Текст книги "Леди и лорд"
Автор книги: Сьюзен Джонсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 32 страниц)
23
Элизабет очнулась на полу кареты. Кровавый образ, тут же всплывший в ее сознании, вызвал новый приступ тошноты. Ее терзало чувство вины за пытку, которую пережил Джонни, жертвуя собой ради нее и их ребенка. Она винила себя абсолютно во всем, даже в том, что ее родной отец проявил жестокость зверя. В какой-то момент силы и надежда полностью покинули ее.
Долгие скитания до предела измотали ее физически и духовно. У нее больше не было воли противостоять злобной силе, исходившей от отца. С болью в сердце она думала о том, какая участь ожидает ее мужа.
Элизабет лежала, покачиваясь из стороны в сторону, когда карета подпрыгивала па замерзших комьях грязи, катясь по дороге, изрытой глубокой колеей. От пронзительной жалости к самой себе хотелось разрыдаться, и все же несгибаемый дух, который не раз помогал ей выжить прежде, снова пришел на помощь. Ее посетила мысль, трезвая и жестокая: «А какое право раскиснуть имела ты? Ведь это не твоя спина украшена кровавыми лоскутами».
Нет, так никуда не годится. Если она хочет сохранить мужу жизнь, если хочет отомстить за него, то должна немедленно подняться и найти в себе силы говорить с отцом. Настала ее очередь действовать.
Увидев перед собой четкую цель, Элизабет немедленно почувствовала себя лучше. Теперь для нее стало вполне очевидным то, что власть ее отца над их судьбой является лишь временной. И она окончательно воспрянула духом, вспомнив, что основная часть ее состояния по-прежнему остается в неприкосновенности в «Трех королях» под надежным присмотром Редмонда. Сколь ни грандиозны были планы отца поживиться за счет богатств Джонни, от нее не укрылось, как он на секунду дрогнул, когда ночью на постоялом дворе она предложила ему свое состояние в обмен на свободу для Джонни.
С трудом встав с пола, Элизабет села на мягкое сиденье и деловито отряхнула запачкавшуюся пелерину, а затем тщательно поправила волосы, как если бы ее одежда и прическа имели сейчас какое-то значение. Совершив эту процедуру, она стащила с ноги сапожок и принялась колотить кованым каблуком в переднюю стенку кареты.
До нее донеслось, как кучер обеспокоенно окликнул ее отца, и теперь она ждала, какими будут ответные действия противника. У нее уже не оставалось ни капли сомнения в том, что она способна реально помочь Джонни, во всяком случае сейчас.
Отец приблизился к карете, и Элизабет отодвинула занавеску.
– У меня к тебе дело! – крикнула она против ветра, который жег лицо.
– Ему не видать свободы как своих ушей.
– Речь идет не о свободе, а всего лишь о враче. К тому же учти, что твоя любезность будет оплачена. Если бы ты сел сюда, ко мне, то мы могли бы обсудить условия. – По лицу Годфри можно было с уверенностью заключить, что он что-то прикидывает в уме. – Я дам любую цену, – подзадорила она его. – Ты не пожалеешь.
Он бросил на дочь пронзительный взгляд, пытаясь разгадать, что у нее на уме.
– Ты же неглупый человек и понимаешь, что львиная доля достанется Куинсберри. Зная его, ты не можешь быть уверенным в том, много ли перепадет тебе, – напомнила Элизабет отцу. Стоял сильный мороз, и во время этого необычного разговора на ветру изо рта у нее вырывались клубы пара. – Но ты мог бы компенсировать недостачу за счет моих средств.
При этих словах его широкая ладонь в перчатке, ранее спокойно лежавшая на бедре, возбужденно сжалась в кулак. Ему нечего было возразить дочери, и это вызывало у него крайнюю досаду.
– Ладно, выслушаю тебя, – недовольно буркнул Годфри.
После короткой остановки, связанной с его пересадкой с коня в карету, кавалькада снова тронулась в путь. Отец важно уселся напротив, и то, что ей приходится быть так близко от него, вызвало у Элизабет новый приступ ненависти. Его внушительная фигура и холодное презрение олицетворяли ту зловещую и упрямую силу, противостоять которой ей приходилось всю свою сознательную жизнь.
