Текст книги "Леди и лорд"
Автор книги: Сьюзен Джонсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 32 страниц)
4
Голдихаус – укрепленный замок, который многократно достраивался и изменялся в течение веков, – в итоге превратился в роскошный дворец, представляющий собой смешение всех европейских архитектурных стилей – от готического до неоклассического. Расположенный в обширном парке у реки Твид, это сооружение представляло собой четырехугольный комплекс строений и являлось, как подумала Элизабет, самым величественным из всех, которые ей доводилось видеть.
Стены из грубого необработанного камня отсвечивали золотом в лучах заходящего солнца, ярко выделяясь на фоне темных елей и буковой рощи, недавно одевшейся в новую листву. Окна замка блестели подобно огромным драгоценным камням.
Отряд въехал на мощеный двор замка, и Элизабет подумала, что подобное великолепие скорее под стать какому-нибудь принцу эпохи Возрождения, нежели неотесанному вояке из Приграничья.
Из дома высыпала целая орава людей, спешивших навстречу вернувшимся воинам, и вскоре Элизабет обнаружила, что ее окружили не менее четырех слуг, наперебой старавшихся помочь ей сойти с коня. В суматохе, которая воцарилась, когда две с лишним сотни всадников начали спешиваться, Элизабет стала оглядываться в надежде заметить лэйрда Равенсби, но того нигде не было видно. Сквозь сутолоку коней и людей Элизабет провели внутрь замка через тяжелые, обитые железными заклепками двери, установленные еще в те дни, когда его обитателям нередко приходилось отражать набеги неприятеля. Огромная зала раскинулась вокруг нее подобно сказочной пещере с сокровищами. Стены, взлетавшие на высоту пятнадцати метров к ребристым сводам готического потолка, были увешаны бесценными коврами, а в одной из них пылал огромный камин.
В противоположном конце залы, на выложенном плиткой возвышении, от которого шли ступени во внутренние комнаты, стояла женщина. В этом невероятно огромном помещении фигурка ее казалась маленькой, словно игрушечной. Стройная, на удивление красивая – с темными волосами и молочно-белой кожей, одетая в кашемир сапфирового цвета, она производила впечатление хозяйки замка.
– Надеюсь, вы уберетесь отсюда в самое ближайшее время, – холодно прозвучал в тишине голос женщины.
Элизабет вовсе не рассчитывала встретить теплый прием в доме врагов своего отца, однако такой неприкрытой враждебности она тоже не ожидала. По крайней мере, лэйрд Равенсби вел себя по отношению к ней с изысканной любезностью. Кем же была эта женщина?
– Я также надеюсь, что мне не придется задержаться здесь надолго, – ответила молодая женщина, приближаясь к ступеням. Ей будто передалось чувство неловкости, охватившее сопровождавшего ее мужчину средних лет, и, взглянув на него, Элизабет увидела густой румянец, покрывший его загоревшее лицо.
– Он прикасался к вам?
В голосе говорившей слышалась нескрываемая ревность, кроме того, Элизабет сразу же поняла, кого та имела в виду, но, прежде чем успела ответить, из-за ее спины послышался голос того, кто взял ее в плен:
– Добрый вечер, Джанет. – Голос Джонни Кэрра, раздавшийся от входа в зал, был бесстрастным, спокойным и подчеркнуто вежливым. – Позволь представить тебе леди Грэм, – сказал он, сделав несколько широких шагов и оказавшись возле женщин. – Впрочем, я вижу, что ваше знакомство уже состоялось. Леди Грэм, это – графиня Линдсей, моя соседка. – Подчиняясь правилам хорошего тона, женщины обменялись едва заметными кивками. – Ваш отец вел кое-какие дела с мужем графини Линдсей эрлом Лотианом, – добавил он, обращаясь к Элизабет. Джонни подошел к ней так близко, что на женщину дохнуло запахом его одеколона, да так, что закружилась голова. – А теперь, если ты позволишь, я провожу леди Грэм в ее покои. Наше путешествие было чрезвычайно утомительным.
Джонни Кэрр имел большой опыт общения с женщинами и никогда не был невежлив с ними, однако в нужные моменты он умел придать своему голосу непререкаемую властность.
