355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Сьюзен Хилл » Миссис де Уинтер » Текст книги (страница 12)
Миссис де Уинтер
  • Текст добавлен: 4 октября 2016, 22:43

Текст книги "Миссис де Уинтер"


Автор книги: Сьюзен Хилл



сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Я знала, что он познакомился с четой проживавших по соседству землевладельцев и местными фермерами, и не сомневалась, что миссис Пек и Дора говорили о нас, хотя я и пыталась объяснить, что мы любим уединенную жизнь и предпочитаем общество друг друга; я не хотела рисковать и допустить, чтобы новость о нашем возвращении широко распространилась, – здешние люди, вероятно, не знакомы с нашей историей, однако кто-то может ее вспомнить, станет копаться в старых газетах, наводить справки у родственников, которые могут оказаться из числа тех, кто когда-то нас знал.

Поэтому я сразу же испытала чувство тревоги, услышав шум незнакомой машины и шуршание шин по гравийной дорожке перед домом. Я в это время беседовала с Недом Фаррадеем, который работал в саду, мы обсуждали вопрос о том, стоит ли восстанавливать старую, полуразрушившуюся стену с южной стороны или же в этом нет смысла и лучше заменить ее новой. Раньше, в Мэндерли, меня бы отыскал Фрис, торжественно неся белую визитную карточку на серебряном подносе. Теперь же Нед, бросив взгляд на подъездную дорожку, лишь сказал:

– Миссис Баттерли. Значит, вы уже познакомились с ней?

– Нет, – ответила я и почувствовала, как у меня заныло под ложечкой. Крепко сжав пальцы, добавила: – Нет, вряд ли. Это наша соседка, Нед?

– Можно сказать, что так, – ухмыльнулся он. – Живет за Тикстедом, замужем за старым полковником.

– Понятно.

Я покинула его, полная недобрых предчувствий, мысленно придумывая вежливые фразы и уклончивые ответы и досадуя на приезд гостьи. Я очень эгоистично, очень Ревниво относилась к своим дням в Коббетс-Брейке. Я видела, как быстро бежит время и как много мы уже упустили, и не могла попусту тратить его на людей, которых не желала знать. Мне хотелось привести в порядок дом и сад, быть с Максимом. И еще думать, мечтать, строить планы. Я была похожа на старую, с дурным нравом, отшельницу, которая весьма ценит свое затворничество.

– Добрый день, – сказала я и улыбнулась натянутой, фальшивой улыбкой. Очень любезно с вашей стороны нанести нам визит, – добавила я и шагнула на подъездную дорожку, чтобы встретить гостью.

Но уже говоря это, а может, еще раньше, я поняла, что ошиблась, явно ошиблась, почувствовала, что барьеры между нами пали, все мои опасения и настороженность бесследно испарились. Я посмотрела на широкое, живое, открытое лицо гостьи и увидела в ней друга, человека, от которого не может исходить угроза.

Это была высокая, широкоплечая женщина с буйными каштановыми, начинающими седеть у висков волосами. Она несла охапку роз, завернутых в газету, и что-то еще, закутанное в чайное полотенце.

– Ну вот, – смеясь, сказала женщина, – похоже, я еду со своим углем в Ньюкасл. – Могла бы и догадаться, что вы вернете к жизни все старые розы, они стоят того. Однако же вот вам еще и наши розы, их никогда не бывает слишком много, я люблю, когда они стоят в вазах по всему дому, а вы? – Она крепко сжала протянутую мной руку. – Здравствуйте, я Банти Баттерли, можно сказать, ваша соседка. Мы хорошо знали стариков Деннис. Бедняги, они долго тут держались. Я рада, что теперь появились люди, которые приведут дом в порядок. Он требует любви и внимания. Любви – как молодые и старые.

Она повернулась и с явным удовольствием оглядела Коббетс-Брейк.

– Боже мой, какой дом! Это же совершенство, не правда ли? Ничего лишнего, чужеродного! Вы бы только видели наш – настоящий викторианский монстр! Конечно, я его по-своему люблю, иначе и быть не может, мы примирились с его уродством и неудобствами. Вам же здесь ничего не остается, кроме как восхищаться этим домом, получать удовольствие от жизни и поддерживать его в прежнем состоянии.

