Текст книги "Неукротимый огонь"
Автор книги: Сьюзен Льюис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 32 страниц)
– Эге! – вскрикнула она, когда небольшая обезьянка вспрыгнула ей на спину и обвила руками ее шею.
– Фото, мэм. Фото, – кивал хозяин обезьяны, указывая на ее аппарат.
– Я сниму, – вмешался Мохаммед. Он отстранил владельца обезьяны и вынул фотоаппарат Рианон из футляра. Когда дело было сделано, убрал фотоаппарат и сказал: – Дайте ему пять дирхемов.
Рианон поблагодарила гида, достала из кармана монеты и отдала их хозяину. Тот забрал и обезьяну.
– Попейте, мэм, – крикнул ей водонос. – Жарко, мэм. Воду пейте.
– Вам гид, мэм? Я хорош гид.
– Вам ковер, мэм? Со мной, эй, я хорош цена беру.
Рианон только смеялась и прикрывала ладонями уши.
– Прочь! Все прочь! – кричал Мохаммед в сложенные рупором ладони. – За мной, мэм. Не потеряйтесь. Здесь много народу. Идите за мной.
Не потеряться на базаре было почти невозможно, и тем не менее Рианон каким-то образом ухитрялась не отставать от Мохаммеда. Хотя, конечно, гид и сам чувствовал, когда толпа вот-вот готова была унести Рианон, или ее пытался задержать особенно настырный торговец, и возвращался за своей подопечной.
Краски и запахи обрушились на нее. Повсюду вокруг бамбуковых кровель до покрытых циновками полов свисали ярко раскрашенные нити, шитые золотом туфли, кожаные сумки ручной работы, малиновые бурнусы, медные сковородки, шарфы шафранного цвета, золотые, серебряные, бирюзовые, янтарные украшения и мешки с травами и специями в невообразимых количествах, источавшие небывалые запахи. И со всех сторон – шум, гул, гам.
Когда Рианон вслед за Мохаммедом спустилась в какой-то подвал – ей показалось, в центре базара, – она представления не имела, куда попала. Она только отдавала себе отчет в том, что здесь какой-то кислый запах.
– Тут мой кузен, – говорил Мохаммед, пропуская ее вперед. – Хороший человек. Честный человек. Хотите – продаст ковер. Не хотите – не продаст. Хорош цена, вы друг.
Дверь за их спинами открылась, они обернулись и увидели женщину в синем бурнусе. Та, заметив, что на нее смотрят, почтительно склонила голову и остановилась, будто правила вежливости не позволяли ей продолжать свой путь, пока не двинутся вперед господа.
Через несколько минут Рианон уже сидела на пышном диване в комнате, где повсюду громоздились горы ковров всех мыслимых размеров и оттенков. Рашид, кузен Мохаммеда, разливал мятный чай из украшенного чеканкой серебряного чайника и спрашивал Рианон, какие ковры ей нравятся больше: новые или же старинные, настоящие. Рианон взяла у Рашида стакан с золотой каймой и попыталась осмотреться. В соседней комнате, отделенной свисавшей с притолоки занавеской – те же нити с бусами, у огромного ткацкого станка сидели три девочки-подростка. Их умелые руки быстро сновали туда-сюда, а невысокие, но крепкие мужчины скатывали и складывали ковры, отложенные для покупателей.
– Я вернусь через полчаса, – сказал Мохаммед. – О вас позаботится кузен. Хорош цена.
– Только не забудьте про меня, – попросила Рианон, подставляя лицо под струю воздуха, разгоняемого вентилятором. – Без вас я не найду дорогу обратно, да и не донести мне все это самой.
Не успела она договорить, как один из молодых помощников Рашида взвалил на себя несколько тюков и поспешил вниз по лестнице, чтобы доставить товар в отель “Мамуния”.
– Теперь еще купить можно, – улыбнулся Мохаммед.
– Ковры привезут, – добавил Рашид. – Можем вас, как Клеопатру*, в ковер закатать и мужу принести.
* Согласно легенде, египетскую царицу Клеопатру тайно доставили к Цезарю завернутой в ковер.
Рианон весело рассмеялась неожиданной шутке, и это, очевидно, пришлось по душе Рашиду и Мохаммеду. Хихикая, как мальчишки, они попрощались, и гид покинул комнату.