– Если Джонни оставят без помощи лекаря, – медленно произнесла она, заставляя себя держаться с холодной отрешенностью, поскольку знала, что любой всплеск эмоций будет не в ее пользу, – то он может и не продержаться до Эдинбурга. А судить мертвеца всегда труднее, чем живого. Если Джонни умрет, мне не будет никакого смысла помогать следствию. Даже если тебе удастся подобрать ручного судью, послушных присяжных и угодливых свидетелей, показания, которые дам я как лицо, состоявшее в особенно близких отношениях с обвиняемым, могут опрокинуть все, во всяком случае, вызвать крупный скандал в обществе. Куинсберри больше года и носу не показывает в Шотландию. Джонни Кэрр, напротив, пользуется в Эдинбурге такой популярностью, что люди готовы его на руках носить, когда он появляется на улице, приезжая на очередное парламентское заседание. Толпу лучше не злить – она быстро теряет добродушие. Помнится, минувшим летом разгневанные горожане забросали камнями Бойля и подожгли дом Сифилда, а Тарбот, так тот еле унес ноги. Так что не исключено, что вы с Куинсберри просто не доживете до конца процесса. Тебе следует всерьез учесть и такую возможность.
Элизабет знала своего отца настолько хорошо, что, стоило тому только открыть рот, как она тут же перебила его, предугадав его слова.
– Ребенок родится не раньше чем через два месяца, – заявила она, намеренно прибавив несколько недель. – Так что не надейся: ты не сможешь вынудить меня к лжесвидетельству, угрожая жизни своего внука. А мои показания, смею напомнить тебе, будут иметь решающее значение. Если Джонни умрет, а ты будешь ждать два месяца, пока родится ребенок, чтобы навредить ему, Робби успеет беспрепятственно унаследовать титул и заручиться поддержкой всех своих влиятельных друзей и родственников. В таком случае все, что достанется вам с Куинсберри, – это мертвый подсудимый, обвиненный в изнасиловании.
– И в измене.
– Вполне возможно. Только я на твоем месте не очень-то радовалась бы этому. Когда речь идет о подобном обвинении, тем более в твоих интересах сохранить подсудимому жизнь. Ведь наследник Равенсби отличается редким безразличием к политике. Подумай, насколько все будут заинтересованы в том, чтобы наследство получил именно восемнадцатилетний юнец, не имеющий политических врагов… – Она холодно улыбнулась. – Должно быть, в подобной ситуации ты окажешься единственным исключением.
– Сколько ты мне заплатишь? – спросил ее отец без обиняков.
Элизабет поняла, что попала в цель, и внутренне возликовала, однако не подала виду.
– Сейчас – только за доктора. Он должен осмотреть Джонни в течение следующего часа. Чем дольше будешь тянуть и упрямиться, тем меньше я тебе заплачу. Если мой муж умрет, не получишь ничего. Если же лечение пойдет на пользу, то заплачу тебе не скупясь. Золотом. Тебе останется лишь отправить за ним в «Три короля» посыльного. Редмонд подчинится моему распоряжению, если оно будет доставлено ему надлежащим образом. Слово – за тобой.
– Двадцать тысяч гиней.
– Пять тысяч. Путь до Эдинбурга долог. У тебя еще будет возможность заработать.
– Пятнадцать.
– Восемь.
– Двенадцать.
– Хорошо, пусть будет двенадцать, но только в том случае, если лекарь будет сопровождать больного до самого Эдинбурга.
– По рукам. Через десять минут мы будем в Норт-Бервике.
– Кстати, не забудь, если Джонни умрет, Редмонд из-под земли тебя достанет, чтобы перерезать тебе глотку.
– Редмонд ни о чем не узнает.
– Такие люди, как Равенсби, не умирают незаметно. Запомни это, отец. Не забудь еще и о том, что к порядкам, заведенным Хотчейном, я добавила кое-что от себя. Редмонд получил соответствующие распоряжения, а он человек основательный. Он не сразу перережет тебе глотку, а начнет с пальцев рук и ног. Говорят, это очень мучительная смерть. – Ей доставило истинное удовольствие видеть, как побледнел ее отец, лицо которого при любых обстоятельствах оставалось, как правило, кирпично-красным. – Однако, надеюсь, тебе все-таки удастся разыскать искусного лекаря.
