Текст книги "Генерал Кутепов"

Автор книги: Святослав Рыбас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

Заговор? Англичане разочарованы. Деникин уходит. Простодушный Кутепов. Врангель находит спасительный шанс. Столыпинские реформы на фоне Гражданской войны

В Крыму армия была в безопасности. Немногочисленный корпус генерала Слащева сумел защитить Сальковский и Перекопский перешейки благодаря остроумной тактике своего командира. Генерал предпочел не оборонять пустынную местность, где к тому же нельзя было разместить свыше трехсот солдат, а решил оставлять ее противнику, чтобы тот в случае своей атаки выбил бы оттуда небольшое охранение белых и остался там мерзнуть.

Яков Александрович Слащев был на три года младше Кутепова, дворянин, сын полковника. Германскую войну закончил в чине полковника, награжден орденом Святого Георгия 4-й степени и Георгиевским оружием и всеми другими боевыми орденами, пять раз ранен. В Добровольческую армию вступил в самом начале 1918 года. Он был романтик, честолюбивый, склонный к браваде, но талантливый военачальник. По свидетельству Деникина, "он обладал несомненными военными способностями, порывом, инициативой и решительностью. И корпус повиновался ему и дрался хорошо".

Слащевский план обороны Крыма был успешно выполнен. Части 13-й красной армии трижды захватывали перешейки, и трижды Слащев заставлял их отойти. Деникин за успешные действия 3-го армейского корпуса переименовал его в Крымский. Слащев отстоял полуостров, чтобы, как вскоре стало ясно, история разыграла там новый и последний акт трагедии Русской Смуты.

Конечно, с точки зрения истории безразлично, что за человек генерал Слащев. Разве не все ли равно, был ли он кокаинистом, носил ли псевдогусарский, им самим придуманный наряд – белый доломан и лиловые рейтузы? Как-то Врангелю сказали о чудачествах Слащева, он ответил: "Какое вам дело? Если он даже воткнет павлинье перо себе в задницу, но будет продолжать так же хорошо драться, это безразлично".

Врангель явно ошибся, ибо декадентство военного человека было не только смешно, но и грозило обернуться непредсказуемым поступком. И в конце концов обернулось. Правда, уже после исхода, в Константинополе.

Потом Слащев вернется в Советскую Россию, где будет убит.

А тогда, в начале двадцатого года, Слащев умело воевал, дерзко решил в считанные дни проложить железную дорогу для снабжения обороны Перекопа и добился этого.

Поэтому Врангель смотрел сквозь пальцы на его романтизм и чудачества.

Врангель. Черный барон. Призыв красной пропаганды: "Все на Врангеля". Сорок два года. Прекрасное образование – Горный институт и Академия Генерального штаба. Из старой дворянской семьи: генерал-адъютант А. Е. Врангель воевал на Кавказе, его войска взяли в плен Шамиля; Ф. П. Врангель выдающийся путешественник; на пятнадцатой стене Храма Христа Спасителя, посвященной сражениям при Колоцком монастыре, Шевардине и Бородине 24 и 26 августа 1812 года, указан среди раненых барон Врангель.

Петр Николаевич участвовал в русско-японской и германской. В августе 1914 года в Восточной Пруссии эскадрон под командованием ротмистра Врангеля в конной атаке захватывает германскую батарею под деревней Каушен. Все офицеры эскадрона были убиты, одному снесло голову. Врангель чудом остался жив, а его лошадь получила девять картечных ран. За храбрость он награждается орденом Святого Георгия 4-й степени. В Добровольческой армии прославился взятием Царицына и резкой критикой Главнокомандующего. В феврале 1920 года Деникин уволил его в отставку.

В марте, когда Врангель готовился отбыть из Константинополя в Сербию, он был приглашен верховным комиссаром Англии адмиралом Де Робеком на флагманский корабль "Аякс" позавтракать. Врангель уже выходил из здания российского посольства на улице Пера, когда ему передали телеграмму, гласившую, что генерал Деникин решил отказаться от своей должности и назначил военный совет для выбора своего преемника, куда просил пригласить и Врангеля.