– Не желаете ли войти? Я как раз собиралась пить кофе. Дора приготовит его через пять минут.

– Да, у вас есть этот ангел – Дора Руби. Это замечательное семейство.

Она последовала за мной, мы вошли через боковую дверь и направились на кухню. Я была уверена, что поступаю правильно, что нет оснований для беспокойства, – это был друг, а не визитер, и я могу повести ее в любимую комнату.

– Я привезла вам торт. Это такая радость – снова иметь возможность угостить, после того как мы вынуждены были сделаться жадными и скрытными в те кошмарные годы. Конечно, если у вас есть Дора, вам не понадобится мое угощение... Приветствую тебя, Дора, дорогая, ты должна была предвидеть, что я в конце концов пожалую сюда. Я не думаю, что миссис де Уинтер слишком часто осаждают визитеры, мы в общем-то почти отказались от визитов, и это не так уж плохо. Мы все заняты делами и наносим визиты лишь тогда, когда действительно этого хотим, а не потому, что так положено.

Она очень похожа на Беатрис, подумала я, с улыбкой слушая ее громкие, добрые речи; казалось, она заполнила собой всю кухню; она, подобно Беатрис, была непринужденна и открыта в общении, в ней не было никакого притворства и фальши, и поэтому я чувствовала себя с ней легко. Я подошла и взяла поднос из рук Доры.

– Очень рада вашему приезду, – сказала я. – Я давно размышляла, с кем здесь можно поговорить о том о сем. – И это было сущей правдой, я в самом деле хотела поболтать, поспрашивать, получить удовольствие от общения.

– Банти Батгерли, – объясняла она, идя за мной в маленькую гостиную, самую солнечную в это время дня. – Смешное имя, не правда ли? Я урожденная Барбара Маунт, это звучит более серьезно, но как-то повелось по материнской линии, что все Барбары становились Банти. А когда я выросла и вышла замуж, то стала Баттерли. Ну да сейчас я уже привыкла к своему имени.

Она плюхнулась в кресло, стоявшее у окна, и окинула взглядом комнату.

– Да, я вижу, что вы относитесь к дому с любовью. Освежаете, наводите блеск, но сохраняете в целости душу. Я это одобряю.

– Все казалось правильным, когда мы въехали сюда. Мне не хотелось менять слишком многое. Я влюбилась в дом, увидев, как он выглядит снаружи.

– А кто не влюбился бы? В последнее время здесь стало, конечно, уныло. Мы как-то приезжали сюда – позапрошлой зимой. Было холодно как в склепе, все обветшало, износилось. Мы задавали себе вопрос, кому перейдет дом, потому что было ясно – Раймонда дом не интересует, он профессиональный военный и, кажется, ждет не дождется следующей войны. Билл никогда таким не был, хотя он и полковник. Он старше меня, не знаю, говорил ли вам кто-нибудь. Он женат второй раз, первая жена умерла спустя несколько месяцев после свадьбы, бедняжка, потом была армия, война и прочее.

Я была уже не первой молодости, мне было хорошо за тридцать, когда мы сошлись, но все-таки сумели произвести четырех девочек. Сейчас они дома. Конечно, вокруг них хоровод дружков и поклонников, ну да что поделаешь? А ваши, я так полагаю, в школе?

– Нет, – сказала я торопливо, – у нас нет детей, это...

– Голубушка, какие-нибудь проблемы? Ой, ради Бога, простите меня за бестактность, не могу ничего с собой поделать. Забудьте об этом.

– Ничего. – Я быстро встала и налила себе кофе. Солнце заливало ярким светом уютную маленькую комнату, и у меня появилось внезапное желание поговорить, излить чувства и тревоги, которые я копила в себе долгие годы. Мне никогда не доводилось встречать человека, с которым я сразу почувствовала бы себя столь непринужденно и которому могла бы довериться. Банти Баттерли не была тонкой или чрезмерно чувствительной натурой, но ее отличали доброта, участливость, широта, и я не могла представить, чтобы она о чем-то высказалась пренебрежительно или критически.

– Вообще-то, – сказала я, – если по правде, проблема существует. Может, вы посоветуете мне доктора, с которым я могла бы проконсультироваться? Мы жили за границей, и я здесь никого не знаю и не представляю, как найти нужного специалиста. Только... Я не хотела бы, чтобы об этом говорили.