Годфри настоял на том, чтобы послание было отправлено Редмонду еще до того, как Джонни сняли с повозки. За небольшим письменным столом в кабинете доктора Элизабет торопливо черкнула несколько строк, уполномочив своего поверенного выдать деньги подателю сей бумаги. Это была обыкновенная деловая записка, однако Годфри с подозрительностью опытного цензора читал каждое слово, выходящее из-под пера дочери.
Наконец она вывела подпись: «Леди Элизабет». Это был условный знак тревоги. В этих двух словах Редмонд должен был увидеть призыв о помощи. Часть вассалов клана Кэрр отправились искать зашиты в «Трех королях», и от них Редмонд мог знать о бегстве Джонни и Элизабет. Однако он вряд ли знал, что им так и не удалось покинуть пределы Шотландии. Впрочем, приказ выдать деньги приспешнику Годфри должен был прямо указать на того, кто был сейчас источником смертельной опасности для Элизабет.
К счастью, Джонни не успел прийти в сознание, когда врач обрабатывал ужасные раны, которыми была сплошь покрыта спина пленника. Это был долгий и изнуряющий процесс. В какой-то момент боль, судя по всему, стала столь нестерпимой, что Джонни начал стонать даже в забытьи. Этот стон был скорее похож на низкий звериный вой.
Элизабет запретили с ним разговаривать, однако она положила ладонь на его стиснутый кулак, и рука Джонни дрогнула. Очевидно, тихое прикосновение любимой все же отозвалось где-то в темных глубинах помутившегося сознания… Его пальцы разомкнулись. Элизабет вложила свои пальцы в руку мужа, и он слегка пожал их. Ей хотелось разрыдаться, но она не посмела, поскольку это могло вызвать непредсказуемую реакцию со стороны отца. Сейчас она находилась полностью во власти его прихотей, а потому просто накрыла свою ладонь, которую не отпускал Джонни, пелериной и молча потупилась.
Элизабет не позволила лекарю сделать Джонни кровопускание. Он и так потерял слишком много крови – его лицо было серым, как у мертвеца. В конце концов доктор глубокомысленно согласился, что если отворение крови однозначно считать процедурой, способствующей поправке здоровья, то после уже полученной дозы «лечения» пациент наверняка станет здоровее раз в сто. На рубцы и открытые раны была тщательно наложена мазь, а ложе больного сделали более удобным, бросив в повозку несколько охапок сена и попону.
И когда врач наконец произнес: «Выпейте маковый сок, милорд», Джонни, кажется, услышал его, потому что послушно принял лекарство.
Настойка опия и в самом деле помогла. Дыхание Джонни стало более ровным, боль несколько утихла. Воспользовавшись этим, Элизабет распорядилась, чтобы его перенесли на мягкую подстилку, приготовленную в открытой повозке.
На зимнем воздухе раны не так кровоточили, и благодаря этому на протяжении всех десяти часов нелегкого путешествия в Эдинбург состояние Джонни не ухудшилось. За дополнительную плату в шесть тысяч гиней Элизабет добыла себе место в повозке рядом с мужем, согласившись на то, чтобы при них неотлучно находился охранник. Она обещала и не выходить в разговоре за рамки самых общих тем. Она готова была согласиться на все что угодно, лишь бы находиться возле мужа.
На протяжении всего пути Джонни почти ни разу не шевельнулся, и Элизабет только радовалась этому. Настойка опия одурманила его, истерзанное тело освободилось от оков боли хотя бы на время. Однако, едва они прибыли в Эдинбург, их разлучили.
Джонни тут же бросили в подземелье Эдинбургской крепости, Элизабет повезло больше: местом ее заточения стала скудно обставленная, зато чисто прибранная комнатка в одном из особняков Куинсберри с окнами на улицу Кэнонгейт. Роль надсмотрщицы выпало исполнять Кристиане Данбар, племяннице Куинсберри. От нее Элизабет узнала, что ей не велено ни с кем разговаривать до тех пор, пока не наступит ее черед давать показания на суде.
