сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Переводчик опустил бамбуковую штору - от любопытных глаз, - и Родригес не видел, что делается снаружи. В паланкин проникали звуки: детский топот и визг, меланхолический звон колокольчиков бонз, стук молотков. Блики солнца, пробивавшиеся сквозь щели, прыгали по лицу. И еще доносились всевозможные запахи: смолистый аромат древесины, вонь гнилой грязи, запах навоза и лошадиного пота. Прикрыв глаза, священник каждой клеточкой впитывал в себя жизнь, возвращенную ему на мгновение. Им вдруг овладело отчаянное, неукротимое желание быть среди этих людей, слушать звуки их речи, раствориться в толпе. С него было довольно - заячьей жизни в хижине углежогов, скитаний в страхе перед погоней, довольно мучительных казней. Душевные силы его иссякли. Но... ему вспомнились строки:
«Всем сердцем, всей душой слушайте Господа...» 40
Он стал священником, чтобы служить Всевышнему.
Постепенно кудахтанье кур и мычание коров сменилось стуком гэта, призывными криками уличных торговцев, скрипом колес, бранчливыми голосами - и Родригес понял, что они вошли в город.
Его не занимала предстоящая встреча. Опять его будут спрашивать об одном и том же. Чиновникам вовсе не важно, что он ответит. Они задают вопрос не для того, чтоб услышать ответ, - как царь Ирод, допрашивавший Иисуса. Священник никак не мог взять в толк, почему Иноуэ сохранил ему жизнь, зачем держит его в заточении, не милуя и не казня? Но докапываться до причин означало растравлять себе душу.
- Ну, вот мы и на месте! - Отирая пот со лба, переводчик поднял шторку. Родригес выбрался из паланкина; незаметно спустился вечер; предзакатное солнце окрасило мир пурпурной краской. Оглядевшись, Родригес увидел приставленного к нему тюремщика. Видно, чиновники опасались, как бы пленник не сбежал по дороге...
Каменные ступени вели наверх, к храмовым воротам. За храмом, озаренным садящимся солнцем, чернела горная круча. По темному монастырскому двору неторопливо разгуливали куры.
Вышел юный послушник, окинул священника полным враждебности взглядом и молча исчез, даже не поклонившись переводчику.
- Бонзы не жалуют католических падре, - не без удовольствия отметил переводчик, любуясь изысканным садом. - Знаете, падре, это губительно для здоровья - так изнурять себя думами. С вами много хлопот, однако помните, бессмысленное упрямство еще никому не приносило добра...
Но Родригес пропустил мимо ушей колкости переводчика. Сейчас его занимало другое: среди запахов монастырских жилых покоев - аромата курительных палочек и японской еды - его нос уловил нечто чуждое этому месту. Пахло вареным мясом. Родригес так долго постился, что стал чувствителен к едва различимому запаху мяса.
Вдалеке раздались шаги. Кто-то шел по длинному коррид ору.
- Ну, догадались?
Священник похолодел. Впервые за весь этот день он кивнул переводчику. У него невольно задрожали колени. Родригес знал, что наступит час этой встречи, но не ожидал, что она состоится в подобном месте.
- Пора вам обоим встретиться, - наслаждаясь смятеньем Родригеса, сказал переводчик. - Это приказ губернатора.
- Иноуэ?
- Да. И он тоже искал встречи с вами.
За пожилым монахом в дверях, потупившись, появился Феррейра. Он был в черном кимоно. Коротышка-монах шествовал, важно выпятив грудь. Рядом с ним рослый Феррейра казался униженно-подобострастным. И походил на упирающегося мула, которого хозяин тащит силком на веревке.
Монах остановился, и Феррейра, окинув взглядом Родригеса, сел, скрестив ноги.
- Падре, - дрожащими губами выговорил Родригес. - Падре!
Феррейра взглянул на него исподлобья. На его лице промелькнула виновато-угодливая улыбка, но уже в следующее мгновение он с вызовом вскинул голову и посмотрел прямо в глаза Родригесу. Тот искал и не находил слов. Сердце сжало отчаяние: любые слова будут ложью. К тому же ему не хотелось тешить жадно прислушивающихся японцев. Щемящая нежность, тоска, гнев, печаль, ненависть, боль - все сплелось, все смешалось в его душе. «Зачем эта маска? - безмолвно кричало все его существо. - Я не стану судить вас. Не хочу обвинять. Я сам не герой...» Он попытался сложить губы в улыбку, но улыбки не получилось. Слезинка сверкнула и медленно поползла по щеке.
- Как давно мы не виделись, падре... - сказал он, сознавая нелепость этих слов, но ничего другого придумать не смог.
Феррейра упорно молчал, и дерзкая вызывающая улыбка не сходила с его лица. Родригесу были понятны причины подобных метаморфоз, но именно потому он был готов провалиться сквозь землю.
