энди, я… – начала она и хотела было поцеловать его, но Энди отстранился.
– Тебя ждут, – сказал он.
– Может, выслушаешь меня? – Она старалась перекричать нарастающий рев самолетных двигателей.
Энди полез в карман, извлек оттуда лист бумаги и вложил в руку Лиззи:
– Держи.
Лиззи глянула на затрепетавший на ветру листок, сложила его и посмотрела Энди в глаза: – Это было для меня очень важно.
– Тебя ждут, – повторил он. – Пора лететь.
Он отвернулся от нее и помахал рукой путешественникам, глядевшим на них в иллюминаторы.
Лиззи смотрела на него. Хотелось сказать очень многое, сделать еще больше, но она понимала: что бы она ни сказала и ни сделала, это бессмысленно. Поэтому женщина только вздохнула и стала подниматься по трапу.
На одной из верхних ступеней она почувствовала, как его ладонь накрыла ее руку.
– В этот раз ближе всего, – услышала Лиззи. Бледность лица Энди ясно показывала, насколько тяжело ему далось это признание.
Несколько секунд мужчина и женщина молча смотрели друг другу в глаза, и лишь после этого Лиззи догадалась, что хотел сказать Энди: в этот раз он ближе всего подошел к любви. Она проговорила почти шепотом:
– Прости.
Он слегка скривил рот, с усилием сглотнул, окинул взглядом долину, затем резко повернулся на каблуках и побежал вниз по трапу.
Только когда самолет уже набирал скорость на взлетной полосе, Лиззи вспомнила, что в руке у нее все еще зажат клочок бумаги, который дал ей Энди. Все переворачивалось внутри, когда она читала корявые строчки: “Я плохо умею объяснять, но надеюсь, ты знаешь, что я сейчас чувствую”.
Лиззи почему-то рассмеялась. Рианон ответила ей улыбкой и спросила:
– Что там такое?
Лиззи показала Рианон листок, отчаянно, но тщетно пытаясь убедить себя, что чувства Энди ей глубоко безразличны.
Рианон захотелось поддразнить подругу, и насмешка уже была готова сорваться с ее уст, но внезапно улыбка пропала, а на смену веселому настроению пришла тревога. В бегущей по жилам крови появился какой-то холодок. Рианон не могла понять, откуда он взялся, ведь в простых словах Энди никак нельзя было усмотреть угрозы, вообще ничего дурного, и уж конечно, такая записка не могла вызвать подозрений относительно намерений ее автора. Тем не менее по спине Рианон пробежали мурашки, как только она подумала, что подруга может когда-нибудь вернуться в Перлатонгу.
Несмотря на перемену настроения, она улыбнулась, вернула Лиззи записку и выглянула в иллюминатор, у которого сидел Оливер. Ее ощущения казались ей самой беспорядочными и абсурдными, и при всем том Рианон была расстроена, растеряна. В Перлатонге они провели три великолепных дня, от которых, безусловно, останутся только счастливые воспоминания, – и все-таки она невольно содрогалась от одной мысли о том, что кому-нибудь из них случится еще раз здесь побывать. Простая логика не могла объяснить ее смятения. Конечно, ей будет недоставать Лиззи, если та решится покинуть эгоистичный и равнодушный Лондон, но сожаление о возможном отъезде подруги не имеет ничего общего со странным чувством, которое вдруг посетило ее при виде заповедника, который они покидали.
Рианон решила списать свое настроение на эмоциональную усталость, и мысли ее стали смешиваться с гулом моторов. Вдруг, уже сквозь полудрему, она подумала о пропавших кредитных карточках Оливера: только ли обыкновенное невезение виновато в том, что его карточки воровали дважды в течение месяца, и связаны ли эти кражи с недавним исчезновением его “БМВ”, а также с обнаружившимся в его банке мошенничеством? Разве что последний придурок мог бы предполагать, что все эти прискорбные события совпали случайно. Однако страшно подумать, что кому-то понадобилось открыть охоту на Оливера, – а ведь его пластиковые карточки исчезали оба раза именно в те моменты, когда их отсутствие могло вызвать наибольшие затруднения.
– Ты не забыл заморозить счета в банке? – спросила она, гладя Оливера по руке.
