Текст книги "Не такая, как все"

Автор книги: Сюзанна Брокман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Сюзанна Брокман
Не такая, как все

Глава 1

– Извините, но в наших списках не значится никакая Мари… Мара…

– Марисала.

– В списках кандидатов на получение места в общежитии нет никакой Марисалы Боливар. – Женщина за конторкой подняла на Марисалу усталый взгляд. – Вы уверены, что высылали нам надлежащие документы?

– Я ни в чем не уверена, – ответила Марисала, поправляя режущий плечо ремень дорожной сумки. – Всеми бумагами занимался мой дядя.

– По всей видимости, университет не получил документов.

Позади открылась дверь. Администраторша подняла глаза – и застыла как соляной столб.

Марисала обернулась. Ну, разумеется! В комнату легкой походкой вошел Лайам Бартлетт, а перед его золотистыми волосами и солнечной улыбкой не могла устоять ни одна женщина.

Марисала и сама долго не отрывала от него глаз, когда после долгой разлуки встретилась с ним в аэропорту Логан.

– Представь себе, мне удалось припарковаться прямо у подъезда! – объявил он, как будто не замечая пристальных восхищенных взглядов обеих женщин. – Ты уже получила ключи?

– Нет.

Лайам перевел взгляд на администратора. Улыбка его несколько поблекла.

– Что стряслось? – поинтересовался он.

– Похоже, Сантьяго что-то напутал.

Марисала не могла сдержать сквозившего в голосе раздражения. Она поехала в Бостон, только подчинившись настойчивым увещаниям дядюшки. Город Марисале понравился, однако она полагала, что в двадцать два года поздновато поступать в университет. Как она найдет общий язык со своими однокурсниками – на ее взгляд, совсем зелеными юнцами? Однако Сантьяго ясно дал понять, что у нее нет выбора. Она должна получить образование, стать, как он выразился, цивилизованным человеком.

– Скорее всего просто забыл отослать заявку на место в общежитии.

Лайам перевел взгляд на женщину за конторкой.

– Боюсь, свободных комнат у вас нет?

В первый раз с той секунды, как Лайам похлопал ее по плечу в аэропорту и, обернувшись, Марисала увидела перед собой его небесно-синие глаза, она осмелилась задержать на нем взгляд.

Он совсем не походил на того изможденного доходягу, которого пять лет назад Марисала увидела в тюрьме, когда бойцы сопротивления освобождали узников. Тогда Лайам едва передвигал ноги от ран, полученных при попытке к бегству, и перенесенных в заключении побоев.

Теперь же он казался воплощением здоровья и силы. Исчезла болезненная худоба; синие джинсы, белая рубашка и спортивный пиджак не скрывали развитых мускулов.

В американских журналах, которые Марисала листала в самолете, именно такие мужчины именуются «ходячим совершенством».

Администраторша покачала головой.

– В наших списках очередников уже стоит больше сотни фамилий. – Она взглянула на Марисалу. – Если хотите, я помогу вам заполнить заявку на зимний семестр.

– Отлично, – ответила Марисала, опершись о конторку. – Почему бы и нет?

– Почему бы и нет? – раздраженно повторил Лайам, и Марисала удивленно оглянулась на него. – Почему нет? Потому что до зимнего семестра еще четыре месяца! – Он снова повернулся к администраторше. – Послушайте, сделайте что-нибудь! Она – иностранная студентка…

– Неправда, – отрезала Марисала. – Я – такая же американка, как ты.

Ее мать была американкой, и Марисала имела двойное гражданство.

– Я хотел сказать, – дал задний ход Лайам, – что твой дядюшка живет отнюдь не на соседней улице.

– Ну и что? – прервала его Марисала. – Сниму квартиру…

– Сантьяго удар хватит!

Марисала невольно улыбнулась.

