Текст книги "Непорочность"

Автор книги: Сюзанна Форстер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

В то лето она сделала Уэбба своей живой игрушкой, увезла вместе с президентской свитой на виллу «КэпФеррэт» и никак не могла насытиться им. Но уничтожили Уэбба не ее извращения, не единственное доступное ему болезненное удовольствие, смешанное с чувством вины, которое он получал в то время от нее. И даже не пытки, которым подвергли его позже, когда вернули в Сан-Карлос и бросили в тюрьму, хотя электрический ток, пропущенный через воду, довел его до полу животного состояния. Самой страшной пыткой, уничтожившей его, было воспоминание о маленькой девочке, которая все пела и пела. Сила ее веры была невыносима. Он должен найти способ разрушить эту веру, даже через собственное уничтожение…

И вот теперь – только теперь ярость и ненависть, многие годы спавшие в нем ледяным сном, начали пробуждаться. Ледник тронулся.

Дрожащей рукой он прикоснулся к поддельной фигурки майя, которая чудесным образом появилась из ниоткуда. Техника сработала. Он готов. Без сомнения.

Весельчак

Мэри Фрэнсис уставилась на экран своего миникомпьютера, не веря своим глазам. Под «хозяином» Весельчак мог подразумевать только Уэбба Кальдерона. Она понятия не имела, кто такой Весельчак и почему в агентстве хотят, чтобы она разделалась с таким важным клиентом, но нутром чувствовала, что происходит здесь что-то гораздо более важное, чем то, что было обещано ей Блю. Нечто ужасное.

Она задала волновавший ее вопрос: «Как быть с видеокамерами слежения?» Ответ пришел незамедлительно: «Выходите через галерею. Об этой камере позаботились. Избегайте видеокамер в Офисе и мастерской. Избегайте их, и все будет хорошо».

Она набрала сообщение о конце связи, выключила компьютер и бесшумно засунула его вместе с сотовым телефоном В красный рюкзачок. Она была одна в кромешной тьме, рядом с огромным шкафом, стараясь не попадать в зону обзора видеокамеры. Решила немного посидеть. Голова у нее шла кругом, а сердце было готово выскочить из груди. Откуда им известны такие подробности о Кальдероне? Похоже, в агентстве очень хорошо знакомы с системой наблюдения и потайных ходов в его доме.

Она нащупала медальон на груди и крепко сжала в руке. Опередить Кальдерона? Но она даже на миг не способна допустить мысль об убийстве ради спасения собственной жизни. Нет, надо бежать, и не тогда, когда советует Весельчак, а немедленно!

* * *

Через открытую дверь мастерской Уэбба Кальдерона доносилось женское хихиканье.

– Ну так как же, Алехандро! – раздался грудной женский голос с сильным латиноамериканским акцентом. – Что сказала одна лягушка лесбиянка другой, после того как они кончили заниматься любовью Ты знаешь, дорогой?

Ответом послужило молчание.

* * *

Мэри Фрэнсис кралась вдоль коридора, внимательно осматривая стены, чтобы не попасть в видеокамеру Она знала, что придется пройти мимо открытых дверей только так можно было добраться до лестницы, ведущей в подвал. Со времен монастыря у нее была легкая походка – иначе на натертых до блеска деревянных полах, монастыря оставались следы от резиновых подошв тяжелых черных ботинок для непосвященных скользящая походка монахинь – признак их высокой духовности, тогда как на самом деле – это всего лишь жизненная необходимость.

Прием в честь Алехандро Кордеса был в самом разгаре. Мэри Фрэнсис решила выбираться через черный ход, надеясь, что все гости собрались на веранде бассейна, где подавали напитки и угощение и откуда доносились музыка и шутки, но, к несчастью, мастерская тоже не пустовала.

– Лягушка облизнула губы и сказала: «Они правы, по вкусу мы действительно похожи на курятину!» – Женщина захихикала от удовольствия. – Что с тобой, Алекс? До тебя не дошло, что ли? Лягушачьи ножки? Куриные?