– Я велю, чтобы ужин подали чуть позже, – произнесла Джанет Линдсей, давая понять, что если кто-нибудь из двух женщин и может командовать в этом доме, то это именно она. Джанет достаточно хорошо знала Джонни, чтобы не сомневаться: он не станет устраивать публичных сцен.
Поколебавшись несколько мгновений, он миролюбиво проговорил:
– Мне нужно всего лишь десять минут, чтобы смыть с себя дорожную грязь.
Когда они шли по лабиринту замковых коридоров, казалось, что мысли лэйрда Равенсби витают где-то далеко. Слуге даже пришлось дважды повторить вопрос о багаже леди Грэм, точнее, о его отсутствии.
– Пусть госпожа Рейд найдет для нее какую-нибудь одежду, – наконец отозвался Джонни. Было ясно, что он думает совсем о другом. Равенсби шел своим обычным шагом, однако Элизабет и даже слуга едва поспевали за ним. – Вам что-нибудь нужно? – обратился он к Элизабет, однако та поняла, что этот вопрос задан лишь для проформы, а мысли хозяина замка витают все так же далеко.
– Нет, ничего. Разве что какую-нибудь книгу… Ожидание может оказаться скучным.
Элизабет не ожидала ответа и надеялась лишь на то, что хотя бы слуга не забудет о ее пожелании.
Однако что-то в ее словах, видимо, все же привлекло внимание лэйрда, поскольку он остановился и внимательно посмотрел на нее – впервые после того, как началось их путешествие по коридорам и лестницам Голдихауса.
– Я не хотел бы сажать вас под замок, леди Грэм. Если вы дадите мне слово чести, что не попытаетесь бежать, то будете вольны в своих передвижениях по всему замку и его окрестностям.
Подобное отношение к заложникам считалось здесь нормальным. В Приграничье даже к пленным относились с подчеркнутой любезностью. И все же он собирался поместить ее в одной из башен замка – на тот случай, если Годфри предпримет попытку отбить пленницу.
– В таком случае, конечно же, я даю вам свое слово.
Преодолев уж третий лестничный пролет, Элизабет на мгновение остановилась, чтобы перевести дыхание. Закаленный, привыкший и не к таким физическим нагрузкам, Джонни Кэрр смотрел на нее с улыбкой – обезоруживающей и успокаивающей.
– Я хочу надеяться, что вы найдете пребывание в Голдихаусе приятным. Данкейл Вилли будет исполнять все ваши пожелания. Можете обращаться к нему с любыми просьбами. Кроме того, в вашем распоряжении будет горничная, а наши повара способны приготовить любые деликатесы – только прикажите. Я ни о чем не забыл, Вилли?
– О винах, Джонни.
Все обитатели замка находились между собой в родственных отношениях той или иной степени близости и поэтому обращались друг к другу достаточно фамильярно.
Джонни Кэрр улыбнулся Вилли, который следовал за ними на почтительном расстоянии, и Элизабет подумалось, что слуга, видимо, обязан стройностью своей фигуры беспрестанным путешествиям по коридорам и лестницам замка, протянувшимся на целые мили. Хотя Англия и Франция находились в состоянии войны, шотландский парламент снял запрет на закупки французских вин.
– У нас есть богатый выбор французских вин, а вот англичане вынуждены ввозить их контрабандой, – объяснил Джонни Элизабет, когда они наконец добрались до самой верхней ступеньки, – так что не стесняйтесь и требуйте то, что вам больше всего по душе. В наших погребах вы также найдете замечательные запасы рейнвейна. Это объясняется тем, что англичанам и голландцам прошлой осенью удалось отстоять Рейн. Вилли с полным основанием гордится своим умением разбираться в винах, так что, если вас станут мучить сомнения, можете полностью положиться на его вкус.
Сияющее лицо Вилли словно подтверждало правоту слов его хозяина, и Элизабет захотелось сделать приятно этому милому человеку.
– Я целиком и полностью отдаю себя в ваши руки, Вилли, – сказала она.
– Очень хорошо, миледи, – ответил польщенный слуга.
