Текст книги "«Н» – значит невиновен"

Автор книги: Сью Графтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

5

Она переместилась поближе к кухонному столу и начала доставать продукты из крохотного холодильника.

– Я могу вам помочь?

– Нет, не беспокойтесь. Здесь и встать-то вдвоем негде. Это обстоятельство особенно нравится мужчинам, если они, конечно, не заядлые кулинары. В таком случае они занимают это место, а я сижу там, где сидите вы.

Я обернулась в сторону коридора.

– У вас великолепный дом, – сказала я.

Она покраснела от удовольствия.

– Вам правда нравится? Он построен по эскизам Изабеллы... когда она только начинала свою карьеру.

– Она была архитектором? Я не знала.

– Ну, она не была профессионалом, но много работала в этой области. Если хотите, обойдите вокруг. Он совсем небольшой – всего триста квадратных футов.

– Да?! Я думала, он больше.

Все окна в доме были открыты, так что, обходя его, я не прерывала разговор с Симоной. Коттедж напоминал игрушечный домик, построенный для детей. Вместе с тем он имел все атрибуты большого дома. На крыше виднелась труба от камина – заглянув в окошко, я увидела и сам камин. Изнутри часть стены, лестницы и пола были отделаны кафельными плитками – цветочный узор на них был выполнен вручную. "Великолепно", – повторяла я.

Симона отвечала мне улыбкой.

Повсюду вокруг дома росли цветы. Воздух благоухал ароматом розмарина и тимьяна. От дома поднимался невысокий холм с зарослями чапараля и дубками, откуда открывался вид на горы. Я вернулась на переднее крыльцо и вошла в кухню.

– Симона, как-нибудь наведайтесь ко мне. Мой дом похож чем-то на ваш: тоже уютное место для одинокой души.

Пока она нарезала хлеб, я продолжила осмотр. Мебель в доме была старинной – массивный письменный стол, резные стулья, угловой шкаф с дверками из голубоватого стекла, кровать, поблескивающая медью, над которой хорошо поработали. Лишь ванную комнату отделяла стена, прочие части составляли одно просторное помещение. Все было пронизано воздухом, светом, согрето уютом. Каждая мелочь была продумана и подобрана, словно воплотилась только что, сойдя со страниц журнала по домоводству. Окна были в передней и в боковых стенах коттеджа, глухая задняя стена упиралась в холм, отделяющий один дом от другого.

Я подсела к столу и стала наблюдать, как Симона делает сэндвичи. Тарелки и салфетки она передала мне, чтобы я их расставила. Интересно, если она не была архитектором, то как ей удалось создать такое чудо? Я сказала вслух то, о чем подумала.

– Она была чем-то вроде стажера у местного архитектора. Не спрашивайте, как она к нему попала и как он согласился. Когда нужно, Изабелла умела войти в доверие.

– Да, ей повезло, – признала я.

– Именно там она встретила Дэвида. Он стал работать на ту же фирму, что и она. Этого архитектора зовут Питер Вейдман. Вы уже беседовали с ним?

– Нет, но я собиралась заехать к нему по дороге от вас.

– Понятно. Он и Иоланда, его жена, живут совсем близко отсюда, примерно в одной миле. Он прекрасный человек, сейчас на пенсии. Он действительно многому научил Изабеллу. У нее была художественная натура, но никакой самодисциплины. В сущности, она была дилетантом и дальше рассуждений вокруг великолепных идей не шла. Она быстро теряла интерес к тому, что у нее не получалось, за исключением, пожалуй, только этой идеи.

– Какой?

– Она начала делать эскизы миниатюрных домов. Мой был первым в этой серии. Каким-то образом о нем узнали в "Санта Тереза мэгэзин" и поместили большое фото. Посыпались письма, заказы. Каждый хотел иметь такой домишко.

– В качестве дома для гостей?

– Да, для гостей, или для детей, или для художественных мастерских. Прелесть еще в том, что вы можете расположить такой дополнительный домик в любом уголке вашего участка. Она и Дэвид вышли из фирмы Питера как раз тогда, когда дело начало набирать обороты. Они оба увлеклись этой затеей и за очень короткое время сколотили целое состояние. Об Изабелле много писали, особенно в престижных журналах. Кроме того, она выиграла кучу премий. Успех был колоссальный.

