Текст книги "Грех и чувствительность"
Автор книги: Сюзанна Энок
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)
Хотя вполне возможно, что после всего, что она ему наговорила, он больше никогда не захочет с ней разговаривать. Валентин никогда не поцелует ее, не прикоснется к ней, а завтра он, вполне возможно, появится под руку с какой-нибудь хорошенькой, увлеченной им женщиной, чтобы сделать вид, будто никогда вообще не интересовался Элинор. А может быть, и правда не интересовался?
Она закрыла лицо руками и сидела, покачиваясь вперед-назад в своем удобном кресле. Какой бы ни состоялся у нее разговор с Мельбурном, когда она якобы все обдумает, она знала заранее его результат. Ее брат даст ей список из нескольких фамилий и позволит выбрать из них одну, как будто это означает свободу выбора. После этого он организует церемонию бракосочетания.
Элинор казалось, что она еще никогда не чувствовала себя такой одинокой, а единственным человеком, с которым ей больше всего хотелось бы поговорить, которого она считала своим другом, оставался Деверилл. Похоже, что ее сердце не собиралось воспринимать то, в чем был уверен разум: Валентин отказался от нее, потому что с ней связано слишком много проблем. И ей необходимо отпустить его и сосредоточиться на том, чтобы сделать свое будущее хотя бы сносным.
Куда ни кинь…
Самое худшее заключалось в том, что она все сотворила своими руками. Она хотела набраться нового опыта, по-другому взглянуть на жизнь, но, очевидно, как предупреждал ее Мельбурн, за все приходится платить. Она бы только предпочла, чтобы цена не оказалась столь ошеломляюще высокой.
– Тетя Нелл! – тихо постучала в дверь Пип. Видно, они послали ее для переговоров. Смелый ход!
– Что ты хочешь, дорогая?
– Ты спустишься к ужину?
Элинор поморгала и, повернувшись, взглянула и окно. За стеклом была тьма, и только редкие газовые фонари освещали притихшую улицу. Силы небесные! Она проплакала целый день. Но если спуститься вниз, то начнется очередная битва, а она была к ней не готова. Пока.
– Нет. Попроси, пожалуйста, Хелен принести мне чего-нибудь. Я тебе заранее благодарна.
– Элинор, ты не можешь вечно сидеть там взаперти.
Она так и думала, что где-то поблизости притаился Себастьян.
– Я знаю. Это только до завтра. Брат немного помолчал.
– Ладно. Ты не в тюрьме. Я просто хочу, чтобы ты побыла дома, пока мы не оценим ущерб, который может причинить Кобб-Хардинг.
– Я никуда не уйду, – ответила она, приложив к двери ладонь. – Спасибо, что даешь мне немного времени.
– Мы увидимся с тобой утром.
– Спокойной ночи, тетя Нелл. Не печалься. Если ты захочешь, чтобы я помогла тебе завтра, дай мне знать.
– Спасибо, Пип. Спокойной ночи.
Хелен принесла ей ужин и помогла поставить на место мебель.
– Приготовить постель, миледи?
– Нет. Я сделаю это сама. Ты можешь идти. Посуду я выставлю за дверь.
– Хорошо, миледи. В котором часу разбудить вас утром?
Элинор даже улыбнулась. Некоторые вещи никогда не меняются.
– В половине восьмого, пожалуйста. Спокойной ночи, Хелен.
Служанка сделала книксен.
– Доброй ночи, миледи.
Сидя у туалетного столика, Элинор равнодушно посмотрела на еду. У нее не было аппетита. В голове проносились обрывки воображаемого разговора с Валентином, после которого он падал на колени, признавался в любви и просил простить за обман. Она вздохнула. Все это выглядело очень приятно, однако более невероятное развитие событий было трудно себе представить.
Закончив ужин, она выставила за дверь посуду, и целый час бесцельно бродила по комнате, четыре раза садилась в кресло, пытаясь читать, три раза принималась писать письма, но все у нее валилось из рук.
– Черт возьми! – пробормотала она. – Ложись-ка лучше спать, Элинор. Утро вечера мудренее.