Полчаса спустя Рианон все еще размышляла, на чем бы остановить свой выбор, а Рашид сидел возле дивана на низенькой трехногой табуретке, болтал без умолку, не переставая подливать гостье мятный чай. Собственно говоря, ей не хотелось ничего покупать, но невозможно же отказать такому радушному человеку. Поэтому она наконец выбрала какой-то ковер, протянула Рашиду свою кредитную карточку, и тот вышел из комнаты.
Рабочие, заметно уставшие, ушли вслед за хозяином, оставив на полу нескатанные ковры. Девочки давно уже оставили рабочее место.
Через минуту Рианон посмотрела на часы. В соседней комнате никого не было, и голосов туристов давно не было слышно. Неумолчный шум базара проникал и сюда, хотя его приглушали стены без окон и толстые груды ковров. Пустые стаканы стояли на столике, а рядом в глиняном горшочке курился ладан.
Рианон еще раз с тревогой глянула на часы, поднялась и прошла через мастерскую к лестнице.
По пути сюда она не заметила толстой стальной двери – вероятно, потому, что тогда та была открыта. Сейчас же она была заперта. Других выходов на лестницу не было.
Сердце Рианон забилось. Какого черта они заперли дверь? Ведь не ушли же они домой, позабыв про посетительницу!
Ручки на этой двери не было.
Женщина осмотрела комнату, в которой царил полумрак, вентиляционные щели под потолком и ткацкий станок. Нити с бусами в дверном проеме колыхались – вентилятор по-прежнему работал. На полке у стены, у которой стояла Рианон, в горшочке горела палочка ладана, и над ней спиралью поднималась тонкая струйка дыма. Больше здесь не было ничего, если не считать наваленных возле стен как попало ковров. Рианон чувствовала во всем этом что-то странное, но что именно, не смогла бы объяснить.
Она опять подошла к двери и приготовилась звать на помощь, но единственная лампочка внезапно погасла, и комната погрузилась в темноту. Теперь Рианон не на шутку испугалась. Она принялась шарить по стенам в поисках выключателя, и нечаянно рука ее наткнулась на горшок с ладаном. Горшок упал и разбился. Несколько мгновений Рианон смотрела на красный огонек на полу, затем поспешно затоптала его ногой и прижала ладонь к левой стороне груди, словно желая успокоить сердцебиение. Глаза ее постепенно привыкали к темноте, но ничего не было видно. И никаких звуков.
– Рашид! – крикнула она. – Рашид, где вы?
Вдруг стальная дверь начала медленно открываться внутрь комнаты. Рианон бросилась вперед и рванула дверь. В комнату вступил мужчина.
– Слава Богу! – выдохнула Рианон. – Я уж думала, вы меня тут…
Она умолкла, так как в комнату шагнул еще один человек, смешалась и инстинктивно отступила на шаг.
– В чем дело? – спросила она. – Что вам нужно? У меня нет при себе денег.
Первый вошедший протянул к ней руки. Сердце Рианон едва не выпрыгнуло из груди от ужаса, и она, защищаясь, выставила локти.
– Я же сказала, – выкрикнула она, – у меня нет денег! Рашид взял мою…
Она не договорила, так как неизвестный грубо выкрутил ей руки за спину, едва не сломав. Чей-то кулак врезался в лицо, из носа и рта потекла кровь. Рианон онемела от боли и страха. Враг сжал ее руки еще сильнее и потянул за волосы. Голова откинулась назад. И вдруг пол стал стремительно приближаться – один из нападавших подставил ей подножку. Она не упала, потому что второй незнакомец удерживал ее за руки, но еще никогда в жизни ей не было так больно.
– Прошу вас, – всхлипнула Рианон, – скажите, что вам от меня нужно.
Ее голову опять запрокинули назад, и в темноте она разглядела силуэт женщины.
– Прошу вас, – прошептала она еще раз.
По ее лицу текли слезы, смешанные с кровью. Неизвестная несколько секунд смотрела на нее сквозь прорезь вуали, потом опустила голову, повернулась и вышла.
Рианон не видела, кто ударил ее. Голову пронзила острая боль, она как подкошенная рухнула на пол и погрузилась во тьму.
