Текст книги "Путы любви"
Автор книги: Сюзан Таннер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)
ГЛАВА 2
В огромном каменном: зале было тепло. В камине, похожем на пещеру, горело целое бревно. Стены зала были увешаны оружием и медвежьими шкурами. Пол плотно устлан толстым тростником. Вдоль длинного стола стояли большие дубовые лавки. Около камина стояли кресла, у стены – сервировочный стол. Здесь не было красоты и привлекательности замка Чилтон. Это была обычная для этой местности крепость. Подобные ей встречались как с английской, так и с шотландской стороны границы.
Дара оглядела зал, затем повернулась к двум мужчинам, сидевшим около закопченного камина. Один из них был пожилой, но полный жизни. Его седеющие волосы выдавали его возраст, противореча его молодой осанке. Другой мужчина – молодой. Крупные, но правильные черты лица. Он напомнил ей Макамлейда. После минутного замешательства она поняла, что ни тот, ни другой не участвовали в набеге на Чилтон. Они были элегантно одеты, в руках они держали кружки с горячим белым вином. Мужчины смотрели на нее внимательно, с любопытством, но не успели они промолвить и слова, как дверь распахнулась и вошел Лаоклейн.
Его высокая фигура заполнила пространство зала. Он приближался, приковывая к себе внимание мужчин.
Старший угрюмо поприветствовал его:
– С возвращением, Лаоклейн. – Его тон противоречил его словам.
– Эй, Дункан, я вижу, что у Руода не было времени посоветоваться с тобой?
– Ни времени, ни желания. – Дункан Макамлейд говорил недоброжелательно, так как уже привык к пренебрежительному отношению Руода. – Он решил во что бы то ни стало совершить этот набег и покончить с Чилтоном.
Лаоклейн перевел свой взгляд на Дару.
– Я не хотел убийства Чилтона, но и не осуждаю его. Если бы не Джеймс, который так стремится к миру, я бы сам взял оружие. Но Руод теперь может в полной мере ощутить королевское неудовольствие.
С тех пор как Лаоклейн вошел в зал, Дара молча стояла на одном месте. Ей было очень горько слышать, что о смерти ее брата говорили как о чем-то обыденном. Дара потуже обернула накидку вокруг плеч, как будто она могла защитить ее от дальнейших переживаний. Ни один из мужчин не заметил ее страданий.
До сих пор молчавший молодой человек спокойно заметил:
– Джеймс воздержался бы от каких-либо действий, если бы он считал, что это ты дал приказ атаковать. Неужели Руод будет прикрываться твоим именем?
Взгляды молодого человека и Лаоклейна встретились. В глазах Лаоклейна светилась любовь, хотя он все еще испытывал злость на Руода и его людей. Ниалл был младшим из трех сыновей Дункана. Эти два брата были связаны крепкими узами. Их дружба прошла проверку разлуками и часто натянутыми отношениями. Лаоклейн угрюмо ответил:
– Кто может сказать, что у Руода на уме? Он из рода Макамлейдов, верно?
Их окутала тягостная тишина. Казалось, никто не собирался нарушать ее, как вдруг Дункан тяжело ударил кружкой по дубовому столу.
– А как быть с девушкой? Не следует презирать Райландов. Это сильный род. Их власть велика. Мстить будут не только Руоду, хотя во всем виноват он.
Дара с напряжением смотрела в лицо Лаоклейну. Не успела она спастись от одного шотландца, как тут же оказалась в руках другого. Будет ли этот мужчина милосерднее к ней, чем его брат? Похоже, они оба стоили друг друга, хотя этот выглядел более безжалостным и неумолимым. Правда, как ей показалось, у него отсутствовали наиболее низменные качества его брата, но первое впечатление бывает обманчиво. Дара была уверена только в одном: убежать от Лаоклейна Макамлейда будет непросто. Он поймал ее взгляд. Дара смутилась. Казалось, он разгадал ее мысли.
– За нее дадут хороший выкуп. Ни один англичанин не захочет надолго оставлять ее в наших руках. Они не поскупятся, лишь бы вернуть ее домой целой и невредимой.
Дункан с одобрением покачал головой и про себя подумал: «Воспользуется ли сын этой девушкой? Будет дураком, если этого не сделает. Все равно родня не поверит, что сын устоял перед ней, так уж лучше получить удовольствие».