Для окружающих она оставалась невидимкой, чего никак нельзя было сказать о Джонни, дело которого имело ярко выраженную политическую окраску. О нем знали повсеместно, хотя в подземные казематы вход был заказан всем, кроме стражи. Эти ямы, расположенные глубоко под старым фундаментом крепостных башен, находились под неусыпной охраной, и никому не удавалось бежать. Большие сомнения вызывало то, доживет ли пленник до суда в этих сырых и темных стенах.
Поздно ночью, едва весть о прибытии беглецов достигла ушей Куинсберри, Гарольд Годфри был приглашен в личные покои своего покровителя. Там ему в полной мере довелось испытать на своей шкуре гнев герцога, взбешенного тем, что его клеврет дал волю чувству мести в отношении Джонни Кэрра. Подобная мстительность была для Годфри непозволительной роскошью, поскольку могла стоить им богатейших поместий в Шотландии.
– Запомните на будущее, – наставительно произнес Куинсберри, нервно расхаживая по кабинету, чтобы хоть как-то утихомирить рвавшееся наружу бешенство, – можете сколько угодно сечь плетьми вашу солдатню. Можете даже убивать. Но только, ради Бога, умерьте свой пыл с арестованными, которые представляют столь огромную важность. И молитесь, чтобы Равенсби не умер до того, как ему по всей форме будет вынесен приговор. Иначе вам придется дорого заплатить за собственную глупость. Господи, не хватало мне еще выпустить из рук такие имения в Приграничье! Кстати, до меня дошли слухи о том, что в случае, если милорд Кэрр отдаст Богу душу, ваша своевольная дочка не станет давать показаний. Вы хоть понимаете, что это для нас означает, старый вы идиот?! Хотя, возможно, ее показания могут и не пригодиться, я бы предпочел, чтобы они все-таки понадобились!
В том, что касается манипуляций и интриг, Куинсберри слыл непревзойденным мастером. Всяческая жестокость ему претила – она лишь затрудняла тонкие дипломатические маневры. Он предпочитал иметь дело со взяточниками, а взяточники не переносят и запаха крови.
– Не надо истерик. Он выживет, – решительно оборвал собеседника эрл Брюсиссон, уверенный в своем умении определять, до какой степени можно истязать человека, не опасаясь за его жизнь. – Я знаю, когда заканчивать порку.
– Очень хотелось бы, чтобы ваш опыт вас не подвел.
– Да бросьте вы брюзжать, Джеймс. Вспомните, что, если бы не моя настойчивость, ему сейчас не сидеть бы в подземелье, – напомнил Гарольд Годфри, который в течение всего разговора и не подумал встать с мягкого кресла. Его светлые глаза насмешливо следили за герцогом Куинсберри, который продолжал беспокойно мерить шагами комнату. – Не лишайте меня маленьких развлечений.
– Хорошенькое будет развлеченьице, если наш пленник сдохнет. – Несмотря на то что он позаботился о подкупе судьи и присяжных, Куинсберри вовсе не хотел опозориться, представив им мертвого подсудимого. Нет, столь грубая работа была ему совершенно не нужна. – Я не хочу, чтобы возникли какие-либо сложности с обвинением. И не хочу, чтобы все тыкали в нас пальцем, говоря, что это мы убили его. Его собственность должна перейти ко мне вполне легальным путем, чисто, без всяких темных пятен, из-за которых в будущем могут возникнуть новые судебные тяжбы. Подумайте, одна только библиотека Равенсби стоит целое состояние!
– Ну и берите ее себе на здоровье! Что касается меня, то я больше интересуюсь чистокровными жеребцами его конюшни.
Голова Куинсберри нервно дернулась. Он и сам имел виды на эту конюшню. И все же герцог заставил себя улыбнуться, решив пока не обнаруживать свой интерес к лошадям. Терпение, прежде всего терпение. У них еще будет время, чтобы разделить состояние Равенсби по справедливости… Так, чтобы он не остался внакладе.