Когда в дверь номера постучали, Оливер лежал в полудреме. Раскрытый журнал валялся рядом. Телевизор работал, но звук был приглушен; передавали репортаж из Сомали. Рабочий день музыкантов закончился. В “Солнечном баре” уже подавали вечерний коктейль.
Услышав стук сквозь сон, Магир сделал глубокий вдох и разлепил глаза. Двойные двери между спальней и соседней комнатой были распахнуты, поэтому он ясно услышал, как в замке поворачивается ключ.
– Дежурный по этажу, – донесся голос из-за двери.
– Входите, пожалуйста, – крикнул в ответ Оливер, поспешно завернулся в простыню, вскочил с кровати и выключил телевизор. Голова еще слегка кружилась и суставы налились тяжестью, словно он только что провел три раунда боя против Майка Тайсона, но можно было не сомневаться, что он идет на поправку.
Когда в дверях появился человек, Оливер сказал – ему:
– Нужно поменять полотенца, а если вы подождете пару минут, я… Боже! – ахнул он, увидев, как в номер входят Тео Строссен, двое его сыновей и пара буйволоподобных охранников.
– Оливер, – сказал Тео Строссен, протягивая вперед обе руки.
Магир переводил взгляд с одного лица на другое: все мрачные, словно налитые свинцом. Паника охватила его, сердце бешено заколотилось, пальцы крепче сжали край простыни. У горла отчаянно пульсировала жилка.
– Оливер, – повторил Строссен. Он угрюмо и вроде бы недоверчиво взглянул Магиру в глаза. – Сынок, ты хорошо подумал, когда пошел на это?
Слова застряли у Оливера в горле.
– Зачем ты это сделал? – спросил Строссен, покачивая головой, словно отказывался поверить, что Оливер мог поступить с ним таким образом. – На прошлой неделе я говорил тебе, что наше соглашение остается в силе. Я-то думал, что ты, сынок, услышал меня.
Он приложил руку ко лбу, как будто в глубоком горе.
Несколько секунд прошли в молчании, затем Строссен снова заговорил:
– Не буду вдаваться в детали нашего соглашения, поскольку их мы недавно обсуждали. Я хочу знать одно: о чем ты думал, когда решился наплевать на меня? Или рассчитывал, что после этого я позволю тебе сохранить все, что я тебе дал? А может быть, ты надеялся, что я отпущу тебя на все четыре стороны? Тогда ты забыл, что у тебя есть обязательства, которые следует выполнять. Оливер, я сделал тебя тем, кто ты есть, ты сам прекрасно это знаешь. Не сомневаюсь, тебе запомнился тот день, когда мы с тобой сели за стол и заключили сделку. Ты хотел алмазов – ты их получил. Ты хотел Лондон – и его ты получил. Что еще я мог тебе дать?
Оливер мог бы кое-что на это ответить, но язык не поворачивался, поскольку он безумно боялся реакции Строссена.
Магнат сделал знак сыновьям, те шагнули к шкафам и принялись выгребать из них одежду Рианон. Оливер смотрел на это, и паника в его груди росла:
– Оливер, мне неприятно говорить то, что я говорю, – продолжал Строссен. – Но ты не оставил мне другого выхода. Ты моя собственность, сынок. Я тебя купил, и ты с этим согласился.
Магир опустил глаза.
Строссен опять нарушил молчание:
– Она здесь. Я имею в виду Марсию. Она в Марракеше. Я взял ее с собой, чтобы напомнить тебе.
– Господи, – пробормотал Оливер. При последних словах Строссена он побелел. – Тео, – умоляюще начал он, – я пытался сказать тебе на той неделе, пытался сказать…
– То, что ты сказал мне, сынок, я слышал, – прервал его Строссен. – А вот ты, похоже, не расслышал меня. Я исполнил свои обязательства по контракту, а ты должен исполнить свои.
– Но я же не могу, – воскликнул Оливер. – Сейчас это невозможно!
Глаза старика Строссена пронзили его насквозь.
– Возможно, – спокойно возразил Строссен.
От ужаса у Оливера заныло в животе. Он слишком хорошо знал, на что намекает Строссен.
– Ради всего святого, Тео, – почти беззвучно проговорил он. – Рианон об этом ничего не знает.