Глава 20
Валентину удалось найти Трейси в третьем по счету клубе, которые он объезжал этим утром. Герой войны был спокоен и уверен в себе и, по всей видимости, даже не подозревал, что сегодня у него, вполне возможно, появится шанс породниться с одним из самых могущественных семейств во всей Англии. Хорошо еще, что этого не случилось вчера, когда Валентин замышлял планы и тут же их отвергал, опустошая при этом бутылку виски. Если бы такое уже случилось, Трейси, несомненно, завтракал бы сейчас в компании своей будущей родни.
Валентин уселся за стол в противоположном конце комнаты – достаточно далеко, чтобы его не заметили, но достаточно близко, чтобы можно было видеть все, что могло произойти. Трейси заказал себе яичницу из двух яиц с ветчиной, а Валентин ограничился тостом и чашечкой кофе. Что-то пошло не так. Это у Трейси должен был отсутствовать аппетит от беспокойства о том, сочтут ли его Гриффины – особенно Элинор – достойным войти в их клан.
Валентин вчера не только пил и составлял всякие планы, но и немало времени посвятил копанию в себе в попытке объяснить, почему он вдруг решил ни за что не отдавать Элинор никакому другому мужчине. Как же случилось, что мысль о том, чтобы исправить в глазах Элинор свою репутацию, раз появившись в его мозгу, не пожелала оттуда исчезнуть?
Видит Бог, если бы он вдруг решил жениться, то мог бы заполучить любую женщину, какую пожелает. Даже замужнюю можно было бы, наверное, уговорить оставить мужа, если убедить должным образом. Проблема заключалась в том, что он не хотел никакой другой женщины. А Элинор оставалась недосягаема. Он мог лишь беседовать со священником да замышлять побеги в Гретна-Грин. Но ведь он маркиз Деверилл. А представители этого рода не трусят, не смущаются, не поступаются собственными принципами и не теряют голову из-за женщины.
Самое трудное время настало перед рассветом. Он перепробовал множество слов, таких как «обладание», «наваждение», «досада», «ревность», чтобы определить, почему он испытывает такое чувство по отношению к Элинор, а потом внезапно, как озарение, возникло то самое, единственное, правильное слово. Любовь.
Идеальное слово. Но это уж была какая-то бессмыслица. Разве мог он любить Элинор, если даже не верил в существование этого чувства?
Хотя, как только нашлось это слово, он уже не мог от него отказаться. Так что независимо от того, сумеет ли он чего-нибудь добиться или нет, сможет ли даже произнести вслух это слово, стало ясно, что он любит Элинор Гриффин, а теперь вот может ее потерять.
Трейси закончил завтрак и отправился на аукцион чистокровных лошадей. Валентин последовал за ним. Ему желательно было узнать из первых рук, что затевает Мельбурн, как братья планируют дальнейшую жизнь Элинор, хотя понятия не имеют, что на самом деле она хочет, что ей нужно и чего она заслуживает.
Через двадцать минут после того, как Трейси уселся на место, чтобы участвовать в аукционе, к нему подошел лакей в ливрее цветов дома Гриффинов и передал ему записку, Проклятие! Они времени не теряют! Конечно, Трейси может, в конце концов, понравиться Нелл. Возможно, она даже будет с ним счастлива. Но этого нельзя допустить! Не должен он сидеть, сложа руки, зная, что мог бы соединить с ней свою судьбу.
Значит, пора действовать – и пропади пропадом все последствия! Сделав глубокий вдох, Валентин подошел к герою войны.
– Добрый день, Трейси. Вижу, тебе выпала честь получить корреспонденцию от Мельбурна, – заметил он, жестом указывая на записку.
– Привет, Деверилл. Да, насколько я понимаю, сегодня после полудня мне назначена аудиенция.
– Причину знаешь?
Джон взглянул на него.
– Да, есть одна мысль. Но если ты не в курсе, то мне, я полагаю, не следует обсуждать с тобой этот вопрос.
– Разумеется, я знаю, зачем тебя приглашают, – сказал Валентин, стараясь говорить в своей обычной беззаботной медлительной манере. – Ты заинтересован в этом браке?
– Любой был бы заинтересован. Ведь леди Элинор красавица.
– И приданое тоже нешуточное. Трейси нахмурился.