– Это точно. – Она повернулась к администратору. – Не могли бы вы дать мне список местных отелей? Я временно остановлюсь в гостинице…

– Отелей? – повторил Лайам. – Подожди-ка…

– Я могу дать список, – кивнула женщина, – но должна предупредить, что едва ли вы найдете номер. Весь город заполонили родители абитуриентов, а к тому же сейчас в Бостоне проходят две ежегодные научные конференции. Может быть, вы найдете комнату в мотелях Натика или Фреймингема.

Марисала покосилась на Лайама.

– Ты не знаешь, где этот Натик…

– Знаю. Чертовски далеко. Как ты будешь добираться до университета?

– Но это же совсем ненадолго, пока я не найду…

– Знаю, пока ты не найдешь квартиру. Я так и вижу, как Сантьяго гонится за мной с револьвером.

– Не будет он за тобой гоняться! – рассмеялась Марисала.

Но Лайам не шутил. Он подошел ближе и понизил голос, чтобы их разговора не слышали посторонние. Сквозь аромат кофе и дорогого одеколона просачивался его собственный запах – запах солнца и смеха, легкий, едва уловимый, чарующий и неповторимо мужской запах Лайама Бартлетта. Марисала словно вернулась на семь лет назад, когда она изнывала от безответной любви к американскому другу дядюшки, молодому репортеру с сияющей улыбкой и совершенно удивительными золотыми волосами…

– Мара, я обещал ему, что за тобой присмотрю.

Марисала отступила на шаг, прогоняя прочь давние воспоминания. Тогда, будучи юной и наивной, Марисала верила, что, как только окончится война, Лайам вернется за ней. Дни складывались в недели, недели – в месяцы, а она все ждала и ждала, не в силах поверить, что ее жаркая страсть не нашла ответа…

Но Марисала ошиблась. Ее любовь была безответной.

И теперь Марисала не собиралась бросаться к нему в объятия. Она – не из тех, кто повторяет одну ошибку дважды. Никогда больше она не примет дружеское расположение Лайама за что-то другое – и неважно, чем там от него пахнет!

– Вот и отлично! Исполни свое обещание и подыщи мне квартиру.

Лайам пригладил волосы рукой. Сейчас он стригся гораздо короче, чем пять лет назад – и короткая стрижка ему очень шла. Лицо его тоже изменилось: утратив болезненную худобу, оно стало взрослее и серьезнее – хотя улыбался Лайам по-прежнему совсем по-мальчишески. Следы голода и тяжких испытаний давно исчезли с его лица – но, как прежде, выступали на нем высокие скулы, оттеняя прямой нос и правильный рот, подчеркивая необыкновенные глаза…

Да, глаза его совсем не изменились. Все тот же цвет – цвет знойного неба в жаркий тропический полдень.

– Мара, Сантьяго хочет, чтобы ты жила в общежитии, а не в отдельной квартире.

– Если бы он этого хотел, прислал бы, как положено, заявку, – невольно улыбаясь, ответила Марисала.

– Это не смешно, – нахмурился Лайам.

– А по-моему, смешно. Подумай, Лайам. Сантьяго – такой аккуратист! Тебе не кажется, что для сеньора Совершенство это слишком крупный промах?

Лайам окинул внимательным взглядом девочку, стоящую перед ним. Нет, женщину, напомнил он себе. Марисала по-прежнему выглядит на пятнадцать лет и одевается как подросток; однако ей двадцать два. Она – совсем не ребенок.

– Ерунда какая-то! – продолжала возмущаться она. – Я проделала такой долгий путь, и вот теперь выясняется, что мне негде жить! – В уголках ее рта снова заиграла улыбка. – Почти такая же ерунда, как эта дядюшкина идея насчет шефства надо мной.

– Опекун тебе не нужен, и я это знаю не хуже тебя. – Лайам старался говорить спокойно, хотя в душе его с той самой минуты, как он увидел ее в аэропорту, кипели самые бурные чувства. – Но дело не в этом. Сантьяго попросил сделать ему одолжение. Как я мог сказать «нет»?

– Очень просто. «Нет». – Марисала пристально смотрела на него; ее карие глаза сейчас казались почти черными. – Вот так. Хочешь, покажу еще раз? Открываешь рот и говоришь «нет». Совсем нетрудно.