Через несколько секунд они уже входили в комнату, расположенную в башне и предназначенную для Элизабет. Это было просторное и роскошно обставленное помещение с тремя окнами, из которых открывался изумительный вид. Потолок был украшен искусной лепкой, стены расписаны итальянскими художниками, которых удалось заманить в Равенсби прежнему лэйрду. Плиточный пол устлан толстыми турецкими коврами, которые так и звали сбросить обувь и пройтись по ним босиком, а мебель, украшенная искусной резьбой, в которой преобладали классические и средневековые сюжеты, больше подошла бы для какого-нибудь богатого аббатства.
– Уж не волшебники ли приложили руку ко всему этому? – осведомилась Элизабет, пораженная изысканной роскошью комнаты. Повернувшись к Джонни, чтобы высказать ему свое восхищение, она увидела, что тот наблюдает за ней с напряженным вниманием. Увидев, что взгляд Элизабет устремлен на него, эрл немедленно надел на себя маску гостеприимного хозяина и ответил:
– Если бы волшебники были на моей стороне, вы бы сейчас оставались в Харботтле, а я велел бы гномам вызволить Робби из подземелий вашего отца. Боюсь, что вину за украшение этой комнаты следует возложить на мою мать. Именно она распорядилась отделать ее таким образом.
– О! – выдохнула Элизабет, подумав, что расспрашивать Джонни Кэрра относительно его матери и семьи было бы с ее стороны, наверное, не очень тактичным. Она вообще не была уверена в том, хочется ли ей побольше разузнать об этом человеке, который в данный момент изучал ее хищным взглядом. И хочет ли она знать вообще хоть что-нибудь об этом мужчине, который с каждой минутой казался ей все более привлекательным.
Джонни, в свою очередь, почувствовал желание успокоить эту женщину, устранить неуверенность, которая так явно читалась в ее глазах, и к обоюдному удовольствию горячими поцелуями стереть с ее лица беспокойство. Прожив восемь лет с человеком в четыре раза старше ее, она либо имела любовников, либо отчаянно нуждалась в них. Мысль об этом поколебала волю Джонни, который изо всех сил натягивал поводья своих потаенных инстинктов. «Нет! – чуть было не произнес он вслух. – Может быть, позже… – Эрл Грейден отчаянно пытался найти компромисс с самим собой. – Позже… После того как Робби обретет свободу».
– Доброй ночи, леди Грэм, – проговорил он, резко развернулся на каблуках и, не сказав больше ни слова, пошел прочь.
Смущенный Вилли провел ладонью по своей жесткой шевелюре, еще больше растрепав короткие рыжие завитушки на голове, и заговорил быстрой скороговоркой, словно пытаясь сгладить неловкость, вызванную резким уходом лэйрда:
– Позвольте представить вам вашу служанку Хелен и скажите мне, что бы вы хотели на ужин. Хелен принесет вам свежее платье и горячую воду, а я постараюсь раздобыть для вас какое-нибудь чтение. Хелен, позаботься как следует о леди Грэм…
5
Через некоторое время Джонни вошел в свои личные покои. Он уже успел сменить дорожный костюм на повседневную одежду, его длинные влажные после мытья волосы были перехвачены сзади, зеленый бархатный камзол расстегнут, открывая жилет из белой парчи. Весь облик хозяина Голдихауса дышал силой и мужественностью. Вокруг его шеи был свободно и небрежно завязан коричневый платок, схваченный небольшой бриллиантовой заколкой, ноги обтянуты штанами и чулками в зеленую с темно-фиолетовым клетку. Он был похож на молодого принца-воина – грубо вырубленного, могучего лорда Приграничья, одетого в бархат, с кружевами вокруг шеи и на запястьях.
– Я скучала по тебе, дорогой, – проворковала Джанет, принимая живописную позу, которая должна была еще больше подчеркнуть ее и без того впечатляющее декольте, обшитое серебряной тесьмой. Ее пышные груди призывно выглядывали из символических чашечек отделанного кружевом корсета. Перед таким зрелищем не смог бы устоять ни один полноценный мужчина.