– Нам придется несколько отсрочить начало процесса, – произнес Куинсберри оживленно. Их диалог все больше походил на разговор двух воров-карманников, обсуждающих, как лучше облапошить очередную жертву, и это его несколько коробило. – Надо подождать, пока подсудимый перестанет вызывать столь живое сочувствие. Ваши извращенные развлечения обернутся для нас потерей по меньшей мере двух недель.
– Если вам доставляет такое удовольствие винить во всем других, – проговорил эрл Брюсиссон усталым тоном, – то окажите милость, браните меня и дальше. Забавляйтесь на свой лад. Но позвольте еще раз напомнить вашей милости, что именно я приволок этого мерзавца сюда для вас. И дело тут не в ваших хитроумных планах или манипуляциях с судьями и нищими дворянчиками, а в моем упрямстве, в моей решимости идти до конца! – Он поднялся, давая понять, что после изнурительной дороги ему позволительно не обременять себя излишней вежливостью. – Вам бы лучше поблагодарить меня, милорд, со всей щедростью, – сказал напоследок Годфри с еле заметным кивком, вложив в свои слова весь сарказм, на который был только способен. – Полагаю, это еще не поздно сделать – в форме пожалованных мне земельных угодий. Надеюсь, что когда-нибудь мы сможем более подробно обсудить вопрос о том, какой именно будет ваша благодарность.
И, язвительно ухмыльнувшись, вышел из кабинета.
Куинсберри остался один – хмурый и раздосадованный задержкой в осуществлении своего проекта. Что делать, Гарольд Годфри никогда не жаловал тех, кто не желал марать руки кровью своих жертв. С его точки зрения, это было излишним благородством – качеством, которое всегда ему претило. Тем не менее оба союзника были исполнены решимости и дальше действовать рука об руку, идя к заветной цели – имениям Равенсби.
24
Кристиана Данбар против обыкновения не слишком радушно встретила Роксану Форрестор, графиню Килмарнок, когда та вошла в гостиную. За окном стоял серый зимний день – шли третьи сутки безрадостного пребывания Джонни и Элизабет в Эдинбурге.
Столь необычная натянутость тона со стороны хозяйки ни капли не смутила Роксану. Опустившись с грациозной небрежностью на диван, обитый бледно-желтой тканью, она беззаботно прощебетала:
– Боже милостивый, Крисси, да уж не думаешь ли ты, что я пришла сюда, чтобы выкрасть твою пленницу? Да на кой черт мне сдалась эта женушка Джонни!
– А откуда ты знаешь? – запинаясь, спросила маленькая темноволосая женщина, чей рот, обычно плотно сжатый, сейчас сам собой широко открылся от удивления. Герцог желал, чтобы местонахождение Элизабет оставалось тайной для всех.
– Что за глупый вопрос, милая! Досужие люди все знают, даже то, с кем вчера ночью ужинала в своем будуаре леди Никки Мэррей, – солгала Роксана. Осмотр места заточения Элизабет оказался не таким уж простым делом. – Вообще-то я хотела прийти к тебе еще вчера, но моя маленькая Дженни замучила меня просьбами посмотреть, каких успехов она достигла, занимаясь с новым учителем танцев. Кстати, он итальянец. Вот я и смотрела, как она танцует, а когда спохватилась, было уже поздно. Так скажи мне, какова она из себя?
– Мне очень жаль, но герцог дал на сей счет совершенно определенные инструкции, – веско проговорила Кристиана. – О ней – ни слова.
Кристиана Данбар была дочерью сестры Куинсберри, неудачно вышедшей замуж за человека, который к тому же был ниже се по общественному положению, но возвратившейся в лоно семьи, когда муж-шалопай, наконец проявив благородство, ушел в мир иной. И теперь ее дочь полностью зависела от милости своего дяди – герцога Куинсберри.
– Ах, вот оно что… А я-то надеялась посплетничать всласть о женщине, которая украла у меня моего Джонни. Сама понимаешь, какие бури бушуют у меня в душе, – улыбнулась очаровательная графиня. – Особенно сейчас, когда ей больше нечем кичиться. – Роксана лениво раскинулась на мягких диванных подушках, желтый атлас которых великолепно гармонировал с ее огненно-рыжими волосами и платьем цвета морской волны. – Вот бы потолковать с ней самой о превратностях судьбы, – вздохнула Роксана с театральной грустью.