Лайам взглянул в смеющиеся глаза девушки – и вдруг с ослепительной ясностью понял, что все эти годы он не жил, а существовал.

Марисала была удивительно красива, хоть и не выставляла свою красоту напоказ. Случайный встречный не обернулся бы на нее на улице: мешковатая одежда надежно скрывала прекрасное стройное тело, а пышная копна вьющихся темных волос была завязана в невыразительный «хвост» на затылке. Изящное личико сердечком, маленький носик, пухлые губы и ямочка на подбородке делали Марисалу моложе своих лет. Она не пользовалась косметикой; кожа ее была безупречна, если не считать серповидного шрама на виске, возле левого глаза – горькой памяти о прошедшей войне.

Марисала не просто пережила войну – она сражалась наравне с мужчинами. Эта хрупкая девушка с львиным сердцем нашла свое место в огне и дыму сражений и стала одним из отважнейших бойцов армии Сопротивления.

Однако, если не считать шрама, внешность Марисалы совсем не изменилась. Она по-прежнему выглядела на пятнадцать лет.

И Лайама по-прежнему мучительно влекло к ней.

Тогда, семь лет назад, он не позволил себе поддаться страсти. «Я на восемь лет ее старше, – говорил он себе. – Я – взрослый мужчина, а она – еще ребенок». И Лайам запер свое чувство в недоступных глубинах сердца, заставил себя забыть о влечении к юной племяннице Сантьяго, убедил себя, что не чувствует к ней ничего, кроме дружбы и благодарности.

Ему действительно удалось забыть…

До той минуты, как он увидел ее в аэропорту.

В этот миг ему понадобилась поистине железная сила воли, чтобы не заключить ее в объятия и не прильнуть к ее губам.

Боже, как он хотел ее поцеловать!

Но он не мог. Не сейчас. Он дал слово. Теперь, хочет он того или нет, он стал опекуном Марисалы.

– Скажи Сантьяго, что ты не согласен! – потребовала Марисала.

Боже, хотел бы он, чтобы это было так легко!

– Я уже согласился.

– Скажи ему, что передумал.

– Марисала, я дал слово. В конце концов от тебя не требуется ничего сверхъестественного…

Лайам убеждал не столько Марисалу, сколько самого себя. Пока он не осмеливался рассказать ей о главной просьбе Сантьяго. По мнению старика, Лайам лучше кого-либо другого мог объяснить Марисале, что ей пора забыть о войне и учиться вести себя как воспитанная юная леди, а не как командир взвода. Лайам должен научить ее всему, чем владеют цивилизованные женщины: умением модно одеваться, выигрышно преподносить свою внешность. И прежде всего – держать язык за зубами.

– Раз в неделю мы будем обедать вместе, в остальное время созваниваться…

– И докладывать, где я была, чем занималась и особенно – с кем. – Марисала с мученическим видом закатила глаза. – Будь я мужчиной, он бы со мной так не поступил!

– Совершенно верно, – согласился Лайам. – Но, знаешь, трудно отказаться от старых…

– Четыре года, – прервала его Марисала, – я сражалась за свободу Сан-Салюстиано. За свободу для всех – а не только для дядюшки, которому взбрело в голову учить меня уму-разуму! Лайам покосился на терпеливо ждущую женщину за конторкой.

– О политике поговорим как-нибудь в другой раз. Теперь давай решим, что же мне с тобой делать.

Трудно было придумать более неудачную формулировку! Марисала немедленно бросилась в атаку.

– Что тебе со мной делать? – переспросила она. – Ничего. Садись-ка, дружище, в машину и поезжай по своим делам. А со своими проблемами я разберусь сама. – Гордо вздернув подбородок, Марисала повернулась к конторке. – Скажите мне, пожалуйста, названия тех мотелей… где они там?