Вслух же произнес:
– Нет сомнения, они заплатят ту сумму, которую ты назовешь, но Руод все же попытается оставить ее у себя. Его не так-то просто уговорить отказаться от своих намерений.
Лаоклейн пожал плечами и равнодушно сказал:
– Его предупредили, и я уверен, что у леди Райланд достанет ума не попадаться ему на глаза.
Дара смотрела на него широко раскрытыми глазами, не моргая. В ней росла неприязнь к этому, полному пренебрежения человеку.
– Вам обоим, мой господин. У меня нет ни малейшего желания быть удостоенной ни вашим вниманием, ни его.
Лаоклейн оставил мысль о возможном возмездии. Его внимание привлекли воины Атдаира, вошедшие в зал завтракать. Когда они уселись за стол, они не пытались скрыть свое любопытство по поводу красивой молодой англичанки. Это были обычные мужчины. Голод сделал их грубыми. Они бесстыдно глазели на Дару. Она же с ужасом смотрела на них. Прошло еще так мало времени, чтобы забыть, как эти мужчины, словно дьяволы, пронеслись по Чилтону, заливая его кровью тех, кого она любила, и кто служил ей верой и правдой всю ее жизнь.
Один за другим они внимательно глядели на нее, как будто видели ее впервые. Ее мягкие локоны спадали на накидку Макамлейда, блестящие глаза подчеркивали бледность щек. Внешность Дары стоила того, чтобы мужчины задержали на ней свой взгляд. Даже Лаоклейн засмотрелся на нее, когда она садилась за стол. Для Дары нашлось место на краю скамейки, рядом с его высоким креслом, стоявшим в конце длинного стола. Ниалл был по другую сторону от нее, а Дункан – напротив. И тот, и другой избегали ее взгляда.
За столом мало говорили. Подали свинину и баранину, рыбу, огромные миски с кашей, густой янтарный мед и хрустящий овсяный хлеб. Собравшихся обслуживали крепкие и проворные слуги. Выделялась лишь одна служанка. Ее звали Кинара. Она была очень молода, почти ребенок, со светло-зелеными глазами и веснушками, которые шли к ее светлым волосам. Ее грациозные и плавные движения делали ее фигуру красивой. Незаметной становилась ее худощавость, никто не мог предположить, что у Кинары слабое здоровье. Когда возникала необходимость, воины обращались к ней с теплотой и осторожностью. Никто не допускал в ее адрес насмешек, как это бывало с другими служанками.
Руод вошел лишь после того, как все уселись и стали есть. Его глаза тут же стали искать Дару. Поймав его взгляд, она покраснела и получше укрылась накидкой. Поняв, что ее поведение забавляет Руода, она огорчилась. Руод не разговаривал с присутствовавшими, не стал вместе с ними есть, а прислонился к стене, обозревая происходящее в зале, и пил большими глотками густой эль, который Кинара принесла ему, не дожидаясь его просьбы.
Наконец он заговорил, но это были насмешки в адрес Лаоклейна:
– Ты не одобряешь мой поступок? Наше высочество заявляет, что он покончил со мной. От меня он требует сыновней покорности, а взамен я ничего не получаю, не так ли… брат мой?
Ниалл привстал со скамейки. От злобы он пылал, Лаоклейн жестом остановил его. Неохотно он сел. Лицо Дункана выражало не злость, а отвращение. Его руки лежали на столе, он выпрямился, когда посмотрел на сына.
Лаоклейн заговорил с осторожностью:
– Моя вина, Руод, что я оставил только Дункана, чтобы обуздать твое безумие. Какие бы преступления ты не совершил, он не воспользуется силой, чтобы остановить тебя. Я поступил неосторожно, взяв с собой Ниалла и Гервалта. Мне следовало бы оставить с тобой хотя бы одного из них.
От злости лицо Руода побагровело.
– Они живы только потому, что ты этого не сделал. Я уничтожу любого, кто встанет на моем пути.
Никогда прежде Даре не приходилось наблюдать братьев, ненавидящих друг друга. Она недоуменно смотрела на них. Здесь была не просто минутная злоба по поводу необдуманного поступка, они ругались даже не из-за нее. Это была очевидная острая борьба, несмотря на то, что Лаоклейн скрывал свои чувства и эмоции, а Руоду это удавалось хуже. Сейчас Дара ясно видела, как похожи были братья. Злоба еще больше подчеркивала схожесть линий их густых темных бровей, их крепких подбородков.