Строссен окинул его недоверчивым взглядом.
– А я и на минуту не предполагал иного. Но о ней уже поздно беспокоиться. Что скажешь?
Оливер молчал. Строссен засунул руки в карманы и подошел к окну. Взгляд его был теперь прикован к верблюду, двигавшемуся вдалеке, на окраине города.
– Скажи мне, – опять обратился он к Оливеру, – как бы ты поступил на моем месте, если бы кто-то вот так обошелся с человеком, которого ты любишь?
Он повернулся на каблуках. В зеленых глазах Магир увидел скорбное выражение, не предвещавшее ничего хорошего.
В эту ловушку Оливер меньше всего хотел угодить, поскольку это означало бы подписать себе смертный приговор. Правда, они его не убьют. Не станут убивать, пока жива Марсия. А вот от мысли о том, что они могут сделать с Рианон, ему стало жарко.
– Да, думаю, ты сделал бы то же самое, что делаю я, – помолчав, сказал Строссен. – И никто бы тебя за это не упрекнул. Но, Оливер, должен тебе сказать, что я пытался тебя понять, Я знаю, моя девочка далеко не красавица, едва ли она смогла бы удовлетворить такого мужчину, как ты, но поступить с ней так… Пойти на поводу у своей прихоти и жениться на другой, как будто Марсии уже не существует… Вот чего я не могу понять. Соглашение нельзя отменять только потому, что оно тебя перестало устраивать. Сынок, нужно уметь смотреть правде в глаза. Ты можешь зажмуриться, но мир от этого не перестанет существовать. Если у тебя появилась женщина, это еще не значит, что моя девочка автоматически превращается в незначительный параграф договора и ею можно пренебречь.
Мы оба знаем: ты и не рассчитывал всерьез, что твой поступок сойдет тебе с рук. Вот уже три года, как ты обручен с Марсией. Три года ты обещал женщине жениться на ней и бездействовал. Мы считаем, что дальше так продолжаться не может. Она хорошая девочка, она любит тебя, она была готова ждать того дня, когда ты сам сказал бы: пора. И вот как ты с ней обошелся. Очень неразумно, сынок. Подумай хотя бы, что почувствует эта бедняжка, твоя жена, когда все обстоятельства выплывут наружу. А ей непременно все станет известно, без этого не обойтись. Ты понимаешь, Оливер? Нам придется объяснить ей, почему ты не можешь оставаться ее мужем.
– Тео, ты этого не сделаешь! – Голос Оливера дрожал от отчаяния.
– Не забывай, с кем разговариваешь, – веско заметил Строссен. – Я могу это сделать. – Он помолчал секунду. – Или же я могу забрать у тебя все, что дал тебе. Теперь ты убедился, что я – разумный человек? Я даю тебе выбор. Жена или жизнь.
Пот струился градом по лицу Оливера. Ему хотелось яростно завопить: “Нет!”
Строссен смотрел на Магира и ждал. На лице его было написано лишь безграничное терпение.
– Моя помолвка с Марсией – фарс! – взорвался наконец Оливер. – Она сама это понимает, и кто угодно это понимает. Ты, – яростно выкрикнул Оливер, указывая на Строссена пальцем, – когда мы заключали сделку, ты сказал, что будешь закрывать глаза на мои дела! Ты сказал, что я волен…
– Женитьба и дела, мой мальчик, это разные вещи, – прервал его Строссен.
– А закрывать глаза – это не значит распоряжаться моими деньгами, воровать у меня машину, взламывать квартиру и красть у меня из портфеля алмаз стоимостью в пятьдесят тысяч долларов!
Строссен поглядел на Оливера с любопытством.
– Перстень не твой, сынок, – мягко сказал он. – Он принадлежит мне. Тебе нужно было только доставить его на место.
– Я это и сделал. После чего кто-то из твоих людей выкрал его у меня из портфеля и переложил в сумочку Рианон. Что я должен был ей сказать, когда она его обнаружила? Что это не мое кольцо?
Любопытство во взгляде Строссена сменилось удивлением.
– Оливер, пятьдесят тысяч – большие деньги. Предлог же всегда найдется.
– Я заплатил за кольцо! – заорал Оливер.