– Послушай, у меня есть отдельная спальня. Почему бы тебе не пожить пару дней у меня? – Еще не договорив, Лайам понял, что совершает ужасную ошибку. Ему и так будет нелегко видеться с Марисалой – даже раз или два в неделю. А уж жить с ней в одной квартире…

«Но ведь это ненадолго», – успокоил он себя.

Марисала повернулась и смерила его убийственным взглядом.

– Откуда такой энтузиазм? – поинтересовалась она.

– Ну… – Он поспешно решил отступить. – Впрочем, конечно, если ты поселишься у меня, даже на несколько дней, это могут неправильно понять.

Марисала подняла бровь.

– Если помнишь, в джунглях мы полгода прожили в одной хижине.

Так и было. Три месяца он валялся в постели, изнемогая от ран, и едва понимал, где он и что с ним; оставшиеся три месяца тщетно убеждал себя, что не чувствует к этой девушке, выходившей его, ничего, кроме братской привязанности.

Разумеется, Лайам понимал, как выглядит их сожительство в глазах окружающих. По затерянному в горах селению расползались сплетни. Не желая компрометировать Марисалу, Лайам решил спать снаружи, под тентом – но Марисала со свойственной ей прямотой объяснила, что слухи ей только на руку: всеобщее убеждение, что она – «женщина американца», избавляет ее от непрошеного мужского внимания.

– Я не хочу, чтобы Сантьяго думал…

– Единственное желание Сантьяго – чтобы я обзавелась мужчиной, забеременела, выскочила замуж и поскорее слезла с его бедной старой шеи! Могу поклясться, отправляя меня в Бостон, он надеялся, что ты станешь для меня чем-то больше «опекуна» – если ты понимаешь, о чем я.

Лайам прекрасно понимал, о чем она. Действительно, Сантьяго хотел, чтобы Лайам стал наставником Марисалы – но едва ли наставником в науке любви.

Марисала придвинулась ближе и таинственно понизила голос:

– Я так и представляю, – прошептала она, – как Рафаэль, помощник дядюшки, пробирается ночью к тебе в дом и продырявливает все твои презервативы!

– Марисала! – Лайам залился краской и поспешно отвернулся, чтобы Марисала не догадалась, как подействовала на него ее вольная шутка. Он повернулся к администраторше общежития: – Послушайте, вы уверены, что ничего не можете сделать?

Женщина, уже углубившаяся в другие дела, подняла голову и рассеянно взглянула на него.

– Для студентов, у которых проблемы с общежитием, мы открыли гимнастический зал. Если у вашей подруги есть спальный мешок, она может остаться там на несколько ночей, пока не подыщет себе что-нибудь другое.

– Она – не моя подруга, – возразил Лайам.

Марисала отступила на шаг назад. Почему он так боится, что кто-нибудь сочтет их любовниками? И почему ее это так задевает?

– Я – его подопечная, – объяснила она. – Ну уж нет! – фыркнул Лайам.

Марисала вопросительно взглянула на него.

– Хорошо, какое название ты предлагаешь?

– Не знаю. Только не «подопечная». Слишком старомодно звучит.

– А это и есть старомодно. – Марта повернулась к администраторше, призывая ее в свидетели. – Много ли вы знаете двадцатидвухлетних женщин, у которых есть опекун?

Женщина растерянно заморгала.

– Ну, знаете, у некоторых наших иностранных студентов есть спонсоры или наставники…

– Вот! – Лайам прищелкнул пальцами. – Наставник. Это я и есть.

– Ну нет! – покачала головой Марисала. – Держу пари, Сантьяго имел в виду нечто гораздо более… э-э… многозначительное.

Марисала хотела посмотреть, покраснеет ли он и на этот раз. Никогда она не подозревала, что Лайам – такой… Как это называется по-английски? Такой чопорный. В джунглях Сан-Салюстиано он очень мало заботился о чужом мнении! Впрочем, это было давно. И за много миль отсюда – как будто на другой планете. А здесь живут его друзья, коллеги…

Может быть, у Лайама есть подруга, которой будет неприятно присутствие Марисалы – даже в отдельной спальне…

Марисала взглянула ему в лицо, пытаясь понять, что стоит за его упорством – и вдруг замерла, пораженная выражением его ясных синих глаз.