Я почувствовала, что мое лицо заливается краской. Она серьезно посмотрела мне прямо в глаза.

– Очень хорошо вас понимаю. Вы, может быть, удивитесь, но я как раз не из тех, кто выбалтывает секреты. Этому научил меня отец. Болтай о всякой чепухе, говорил он, но не выдавай того, что имеет важное значение, я всегда придерживаюсь этого правила.

– Да, я вам верю, – сказала я. – Спасибо.

– Что касается доктора... Я осторожно наведу справки. У меня был свой доктор, старина Бродфорд, но сейчас он вышел на пенсию. Вместо него появился весьма способный молодой человек, к которому я редко обращаюсь, но он хорошо лечит кашли, простуды и артриты Билла. Мы особенно никогда не болели, хотя с возрастом приходится больше следить за здоровьем. Но у меня есть племянница и сестра в Лондоне, которые наверняка смогут кого-нибудь посоветовать. Я сразу же дам вам знать и сделаю это как можно быстрее. А не выйти ли нам в сад, не полюбоваться ли розами? Я вам расскажу, что оказалось утраченным за эти годы запустения, может, кое-что вы пожелаете восстановить, хотя, конечно, у вас есть свои мысли на этот счет. И это правильно. Вы страстные садоводы? Мы – да!

Я не знала, как отнесется к ней Максим, не найдет ли ее утомительной. Но это не имело значения. Она мне понравилась, мне была по душе ее открытость. К тому же она не задавала никаких вопросов о нашей прошлой жизни и готова была принять нас такими, какие мы есть в этот момент.

Мы вышли в залитый солнцем сад.

– Его фамилия Лавледи, – позвонила она мне в тот же вечер. – Должно быть, вы согласитесь, что это прелестная фамилия для гинеколога. Моя племянница говорит, что он блестящий специалист, лучшего не сыщешь, внимательный и все такое, я думаю, это как раз то, что вам надо. И в то же время не станет подлаживаться и 'льстить, скажет вам то, что есть.

– Я тоже думаю, что это мне подойдет.

– Надеюсь. Теперь – как его найти. Он, к счастью, живет не на Харли-стрит, это такая ужасная улица, а в Кенсингтоне – симпатичном, тихом квартале. – Банти продиктовала мне адрес и номер телефона. – Я могла бы предложить вам отправиться туда со мной, я не против провести денек в городе, если бы вы только попросили об этом, но я полагаю, что вы предпочтете поехать одна, не так ли?

– Да, думаю, что так, Банти. Но все равно спасибо.

– Не за что. А сейчас не переживайте, голубушка. Что будет, то будет, рассуждайте философски. Хотя, конечно, мне-то легко так говорить. Желаю удачи.

Я записала фамилию и номер телефона на клочке бумаги; услышав на лестнице шаги Максима, я сунула бумажку в карман, как будто бы в чем-то была виновата. Я чувствовала себя виноватой. Я не понимала, почему именно, но я хотела сохранить все в секрете, ничего ему не говорить. Если доктор заявит, что он хотел бы повидать также Максима, я просто скажу, что это невозможно, и поставлю крест на всем деле. Кажется, здесь говорила моя гордость. Мы никогда в последнее время не вели разговоров о детях.

Я тщательно обдумала, каким образом сообщу Максиму о своей поездке в Лондон, мысленно оттачивала фразы и аргументы, иногда даже проговаривала их. Для этого нужно выбрать подходящий момент и сказать как бы между делом, скажем, выходя из комнаты, как о чем-то весьма малозначительном.

После того как Банти дала мне имя и адрес доктора, я не могла думать ни о чем другом, мне казалось это очень срочным, я не могла ждать. В разгар обеда я вдруг выпалила:

– Максим, я хочу съездить в Лондон.

Он удивленно поднял голову.

– Ты никогда не хотела ехать в Лондон. Ты его ненавидишь, особенно в такую погоду.

– Да, это так, но я хочу сказать, что мне надо съездить, я должна купить кое-какую летнюю одежду, некоторые вещи для дома...