– А что Дэвид? Он тоже нашел себя в этом деле?

– Да, она же была без него как без рук, поскольку сама ничего не смыслила в серьезном бизнесе. Она только набрасывала эскизы, приблизительные поэтажные планы. У Дэвида было специальное архитектурное образование, он занимался проектированием, всеми этими кальками, спецификациями. На нем был также маркетинг, реклама... словом, вся черновая работа. Разве вам об этом никто не рассказывал?

– Нет, ни слова, – сказала я. – Я общалась только с Кеннетом Войтом и прочитала кучу досье. Фактически вы первая, с кем я беседую. Как Барни относился к тому, что вся слава доставалась Изабелле?

– Наверное, он переживал, но что мог сделать? Он понимал, что его карьера закончилась. Впрочем, то же самое относится и к Питеру Вейдману.

Симона передвинулась к обеденному столу с тарелкой сэндвичей и с чайником чая со льдом. Мы принялись за еду. Между ломтиками тонко нарезанного хлеба выглядывали листья салата.

– Кресс-салат, – пояснила Симона.

– Мой любимый, – пробормотала я. Салат действительно оказался очень вкусным. – У вас есть фотография сестры?

– Конечно. Подождите, я сейчас принесу.

– Не торопитесь. Как же вкусно! – проговорила я с набитым ртом, но она уже встала и вскоре вернулась с фотографией в серебряной рамке.

– Мы с ней были двойняшками. Родились одновременно, но не очень похожи. Здесь ей двадцать один год.

В первый раз я увидела Изабеллу Барни. Она была безусловно красивее Симоны. Округлое лицо, темные волосы до плеч, карие выразительные глаза, прямой нос, довольно широкий рот, чуть-чуть косметики. На фотографии она была в темной майке с полукруглым вырезом.

– Вы с ней похожи. А кем были ваши родители?

Я отдала фотографию, и Симона поставила ее на стол. Изабелла взирала на нас в течение всего разговора.

– Родители? – сказала Симона. – И отец и мать были художниками, людьми довольно эксцентричными. Мать получила большое наследство, и они с отцом никогда не имели нужды в деньгах. Однажды они поехали на два месяца в Европу и остались там на десять лет.

– Чем они там занимались?

Она откусила от сэндвича, прожевала и лишь затем ответила:

– Просто путешествовали. Не знаю. Ездили из страны в страну и рисовали. Кочевали, как цыгане. Может быть, им просто надоело общество, которое их тут окружало. Они сбежали. Так же, как это сделал Хемингуэй. Они вернулись в тот момент, когда началась вторая мировая война, и каким-то образом осели в Санта Терезе. Возможно, где-то прочитали об этом месте и им понравилось его название. К этому времени деньги поистратились, и отец решил заняться инвестициями. У него это получалось, и, когда родились мы, с деньгами снова не было проблем.

– Кто из вас старше, вы или Изабелла?

Симона допила чай и промокнула губы салфеткой.

– Первой родилась я, через тридцать минут – Изабелла. Матери было сорок четыре года, никто и подумать не мог, что она родит близнецов. Она вообще не беременела, и, когда прекратились менструации, она подумала, что наступил климакс. Ко всему прочему, она придерживалась теории естественного развития и отказывалась от услуг врача до последней минуты. Только после пятнадцати часов схваток отцу удалось отправить ее в больницу. Я родилась буквально на пороге родильного отделения. После этого мама засуетилась, считая, что роды позади. Доктор-акушер также ни о чем не подозревал. Ожидали, что отойдет послед, а родилась Изабелла.

– Ваши родители живы?

– Они умерли с разницей в один месяц. Нам в то время было девятнадцать. В тот же год Изабелла в первый раз вышла замуж.

– Вы были замужем?

– Нет, мне вполне хватило впечатлений от замужества сестры.

– Войт был ее вторым мужем?

– Да. Первый погиб во время прогулки на яхте.

– Вы были с сестрой двойняшками. Значит, и характеры у вас были похожи?