Судьба опального генерала круто менялась.

На "Аяксе" все мысли Врангеля вертелись вокруг телеграммы. Он не тешил себя иллюзиями: белая борьба была обречена на гибель, он мог сложить голову в Крыму, но вряд ли способен был что-либо изменить. Что же? Отказаться? Не ехать на совет? Отступить в ту минуту, когда может сбыться его мечта и он возглавит русскую армию, с которой шел ее крестным путем? Рассудок подсказывал ему отказаться, но душа звала вернуться. Пусть там у него будет один шанс из ста, все равно надо этот шанс использовать.

Завтрак кончился. Адмирал пригласил Врангеля и генерала Мильна в кабинет и там сказал, что готов предоставить в распоряжение Врангеля судно.

– Я знаю, – продолжал Де Робек, – положение в Крыму и не сомневаюсь, что тот совет, который решил собрать генерал Деникин для указания ему преемника, остановит свой выбор на вас. Знаю, как тяжело положение армии, и не знаю, можно ли ее еще спасти… Мною только что получена телеграмма моего правительства. Телеграмма делает положение вашей армии еще тяжелее. Я не буду скрывать ее от вас, хотя она адресована Деникину. Вы должны ее знать, прежде чем принимать решение. Я повторяю, я не вправе утаивать ее от вас и, зная, о чем она, оставить вас в неведении. Вы должны узнать все сейчас, а не тогда, когда будет поздно.

В телеграмме значилось:

"Секретно. Верховный комиссар Великобритании в Константинополе получил от своего правительства распоряжение сделать следующее заявление генералу Деникину.

Верховный Совет находит, что продолжение гражданской войны в России представляет собой, в общей сложности, наиболее озабочивающий фактор в настоящем положении Европы.

Правительство Его Величества желает указать генералу Деникину на ту пользу, которую представляло бы собой в настоящем положении обращение к советскому правительству, имея в виду добиться амнистии как для населения Крыма вообще, так и для личного состава Добровольческой армии в частности. Проникнутое убеждением, что прекращение неравной борьбы было бы наиболее благоприятно для России, великобританское правительство взяло бы на себя инициативу означенного обращения, по получении согласия на это генерала Деникина, и предоставило бы в его распоряжение и в распоряжение его ближайших сотрудников гостеприимное убежище в Великобритании.

Британское правительство, оказавшее в прошлом генералу Деникину значительную поддержку, которая только и позволила продолжать борьбу до настоящего времени, полагает, что оно имеет право надеяться на то, что означенное его предложение будет принято. Однако, если бы генерал Деникин почел себя обязанным его отклонить, дабы продолжить явно безнадежную борьбу, то в этом случае британское правительство сочло бы себя обязанным отказаться от какой бы то ни было ответственности за этот шаг и прекратить в будущем всякую поддержку или помощь какого бы то ни было характера генералу Деникину.

Британский Верховный комиссар. 2 апреля 1920. Константинополь".

Теперь Врангелю все становилось ясным: ни малейшей надежды не оставалось. Белые были обречены.

Адмирал выжидательно смотрел на него. Как европеец, он понимал, что генерал лишен даже возможности выбора, но то обстоятельство, что тот был русским, могло оказаться решающим. У русских свое понимание долга.

– Благодарю вас, – ответил Врангель. – Если у меня еще могли быть сомнения, то после того, как я узнал содержание этой ноты, у меня их более быть не может. Армия в безвыходном положении. Если выбор моих старых соратников падет на меня, я не имею права от него уклониться.

Англичанин молча протянул ему руку, приветствуя его мужественный выбор.

Врангель сказал, что выезжает немедленно.

На следующий день броненосец "Император Индии" с генералом на борту покинул рейд Мода и через сутки бросил якорь на Севастопольском рейде. Родная земля встречала будущего Главнокомандующего голубым небом, солнцем, белыми домами на берегу.

Чувство утраченной прекрасной Родины владело Врангелем.

