Текст книги "Номер 10"

Автор книги: Сьюзан Таунсенд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Глава тринадцатая

В то утро Александр Макферсон созвал совещание, чтобы обсудить управление кризисной ситуацией, которую пресса уже окрестила «Нога Барри». Присутствовали: Макферсон, заместитель премьер-министра Рон Филлпот, министр финансов Малкольм Блэк, Дэвид Самуэльсон, глава службы МИ-5 сэр Найэлл Конлон и личный врач Адель, Люсинда Фридман.

Доктор Фридман прилетела в аэропорт лондонского Сити буквально за час до начала совещания. Александр послал личный самолет, чтобы доставить ее со Скироса – греческого острова, который по удачному совпадению является базой НАТО. По глубокому убеждению Макферсона, последние три дня Адель публично теряла рассудок. Даже одевалась ненормально. В то утро она надела, по его словам, хренов клоунский костюм, черт побери. Осталось только снарядить ей автомобильчик со стреляющей выхлопной трубой, и можно смело устраиваться в Московский цирк.

Прибыв в Номер Десять, доктор Фридман поднялась в спальню Адель и обнаружила ее в постели – в

позе эмбриона, с руками, прижатыми к ушам. Она быстро выяснила, что Адель прекратила принимать лекарство, а голоса пророчат Эдди крах.

– За всем стоит Малкольм Блэк, – объяснила Адель.

Малкольм, по ее мнению, излучает сообщения через степу, разделяющую дома Номер Десять и Номер Одиннадцать. Он наделен демонической силой и в ответе за наводнения, железнодорожные крушения и вспышка ящура, которая свирепствует в стране в последние годы. Понимает ли Люсинда. что Эдди – новый Мессия? Он подкован гораздо лучше Иисуса, воинственно заявила Адель. И Эдди не дал бы себя распять, не закончив свои дела на земле! Он бы как-нибудь достиг договоренности с Пилатом – как сумел все уладить с либеральными демократами.

Когда доктор Фридман заметила, что, по ее мнению, министр финансов до сих пор прекрасно удерживал инфляцию на низком уровне, Адель прошептала:

– Неужели вы не понимаете, Люсинда, что этот коварный человек взращивает в нас ложное чувство безопасности. Но когда вы опять с ним встретитесь, загляните в его глаза, и вы увидите в них адское пламя.

Доктор Фридман устало спросила:

– Вы утверждаете, что Малкольм Блэк – дьявол, Адель? Должна ли я также поискать рога и раздвоенные копыта?

Адель рассмеялась:

– Мы живем в эпоху постмодернизма, Люсинда. Дьявол – в деталях, а Малкольм Блэк одержим деталями.

Доктор Фридман слишком хорошо знала подобный религиозный бред. Она считала, что представители ее профессии должны благодарить официальные религии за то, что те регулярно снабжают врачей душевнобольными клиентами.

Она заставила Адель проглотить большую дозу нового психотропного средства. Прежде чем выйти, она спросила:

– А Эдди знает, что он новый Мессия?

– Неужто иначе я бы вышла за него замуж? – сердито отозвалась Адель.

Люсинда спустилась на первый этаж и присоединилась к совещанию. Она сообщила вельможной компании за столом, что Адель пережила приступ психоза, но ей назначен новый курс лечения и через неделю-другую Адель более-менее вернется в норму.

– Более-менее? – удивился Дэвид Самуэльсон.

– Она может серьезно набрать вес, – объяснила Люсинда. – Это один из побочных эффектов.

– Насколько серьезно? – попытался уточнить Самуэльсон,

– Были случаи, когда пациента за короткий срок раздувало до ста пятидесяти килограммов.

– Эду вполне сгодилась бы жена-толстуха. Средняя женщина в Великобритании носит сорок восьмой размер.

Рон Филлпот сморщил задиристое лицо:

– Она же будет путаться у нас под ногами, пока лекарство не подействует. Ее нельзя пускать на похороны ноги, разве не так?