– Ах, черт! – Оливер досадливо поморщился. – То-то мне казалось, что я еще что-то должен сделать! Даже Дугу не сказал. Сразу схватил трубку, а все остальное вылетело из головы.
– Ладно, позвоним в банк из Йоханнесбурга, – сказала Рианон, подумав, что волноваться о кредитных карточках на борту самолета – пустая трата нервов.
И она была права, поскольку в ту минуту никакие умозаключения не помогли бы ей предвидеть угрожающий оборот, который в скором времени должны были принять события. Не в ее силах было предотвратить то, что неизбежно должно было случиться.
Глава 5
Над каньоном Малибу дул теплый порывистый ветер – союзник поджигателей. Следы грандиозного пожара были явственно видны и сейчас, три года спустя после того как пламя какого-то костра вырвалось из-под контроля и разнеслось по вельду. Не только степные пожары, но и наводнения зачастую лишали население этой провинции крова и имущества, а подчас влекли за собой и человеческие жертвы. А еще здесь как-то случилось землетрясение. Никто из обитателей этих мест, переживших его, не забыл того страшного утра, когда шоссе, небоскребы, парки, отели, роскошные особняки, десятки людей в буквальном смысле исчезли с лица земли.
Поместье Романовых каким-то чудом не пострадало ни в одной их этих чудовищных катастроф. Их владения занимали в Малибу двадцать два акра. Окружала их прочная изгородь, а также густая полоса дубов и сосен. Случайный путешественник мог бы, пожалуй, кинуть взгляд на сады Романовых, но сама усадьба – большой белый дом, украшенный колоннами и двумя башенками с серыми куполами, который обступали многочисленные домики с красновато-коричневыми кровлями, – был надежно защищен от праздных глаз, даже вооруженных биноклями.
Толстые гладкие стены дома, увитые цветами арки, просторные внутренние дворы, великолепный вид из окон на Тихий океан – все это служило доказательством процветания одной из ведущих американских издательских империй, основанной двумя братьями, которые прибыли в Нью-Йорк более пятидесяти лет назад, спасаясь от укреплявшихся в Европе бесчеловечных режимов.
Штаб-квартира издательского концерна Романовых по-прежнему располагалась в Нью-Йорке. Главный офис представлял собой внушительных размеров здание на углу Пятьдесят четвертой улицы и Пятой авеню, настоящий монумент власти промышленного капитала. Концерну принадлежала половина издававшихся в стране газет, а также множество популярных и специальных журналов – для читателей с любыми политическими пристрастиями, самыми разными вкусами, капризами и запросами. Но хотя центр империи Романовых располагался на восточном побережье, у них имелось и другое, не менее впечатляющее владение – семейное гнездо, которое на протяжении последних двадцати лет находилось в Малибу.
Максим Александр Романов унаследовал основной пакет акций концерна “Романов энтерпрайзес” около десяти лет назад; когда ему еще не было тридцати. Накануне своего двадцатичетырехлетия он окончил Гарвардскую школу бизнеса с результатом summa cum laude*. Следующие шесть лет жизни он посвятил деловой карьере в семейном бизнесе, а после смерти деда со сравнительно невысокой должности вице-президента по фьючерсам и холдингу шагнул на пост главного управляющего “Романов энтерпрайзес интернэшнл”. В новой должности Макс оказался вполне на своем месте: и родной дед, и брат деда готовили его к этой работе всю его сознательную жизнь. Дальнейший прирост капитала, равно как и удачные сделки за последние десять лет, доказал, что наследство братьев Романовых попало в надежные руки. Акции концерна за это время выросли в цене по меньшей мере в десять раз, хотя ситуация на рынке далеко не всегда этому благоприятствовала. В семье тоже царило благополучие: Каролин, жена Макса, родила сына.
* С высшей похвалой (лат.).
Архитектура семейного гнезда и неопределенность направления романовских изданий на протяжении многих лет служили пищей для споров о корнях Романовых, особенно в последнее время, когда доступность сведений о происхождении предков любого влиятельного человека стала попросту необходимостью. Только за последние два года появлялись сообщения о том, что предки Макса были русскими, итальянцами, поляками, венграми, а однажды появилась шокирующая статья, где утверждалось, что Макс Романов – индеец. Сам Макс ни разу не попытался подтвердить или опровергнуть эти слухи. Он вел себя как дед, которому нравилось наблюдать за тем, как весь деловой мир строит догадки на его счет, и который до последнего дня жизни следовал правилу: ничего не сообщать – пусть сами придумывают.