– Извини, но я ничем не могу тебе помочь, – ответила племянница герцога, хотя сама, будучи по натуре человеком недобрым, сгорала от желания насладиться скандальной сценой.
– Понимаю, – снисходительно протянула Роксана. – И все-таки знаешь, до чего иной раз хочется насолить сопернице и сказать ей в глаза все, что о ней думаешь. Послушай, – предложила она в следующую секунду невинным тоном, – может, выпьем доброго кларета – того самого, который так любит твой дядя? Кстати, ответь мне, только честно, что ты думаешь о ребенке, которого только что родила Кэти Малкольм? Не знаю, как тебе, а мне кажется, что он ни капельки не похож ни на одного из Малкольмов.
Так между приятельницами завязался привычный разговор, сводящийся к обмену сплетнями с изрядной долей яда. Роксана из кожи вон лезла, рассказывая Кристиане сочные подробности самых свежих скандалов, зная о ее ненасытном интересе к горестям других людей. Поразительно похожая на свою мать, которая считала, что грехи ее юности вполне искуплены смертью супруга, Кристиана Данбар унаследовала от нее небывалое высокомерие и пренебрежение к ближним. Она выросла с сознанием того, что в ее жилах течет благородная кровь клана Дугласов. Гордая этим фактом, она никак не могла подыскать себе жениха, который соответствовал бы стандартам выдающегося семейства. Она в буквальном смысле была копией матери – такой же привередливой, чопорной, тщеславной и завистливой к чужому счастью.
День постепенно переходил в вечер, и расчет Роксаны на то, что кларет заставит подругу забыть строгие наставления дядюшки и развяжет ей язык, в конце концов оказался верным.
– Леди Кэрр действительно красива, – честно признала Кристиана Данбар после третьего бокала, сопроводив свои слова мимолетной гримаской, словно давая понять, каких сил ей стоило это признание. – Этого у нее не отнимешь даже сейчас, когда она ходит с брюхом. Ей рожать скоро, а она совсем не боится. – Последняя фраза была произнесена с явным раздражением.
– Ты часто с ней разговариваешь?
– Нет, она, видите ли, не желает со мной общаться.
– Такая заносчивость – и в ее-то положении? Ушам своим не верю!
– У нее хватило наглости даже своего отца обругать последними словами, когда он привез ее сюда. Ничего не скажешь, хорошую женушку подыскал себе твой любовник. Настоящая мегера!
– Хочется думать, что его в первую очередь привлекло ее богатство, – предположила Роксана, презрительно скривив губу.
– Еще бы, шестьдесят тысяч фунтов на дороге не валяются – любой мужчина польстится на такие деньги. – В голосе Кристианы зазвучала неподдельная горечь, что было вполне понятно: отсутствие солидного состояния как раз и было тем препятствием, которое мешало ей привлечь внимание достойных представителей сильного пола. Во всяком случае, так полагала она сама.
– Еще ни один мужчина не бросал меня по своей воле. Джонни был первым, – поведала Роксана подруге свою обиду, понизив голос.
– Теперь-то я понимаю, почему она не дает тебе покоя.
– Не могу простить ей этого. Стоит мне подумать о ней, и меня всю трясет от негодования. – Роксана сузила свои темные глаза, прикрыв их длинными ресницами, а затем, зло улыбнувшись, с каким-то отчаянным задором подняла бокал. – За наших соперниц, кем бы они ни были и где бы ни находились! Кстати, я слышала, молодой эрл Эглинтон остановил свой выбор на младшей дочке Калландера. Каков мерзавец! А ведь как ухаживал за тобой в прошлом месяце…
– Так ведь у нее белокурые кудряшки, – едко заметила Крисси, – к тому же дедушка дал двадцать тысяч в приданое. А нашему Эндрю только того и надо. – При воспоминании о крушении заветной мечты на ее щеках выступил румянец гнева.
– Мужчины часто питают слабость к блондинкам, – задумчиво пробормотала Роксана.