– О, нет! Нисколько. Что касается характеров, то трудно найти нечто более противоположное, чем я и Изабелла. Она унаследовала от родителей их талант, а вместе с ним и все пороки, сопутствующие этому таланту. У нее были потрясающие способности, но все давалось ей слишком легко, чтобы быть серьезным. Она овладевала каким-нибудь жанром и тут же теряла к нему всякий интерес. Так было с рисунком, живописью. Она занималась всем понемножку. Было даже увлечение ювелирными украшениями, скульптурой. Потом массу усилий и времени она посвятила рисункам для тканей. И снова остыла. Она всегда стремилась к чему-то новому. В какой-то степени затея с миниатюрными домами была для нее спасением. Впрочем, не исключено, что и это наскучило бы ей, проживи она дольше.

– Со слов Кена я поняла, что у нее были определенные проблемы с самооценкой.

– Да, и это тоже было. Если честно, у нее были наклонности настоящей наркоманки. Слава Богу, до этого дело не дошло, но Изабелла очень много курила, увлекалась спиртным, глотала таблетки по любому поводу. Бывало, что курила и травку.

– Как же ей удавалось при этом работать? Я бы не смогла.

– Она как-то выдерживала. К тому же ей не нужно было самой зарабатывать на жизнь.

– Вам, наверное, было тяжело наблюдать, как сестра теряет над собой контроль?

– Это было тяжело для всех ее близких, а мне досталось особенно, так как после смерти родителей я в какой-то степени заменяла ей мать. Видит Бог, я преклонялась перед ней, но ладила с трудом. С Изабеллой нельзя было сохранять ровные отношения – она думала только о себе. "Я, я, я" – только это и было слышно в ее доме.

– Что-то вроде мании самолюбования?

– Похоже на это. В то же время она могла быть приветливой, прекрасной собеседницей, веселой выдумщицей, которая умела украшать жизнь. Это редкий дар, и я многому у нее научилась.

– Расскажите теперь о Дэвиде Барни.

– Дэвид... Трудный вопрос. – Она помолчала. – Постараюсь быть объективной. Во-первых, Дэвид – красивый мужчина, умеет очаровывать. Но человек он неглубокий, как мне кажется. Он и его жена переехали сюда из Лос-Анджелеса перед тем, как он попал в фирму Питера.

– Он был женат?

– Да, но бран оказался скоротечным.

– Что стало с его первой женой?

– С Лаурой? Она по-прежнему живет где-то здесь. После того как Дэвид бросил ее, ей пришлось искать себе работу. Так всегда бывает с несчастными жертвами браков. Боже, как страдают женщины от этих разводов! Я думаю, что на каждого мужчину, подхваченного очередной бабенкой, приходится восемь-десять несчастных женщин, оставшихся без гроша в кармане. Если нужно, ее адрес вы найдете в телефонном справочнике.

– И что еще о нем?

– Я бы сказала, что Дэвид – сноб. Он не собирался дальше тратить свои силы на работу. Изабелла продолжала делать эскизы, а он уже полностью охладел к делу и стал предлагать ей продать бизнес, когда он еще процветал. У него появилась какая-то новая идея. Изабелла и слышать об этом не хотела. К тому моменту она разочаровалась и в браке с ним. Чувствовала себя обманутой, хотела получить свободу и жаждала глотнуть свежего воздуха.

– В случае развода их бизнес считался бы совместной собственностью супругов?

– Да, именно так. Они получили бы равные доли, и Дэвид на этом много терял. С определенного этапа она уже не нуждалась в его услугах. Можно было найти с десяток людей, которые хотели бы выполнять его работу. А вот он не мог найти замену Изабелле. Без нее он был ноль. С другой стороны, в случае ее смерти бизнес отходил бы полностью к нему... почти полностью. Ее доля переходила бы к Шелби, но интересами четырехлетнего ребенка можно было и пренебречь. Изабелла к тому моменту сделала определенный запас эскизов на будущее, и Дэвид какое-то время мог вполне продержаться. Не забывайте к тому же про страховки. Что-то достанется Шелби, но и он получит кругленькую сумму.