– Чувствуй себя как дома, – не без сарказма в голосе проговорил Джонни. Ему стоило больших усилий сдерживать свой гнев, но он не хотел портить предстоящий ужин. Идя по устланному коврами полу, он сразу заметил накрытый на двоих стол возле большого камина, отсутствие слуг и кувшин со своим лучшим рейнвейном, стоявший на серебряном подносе возле локтя Джанет. От всего увиденного в нем еще сильнее поднялось раздражение. Эта женщина явилась незваной и распоряжается здесь, как у себя дома!
Джонни опустился на стул, потянулся к кувшину и взял стоявший рядом бокал. Пристально глядя на гобелен, изображавший судно с косыми парусами, напротив которого расположилась графиня Линдсей, он отчетливо проговорил:
– Никогда больше не смей давать мне указаний. – Его светло-голубые глаза были холодны, как льды Гренландии. – Я сам буду решать, когда и с кем мне ужинать.
– Не ворчи, мой милый, – ласково, словно кошка, откликнулась графиня. Несмотря на колючий, сверкающий взгляд, которым смотрел на нее Джонни, ее сапфировые глаза сохраняли безоблачное и по-детски наивное выражение. Она умела укрощать мужчин и хорошо знала Джонни, поэтому ее следующая фраза была такова: – Я заставила поваров приготовить твои самые любимые блюда. Возле камина тебя ожидает твоя излюбленная «живая вода», кроме того, я строго-настрого наказала, чтобы нас никто не беспокоил… – Графиня повела плечом, и платье чуть опустилось, больше обнаженная умопомрачительную грудь, маняще выпиравшую из тисков розового шелкового корсета. После этого Джанет улыбнулась хорошо знакомой ему улыбкой – интригующей и зовущей.
– Не забывай о том, что я – не твой стареющий супруг, Джанет, – проговорил Джонни, подняв одну бровь и по-прежнему сохраняя хмурый вид. – Мне приходится видеть достаточно много молодых и пышных грудей. – Сказав это, он налил себе вина и, поднеся высокий витой бокал к губам, осушил его одним махом.
– Я вижу, сегодня вечером мне придется как следует постараться, чтобы вывести тебя из этого мрачного настроения, – промурлыкала черноволосая красавица. Сердитый тон любовника не смутил се – на своем веку она повидала достаточно разгневанных мужчин и давно перестала их бояться.
– Мое мрачное настроение – всего лишь результат твоей дьявольской самоуверенности, – огрызнулся лэйрд Равенсби, снова протягивая руку к кувшину. Впрочем, если бы в этот момент он был честен с самим собой, то был бы вынужден признать, что самонадеянность Джанет родилась не вчера. Она уже давно чувствовала себя здесь так же свободно, как и в собственном доме. И если бы Джонни пошел еще дальше в откровенности с собой, то должен был бы согласиться: причиной его плохого настроения стало то, что Джаист в присутствии Элизабет повела себя в отношении него как собственница.
– Я исправлюсь, дорогой, – промурлыкала ослепительная и стройная графиня. – Я заменю тебе любую компанию. Я стану выполнять все твои пожелания, развлекать тебя, буду самой внимательной. – Говоря это, Джанет улыбалась, как маленькая девочка, которая выпрашивает у родителей игрушку. – Если ты захочешь, – фривольно подмигнула ома Джонни, – на эту ночь я заменю тебе даже твоего слугу. Что ты об этом скажешь? Я стану кормить тебя с ложечки… – Она уже приготовилась исполнять эту роль, и голос ее стал бархатным и зовущим. – После ужина я вымою тебе руки, а затем прослежу, чтобы ты как следует отдохнул. Я буду безропотной и покорной, словно юная наложница. Если ты захочешь вина, я налью его в бокал и принесу тебе в кресло около камина, а сама устроюсь у твоих ног… – Несколько секунд Джанет смотрела ему в глаза, а затем ее взгляд сместился ниже, как если бы она хотела выяснить, какое впечатление производит на него образ покорной женщины-служанки.