– Позволь спросить, почему тебя это интересует?
– Я друг семьи. И хочу убедиться, что Элинор будет счастлива.
– Так спроси ее. – Аукционист объявил следующую лошадь, и Трейси отвернулся от него. – Извини, я должен попытаться купить упряжку.
Валентин кивнул и отошел в сторону. Мельбурн, а возможно, и Элинор, остановились на кандидатуре Трейси, причем будущий муж тоже не имел возражений против этого брака.
Ну что ж, зато у него имеются возражения. Никто не спросил его, кто, по его мнению, может стать лучшим мужем для Элинор, и никому в голову не придет предложить его кандидатуру. Только не бессердечный маркиз Деверилл! Даже если бы ему удалось убедить их в том, что Элинор стала ему необходимой, и что он не может себе представить, как жить, не имея возможности говорить с ней, целовать ее и просто смотреть на нее.
Церковь в лице отца Майкла советует исправить несправедливость, допущенную в отношении Элинор. Это самое верное решение. Отныне он был намерен делать то, чего поклялся избегать любой ценой: жить по велению сердца.
Элинор проснулась внезапно и плохо соображала, как это бывает, когда неожиданно разбудят спящего очень крепким сном человека. Циферблат часов на каминной полке не был виден в темноте, но, судя по тишине в доме и на улице, было что-нибудь между двумя часами ночи и четырьмя утра.
Вздохнув, она повернулась на бок и решительно снова закрыла глаза. «Не думай ни о чем, – приказала она себе, когда в голову полезли мысли о Джоне Трейси, который был счастлив, встретиться с ее братом. – Считай овечек».
Ее рот закрыла чья-то рука. Другая рука прижала к постели ее скрещенные на груди руки.
Сердце ее билось так, что, казалось, было готово проломить грудную клетку. Она вскрикнула, но звук приглушила чья-то сильная рука. Пинаясь ногами под тяжелыми одеялами, ей удалось высвободить руки.
– Сюрприз! – прошептал ей на ухо хрипловатый мужской голос.
У нее перехватило горло, чтобы позвать на помощь братьев или слуг. Наверное, стоило разбить вазу или крикнуть – и они бы проснулись. Но она, наконец, узнала голос Валентина, который из-за охватившей ее паники показался сначала незнакомым.
Он посадил ее в постели, повернув к себе лицом. Она смутно видела в темноте полумаску черной пантеры и пару, сверкающих в прорезях зеленых глаз.
– Зачем ты пришел?
– Прошу тебя, говори потише.
– Уходи! Убирайся отсюда, – прохрипела она.
– Я не могу. – Прежде чем она успела увернуться, он завязал платком ей рот. – Не двигайся, – прошептал он и связал ей также руки.
Положив ее на постель, Валентин принес из гардеробной большую дорожную сумку и принялся открывать ящики и засовывать в нее одежду, наспех, без всякого разбора.
Элинор не могла поверить происходящему. И хотя у нее замирало сердце, не прошло и нескольких минут, как ее испуг сменился гневом.
Что бы такое он ни задумал и как бы зол на нее ни был, она была сыта по горло мужской бесцеремонностью и самоуправством.
Подол одного из ее платьев зацепился за угол гардероба, и он, выругавшись, наклонился, чтобы отцепить его. Воспользовавшись моментом, Элинор вскочила на ноги и босиком бросилась к двери. Поскольку руки у нее были связаны, ей потребовалось некоторое время, чтобы открыть задвижку. Она опоздала на секунду.
Сильная рука прижала ее к мощной груди, а другая рука осторожно снова закрыла дверь.
– Перестань, – проворчал он и снова поволок ее на постель. Она пнула его ногой. Валентин застонал и, толкнув ее на кучу простыней, наклонился, чтобы потереть колено. Если бы у нее была еще одна секунда, если бы у нее на ногах была надета обувь, он бы рухнул на пол. Нельзя вырасти вместе с братьями и не научиться драться.
Элинор добралась до края кровати и снова встала на ноги. Прежде чем она успела пнуть его еще разок, он снова повалил ее на спину и прижал всем телом.
– А я-то думал, что тебе нужно приключение, – пробормотал он, хватая ее за руки, чтобы не позволить нанести удар кулаком по его прикрытой маской физиономии.