– Правда?
Строссен казался искренне удивленным. Он даже повернул голову, будто ища поддержки у сыновей.
– За последние шесть недель ты забрал у меня никак не меньше того, что стоит кольцо, – горячился Оливер. – Значит, я за него заплатил.
Строссен задумчиво кивнул.
– Я люблю справедливость, – проговорил он, – и должен признать, что здесь ты, может быть, прав. Да, я соглашусь, ты прав. Кольцо, купленное мною для того, чтобы ты подарил его моей девочке, носит сейчас другая женщина. Следовательно, мы можем либо забрать кольцо – вместе с пальцем, либо, как настаиваешь ты, признать, что за него уплачено. – Он вновь задумался. – Знаешь, мне почему-то не хочется, чтобы моя девочка носила украшение после кого-то, так что в этом тебе повезло. Пусть перстень остается у твоей женщины. Да-да. – Строссен кивнул, довольный принятым решением. – Будем считать его компенсацией за страдания, которые ты ей причинишь.
– Тео, ради Христа! – Оливер едва понимал, что говорит. – Нельзя же так играть судьбами людей!
– Оливер, прекрати учить меня, что можно и чего нельзя. Мы заключили договор, согласно которому или ты женишься на моей дочери, или возвращаешь мне все, что от меня получил.
– Я не могу жениться на Марсии, – со вздохом произнес Оливер. – Почему бы иначе я тянул все это время? Она не нравится мне, Тео. Меня передергивает, когда я ее вижу. Неужели ты хочешь, чтобы мужем твоей дочери был человек, который так к ней относится?
Строссен снова кивнул и наморщил лоб, вероятно, обдумывая сказанное Оливером. Наконец он ответил:
– Оливер, я вынужден сделать то, что противно моей натуре. Я намерен простить тебе все гадости, которые ты наговорил о моей дочери. Я прощу тебя, потому что понимаю: ты в аффекте и не думаешь, что болтаешь. Но два дня назад, когда ты давал брачную клятву, ты отдавал себе отчет в том, что говорил. Вот на это оскорбление я не могу посмотреть сквозь пальцы. Не могу, сынок.
Оливер обвел взглядом пятерых мужчин, стоявших перед ним. Почти семейный портрет. Оливер знал, что ему предстоит пережить, и он был бессилен остановить неизбежное.
В дверь номера постучали, и на мгновение почудилось, что настоящий дежурный по этажу спасет его, но старший сын Строссена подошел к двери, кто-то пошептался с ним, а потом дверь снова закрылась.
Оливер по-прежнему стоял возле кровати, закутанный в простыню. Ужас наконец вытеснил безумную надежду ускользнуть от Строссена невредимым.
Старик внимательно выслушал то, что передал ему сын. Он кивнул, пожевал губами, снова кивнул. Затем Рубен отошел от него, тихо переговорил о чем-то с братом и опять уставился на Оливера.
Строссен набрал воздуха в легкие, поднес ладонь ко рту и помассировал нижнюю челюсть, делая вид, что не может произнести ни слова от огорчения.
– Оливер, – наконец заговорил он. – Сын мой, видит Бог, мне не хотелось, чтобы ты ставил меня в такое положение. Я не получаю удовольствия от того, что должен сделать. Я этому нисколько не рад, поверь. Но учти: ты зарядил ружье, ты вложил его мне в руки, и теперь…
Безумным взглядом Оливер окинул всех пятерых. Ему показалось, что он присутствует на собственных похоронах.
– Мне передали сообщение от Джордана, – продолжал Строссен. – Ты ведь помнишь Джо? Ну конечно, ты его помнишь. Так вот, от него пришла весточка. Прости, сынок, я всей душой сожалею, что мне приходится это говорить, но твоя молодая жена…
В глазах Оливера отразился ужас.
Строссен взглянул на одного из телохранителей, затем опять обратился к Оливеру:
– Ты когда-нибудь слышал про месть Фульбера? – дружелюбно спросил он.
Тот непонимающе смотрел на него.
– Фульбер, – пояснил Строссен, – это один француз. Он жил в двенадцатом веке. У него еще была племянница, и звали ее Элоиза*.