– ЕСЛИ выиграет дело, – добавила я. – Где находится дом, который он взял в аренду после того, как разошелся с Изабеллой?

– Сверните по шоссе налево, – махнула она рукой в сторону океана, – и через полмили увидите дом из стекла и бетона. Бр-р, не могу без содрогания смотреть на современную архитектуру. Дом так безобразен, что вы просто не сможете проехать мимо.

– То есть до этого дома можно запросто добраться пешком?

– Он нарочно снял дом поблизости от нее.

– Вы были в коттедже, когда произошло убийство?

– Ну конечно. Но выстрела я не слышала. В тот вечер Изабелла звонила мне, чтобы сказать, что Сигеры задержались в пути из-за поломки машины. Сестра предупреждала, чтобы я не волновалась, если увижу ночью свет в окнах ее дома. Мы немного поговорили о том о сем. Она была в ужасном настроении.

– Из-за преследований Дэвида?

– Да, из-за ссор, из-за угроз. Ее жизнь превратилась в кошмар. Она немного оживилась, предвкушая поездку в Сан-Франциско: собиралась походить там по магазинам, сходить в ресторан, театр.

– В котором часу вы разговаривали?

– Думаю, около девяти часов. Изабелла была "совой", но она знала, что в десять я ложусь спать. О том, что случилось нечто ужасное, я поняла только тогда, когда сюда пришел Дон Сигер. Они встревожились – и дверь им никто не открывает, и на месте дверного глазка обожженное отверстие. Я наспех оделась, нашла ключ. В дом вошли через черный ход и в прихожей обнаружили ее тело. Я двигалась, как лунатик. Меня буквально парализовало. Это была самая страшная ночь в моей жизни. – Я впервые увидела слезы на ее лице, искаженном гримасой боли. Она утерла слезы салфеткой и шепнула:

– Извините.

– Вы на самом деле думаете, что это он убил ее?

– Ни минуты не сомневаюсь. Только вот не знаю, как вам удастся найти доказательства.

– Да, пока я тоже себе этого не представляю, – отреагировала я.

Часы показывали 14.34, когда я вышла от Симоны. С моря на землю пополз тяжелый туман. Потянуло холодком, и день на глазах превращался в сумерки. Когда я проходила мимо основного дома, мне стало не по себе. Неприятное ощущение было реальным и явственным. Я мельком взглянула на окна, выходившие во двор. Внизу, в гостиной, горел яркий свет, весь второй этаж был темным. Откуда такое чувство? Никто, казалось, не заметил меня. "БМВ" был припаркован на прежнем месте, "линкольна" уже не было. Я забралась в машину и, прежде чем включить зажигание, бросила последний взгляд на дом.

Вдоль всего второго этажа по фасаду тянулась лоджия с белыми колоннами, поддерживающими крышу из красной черепицы. Вверх по стене тянулись побеги винограда. Главный вход был плохо различим в тени балкона, его к тому же загораживали дубы, росшие перед домом. Дорога, которая вела к дому, делала крутой поворот, так что с шоссе случайный прохожий дома не видел. Он мог заметить только людей на пересечении дороги и шоссе, но кто мог оказаться здесь в 1.30 ночи? Возможно, подростки, возвращающиеся со свидания. Если в тот день был концерт или спектакль, то на шоссе также могли оказаться прохожие. Надо будет проверить это по газетам. Изабелла была убита ранним утром после рождественской ночи. В такое время обычно все сидят по домам, так что надежда отыскать свидетелей событий практически сводится к нулю. Во всяком случае никто о себе так и не заявлял.

Я включила зажигание и дала задний ход, чтобы вырулить на дорогу, ведущую к шоссе. Дэвид Барни показал, что в ночь убийства он совершил свою обычную пробежку трусцой. Бег трусцой, конечно, хорошо, но только зачем в такую темень? Большинство дорог Хортон Равин не имели ни освещения, ни пешеходных тропинок. Естественно, никто не мог ни подтвердить показания Барни ни опровергнуть их. Дело осложнялось еще тем, что полицейские не обнаружили ни орудия убийства, ни отпечатков пальцев. Как Лонни может рассчитывать на успех, когда у него нет ни одного козыря?