Услышав натянутый мужской смех, Мэри Фрэнсис замерла у самых дверей и осторожно заглянула внутрь. В комнате находилось несколько человек, включая Уэбба Кальдерона, который сидел за рабочим столом и, не обращая внимания на гостей, внимательно рассматривал небольшую глиняную фигурку женщины в ритуальном платье и с музыкальным инструментом в руках.

Мэри Фрэнсис решила, что фигурка представляет большую художественную ценность, и все же не фигурка интересовала девушку, а Уэбб. Игра света и тени на его подвижном лице придавала Уэббу какой-то таинственно-зловещий вид. И только небрежный наряд в стиле банановой республики не давал окончательно поверить, что перед вами средневековый маг. Он был одет в рубашку цвета индиго и легкие брюки, настолько обтягивающие, что Мэри Фрэнсис даже издали различила сквозь ткань мощные мускулы бедер.

– Потанцуем потом? Да, Алехандро?

В комнате были трое мужчин и одна женщина. Она непрерывно потягивала маленькими глотками шампанское из огромного фужера и выглядела порядком опьяневшей, что, однако, не мешало ей прижиматься к мужчине, в котором Мэри Фрэнсис признала почетного гостя Кальдерона Алехандро Кордеса. Женщина держала его под руку, изо всех сил стараясь при влечь к себе внимание.

Кордес, казалось, испытывал неловкость от ее ужимок, но при этом изо всех сил старался сохранить невозмутимый вид. Его черные волнистые волосы, на первый взгляд небрежно взъерошенные, были подстрижены и уложены виртуозом парикмахером, работавшим со звездами. И «заломы» на модно помятых льняных пиджаке и брюках были тщательно заутюжены.

Мэри Фрэнсис узнала его по многочисленным фотографиям в газетах и журналах, которые подробно освещали его кочевую жизнь. Создавалось впечатление, что он проводит больше времени на борту «Конкорда», чем на земле. Пресса обожала его не меньше, чем женщины. Если верить журналистам, он был единственным наследником состояния и титулов своего больного отца, и мысль об этом не давала ему спокойно жить. Что касается обаяния и развращенности Рубена Кордеса, то сын унаследовал их от рождения. Похоже, пристрастие Мэри Фрэнсис к телевизору и «Одиннадцатичасовым подробностям» опять обернулось благом. В свое время она на одном дыхании посмотрела программу «Твердая обложка», где был сюжет об Алехандро Кордесе и его любовницах.

Третий человек, стоявший поодаль от остальных, внимательно наблюдал за происходящим сквозь очки В тонкой металлической оправе. Мэри Фрэнсис дала бы ему лет тридцать. Его-то и следовало опасаться. У него был взгляд ястреба. Ничто не могло укрыться от этого взгляда. К счастью, в это самое мгновение внимание его было поглощено женщиной и Кордесом.

– Я сделала эту прическу сегодня утром, но Алексу она не понравилась. Да, Алекс? – промурлыкала женщина, желая запечатлеть поцелуй у него на щеке, но ему было не до нежностей. Кордес попытался отобрать у нее фужер, но женщина выронила его, облив и себя, и Кордеса; и пол шампанским.

Мэри Фрэнсис подумала, что его грубость ничем не оправдана. Похоже, дама, судя по поведению, никак не тянувшая на сотрудницу агентства «Вишенки», придерживалась такого же мнения. Пол, выложенный керамической плиткой, стал скользким, как каток.

– Черт! – воскликнула женщина, покачнувшись на каблуках такой высоты, что Мэри Фрэнсис И на сухом полу вряд ли устояла бы на них.

Кордес попытался было подхватить женщину, но не удержал. Звук падения приглушил женский визг – она приземлилась в лужу шампанского, увлекая за собой своего кавалера. Зрелище было впечатляющее. Алехандро Кордес в секунду утратил свой лоск.

Забыв об осторожности, Мэри Фрэнсис вытянула шею, чтобы получше разглядеть все, что происходило в комнате. В этот миг Кальдерон встал из-за стола. Короткая вспышка света заставила Мэри Фрэнсис отпрянуть назад. Но то, что произошло затем, привело ее в совершенное изумление. Уэбб Кальдерон не бросился на помощь барахтающимся в шампанском гостям, как можно было ожидать. Он шагнул в сторону, подставляя ногу под невидимый луч лазера. Мэри Фрэнсис ни за что бЫ не заметила этот луч, если бы не быстрое движение ноги Кальдерона.