– Многозначительное? – повторил он. – Чего ты добиваешься от меня?

Голос его звучал мягко, но от него мороз пробежал по коже, а в глазах, устремленных на нее, полыхал пламень желания. Марисала не раз ловила такие взгляды других мужчин – но никогда так не смотрел на нее Лайам.

– Не дави слишком сильно, cara, – тихо произнес он, – иначе получишь то, чего не ожидаешь. Я – твой опекун, но я ведь только человек!

На этот раз Марисала залилась краской и попыталась скрыть свое смущение шуткой:

– Хорошо, назовем тебя дрессировщиком. Из тех, что дрессируют диких зверей для киносъемок.

Лайам рассмеялся – однако взгляд его остался прежним.

– Пойдем, зверюшка, у меня меньше чем через час важная встреча. Времени в обрез.

Марисала поблагодарила администратора и последовала за Лайамом к машине.

На улице сияло солнце, заливая университетский комплекс ярким, безжалостным светом. Марисале казалось, что рядом с ней, в неподвижном горячем воздухе, все еще звучат слова Лайама. «Не дави слишком сильно, cara, иначе получишь то, чего не ожидаешь».

Марисала села в машину, едва осмеливаясь взглянуть на мужчину рядом.

Матерь Божья, неужели Лайама Бартлетта тоже влечет к ней?

Лайам включил зажигание и плавно выжал сцепление. Наблюдая за движениями его ловких длинных пальцев, Марисала впервые за много лет позволила себе помечтать о том, как эти пальцы прикасаются к ней. Как Лайам целует ее. Сколько раз она мечтала об этом поцелуе!

Он будет таким нежным. Губы его осторожно прикоснутся к ее губам; затем он откинется назад и вглядится ей в лицо своими небесно-голубыми глазами. А потом поцелует снова, нежно, ласково, почти с благоговением лаская ее губы языком…

Марисала знала, что так и будет. Мечта о Лайаме много лет была верной ее спутницей. Именно она помогла Марисале выстоять, когда на землю Сан-Салюстиано опустилась тьма. Но впервые девушка поверила, что мечта ее может стать реальностью.

Может быть – только «может быть», – Лайам чувствует то же, что и она.

Отвернувшись, Марисала невидящим взглядом смотрела в окно. Она ни с чем не спутает тот жар, что сверкал у него в глазах. Этот взгляд поразил ее, даже испугал – но в то же время возбудил. «Я – только человек, – сказал он. – Не дави на меня!» А все эти годы Марисала мечтала о совершенном герое, который будет не «только человеком»…

В мечтах он раздевал ее медленно и бережно, и глаза его светились не желанием, а любовью. Казалось, целую вечность он целовал и ласкал ее – а потом…

Но, может быть, Марисала ошибалась. Может быть, едва она поцелует Лайама, его страсть, ничем не сдерживаемая, вырвется наружу, и они попадут прямо в рай?

Тогда Марисала отдастся ему, и вместе с ее телом Лайам получит то, что не получил от нее еще ни один мужчина – уголок в ее душе и сердце.

Но лишь маленький уголок. Марисала – больше не наивная школьница, страдающая от первой детской любви. Она – взрослая женщина и хорошо понимает разницу между любовью и похотью. Ее мечты больше не заканчиваются свадьбой и клятвами в верности.

Теперь Марисала не хочет такого конца.

Все, что ей теперь нужно – миг разделенной страсти. Мгновенное слияние тел, соприкосновение душ, мимолетное счастье…

Ничего большего она Лайаму дать не сможет.

Но ведь и он сам не хочет большего!

Если бы хотел, вернулся бы на Сан-Салюстиано. И разыскал бы ее тогда, много лет назад.

– Времени у меня хватит лишь на то, чтобы отпереть дверь и впустить тебя в квартиру. Свои вещи можешь сложить в одной из свободных спален.