Филлпот льстил себе, считая себя прагматиком.

– Не волнуйтесь, – пробормотал сэр Найэлл Конлон. – Ногу Барри я беру на себя.

Малкольм Блэк, понимавший, что молчание – золото, ничего не сказал. Зато Люсинда сказала:

– Она проспит несколько часов, но, когда проснется, кто-то должен быть рядом с ней. У нее есть друзья?

– Им нельзя доверять, – буркнул Александр Макферсон. – А Венди в больнице с чертовым Барри.

Люсинда вздохнула:

– Н-да, а я-то было настроилась на отпуск. Пойду подремлю часок-другой, а потом посижу с ней.

Она извинилась и ушла. Мужчины расслабились.

– Худшее, что может сделать политик, так это жениться на умной, – сказал Филлпот. – Моя вот тупа как пробка, зато хорошо смотрится со мной под руку на встречах с избирателями, и рубашки у меня всегда чистые. И, насколько знаю, у нее своих мнений никаких нет, в том числе и о святости чужестранных частей тела.

Малкольм Блэк пробормотал:

– Ты, наверное, имеешь в виду чужеродные части тела?

– А может, как раз самое время сменить название партии? – встрял Самуэльсон.

– На что?

Самуэльсон сложил ладони домиком.

– Это название все время перед нами. Среди значений этого слова – игра, вечеринка, товар, часть музыкального произведения, а также группа людей, объединившихся ради общего дела.

– То есть партия «Партия»? – сообразил сэр Найэлл Конлон. – Сегодня с утра в МИ-5 только об этом и разговору, надо бы поосторожнее с электронной почтой, мистер Самуэльсон. В наши времена секретов нет.

Рои Филлпот захохотал, обнажив два ряда хищных зубов:

– Значит, так и предлагаешь назвать? Партия «Партия»?

– Партия «Партия», – задумчиво повторил Александр. Он представил эти слова на плакатах и лозунгах, на вымпелах и воздушных шарах. Они могут придать респектабельность бранному ярлыку "социалист с шампанским». С другой стороны, чертовски немодно.

Малкольм Блэк развязно загоготал:

– Партия «Партия», мол, так хороша, что дважды не грех повторить, а?

– Это же определенно понравится молодежи, разве пет? – Самуэльсон уже расцепил свой домик и теперь методично массировал пальцы.

Малкольм Блэк сказал:

– Я бы не хотел возглавлять партию, которая считает, что нужен повтор в названии из двух слов. А с учетом демографического прогноза, все мы будем жить дольше, а потому есть смысл стараться поправиться пожилым. Я бы предпочел, чтобы мы назывались Старыми Лейбористами.

Он оглянулся по сторонам, по никто на него не смотрел. Каждый думал о своем собственном политическом будущем.

Глава четырнадцатая

В поместье Гримшо в прошлом размещалась психиатрическая лечебница, которую в 1987 году преобразовали в «тематический» отель. На обшитых стенах царственного вестибюля висели фотографии последних сумасшедших, обитавших здесь, прежде чем их выписали и отправили по домам. Еще один забавный штрих добавлял манекен в смирительной рубашке.

Хозяин гостиницы, Клайв Восток, шагнул вперед, чтобы поприветствовать Джека и премьер-министра. На нем был твидовый костюм цвета густой патоки. Его приветствие оказалось таким бурным, а рукопожатие столь крепким и долгим, что Джек с премьер-министром решили, что этот человечек с густыми серыми усами – их близкий друг, которого они не узнали.

Миссис Дафна Восток тоже была счастлива их видеть. Ее чрезвычайно интересовали подробности их поездки, а замечание Джека, что им повезло с погодой, взбудоражило до крайности.