* * *

Никто, кроме Мэри Фрэнсис, ничего не заметил.

Со своего места девушка хорошо видела рабочий стол Кальдсрона. Глиняная фигурка, казалось, двинулась сама по себе. Разум подсказывал Мэри Фрэнснс, что это оптический обман. Она поняла, что панель стола в мгновение ока бесшумно сделала полный оборот, фигур исчезла и затем заняла прежнее место.

* * *

Только после этого Кальдерон направился на помощь гостям.

Мэри Фрэнсис отпрянула назад, озадаченная тем; что увидела. Она не могла понять смысла происшедшего, пока не решила, что фигурка, появившаяся вновь На столе, уже не была оригиналом. Скорее всего она являла собой искусную копию, скрытую до поры с обратной стороны панели. Очевидно, у нее на глазах совершили подлог, заменив подлинник подделкой.

Неужели Кальдерон не только убийца, но еще и вор Она по-прежнему жаждала поскорее выбраться отсюда, но что-то удерживало ее теперь. Она решила еще раз заглянуть в комнату и увидела, как кто-то помогает Кордесу подняться на ноги. Имидж почетного гостя, заметно пострадал, но сам он был цел и невредим и утверждал, что чувствует себя прекрасно, отвергая предложение Кальдерона вызвать врача. Женщина тоже поднялась и теперь подавленно молчала, потихоньку приводя себя в порядок.

– У меня при офисе ванная, – предложил Кальдерон.

– Благодарю вас. – Явно смущенная, она взглянула сначала на Кордеса, потом на, Кальдерона, и Мэри Фрэнсис успела заметить в ее глазах не только смущение. Страх. Настоящий животный страх.

Кордес отряхнул пиджак, расправил его, повторил то же самое с брюками, потом ловко, словно расческой, провел пятерней по волосам. Мимолетная обаятельная улыбка довершила восстановление имиджа, и он вторично заверил Кальдерона, что все в порядке.

– Надо тщательнее выбирать помощников, обронил он.

– Да, я сам только что нанял нового, – согласился Кальдерон. – С трудом притираемся друг к другу. – Он указал на диван и кресла, стоящие у дверей в офис. – Присядьте, пока я закончу осматривать, статуэтку. Это недолго.

Кордес вежливо, но твердо отказался. В его голосе прозвучали стальные нотки. Улыбка его тоже стала ледяной, Но он попытался смягчить впечатление, небрежно пожав плечами.

– Да, пока привыкнешь к новому человеку, – проговорил он, вторя словам Кальдерона, – бывает нелегко. Как жаль, что «Вишенки» не предоставляют служащих. Их девушки для сопровождения великолепно вышколены.

Мэри Фрэнсис почувствовала, что разговор принял неожиданный оборот. Она уловила внезапную напряженность между Кордесом и Кальдероном, которая возникла, когда Кальдерон никак не отозвался на слова гостя. Он только извинился и вернулся к письменному столу. Помощник уже занял свое место у дальней стены, сбоку от стола.

Пока Кальдерон осматривал статуэтку, Кордес разглядывал собранные в мастерской произведения искусства – некоторые все еще лежали в ящиках, другие уже успели водрузить на мольберты и подставки.

– Однако не так, как Селеста, – продолжил он очевидно, подразумевая подготовку девушек. – Она была бесподобна.

Мэри Фрэнсис едва расслышала тихое «да» В ответ. Будто произнесенное вслух вымышленное имя ее сестры забрало у него все силы. Девушка как можно плотнее прислонилась к стене, чтобы не упасть, и, затаив дыхание постаралась не пропустить ни слова.

Кордес подошел к столу, в его голосе послышались обвинительные нотки.

– Глупая, бессмысленная смерть, вы согласны? – проговорил он. – Я принял решение провести собственное частное расследование. Виновный заплатит за преступление.