* Элоиза была возлюбленной Пьера Абеляра (1079–1142), французского философа, богослова и поэта. Переписка Абеляра с Элоизой и автобиография Абеляра “Истории моих бедствий” – выдающиеся памятники литературы средневековья.
Оливер прекрасно слышал каждое слово, но разум его, переполненный страхом за Рианон, не воспринимал их.
Старик отступил в сторону, чтобы дать одному из своих людей приблизиться.
Внезапно глаза Оливера округлились. Фульбер. Фульбер, дядюшка, вступившийся за поруганную честь любимой племянницы и приказавший кастрировать любимого ею человека.
Лицо англичанина пожелтело, он шагнул назад, закрывая руками мошонку. Ножей он пока что не видел, но не сомневался, что люди Строссена подготовились к визиту, как не сомневался и в серьезности намерений Строссена. Сердце его замерло, потом заколотилось с бешеной скоростью. Магир осел на пол, глядя на приближавшихся к нему людей.
– Тео, это она виновата, – еще проскулил он. – Она просила меня жениться на ней… Она сама…
Глава 14
С минаретов неслись возгласы, сзывавшие мусульман на вторую дневную молитву, когда из заброшенной мечети на дальней окраине города вышли двое закутанных с ног до головы мужчин. В мареве полдневного зноя окрашенные розовой краской стены и башенки слегка колыхались, как мираж, а золотистые песчаные дюны медленно плыли вперед и сливались с горизонтом.
Мужчины оглядели улицу и убедились, что привлекли внимание только одинокого аиста, стоявшего в гнезде на крыше соседнего дома. Из переулка выехал автомобиль, затормозил у обочины. Мужчины уселись на заднее сиденье, сидевшая впереди женщина повернулась к ним. Серое лицо было покрыто испариной. Она как будто хотела заговорить, но передумала и стала смотреть на мечеть. Водитель глядел на нее, дожидаясь, пока тусклые, близко посаженные глазки осмотрят узкие окошки верхнего яруса, а затем – истертую и разбитую мозаику двора. Яркое солнце освещало ее профиль. Волосы мышиного оттенка были забраны в тугой пучок, а в обильной растительности, покрывавшей верхнюю губу, блестели капельки пота.
Увидев все, что хотела, она уселась прямо и не двигалась до тех пор, пока машина не затормозила возле отеля “Мамуния”. В полном молчании трое пассажиров поднялись на второй этаж, и Джо Джордан, тот из мужчин, что был повыше ростом, подвел остальных к дверям номера для новобрачных, в котором мистер и миссис Магир наслаждались всеми прелестями медового месяца.
Марсия хотела только взглянуть на соперницу, и случай представился ей накануне, в лавке торговца коврами. Еще ей хотелось взглянуть на то место, где держали эту женщину, и это ее желание исполнилось сегодня, – ее отвезли к мечети, из которой вышли Джордан и Тейлор.
Вчера вечером какие-то люди (Марсия имела основания полагать, что ее братья) приезжали в мечеть, чтобы потолковать с той женщиной. Марсия не верила, что ее братья причинили сопернице вред, но, честно говоря, ей не хотелось думать об этом. Поэтому она выкинула эту мысль из головы и просто прошла мимо Джордана в номер, где ее заключил в объятия любящий отец.
Любому было бы ясно, что Строссен обожает дочь. Этот гадкий утенок, которому не суждено превратиться в лебедя, был дорог ему не меньше, чем другие его дети. А возможно, он любил Марсию, самую домашнюю из всех, даже больше прочих.
– Ты здесь бывала? – спросил он, сжимая ее щеки ладонями и ласково улыбаясь.
Марсия кивнула и выдавила улыбку, словно догадавшись, чего от нее ждет отец. Улыбка вышла чуть пародийной, поскольку страх Марсии перед зубными врачами в свое время помешал ее отцу исправить ошибки безжалостной природы.
– Где он? – спросила Марсия, осматриваясь.
В комнатах не осталось ни единого следа вчерашнего происшествия. Стулья находились на местах, шторы были опущены, кровать застелена, подушки взбиты, в ванной комнате полный порядок. Во всех вазах – белые цветы.
– Я отведу тебя к нему.
Строссен подошел к шкафу и распахнул дверцы, полагая, что Марсии доставит удовольствие увидеть, что ее одежда находится там вместе с одеждой Оливера.