Голос Лайама ворвался в ее мысли. Марисала обернулась. Он смотрел на нее, улыбался ей.

– Ты сразу поймешь, какая из спален моя: это та, где царит полный беспорядок.

– Ага, – протянула Марисала, очень стараясь, чтобы голос ее звучал беззаботно. – Некоторые люди со временем не меняются.

– Если хочешь есть, поищи что-нибудь на кухне. Все к твоим услугам. Я вернусь где-то через час. По дороге домой куплю пиццу и газету. Мы просмотрим объявления о сдаче квартир и подыщем для тебя что-нибудь подходящее.

– Куда ты едешь после меня? – спросила Марисала, когда они свернули на улицу, застроенную по обе стороны ухоженными старинными особняками и многоквартирными домами.

– В редакцию «Глоба». Моей газеты, – пояснил он.

– Я знаю, что такое «Глоб», – с недовольной гримаской заметила Марисала. – Все эти годы я не пропускала ни одного твоего материала!

– Да ты мне льстишь… Смотри-ка – свободное место прямо перед домом! Положительно, ты приносишь мне удачу!

Лайам остановился, дожидаясь, пока отъедет автомобиль, занимавший это место еще пять минут назад.

– Сантьяго каждую неделю получает «Глоб» на адрес своей конторы, – объяснила Марисала, не сводя глаз со здания, которое Лайам назвал своим домом. Шестиэтажное каменное строение, казалось, дышало спокойствием и надежностью. – А прочитав, приносит мне.

Лайам с уверенностью опытного водителя скользнул на освободившееся место и лишь затем повернул голову к Марисале.

– Правда? Каждую неделю?

– Каждую неделю на протяжении двух лет. Я первым делом искала в газете твою колонку.

– Польщен, польщен.

– У тебя бывали очень сильные статьи. Хотя в последнее время…

– А случалось тебе видеть репортажи Си-эн-эн? Те, что делал я из…

– Из Сан-Салюстиано, – закончила она. – Конечно! Если бы ты писал для «Нью-Йорк Таймс», как пить дать, получил бы Пулитцеровскую премию.

– Я выбрал Си-эн-эн, потому что не стремился завоевывать призы. Я хотел, чтобы как можно больше обычных, простых людей узнали о том, что происходит в твоей стране.

…Соединенные Штаты помогали так называемому «демократическому правительству» Сан-Салюстиано, держащему в страхе всю страну, деньгами и оружием. Репортажи Лайама по Си-эн-эн возбудили общественное мнение, и помощь диктатору прекратилась. Без поддержки США правительство оказалось бессильно: вскоре народ взял власть в свои руки и восстановил истинную демократию.

Война закончилась. Были проведены открытые и честные выборы, благодаря которым истинные вожди народа – в том числе и дядюшка Марисалы – заняли места в правительстве.

Конечно, жизнь страны была по-прежнему нелегкой, – но никто больше не боялся казни без суда или страшных застенков тайной полиции.

– И потом, – продолжал Лайам, выключая мотор, – я получил награду – приз Эмми.

– И Эмми была тебе приятнее дюжины Пулитцеров, – продолжила Марисала. Глаза ее заблестели озорным огоньком.

Лайам невольно улыбнулся в ответ. Однако эта тема была для него слишком серьезна, чтобы шутить по этому поводу.

– Cara, я хотел, чтобы поскорее окончилась война, – ответил он. – Чтобы ты была в безопасности.

Удивленно и немного недоверчиво, Марисала молча смотрела на него. Лайам сообразил, как должны были прозвучать для нее его слова. «Cara». Никогда прежде он так ее не называл. Он поспешно отвернулся.

– Чтобы ты и твой дядюшка были в безопасности, – быстро добавил он. – Ты и Диего, и Хуан, и Гарсиа, и Кармелита – все, кто боролся за себя и своих близких.

Марисала опустила глаза, и длинные ресницы бросили на ее щеки темную тень.