Напряженное молчание было нарушено взрывом смеха, который сопровождал Руода, повернувшегося, чтобы уйти. Его замешательство длилось лишь минуту. Когда Кинара проходила мимо него, он схватил ее за руку. Она вздрогнула, но не запротестовала. Те, кто видел это, тоже молчали. Дара поняла, что ошиблась, когда решила, что служанка – еще ребенок. Блестящие волосы пшеничного цвета струились на руке Руода, которой он обнял Кинару за плечи. Они вышли из зала.
Оставив свои мысли, Дара повернулась и увидела, что Лаоклейн разглядывает ее с неподдельным интересом, как будто он оценивает ее реакцию на происходящее в зале. В смущении она посмотрела на него. Он же ответил ей чем-то наподобие улыбки:
– Похоже, что Руод быстро утешился, после того, как потерял вас, госпожа.
В волосах Дары заиграли отблески огня.
– Другого и не следовало ожидать, мой господин, и если бы эта девушка была кем-то еще, а не просто шотландской девкой, я бы пожалела ее.
Едва уловимое выражение злобы коснулось его лица и тут же исчезло.
– Я сомневаюсь, что Кинара нуждается в твоей жалости. Возможно, она тебя жалеет. Она, по крайней мере, свободна и уверена в своем положении в этом замке.
Дара нахмурилась:
– Райландов никогда не следует жалеть.
– Может быть это так, но не будь так уверена, пока не узнала меня.
С подчеркнутым достоинством она поднялась и сказала:
– Милорд, я не сомкнула глаз прошлой ночью. Ты разрешишь мне отдохнуть?
Дара очень сильно устала и держалась из последних сил. Ленивый взгляд Лаоклейна, полный презрения, не мог заставить ее сожалеть о трусливой попытке сбежать.
Она поднялась наверх в просторный, плохо освещенный зал, холодный из-за сквозняков и каменного пола. В факелах, застывших вдоль стен, огонь погас. Несмотря на всю свою усталость, Дара не могла заснуть. У нее не было сил продолжать борьбу. Но ни эта холодная комната, ни закрытая на засов дверь не могли заставить ее смириться со своим положением.
Она ничем не укрылась. Ее согревала накидка Макамлейда. Дара думала о том, что ее надменность стала причиной того, что она оказалась в этой неуютной комнате. Она вновь посмотрела на толстую, теплую накидку, пахнувшую лошадьми, кожей и лесом. Эти знакомые запахи успокаивали ее.
Не в состоянии думать о событиях прошедшей ночи, Дара начала вспоминать то, что происходило гораздо раньше. Эти воспоминания тоже отзывались болью, но не такой сильной, как случившееся накануне. Дара вспомнила свою мать, по которой она скучала всю свою жизнь. Она была совсем малышкой, когда ее мать, Джоселин Райланд сбежала, не выдержав холодов северной Англии. Сбежала, оставив мужа, который ее проклял. Смерть отца пятнадцать лет спустя положила начало еще одной трагедии. Кервин стал во главе семьи, но он был слишком молод. Ему не хватало отцовской мудрости. Действия его были безрассудны. Снова и снова, в течение нескольких месяцев после смерти Тейна Райланда, Кервин совершал набеги на шотландские деревни, расположенные вдоль границы. Он сжигал их, грабил, убивал жителей. Его стали бояться и. ненавидеть.
Но Дара любила его, несмотря на всю его жестокость. Любила так же, как и другого своего брата Бранна, чей характер был гораздо спокойнее. Братья же, вспыльчивые и нетерпеливые, никогда не пренебрегали сестрой, боготворившей их. Неразлучные в юности, они остались такими же и в более позднее время, когда после смерти отца Бранн получил завидное место при дворе, а Кервин стал новым графом Чилтоном. Даже тогда их любовь выстояла. Братьев и сестру связывала верность и необходимость друг в друге. Дара была уверена, что Бранн сделает все, чтобы как можно скорее вырвать сестру из заточения. Не в силах превозмочь усталость, Дара наконец заснула. Но сон ее был таким же беспокойным, как и мысли.