– Если тебе не понравится то, как я буду тебе служить, ты можешь сделать мне выговор, – мягко продолжала она, слегка улыбнувшись, так как безошибочно определила, что боевой конь Джонни начинает пробуждаться под мягкой тканью его штанов. – Ты можешь выплеснуть на меня всю свою грубость, можешь вести себя со мной как повелитель, можешь быть жестоким и требовательным.
Джонни глядел на нее поверх края бокала, который уже успел наполнить еще раз.
– Продолжай в том же духе, дорогая, и ты достигнешь оргазма без моей помощи, – пробормотал он. Неожиданно уголки его губ поднялись в улыбке. Вино согрело его тело и душу. Дорогой наряд графини и ее несравненная красота делали смешной саму мысль о том, что такая женщина может выступать в роли служанки.
– Но ты на самом деле очень нужен мне, Джонни, – прошептала она, не обращая внимания на его насмешки. Женщина уже вошла в роль, и мысль о том, что Джонни Кэрр будет ее властелином, посылала по всему телу Джанет жаркие протуберанцы, сравнимые лишь с кипящим в тигле золотом.
Он видел, как под тонким шелком платья набухли се соски, и ответный жар растекся по всем его жилам. Однако ироническая улыбка и ленивый насмешливый взгляд не покинули лица Джонни.
– Боюсь, тебе неизвестен смысл слова «покорность», киска…
– А ты испробуй меня, Джонни. – С этими словами Джанет задрала отделанную золотым шитьем серебряную ткань своего подола, и взгляду Джонни предстала умопомрачительная картина: се розовые шелковые чулки, ослепительно белая кожа бедер и темные вьющиеся завитушки волос. – Я сделаю все, что ты захочешь, – выдохнула она.
Возможно, какой-нибудь одержимый верой монах и смог бы устоять перед таким зрелищем, но Джонни Кэрр был далек от религиозного фанатизма, а вот сексуальный аппетит его был неутолим. Вот и сейчас он почувствовал, как разгорается внутри его неудержимый огонь желания. Джанет была удивительно женственной и знала, чего добивается, не сомневаясь, что се недвусмысленные обещания произведут на лэйрда Равенсби сильное впечатление. Он не любил женщин-собственниц, он вообще не любил, когда кто-либо из женщин пытался его хоть в чем-то ограничить – в том числе и в постели.
– Одно маленькое предупреждение, – непререкаемым тоном произнес он.
– Любое!
– Только учти: то, что я собираюсь сказать, не является частью нашей игры или шуткой.
Джанет перевела дух и сделала над собой заметное усилие, чтобы поднять голову и встретиться глазами с Джонни Кэрром. Во взгляде ее читалась покорность.
– Если ты еще хоть раз посмеешь указывать мне в моем доме, я унижу тебя перед всеми, кто бы при этом ни присутствовал.
Хотя голос говорившего был мягок, угроза, явственно прозвучавшая в его словах, хлестнула графиню, словно удар бича.
– Да, милорд, – прошептала Джанет. Она привыкла играть в опасные игры, но теперь была напугана впервые в жизни и почувствовала, как от безотчетного страха по коже поползли мурашки.
– Значит, ты все поняла, – проговорил Джонни.
Раздражение, которое он испытал поначалу, все еще не улеглось, и именно оно заставило его продемонстрировать Джанет свою силу и власть. А может быть, и кое-что еще – не дающая покоя навязчивая мысль, неумолкающее желание похитить столь волнующую невинность Элизабет Грэм. Она уже превратилась для него в запретный плод, и он жаждал отведать его вкус.
– Я поняла вас, ваша милость, – покорно ответила графиня, и Джонни увидел, как жар покрыл ее грудь и изящную шею, окрасив фарфоровую кожу женщины в нежно-розовый цвет. Глаза ее были наполовину прикрыты темными ресницами.
– И не считай, что ты просто обязана играть в какие-то игры, дорогая, – с ленивым высокомерием в голосе продолжил хозяин замка. – Все равно ты окажешься в моей постели.
Графиня некоторое время молчала – не из-за того, что ее смутила не очень учтивая фраза Джонни, а потому, что она не могла решить: то ли отблагодарить его немедленно, то ли еще немного потянуть время, чтобы последующее наслаждение показалось еще слаще. Наконец она остановилась на последнем. Густой занавес ее ресниц поднялся, и Джанет посмотрела прямо в глаза возлюбленному.