Я поняла, как может чувствовать себя женщина, которая лжет для того, чтобы встретиться с любовником. Я подумала, что Максим что-то заподозрит. Пожалуйста, сказала я про себя, пожалуйста.

– Ты хочешь, чтобы я с тобой поехал?

– О нет! – слишком быстро ответила я. – Нет-нет, тебе будет очень скучно.

– Да, верно.

– Ты только подвези меня до станции. Я поеду рано утром в один из будних дней на следующей неделе.

– Отлично. Очень хотелось бы получить весть от Фрэнка и узнать, готов ли он приехать сюда и стать совладельцем фермы и лесных угодий. Мне нужен его совет.

Я почувствовала облегчение и пустилась в обсуждение вопроса, демонстрируя живой интерес к теме, боясь, как бы разговор снова не вернулся к поездке в Лондон. Тем более что говорить о Фрэнке было не столь уж трудно.

Зато не так-то просто оказалось осуществить то, что мне хотелось сделать не откладывая. Я позвонила доктору, мне сказали, что записаться к нему на прием можно только на следующий месяц.

– О, я не знала об этом... хотя я понимаю... что тут поделаешь... а мне так нужно попасть к нему, – пробормотала я.

К стыду своему, я почувствовала, как дрожит мой голос, в котором звучат нотки отчаяния. Я даже сама не подозревала, насколько важным это для меня стало. Мне была ненавистна мысль о том, что все откладывается на несколько недель.

– Вы можете минутку подождать?

Женщина на том конце провода отошла от телефона, я слышала ее шаги, голоса в соседней комнате. Я представила себе, как она говорит: "Кажется, она очень удручена, по всей видимости, у нее какие-то проблемы, не могли бы вы найти время, чтобы принять ее?" Я чувствовала себя весьма неловко.

– Миссис де Уинтер, доктор Лавледи сможет принять вас после обхода больных в четверг. Вы могли бы быть здесь в три часа?

– Да, конечно! Огромное вам спасибо!

Мне захотелось и плакать, и танцевать, и бежать к Максиму со словами: "Все будет хорошо! У нас будут дети!"

И я снова их увидела, они бежали к стоявшему на лужайке пони. Итак, все проблемы разрешились, мне больше не о чем беспокоиться, все образуется наилучшим образом, так же успешно, как разрешилось дело с домом.

Я услышала, что пришла Дора и загремела посудой, что-то весело напевая.

– Я собираюсь в Лондон, Дора, – сообщила я, – в четверг. Приеду поздно. Ты сможешь приготовить что-нибудь легкое на ужин мистеру де Уинтеру?

И мы принялись обсуждать, что будет лучше – форель или семга, собираются ли поспевать томаты, и во время этого разговора я поняла, что ощущаю себя совсем иной, чем раньше, – уверенной, даже более взрослой.

– Ты выглядишь очень возбужденной, – заметил Максим. – Такое впечатление, будто ты едешь на свидание.

Я почувствовала, как вспыхнуло мое лицо.

– Так и должно быть, тебе нужно выбраться на денек. Жаль, что у тебя нет какой-нибудь старой подруги, которая составила бы тебе компанию.

– Меня вполне устраивает, что я еду одна, Максим, это во многом даже лучше.

– Ну что ж, только не забудь хорошо позавтракать.

– О нет, я подкреплюсь где-нибудь сандвичами. Не хочу завтракать одна.

Нет, не в этом причина, думала я, сев в поезд и махая Максиму рукой, когда поезд тронулся. Просто я не в состоянии есть, не в состоянии прожевать даже сандвич до тех пор, пока не увижу доктора, не услышу, что он мне скажет, пока не узнаю, что меня ожидает.

Лондон в тот день показался мне красивым, улицы сверкали чистотой, в окнах автобусов, словно в зеркалах, отражалось солнце, в тени деревьев я останавливалась, чтобы отдохнуть и охладиться. Здания казались более изящными и более величественными, чем мне запомнилось. Я смотрела на все новыми глазами. Я прошлась пешком по парку, посмотрела на резвящихся детей и на нянь в темно-синих платьях с детскими колясками, понаблюдала за птичками и корабликами, и на сердце у меня было легко, потому что мои загорелые крепкие дети будут так же играть, со счастливыми лицами запускать воздушного змея, будет так же звенеть их радостный смех. Мне пришлось заглянуть в магазин и купить пару юбок и блузок, а также немного материи, иначе как мне было объяснить свою преступную поездку? Покупки я сделала очень быстро, выбирала все кое-как, после чего отправилась побродить среди детских вещей, среди колясок и колыбелек, а затем – среди домиков для кукол и бит для крикета, представляя эти вещи в Коббетс-Брейке, улыбаясь продавщицам, как бы делясь с ними своим секретом.