Я выехала на шоссе и свернула налево. Одним глазом посматривала на счетчик километража, другим отыскивала дом, который снимал Дэвид Барни, когда расстался с Изабеллой. Дом действительно оказался приметным: мне он напомнил макет циркового шатра, сделанный из бетона. Каждая треугольная секция купола поддерживалась тремя металлическими трубами, выкрашенными в веселенькие цвета. Все окна были разной формы. Скорее всего, изнутри дом такой же неуютный, с трубами, тянущимися вдоль стен. Добавьте к этому пластиковые панели, к месту и не к месту, и вы получите то, что в рекламных проспектах называют "Метрополитен хауз" – "солидный, неприступный, ниспровергающий устоявшиеся представления". Я бы сказала по-другому – дорого и безвкусно.

Припарковав машину, я вернулась назад по дороге. До поворота к дому Изабеллы у меня ушло ровно семь минут. Пусть даже отсюда до дома пять минут. Это совсем немного. А если по пути встретится машина, ее вполне можно переждать в кустах. В темноте никто ничего не заметит. Из пешеходов в такой поздний час тоже вряд ли кто-то встретится. По дороге назад я еще раз засекла время: восемь минут, я не особенно торопилась. Записала номера домов соседей – в дальнейшем они могли пригодиться. Я не успокоюсь, пока не выясню, видел ли кто-нибудь из соседей что-то подозрительное той ночью.

До встречи с Вейдманами оставалось еще минут двадцать свободных. Во всех делах, с которыми я работала, приходилось заниматься примерно одним и тем же – надо было перебрать кучу людей и найти одного виновного. Здесь все было иначе – требовалось найти улики, а человек был уже известен. Морли Шайн, проведя более или менее тщательное расследование, не получил никакого результата. Теперь была моя очередь. Но что предпринять?

Я принялась чертить на страничке блокнота, надеясь, что рисунки наведут меня на какую-нибудь мысль. Но карандаш оставлял на бумаге какие-то внушительные сферы, напоминающие гусиные яйца.

6

По моим наблюдениям, богатые делятся на «имеющих почти все» и на «имеющих еще больше». Иначе зачем стремиться к высокой цели? Люди всегда сравнивают себя с теми, кто стоит на одной с ними ступеньке общества. Богачи не так однородны, как это кажется со стороны. Просто круг их не очень широк, и критерии, по которым они различают «своих», бывают весьма экзотическими. Немалую роль здесь играет тип дома, в котором живет состоятельный человек. Особняки, хотя и кажутся похожими друг на друга, имеют массу различий, заметных лишь искушенному взгляду. Первостепенное значение имеют размер и расположение владения. Чем длиннее подъездная дорога к дому, тем больше очков у владельца. Наличие частной охраны или своры сторожевых собак, конечно, ценится гораздо выше, чем обычная электронная сигнализация. Гостевые домики, ажурные ворота, бассейны и освещение на лужайке перед домом – тоже немаловажный фактор. Безусловно, в разных местностях свои критерии, свои требования, но вышеперечисленные фигурируют везде.

Вейдманы жили на Лоуер-роуд, в непрестижном уголке Хортон Равин. Дома здесь, хотя и выглядели богатыми, но в большинстве своем не имели собственного лица. Дом Вейдманов был в их числе – неприметное одноэтажное строение, выкрашенное в зеленый цвет. Участок при доме, очень ухоженный, располагался слишком близко к дороге. Зная, что Питер Вейдман был архитектором, я ожидала увидеть просторный дом, беседки в саду и бассейн. Но ничего подобного не было.

Я поставила машину на бетонированную площадку у входа. На крыльце позвонила в колокольчик и стала ждать. Возможно, дверь мне откроет горничная. Но нет, в дом меня впустила сама миссис Вейдман – дама около семидесяти, в милом костюмчике из велюра и туфлях "Ронпорт".

– Миссис Вейдман? Я – Кинси Милхоун, – представилась я, протягивая ей руку.