- Сжальтесь... Скажите хоть слово, - задыхаясь попросил он. - Хоть одно слово...
И вдруг - он едва удержался, чтобы не воскликнуть: «Вы сбрили бороду, падре?» Родригес и сам удивился, как могла прийти ему в голову такая дикая мысль. В прошлом Феррейра - учитель Феррейра - носил бороду; пышная и холеная, она придавала всему его облику особенное достоинство. Но сейчас лицо его было тщательно выбрито, и Родригес почувствовал, что не в силах оторвать глаз: голые губы Феррейры выглядели чудовищно непристойно.
- Мне нечего вам сказать.
- Вы лжете себе, учитель.
- Я лгу? А что еще мне осталось?
Разговор шел на португальском, и переводчик даже привстал, весь подавшись вперед, чтобы не пропустить ни слова. Пара кур вспорхнула с земли на веранду, шумно захлопав крыльями.
- Вы здесь давно?
- Почти год.
- Где мы?
- В храме Сайсёдзи.
При слове «Сайсёдзи» старый монах, восседавший, как каменный Будда, оживился и посмотрел на Феррейру.
- А меня держат в темнице. В окрестностях Нагасаки. Где, толком и сам не знаю.
- За городом, в Сотомати.
- Чем вы тут занимаетесь, падре?
Черты Феррейры исказились; он нервно потер гладко выбритый подбородок.
- Достопочтенный Савано изволит писать трактат, - ответил за него переводчик.
- По приказу правителя я перелагаю на японский язык наставление по астрономии, - поспешно сказал Феррейра, словно стараясь опередить переводчика. - Да, я тружусь. Я приношу пользу. Я полезен народу этой страны. Японцы преуспели во многих науках, но в астрономии и медицине они нуждаются в знаниях европейцев - таких, как я, например. Разумеется, у них есть китайская медицина, но опыт западной хирургии им тоже весьма полезен, так же как и познания в астрономии. Поэтому я заказал капитану голландского судна оптические стекла и зрительную трубу. Да, я нужен этой стране. Я приношу ей пользу!
Родригес ошеломленно смотрел на говорившего без умолку Феррейру. Что с ним? Откуда такая словоохотливость? Хотя, пожалуй, можно было понять его желание уверить Родригеса, что он нужен Японии. Ведь речи Феррейры предназначались не только священнику, но также и переводчику с бонзой. А кроме того, без сомнения, ему страстно хотелось оправдаться перед самим же собой. «Я нужен этой стране. Я приношу ей пользу!»
Родригес с грустью смотрел на Феррейру. Единственное желание, всепоглощающая страсть служителя Божьего - быть нужным людям. Горе пастырю, если овцы его не нуждаются в нем. И Родригес понял, что Феррейра, отрекшись, все же не смог побороть этой старинной привычки; он был жалок, как неразумная мать, сующая грудь своему выросшему дитяте.
- И вы счастливы? - прошептал Родригес.
В глазах Феррейры вновь вспыхнул злой огонек.
- Счастье все понимают по-разному.
«Когда-то вы рассуждали иначе», - подумал священник, но ничего не сказал: у него вдруг пропало желание говорить. В конце концов не ему осуждать Феррейру, не ему судить его за предательство. Зачем лить смолу на открытую рану? Переводчик всунул ухмыляющуюся физиономию между Родригесом и Феррейрой.
- Он говорит правду. Он в самом деле полезен для нас. Мы даже дали ему японское имя - Савано Тюан. Кстати, достопочтенный Савано трудится еще над одним сочинением, где опровергает учение Дэуса и успешно доказывает его ложность. Он так и назвал этот труд «Кэнгироку» - «Записки о лжи».
На сей раз Феррейра оказался не столь проворен. Отвернувшись, он с притворным вниманием стал разглядывать суетившихся кур.
- Господин губернатор прочел его сочинение и остался весьма доволен. - Переводчик повернулся к Родригесу: - Я бы и вам посоветовал ознакомиться с ним - на досуге.
Теперь было ясно, зачем так пылко и так многословно Феррейра твердил о переводах из астрономии. Каждый день по приказу Иноуэ он должен садиться за стол и писать о ложности вероучения, которому посвятил свою жизнь... Родригесу представилась согбенная спина Феррейры, склонившегося над чистым листом.
- Жестоко... - пробормотал он.
- Жестоко?..
- Да! Я не знаю пытки страшнее.
Феррейра быстро отвернулся, но священник успел заметить, что он плачет. Черное кимоно... Каштановые волосы, стянутые по-японски в пучок на затылке... Имя - Савано Тюан! И он еще жив! Господи, Ты молчишь... Такая невыносимая мука, а Ты все молчишь?