Люди в самом деле кое до чего додумались. В последние годы Максу довелось узнать, будто он – “миллиардер, издатель-магнат, в чьих жилах течет кровь монархов, и славянскую внешность, несомненно, унаследовал от царя Николая Второго”, а также – что он “растлитель юных девушек, за чью добродетель платил немыслимые деньги во время разнузданных оргий в романовской усадьбе”. Он читал и о том, что штат его прислуги состоит из гарема обнаженных дев, всегда готовых исполнить любой его каприз, равно как и капризы его гостей; читал о своих связях с весьма сомнительными, а называя вещи своими именами – криминальными международными организациями. Еще он узнал, что является внебрачным сыном некой венгерской шлюхи, бежавшей из родной страны от русских оккупантов во время революции 56-го года.
Разумеется, в каждом из этих слухов содержалась доля истины. Он действительно был крупным издателем, хотя и не миллиардером; точеные черты смуглого лица наводили на мысль о славянском происхождении – его родители и в самом деле были родом из России, хотя, насколько Максу было известно, голубой крови в их жилах не было ни капли. Много раз Макс пробовал кокаин, да и пирушки в его поместье – что верно, то верно – порой не отличались благопристойностью. Прислуга его не состояла из обнаженных женщин, но кое-каким девицам он платил, пусть неофициально, и в их обязанности входило появление на людях в обнаженном виде. Мать его была проституткой и обслуживала русских военных – именно так ей удалось бежать из Венгрии за девять месяцев до появления Макса на свет. Панический страх матери перед НКВД привел к тому, что об отце Макс знал только одно: тот был офицером Советской Армии. Знал Романов также, что и он сам, и его мать обязаны жизнью эмигрантке, графине Катерине Казимир. Эта женщина приютила беременную беглянку у себя в Лондоне, помогла ей, а потом отправила вместе с младенцем в Нью-Йорк, где жили дед и двоюродный дед Макса, давным-давно оставившие надежду вновь увидеть родных.
Доброту графини Катерины, католички и аристократки по отношению к родственникам братьев Романовых, низкородных московских евреев, в юности – пламенных большевиков, в семье никогда не забывали. С годами отношения обоих семейств только укреплялись, тем более что они, как и множество других обосновавшихся в Америке и Европе эмигрантских общин, активно помогали своим соотечественникам избежать ужасов коммунизма и начать новую жизнь на Западе. И теперь, хотя старшее поколение ушло из жизни, а царство террора рухнуло, и внучка графини Галина Казимир, и Макс Романов старались как могли содействовать возрождению своей родной страны, искалеченной и запуганной одним из наиболее чудовищных в мировой истории режимов.
Тот факт, что Макс, человек богатый и влиятельный, упорно хранил молчание относительно подробностей своей частной жизни, сам по себе подогревал внимание прессы, но с тех пор, как меньше года назад он оказался центральной фигурой на процессе по поводу нашумевшего “горе-убийства”, репортеры стали устраивать на него настоящие облавы. По всей видимости, широкая публика не могла понять, почему прокурор Нью-Йорка, представлявший на том процессе обвинение, неожиданно согласился с тем, что причиной смерти Каролин Романовой послужил несчастный случай – ведь всем было известно, что Макс признался в убийстве в ту же ночь, когда умерла его жена. Да о чем говорить: на пистолете обнаружили отпечатки пальцев Макса, а полицейское расследование не установило, что в доме присутствовал кто-либо третий. Казалось очевидным, что Макс убил свою жену. И сам окружной прокурор в течение пяти недель предварительных слушаний отвергал объяснения Романова о том, что выстрел был случайным. Совершено убийство, и долг окружного прокурора перед народом США – способствовать тому, чтобы преступник понес заслуженное наказание. Но пять недель спустя прокуратура округа внезапно объявила, что принимает аргументы в пользу вывода о несчастном случае и полностью снимает обвинение с Макса Романова. Все терялись в догадках: какие же неизвестные прежде улики заставили прокуратуру радикально изменить мнение? На самом деле читатели газет и телезрители страстно желали знать, кого из политиков Макс столь успешно шантажировал или кому заплатил, чтобы выйти сухим из воды.