Я бы не смогла в полной мере насладиться всем этим, если бы не была одна. Я целый день предавалась мечтам, смаковала увиденное и не позволяла фантазиям покинуть меня. Мне никогда этого не забыть, думала я. Я не замечала разрушенных зданий и пустырей, оставшихся после бомбежек, заваленных битым кирпичом, я видела лишь дикие цветы, которые прорастали среди почерневших стен и груды камней.

Было очень жарко, однако я не чувствовала усталости, казалось, я плыла, приподнявшись на дюйм над тротуаром, и мне не требовалось для этого никаких усилий.

Квартал был громадный, застроенный высокими бледно-желтыми зданиями, растущие здесь каштаны и платаны бросали густую тень.

И вот он – дом с медной дощечкой на двери, показавшейся мне сделанной из золота, на которой начертаны металлические буквы. Старинный лифт доставил меня на нужный этаж.

– Вы не могли бы подождать в приемной, миссис де Уинтер? Доктор Лавледи скоро будет.

Я была ничуть не против, я была счастлива ждать здесь, в этой прохладной, с высоким потолком, комнате, наполненной тиканьем часов, куда долетали отдаленные крики детей и слегка попахивало антисептиком и лавандой. Я даже не притронулась ни к одному из лежавших журналов, не стала смотреть ни газеты, разложенные на столе, ни рисунки, висевшие на стенах. Я просто хотела спокойно посидеть.

– Миссис де Уинтер?

Он был моложе, чем я ожидала, рыжеволосый, крупный. Он смотрел мне прямо в глаза, и я почувствовала, что он оценивает и изучает меня.

Я села, ощутив внезапную слабость, положив руки на колени и крепко сжав ладони.

И начала отвечать на вопросы.

Глава 15

На углу, недалеко от станции метро, пожилая женщина продавала фиалки: она сидела на маленьком складном стульчике, подставив лицо солнцу, я купила у нее букетик, дав ей солидную сумму, и ушла, не взяв сдачи. Я приколола цветы брошью на лацкан своего жакета. Они завянут и умрут еще до вечера, ну и что из этого, пока они живые и свежие и очаровательно пахнут. Они напомнили мне о лесе, растущем выше дома, о крутых прохладных берегах ручья, бегущего с холма через сад.

Я снова шла по горячим, освещенным послеполуденным солнцем улицам, я шла, хотя мне хотелось танцевать, бегать и кружиться, останавливать прохожих, просить их о том, чтобы они потанцевали вместе со мной.

– Вас что-нибудь беспокоит? – спросил он. Я снова слышала его дружелюбный, спокойный, будничный голос. – Если не считать вполне объяснимой тревоги из-за того, что не происходит зачатия.

– Нет, – ответила я. – Меня ничего не беспокоит. Ведь то, что меня беспокоило, было ненастоящим, разве не так? Неприятные переживания из-за венка, шепчущие голоса и прочие фантазии – теперь это позади, я выбросила их из головы в тот же вечер, когда Максим дал мне прочитать письмо Фрэнка с сообщением о покупке Коббетс-Брейка; я словно видела, как они достигают темной воды Босфора и тонут, погружаясь в глубину, и с тех пор я не вспоминала о них.

– Ничего не беспокоит.

– У вас хороший аппетит? Сон? Много ли такого, что вы любите делать?

– Ода.

Я рассказала ему о доме, о саде, о тех радостях, которые переживаю, и он выглядел удовлетворенным, все время кивал и делал какие-то пометки на бумаге. Я чувствовала, что он доволен и что это важно для меня, как будто это непременно означало, что его заключение будет благоприятным.