– Обязательно, – согласился Кальдерон, не поднимая головы. – Вопрос только – кто?

– Вот именно. – Взгляд Кордеса пронизывал насквозь, губы подергивались. Похоже, ему хотелось продолжить этот разговор, но все-таки он перевел его настатуэтку: – Как по-вашему, сколько она стоит?

– Она? Нисколько, – ровным голосом отозвался.

Уэбб. – Это подделка.

– Что?! Что, черт побери, вы говорите?

Глядя на эти две сильные личности, Мэри Фрэнсис поняла, что стала свидетелем не только столкновения взглядов, но и противостояния воли. Они не доверяли друг другу, они только что обвинили друг друга в смерти ее сестры. Теперь Мэри Фрэнсис была совершенно уверена, что один из них несет за это ответственность, И считала, что знает, кто именно.

Она поняла, что бежать рано. Сначала надо кое-что сделать. Подмена статуэтки навела ее на неожиданную мысль. Обманчиво легкую, но невероятно опасную. Мэри Фрэнсис даже не понимала, как она пришла ей в голову. Все, что требовалось от нее, это обвести Уэбба Кальдерона вокруг пальца, играя по его собственным правилам.

Глава 13

Песни при факелах, паркет танцевальной площадки и знойные саксофоны —. вот чего жаждала душа Блю Бранденбург. Господи, как она мечтает слиться в медленном танце с мужчиной и потерять голову, сойти с ума от любви, хотя бы на одну ночь! Только любовь, подобно наводнению, способна смыть с нее весь хлам – все страхи, разочарования и сожаления. Она стремилась к любви, к обновлению, хотела забыть обо всем, кроме сладостной истомы в теле.

– …ЗзЗСССффф еще час музыки зрелого Барри Манилов с его сссфффшшш…

Она вскинула руку, срдито стукнула по крышке радиоприемника со встроенным будильником и разом покончила с его мучениями. Уже битый час Блю лежала в темноте, пытаясь уснуть, главным образом по причине того, что в десять вечера в квартире несостоявшейся монахини больше делать нечего. Ей нужен живой человек, его душа и тело, а не этот ящик с похоронной музыкой.

Мэри Фрэнсис, когда же ты научишься ценить то, что придает вкус жизни., что питает воображение целой армии непонятых влюбленных? Ну не можем мы существовать исключительно на супе «Кэмпбел», крекерах «Риц» и приемниках со встроенными будильниками! Ну не заводимся мы от чая «Липтон»! Нам нужны душные прокуренные кабаки, бутылка «Мерло», и не менее трех чашек итальянского эспрессо, ясно? Слышишь меня, сестренка? Душа не может питаться только надеждой.

Под удрученный скрип пружин она уселась на кровати и подоткнула под себя полы фланелевой ночнушки, которую отыскала у Мэри Фрэнсис В комоде, – одну из тех, что носили еще бабушки.

«Черт побери, даже матрас скрипит веселее, чем радио, а Мэри Фрэнсис – ближайший живой эквивалент мученика за веру, – отметила она про себя. Для этой женщины не существует ничего, кроме жертвенности и моющих средств с дезинфектантами».

Она принюхалась и сжалась. Лизол. Квартира про воняла им насквозь. Можно подумать, она попала в пункт неотложной помощи.

Блю помнила о Мэри Фрэнсис такое, чему никто бы не поверил. Пока все дети играли в больницу и изучали друг на друге анатомию, она занималась рукоделием – вязала крючком свитера и длинные носки им в тон, предпочитая пастельные расцветки, А во время занятий она вела себя еще противнее. Всегда, как положено, поднимала руку, правильно вставляла все пропущенные буквы в упражнениях и получала похвальные грамоты за безупречную каллиграфию!

«Это была наша главная ошибка, – бормотала Блю, нащупывая в темноте выключатель настольной лампы. – Такие не должны жить». От неожиданно яркого света она зажмурилась, но зато в мозгах у нее внезапно просветлело. Она спустила ноги на пол и трезво оценила свое положение.