Она попыталась закричать, но поскольку рот ее был замотан платком, то смогла издать только глухое мычание.
– Извини, ничего не могу разобрать. Так что лучше помолчи.
Засунув в дорожную сумку последний предмет одежды, он закрыл ее и вернулся к кровати. Подняв Элинор на ноги, он поволок ее к двери.
– Я никуда с тобой не пойду, – пыталась крикнуть Элинор, сердце которой бешено колотилось.
Валентин некоторое время смотрел на нее при тусклом свете луны. Волосы у нее были растрепаны и торчали во все стороны. В глазах ужас. Он не хотел пугать ее, но, очевидно, недооценил степень ее гнева. Ведь если бы она пнула его, таким образом, еще разок, то, наверное, превратила бы его пенис в пудинг.
Он не мог понять ни слова из того, что она ему говорила, но, судя по всему, она была в ярости. Он мог лишь догадываться о сути ее высказываний.
– У тебя будет приключение. Так что перестань сопротивляться, и идем со мной.
Элинор уперлась в пол пятками и покачала головой. Слово, которое она попыталась произнести, звучало явно как оскорбление, но он его игнорировал. Вместо этого Валентин взвалил ее на плечо, поднял другой рукой сумку и открыл дверь спальни. В доме было так же тихо, как и тогда, когда он влез через окно гостиной. Но, несмотря на тишину, он, пробираясь к лестнице, настороженно смотрел на закрытые двери по обе стороны коридора. Если в такой момент нарваться на одного из ее братьев, это могло бы привести к кровопролитию.
Она пыталась вырваться, и они оба чуть не скатились вниз по ступенькам лестницы. Ему удалось удержать равновесие, прислонившись плечом к стене, и они продолжили спуск. Вдруг одна из ступенек издала громкий скрип. Валентин замер на месте и долго прислушивался. Нигде ничто не шелохнулось.
Надеясь, что к этому звуку семейство привыкло, он покрепче ухватил Элинор и продолжил путь. Сейчас промедление было смерти подобно.
Валентин уже отодвинул внутреннюю задвижку на входной двери и мгновение спустя бесшумно открыл дверь, петли которой были хорошо смазаны. Они вышли в портик. Для того чтобы закрыть дверь, потребовалось больше усилий, но если проклятая скрипучая ступенька не разбудила братьев, то и звук открывающейся входной двери не разбудит.
Его экипаж ждал в конце подъездной аллеи, и кучер Доусон укрепил дорожную сумку с задней стороны экипажа. Валентин ждал, продолжая держать Элинор на плече. Доусон придержал дверцу, пода он втаскивал ее в экипаж и укладывал на обитое мягкой кожей сиденье.
– Можно отправляться, – приказал маркиз, усаживаясь напротив.
– Слушаюсь, милорд.
Они покатили по улице, и Валентин снял с лица черную маску.
– Ну, все не так уж страшно, – сказал он, приглаживая взлохматившиеся волосы.
Элинор приподнялась, села и умудрилась все еще связанными руками опустить платок, которым был завязан рот.
– Негодяй! – с гневом заговорила она. – Что ты себе позволяешь?
– Я устраиваю тебе приключение взамен того, которое испортил, – сказал он, предлагая ей фляжку, которою достал из кармана.
– Развяжи меня.
– Еще минутку. Мне не хочется, чтобы ты меня побила.
– Это, Деверилл, будет самой меньшей неприятностью из тех, что тебя ожидают, – сердито заявила она. – Останови экипаж и верни меня домой немедленно!
– Не собираюсь. Ведь тогда разразится настоящий скандал.
Элинор затаила дыхание, очевидно, пытаясь понять, в своем ли он уме.
– Валентин, отпусти меня сию же минуту! – повторила она свое требование. – Ты мне не нужен.
– Думаю, все-таки нужен, – сказал он в ответ, – учитывая, что на тебе лишь тонкая ночная сорочка. – Он, наконец, позволил себе посмотреть не только в ее лицо и сразу же почувствовал теплую волну желания, как и в тот момент, когда смотрел на нее спящую.
– Все это просто смешно.