Я нервничала, но вовсе не из-за того, что меня осматривают или задают вопросы – к этому я относилась спокойно, меня этому благоразумно научила мать, – а по причине важности заключения. Казалось, все висит на тончайшей нити в этой слабо освещенной, тихой комнате с лепным потолком, высокими зашторенными окнами, солидного вида письменным столом. Доктор Лавледи не торопился с выводами, наступила пауза, в течение которой он обдумывал то, что я рассказала, делая какие-то пометки на листке.

Проходя мимо музейных фасадов, я снова и снова проигрывала в голове всю сцену, как бы наблюдала ее со стороны, словно повторно прокручивала и просматривала кинопленку. И мне все было недостаточно этих просмотров, я хотела удостовериться в том, что это отложилось в моей памяти навечно. Я знала, где находилась, но шла, ничего не видя и не слыша.

Он откинулся в кресле назад, свел вместе кончики пальцев. Я обратила внимание на то, какие у него ухоженные руки, на них было приятно посмотреть.

– Конечно, – сказал он, – полной уверенности нет. Надеюсь, вы понимаете. Это сфера, где действуют тонко сбалансированные, весьма чувствительные механизмы. Я часто задаюсь вопросом: при всех прочих равных условиях играет здесь роль простой случай или же нечто другое? Но вам следует помнить, что природа на вашей стороне, а это такая могучая сила. Она на стороне жизни, она хочет, чтобы у вас были дети, это в ее интересах. Она хочет, чтобы мы плодились и размножались, в этом ее raison d'etre (Разумное основание, смысл (фр.)).

Я подумала, что, вероятно, он заготовил свою речь заранее, возможно, он произносит ее едва не каждый день, и тем не менее я ловила каждое его слово, словно это было божественное прорицание, непреложная истина.

– Хочу сразу заверить вас. Я не обнаружил у вас никаких отклонений – ни физических, ни каких-либо иных, которые могли бы помешать вам зачать ребенка. Естественно, существуют вещи, в которых я не могу быть уверен на основании нынешних данных, но если события будут развиваться вопреки прогнозу, я могу провести дальнейшие исследования. Однако предполагаю, что они не понадобятся. Вы должны быть настроены оптимистично. Просто-напросто не беспокойтесь об этом. У меня такое ощущение, что в настоящий момент вы счастливы и устроены в жизни, и все пойдет своим чередом. И очень скоро вы придете ко мне, чтобы сообщить добрую весть. Я это знаю.

И я тоже! Да, я тоже это знала, он лишь укрепил мою уверенность. И это должно быть истиной.

Мне вдруг стало жарко, я почувствовала усталость и жажду. Видимо, слишком долго шла пешком. Я взяла такси и попросила подвезти меня до улицы, где, как мне помнилось, находится тихая гостиница, чтобы выпить там чаю, посидеть в тиши, вдыхая еле ощутимый аромат фиалок и думая о том, что этот день запомнится навсегда, поскольку принес мне чувство уверенности и стал началом нового этапа в жизни.

В конце улицы дорогу перегородила платформа с пивом, и водитель вынужден был остановиться. Несколько ярдов до гостиницы я должна была пройти пешком. Было по-настоящему жарко, тротуар раскалился, асфальт под ногами сделался мягким и вязким. Если раньше у меня возникала мысль о том, чтобы пройтись по магазинам на Пиккадилли или посидеть среди фонтанов на Трафальгарской площади, то теперь мне хотелось лишь отдохнуть, выпить чаю и скорее добраться до вокзала, чтобы ехать домой. Мне страшно захотелось оказаться в саду, освещенном лучами предвечернего солнца, и, вдыхая запах роз и опустив руки в прохладную воду пруда, беседовать с Максимом.

Я стала обходить платформу с пивом, и мужчины, которые скатывали по доскам большие металлические бочки, скрепленные обручами, в темный подвал, посторонились и с веселыми выкриками пропустили меня. И тогда-то я услышала еще один голос, это был тоже выкрик, но совсем иного рода.

Неподалеку находилась телефонная будка, ее дверь была приоткрыта – в этом положении ее удерживала спина находящегося внутри мужчины. В руках мужчины был чемодан, который также высовывался из дверцы, – допотопный обшарпанный чемодан из картона, перевязанный потертыми коричневыми кожаными ремнями. Из него выглядывали какие-то грязные тряпки и пожелтевшие газеты.