– Но я хочу поиграть, – проговорила она.
– А если этого не хочу я? – Однако голос Джонни Дрожал от сдерживаемого смеха, а взгляд синих глаз, которым он ощупывал прекрасное тело сидевшей рядом женщины, утратил былую холодность.
– Я заставлю тебя захотеть…
Какая-то неподвластная разуму, колдовская сила, присущая женщинам со времен Евы, была в ее словах. И еще не знающая сомнений уверенность, в основе которой лежала вся история их прежних отношений.
– Ты ненасытная и назойливая ведьма, – с улыбкой проговорил он. – Тебе следовало бы выйти замуж за кого-нибудь помоложе.
– А ты бы хотел, чтобы я хранила верность своему мужу?
Взгляд широко открытых глаз – сама невинность! – сопровождал этот вопрос.
Джонни вздохнул. Он вспомнил об окостеневших традициях, на которых строились аристократические браки, да и о своих собственных взглядах на моральные устои, которые никто бы не решился назвать пуританскими.
– Ты права, дорогая, – пробормотал он.
– Да уж, ничего глупее не придумаешь, дорогой, – мягко поддакнула графиня. – Особенно когда подобное говоришь ты. – Она вздернула свою идеально очерченную бровь и продолжала: – Впрочем, после того как ты порезвился с большинством красоток в Приграничье – независимо от того, замужем они или нет, – мысль о верности в браке, бесспорно, должна казаться тебе крайне привлекательной.
– Ты опять права, – миролюбиво согласился Джонни, не собираясь обсуждать проблемы верности или брака как такового с Джанет Линдсей. И все же в каком-то уголке его сознания вертелась одна назойливая мысль: могла ли юная Элизабет Грэм хранить верность своему старику мужу? И если да, то как бы ответила она сейчас на призыв молодого мужчины? А на его прикосновение? Осталась бы прохладной ее кожа? Осталась бы холодной она сама или… воспламенилась бы после стольких лет воздержания?
– Ну так что, ты… будешь?
Поскольку мозг Джонни был полностью захвачен образом Элизабет Грэм в постели, он прослушал, что говорила ему Джанет. Теперь, заставив себя выбросить леди Грэм из головы, лэйрд Равенсби одарил сидевшую напротив женщину извиняющейся улыбкой и с легким вздохом сказал:
– Прости, у меня был трудный день.
– Я просто хотела узнать, не хочет ли еще вина ваша светлость, – повторила Джанет тоном, которым умеют говорить только вышколенные слуги.
Джонни помолчал, переваривая ее слова, а также резкий контраст между неприкрытой греховностью Джанет Линдсей и серьезной, сдержанной Элизабет Грэм. Однако в данный момент леди Грэм была вне его досягаемости, а от восхитительной, горячей Джанет его отделяли считанные сантиметры. Поэтому, лениво улыбнувшись, Джонни Кэрр ответил:
– Почему бы и нет.
– Действительно, почему бы и нет, ты, неприступный ханжа! – откликнулась Джанет. – Мне пришла в голову отличная мысль: связать тебя, раздеть и изнасиловать, невзирая на твои протесты и вопли о помощи.
– Может быть, чуть позже… – Его губы еще шире растянулись в улыбке.
– Ты не устал?
Это была первая искренняя фраза, произнесенная Джанет за весь вечер, хотя в основе ее и лежала сугубо эгоистическая озабоченность, – А как ты полагаешь? Мне пришлось доскакать до Харботтла и обратно! – с деланным возмущением напомнил молодой лэйрд.
– Ты никогда не устаешь, Джонни, – объявила графиня, как ребенок, высказывающий неопровержимую, с его точки зрения, истину.
И на сей раз она не ошибалась. Он действительно не чувствовал себя уставшим. Наоборот, после того как он предельно ясно сформулировал графине свой взгляд на собственную независимость, Джонни Кэрр находился в отличном настроении. Его заложница была надежно укрыта за крепкими стенами Голдихауса, торг по поводу освобождения Робби мог начаться уже завтра утром, и тогда его брат окажется дома не позже чем через неделю.