– Не сказал бы. Нравится тебе это или нет, но назад я не поверну.
Элинор долго смотрела на него изучающим взглядом.
– Тогда скажи, куда мы едем, – наконец спросила она. – Надеюсь, это я могу узнать?
– Само собой. Мы едем в Шотландию.
– В Шотландию? – Точнее, в Гретна-Грин.
Она судорожно сглотнула.
– Гретна… Так ты… собираешься жениться на мне? Мельбурн уже говорил с Джоном Трейси. Ты опоздал. И я бы все равно не вышла за тебя замуж, Деверилл. Так что можешь спокойно поворачивать назад. Если ты меня отпустишь, никто ничего не узнает.
– Я не позволю тебе выходить замуж за другого. – Гнев и тревога охватили его, когда он попытался представить ее в объятиях Трейси.
– Ты сошел с ума. Кто тебя довел до такого состояния?
– Ты, – проворчал он. – Ты с твоими красивыми серыми глазами, твоей улыбкой и твоей манерой говорить правду в глаза. Твой смех и твои слезы, когда что-то тебя опечалит. – Он на мгновение закрыл глаза, пытаясь представить себе кого-нибудь, кто заставлял бы его переживать что-нибудь подобное. Кроме нее, никого не было. – Ты единственная женщина, которая пробудила во мне такие чувства. – Он смущенно откашлялся. – Для меня это очень трудное признание, дорогая моя. Но держу пари, что Трейси тебе такого не говорил.
– Это правда. Но когда знакомых женщин у тебя прибавится, ты поймешь, что я не так уж уникальна. К тому же я почти помолвлена с другим мужчиной.
Его возмутило, что она с такой легкостью согласилась с тем, что запланировал для нее Мельбурн. Может быть, в этом виноват он? Может быть, он ее слишком сильно обидел?
– Осмелюсь заявить, что круг известных мне дам достаточно широк, Нелл, и я…
– Я имею в виду знакомство физическое, в постели. Остальное не считается.
– Я и не знал, – усмехнулся он.
– Мне показалось, что я нахожусь здесь потому, что ты хочешь на мне жениться. Я бы не советовала тебе обсуждать со мной своих любовниц.
– Мне никогда не хотелось с ними разговаривать, – прервал ее он. – Проводить с кем-либо время, пока не подвернется кто-нибудь более подходящий, и заниматься любовью с самой дорогой для тебя женщиной – абсолютно разные вещи.
– Вот как? – прошептала она, глядя на него одновременно настороженно и удивленно. – Но если ты так считаешь, то почему не сказал мне об этом раньше?
– Потому что раньше я и сам об этом не знал, – заявил он, начиная раздражаться. Он был уверен, что девушке не подобает задавать уточняющие вопросы, когда ей делают подобное признание.
– А почему ты теперь знаешь?
– Я не знал, пока ты не начала кричать на меня и называть никчемным. Вот тогда я и понял, что, возможно, уже на следующее утро Мельбурн начнет действовать и найдет тебе мужа. Кстати, он ведь так и сделал, не правда ли? Я не должен был этого допустить. И ты тоже не должна.
Она помедлила.
– Поэтому ты решил жениться на мне? И даже не поинтересовался моим мнением?
– Мне не представилось случая. Зато я обсудил этот вопрос с другим человеком. И он дал мне очень хороший совет.
– Кто же этот мудрый человек?
– Священник. Он сказал, что если я допустил в отношении тебя несправедливость, то мне следует сделать что-нибудь такое, чтобы исправить содеянное.
– И для тебя это означает женитьбу?
Если он не ошибался, в ее тоне почти не осталось гнева. Это был обнадеживающий признак. Теперь уж он точно не отвезет ее назад домой. И за Джона Трейси она не выйдет.
– Отец Майкл, разумеется, порицает грех. И когда я его спросил, как быстро он сможет поженить нас, он ответил, что если я так отчаянно спешу искупить вину, то мог бы подумать в качестве альтернативы о поездке и Гретна-Грин.
– Он сказал «подумать», а это не означает бросаться очертя голову.
Валентин усмехнулся.
– Понятно. Но это и придает поездке дополнительную привлекательность, делает ее настоящим приключением.