Лайам открыл дверцу и вышел из машины – несколько поспешней, чем нужно. Он боялся, что еще секунда – и он потянется рукой к ее темным кудрявым волосам… или просто сожмет ее в объятиях и поцелует.

Но этого делать ни в коем случае нельзя! Даже если она упадет к нему в объятия, если прильнет тонким гибким телом – как он сможет забыть об обещании, данном Сантьяго!

Хочет Марисала того или нет, он стал ее опекуном. Он должен охранять ее, а не тащить в постель.

– Какая красота! – заметила Марисала, выбираясь из машины. Она вскинула руки и с наслаждением потянулась, глядя в безоблачные небеса.

На девушке была простая белая футболка, растянувшаяся от неоднократной стирки. Она мешком висела на хрупких плечах и надежно скрывала женственные очертания груди.

Марисала по-прежнему выглядела подростком. Однако Лайам знал, что в ее тонких руках и нежной груди кроется неженская сила.

Брюки защитного цвета были Марисале великоваты и сползали вниз, обнажая загорелую полоску кожи на животе и нежный пупок.

– Я купил себе эту квартиру, как только моя книга появилась в списке «Таймс».

Лайам достал с заднего сиденья сумку Марисалы и подал ей, изо всех сил стараясь не смотреть на девушку. Марисала взяла сумку, и рука ее скользнула по его руке. Она, казалось, и не заметила, что до него дотронулась; однако ее прикосновение заставило Лайама стиснуть зубы и поспешно отстраниться.

– Точно, совсем забыла! Я же беседую с настоящей знаменитостью! – Она улыбнулась ему. – Подумать только: автор книги, стоящей в списке бестселлеров «Таймс»!

– Уже нет, – поправил Лайам. – Мода быстро меняется. Но моя книга побывала в этом списке.

В вырезе футболки виднелись худенькие ключицы. Такая трогательная, пронзительно женственная деталь, совершенно не подходящая к ее обычному «крутому» имиджу.

Помоги ему Боже, он попал в переделку! Он с ума сходит от этой девушки. От него не укрывается ни один ее вздох, ни одно движение. Ее темные глаза словно гипнотизируют Лайама – но он не в силах отвести взгляд.

– А теперь вопрос, который ты, наверно, слышишь со всех сторон, – улыбаясь, продолжала Марисала. – Когда выйдет продолжение?

Теперь Лайам смог отвести взгляд. Поневоле пришлось. Он не мог лгать, глядя ей в глаза. Она бы сразу его раскусила. Он отвернулся и зашагал к двери, роясь в карманах как будто в поисках ключей.

Прежде он сказал бы ей правду. Тогда, в Сан-Салюстиано, Лайам был откровенен с ней во всем – если не считать своего влечения. Но времена откровенности давно прошли, и теперь он дал ей тот же ничего не значащий ответ, что и всем остальным.

– Я сейчас работаю над ним.

Если честно, он над продолжением не работал. В разговорах с нью-йоркским редактором он отделывался отговорками, а наедине с собой изобретал любые предлоги, чтобы не садиться за письменный стол…

Лайам поспешно сменил тему.

– По ночам здесь дежурит привратник, – сказал он, открывая дверь. – Я тебя с ним познакомлю.

– Сантьяго говорил, ты пишешь о том, что пережил в Сан-Салюстиано. – Марисала не сводила настойчивых глаз с его лица. Из ее «хвоста» выбилось несколько темных вьющихся прядей; солнечный свет зажег в них золотистые нити.

– Да. – Он взял ее сумку и открыл дверь, ведущую на лестницу. – Давай я понесу сумку. Я живу в пентхаузе, на шестом этаже.

– А лифт у вас не работает?

– Работает. Но лучше пройдемся пешком. Мне нужно… нужно немного размяться, я слишком мало двигаюсь. – Еще одна ложь.

Марисала молча последовала за ним.

Лайам почувствовал, что должен прервать молчание.

– После обеда мы можем пойти посмотреть университет. Найдем расписание и выясним, когда у тебя начинаются лекции.