Ничего хорошего. Ее пытаются убить, она вынуждена скрываться в одном из самых криминальных районов страны, ее подруга и «приманка» исчезла, а чем занята ее, Блю, голова? Медленными танцами.

С ним.

От одной только мысли о Рике внутри у нее что-то сладко заныло, будто котенок перевернулся на спину и раскинул лапки, чтобы ему почесали животик. Блю вдруг превратилась в томное, мягкое, манящее желание, кабак и священник? Дерьмо.

«Подними свою задницу, Блю. Пойди посмотри старые фильмы. Черт с ним, что телевизор – допотопная черно-белая „Моторола“ с заячьими ушами – принимает всего три программы, да и то только в хорошую погоду, И при этом гудит так, что слов не слышно. Плевать! Догадывайся, о чем идет речь, по движению губ»

Она собрала в кучу колючее шерстяное одеяло, подушку, будто набитую опилками, подумала и добавила к ним покрывало, и со всем этим скарбом встала с постели. Если уж она собирается смотреть телевизор в гостиной, надо хотя бы устроиться поудобнее.

– Крекеры «Риц», – пробурчала она, прихватывая упаковку с ночного столика и добавляя к своей куче, – Как же я без них!

Блю обшарила взглядом спартански обставленную комнату – в надежде отыскать еще что-нибудь подходящее – и заметила множество подушечек с вышитыми на них назиданиями и связанных крючком салфеточек. Плетеное кресло-качалка украшало угол, а на комоде стоял букет дешевых искусственных цветов. Именно такая обстановка виделась Блю в ее будущем личном аду.

– Господи, за что мне такое наказание? – спросила она вслух, озвучив наконец вопрос, который мучил ее весь день. Она имела в виду не только квартирку Мэри Фрэнсис, хотя, несомненно, жалоба включала и ее. Она сама в опасности с тех пор, как взяла на себя расследование гибели Брайаны. За ней следили, угрожали насилием и смертью. Сейчас отступать уже поздно, вопрос только в том, зачем она вообще ввязалась в это дело.

Блю тяжело вздохнула, пытаясь справиться с покрывалом, которое все время выскальзывало из рук. Ответ прозвучал у нее в ушах удивительно ясно: «Если бы не Блю, Брайана Мерфи была бы сегодня жива».

Как правило, в неприятных ситуациях Блю всегда умела уйти от ответственности. Наверное, это была своеобразная защита от всех гадостей, которые обрушила на нее мать. Но на сей раз отвертеться не удастся. Именно она привела Брайану в агентство. Она впервые услышала о «Вишенках», когда недолго работала в колонке светских новостей.

В тот год материальное положение Бранденбургов резко изменилось к худшему. Отца Блю, председателя правления банка, обвинили в мошенничестве и упрятали в федеральную тюрьму. Сай Бранденбург не вынес публичного унижения и повесился в камере, оставив жену и дочь расплачиваться с долгами. Мать Блю была в совершенно невменяемом состоянии. Гуманитарное образование Блю плохо подготовило ее к мрачной реальности – у нее не было профессии, способной прокормить, но зато она слышала, что девушки для сопровождения могут заработать несколько тысяч за одну ночь.

Подстегиваемая в равной степени отчаянием и любопытством, она уговорила Брайану отправиться вместе с ней на встречу с пожилым господином, который владел и управлял агентством «Вишенки». Его звали Хейди Флейс, в прошлом он был судьей. Но когда, дело дошло до первого задания, Блю испугалась и ретировалась, зато Брайана оказалась настоящей искательницей приключений. Она не только частенько «сопровождала» известных толстосумов, но и регулярно звонила Блю, рассказывая о своих сказочных похождениях.

Блю по-настоящему завидовала ей, особенно когда Брайана начала говорить загадками. Она сказала, что влюбилась в одного клиента, которого сопровождала, и что они собираются пожениться, но подробности держала в тайне. Потом около месяца Блю ничего не слышала о подруге, а когда та позвонила в следующий раз, оказалось, что в жизни Брайаны все внезапно изменилось. В тот вечер ей предстояло сопровождать Уэбба Кальдерона, и она почему-то опасалась за свою безопасность. Она даже попросила Блю известить полицию, если не сообщит о себе в течение двадцати четырех часов.