Вот он и вернулся. Надолго ли? Об этом не хотелось думать. Позади остались неприятные минуты, когда он, опальный отставной генерал, лишенный всяких средств к существованию, только при помощи Кривошеина получил небольшой заем в банке и готовился к унылой жизни эмигранта.

Яркое солнце было добрым знаком, который верующий православный генерал воспринимал с надеждой.

" 1.

Генерал-лейтенант барон Врангель назначается Главнокомандующим Вооруженными Силами на Юге России.

2.

Всем, честно шедшим со мной в тяжелой борьбе, низкий поклон.

Господи, дай победу армии, спаси Россию.

Генерал-лейтенант Деникин".

Антон Иванович Деникин уходил в историю с высоко поднятой головой, с молитвой на устах.

Начиналась короткая, восьмимесячная история врангелевского "государства Крым", похожего на эпилог столыпинских замыслов и какой-то смутный сон о будущих переменах.

Может быть, российская история выбрала этих двух героев потому, что наступила пора "смены вех", от консерватизма к реформизму, для чего они и были востребованы из политического забвения. Если бы не необходимость новых идей, то оба они остались бы невостребованы.

С первых же шагов Врангель действовал с византийской дипломатичностью, словно воздух Константинополя навеял ему мысли о старинной связи "второго" и "третьего" Рима. Генерал высказал свой замысел весьма определенно: "Англичане решили выйти из игры. Отказ наш от их посредничества даст им возможность отойти в сторону, умыв руки. Никаких переговоров с большевиками с нашей стороны я, конечно, не допускаю. Мне представляется в настоящих условиях необходимым прежде всего не дать возможности англичанам выйти из игры. Переложить на них одиум переговоров, всячески затягивать таковые, а тем временем закрепиться, привести армию и тыл в порядок и обеспечить флот углем и маслом на случай эвакуации…"

Он начинал странную политику "двух России", белой и красной. Впоследствии мир увидел продолжение этого разлома в двух Германиях, двух Китаях, двух Кореях.

Однако для того, чтобы в 1920 году действовать по такой схеме, нужно было пережить внутренний переворот и отказаться, пусть на время, а может быть, и навсегда, от "единой и неделимой". Государственник и патриот должен был исповедовать презренный сепаратизм. Для этого требовалось не меньше мужества, чем для конной атаки на германскую батарею.

В Константинополь британскому верховному комиссару была направлена телеграмма, из которой следовало, что новый Главнокомандующий согласен на прекращение военных действий с большевиками, но для этого требуется не менее двух месяцев подготовки, в продолжение которых "союзники должны продолжать снабжать армию и население занятых областей всем необходимым".

Врангель явно запутывал англичан.

Вначале это имело успех. Лорд Керзон обратился к Чичерину с решительной нотой, грозя в случае отказа принять британское посредничество, направить английский флот в Черное море для защиты белых. Но спустя всего неделю Англия решила добиваться торгового соглашения с Москвой и отвернулась от Крыма.

На счастье Крыма, были еще, кроме английских интересов в России, интересы Франции. Франция прекрасно понимала, что с выбыванием России из европейского оркестра некому будет противостоять Германии. Франция поставила на Польшу, надеясь создать антигерманский противовес. Польша была в шаге от войны с Советской Россией.

Белая армия в Крыму была нужна Парижу как дополнительная военная сила.

Новая военная кампания становилась неизбежной.

Сжавшимся на полуострове войскам, потерпевшим поражение и ужасную катастрофу новороссийской эвакуации – снова воевать?

Воевать!

Занимаемые белыми позиции были ненадежны: летом Сиваш сильно мелел и оборона подвергалась опасности обхода. Надо было выдвинуться вперед, занять выходы из Сальковского и Перекопского дефиле.

Так и начиналось это русское государство в Крыму: защищались от измены англичан, искали связей с французами, планировали военную операцию и обеспечивали возможную эвакуацию. Впрочем, это только внешние действия, очерчивающие некий силовой круг внутренней жизни, жизни в совсем маленькой осажденной крепости.

Шансов было мало, один из ста, как признавали сами белые генералы. Если говорить об их самочувствии, то они ждали приближения гибели.