– Ну ладно, – с усмешкой произнес Джонни, – если тебе это интересно, то можешь считать, что я не устал. Но зато я чертовски голоден. Кроме того, котенок, – тихо добавил он, – если ты действительно желаешь выполнять сегодня вечером роль моей прислуги, то, боюсь, на тебе слишком много тряпок. – И, поднявшись с кресла, Джонни Кэрр направился к столу возле камина, не удостоив графиню даже взглядом.
Постояв возле стола, он огляделся, словно пытаясь что-то найти, а затем очень спокойно произнес:
– Мое кресло, Джанет. Я хочу, чтобы ты выдвинула мое кресло.
Джанет не привыкла к приказам и не знала, как поступать, когда мужчина начинает говорить подобным тоном, поэтому ей понадобилось некоторое время, чтобы осмыслить отданную ей команду. Однако вскоре Джонни Кэрр уже услышал шорох шелка и звук обутых в мягкие туфли ног, направлявшихся к нему по ковру. Подойдя ближе – так, что се грудь прикасалась к его руке, – ДжанеТ подняла лицо и сказала с вызовом и уверенностью в голосе:
– Поцелуй меня.
Джонни Кэрр даже не повернулся, чтобы взглянуть на нее, и сделал вид, что не услышал. Вместо этого он по-прежнему спокойным голосом повторил:
– Выдвинь мое кресло из-за стола, чтобы я мог сесть.
Джанет ощущала пахнущую клевером влажность его вымытых волос и жар большого тела.
– Сначала поцелуй меня, – прошептала она, прижимаясь всем своим телом к его огромной фигуре. С тех пор как она выросла, не было еще случая, чтобы мужчина отказал ей.
– Кресло! – раздался его голос, от которого по спине женщины побежали мурашки. Холодность Джонни возбуждала ее еще больше.
Она попыталась одной рукой обнять Джонни за шею, в то время как вторая продолжала покоиться на его плече. Стальные мышцы, которые перекатывались под одеждой, воспламеняли Джанет еще большей страстью.
– Пожалуйста… – прошептала она.
В этот момент его сильные пальцы сомкнулись на запястье графини и, сняв ее руку со своего плеча, отвели в сторону.
– Ты не поняла, – с расстановкой проговорил он. – Приказы отдаю я, а ты им подчиняешься.
Джанет ухватилась за спинку кресла.
Джонни заставил графиню переставить его несколько раз, прежде чем решил, что теперь ему будет достаточно удобно. Из его уст одна за другой следовали лаконичные команды:
– Ближе… Нет, отодвинь… Теперь подвинь налево… Вот так!
Под конец Джанет разозлилась. А затем лэйрд, не произнося ни слова, величественным жестом приказал наполнить его бокал.
– Может, я сначала сниму платье? – спросила графиня.
– Нет, – отозвался Джонни, откидываясь на спинку кресла, – сначала налей мне вина.
Сирена внутри ее на мгновение замолкла. Неужели она в одночасье стала такой же невзрачной, как служанка? Или незаметной, как мебель? Брови женщины раздраженно сошлись в одну линию, а нижняя губка обиженно оттопырилась, но в этот момент лэйрд Равенсби, сидевший прежде со скрещенными ногами, изменил позу, и, увидев, как вздымается ткань его брюк, графиня поспешила исполнить приказ.
С опытностью куртизанки она наклонилась – так, что ее пышная грудь предстала перед Джонни во всей своей красе.
– Сделай милость, не суй свои груди мне в лицо, – сдержанно произнес тот.
– Грубиян! – возмущенно фыркнула она, со стуком поставив кувшин на стол.
– Мнение прислуги меня не интересует, – коротко парировал лэйрд Равснсби. – Пока тебя о чем-нибудь не спросят, держи рот на замке. – С этими словами он поднес бокал с рейнвейном к пламени свечи и долго, словно находился в комнате один, изучал на свет теплый янтарный напиток.