Видимо, она не ожидала моего жеста, и мы пожали друг другу руки после неловкой паузы. В этой заминке было что-то такое, что навело меня на мысль о ее брезгливости, и я внутренне ощетинилась, никак, впрочем, не показав этого. Ее седые волосы были уложены в две тугие косы. Под глазами – круги. Правда, кожа цвета персика с румянцем на щеках выглядела совсем неплохо для ее возраста (как выяснилось позже, это была умелая косметика).

Она уставилась на меня, словно ожидая, что мы продолжим разговор, стоя в дверях.

– Это по какому же поводу? Боюсь, я забыла, зачем вы хотели прийти.

– Я работаю на Лонни Кингмана. Он адвокат Кеннета Войта по делу против ответчика – Дэвида Барни...

– О, да, да! Конечно. Вы хотели поговорить с Питером об этом убийстве. Ужасно. Вы, кажется, сказали, что ваш коллега скончался. Как же его звали, этого детектива?

Она постучала пальцами по лбу, словно извлекая забытую фамилию.

– Морли Шайн, – подсказала я.

– Да, именно, – она понизила голос. – Мне он показался очень неприятным, несимпатичным.

– Разве? – Я вдруг почувствовала, что закипаю. Мне он всегда казался великолепным профессионалом и прекрасным человеком.

Она наморщила нос и состроила гримасу.

– От него всегда так странно пахло. Я уверена, он был алкоголиком.

Возраст играет с человеком злые шутки: те чувства, что он тщательно скрывает, проступают вдруг на лице и застывают на нем, подобно маске. Это случилось и с миссис Вейдман. Неприятное впечатление.

– Он бывал у нас несколько раз, задавал какие-то глупые вопросы. Вы не собираетесь заниматься тем же самым?

– Я спрошу у вас кое о чем, и, надеюсь, вас это не затруднит. Могу я войти?

– Конечно. Извините, что не пригласила раньше. Питер сейчас в саду. Давайте поговорим там. Я собиралась прогуляться, но сделаю это чуть позже. Вы любите пешие прогулки?

– Нет, я бегаю трусцой.

– Бег трусцой – это вредно для здоровья. Он плохо отражается на коленных суставах, – начала она лекцию. – Вот ходьба – другое дело. Мой врач, Джулиан Клиффорд... вы знакомы с ним?

Я покачала головой.

– Он – врач-ортопед. Он наш сосед и вообще большой друг. Сотни раз он предупреждал меня об опасности бега трусцой. Это бессмысленное занятие.

– Разве? – пробормотала я безразлично.

Она опять завела свою пластинку, приводя новые аргументы, хотя я и слова против не сказала. Мне не нужна старуха, которая так отзывалась о Морли. Тем временем мы прошли по коридору в глубь дома. Снаружи он напоминал небольшое ранчо, однако внутри явно господствовал восточный стиль – персидские ковры, шелковые ширмы, расписные потолки, черные лакированные столики с перламутровым узором. Несколько ваз отвечали этому же стилю.

Пройдя через дом, мы очутились во внутреннем дворике, откуда несколько ступенек вели в небольшой сад, отделенный кирпичной стеной. Далее был еще небольшой участок – с деревьями и кустарником. В воздухе пахло опавшими листьями. Изредка доносились голоса птиц.

Во внутреннем дворике стояло несколько кресел с выцветшей от солнца обивкой. Питер Вейдман дремал в одном из них, открытая книга лежала у него на коленях. Недавно я видела эту книгу в магазине – очередные мемуары какой-то знаменитости, изложенные от ее имени оборотистым писакой. Судя по всему, Вейдман одолел страниц пять, не больше. Вокруг кресла виднелись столбики пепла от сигарет. Бедняга, ему не разрешают курить дома.

Он выглядел так, как выглядит человек, всю жизнь проработавший и внезапно застигнутый пенсией. Теперь его вырядили в джинсы и рубашку. Джинсы были совсем новые, две верхние пуговицы на них были расстегнуты, являя из-под себя ткань трусов. Ну почему эти мужики выглядят так беззащитно, когда на них напяливают домашнюю одежду? Питер был худощавый мужчина с густыми бровями и короткой седой шевелюрой. Они с Иоландой достигли той стадии пятидесятилетнего брака, когда жена больше похожа на мать своего мужа.