И делали все, чтобы выжить.

Эта мужественная спокойная сила, державшая Крым в 1920 году, была унаследована от Великой России. Русская пословица: "Помирай, а рожь сей" полностью приложима к ней.

В полках подтягивалась дисциплина, каралось пьянство и дебоши, виновные офицеры разжаловались в рядовые. Восстанавливались воинская этика и мораль.

Врангель обратился за поддержкой к двум столпам национальной России Кривошеину и Струве. Он уповал только на сподвижника Столыпина и не ошибся: Кривошеин ясно осознавал необходимость учитывать новые обстоятельства отечественной истории, не закрывать глаза на то, что революция произошла.

До Врангеля и Кривошеина с революцией только боролись, не признавая ее.

В заявлении для печати Главнокомандующий четко обрисовал перспективы: "Создание для населения Юга России, занятого моими войсками, такого правопорядка, при котором население могло бы быть удовлетворено в своих чаяниях возможно шире – вот основные задачи власти.

Мною намечен целый ряд мер, чтобы наибольшее количество земли могло бы быть использовано на правах частной собственности теми, кто в эту землю вложил свой труд. Мелкому крестьянину-собственнику принадлежит сельскохозяйственная будущность России, крупное землевладение отжило свой век".

Прозвучала главная столыпинская идея: ставить на крестьянина-собственника, видеть в нем опору государственности. Деникинская, дворянская в своей основе направленность, радикально менялась. Врангель отказывался от особой, "добровольческой" политики, считал, что она разделила противобольшевистский фронт, поссорила с другими антибольшевистскими силами – Грузией, Украиной, Азербайджаном, едва не привела к борьбе с казаками, которые составляли половину белой армии. По сути Врангель совершал маленькую столыпинскую реформу, занимаясь, как выразился один из руководителей крымского земства В. А. Оболенский, "перестройкой всего государственного строя на новой социальной базе".

Если бы генерал Петр Николаевич Врангель находился у власти не восемь месяцев, то можно было бы сравнивать врангелевскую перестройку и ленинскую НЭП, которые родились примерно в одно время с той только разницей, что первая была глубоко народной, а вторая – пропагандистским трюком, ни в коей мере не предполагавшим передать крестьянам "землю и волю".

А Кутепов, беззаветные герои, потерявшие все, кроме добровольческой идеи?

Добровольческий корпус пошел за Врангелем. Когда принимался "приказ о земле", именно военные добились, чтобы он стал реальностью. Но для военных главным делом было воевать, а не устраивать гражданскую жизнь на новых основаниях. По российской традиции военные не хотели надолго вмешиваться в несвойственное им начало, предоставляя это политикам и чиновникам, как бы мы сказали сегодня, аппарату. Здесь Кутепов не был исключением. У него, в отличие от Врангеля, имевшего, кроме военного, и инженерное образование, интересы были уже отчетливее, прямолинейнее.

Тридцать первого марта (ст. стиля) в районе Перекопа разыгрался жестокий бой, латышские стрелки и красная конница пытались овладеть Перекопским валом и, встретив сильное сопротивление, отступили, признав неудачу. На следующий день к ним подошла свежая стрелковая дивизия, и атака повторилась. Снова была отбита.

Но давление было сильным.

Кутеповские полки редели. Армия была жива.

Кровь смешивалась с водой, пропитывала землю. Подростки и юноши, самые дерзкие, еще не задумывающиеся о смерти, поднимались в решающие атаки. На Таганаше генерал Слащев повел юнкеров-константиновцев под артиллерийским огнем штурмовать гать с мостом, впереди шел оркестр. И ошеломили.

О, русская военная музыка!

Не в каждой дивизии была знаменитая Плевицкая, как у корниловцев, но в душе каждого звучала мелодия либо "Преображенского марша", либо "Бородина", либо какой-то другой родной и привычной песни. Например, песня Николаевского кавалерийского училища, в стенах которого учился и поручик Лермонтов, и генерал Самсонов, и защитники Кавказа, Севастополя, освободители Болгарии…

Едут, поют юнкера Гвардейской школы,

 
Трубы, литавры на солнце блестят.
Грянем «Ура!», лихие юнкера,
За матушку Россию, за русского царя!
 