Клайв Восток налил гостям по стаканчику шерри из графина, стоявшего на столе портье. Джеку не терпелось попасть в помер и разуться, по когда он спросил, могут ли они зарегистрироваться, и протянул кредитную карту, мистер Восток замахал руками, словно увидел динамит:

– Господи, дорогой мой, не надо сейчас платить, вы же наш гость. Ну-ка давайте я покажу вам дом и познакомлю с милыми людьми, которые помогают нам с гостиницей.

– Мы не отделяем себя от персонала, – сказала Дафна. – Мы все одна большая счастливая семья.

По длинному коридору их провели в громадную кухню, где полдюжины угрюмых восточноевропейцев прервали работу, чтобы пожать гостям руки. Краем глаза Джек заметил, как один из работников сделал неприличный жест за спиной миссис Восток.

Мистер Восток все тараторил, не переводя дыхания:

– Когда мы с Даф впервые увидели этот дом, он был в ужасном состоянии, верно, Даф? Крыша провалилась, в комнатах изолятора проросла ежевика… Но мы оценили потенциал этого места. Мы мечтали устроить подлинно радушный отель, где гости могли бы свободно себя чувствовать, могли зайти на кухню и угоститься кусочком сыра или ломтем свежеиспеченного хлеба, где обеды и ужины подлинно семейные, где гости могут читать газеты в нашей гостиной и смотреть телик вместе с Даф. Вы не найдете бара в номере, нет-нет, никакой подобной ерунды! Хотите выпить – просто спускаетесь и спокойно себе наливаете. У нас в баре все по-честному, хотя мы вас просим не допивать бутылку до конца, если вам нетрудно, подумайте о других гостях.

Сердце у Джека екнуло. Он взглянул на премьер-министра и заметил, что у того зубы в помаде – в точности как у Дафны Восток.

– И вы не найдете меню на завтрак с внешней стороны двери, как в анонимных гостиничных сетях. У нас завтракают на кухне. Большинство гостей предпочитают континентальный завтрак, впрочем, если вы настаиваете, можно организовать и основательный английский, но тогда дайте нам знать с вечера, чтобы повариха поспешила на первый автобус. Некоторые из наших постояльцев так осваиваются, что после завтрака моют за собой посуду и выгуливают собак. А многие сами прибирают свои постели и щеткой чистят унитаз.

Джек выглянул в окно и увидел на лужайке мужчину, косившего газон. Интересно, подумал он, это оплачиваемый работник или оплачивающий постоялец?

Их проводили в номер «Офелия». По дороге они миновали номер «Король Георг III» и номера, названные в честь знаменитых безумцев прошлого.

Номер состоял из трех маленьких смежных комнат. Окно одной из них, которая больше походила на просторный высокий шкаф, все еще было зарешечено. Вокруг окна и кровати висели розово-зеленые ситцевые драпировки с узором из розочек. Вдоль стен теснилась отвратительная мебель.

На премьер-министра навалилась депрессия, он буквально ощутил, как исчезает его знаменитая улыбка. Он попытался ее удержать и побрел в ванную – проверить, удалось ли. Премьер-министр знал: если улыбка пропадет, ему конец, его захлестнут горестные детские воспоминания и взрослые тревоги. Улыбка не давала ему развалиться, создавала вокруг него защитное кольцо – в точности как обещает реклама зубной пасты.

– Почему бы вам не отмокнуть в ванне с этими пузырьками, которые вы умыкнули из «Водопада»? – предложил Джек.

В «Водопаде» премьер-министр вывалил из корзинки в свою дорожную сумку ароматерапевтические масла, экстракты трав и прочую мелочевку. Наблюдая за ним, Джек тогда подумал, что в жизни не видел, чтобы кто-нибудь так возбуждался из-за столь простеньких приобретений.

Джек отвернул краны, но спуда ничего не полилось. Оп нетерпеливо подождал, и вскоре из горячего крапа потеют топкая тепловатая струйка.