– Мы решили, что надо поступить немного иначе, – сказал он, подмигнув Джордану и Тейлору. – Мы решили не портить Оливеру медовый месяц, только молодой женой будешь ты, Марсия. Мы утрясем все со свадьбой, как только вернемся в Нью-Йорк, но поскольку медовый месяц уже распланирован, было бы глупо его отменять. Как думаешь?
Мужчины хохотнули. Через секунду Марсия тоже засмеялась.
– Неплохая мысль, а? – осклабился Строссен и жестом подозвал к себе сыновей; один из них только что высунулся из-за двери в коридор. – Медовый месяц еще до свадьбы, а?
– Привет, Марс. – Рубен небрежно чмокнул сестру в щеку. – Как там дела в мечети?
– Я только взглянула, больше ничего, – ответила Марсия. Рубен явно удивился.
– Ты разве не заходила туда? – С этими словами он направился к бару, чтобы налить себе пива, пока младший брат целуется с сестрой. – Тебе не хотелось с ней познакомиться?
– Нет, – бросила Марсия. – У меня не было времени. Рубен непонимающе посмотрел на отца.
– Где Оливер? – спросила Марсия. – Я хочу его видеть.
– Там.
Строссен указал на противоположную часть холла.
– Еще спит, – добавил Рубен.
Марсия посмотрела сначала на брата, потом на отца.
– Орен еще съездит в мечеть, – успокоил ее отец. – С ним будут Тейлор и Джо, и, по-моему, тебе тоже стоит съездить.
– Мне? – удивленно вскинула брови Марсия.
Строссен улыбнулся и кивнул. Затем обратился к своему младшему сыну Орену:
– Надо полагать, вы обойдетесь без меня.
Тот кивнул:
– Конечно, мы справимся.
Строссен дружески сжал плечо сына. И Орен, и Рубен знали, насколько огорчен их отец. Разумеется, он не мог просто смириться со всем этим, так же как не мог смириться с поведением будущего зятя, с тем, как Оливер вопил и хныкал накануне. Ну да, парень поверил, что утратит свое мужское достоинство, естественно, он был расстроен, но поведение Магира было недостойно мужчины. Что нашла в нем Марсия – и что вообще находили в нем женщины, – оставалось загадкой для Строссена. Ну конечно, он красив и к тому же как никто другой умеет использовать свое обаяние, но в особых случаях людей приходится наказывать. Такой лжец и трус, как Магир, едва ли не заслуживает кастрации. А ведь Марсия любит этого сукина сына, влюбилась в него с первого взгляда, так что старику ничего не остается, кроме как выполнить условия сделки с Магиром, который, как и обещал, станет мужем его дочери и займет видное положение в алмазном бизнесе. Марсия сумела выудить у Тео обещание, что мерзавец не будет слишком круто наказан за то, что совершил. Ладно, можно считать, что ему чертовски повезло. Была бы воля Строссена, он бы размазал подонка по асфальту тонким слоем. А сейчас – ну, поваляется немного в постели, но в конце концов нос заживет, да и шрамов почти не останется. Однако дело еще не кончено. Той женщине необходимо хорошенько объяснить, что в ее же интересах отказаться от Магира. Впрочем, убеждать ее будет не сам Строссен, а умелые руки его сыновей.
Припав к щели в покоробившихся от времени деревянных ставнях, Рианон разглядела руины фонтана. Похоже, располагался он в центре внутреннего дворика, но старинная мозаика так выцвела и потрескалась, что сейчас трудно было различить детали затейливого орнамента. Рианон сообразила, что находится на втором или третьем этаже, но определить тип здания не было никакой возможности. Было жарко и совершенно тихо, только жужжали какие-то насекомые, да птица время от времени прилетала из ниоткуда, чтобы полакомиться жучком.
Солнце сверкало так, что Рианон выдержала возле щели всего несколько секунд, после чего была вынуждена отвернуться и подождать, пока не исчезнет белая слепящая полоса перед глазами.