Вот так, с музыкой, начиналась последняя кампания гражданской войны. С жертвы самых молодых добровольцев. Впоследствии жена белого офицера Марина Цветаева в поэме «Перекоп» найдет точные описания тех боев, начиная с эпиграфа:

" – Через десять лет забудут! Через двести – вспомнят!"

Главное все же происходило в тылу. Войска выполнили поставленную задачу.

Еще не был объявлен "Приказ о земле". Он только вызревал. Была короткая пауза между двумя периодами, деникинским и врангелевским.

Жестокие меры генерала Кутепова в Симферополе, где он твердой рукой отправлял грабителей и дезертиров на виселицу, с короткой задержкой в военно-полевом суде, вызывали неприязнь у местных либералов. Городской голова Усов заявлял от имени городской общественности протесты. Кутепов этого не понимал. Разве он не вправе навести порядок?

Главнокомандующий вызвал Усова в Севастополь. Либеральная пресса восприняла это как пролог к смещению Кутепова.

Однако Врангель заявил городскому голове:

"Я знаю о неладах ваших с генералом Кутеповым, являющимся исполнителем моих приказаний. Я не хочу разбирать вопроса, кто прав. Я ли, дающий эти приказания, или вы. На мне лежит ответственность перед армией и населением, и я действую так, как мой ум и моя совесть мне повелевают. Вы на моем месте действовали бы, конечно, иначе, однако судьба во главе русского дела поставила не вас, а меня, и я поступаю так, как понимаю свой долг. Для выполнения этого долга я не остановлюсь ни перед чем и без колебания устраню всякое лицо, которое мне в выполнении этого долга будет мешать. Вы протестуете против того, что генерал Кутепов повесил несколько десятков вредных армии и нашему делу лиц. Предупреждаю вас, что я не задумаюсь увеличить число повешенных еще одним, хотя бы этим лицом оказались вы".

О да, Врангель не был слащавым либералом. Он понимал, что реформам прежде всего потребуется сильная воля и твердая власть. Воля у Врангеля была, военная сила тоже была. Чего же не было? Людей. Аппарата. Старые чиновники оказались непригодны. Они цеплялись за старые бюрократические привычки, ища в них опору, вместо того чтобы искать гибкие творческие методы действий. Деникинские сотрудники, пришедшие в основном из либералов, говорили больше, чем делали, были еще хуже.

Врангель послал письмо Кривошеину в Париж. За Кривошеиным сразу встал Струве. За Струве – молодой ученый Петр Николаевич Савицкий, будущий "евразиец". Савицкому было двадцать пять лет. В 1917 году он закончил Петроградский политехнический институт, где его руководителем был Струве, получил звание кандидата экономических наук. Был коммерческим советником российского посланника в Христиании. Струве пригласил его начальником экономического отделения управления внешних сношений. Ничего особенного. Он еще не вошел в историю.

Вот несколько отрывков из писем Савицкого Струве.

"Одесса. 2 марта 1919 г.

Дорогой, глубокоуважаемый Петр Бернгардович!

Страшно рад за Вас, что Вы вырвались из большевистского плена и что находитесь сейчас среди людей, на которых мы, находящиеся сейчас на территории, хотя и освобожденной от большевиков, но продолжающей гнить и разлагаться, возлагаем последние свои упования.

Говорю: последние упования, т. к. период французской оккупации для нас явился временем самых горьких разочарований, приведших к состоянию, граничащему с отчаянием… Кто только не изображает теперь собой пророка грядущей всемирной социалистической революции?!. Но мне все еще не хочется верить в гибель мировой культуры, неизбежность краха всего того, чем мы привыкли жить… Вопрос о мировом большевизме гнетет меня еще потому, что за последнее время я потерял недавно окрылявшую меня веру в возможность возрождения России, главным образом, силами Добровольческой армии. В той отвратительной социально-психологической атмосфере, в которой ей здесь на Юге приходится действовать, она не в силах справиться со стоящими перед ней громадными задачами. Кроме того, ее правительство страдает пороком, всегда губившим русскую интеллигенцию: отсутствием воли. Мне это особенно видно в финансовой области: необходима решительная борьба, направленная на уничтожение советской валюты, а здесь на это никак не могут решиться…"

"2/15 марта 19 г.