– Верно. Вот и у жены твоего Джонни Кэрра волосы светлые, как солома, – злобно откликнулась Кристиана, будто иметь такие волосы было вопиющим преступлением.
– И кудряшки, как у дочери Калландера? – мимоходом осведомилась Роксана, исподволь наблюдая, как постепенно багровеет лицо собеседницы – то ли от вина, то ли от злобы.
– Вот уж нет, в гордой леди Кэрр ничто не напоминает сопливую девчонку. И волосы у нее не вьются кольцами, а падают плавными, блестящими волнами.
– Так она не зачесывает их вверх?
Кристиана бросила на нее испытующий взгляд поверх бокала с вином:
– Скажи, я могу тебе доверять?
– Еще бы, – тут же заверила ее Роксана.
– Ты хочешь увидеть ее?
Роксана долго молила Бога, чтобы прозвучал именно этот вопрос. И вот теперь, после двух часов пустопорожней болтовни, наконец услышала его. Ей пришлось приложить все силы, чтобы разыграть равнодушие.
– Ну разве что из чистого любопытства, – проворковала она, покачивая свой бокал между пальцами, унизанными кольцами. – Интересно все-таки… увидеть ту, которая отняла у меня Джонни.
– Только никому ни слова.
– Ясное дело, – улыбнулась Роксана, опять снисходительно.
– Тогда пошли. – Кристиана не очень уверенно поднялась с кресла. Будучи очень миниатюрной, она пьянела гораздо быстрее, чем Роксана с ее высоким ростом и пышной фигурой.
Оставив крохотную вышитую бисером сумочку на диване, Роксана последовала за хозяйкой дома к узкой лестнице, ведущей наверх.
Они подошли к двери, которую никто не охранял. Ключом, висевшим у нее на поясе, Кристиана отомкнула замок. Элизабет удивленно оторвала глаза от чтения – визитеры явились в неурочное время. Для ужина было рановато.
– Я привела к тебе посетительницу, – объявила та, которая выполняла роль охранницы.
Ее язык слегка заплетался, и Элизабет сразу же поняла причину этого необычного прихода. Однако высокая рыжеволосая дама за спиной Кристианы Данбар тут же прижала указательный палец к губам, давая знак молчать. Поняв, что, возможно, подворачивается нежданный шанс на спасение, Элизабет встала со стула.
Обернувшись к Роксане, Крисси ехидно поинтересовалась:
– Ну и что ты думаешь о своей сопернице?
– Светловолоса, даже слишком, – ухмыльнулась та. – В этом году мы переживаем нашествие блондинок. Прямо напасть какая-то.
– Что верно, то верно – не знаешь, куда от них деваться, – поджала Кристиана губы. – Зато теперь ты можешь праздновать победу.
– Спасибо, Крисси, ты понимаешь меня как никто другой. – Прикоснувшись в знак признательности к плечу подруги, Роксана медленно подошла к столу, за которым спиной к окну стояла Элизабет. – Надо же было своими глазами увидеть… какова жена Джонни Кэрра. – Ее тон выражал издевку, но глаза между тем глядели открыто и дружелюбно.
– Вот и увидела, – спокойно ответила Элизабет, вступая в разговор с рыжеволосой, в чертах которой было что-то неуловимо знакомое. Поведение этой женщины было очень противоречивым, а потому следовало занять выжидательную позицию. Здесь в первую очередь могла понадобиться сдержанность.
– Он был моим! – проговорила нарядная красавица, на сей раз резко и отрывисто.
Ну конечно, это была Роксана! Сейчас Элизабет безошибочно поняла это. Когда она впервые попала в Голдихаус, слуги не таясь обсуждали при ней любовные связи Джонни. Это была рыжеволосая красавица, эдинбургская фея… Сейчас она стояла перед Элизабет во всей красе, величественная, как царица Савская. Именно такой ее описывали рассказчики в людской господского особняка.
– Глубоко сожалею. – Это было не извинением. Это было знаком того, что она поняла, с кем разговаривает.
– Неплохая уловка с твоей стороны. Мне такое даже в голову не пришло, – холодно заметила рыжеволосая, и ее взгляд сполз на круглый живот Элизабет.