В нижней челюсти все еще пульсировала боль, голова как свинцом налилась, и любое резкое движение причиняло такие страдания, как если бы ее раскалывали надвое. Одежда Рианон пропиталась потом и кровью, и во рту пересохло, поскольку всю ночь она тщетно кричала, призывая кого-нибудь на помощь. Все тело саднило, но никакие физические страдания не могли сравниться с ее душевными терзаниями.
Рианон уселась на охапку грязной соломы в углу комнаты и подтянула колени к груди. Было душно, и пот лил ручьями. Время от времени Рианон приходилось сдувать со лба мокрые пряди волос.
Прошло много часов, прежде чем сквозь жалюзи стали пробиваться полоски солнечного света. Рианон все сильнее хотелось пить. Она уже всерьез думала, что ее оставили здесь умирать.
Голова Рианон откинулась назад, и по щеке покатилась слеза. Больно. Наверное, самое худшее во всей этой истории то, что Оливер ничего ей не сказал. Зажмурив глаза, Рианон велела себе не задаваться вопросом о причинах. Важно пережить все эти неприятности. Они любят друг друга, только что вступили в брак, и если Оливеру суждено потерять все, что у него есть, – что ж, пусть будет так. Она останется рядом с мужем и поможет ему начать жить заново.
Она невольно всхлипнула и закусила губу, чтобы не разрыдаться. Да, Оливер начнет жить заново, только бы Господь позволил ему жить.
Однако Рианон не пришлось долго предаваться отчаянию. До нее донесся шум мотора подъезжающего автомобиля. Немедленно вскочив, она подбежала к окну, чтобы выглянуть в щель. Надежда, хотя и смешанная со страхом, ожила в ее сердце. Впервые за много часов машина подъехала к самому дому. Однако увидела Рианон только то, что и прежде: кусочек пустынного двора. Сейчас он был залит розовым светом – близились сумерки.
Она очень боялась. Отпустят ее эти люди или они намерены иным образом вычеркнуть ее из жизни Оливера?
Услышав, как кто-то поднимается по лестнице, Рианон поспешно отошла от окошка. Все суставы болели, и от этого пленница теряла мужество. Она не знала, как справиться с болью и страхом, – никогда в жизни ей не приходилось оказываться в подобной ситуации.
Когда раздался удар в дверь, она напряглась всем телом, задрожала. За первым ударом последовал новый, потом еще чаще. Приехавшие, очевидно, старались вышибить дверь, которую утром заколотили. Ногти Рианон впились в ладони, на лбу выступил ледяной пот. Когда дверь наконец распахнулась, ей показалось, что сердце выпрыгнуло из груди.
На пороге стояли четверо. Трое мужчин и женщина. Увидев женщину, Рианон на секунду ощутила жалость, а потом что-то оборвалось у нее внутри: вслед за четверкой в комнату шагнул Оливер. На лице его, белом как мел, было еще больше синяков и кровоподтеков, чем у нее.
Кто-то из мужчин швырнул на пол ее чемодан. От удара крышка распахнулась, платья Рианон рассыпались. Краем глаза она успела заметить, что сверху на куче одежды лежит авиабилет.
Люди что-то кричали, обращаясь к ней, но Рианон смотрела только на Оливера. А вот он почему-то избегал ее глаз.
– Оливер, – шепотом выдохнула Рианон.
Магир как будто вздрогнул, но один из мужчин, помоложе, бросил на него выразительный взгляд. Рианон почувствовала, что летит в бездонную пропасть, когда увидела глаза мужа. Они были пусты.
– Оливер! – закричала она.
Тот вроде бы хотел ответить, но Орен встал между ними и бросил своим товарищам:
– Начинайте.
Рианон хотела завопить от ужаса и не смогла издать ни звука. Взгляд ее был прикован к солдатскому ножу, который один из врагов извлек из висевших на поясе его джинсов ножен. Другой негодяй подскочил к Рианон, схватил ее за волосы и рывком отвел голову назад, а первый полоснул ее ножом по горлу. Царапина получилась пустяковая, но она, несомненно, была только прологом к невообразимому кошмару.
Остановившимися глазами Рианон смотрела на нож, уже приставленный к ее боку.
Один из насильников ухмыльнулся:
– Смотришь, Магир? Понял теперь, что будет, если ты не сдержишь слово?
Оливер не шелохнулся. Тогда Орен шагнул к нему и ткнул его кулаком в подбородок.