На следующий день Блю узнала о гибели Брайаны. Известие это потрясло ее. Она не могла избавиться от чувства вины и до сих пор считала, что Брайана была бы жива, не уговори она ее тогда пойти на интервью.

Блю в волнении прижала к себе ворох вещей, который тащила. Именно из-за этого чувства вины ее занесло сюда, в этот мир, мир Мэри Поппинс, где теперь она ждет весточки от своей «приманки» И смотрит заставку-тест на экране телевизора… совершая настоящее насилие над собой.

Рыжий кот сидел на стойке для завтрака, прилежно вылизывая интимные части своего тела, когда Блю на конец ввалилась в гостиную, нагруженная постельными принадлежностями.

– Фэнг, – простонала она, – неужели нельзя без этого? Я так стараюсь не думать о мужчинах и сексе!

Кот посмотрел на нее взглядом, в котором ясно читалось «Если бы у тебя были эти штуки, да еще бы ты могла и добраться до них, уверен, ты занималась бы этим же, крошка». Она могла поклясться, что он подмигнул ей в ответ и тотчас вернулся к, своему бесстыдному занятию.

Чуть позже, закончив туалет, кот прыгнул ей колени и, довольный, свернулся клубочком на покрывале, в которое она закуталась. Блю устроилась на диване, окруженная всем необходимым, собираясь смотреть телевизор. Она была рада обществу кота и начала гладить его между ушками. От удовольствия кот упирался лапами ей в ноги, то выпуская, то убирая острые когти и мурлыкая, словно подвыпивший музыкант.

«Весь дом полон ужасных звуков!» – подумала Блю.

На плетеном столике рядом с диваном лежало Несколько старых номеров женского журнала. Обрадовавшись, хоть какому-то развлечению, Блю взяла один номер И начала его листать, морщась при виде множества статей о том, как испечь домашнее печенье и приучить малышей проситься на горшок. Она грубо выругалась И уже было хотела закрыть журнал, как вдруг ее внимание привлек психологический тест.

«Насколько вы чувствительны?» – прочитала она, продолжая рассеянно почесывать кота за ухом. Она пробежала вопросы глазами, читая некоторые из них вслух. – Ну ладно, Фэнг, давай попробуем. Посмотрим какой ты чувствительный. «Коллега по работе говорит, что ваша блузка вам не к лицу. Вы: (а) Никогда больше не наденете; (б) Спокойно отнесетесь к ее замечанию. В конце концов она не модельер».

Блю не надо было даже задумываться.

– Ни то, ни другое. Я бы сообщила на почту об измении ее адреса, и вся ее почта пошла бы в Боснию, к примеру. Но это, наверное, неправильный ответ.

Похоже, Фэнг улыбнулся. Трудно сказать точно, но Блю полагала, что отсутствие интереса к тесту у кота связано с тем, что он не носил блузок. Спасибо, хоть не храпит.

Она попробовала еще один вопрос и фыркнула, не дочитав его до конца.

«Вас когда-нибудь обижало настроение продавца?»

Блю не удержалась и рассмеялась, но Фэнг не обратил на нее ни малейшего внимания. Однако ей было уже все равно. Она вспомнила один случай и от души развеселилась.

– Ну, если плюнуть ей в кофе, когда она не видит, означает обидеться?

К этому времени Фэнг проснулся и принялся лениво вылизывать лапы. Да, слушатель из него никудышный. Однако это нисколько не смутило ее, она быстро нашла место, где остановилась, прочитала следующий вопрос и тотчас пожалела об этом.

– Ты когда-либо испытывал внезапную нежность к кому-то? – спросила она кота, замявшись перед тем как прочитать ответы: – (а) Часто; (б) Редко.

«Редко… до недавнего времени», – подумала она.

В горле у нее вдруг странно запершило.

– А, ерунда! – Блю с досадой вздохнула и отбросила журнал. – В этих тестах все подстроено. – она уселась поудобнее и опять принялась поглаживать кота. Фэнг, – обратилась она к коту, – ты здесь давно. Как ты думаешь, падре равнодушен ко всем женщинам или только ко мне?