– Мне не о чем говорить с тобой. Можешь смотреть на меня молча, если это тебе так нравится, – спокойно сказала Элизабет.
– Говорила же я тебе: нахалка, каких свет не видывал, – подала голос Кристиана, подходя ближе. – Расскажи ей, как долго Равенсби состоял при тебе в любовниках.
– Нет, Крисси, у меня есть кое-что получше. Я не расскажу, а покажу ей, – обернулась Роксана. – В моей сумочке на диване остались кое-какие любовные письма от Джонни. Принеси их сюда, не откажи мне в любезности. – Она знала, что Кристиана Данбар не устоит перед подобным искушением. Еще в школьные годы, когда они учились вместе, Крисси страдала непомерным любопытством, вечно пытаясь выведать чужие секреты.
– Мне придется запереть тебя вместе с ней. – Долг перед дядюшкой был превыше всего.
– Конечно, – улыбнулась Роксана. – Обещаю тебе не трогать ее.
Кристиана хихикнула:
– А это идея! Может, и мне стоит пойти к этой маленькой выскочке Энни Калландер и показать ей письма, которые писал мне в прошлом месяце Эглинтон?
– Конечно, сходи. Пусть это будет ей расплатой за бесстыдство. Будет знать, как увиваться вокруг чужих поклонников. Ну беги же, а то у меня от злости даже в глазах потемнело.
– Но ты обещаешь, что не сцепишься с ней? – В блестящих от любопытства глазах на миг мелькнула обеспокоенность.
– Обещаю, милая. – И Роксана мягко подтолкнула ее к двери.
За скрежетом ключа в замке последовали удаляющиеся семенящие шажки. Повернувшись к Элизабет лицом, Роксана торопливо зашептала:
– Простите меня за эту комедию, но только так можно было заставить Кристиану позволить мне увидеть вас. На редкость неприятная особа. Как вы уже, наверное, догадались, меня зовут Роксана Форрестор, и я пришла к вам по поручению Монро и Робби.
– Что с Джонни? – тут же вырвалось у Элизабет. Все эти дни она думала только о муже.
– Пока жив.
Из глаз Элизабет брызнули слезы, ноги подкосились.
– Спасибо, – прошептала она, бессильно опустившись на стул.
Подойдя ближе, Роксана мягко тронула ее за плечо.
– Ему сказали, где вы находитесь, и он понял. – Она вздохнула, не решившись повторить то, что говорил о состоянии Джонни посетивший его адвокат. При одном воспоминании об этом рассказе у Роксаны пробегал мороз по коже. – Извините меня за то, что я не привожу никаких подробностей, – продолжила она через секунду окрепшим голосом. – Не подумайте, что это от бесчувственности. Просто у нас с вами почти нет времени – вот-вот вернется Кристиана. Я здесь в первую очередь затем, чтобы сообщить вам, что Робби и Монро готовят ваш побег. Сперва получите свободу вы, а уж потом они займутся освобождением Джонни. В противном случае Куинсберри и ваш отец будут использовать вас в качестве орудия против вашего же мужа. Теперь, когда нам известно, в какой комнате вы находитесь, и если Крисси не проболтается о моем приходе своему дядюшке, который в таком случае мог бы перевести вас в другое место, можно говорить о том, что план приобретает конкретные очертания. Ваши спасители явятся за вами сюда завтра вечером. Запомните: сперва – вы, потом – Джонни. К его спасению приступят, как только вы покинете этот дом.
Роксана отпрянула от стола, услышав, как хлопнула дверь этажом ниже, и на несколько секунд замерла у порога, прислушиваясь, не повторится ли шум.
– Теперь еще об одном. Что бы я ни утверждала, когда вернется Крисси, помните: Джонни никогда не был моим, – спокойно проговорила она. – Он не принадлежал ни одной из женщин до тех пор, пока не встретил вас. – Она грустно улыбнулась, женщина, с юных лет привыкшая видеть у своих ног многочисленных воздыхателей. – Знаете, однажды ночью он ушел от меня – прямо из постели, без всяких объяснений. Я тогда сразу поняла, что он не вернется. Он ушел к вам…