– Вот это называется активное время препровождение на пенсии, – с улыбкой прокомментировала Иоланда. – Я бы тоже хотела так проводить свои дни на пенсии, но, к сожалению, я никогда не работала. – Она старалась держаться бодро и весело, но видно было, что на душе у нее тоскливо и грустно. Она дотронулась до плеча мужа, явно жалея его сон.

– К тебе пришли, Питер.

– Может быть, я зайду попозже? Не будите его.

– Он не рассердится. Другое дело, если бы он весь день проработал. – И она снова позвала его: – Питер!

Он встрепенулся, не понимая, где находится.

– У нас гостья. Это по поводу Изабеллы и Дэвида. Секретарь мистера Кингмана решила навестить нас. – Она повернулась ко мне, спохватившись: – Надеюсь, я все правильно сказала. Вы же не адвокат?

– Нет, я частный детектив.

– Да-да, вы не похожи на адвоката. Ваша фамилия, я опять забыла...

Мистер Вейдман отложил книгу в сторону и встал. Протянул мне руку: "Питер Вейдман".

Мы обменялись рукопожатиями.

– Я – Кинси Милхоун, извините, кажется, вам помешала?

– Ничего, ничего. Хотите чашку кофе или чая?

– Спасибо.

Иоланда сказала, обращаясь к мужу:

– Здесь довольно прохладно, пойдемте в дом. – Она повернулась ко мне: – У него дважды был грипп этой зимой, это так тяжело, пришлось столько суетиться вокруг него. Мужчины, когда болеют, совершенно беспомощны.

Говоря это, она подмигнула мне, вероятно, думая, что Питер станет оправдываться.

– Да, к сожалению, роль пациента мне плохо удается, – сказал он.

– Ну, в такой роли не стоит стремиться к совершенству, – ответила я.

Он сделал жест рукой: "Поговорим в доме".

Мы проследовали друг за другом в дом, показавшийся мне очень душным после свежего воздуха. Мебель в этой комнате была такая же потертая и выцветшая, как и кресла во дворике. По всей видимости, дом делился на "его" и "ее" половину. Ее половину украшали сверх меры дорогие вещи, привезенные, должно быть, из заграничных поездок. Ее половиной была гостиная, столовая, кухня, спальни, кабинет и ванные комнаты. Питеру остался внутренний дворик и небольшая комната с домашним инвентарем, который она, вероятно, грозилась выбросить.

В комнате Питера Иоланда начала махать руками и морщиться из-за запаха табака.

– Ради Бога, Питер, не кури здесь, это невыносимо. Я не понимаю, чем ты здесь дышишь? – Она подошла к окну и распахнула его настежь, а потом принялась разгонять прокуренный воздух журналом.

Я сама не любительница табачного дыма, но после такой атаки на Питера решила прийти ему на помощь.

– Не беспокойтесь, меня это совершенно не смущает, – сказала я.

Она схватила пепельницу, полную окурков, и снова скорчила гримасу.

– Может быть, вас это и не смущает, но это крайне неприятно. Сейчас я принесу освежитель воздуха, – сказала она и вышла из комнаты. Напряжение сразу спало. Я повернулась к стене, где над камином висели фотографии. Подошла поближе.

– Это ваши?

– Да, в основном.

Питер Вейдман был запечатлен в разных планах. Вот он при закладке фундамента. Рядом мэр города, а на заднем плане – Изабелла Барни. Питер на банкете, при вручении какого-то приза. Питер на стройплощадке рядом с подрядчиком. Одна фотография была вырезана из газеты – открытие нового центра активного отдыха. Судя по маркам автомобилей, большинство снимков относились к семидесятым годам. Многие запечатлели построенные Вейдманом особняки. Два дома он строил по заказу кинозвезд средней величины. Я воспользовалась моментом и осмотрела всю фотогалерею. Люблю наблюдать за людьми в процессе работы – в эти моменты у них появляются черты, незаметные в обычной жизни. К тому же на многих фотографиях рядом с Питером была Изабелла.

В рабочей одежде и строительной каске Питер производил впечатление уверенного в себе человека. Вероятно, это был пик его карьеры, когда дела шли великолепно. У него было признание, были заказы, влияние, деньги, друзья. Он выглядел счастливым. Я невольно скосила взгляд на человека, стоявшего рядом: разница была колоссальной.