- Савано Тюан! Мы привезли сюда падре Родригеса не для того, чтобы вы пускались в дискуссии. - Переводчик взглянул на монаха. - Настоятель тоже спешит. Приступайте к делу.
Пыл Феррейры сразу угас. Слезинка еще сверкала у него на ресницах, но он как-то сник и, казалось, даже стал меньше ростом.
- Мне поручили уговорить вас отречься, - устало сказал он. - Взгляните!
Он показал маленький, сморщенный, точно след от ожога, шрамик за ухом.
- Это называется «яма». Вас связывают по рукам и ногам, так, что вы не можете шевельнуться, и подвешивают вниз головой. - Переводчик изобразил притворный ужас. - А для того, чтобы вы не умерли сразу, за ушами делают маленькие надрезы. Кровь вытекает из вас по капле. Господин Иноуэ сам изобрел эту пытку!
Родригес вспомнил мясистое лицо правителя Тикуго, увидел, как он прихлебывает горячую воду, обхватив руками пиалу, как кивает, слушая его доводы, улыбается тонкой умной улыбкой... Когда пытали Иисуса, царь Ирод пиршествовал за убранным цветами столом...
- Послушайте, падре. Вы единственный португальский священник в Японии. Но вы в наших руках и больше не можете проповедовать. Теперь вы никчемный человек. - Переводчик прищурился и заключил почти ласково: - Но вспомните, что говорил достопочтенный Тюан - он переводит из астрономии, он помогает больным... Он нужен людям. А вы... Вы должны сделать выбор. Что достойнее - праздно прожить остаток бессмысленной жизни в темнице или, отрекшись для виду, творить благие дела? И еще. Настоятель говорил об этом и господину Савано: истинное милосердие есть отречение от себя самого. Мы придаем слишком большое значение различиям в вероучениях, забывая о том, что и Будда, и Христос оба учат служению людям - в этом они едины. Неважно, какому Богу ты поклоняешься. Важно, следуешь ли ты Истинной Добродетели. Савано пишет об этом в «Записках о лжи».
Переводчик умолк и посмотрел на Феррейру, ища поддержки. Прощальные солнечные лучи освещали худую старческую фигуру в черном кимоно. Родригес не находил в этом новом Феррейре черты своего обожаемого учителя, перед которым преклонялись семинаристы. Но в сердце его не было места презрению - оно разрывалось от мучительной жалости к человеку, в котором убили душу.
- Двадцать лет... - тихо сказал Феррейра, избегая взгляда Родригеса, - двадцать лет я отдал миссионерской работе. И я знаю эту страну лучше вас.
- Двадцать лет вы были Провинциалом Японии и добились блистательного успеха, - с воодушевлением сказал священник, желая ободрить Феррейру. - Я с восхищением читал ваши донесения отцам ордена.
- Что ж, а теперь перед вами миссионер, признающий свое поражение.
- В нашем деле не может быть поражений. Пусть мы умрем, но на смену нам, рискуя жизнью, придут новые миссионеры!
- И неминуемо попадутся! - вставил переводчик. - А значит, опять будет литься невинная кровь. Сколько раз повторять вам: из-за ваших эгоистичных фантазий гибнут японцы. Падре, оставьте нашу страну в покое!
- Я отдал двадцать лет миссионерской работе, - повторил Феррейра бесцветным голосом. - И наконец понял, что в этой стране не может укорениться вера Христова. Это итог моих долгих раздумий.
Родригес покачал головой:
- Просто ее вырывают с корнем!
Но Феррейра даже не взглянул на него. Он сидел, безвольно сложив руки.
- Эта страна - трясина. Когда-нибудь вы тоже поймете это. Саженцы не принимаются на болоте: они загнивают с корней; потом желтеют и облетают листья... А мы посадили здесь дерево христианства...
- Но было время, когда деревце это тянулось ввысь и зеленело!
- Когда?
Феррейра впервые взглянул Родригесу прямо в глаза. На худом лице появилась улыбка мудрого человека, с жалостью взирающего на неопытного юнца.
- Когда вы приехали в эту страну, храмы здесь возводились во множестве, и вера благоухала, как свежий цветок, и японцы спешили принять крещение, как иудеи, что устремлялись к водам реки Иордан!
- А что, если Бог, которому поклонялись японцы, не был христианским Богом? - спокойно спросил Феррейра, все с той же печальной улыбкой.
Родригес яростно сжал кулаки. «Будь осторожен, - сказал он себе. - Он искушен в софистике. Не попадись на этот крючок. Побежденный всегда ищет лазейку для оправдания!»
- Вы отрицаете то, что отрицать невозможно.