Намеки на то, что Каролин была не первой жертвой Макса Романова – или же тех, кто исполнял его заказ, – герой скандала предпочитал игнорировать. Не обращал он внимания и на прозвища типа Порнокороль или Растлитель-убийца. Некоторые выпускаемые концерном Романова журналы – около трех дюжин – считались изданиями для взрослых, поэтому, принимая во внимание насильственную смерть жены магната, можно было ожидать всплеска феминистских истерик в его адрес. Где-то появился краткий, но весьма недвусмысленный материал, описывающий сексуальные наклонности Макса Романова, и тысячи, многие тысячи извращенцев теперь писали ему письма и живо интересовались, что же на самом деле происходило в семейной усадьбе. Максу оставалось надеяться, что публикации подобного рода только подогреют интерес читателей к изданиям концерна. Вышло иначе, и тогда Макс решил переслать все письма подобного рода популярнейшей в стране журналистке, ведущей ток-шоу на телевидении, по имени Опра. Она наверняка сумеет распорядиться письмами лучше, чем сам Макс.
Сейчас Макс, улыбаясь про себя, читал изящно составленное благодарственное письмо Опры и время от времени машинально стирал салфеткой яичный желток, стекавший по подбородку его трехлетнего сына Александра. Мальчик протестующе хныкал до тех пор, пока не заметил, что отец уже не читает, а смотрит на него. На лице малыша немедленно появилась улыбка.
– Пап, пусть он уйдет, – посоветовала отцу Марина, восьмилетняя дочь Макса. – Какой противный. Алекс, ты скверный парень. Хватит ныть.
Алекс посмотрел на отца. Тот сдвинул густые темные брови, по-видимому, желая казаться сердитым.
– Р-р-р-р-р-р-р! – зарычал Алекс, изображая монстра.
– Совсем не смешно, Алекс, – заметила Марина, раздувая ноздри. – Пап, правда, не смешно?
– Конечно, не смешно, – заверил ее Макс, пристально глядя в глаза сыну.
– Ва-а-га-а-бум! – завопил Алекс, с размаху опуская яйцо на старинный кружевной воротник нового платья сестры.
Макс выдержал паузу. Лицо Марины вспыхнуло от гнева. Макс отложил письмо и усадил дочь на колени. Ярость уступила место отчаянию, и девочка разревелась.
– Ш-ш-ш, – успокаивал ее Макс, покачивая на коленях. – Не надо плакать, малышка.
– Папа, – всхлипывала Марина, – он же испортил мне платье. А это мое самое любимое платье!
– Все отстирается, солнышко, – заверил ее Макс. Он-то знал, что у Марины все платья “любимые”.
– Не хочу отстирывать! Хочу, чтобы оно было новое! Ненавижу тебя! – завопила Марина и попыталась лягнуть брата.
– Эй-эй! – Макс решительно пресек попытку Марины затеять драку. – Алекс, извинись перед сестрой.
– Ну, извини, – сказал Алекс.
В его голосе при всем желании невозможно было уловить хотя бы малую толику раскаяния.
– Папа, побей его! – потребовала Марина.
– Лучше… я тебя пощекочу, – предложил Макс и сразу приступил к делу.
Девочка захихикала.
– Не надо, папа, – сквозь смех выдавила она. – Не надо. Мне не нравится. Па!
– А теперь меня, папа! – закричал Алекс, проворно забрался на стул, обрушился на плечи Макса и нечаянно стукнул сестру по голове.
– Ой, он меня ударил! – вскрикнула Марина. Захохотав, Макс осторожно опустил мальчика на пол, затем подхватил детей под мышки, вынес их во внутренний дворик, к фонтану, и пригрозил утопить в нем обоих, если они немедленно не станут вновь друзьями.