…Зимой и весной 17–18 был "помещиком и солдатом собственного войска, собственного хуторского гарнизона"., В ноябре-декабре "гетманским солдатом Особого корпуса" и участвовал в сражениях в Киеве; теперь же у меня некоторое осложнение со здоровьем, и я безраздельно предаюсь экономике".

"3.08.21

…Не восхваление большевизма и не апологетическое отрицание происходящего в России морального и материального ужаса, но нечто иное было скрепой, связавшей "евразийство". Этой скрепой явилось стремление, осознав ужас, найти ему определение в духе… Для того, чтобы нам не погибнуть, нам нужно верить, и верить не только в то, что на обломках мы снова построим свой дом, как об этом пишет С. С. Ольденбург в конце своего доклада, но и в то, что этот дом будет домом Божиим… Среди разорения, которое пережил каждый, среди роковых вестей, которые приходят к каждому, во сколько раз легче предаваться ненависти против тех, кто все это сделал, и самоуничижению по отношению к судьбам России, – чем отвергнуть, просто забыть о ненависти и вынести, как светильник из тьмы, предчувствие будущего!"

Но сколько можно жить предчувствием будущего? Когда будущего, возможно, и не было. Пора было взять в помощники всех, кого Бог послал, и делать дело. Кривошеин согласился приезжать в Крым помогать Врангелю. Начиналась последняя реформаторская волна.

Основные идеи реформы принадлежат лично Врангелю, но в главном она продолжает столыпинский принцип передачи крестьянству большей части помещичьей земли. И все-таки сколько говорилось о необходимости перемен и сколь мало было героев, способных эти перемены осуществить!

Сперва Врангель устанавливает основы нормального правопорядка в армии. Стихия самоуправства, сводящая судопроизводство до расправы, развращала армию. Военно-полевые суды подчинялись не прокурорам, не военным судам, а непосредственным войсковым начальникам. Белая Фемида не имела повязки на глазах.

Приказом главнокомандующего этот порядок отменялся. Предание суду должно было происходить путем внесения в суд прокурорского обвинительного акта.

Было провозглашено: "Опора – в праве".

Затем была создана комиссия по разработке земельного вопроса. Ее возглавил Г. В. Глинка, один из ближайших сотрудников А. В. Кривошеина, бывший начальник переселенческого комитета и товарищ министра земледелия.

И сразу вокруг комиссии разгорелись страсти. Кому отдавать землю? У кого забирать? Как быть с бедняками, уже захватившими землю?

В июле 1920 года Кривошеий на встрече с журналистами сказал: "Русская революция потому и приняла анархический характер, что крестьяне жили земельным укладом царя Берендея. Если Западная Европа, треща и разваливаясь, все еще обошлась без большевизма (и обойдется), то потому, что земельный быт французского, немецкого, английского, итальянского фермера давно устроен… В будущей России центр тяжести устроения жизни должен переместиться книзу, в толщу народных масс".

Комиссия работала. Интерес к ней был огромен. Газеты со статьями о ее работе проникали за линию фронта, и в Севастополь пробирались из Северной Таврии крестьяне, горя нетерпением поскорее узнать о сути дела. Эти ходоки попали к Врангелю на прием. Точнее, он сам их позвал, чтобы понять, что нужно делать.

Земля должна была перейти в вечную, наследственную собственность крестьян. Собственность должна была сплотить крестьян, сорганизовать их, привлечь к защите порядка и государственности.

Правительственное сообщение по земельному вопросу, которое написал Кривошеий, гласило: "Сущность земельной реформы, возвещенной в приказе Главнокомандующего о земле, – проста. Она может быть выражена в немногих словах: земля – трудящимся на ней хозяевам. Эта руководящая мысль приказа опирается на два основных стремления: охранить всякое землепользование, как оно установилось к настоящему времени, от нарушений, насилий и захватов, и передать трудящимся на земле хозяевам пригодные для ведения хозяйства земли, казенные и частновладельческие.