Премьер-министр стоял рядом, сжимая в руке бутылочку масла для ванн «Лаванда от стресса». После предложения Джека оп мечтал понежиться в дуплистой ванне, а когда стало ясно, что это не удастся, обвинил во всем Джека. Несправедливо, конечно, по Джек вроде бы обещал, а потом вроде бы не сбылось.

В последовавшем яростном скандале Джек кричал:

– И это вы, черт возьми, говорите о невыполненных обещаниях? А как насчет ваших долбаных обещаний не повышать налоги?

Прозвучали и другие жестокие вещи, о которых оба почти тут же пожалели. Джек извинился первым и сказал, что позвонит вниз и пожалуется Востоку. Оп набрал номер на большом конторском телефоне, стоявшем рядом с кроватью. Выяснилось, что надо набрать кучу дополнительных номеров.

Премьер-министр нажал кнопку «Приемный покой» и стал ждать. Трубку так никто и не снял. Тогда он попробовал набрать другие дополнительные номера, в том числе и с пометкой «Электрошоковая терапия». Этот номер отозвался.

– Сисси Клугберг, – произнес голос с американским акцентом.

– В номере «Офелия» нет горячей воды, – сообщил Джек.

– У нас тоже нет горячей воды, – ответила Сисси Клугберг.

– Вы тоже постоялец? – спросил Джек.

– Ну да, вроде, хотя муж стрижет лужайки чуть ли не с самого приезда, так что…

– Миссис Клугберг, – прервал ее Джек, – у вас в номере можно помыться?

– Нет, у нас нет ни ванной, ни душа. Мы живем в номере «Наполеон», а миссис Восток рассказала нам, что Наполеон не разрешал Жозефине мыться. По-моему, это наталкивает на определенные… – Пока она пыталась заново вникнуть в объяснения миссис Восток, почему в гостиничном номере нет ни ванной, ни душа, ее голос все больше затихал. – Ах да! Миссис Восток напомнила мне, что мы сами решили остановиться в тематическом отеле и что именно холодное купание выковало британский характер.

Джек сказал, что с нетерпением ждет встречи с Сисси и ее мужем…

– Его зовут Глэйд, – сообщила Сисси.

Судя по всему, следовало дожидаться, пока гонг известит гостей, что пора переодеваться к обеду, а следующий гонг – что обед вот-вот подадут.

И Джек вновь с тоской вспомнил «Холидей-Ипи». Вот бы завалиться на кровать в трусах, лакомиться прямо в номере вегетарианскими блюдами и смотреть Си-эн-эн.

Поппи Клэр лежала на спине в своей кроватке и упражнялась в пинках толстой правой ножкой. Она не сводила взгляда с заводной карусели, которая медленно вращалась над ней, наигрывая песенку «Желтая роза Техаса», – подарок президента и первой леди Соединенных Штатов Америки. Поппи тянула ручки, энергично пытаясь поймать проплывающие мимо ковбойский сапог, сомбреро, нефтяную вышку, теленка, кактус, звезду, желтую розу и толстенный символ доллара.

Завода хватало на одиннадцать минут, потом карусель останавливалась и Поппи ударялась в рев. Она уже догадалась, что если кричать погромче, в комнату кто-нибудь непременно придет. Лучше всего мама – у нее есть молочко, и мягкая грудь, и тепло, но Эстель тоже сгодится. Эстель берет ее на руки, подбрасывает в воздух и танцует с ней перед зеркалом, изображая, что это она ее мама. Да и Су Ло вполне ничего, добрая и выносит ее в уличный мир, показывает деревья, разрешает почувствовать ветер и солнце.

Папа хорошо пахнет, но держит ужасно крепко, словно боится уронить и повредить.

Карусель замедлила ход, в мелодии появилась заунывность, и Поппи поняла, что скоро все остановится. Она захныкала, потом заворчала, и тут же из маленького динамика рядом с кроваткой раздался голос Су Ло:

– Привет, Поппи, слышу-слышу, Поппи. Мама больше не может тебя кормить, Поппи, она болеет, и в ее грудном молоке лекарство. Поэтому я здесь, на кухне, Поппи, готовлю тебе чудную бутылочку. Скоро привыкнешь, Поппи.