Постанывая от смеха и прижимаясь к отцу так, как будто он должен был защитить их от смертельной опасности, дети дали торжественное обещание дружить, никогда не ссориться и любить друг друга сильнее, чем все прочие братья и сестры в мире.
Когда Макс понес детей обратно в столовую, Алекс обратился к нему:
– Папа!
– Что такое?
– Я хочу пи-пи.
Макс глянул вниз, на темное пятно, расползающееся по шортам Алекса, и тут же почувствовал, как по его руке потекла теплая жидкость. Он опустил детей на землю и распорядился:
– Марина, милая, быстро тащи сюда горшок Алекса.
– Я не знаю, где он, – отозвалась девочка.
– Значит, спроси у миссис Клей. Ну, бегом.
– Пап, а как же мое платье?
– Марина! Делай, что тебе говорят, – прикрикнул на нее Макс.
Нижняя губа Марины обиженно дрогнула, и Макс, несмотря на раздражение, обнял ее и притянул к себе.
– Ну прости, солнышко, – сказал он. – Я не хотел кричать. Только не плачь из-за пустяков.
– Хочу к маме! – хныкала Марина. – Меня никто не любит! Хочу к маме!
– Ш-ш-ш, дочка.
Макс поцеловал ее в макушку. Сейчас ему вовсе не хотелось думать о Каролин, и поэтому он представил себе лицо собственной матери.
– Мамочка! – всхлипывала Марина.
– Мамочка! – вторил ей Алекс.
– Ну пойдем, пойдем. – Макс склонился к детям, стараясь их успокоить. – Все будет хорошо…
– Ты не любишь меня! – сердито бросила Марина. – Ты только Алекса любишь.
– Милая моя, я вас обоих очень люблю, – мягко возразил Макс.
– Я могу чем-нибудь помочь, сэр?
Макс поднял голову и встретился взглядом с миссис Клей, няней обоих малышей. Миссис Клей была шотландкой.
– А-а, это вы, – с облегчением произнес Макс. – Дело в том, что Алекс испачкал яичным желтком платье Марины, и…
– Лучшее платье, – с жаром перебила его Марина. – Оно теперь такое ужасное! Я больше никогда не смогу его носить!
– Ну-ка, дай я посмотрю. – Миссис Клей наклонилась и стала рассматривать воротничок. – По-моему, здесь нашлась бы работа для Мэри Поппинс.
Глаза Марины округлились, и девочка ахнула:
– Мэри Поппинс? Так вы умеете колдовать, миссис Клей?
– В некотором роде, моя дорогая, – ответила няня. – В некотором роде. – Она повернулась к Алексу: – А у вас какие проблемы, молодой человек? Мне кажется, у вас тоже стоило бы кое-что постирать.
– Я сказал папе, что описался, – с достоинством сообщил Алекс и взял миссис Клей за руку.
– Да неужели? – иронически произнесла та.
– Ага, – серьезно подтвердил Алекс и весело добавил: – А папа никогда не писается.
Миссис Клей издала негромкий смешок. Теперь ее проницательные зеленые глаза смотрели на Макса.
– Вам следует возблагодарить судьбу, сэр, – сказала она. – А теперь, дети, обнимите папу и идем.
Макс, улыбаясь, поцеловал детей и хотел было вернуться к изучению утренней корреспонденции, но из холла раздался звонок, извещающий о прибытии посетителя. Секунду спустя в комнату вошел Лео, дворецкий.
– К вам мистер Реммик и мистер Замойский, – торжественно объявил он.
– Спасибо, Лео.
Макс абсолютно не считал нужным соблюдать светские условности с Морисом Реммиком и Эллисом Замойским, и сами они – не только сотрудники Романова но и, вероятно, самые близкие его друзья и доверенные лица – чрезвычайно удивились бы, если бы Романову вдруг пришло в голову перед их появлением побриться, надеть официальный костюм и встретить их у парадного входа.
– Тебе не хватает только золотых слитков, брюха да еще парочки девочек в бикини, – пошутил Замойский, когда они с Реммиком вошли в комнату и застали босса в просторном купальном халате. Закинув босые ноги на пустой стул, он сидел у стола, на котором стояла тарелка, и валялись в беспорядке газеты и письма.
Макс поднял глаза на вошедших:
– Вы завтракали? Может, кофе? Сейчас сварят.