Кот закрыл глаза и задрал подбородок, чтобы она погладила ему и там. Он уже вышколил ее.

– А впрочем, какая разница? – сказала она, вдруг преисполнившись отвращения к себе. – Он служит Господу, спасает души, обращает грешников. Он должен быть равнодушен к женщинам: положение обязывает. Имей я хоть какие-нибудь мозги, я бы оставила его в покое… Только у меня мозгов-то никогда не было. Господи, да он самый сексуальный мужик из всех мне встречавшихся! Но это уже перебор, да, Фэнг? По-моему, он несчастлив, как ты думаешь?

Фэнг от удовольствия мурлыкал что было мочи.

Скорее всего он даже не слушал ее, но Блю уже привыкла, что на нее не обращают внимания.

– Ладно… – продолжила она, – допустим, он равнодушен только ко мне, тогда что я делаю неправильно? Слишком навязываюсь? Чересчур осторожна? Угрожаю его мужскому самолюбию? А оно у святых отцов имеется? – Она вздохнула и, совершенно несчастная, откинулась на спинку. – Наверное, это потому, что я такая бесчувственная, да?

Кот настороженно поднял уши при ее последних словах.

Блю увидела в этом знак свыше.

* * *

Принимать душ Рику Карузо сегодня вечером было небезопасно. Горячая вода стекала по телу, а нежное мыло как шелк скользило по торсу, который он тер и скреб.

Кожа его отзывалась так молниеносно, что он испытывал чувство вины, касаясь себя.

Интересно, именно это будет чувствовать женщина, если положит свои ладони ему на грудь? Горячую, скользкую кожу? Темные волосы и твердые мышцы в капельках воды? Его бицепсы сжимались и разжимались, пока он тер их мочалкой, и, прежде чем успел отогнать эту мысль, он представил, как другие мышцы твердеют и поднимаются. Поднимаются от прикосновения. Женского.

Даже слабый цветочный аромат мыла напоминал ему о женщине. Что это за запах? Вереск? Шалфей? Он не знал. Никогда раньше не обращал на это внимания. Чувства его смешались. Приятно смешались.

У него вырвалось грязное ругательство из обихода латиноамериканцев, когда он понял, что пора вылезать из ванны, и причем как можно скорее. Что-то происходит. Он закрыл воду, вылез из ванны, но внутри у него что-то брыкалось и толкалось. Это «что-то» разлилось огнем в мошонке и устремилось вверх к животу так быстро, что он застонал. Его пенис возбуждался и раньше, много раз. И на этот случай у него имелся целый перечень мер, которые надо принять, чтобы справиться со своей плотью, но на этот раз все иначе. Он не хочет подавлять вспыхнувшее желание. Наслаждение было острое, пришло мгновенно. Он хотел поддаться ему, отдаться в его власть и унестись туда, где уже давно не был.

Вода капала с него на пол крошечной ванной, примыкающей к комнате. Он посмотрел вокруг так, будто увидел свое жилище впервые. Стены ванной и овальное зеркало на стене покрылись капельками воды, голубой кафель на полу был твердым, как гранит, и ужасно скользким. У Рика появилось ощущение, что ноги вот-вот разъедутся в разные стороны.

Слава Богу, что он мокрый. Все вокруг мокрое. Вода уже стекла с него, но на теле оставались капли, которые начали превращаться в лед. Соски у него напряглись и стали еще тверже, чем были. Он чувствовал, как растет и твердеет пение, словно впервые, охваченный желанием.

Рик сжал пальцы в кулак, потом распустил их веером.

От напряжения в руке, появилась боль.

– Не делай этого, – произнес он вслух и потянулся за полотенцем. – Живым не вернешься.

У церкви было совершенно четкое отношение к этому прегрешению. Со времен семинарии он помнил, что название его происходит от двух слов: «maпus» И «turbatio». В переводе с латыни они означают «рука» и «возбуждение», слитые воедино считаются смертным грехом.