– Я не думала, что ты когда-нибудь женишься, Валентин. Что же будет со всеми твоими любовницами и содержанками, которых у тебя пруд пруди? Разве такая жизнь не предел твоих мечтаний?
– Я не прикасался к другим женщинам с тех пор, как поцеловал тебя, Элинор.
– Но я тебе сказала, что использовала тебя, – медленно произнесла она, снова протягивая ему связанные руки.
Рано или поздно ему все равно пришлось бы освободить ее. Наморщив лоб, он развязал ей руки, стараясь не повредить нежную кожу.
– Я не считаю, что ты использовала меня, Элинор. Я одно от тебя скрыл – что Мельбурн попросил меня присматривать за тобой. После того ужасного вечера у Белмонта я все равно стал бы делать это независимо от нашей с ним договоренности.
Она прикоснулась к его щеке.
– Мне хочется быть уверенной в том, что сейчас передо мной настоящий Валентин Корбетт. Мне нравится этот мужчина, но иногда под его личиной возникает совсем другой человек.
– Он еще не привык быть таким, как нравится тебе, – сказал Валентин, наклоняясь вперед, чтобы нежно прикоснуться губами к ее губам. У него участился пульс, когда он почувствовал, какими податливыми стали ее губы от его поцелуя. – Но он старается. И в его распоряжении еще целых три дня, чтобы уговорить тебя. Ты дашь ему шанс?
Он поднялся и, пересев к ней на сиденье, положил ее руки на свои плечи, и снова прильнув к ее губам. Видит Бог, он мог бы целовать ее целую вечность. Валентина охватывала паника при одной мысли о том, что он не сможет видеть ее, когда захочет, не сможет беседовать с ней и слушать, как она воспринимает окружающий мир. Он говорил с отцом Майклом еще не вполне серьезно, но если даже священник считает, что у него хороший план, то кто он такой, чтобы не соглашаться со святым отцом? К тому же это была самая лучшая мысль из всех приходивших в его голову за всю жизнь.
Она тихонько застонала, и он сразу же ощутил волнение плоти. Правда, она еще не дала согласия выйти за него замуж, но ведь и не отказала. И он ничуть не возражал против того, чтобы прибегнуть к убеждению, особенно если это включало физическое обладание предметом своей любви.
– Ты собираешься заняться со мной любовью прямо здесь? – тихо спросила она чуть дрожащим голосом.
– Да. В таком случае тебе уж точно придется выйти за меня замуж.
– Не знаю. Мельбурн, возможно, сумеет уговорить Трейси.
– Сначала я постараюсь убедить тебя, – пробормотал он, пересаживая девушку к себе на колени, чтобы было удобнее целовать.
– Еще я могу уйти в монастырь, – сказала Элинор, прикасаясь язычком к его уху.
– Теперь уже нет. – Он тихо рассмеялся. – Ты уже не сможешь прожить без мужчины. – Он медленно провел рукой вверх по ее ноге, поднимая тонкую ночную сорочку до бедра.
Он сразу же понял, что сказал что-то не так, потому что она подняла голову, чтобы посмотреть на него.
– А как насчет того, что ты больше никогда в жизни не почувствуешь прикосновения другой женщины? Если ты думаешь, что я буду смотреть сквозь пальцы на твоих любовниц, то глубоко ошибаешься.
Он почувствовал волнение, заметив ревнивые нотки в ее голосе.
– Я могу лишь дать слово – хотя, возможно, оно не слишком высоко котируется, – что мне не нужна никакая другая. Я хочу тебя.
– Что ж, в данную минуту твоя клятва хорошо сочетается с твоими личными интересами.
– Ты говоришь это серьезно? Думаешь, мне легко было организовать все это? Тайком проникнуть в твой дом, похитить тебя?
– Но ведь ты решился на эти меры только после того, как Мельбурн велел тебе держаться от меня подальше и пригласил Джона Трейси.
Конечно, сейчас это в какой-то мере связалось; у него были слабые доводы, и он это понимал.
– Да этого я думал… что у нас… у меня… будет больше времени, чтобы понять, почему ты вызываешь у меня такие чувства. Из-за дурацкого поведения Кобб-Хардинга обстоятельства изменились, и эта дверь для меня захлопнулась, – он усмехнулся, – поэтому мне пришлось влезать через окно.