Мужчина держал телефонную трубку так, словно это было какое-то оружие, он размахивал ею и громко кричал. Слова его были неразборчивы и бессвязны, и я подумала, поравнявшись с ним, уж не из числа ли он тех сумасшедших, тех жертв войны, которых немало бродит по лондонским улицам; эти люди живут в собственном вымышленном мире и способны напугать своим видом кого угодно. Я невольно отступила назад, опасаясь, как бы он не выскочил из будки и не врезался в меня. Тем не менее я почему-то была не в силах отвести от него взгляд. На нем был плащ и потрепанные коричневые брюки, длинные взлохмаченные волосы закрывали воротник.

Когда я проходила мимо полуоткрытой двери будки, мужчина повернулся и в упор посмотрел на меня. Глаза у него были дикие, налитые кровью – и я их узнала.

Я кинулась бежать, однако туфли стали вдруг ужасно тесными и жесткими после долгой ходьбы; я спешила убежать подальше, пока он не узнал меня и не бросился за мной; в панике я резко толкнула вращающиеся двери гостиницы и оказалась в вестибюле.

Здесь я почувствовала себя в безопасности; в помещении было спокойно, чисто и сумрачно.

– Добрый день, мадам, – подняв голову, с улыбкой поприветствовал меня портье.

Чувствуя громадное облегчение, я подошла к нему и сказала, что хотела бы выпить чаю.

– Пожалуйста. Вас сейчас проводят в голубой зал. Там прохладно и тихо, и можно приятно отдохнуть после жары.

– Благодарю вас. Могу ли я воспользоваться вашим телефоном? Я забыла свою покупку в магазине.

Дело в том, что я под влиянием порыва утром купила шелковый шарф, с тем чтобы в знак благодарности подарить его Банти Баттерли. Сидя в приемной у доктора, я обнаружила, что среди прочих моих покупок его не оказалось, видимо, оставила на прилавке.

Потребовалось какое-то время и определенные усилия, прежде чем я дозвонилась до нужного магазина и объяснила свою просьбу. В конце концов шарф нашли, я продиктовала свое имя и адрес и попросила выслать шарф, досадуя на неизбежную задержку; мне хотелось скорее увидеть Банти, поскольку я могла с ней поговорить и посвятить в свои дела, к тому же именно она так оперативно подыскала для меня доктора.

– Я буду безмерно благодарна вам, если вы отнесете шарф на почту сегодня; он куплен в подарок, и мне не хотелось бы долго ждать, – сказала я.

Меня заверили, что все будет в полном порядке, что шарф отправят немедленно и что я получу его на следующее утро.

– Спасибо. Большое вам спасибо! – проговорила я, положила на рычаг трубку, повернулась – и увидела Джека Фейвела, мужчину с чемоданом, который подошел к телефону так близко, что у меня не было никакой возможности его обойти.

Я узнала его глаза – это были глаза, которые я некогда впервые увидела в гостиной в Мэндерли, но сейчас это были дикие, безумные, налитые кровью глаза с желтыми белками; зрачки впились в меня, и я не могла отвести от них взгляда, я вынуждена была смотреть в его глаза, поскольку он стоял совсем рядом.

– Ба-ба-ба! – произнес он. – Да ведь это миссис Уинтер! – В его голосе прозвучала насмешка, но, кроме того, что-то еще – наверное, торжество. – Как это неожиданно – столкнуться с вами!

– Разве? – услышала я свой возбужденный, дрожащий от волнения голос. Хотя да, пожалуй, что так.

Я попыталась обойти его и выбраться на свободное пространство, но он не дал мне такой возможности, перекрывая путь своим громадным, грузным телом и чемоданом. Я чувствовала себя загнанной в угол, мне стало не по себе.

– Очень неожиданно – когда вы там проходили мимо. И я посмотрел на вас, ведь вы видели? Вы узнали меня.

Я подумал: Боже милосердный, это та самая маленькая леди! Никак не ожидал такого подарка судьбы!

– Подарка судьбы?