Морис, оглядывая царивший в комнате хаос, осведомился:
– А дети где?
– Наверху. Переодеваются, – ответил Макс и шлепнул Эллиса по руке, когда тот потянулся к хозяйской чашке кофе.
– Как тебе миссис Клей? – спросил Эллис.
– Пока я доволен. Ну, вы же прекрасно знаете, что с некоторых пор я должен один заботиться о детях. Естественно, мне нужна помощь, и именно поэтому я позволил вам уговорить меня взять на работу миссис Клей. Между прочим, я еще не видел сегодняшних газет.
Морис усмехнулся:
– Мы могли бы и сами догадаться. Макс, надо бы активизировать наше предприятие. Так что тебе стоит просмотреть газеты.
– Те, которые стоит смотреть, я смотрю, – возразил Макс и вскрыл очередной конверт. – А те, о которых ты говоришь, я смотреть не буду.
Эти слова не убедили Мориса:
– Сегодня это необходимо. Нужно обдумать…
– Морис, обдумывать всегда необходимо, но повторного процесса не будет. Пойми, это уже история. Так что давайте, ребята, сменим тему.
– И тебя не волнует, что о тебе говорят?
– Совершенно.
– И тебя не волнует, что будет с капиталом?
– Спустись с облаков, Морис.
– Макс, ты не так богат, как думаешь.
– Поправка. Я богат настолько, насколько мне известно.
– Макс, в Нью-Йорке говорят, что ты теряешь хватку, – вмешался Эллис. – Эксперты предсказывают падение в этом году…
– Да брось ты, Эллис, – перебил его Макс. – Все у меня под контролем. Так что переходи прямо к делу.
Замойский переглянулся с Реммиком, и его выгоревшие густые ресницы опустились. Реммик протянул Максу отчет, который они с Замойским прочитали перед тем, как отправиться к шефу. Этот отчет пришел накануне ночью на электронный адрес Замойского, и в нем содержались фотографии, снятые ранее в Йоханнесбурге. Как известно, ситуация в жизни всегда развивается не так, как планируют, поэтому Реммик и Замойский не слишком удивились, когда в их деле обнаружились осложнения, причем в той области, где никто не ожидал возникновения проблем. Однако обоим было интересно, как отреагирует на новую информацию Макс.
Появился Лео, поставил на стол дымящийся кофейник.
Морис искоса поглядывал на Макса. Морис был видным, всегда загорелым мужчиной с красивой седой шевелюрой. Он был старше Макса, работал на газетную империю Романовых более двадцати лет и стал крестным отцом обоих детей Макса. Крестной матерью была жена Мориса, Дион. Пожалуй, после детей и Галины Казимир, Реммики были самыми близкими Максу людьми, но, несмотря на то что Морис знал Макса много лет, некоторые черты характера Романова оставались для него загадочными. Тайной для Мориса оставались и события той ночи, когда застрелилась жена Макса. Разумеется, версия Макса была известна Морису, и он отлично знал, по каким причинам окружной прокурор снял с Романова обвинение. И все же факт оставался фактом: единственными людьми, находившимися тогда в нью-йоркском доме Романова, были лишь сам хозяин и его жена.
С самого начала брак Романовых не был прочным, но в тех кругах, в которых вращался Макс, было не принято скомпрометировать девушку из высшего света и затем уклониться от своего долга по отношению к ней. По крайней мере в том случае, когда отцом забеременевшей красавицы является сенатор Гарри Строминский. Семейства Романовых и Строминских были вынуждены породниться, и, насколько было известно Морису, сам факт этого брака был единственным темным пятном в отношениях Макса и его любимого деда. Старику достало характера пригрозить Максу, что лишит его прав на наследство и заставит сменить фамилию. Конечно, ни один человек не воспринял эту угрозу всерьез; в конце концов, никто не назвал бы Каролин Строминскую неподходящей партией для наследника газетной империи. Да и ни для кого не было секретом, что внук старику был дороже всего на свете. Но Михаил Романов не раз заявлял, что желает женить Макса на Галине Казимир, внучке старой графини. Бесповоротное крушение этого плана стало ударом, от которого старый магнат так и не оправился.