ГЛАВА 3
Атдаир готовился к отражению атаки. Лаоклейн удостоверился, что в его владениях полный порядок. Лучи разгоравшегося солнца еще не добрались до затененных лесных тропинок. Наездников обдавало холодком. Впереди был тяжелый день. Лицо Ниалла было мрачным и беспокойным. Все утро Лаоклейн ждал, что брат сам расскажет, почему у него такое настроение, и, не дождавшись, спросил:
– В чем дело? Ты сошел с ума? Почему ты зол на весь свет и на меня?
– Это Руод близок к помешательству! Разве тебя не беспокоит то, что он натворил?
В лесу кто-то крикнул по-птичьи, и Лаоклейн остановился послушать ответный крик. Затем произнес:
– Если бы меня не беспокоило, я бы не стал просить своих людей быть поближе к дому и держать оружие наготове. Оставшийся в живых Райланд может последовать примеру брата, будет жечь дома и убивать семьи. Мы должны быть готовы к этому. Руод большой мастер по части интриг и затруднительных положений. Я привык решать проблемы по мере их возникновения. И эту я тоже решу.
– Ты слишком много времени уделяешь его проступкам, – раздраженно сказал Ниалл. – Он был несчастьем для нашей матери со дня своего рождения, бедой для всех нас.
– Руод не виноват, что он незаконнорожденный. Здесь вина Дункана. – Однако эти слова не прозвучали упреком. – Нельзя винить его и за горе, причиненное нашей матери. Я сожалею о том, что он появился на свет, но в этом нет его вины.
– Ну, хорошо. А что ты скажешь о его деяниях? Любому, кто встречается ему на пути, он старается сделать больно. Тебя, Лаоклейн, он ненавидит, старается причинить тебе как можно больше горя.
Ниалл говорил страстно. Видя лицо брата, ему становилось легче. Оно выражало силу и решительность и не предвещало никакой снисходительности к Руоду в будущем. Ниалл был молод, но он был из рода Макамлейдов, а потому проницателен. Он знал о чувстве особой ответственности Лаоклейна за каждого из рода Макамлейдов и боялся, что это будет его гибелью. Особенно когда он старался помочь Руоду.
– Я знаю гораздо лучше тебя, что замышляет Руод, – прямо сказал Лаоклейн. – Не бойся, Ниалл, он не застанет меня врасплох.
– Тебе лучше от него отделаться, пока он не причинил еще больше зла!
Их лошади разошлись, чтобы пробраться сквозь заросли кустарника, и когда наездники вновь оказались рядом, Лаоклейн сказал:
– Я давно понял, что гораздо лучше встретиться с ядовитой змеей на дороге, где ты можешь убить ее. Змея опасна, когда она свисает с ветки дерева и ты ее не видишь.
Молча, они выехали из леса и оказались в поле, покрытом жнивьем. Ниалл слишком хорошо знал своего брата, чтобы надоедать ему своими предупреждениями о Руоде, но успокаиваться он не собирался. Многолетнее наблюдение за своим сводным братом научило его не доверять ему. И все же каждый раз Лаоклейн одерживал победу в их продолжительной битве умов. Когда-нибудь братья померятся силами с оружием в руках, но, к счастью, они слишком медленно двигались в этом направлении.
Лаоклейн не был тем братом, какого многие хотели бы иметь. Он не отличался ни терпимостью, ни открытым выражением своей любви, но это был человек, заслуживающий уважения и пользующийся авторитетом. Как бы жестоко он ни подавлял слабости и юношеский страх, он никогда не выказывал презрения или раздражения. Ниалл считал, что брат обладает большим даром – гордостью. Она вселяла уверенность, делала человека находчивым. Эти черты были очень важны для такого человека, как Ниалл.
Лошади оживились на свежем воздухе и поскакали по чернеющему полю. Высоко над ними пролетела стая гусей. На ферме за горой жгли листья, и синий дым поднимался вверх. Вдалеке рослый человек вел быков по извилистой дороге. Ничто не могло нарушить спокойствия этого дня.
Темнело, когда они добрались до крепости. Молодой слуга подметал вымощенный плитками двор. Когда братья проехали мимо, он с поклоном остановился. Ниалл остался на время в конюшне, а Лаоклейн направился в зал. По дороге он остановился в тени, на углу, чтобы полюбоваться прозрачным вечером. И вновь он напрягся, вспомнив о лежащей на нем ответственности. Это была ощутимая ноша, но не гнетущая. С молодых лет он стремился к власти и не считал ее тяжелым бременем.
Вдруг его внимание привлек свет. Дверь, ведущая в зал, тихо отворилась, и он увидел тонкую фигуру, проскользнувшую сквозь щель. Во всем этом было что-то подозрительное, Лаоклейн поглубже спрятался в тень. Фигура быстро зашагала вперед. Он напряженно ждал. Да, несомненно, он узнал ее и стремительно бросился наперерез беглянке.
Дара была ошеломлена неожиданной встречей с Лаоклейном.
Она долго не могла заснуть. По комнате расползались тени. У ее кровати горела одинокая свеча, освещавшая таз с холодной водой, чистое платье и блюдо, на котором были чай, хлеб, масло и сушеные фрукты. Только после того как Дара умылась и поела, она обнаружила, что с двери сняли засов. Она не решалась верить в успех задуманного, но все же пошла, крадучись, к двери. Дойдя до нее, она поняла: путь открыт.
Она испугалась, когда неожиданно кто-то крепко схватил ее. Щеки ее касался кожаный камзол. Она уткнула в него свое лицо. Рука в латной рукавице подняла ее подбородок. Даре ничего не оставалось делать, как взглянуть в злые серые глаза. От морщинок глаза казались еще злее.
– По чьей беззаботности ты оказалась на свободе?
– Это не имеет значения. Ты все равно не удержишь меня!
Он крепче сжал ее.
– Я думаю иначе. Совсем просто посадить тебя на цепь. – Он смотрел ей в глаза, от отчаяния они широко раскрылись. – Обещай мне, что больше не будешь пытаться сбежать. Обещаешь?
Она знала, что ответ может быть только один. Своим обещанием она свяжет себя так же, как цепью. И то, и другое было бы невыносимо. А уж он сдержит свое обещание, в этом она не сомневалась. Но, несмотря на это, Дара упрямо сжала губы, ее темные глаза смотрели на Лаоклейна с яростью.
– Будет как ты захочешь, миледи. Слово за свободу.
Она беспомощно перебирала пальцы и чуть слышно прошептала:
– Я обещаю.
Он внимательно посмотрел на нее, как бы оценивая, насколько она была честна. Затем кивнул головой и отпустил, оставив у нее на руке след от пальцев. Вдруг все вокруг потемнело, казалось, все дышало враждебностью. На небе появилась холодная луна. Дара и Лаоклейн возвращались в зал. Ей не терпелось отплатить ему.
– Мой брат освободит меня! Он отомстит за все, что натворили твои люди. Вы будете мучиться так же, как и они!
– Я не сомневаюсь, что он попытается. Я готов сразиться с ним.
Дара дрогнула.
– Ты убьешь его?
Лаоклейн подбирал слова и уклончиво ответил:
– Его дело решать. Все зависит от него, от его действий.
Оцепенев от страха, она двинулась вперед. Бранн придет за ней, позабыв о своей безопасности, потому что он любит ее так же, как и она его. Неужели его любовь уготовила ему такую же судьбу, как и его брату? Смерть Кервина стала огромным горем. Смерть Бранна была бы концом для нее.
Они вошли в зал. Горели факелы. Они освещали и обогревали его. В зале было шумно. То тут, то там слышался непристойный смех. Люди Макамлейда искали отдыха и покоя в самом сердце замка и находили его здесь. Лаоклейн щедро угощал тех, кто был ему верен. Исключением был только один человек, но и ему было разрешено остаться. Но Руода в ту ночь здесь не было.
Войдя в зал вместе с англичанкой, Лаоклейн тем самым вызвал любопытные взгляды присутствующих. Но никто не сказал ни слова по этому поводу – Лаоклейн не любил вопросов. Хотя Дара уже не была в центре его внимания, он все еще крепко держал ее за руку, и она не могла высвободиться.
Горячее вино, которое им подали, обжигало, и Дара почувствовала, как оно медленно ее согревает. Им прислуживала та же самая женщина, которая отводила Дару в комнату, где она провела беспокойную ночь. Служанка нервничала. Даре стало ясно, что именно эта женщина так необдуманно выпустила пленницу Макамлейда.
Полное гладкое лицо Леты, ее темные глаза говорили о том, что она понимает значение происшедшего. Кинара не закрыла дверь на засов, а ведь она, Лета, отвечает за все, что происходит в главной башне замка. Она была не так молода, как это могло показаться. Одиннадцать лет она была замужем, и уже четыре года – вдовой. Ей по плечу было то, что ей доверили. Лету не нанимали, она была дальней родственницей Лаоклейна. Лете показалось, что Лаоклейн не сердится, не обвиняет ее. Она почувствовала облегчение и стала подавать ужин.
Для Дары еды было больше чем достаточно. Жареная свинина, из которой сочился жир, соперничала с обжигающими хрустящими лесными голубями. Рядом стояли бочки с вином, чтобы утолять жажду. Дара ела с аппетитом, не отрывая глаз от стола, избегая чужих взглядов. Только один раз она подняла свой взор, когда Лаоклейн обратился к большому, спокойному человеку с густыми рыжими волосами.
– Ешь хорошенько, Гервалт. Впереди у тебя тяжелая ночь. Мне нужно узнать, где находится Райланд, и передать ему сообщение.
Лаоклейн и Дара встретились глазами. Гервалт сказал:
– Ну что же, вместо того чтобы спать, я поскачу к границе.
Дара первой отвела взгляд, проклиная свою беспомощность. Лаоклейн ответил:
– Да, скачи быстро, но осторожно, мой друг. На той стороне границы для тебя небезопасно, а мне бы не хотелось терять хорошего человека.
Дара вертела в руках кусок хлеба, густо намазанный маслом, только бы не слышать замышлявшиеся планы. Они вызывали тревогу. Она была не в силах помешать им или изменить их. Потеряв аппетит, она оставила еду. Лаоклейн вновь привлек ее внимание, когда заговорил об отсутствии Руода.
Дункан, до сих пор мрачно молчавший, сказал:
– Он топит свою жизнь в дешевом эле, развлекаясь с худосочной белокурой девкой.
Лаоклейн спокойно ответил:
– Если не иметь в виду, что он внебрачный ребенок, а этим он обязан тебе, то он сам выбрал свою долю.
– Как я выбрал свою? – Между отцом и сыном промелькнула искра враждебности. – Джеми хорошо заплатил тем, кто сражался за то, чтобы корона отца оказалась на его голове… и жестоко наказал тех, кто противился его измене!
Все взоры были устремлены на этих двух мужчин, с вызовом смотревших друг на друга. Но, услышав спокойный ответ Лаоклейна, все облегченно вздохнули.
– Член королевской семьи не изменяет. Прошло более десяти лет с тех пор, как мы присягнули на верность новому королю, Дункан. Мы примирились с прошлым. Джеймс IV наш законный король, и никто не сомневается, что его отец давно мертв.
– Да, мертв! Убит бедняга, в Саучибурне. Ты думаешь, забыли, что сын главы рода Макамлейдов оказался неверным ему? Ты слишком молод, чтобы презреть всех и вся. В живых осталось немного, кто это помнит, – с горечью заметил он. – Слишком много народу погибло за него, нашего законного сюзерена.
– И напрасно! – прогремел голос Лаоклейна. – В этом человеке не было ничего королевского. И Джеми никогда не желал смерти своему отцу. Он хотел добиться лишь власти. Не моя вина, что тебе пришлось покинуть Галлхиел. Я хорошо знаю, ты любишь его, я тоже. Но что прошло, то прошло. И конец!
Дункан тяжело опустился в кресло.
– Да, пусть будет так.
В раздумье он взглянул на огонь. Словесная борьба оказалась бесполезной, ведь Лаоклейн говорил правду. Джеймс правил вот уже много лет, и никто не сомневался, что делал он это с гораздо большим успехом и был более любим, чем его несчастный отец. И все же полностью прошлое нельзя забыть, и ощущение горечи остается навсегда.
Дункан грустно размышлял. Дара тоже погрузилась в свои мысли. Теперь она должна ждать благоприятного случая, так как слово Райланда, однажды данное, будет сдержано во что бы то ни стало. Лета смотрела на нее с осуждением, а Дара не чувствовала угрызений совести. Она не сожалела о том, что этой женщине сделали выговор за открытую дверь.
Здесь все – ненавистные враги, которых нужно уничтожить, хотя бы в память о Кервине.
Даре принесли воду и чистое льняное полотенце. Она вымыла и вытерла руки. Лаоклейн встал и протянул ей свою руку, но Дара пренебрегла ею. Лаоклейн покраснел от злости, а Дара посчитала это своим вознаграждением. Тогда он грубо схватил ее за руку и повел к лестнице, подгоняя вперед, когда она задерживалась. В зале все смолкло, когда они уходили. Дара была уверена, что, взгляни она на присутствующих, она увидела бы на их лицах жадный интерес.
Сердце Дары билось от страха. Она боялась его намерений. Она едва видела его лицо в неясном свете факелов, прикрепленных к высоким, холодным стенам, но даже то, что она могла различить, вселяло в нее страх. Он все еще сжимал губы от злости после ее оскорбительного поступка. Его рука обжигала ее даже сквозь рукав. Едва ли она смогла бы сопротивляться, задумай он обладать ею.
Он привел ее в просторную удобную комнату. Дара с облегчением вздохнула. Некоторые ее страхи исчезли. Это была не та крошечная комната, в которой она провела день, и не собственные покои Лаоклейна. Этой комнатой едва ли пользовались. И хотя в камине горели только что положенные дрова, а на мебели только что вытерли пыль, в комнате все еще было затхло и душно. Полог из розового дамаста был поднят над большой пуховой кроватью, а ночная сорочка лежала поверх покрывала. Дара быстро оглядела комнату, повернулась назад и обнаружила, что Лаоклейн стоит рядом.
Он сосредоточенно смотрел на нее, разглядывая платье. Оно было мягким, теплым, голубого цвета, облегающий в кружевах бюст, короткий гладкий подол. Дара стояла молча, в ожидании, лицо ее было бледно. Волосы следовало бы причесать. Они ниспадали спутанными темно-рыжими прядями, а круги под очень яркими глазами говорили о ее переживаниях.
Она вздрогнула и подняла руку, как бы защищаясь, хотя Лаоклейн даже не шевельнулся. Невероятно, но он ушел, не попрощавшись, тихо, но крепко закрыв за собой дверь. У Дары подкосились ноги, и она опустилась в глубокое кожаное кресло, стоявшее около камина. Дрова в камине потрескивали, ее окутывало тепло. Лаоклейн же остановился за дверью, с трудом пытаясь забыть ее образ.
Он вернулся в зал, где в одиночестве все еще сидел Дункан. Из-за него его холостые слуги не могли лечь спать, так как их постелью был пол, устланный шкурами. Лаоклейн наполнил два бокала и присоединился к отцу, сидевшему у огня.
Приближалась полночь, когда Руод вернулся в крепость Атдаир. Ему было тошно и от вина, и от своих собственных горьких мыслей. Дункан кивнул ему головой, когда тот подошел, а Лаоклейн сделал вид, что не замечает его присутствия, пока Руод грубо не заговорил с ним:
– Эй, брат, кажется, не так-то просто уложить девку в постель. Стоило бы побороться, зная, какая награда тебя ожидает. Или ты потерял всякое желание изнасиловать девчонку?
– Я так никогда не поступаю, Руод. Ты так напился, что готов приписать мне все свои преступления?
Руод слегка качнулся, вид у него был воинственный.
– Нет ни одной девки, которая была бы не рада переспать со мной. Эта такая же, как и все, несмотря на то, что она англичанка и с хорошими манерами.
Только теперь Лаоклейн поднялся и посмотрел брату прямо в лицо.
– Больше я не стану тебя предупреждать, Руод. Ты хорошо знаешь, что я делаю тому, кто перейдет мне дорогу. Держись подальше от этой девушки, иначе горько пожалеешь!
Руод поднял кулак для удара, но тут размеренно заговорил Дункан:
– Садись, парень, и пей. Уже поздно драться. И мне совсем не хочется видеть, как вы деретесь. Драка испортит мне настроение после такого вкусного и сытного ужина.
Руод, выставив вперед подбородок, посмотрел на сводного брата в пьяной нерешительности, затем пошел, чтобы взять у отца глиняный кувшин. Он пил жадно, потом, спотыкаясь, подошел к столу, где и упал, погруженный в зловещие мысли о Лаоклейне.
Только когда раздался его храп, старик Дункан почувствовал себя спокойнее. Руод был не слишком умен и не понимал, что терпение брата не безгранично. Хотя до сих пор Лаоклейн был с ними щедр и относился к ним хорошо, настолько хорошо, что Дункан порой забывал – не он уже хозяин своего собственного замка. Он криво усмехнулся и подумал: «По крайней мере, в замке Атдаир удобнее, чем в старой крепости в горах, принадлежащей роду Макамлейдов».
На своем плече он почувствовал руку Лаоклейна. Они встали и пошли, оставляя Руода и зал слугам.