– Это было сделано ради меня или ради тебя самого, Валентин?
– Разве нельзя сказать, что это было сделано ради нас обоих? Я уже не знаю, как тебе угодить, Элинор, – признался он, снова целуя ее и чувствуя, как она тает, отвечая ему. – Возможно, я не прав, но не могу допустить, чтобы ты вышла замуж за Трейси.
Она вздохнула.
– А чем же ты лучше? Он улыбнулся.
– Я не такой скучный. Сама подумай: поскольку ты не хочешь быть «правильной», мы с тобой будем хорошей парой.
Она вздохнула.
– Так-то оно так, но ты соблазняешь меня, пока я тут в ночной сорочке, и моя репутация в полной зависимости от тебя. Но что будет завтра?
Валентину нравилось то, как, трезво Элинор смотрит на окружающий мир, как откровенно высказывает свои мысли. Хотя сегодня он предпочел бы, чтобы она соглашалась с ним без всяких оговорок.
Крепко поцеловав ее последний раз, так чтобы хватило впечатления до Гретна-Грин, он снова усадил ее.
– Я теперь уверен в одном: ты не испытываешь никаких чувств к Джону Трейси, иначе давно уже выскочила бы из экипажа – даже на полном ходу. Наверное, трудно заставить тебя доверять мне. Но обещаю, что никогда не сделаю ничего такого, что может обидеть тебя. Ну, хочешь – подарю тебе собственный пруд для купания и не стану запрещать кататься верхом без седла или разговаривать с кем захочется. Только пожелай – я на все согласен. Нам с тобой будет хорошо вместе, весело, к тому же мы подходим друг другу. Черт возьми, ты понимаешь меня даже лучше, чем я сам. – Валентин нежно провел пальцем по ее щеке. – Но все это лишь слова, и тебе нужно поразмыслить. Поэтому я пока вздремну, а ты подумай и постарайся принять решение сегодня к вечеру.
После непривычно длинного для него монолога он устроился в углу, закрыл глаза и попытался убедить нижнюю часть своего тела в том, что небольшая отсрочка необходима. Он хотел жениться на ней. Теперь это стало главным делом его жизни. Но надо, чтобы она разделяла его стремление, причем вполне сознательно, а не только из желания поступить наперекор Мельбурну.
Молчание затянулось, и он открыл один глаз. Она сидела в противоположном углу и, сложив руки на груди, не отрываясь, смотрела на него. Валентин насторожился.
– Тебе холодно?
– Немного.
– Так почему ты об этом не скажешь? – спросил он и, стянув с плеч пальто, встал, чтобы накинуть его на ее плечи.
– Так что? Ты решила выйти замуж за Трейси?
Она вздохнула.
– Не знаю. Он, конечно, не такой противный, как все прочие кандидаты, которых мы обсуждали с Мельбурном.
– Так он обсуждал с тобой кандидатуры? Вот так сюрприз! Я ожидал, что имя счастливчика будет им названо – и сразу же получено высочайшее разрешение на брак.
– Сначала и я так думала. Он заявил напрямик, что я должна перестать носиться по всему Лондону, предаваясь разгулу. И поскорее выйти замуж – ради собственной безопасности и для блага семьи.
– «Предаваясь разгулу»? Он так и сказал?
– Да. А как бы ты это назвал?
– Я бы сказал: чтобы позабавиться, узнать что-то новое, решить, как жить дальше.
– Вот ты действительно меня понимаешь, – улыбнулась Элинор.
– Именно это я и пытаюсь тебе втолковать, дорогая моя. И еще нельзя не упомянуть о том, что я большой умелец в любовных делах.
– Я это поняла после…
– Но я никогда не был так хорош, как с тобой, – добавил Валентин, желая, чтобы она поняла то, что он пытается сказать. – И я думаю, что ты не найдешь никого, кто заставил бы тебя испытать настоящую страсть, кроме твоего покорного слуги.
– Силы небесные! – Она покраснела еще сильнее и чуть наклонилась вперед. Пальто сползло с ее плеч. – Скажи, а завтра ты еще останешься таким Валентином Корбеттом?