Поппи не знала, что такое бутылочка, – раньше молоко поступало только из одного источника, из мамы. Единственное, что она знала, – в ее мире все люди добрые.

Карусель остановилась. Поппи замерла, глядя, как над ее головой туда-сюда медленно раскачивается толстенный символ доллара.

Премьер-министр, сидя за столом, который служил одновременно и тумбочкой, сочинял стихотворение, которое он озаглавил «Памела».

«Что за Памела, кто она?»

Он зачеркнул, когда понял, что есть похожее и очень известное стихотворение.

Он не знал, почему ему вообще вспомнилась Памела. Она жила около Бортона-на-Водах с мужем Эндрю, неприятным типом, который что-то там делал с собаками, но Эдвард не виделся с сестрой уже три года. Когда Эдвард стал премьер-министром, она прислала ему поздравительную открытку. На одной стороне открытки был изображен свирепого вида доберман, на другой Памела написала:

«Милый Эд, теперь ты в своре главный. Поздравляю. Давай договоримся: ты ни слова обо мне, я ни слова о тебе. С любовью, Памела».

– Извиняюсь, надо было ехать в «Холидей-Инн», – сказал Джек.

Премьер-министр улыбнулся в зеркало:

– Эти Бостоки потрясающие люди, и гостиница потрясающая, и все просто потрясающе. Для меня все это – потрясающее удовольствие.

Обед подавали в прачечной, переделанной в столовую. Миссис Босток разрезала хрящеватый кусок мяса и раскладывала кусочки на холодные тарелки.

Премьер-министр оделся к обеду в свое обтягивающее платье с блестками и в экономно-тусклом сиянии настенных светильников выглядел почти женственно.

Пасмурные кухонные работники приносили и уносили блюда с чуть теплыми корнеплодами. На деревянной доске лежала тяжелая буханка хлеба очень грубого помола.

Глэйд Клугберг, американец в клетчатом кашемировом джемпере, сказал:

– Просто здорово.

Его жена Сисси подхватила:

– У нас в Штатах ничего подобного нет.

– А утром будет горячая вода? – вопросил Джек.

– Боюсь, мистер Шпрот, это зависит от причуд нашего эксцентричного бойлера, – ответствовал Клайв Босток.

Джек проглотил кусок отвратительной пищи и заметил:

– За два фунта шестьдесят пенсов в день я ожидаю не причуд, а горячей воды.

Стол погрузился в молчание, потом Дафна Восток сказала:

– Это вам не «Холидей-Инн», мистер Шпрот.

– Оно и видно, – согласился Джек, – во всех гостиницах «Холидей-Инн», где я останавливался, горячая вода круглосуточно.

Клайв Босток хохотнул:

– В самом деле, мистер Шпрот, можно подумать, для вас на горячей воде свет клином сошелся.

Премьер-министр уткнулся взглядом в стол, который Бостоки откопали в бывшей комнате трудотерапии. Стол раньше использовали для плетения корзин и прочих успокаивающих ремесел. Премьер-министр ненавидел подобные конфликты. Он мог мириться с заварухами в Косово и Сьерра-Леоне – абстракциями, которые лично его не касались, – но сейчас, в столовой Бостоков, он чувствовал, что должен выступить посредником. Бостоки неприятно напоминали ему отца.

– Лично я считаю, что значение горячей воды несколько, так сказать, преувеличено.

– Именно, – поддержал Клайв Босток. – У нас в школе только маменькины сынки скулили по горячей воде.

Внезапно победа над Бостоком в вопросе о горячей воде стала для Джека императивом. С чувством, будто они с Востоком оказались на центральном корте Уимблдона, он вернул мяч со словами:

– Самый крутой человек, которого я встретил в жизни, – капитан командос Митч Бейтс, так вот он принимал горячую ванну дважды в день.