– Ты отвратителен! – пискнула графиня, однако голос ее предательски сорвался. Равнодушие этого мужчины несло в себе заряд чувственности, бросало ей какой-то сладкий вызов, и Джанет внезапно затихла, стоя перед ним, как провинившаяся прислуга, которую только что отчитали.
– Отвратителен я или нет, – пробормотал Джонни Кэрр, поднимая глаза и ощупывая взглядом ее тело, – а может быть, деспотичен или слишком требователен – я полагаю, у тебя на языке вертелись именно эти слова, – не имеет никакого значения, учитывая… твою должность. – Несколько секунд он смотрел своими синими глазами в ее лицо, и Джанет стало предельно ясно, о какой «должности» шла речь. И все же Джонни решил уточнить свою мысль: – Поэтому, если я решил, что пересплю с тобой позже, после того как ты накормишь меня, то у тебя есть два пути: либо подчиниться, либо потерять должность в моем доме. Понятно?
– Да, ваша милость, – прошептала графиня, чувствуя, как горит се тело, а руки непроизвольно прикрывают глубокое декольте, чтобы только не рассердился хозяин.
Убрав ее ладони в сторону, Джонни Кэрр провел кончиками пальцев по нежной груди и произнес:
– Я вовсе не говорил, что мне не нравятся твои груди. – Тут он засунул ладонь за вырез корсажа и погладил твердый кончик ее соска. – Я всего лишь не хочу, чтобы они присутствовали в моей пище. – Его рука выбралась наружу, он снова откинулся на спинку кресла и продолжал отчужденным тоном: – А теперь будь добра раздеться, чтобы я смог оценить свой интерес к тебе не только как к служанке, способной расставлять на столе тарелки.
Но несмотря на последнюю фразу, лэйрд Равенсби продолжал смотреть на нес равнодушным взглядом незнакомца.
Дрожь возбуждения пробежала по спине графини, и, когда она принялась расстегивать крючки на своем платье, руки се заметно дрожали. Безумный огонь, горевший в крови, мешал ей собраться, но через некоторое время ей все же удалось справиться с маленькими крючками, обтянутыми шелком, и серебристая ткань с шелестом упала у ее ног. Она стояла перед своим хозяином как дорогая шлюха – в красных шелковых чулках, подвязках, расшитых цветами, фиолетовых бархатных тапочках и розовом корсете, затянутом так туго, что груди ее выпирали наподобие шаров.
– Какие у тебя безобразно огромные груди! Позор! – укоризненно заметил лэйрд, не скрывая откровенной насмешки. – Мне нравятся более хрупкие женщины. Пожалуй, сегодня я велю отослать тебя прочь.
– Нет! Пожалуйста, не делайте этого, милорд! – взмолилась графиня голосом полным отчаяния. Она уже изнывала от желания, кровь гулко пульсировала в ее висках. – Простите меня, – приниженно стала извиняться она, стыдливо прижимая руки к груди и пытаясь укрыть свои пышные прелести. – Я могу надеть ночную рубашку.
Некоторое время Джонни Кэрр, казалось, раздумывал над этим предложением, развалившись подобно восточному набобу и неторопливыми ленивыми движениями поглаживая края своего бокала. Затем – быстро взглянул на высокие напольные часы, стоявшие в углу комнаты, словно прикидывая, хватит ли ему времени на то, что он задумал.
– Уже поздно, – со вздохом проговорил он наконец. – Ты у меня под рукой и, несмотря на то что у тебя такие огромные груди, так уж и быть, можешь остаться. Тем более что мне все равно должен кто-то прислуживать. – Джонни произнес эти слова с подчеркнутым неодобрением, но затем его голос снова стал равнодушным, и он продолжал: – Я хочу, чтобы все мои пожелания выполнялись без разговоров. Сними корсет, оставь только чулки и туфли. Мне нравятся красные шелковые чулки.
Джанет хотела его настолько сильно, что согласилась бы на все что угодно, чтобы только утолить голод своего тела. Поэтому она начала отчаянно сражаться с тесемками на спине своего корсета, в то время как ее властелин лениво потягивал вино. Ей еще никогда не приходилось самой снимать с себя корсет – обычно в таких случаях ей помогала либо служанка, либо очередной любовник.