- Отнюдь. Японцы чтили не нашего Бога, а собственные божества. А мы очень долго не признавали того, твердо веруя, что они истинные христиане. - Феррейра сел поудобней. Полы кимоно разошлись, открыв босые грязные ноги. - Я говорю это не для того, чтобы оправдаться или уговорить вас отречься. Пожалуй, мне никто не поверит. Ни один миссионер в Гоа или Макао, ни один священник в Европе. И все же за долгие годы я понял этот народ. И обнаружил, что корни нашего деревца незаметно подгнили.
- Сам Франциск Ксавье... - не выдержал Родригес, - сам Франциск Ксавье утверждал обратное!
Феррейра кивнул.
- И от святого Ксавье укрылась печальная истина. Японцы исковеркали даже слово «Дэус», которому он научил их. Они издревле поклонялись Дайнити - Великому Солнцу - и не видели разницы в этих словах. Разве вы не читали сообщений Ксавье, в которых он пишет об этой распространенной ошибке?
- Будь у святого Ксавье порядочный переводчик, никогда не случилось бы этой нелепой ошибки.
- Нет. Вы просто не понимаете сути. - На скулах Феррейры заиграли желваки. - Вы ничего не понимаете. И вся эта братия из монастырей Гоа и Макао, приезжавшая сюда поглазеть, - они тоже ровным счетом ничего не понимают. Японцы, путая Дэуса с Дайнити, уже тогда извращали нашего Бога, приспосабливали его к себе, а потом сотворили новое божество. Этот скрытый процесс все равно продолжался - даже когда исчезла путаница в словах, в те годы, когда успехи миссионеров казались неоспоримыми. Японцы верили не в христианского Бога, а в собственное творение.
«Извращали нашего Бога, приспосабливали его к себе...» - Родригес задумчиво повторил про себя слова Феррейры.
- Но это все равно Бог?
- Нет! У японцев Дэус лишен божественного начала.
- Как вы смеете?! - не сдержался Родригес. Его крик вспугнул кур, мирно клевавших зерно на земляном полу.
- Поймите, это довольно просто. Вы замечаете только видимый блеск наших успехов. Вы не хотите задуматься о причинах. Да, это верно, за двадцать лет моего пребывания здесь были построены храмы на Кюсю, в Камигате, Сэндае; в Ариме и Адзути открылись духовные семинарии, и японцы сотнями принимали крещение. У нас было четыреста тысяч прихожан.
- Вы вправе гордиться этим.
- Гордиться? Пожалуй... Если б японцы верили в Бога, которого мы им внушали. Но в храмах, построенных нами, люди молились не нашему Богу, а своему, непонятному нам божеству. Даже не знаю, возможно ли называть его Богом... - Феррейра опустил голову и пожевал губами, обдумывая слова. - Нет, конечно, это не Бог. Случалось вам видеть бабочку, попавшую в паутину? Сначала она - настоящая бабочка. Но спустя день от нее остается лишь мертвая оболочка: есть крылышки, тельце, но бабочки нет. Японцы расправились с нашим Богом так же, как паук с попавшейся бабочкой: они высосали из него кровь и плоть, оставив безжизненный остов.
- Вздор! Я не желаю вас слушать. Я пробыл в Японии меньше вас, но я видел мучеников! - Родригес закрыл руками лицо. Голос его звучал глухо. - Я видел собственными глазами, как они умирали, сгорая в огне веры.
Он вспомнил сумрачное море с торчащими среди воды черными сваями. Казнь одноглазого в яркий солнечный полдень, Монику, канувшую в свинцовые воды залива... Если в них не было веры, во имя чего они приняли смерть? Нет! Феррейра лжет.
- Они верили не в христианского Бога, - повторил с уверенностью Феррейра. - У японцев не было и не будет идеи Бога.
Словно огромный камень обрушился на Родригеса. Подобное ощущение он испытал в раннем детстве, впервые услышав, что на свете есть Бог.
- Японцы не знают Творца, отделенного от человека. Они не способны вообразить себе Сущее вне привычной реальности.
- Но учение Христово - реальность, существующая вне Португалии и даже Европы. Иначе какой смысл в миссионерской работе?
- Бог у японцев - идеально-прекрасное, наделенное волшебным могуществом существо. Но он - одной природы с людьми. Это не канонический Бог христианства.
- Вот и все, что вы поняли за двадцать лет?
- Да. - Феррейра тоскливо кивнул. - И потому я считаю бессмысленным труд проповедника. Деревце, которое я посадил на этом болоте, подгнило - а я даже и не заметил случившегося...
В словах Феррейры была неподдельная горечь - Родригес не мог усомниться в их искренности. Солнце померкло, в углах затаились серые тени. Вдалеке послышался мерный стук деревянного гонга и заунывный речитатив монахов, читающих сутры.
- Нет, вы не Феррейра, - со вздохом сказал Родригес.
Феррейра спрятал глаза.