– О да! – с мерзкой насмешкой подтвердил он. Рот его приоткрылся настолько, что было видно, в каком плачевном состоянии находятся его зубы. Глаза у него ввалились, кожа на щеках сморщилась, на том месте, где положено расти бороде, висели синюшные мешки. Когда-то он был привлекательным, хотя мне и не нравился, сейчас же вызывал отвращение, выглядел старым и жалким. И к тому же бездушным, подумала я, опять невольно встретившись с его взглядом. Да он ни с кем и не разговаривал в уличной телефонной будке, пришла мне в голову неожиданная мысль, он нес какую-то параноидальную галиматью в молчавшую трубку.

– Разрешите мне пройти, – сказала я, впадая в отчаяние, поскольку он и не думал меня пропускать. – Я должна поговорить с портье.

Хотя и не сразу, он все-таки чуть отступил, но стоило мне пройти мимо него, как он тут же увязался за мной, так что когда я оказалась у стойки портье, он стоял возле моего локтя.

– Вам все удалось уладить, мадам?

– Да, благодарю вас, все в порядке.

– Значит, вы готовы выпить чаю. Вас проводят в зал.

– Чай! – вскрикнул Фейвел. – Я бы сказал, чертовски хорошая идея! Я мог бы съесть тарелку приличных тостов и несколько сандвичей... Да, я составлю вам компанию, у нас есть о чем поговорить.

– Вообще-то говоря, – сказала я, протягивая руку к сумке, – у меня совсем нет времени. Я закажу такси и отправлюсь на вокзал. Меня ждет Максим.

– Нет. – Фейвел махнул своим ужасным чемоданом. – Я настаиваю. Вы выпьете чаю, и потом, разве вы не хотите услышать, как поживает ваш старый друг?

– Если хотите услышать правду – не очень.

– Ага. – Он остановился в дверях зала. – Правду. Что ж, кое-что мы все об этом помним.

Я почувствовала, как вспыхнуло мое лицо.

– Думаю, вы выпьете чаю, – сказал он, – не так ли? – И пошел вперед, в дальний угол зала, где перед серебряными чайниками, кувшинами и белоснежными тарелками с булочками сидели, спасаясь от жары, осоловевшие пары и пожилые леди. Мне было отчаянно стыдно за то, что я в одной компании с Фейвелом. Люди поднимали головы, удивленно смотрели на нас и поспешно отворачивались. Мне захотелось повернуться и бежать, бежать отсюда что есть сил. Однако он сжал мне локоть, появился официант, мне пододвинули стул, и я уже ничего не могла поделать.

– Чаю, – сказала я, – китайского чаю...

– С сандвичами и пирожным, мадам?

– Я... я не...

– О да, и побольше! – перебил меня Фейвел, громко, противно засмеявшись, и головы сидевших за соседним столиком снова повернулись в нашу сторону. – Сдобу, булочки и прочее, только я буду пить виски с содовой, а не чай, и вы принесете это в первую очередь.

– Простите, сэр, боюсь, что бар в это время не работает.

– Не работает? Черт побери! И как вы называете такое обслуживание?

– Весьма сожалею, сэр.

– Ну а... не мог бы ты... ну, ты меня понимаешь... – Фейвел подмигнул официанту и сделал жест, как будто он потирает ладонь.

Я готова была сгореть от стыда, и в прежние времена так бы оно и случилось. Но теперь я стала старше, у меня уже был кое-какой опыт, к тому же меня согревало заключение доктора, я вспомнила о своем счастье, о том, что все будет хорошо и, главное, что Джек Фейвел не может причинить мне вреда.

– Спасибо, – очень спокойно сказала я официанту. – Только чаю и чего-нибудь немного перекусить.

– Послушайте, дайте мне возможность поесть, я не ел целый день.

– В таком случае – несколько сандвичей, для одного. – Я попыталась мило улыбнуться официанту, чтобы привлечь его на свою сторону, однако мне это не удалось – на его лице без труда можно было прочитать неприязнь и неодобрение. Я никак не могла его за это винить. Фейвел был похож на бродягу, изношенные брюки сидели на нем безобразно, носки ботинок прохудились, подошвы спереди отставали. Воротник был сальный и грязный, к волосам давно не прикасались ножницы, и весь он казался каким-то немытым. Глядя на него, я подумала, что он, должно быть, живет где-то на улице или, в лучшем случае, временно обретается в какой-нибудь грязной ночлежке, если судить по его картонному чемодану.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю