Текст книги "Природа хрупких вещей"

Автор книги: Сьюзан Мейсснер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 12

Не помню, что я знала об отношениях мужчины и женщины, когда мне было столько же лет, сколько сейчас Кэт. Скорее всего, очень мало. Но Кэт – умная девочка. Говорю это совершенно точно. Она решает сложные головоломки и читает довольно сложные книги. А еще она умеет слушать. Внимает каждому слову. И сейчас по выражению ее лица я определяю, что она в полной мере понимает, в каком положении оказались мы с Белиндой. Кэт знает, что у ее отца есть еще одна жена, помимо меня.

Наверняка она заподозрила это сразу, когда увидела, как беременная Белинда тычет пальцем в наше свадебное фото, заявляя, что Мартин – ее муж. Этого было достаточно, чтобы Кэт рискнула на цыпочках снова спуститься вниз и притаиться у входа в кухню, слушая наш разговор, из которого она узнала, что у ее отца две жены и одна из них носит под сердцем ребенка.

Отчитывать Кэт за то, что она подслушивала, не имеет смысла. Я не приказывала ей оставаться в своей комнате; просто почему-то решила, что она будет там сидеть. Да и чего достигну руганью? Она уже услышала то, что услышала.

– Кэт, ты давно здесь сидишь? – спрашиваю я.

Она виновато кивает. Знает: я думала, что она будет находиться в своей комнате, пока я ее не позову. Хотя указания как такового на сей счет я ей не давала. Я подхожу к девочке, опускаюсь рядом на колени. Белинда следует за мной.

– Ты слушала наш разговор? Все слышала?

– Да, – шепчет Кэт.

Я не задумывалась о том, как мы с Белиндой будем перерывать дом в присутствии Кэт, но теперь по крайне мере можно не ломать голову, что ей можно рассказать. Она знает все.

– Кэт, у тебя есть ко мне вопросы?

Моя дочь переводит взгляд с меня на Белинду и обратно. Кивает. И пусть у нее уйма вопросов, я надеюсь, что следующий час мы с ней вдвоем просидим на полу и она будет расспрашивать меня своим чудесным голоском, который я так нечасто слышу.

Кэт показывает на Белинду.

– Там ребенок, – едва слышно шепчет она.

– Да, солнышко.

– Наш ребенок?

– Это ребенок мисс Белинды, – помедлив, отвечаю я.

– И мой?

Я молчу: не знаю, что сказать.

– Мой тоже? – допытывается она.

Я смотрю на Белинду. Та, как и я, видимо, догадывается, чем вызван столь напряженный интерес Кэт. Девочка на простейшем уровне понимает, что любой ребенок ее отца приходится ей братом или сестрой. Значит, скоро у нее появится братик или сестренка – то, чего у нее никогда не было. А об этом, я теперь ясно вижу, она всегда мечтала.

Глядя на меня, Белинда одной рукой обхватывает свой живот – словно обнимает еще не рожденного малыша.

– Милая, – говорю я Кэт, – пока немного все запутанно. Сейчас у меня нет для тебя понятного объяснения.

Но Кэт смотрит мимо меня на Белинду, и я вижу непоколебимость в ее лице. Для себя Кэт уже решила, что она приходится сестрой ребенку, которого вынашивает Белинда. И то, что я не вполне это подтверждаю, не имеет значения.

– Это все, милая? – спрашиваю я. – У тебя еще есть вопросы?

Кэт медленно качает головой. На самом деле, я вижу, вопросы у нее есть, но все они не столь насущны, как вопрос о ребенке Белинды.

– Что ж, ладно. Тогда пойдем в библиотеку. – Я поднимаюсь с колен, помогаю Кэт встать на ноги.

Втроем мы из холла идем в библиотеку, и я направляюсь к письменному столу Мартина. Кэт топчется в дверях. Ей никогда не нравилась комната, которая служила Мартину кабинетом.

– Все ящики стола заперты. Где хранятся ключи, я не знаю, – говорю Белинде. – Но нам необходимо их открыть. Думаю, там мы найдем часть ответов на интересующие нас вопросы.

Я вытаскиваю из волос шпильку и вставляю ее в замочную скважину основного, самого большого ящика. Двигаю ее из стороны в сторону, толкаю, вращаю. Бесполезно. Прошу Белинду одолжить одну из своих шпилек. Повторяю попытку. Снова берусь за свою шпильку. Пытаюсь вскрыть ящик с помощью штопальной иглы, крючком для застегивания пуговиц, шляпной булавкой. Затем опять беру свою шпильку, но на этот раз сую ее в замок вместе со шпилькой Белинды. И механизм внутри замка наконец-то поворачивается. Я тяну за ручку ящика.

В нем аккуратно, одна на другую, сложены папки. Беру верхнюю, кладу на стол и открываю.

На самом верху лежит наше с Мартином свидетельство о браке, ниже – свидетельство о рождении Кэт, еще ниже – купчая на дом.

Пролистываю эти документы. Под ними – свидетельство о браке Джеймса Бигелоу и Белинды Луизы Диксон из Сан-Рафаэлы, штат Калифорния. Белинда, увидев бумагу, цепенеет. Я смотрю следующий документ – его собственное свидетельство о рождении, на имя Мартина Чарльза Хокинга из Уайт-Плейнс, штат Нью-Йорк, отец и мать – Альберт и Морин Хокинг. Ниже – свидетельство о рождении некоего Джеймса Уайлдера Бигелоу, родившегося 12 марта 1873 года близ городка Тринидад в округе Лас-Анимас, штат Колорадо. А прямо под ним его же свидетельство о смерти в 1876 году. Джеймс Бигелоу скончался от скарлатины в возрасте трех лет. Мартину в ту пору было два года, потому-то он так легко выдал себя за этого человека. Разница в возрасте между ними составляла всего один год.

– Настоящий Джеймс Бигелоу умер в раннем детстве, – ошеломленно произносит Белинда, читая документ одновременно со мной.

– Да.

– Но как он о нем узнал?

– Не могу сказать. – Я продолжаю перебирать бумаги. Следующий документ – свидетельство о браке Аннабет Бигелоу (очевидно, это старшая сестра злосчастного Джеймса Бигелоу) и некоего Перси Гровера, поженившихся 4 июня 1896 года в Тринидаде, штат Колорадо. Далее – свидетельство о смерти Аннабет, скончавшейся через год после свадьбы в результате падения с лошади. Я кладу это свидетельство обратной стороной вверх на уже просмотренные документы, моему взору открывается следующий, и у меня перехватывает дыхание, равно как и у Белинды. Поверх оставшихся бумаг в папке лежит маленькая свадебная фотография без рамки, на которой запечатлен Мартин с какой-то женщиной. И это не Кэндис. Ее фотопортрет я видела. На снимке – нарядная пухленькая шатенка, и она, готова поспорить, немного старше Мартина. Переворачиваю фотографию. На обратной стороне кто-то карандашом подписал: «Аннабет Бигелоу и Перси Гровер. 4 июня 1896 года».

– Господи помилуй, – шепотом выдыхаю я. Мало того что Мартин выдает себя за почившего Джеймса Бигелоу, так он еще и был женат под именем Перси Гровер. Я смотрю на молодого Мартина в свадебном костюме, и на меня нисходит откровение. Я поворачиваюсь к Белинде.

– Та скотоводческая ферма, о которой он вам говорил, принадлежала не его отцу и не добросердечному хозяину ранчо, который взял его на работу, как он мне рассказывал. Ее владельцем был его тесть. Потом она перешла к его жене. А Мартин унаследовал ранчо после смерти Аннабет, погибшей при падении с лошади.

Говоря это, я холодею от леденящей душу мысли.

– Дочь хозяина скотоводческого ранчо разбилась насмерть при падении с лошади? – бормочу я. На самом деле лучше бы промолчала. Белинда возле меня пошатнулась. Я хватаю стул, который до этого отставила, и пододвигаю ей.

– Садитесь.

Она со мной не спорит.

– Вы же не думаете, что он ее убил? – охает Белинда. Глаза ее блестят от страха и ужаса.

Внезапно я вспоминаю, что Кэт топталась в дверях, когда я принялась взламывать ящик. Взглянув в ту сторону, испускаю вздох облегчения. Очевидно, девочке надоело наблюдать, как я мучаюсь с замком, и она ушла. Слава богу.

– Нам сейчас не до этого, – говорю я. – Забудьте то, что я сказала.

Белинда кивает, по-прежнему тараща глаза. Но мы обе знаем, что Мартин – бессердечный обманщик, которому нельзя доверять. О том свидетельствуют документы, которые мы перебираем.

Я снова сосредоточиваю внимание на папке. По мне, так это грандиозная коллекция достижений Мартина, а также важнейших личных документов, которые он так тщательно хранит. Я хочу найти свидетельство о смерти Кэндис, той молодой женщины, которую родители определили в престижную школу верховой езды, где она и познакомилась с Мартином Хокингом. Хочу убедиться, что она действительно умерла от чахотки. Если это так, значит, Мартин не убивал Кэндис, чтобы заполучить наследство. Я должна знать наверняка, что ее убила болезнь и только болезнь, – на тот случай, если мне с Белиндой и Кэт придется бежать из этого дома сегодня же ночью и заявить на Мартина в полицию.

Просматриваю оставшиеся документы. Счет за установку надгробия на могиле Аннабет. Свидетельство о продаже скотоводческого ранчо в Колорадо за двенадцать тысяч долларов. Свидетельство о рождении Перси Гровера, родившегося в Кливленде, штат Огайо, в 1875 году. Свидетельство о продаже дома в Лос-Анджелесе, оформленное за четыре месяца до моего вступления в брак с Мартином. Свидетельство о браке с Кэндис, зарегистрированном в июле 1897 года. Два свидетельства о мертворожденных детях, мальчиках, чьими родителями могли бы быть Кэндис и Мартин Хокинг. Первое датировано ноябрем 1897 года, а это значит, что Кэндис была беременна, когда выходила замуж за Мартина. Второе – мартом 1898 года. Но свидетельства о смерти самой Кэндис нигде нет.

Роюсь в других папках. Нахожу карты Калифорнии и Колорадо, а также банковские счета – только на имя Мартина Хокинга; на самом крупном – три тысячи долларов. А вот коллекция некрологов из разных калифорнийских газет. Все почившие – мужчины. Имена их дочерей и адреса проживания обведены карандашом. Некоторые сообщения о смерти напечатаны всего несколько недель назад, другие – более давние. Среди давних – некролог о Джордже Диксоне, в котором выделено карандашом имя Белинды.

– Вот как он вас нашел, – говорю я, хотя ей это тоже очевидно.

Белинда смотрит на свое имя, как на диковинку.

– Зачем? – наконец произносит она через несколько секунд. – Почему именно я?

Я листаю некрологи. Все умершие мужчины были люди состоятельные, все – вдовцы, соответственно, когда они скончались, все принадлежавшее им имущество отошло их детям. И если Мартин охотился за чужим наследством, что он рассчитывал выиграть от брака с Белиндой? Придорожная гостиница – не великое приобретение. Значит, он выбрал ее по какой-то другой причине. Задаваясь этим вопросом, я уже знаю, где, возможно, найду ответ на эту загадку. Верно ли мое предположение, подскажет котельная.

Но прежде я перерываю стол, все, что там есть. Нахожу запертый сейф размером со шкатулку, право собственности на автомобиль Мартина и договоры на аренду гаража, чеки из бакалейной и мясной лавок, а также из «Эмпориума». Нахожу расчетные листки по зарплате, которую платили Мартину, когда он работал на конюшне в Лос-Анджелесе. И не нахожу никаких документов, указывающих на то, что он работает в страховой компании. И ничего, абсолютно ничего такого, что подсказало бы мне, чем Мартин занимается за своим письменным столом, когда бывает дома.

Пожалуй, надо попытаться вскрыть сейф с помощью шпилек, решаю я. Вытаскиваю его из ящика и под ним замечаю какой-то конверт.

Письмо на имя Мартина, отправлено по почте на адрес в Лос-Анджелесе за полгода до нашего с ним бракосочетания. Обратный адрес – лечебница Лас-Паломас в Тусоне, штат Аризона. Переворачиваю конверт. Он вскрыт. Поднимаю клапан, вытаскиваю письмо и начинаю читать:

Дорогой Мартин!

Пожалуйста, не гневайся на отца и на меня. Я знаю, ты не хотел, чтобы меня отправили в лечебницу, но папа считает, что здесь мне будет лучше. Возможно, я даже поправлюсь. Только поэтому я позволила ему тайком увезти меня сюда. Вовсе не для того, чтобы тебя разозлить. Это никакой не заговор. Он боялся, что, если скажет тебе, ты вмешаешься, расстроишь его планы. Мартин, всякий раз, когда у вас с ним возникали разногласия, я всегда была на твоей стороне. И ты это знаешь. Но в этот раз, думаю, он прав. Пожалуйста, прошу тебя, постарайся понять!

Здесь обо мне хорошо заботятся, и я чувствую себя лучше, хотя и не намного. Пожалуйста, навести меня, приезжай, как только сможешь, и Кэт привези. Я знаю, что была ей не самой лучшей матерью, но я хочу попытаться это исправить за то время, что мне еще отпущено. Мартин, я совершила много ошибок. Мы оба с тобой совершали ошибки. Но ведь нет надобности продолжать эту традицию. Прошу тебя, дорогой. Да, мы с тобой не очень ладили. Теперь я понимаю, что потерю сыновей приняла слишком близко к сердцу. Я была тебе плохой женой и как мать не оправдала надежд Кэт. Я знаю, что не могу быть тебе такой женой, какую ты заслуживаешь, но, прошу тебя, позволь мне попытаться стать хорошей матерью для Кэт. Пожалуйста, привези мне дочь. Позволь повидаться с ней.

С любовью, Кэндис.

Воздух будто застрял в легких – не продохнуть. Так вот почему я не могу найти свидетельство о смерти Кэндис. Она не умерла. Она жива. По крайней мере, была жива год и семь месяцев назад. И поскольку свидетельства о смерти нет и на банковском счету Мартина не десятки тысяч долларов, а всего три тысячи, значит, она, должно быть, по-прежнему находится в лечебнице. Как-то давно Мартин мне сказал, что его покойной жене досталось наследство от бабушки, что и позволило ему купить этот дом. Однако Кэндис ему наследства не оставляла. Она не умерла. Должно быть, он живет на деньги от продажи ранчо Аннабет.

Я смотрю на письмо и чувствую, как силы уходят из меня, уплывают, будто пух потревоженного ветром одуванчика. До сей минуты я обуздывала в себе крепнувший гнев на Мартина, чтобы затем пустить его вскачь в нужном направлении, как упряжку лошадей. Но теперь я выхолощена. Опустошена.

Наверное, то же самое испытывала Белинда час назад, когда увидела наше с Мартином свадебное фото. Словно вдруг оказалось, что ее мир скроен из бумаги, а сама она соткана из ниток, которыми он сшит. Бумага рвется на клочки, которые подхватывает и уносит ветер, а нитки разматываются.

Кэндис не умерла.

У Кэт есть мать, и это – не я.

Глава 13

Лишь несколько раз в своей жизни я хотела повернуть время вспять и принять другое решение. Я никогда не жалела, что приехала в Америку, и не жалею – даже теперь, – что отозвалась на объявление Мартина. Но в это мгновение, если б можно было, я отмотала бы пару часов назад и в половине пятого, когда раздался звонок в дверь, не пошла бы ее открывать. Пусть бы Белинда стояла на крыльце и думала, что она пришла не в тот дом. Я наблюдала бы за ней в занавешенное тюлем окно гостиной, пока она не удалилась бы.

Мне плевать, что Мартин – аферист и впутал нас в свои аферы. Мне плевать, что он заключает браки с женщинами, потому что ему от них что-то надо. Сейчас мне даже плевать, да простит меня Бог, на то, что Аннабет Бигелоу Гровер вовсе не случайно упала с лошади.

Мне важно лишь одно: еще утром, проснувшись, я считалась матерью маленькой девочки, которая нуждается во мне и любит меня. А теперь я просто еще одна жалкая душа, которую растоптал Мартин Хокинг. Может, он и не подрезал подпругу на лошади Аннабет, но он точно украл у Кэндис ее ребенка. И сказал Кэт, что ее мать умерла. С Белиндой он заключил фальшивый брак. Мне подарил ребенка, которого я не вправе оставить себе, потому что он не мой. Кэндис жива, пребывает в одной из аризонских лечебниц и жаждет вернуть свою дочь.

Я чувствую, что Белинда стоит возле меня. Она поднялась со стула и тоже читает письмо. Меня так и подмывает выпихнуть за порог, притвориться, будто я ее никогда не видела, будто у меня никогда не было причины взломать сегодня ящики письменного стола и узнать, что за тайны там хранятся.

– Значит, мать Кэт жива? – мгновением позже ужасается Белинда. – А девочка думает, что ее мама умерла!

Что бы я ни собиралась сказать в эту минуту, слова застывают у меня на языке.

Несколько долгих секунд мы молчим.

– Как он мог так поступить с малышкой? – наконец произносит Белинда надтреснутым голосом, который полнится негодованием материнской любви. Она еще не стала матерью, я тоже не мать, но мы обе балансируем на грани материнства. Она – с внутренней стороны, я – с внешней.

И правда, как Мартин мог так поступить с Кэт? Сказать, что ее мать умерла, хотя та жива?

– Не понимаю, зачем он это сделал. Зачем? – упорно вопрошает Белинда, ожидая от меня ответа.

– Я… может, он думал, что она уже скончалась от чахотки. – Собственный голос кажется мне чужим. – Она унаследовала значительное состояние. Очевидно, затем он и женился на ней. А потом, на его удачу, она заболела.

– Но ведь ее отец пока еще жив, – замечает Белинда, глядя на письмо.

– У нее есть свои деньги. От бабушки достались, по словам Мартина.

– Все равно не понимаю, зачем убеждать Кэт, что ее мама умерла? Зачем говорить ей это?

Я могла бы дать тому лишь одно объяснение. И скорее всего, это основополагающий мотив всех поступков Мартина Хокинга – если исходить из того, что мне теперь о нем известно.

– Потому что ему так было удобно. Он хотел, чтобы она думала, будто ее мама умерла. Хотел жить здесь, в Сан-Франциско, в свое удовольствие.

– Но зачем? Зачем он нас так ужасно обманул?

– Вероятно, хотел извлечь какую-то выгоду для себя. – Все, что мне удалось выяснить, складывается в единую картину, подтверждающую мое предположение. – Ему плевать на нас. На всех плевать.

– Даже на собственного ребенка? – изумляется Белинда.

– Даже на собственного ребенка. Я думала, он такой из-за того, что на его долю выпало слишком много горестей. Думала, он решил навсегда покончить с любовью, причем даже к дочери, потому что больше не хочет страдать. Но дело не в этом, Белинда. Он не парализован горем. Он просто бездушный коварный лжец. Потому и совершил все эти гнусности.

– Прекратите, – шепчет Белинда, поморщившись, будто я отвесила ей пощечину.

Смягчаю голос. Белинде тяжело слышать те откровения, что бродят у меня в голове. Тем более все сразу. Но она должна их осознать. Потому что необходимо решить, как нам быть дальше.

– Простите, что расстраиваю вас. Но это чистая правда. Он вас не любит. Он никого не любит.

И мы снова умолкаем на несколько минут.

Белинда скользит взглядом по документам на столе – доказательствам коварства и жестокости Мартина. Того, кто он есть.

Или кем не является.

– И что же нам теперь делать? – спрашивает она детским голоском.

– Я абсолютно уверена, что в Калифорнии многоженство является преступлением, – слышу я свой голос. – Завтра утром первым делом пойдем в полицию. Добьемся, чтобы его арестовали.

– А потом?

– А потом… потом, думаю, его посадят в тюрьму. Не знаю.

– А с девочкой что будет?

Тут уж я знаю, что ответить, но медлю несколько секунд.

– Она должна воссоединиться с матерью.

Часы в холле отбивают половину седьмого. Сгустились сумерки, скоро ночь накроет город темным покрывалом. После того как мы обратимся в полицию, все изменится безвозвратно. Той жизни, которую я до сих пор вела, будет положен конец. Вероятнее всего, я останусь без жилья и средств к существованию. Полиция, как только выяснит, что мой брак с Мартином – дутый пузырь, возможно, сразу заберет у меня Кэт, если ее мать все еще жива. Полицейские сами доставят девочку в Аризону. Отнимут у меня эту истерзанную малышку.

Этого нельзя допустить. Она уже столько всего пережила.

Я сама должна отвезти ее к матери.

Но мне понадобятся деньги на билет и еду. Может быть, в сейфе хранятся наличные. Может быть…

Я поворачиваюсь к Белинде.

– Думаю, необходимо составить четкий план действий. И думаю, необходимо проверить, что Мартин прячет в котельной.

Она тупо смотрит на меня, не понимая, о чем я веду речь.

– Пойдемте со мной.

Я быстрым шагом покидаю кабинет, Белинда следует за мной. Мы проходим через холл в кухню. Кэт там. Сидит за столиком у окна, рисует птичек и бабочек восковыми мелками. «Для ребенка» – написала она в верхней части каждого листа.

Улыбаюсь девочке, ласково сжимаю ее плечо. Мне не хватает мужества объяснить ей все прямо сейчас, но она увлечена рисованием и, свыкаясь с ролью старшей сестры, кажется, не замечает моего волнения. Я направляюсь к двери, что ведет на лестницу и в котельную. Открываю ее и, приподняв юбку, спускаюсь по ступенькам.

– Закройте за собой дверь, – тихо велю я Белинде. Не хочу, чтобы Кэт увязалась за нами.

Щелкаю выключателем. Загорается лампочка, что свисает с середины низкого потолка. Деревянная дверца хранилища заперта на висячий замок. Я хватаю лежащий у бойлера тяжелый гаечный ключ, которым обычно отвинчивают или затягивают краники, заношу его над головой и с размаху ударяю по замку. Белинда охает от неожиданности. После нескольких ударов замок сбит с деревянного полотна и отлетает в сторону. На полке, сделанной Мартином, стоят бутылки, в которых, я уверена, содержится отнюдь не тонизирующее средство для волос. Беру одну бутылку и откупориваю ее, ломая на горлышке застывший воск. Подношу бутылку к носу и чую сильный запах уксуса.

Роняю бутылку на пол. Она разбивается. Белинда пятится, вздрогнув от удивления. В луже среди осколков стекла лежат крупинки песка, ошметки глины и мелкие обломки белого камня. И вдруг в этом месиве я замечаю бесформенный комочек размером с изюм, искрящийся в желтом свете лампочки.

Комочек сияет, словно летнее солнце. Золото.

Я перевожу взгляд на Белинду. Она во все глаза таращится на блестящую изюмину, сверкающую на мокром полу.

– Теперь понятно, почему он выбрал вас, – говорю я. – Ему нужна была шахта вашего отца.

Белинда поднимает голову, смотрит на меня.

– Но ведь в этой шахте ничего нет. Ее забросили десятки лет назад. Там ничего нет! Дедушка и отец изучили в ней каждый дюйм. Там ничего нет!

Я беру с полки еще одну бутылку и тоже бросаю на пол. Она разбивается. В уксусной луже среди крупинок песка и каменной крошки сияют еще два комочка размером с горох в крошащейся оболочке из белого камня.

То же самое я проделываю с третьей бутылкой. И из нее вываливаются бесформенные комочки, на этот раз размером с маленькие половинки фасоли, к которым липнут пластинки каменной шелухи.

Наклонившись, трогаю белую пастообразную массу, облепившую золотой боб. От моего прикосновения она частично отслаивается. Я поднимаю из уксусной лужи покрытую каменной коркой фасолину, выпрямляюсь и, поднеся золотой боб к свету, разглядываю необычную, уже разлагающуюся каменную кашицу.

– Что это за белое вещество?

– Кварц, – говорит Белинда. – Иногда… иногда золотоносная руда, которую находят под землей, содержится в кварце. Папа говорил, что уксусная кислота расщепляет его кристаллы. Именно так он проверял породу, что порой находил в шахте. Именно так многие горняки проверяют свои находки. На настоящее золото уксус никак не действует, но другие минералы, похожие на золото, как… как, например, слюда или пирит, кислота растворяет или повреждает. А золото – нет.

Я поднимаю на нее глаза.

– Все еще верите, что в вашей шахте ничего нет?

– Но… я не могла не знать! Я бы знала!

– Вы сами сказали, что ненавидели эту шахту, считали, что там опасно. Что никогда в нее не спускались.

– Да, я ее ненавидела! Ненавидела! Там опасно!

– Но вы также упомянули, что в день своей смерти отец привел вас в шахту, потому как хотел вам что-то показать. А потом упал. Что, если он все-таки нашел золото? Что, если он чуть раньше нашел породу, похожую на золото, и для верности попросил кого-то провести анализ? Что, если именно это он собирался вам показать? Пещеру с кварцами, содержащими золото? И он точно знал, что это – золото, потому как уже получил тому подтверждение.

Белинда задумывается.

– Но как Джеймс… Мартин… как он узнал об этом?

– Сейчас это неважно! Может быть, кто-то из химической лаборатории болтал про человека из Сан-Рафаэлы, который принес на проверку только что добытое золото, а Мартин услышал. Неважно, как он узнал. Важно, что он собирался украсть ваше золото. Оно принадлежит вам. А он, заключив с вами фиктивный брак, который давал ему право на совместное владение вашим имуществом, собирался присвоить ваши сокровища.

Я умалчиваю о том, что Мартин мог бы с легкостью решиться на убийство Белинды после того, как вынес бы из пещеры последний золотоносный кварц и понял, что больше нет надобности выдавать себя за ее мужа. Умалчиваю и о том, что в день гибели отца Белинды Мартин мог тайком пробраться в шахту и при первой удобной возможности столкнуть мужчину в шахтный ствол, а потом скрыться, когда Белинда побежала за помощью. Мне это нетрудно вообразить. Сама Белинда, наверное, еще не считает «мужа» безжалостным чудовищем, но я уже по-другому Мартина и не воспринимаю.

Пока Белинда свыкается с мыслью, что Мартин ухаживаниями добился ее руки не из любви к ней, я откупориваю остальные бутылки. В каждой – склизкий разлагающийся кварц и крупицы золота. Раньше бутылок было больше. Где они, мне неведомо. Мартин представлял все так, будто он продавал «тоник» во время своих командировок, но теперь я уверена, что он либо припрятал бутылки где-то в другом месте, либо обратил их содержимое в деньги, которые положил на банковский счет, открытый на имя Джеймса Бигелоу, или Перси Гровера, или кого-то еще.

С полки у бойлера я беру банку и складываю в нее золото, стараясь не порезаться об осколки стекла.

– Он увидит разбитые бутылки, когда вернется домой, – словно в трансе произносит Белинда. – И сразу поймет, что нам известна его тайна.

– Надеюсь, что увидит. Мы уйдем отсюда на рассвете. Он не узнает, что вы были со мной. Зайдет в пустой дом и подумает, что все это сделала я: откупорила бутылки и нашла золото. Потом поднимется наверх, отопрет ящики своего стола и увидит, что все его драгоценные документы исчезли.

– И что он предпримет? – со страхом спрашивает Белинда.

– Если полиция знает свое дело, они уже будут подстерегать его здесь, и, как только он появится, его арестуют. Если не арестуют, он пустится в бега. Больше ему ничего не остается. Документы Мартина у меня. Он поймет, что я обращусь в полицию. Здесь ему нельзя оставаться.

– А если он заявится ко мне?

– Не заявится. Ваше свидетельство о браке тоже в этой стопке документов. Он побоится к вам возвращаться, не станет рисковать. Полиция будет знать и про вас, и про то золото, что он пытался украсть у вас, и про то, что украл. Прежде бутылок было больше, Белинда. Он заберет то, что уже украл из вашей шахты, и пустится в бега.

Белинда кладет ладонь на свой живот. Выглядит она изможденной.

– А мне что потом делать? Я просто… просто вернусь домой и одна буду растить ребенка? Кто я? Вдова? Незамужняя мать? Брошенная жена? Кто?

– Вы – обманутая женщина. И не думайте, что вынашивать и растить ребенка в одиночку так уж страшно. Скажите спасибо, что он у вас есть. Не все могут иметь детей.

Я знаю, что в моем голосе звучит обида, хотя у меня нет ни малейших намерений выражать свои сокровенные чувства. Я протягиваю Белинде банку с золотом.

Она и не думает ее брать.

– Возьмите, – говорю я.

Белинда с отвращением смотрит на банку.

– Мне оно не нужно.

– Нужно.

– Нет.

– Золото принадлежит вам!

– Я же сказала: мне оно не нужно! Из-за этого золота погиб отец, и Джеймс женился на мне тоже только из-за него. Забирайте его себе. Вам оно нужнее. Что у вас останется, когда вы покинете этот дом? Ничего. Забирайте.

Я смотрю на Белинду, охваченная желанием обнять ее как подругу – первую с незапамятных времен. Белинда права. Золото мне понадобится.

– Обсудим это позже, – говорю я, ногой отпихивая в сторону осколки на пути к лестнице. – Сейчас вам нужно вернуться домой, а нам с Кэт – собрать вещи, чтобы уйти отсюда на рассвете. Не исключено, что Мартин возвратится прямо завтра. Нам с Кэт необходимо до его прибытия подальше убраться отсюда.

– Я уже опоздала на последний поезд, – сообщает Белинда, следуя за мной. – Он отошел в начале седьмого.

К моему удивлению, я даже рада этому. Значит, ночью я не буду чувствовать себя столь разбитой и одинокой, что было бы неизбежно, если б компанию мне составляла одна только Кэт. Девочка, которую я люблю, но не вправе оставить себе.

– Вы заночуете здесь, вместе со мной и Кэт. А на рассвете мы все уедем.

– Поезда так рано не ходят.

– Мы… мы наймем экипаж, попросим, чтобы нас довезли до ближайшей железнодорожной станции за пределами города. Вы поедете домой, а мы с Кэт – в Аризону.

Я уверена: это то, что я должна сделать. Если я считаю себя порядочным человеком, то обязана вернуть Кэт ее матери. Поменяйся мы с Кэндис местами, я хотела бы, чтобы то же самое она сделала для меня.

Я спешу к лестнице, внезапно вспомнив, что так и не накормила Кэт ужином, а день уже на исходе. Нужно что-то приготовить поесть, а потом собрать вещи – свои и Кэт. А также найти время, чтобы позвонить в лечебницу и проверить, жива ли Кэндис, в состоянии ли принимать посетителей. Ну а затем каким-то образом сообщить Кэт, что ее мама не умерла.

Белинда, поднимаясь за мной по лестнице, засыпает меня вопросами:

– Когда вы намерены позвонить в полицию? Как я узнаю, что его арестовали? А суд будет? Мне придется приехать сюда и дать против него показания? Что мне сказать дома? Что я не замужем? Что сказать Эллиоту?

– Господи помилуй, всех ответов мы не знаем! – бросаю через плечо. – Никто не знает. Давайте просто постараемся пережить этот день.

Мы входим в кухню. Кэт здесь нет. На столике лежат ее рисунки и мелки, и я вижу, что у нее кончилась бумага. Должно быть, она побежала наверх за новыми листами.

Выхожу в холл, собираясь окликнуть девочку, и замечаю ее в библиотеке у стола Мартина. В руке у нее какой-то листок, и она его читает.

Письмо Кэндис.

Кэт произносит по слогам слова, написанные красивым почерком Кэндис. Письменные буквы она знает не очень хорошо, но сложенные из них слова узнает.

Я кидаюсь к ней. Кэт поднимает на меня глаза. Она потрясена. По ее лицу струятся слезы.

– Мама… – шепчет она, но обращается не ко мне.