Я поняла, что он ждет от меня реакции на снимки.

– Великолепно! – с чувством произнесла я.

– Да, я был удачливым, и даже очень. – Питер указал на одну из фотографий: – Сэм Итон, сенатор от нашего штата. Я спроектировал дом для него и его жены, Мери Ли. А это – Харрис Энджел, продюсер из Голливуда. Вы наверняка о нем слышали.

– Да, какая-то известная фамилия, – сказала я, про себя же подумала обратное.

Иоланда вернулась с освежителем.

– Мария зачем-то поставила это в холодильник, я еле нашла. – Она поставила баллон на стол и нажала на клапан. По комнате пополз запах – нечто среднее между запахом гуталина и средства против тараканов. Мне захотелось вновь глотнуть воздуха, пропахшего табаком.

Теперь я осмотрела комнату повнимательней. На полу, возле кожаного кресла, возвышалась кипа газет, на кушетке, столе также возвышались газеты, потеснившись для тарелки от завтрака. У окна с видом в сад стоял письменный стол со старенькой пишущей машинкой, и там стопки книг, еще одна пепельница, заваленная окурками. Корзина для ненужных бумаг была пуста.

Иоланда перехватила мой взгляд.

– Он работает над историей архитектуры нашего города. – Я отметила в ее голосе затаенную гордость.

– Звучит очень здорово.

– Эта работа помогает мне коротать время, – скромно проговорил Питер.

Иоланда засмеялась.

– Если ему это надоест, в доме для него найдется масса работы. Садитесь, если вам удастся найти место. Или лучше постойте. Я даже не пустила сюда горничную, представляете? Слишком уж грязно. За то время, пока она будет наводить здесь порядок, можно убрать весь дом.

Питер улыбнулся, стараясь замять разговор:

– Ну что ты, Иоланда. Будь справедливой. Я же иногда сам убираю... по крайней мере, два раза в год.

– Но в этом году ни разу, – осадила она мужа.

Он промолчал, подвинул кожаное кресло Иоланде, мне стул. Мы сели. Я отодвинула часть папок, чтобы освободить место на столе.

– Можно, наверное, переложить их на пол, ничего страшного не случится, – продолжала Иоланда.

– Ничего, ничего, – сказала я. По правде говоря, эта игра мне уже надоела. Ее упреки, его оправдания, мои попытки умиротворения...

Питер сказал:

– Ты, кажется, собиралась на прогулку, Иоланда? Я вовсе не хочу тебя задерживать. У нее перекосилось лицо. Она вскочила.

– Я знаю, что и когда мне делать, – можешь не сомневаться.

– Ну-ну, не обижайся, оставайся с нами, – сказал он. – К тому же я уверен, у нашей гостьи есть вопросы и к тебе и ко мне.

– Не выпить ли нам немного шерри? – неуверенно предложила Иоланда. – Я сейчас приготовлю. А ты отдохни.

Муж усадил ее в кресло.

– Пожалуйста, не беспокойтесь. Меня ждут еще в другом месте. – У меня уже не было сил терпеть их игры, я достала блокнот и пролистала его. – Всего несколько вопросов, и они не отнимут много времени.

Питер опустился в кресло.

– Так что вы собственно хотите?

– Извините Питера. Я объяснила ему цель вашего визита, но он не понял. – Иоланда поправила кольцо с бриллиантом на своем пальце.

– Я продолжаю расследование, которым занимался Морли Шайн, – сказала я, не обращая уже внимания на реплики Иоланды. – Если коротко, перед нами стоит задача более убедительно представить позицию истца. Первый вопрос: видели ли вы Дэвида и Изабеллу в тот день, когда произошло убийство?

– Не помню ничего подобного, – ответил Питер.

– Естественно, так как ты лежал тогда в больнице. Вспомни, в тот год пятнадцатого декабря у тебя случился сердечный приступ. До второго января ты пробыл в больнице Святого Терри. Я боялась говорить тебе о смерти Изабеллы, потому что не хотела, чтобы ты волновался.