Тут Марисала заговорила.

– Лайам, мне не нужна нянька. Я достаточно взрослая, чтобы узнать расписание. К тому же у тебя масса дел…

– Да, у меня масса дел, и первое из них – помочь тебе обжиться на новом месте.

Лайам замедлил шаг, услышав, что Марисала сзади тяжело дышит. Она наверняка устала после долгого перелета. И потом у нее не было возможности натренироваться, по три-четыре раза в день поднимаясь на шесть лестничных пролетов и спускаясь обратно.

– Так о чем конкретно попросил тебя Сантьяго?

– Я уже сказал: обедать с тобой пару раз в неделю…

– Ага! Пару раз! Вначале, помнится, был один раз в неделю. Вот так-то правда и всплывает наружу. А еще о чем?

– Ну, я уже говорил, мы должны регулярно созваниваться. Обмениваться всеми новостями.

– Угу. А еще что?

Боже, за семь лет он забыл, какая у Марисалы бульдожья хватка! Она не отстанет, пока не выудит из него все!

Лайам представил, что будет с Марисалой, когда она узнает, что Сантьяго поручил ему превратить свою дикарку-племянницу в «современную женщину». Рано или поздно в этом придется признаться – но пока Лайам решил помолчать.

– Еще он просил показать тебе Бостон и университет. Помочь разобраться в расписании и найти свое общежитие, – перечислял Лайам, загибая пальцы. – Что там еще? Найти тебе доктора. И регулярно звонить и узнавать, все ли у тебя в порядке.

Марисала нахмурилась.

– Он считает меня ребенком. – Она подняла на Лайама сверкающие глаза. – Но я не ребенок!

– Да и я – не оперный злодей.

– Да, ты только соучастник, – фыркнула Марисала.

– Мара, пойми: единственное преступление Сантьяго – в том, что он слишком сильно тебя любит.

– Излишества вредны для здоровья.

Лайам покачал головой.

– Только не излишняя любовь. Любви просто не бывает «слишком много».

Они поднялись на последний этаж и теперь стояли перед дверью пентхауза.

Марисала подняла на Лайама серьезные темные глаза. Затем лицо ее смягчилось улыбкой.

– Да, наверно, ты прав. – Она вздохнула. – Но иногда это чертовски раздражает.

Лайам отпер дверь.

– Может быть. – «А иногда спасает жизнь», – мысленно закончил он и отступил на шаг, пропуская Марисалу вперед. – Будь как дома. Я вернусь где-то через час.

Но Марисала остановилась в дверях.

– Лайам, зачем Сантьяго попросил тебя найти мне доктора? Я не больна.

– Он подумал, – начал Лайам – говорил он медленно, тщательно подбирая слова, чтобы не обидеть ее, – что в Бостоне ты захочешь сходить к пластическому хирургу, чтобы… э-э… выяснить, нельзя ли сделать твой шрам менее заметным. Но Лайам, видимо, все-таки плохо знал Марисалу. Она не обиделась – наоборот, рассмеялась.

– Мне нравится этот шрам, – заявила она, гордо вздернув подбородок. – Это часть моей жизни. Пусть все видят, где я была и что я делала.

– Сантьяго просто хотел помочь… – пробормотал Лайам.

– Если он действительно хочет помочь, пусть не лезет в мою жизнь!

– Ему трудно отказаться от…

– А ты, думаешь, мне не трудно? Ты знаешь, что он сделал… – Марисала оборвала себя на полуслове. – Извини. Тебе пора идти.

Лайам кивнул.

– Поговорим позже, ладно?

С грустной улыбкой Марисала кивнула в ответ.

– Обязательно. И не один раз. Будем разговаривать до посинения – как в старые времена, когда мы засиживались далеко за полночь. И скоро, очень скоро ты пожалеешь, что снова связался с Сантьяго и со мной.

Лайам покачал головой.

– Не пожалею.

Марисала выразительно закатила глаза.

– Подожди немного – увидишь.