Но не страх согрешить всегда останавливал Рика. Он был твердо убежден, что истинная вера идет не от греха. Иначе она будет вынужденной, из-за того, что человек боится. Однако бывали времена, когда его тело превращалось в поле битвы между силой духа и капризами плоти. Он выигрывал эти сражения, во всяком случае, по большей части, потому что хотел верить, что есть вещи сильнее позывов плоти. Он много раз молился об этом, и каждый раз, когда святые слышали его земную грешную мольбу, они снисходили к ней и позволяли ему устоять. Он устоит и сейчас.

Воздержание – своего рода распятие.

Вспомнив слова Святого Иоанна Хрисостома, он сосредоточился на вытирании. Оно заняло немного времени. Несколько взмахов махрового полотенца – грудь и спина стали сухими, осталось обтереть ноги – и порядок.

Он обернул махровую простыню вокруг бедер и принялся вытирать голову, когда внезапно почувствовал, что не один в комнате. Кто-то за ним наблюдал. Он увидел отражение в запотевшем зеркале. Блю Бранденбург стаяла в дверях, которые он, как-то не подумал закрыть. Интересно, сколько она уже стоит там? Как давно смотрит на него? Голого…

Церковь была очень старая. Жилые помещения примыкали непосредственно к ней и своей архитектурой походили на миссионерские постройки. Офис, кухня и столовая размещались на первом этаже, а спальни наверху. Скудно и просто обставленные, они напоминали монашеские кельи.

Гостья с изумлением рассматривала альков, где находилась ванная с туалетам, железную кровать и большой деревянный крест над ней.

– Эта твоя комната? – спросила она, отказываясь верить собственным глазам.

Он отбросил мокрое полотенце, хотя не успел как следует вытереть волосы.

– Здесь я сплю и принимаю душ. А больше мне ничего не нужно.

– Ничего? – Голос Блю звучал надсадно, будто у нее начиналась ангина. Волосы она небрежна заколола на затылке, но выбившиеся пряди рассыпались вокруг лица. На Блю были все те же обрезанные джинсы (он уже начал: думать, что она в них испит и маленький светлый кардиган (вроде бы он видел его раньше на Мэри Фрэнсис). Сочетание была совершенно несовместимое: жутко завлекательные джинсы и классический кардиган, особенно то, как Блю его застегнула, точнее сказать, расстегнула, ничего более соблазнительного он в жизни не видел. Несмотря на все только что принятые решения, во рту у него пересохла.

– Тебе больше ничего не нужно? – продолжила она, похоже, нисколько не убежденная, что такие спартанские условия способны удовлетворить чьи бы то ни было потребности. Она закончила осматривать комнату и перевела взгляд на Рика. В этом взгляде он увидел твердость и мягкость вместе, будто она не только знала, что ему нужно, но и случайно захватила немного этого с собой. Серые глаза Блю стали почти голубыми, а сама она казалась серьезнее чем обычно. У Рика было чувство, будто она собрала всю свою внутреннюю энергию в единый поток и сосредоточила на нем.

Ему припомнились строки из Библии а человеке, у которого нет ничего и которому принадлежит все, но он промолчал. Прозвучит слишком нравоучительно. И потом она все равна поймет, что это просто уловка.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он. – Уже двенадцатый час.

Должна быть, Марианна не заперла за собой дверь. Последнее время с ней эта часто случается из-за домашних неурядиц.

Он задал вопрос вовсе не как приглашение войти, но Блю вошла.

– Хочу извиниться, что лезу не в свое дело, – объяснила она, грациозно проскользнув в комнату и закрыв за собой дверь. – Я говорю о Марианне. Надеюсь, из-за меня не возникло дополнительных проблем?

Она прислонилась к закрытой двери и устремила на него взгляд, от которого у Рика засосало под ложечкой от надежды. Ее глаза остановились на его груди, покрытой темными волосами, рассматривая играющие под кожей бицепсы не просто с интересом. Он усилием воли удержался от желания скрестить руки на груди. Но все же взгляд ее был не столько обольстительный, сколько дерзкий, решил для себя Рик. Это был взгляд, который для обычного мужчины, если он правильно рассчитал ходы, скорее означает призыв к действию.