Босток на долю секунды завис на задней линии корта, затем ринулся к сетке и отбил мяч:

– Полагаю, уже научно доказано, что чрезмерное увлечение горячей водой ослабляет сперму. Прошу прощения у дам.

Джек поймал мяч и швырнул назад:

– У Митча Бейтса двенадцать детей, восемь мальчиков и четыре девочки, все ростом за метр восемьдесят.

Босток не успел отразить удар, и Джек пробормотал себе под нос:

– Конец партии, сета и матча.

Дафна Босток удалилась на кухню, откуда донеслись ее крики на иностранцев, которые должны были приготовить кофе и подать его в гостиную.

Премьер-министр отказывался разговаривать с Джеком или смотреть ему в глаза. Как он до смешного придирчив с этой горячей водой. Что на него нашло? Ведь эти Бостоки – соль земли.

Хозяева увели всех в гостиную. На ковре у пустого камина валялись носки Клайва, на диване лежало вышивание Дафны, а повсюду в серебряных рамочках стояли фотографии детей и внуков Бостоков с бестолковыми лицами. Огромный телевизор показывал «Кто хочет стать миллионером».

– Садитесь и устраивайтесь поудобнее, не забывайте, вы здесь – члены семьи.

Джек заметил, что Бостоки заняли самые удобные кресла, а когда Ева, женщина со скорбным лицом, принесла кофе, Клайв Восток налил чашку себе и жене в первую очередь.

Джек привел Клайва Востока в ярость, дав правильные ответы на все вопросы Криса Тарранта и выиграв миллион фунтов. Американцев его эрудиция впечатлила.

– Ты это, парень, типа, гений, а? – спросил Глэйд. Джек и сам удивился. До сего вечера он и не ведал, что знает, что панамы появились в Эквадоре.

– Джек – продукт британской системы общеобразовательных школ, – изрек премьер-министр.

Дафна Босток сморщила нос, будто слово «общеобразовательный» дурно пахло. Джек сказал:

– Эдвина, если вы считаете, что общеобразовательные школы так хороши, почему же ваши дети туда не ходят?

– А вот мы поднатужились, подкопили деньжат и послали наших деток, Марка и Гиллиан, в приличную частную школу, – похвасталась миссис Босток.

Джек отхлебнул кофе и заметил:

– Сто лет не пил желудевого кофе.

Босток воспринял это как комплимент. Джек подал знак премьер-министру, что пора спать. Поднимаясь по лестнице, они слышали, как Клайв Восток рокочущим голосом рассказывал Глэйду и Сисси, что желудевый кофе изобрел в одиннадцатом веке Робин Гуд, коротая дни в Шервудском лесу.

Когда они вернулись в номер, Джек позвонил Норме. Та сказала, что долго разговаривать не может, потому что у нее гости, и на заднем плане Джек услышал молодые голоса и взрывы смеха. Норма сообщила, что Джеймс ей как сын, и Джек ощутил укол ревности. Затем Норма добавила, что обед стынет, так что Джек ее отпустил и повесил трубку, напомнив, что она может ему звонить на мобильный в любое время.

– Спасибо, только вряд ли понадобится, – ответила Норма.

Джеку было бы приятно, если бы мать поинтересовалась, где он. Иногда ему не хватало такого внимания.

Он вынул из сумки набор для чистки обуви, упакованный в герметичный пакет, и надраил свои башмаки и премьерские туфли на шпильках. После чего спросил премьер-министра, чем бы тот предпочел заняться завтра.

– Хочу повидать Пам.

Когда Эдвард Клэр стал лидером оппозиции, МИ-5 предупредила, что его сестра – «причина для беспокойства». И теперь премьер-министр хотел знать почему. Внезапно он ощутил желание поговорить с сестрой о матери.