Он вдруг обнаружил, что и впрямь имеется другой Валентин Корбетт и что, если не считать охватившего его безумия, он, кажется, совсем неплохой парень.
– Ты терпеть не можешь того, другого, и имеешь для этого веские основания.
Она покачала головой.
– Не совсем так. Я начинаю понимать, что они оба – это ты. Ты совершал ужасные поступки, но за последние несколько недель я обнаружила, что ты можешь быть совсем другим.
– Ты смущаешь меня.
– Валентин, я пытаюсь говорить серьезно. Ты знаешь, я ведь помню твоего отца. Однажды Мельбурн повез все семейство в Шотландию, и по дороге мы остановились на ночлег в Деверилл-Парке.
Он кивнул. Своим прошлым ему вряд ли следовало гордиться, но, поскольку он похитил Элинор, предстояло поведать ей о нем – пусть даже это было связано с копанием в себе, чего он по возможности старался избегать.
– Я помню. Сколько тебе было тогда? Лет семь? Отец к тому времени уже почти потерял рассудок. Ты, возможно, не знала, а может быть, не помнишь, что Мельбурн тогда рассчитывал погостить у нас пару недель. Отцу почему-то взбрело в голову, что все вы его незаконнорожденные дети и хотите отобрать его состояние. Он тогда даже набросился на Себастьяна.
– Давай оставим эти воспоминания и поговорим о нас. Знаешь, должна признаться, что всякий раз, беседуя с Джоном Трейси, я точно знала, что он скажет в ответ на мои слова. Такой разговор я могла бы вести сама с собой.
Валентин затаил дыхание.
– Это здорово экономит время, – растягивая слова, произнес он, чувствуя, как ее пальцы ползут вверх по его бедру. – Наверное, это понравилось бы тому, кто мечтает никогда не сталкиваться с неожиданностью или просто не желает обсуждать что-нибудь всерьез, – продолжал он. Она тем временем придвинулась ближе, ее губы легонько пробежали по его лицу и добрались до губ, а руки торопливо расстегивали его брюки. Он подтащил ее ближе к себе. Потом закрыл глаза, ощутив ни с чем не сравнимое прикосновение ее пальцев, обхватывающих его естество. Валентин поднял ее сорочку до бедер и осторожно усадил на себя. Невероятно приятно было чувствовать, как ее тугая горячая плоть дюйм за дюймом поглощает его!
Она запрокинула назад голову и тяжело дышала, опускаясь, чтобы вобрать его в себя полностью.
– О, Валентин, – ерзая, простонала она. Он чуть было не кончил в тот же момент.
– Элинор, поцелуй меня.
Поцелуй был горячий и страстный. Положив руки на ее бедра, Валентин качнул ее вперед. Она сразу же подстроилась под заданный ритм, и каждое их движение сочеталось с покачиванием мчащегося экипажа. Они не отрывали взглядов друг от друга.
Он почувствовал, когда она достигла кульминации, услышав ее прерывистый вздох. Ускорив свои движения, он присоединился к ней и прижал к своей груди, когда она обессилено упала на него.
Взяв за подбородок, он нежно поцеловал ее в губы.
– Вот теперь тебе придется выйти за меня замуж, – прошептал он.
– Я подумаю, – заявила она.
– Ничего поскромнее ты не прихватил? – спросила Элинор, оглядываясь через плечо на Валентина, который застегивал на спине пуговицы ее шелкового небесно-голубого платья.
– Уж и не знаю, что сказать, – ответил он, и нежная улыбка, все утро не сходившая с его губ, стала еще теплее. – К тому же было темно, а ты была не в духе и даже пыталась кастрировать меня.
Слава Богу, это не удалось, подумала Элинор и, наклонившись, стала копаться в содержимом дорожной сумки. Они останавливали экипаж только один раз – чтобы перенести багаж в отделение для пассажиров, где она могла одеться. – То, что здесь есть, подходит лишь для бала. Мне кажется, что ты выбрал все шедевры мадам Констанцы, которые висели у меня в шкафу, и ничего, кроме этого.
– Ты не можешь винить меня за это, дорогая.
– Но как же завтрак? Или ты ждешь, что я появлюсь в этом платье?