Приказ имеет в виду создать в деревне твердый земельный порядок и обеспеченность жизни, дабы трудящийся на земле хозяин не страдал от посягательств в настоящем и от неопределенности в будущем".

Врангель опережал всех социалистов, вместе взятых. Как будто Столыпин восстал из своей киево-печерской могилы и продиктовал ему и Кривошеину эти мысли.

Снова из раздробленного праха создавалась российская обновленная государственность. Впервые так ясно было сказано: ее опора – миллионы и миллионы.

Может быть, результаты гражданской войны были бы совсем иными, если бы в начале добровольческой эпопеи Деникин принял подобный земельный закон. Но это – к слову. Деникин оставался самим собой.

В разговоре с Шульгиным Врангель сказал: "Я чего добиваюсь? Я добиваюсь, чтобы в Крыму, чтобы хоть на этом клочке сделать жизнь возможной… Ну, словом, чтобы, так сказать, – показать остальной России… вот у вас там коммунизм, то есть голод и чрезвычайка, а здесь: идет земельная реформа, вводится волостное земство, заводится порядок и возможная свобода… Никто тебя не душит, никто тебя не мучает… живи, как жилось… Ну, словом, опытное поле… До известной степени это удается… Конечно, людей не хватает… Я всех зову… Я там не смотрю, на полградуса левее, на пол-градуса правее, – это мне безразлично… Можешь делать – делай. И так мне надо выиграть время… чтобы, так сказать, слава пошла: что вот в Крыму можно жить. Тогда можно будет двигаться вперед, – медленно, не так, как при Деникине, медленно, закрепляя за собой захваченное. Тогда отнятые у большевиков губернии будут источником нашей силы, а не слабости, как было раньше… Втягивать их надо в борьбу по существу… чтобы они тоже боролись, чтобы им было за что бороться…"

В этом монологе Главнокомандующего есть ключевая мысль: чтобы крестьянам было за что бороться – за белую идею! За национальную, в противоположность интернациональной, Россию.

Наконец, демократические преобразования, опирающиеся не на речи политиков, а на законы, становились реальностью Белого движения.

"Мы отдали мелким крестьянам собственникам не только власть земскую, но и власть административную, – сказал Кривошеин в интервью газете "Великая Россия". – В этом отношении наш закон идет дальше любого из западных…"

Оставалось эту власть защитить перед лицом огромной красной России.

Добровольческая армия была переименована в Русскую армию. Кутеповский корпус стал Первым корпусом.

Красная армия была занята войнами с Польшей, где терпела тяжелые поражения. Поляки заняли огромную территорию в Белоруссии и на Украине, включая Киев. Словно восстали из гробов лжедимитрии, поднялись вместе с Заруцким казаки – на Москву! Только уже не была та Москва православной и подлинной, хотя и высились над нею еще не разрушенные золотые купола Храма Христа Спасителя и остальных "сорока сороков".

Двадцатого мая Врангель обнародовал воззвание:

"Слушайте, русские люди, за что мы боремся:

За поруганную веру и оскорбленные ее святыни.

За освобождение русского народа от ига коммунистов, бродяг и каторжников, вконец разоривших Святую Русь.

За прекращение междуусобной брани.

За то, чтобы крестьянин, приобретая в собственность обрабатываемую им землю, занялся бы мирным трудом.

За то, чтобы истинная свобода и право царили на Руси.

За то, чтобы русский народ сам выбрал бы себе Хозяина.

Помогите мне, русские люди, спасти Родину.

Генерал Врангель".

Русская армия была готова к наступательной операции.

Намечалось два удара: один через Перекоп корпусом Кутепова, второй морским десантом частей Слащева в район Кирилловки.

Идти на Москву никто не собирался. Это был поход за хлебом, чтобы обеспечить Крым продовольствием. Но – все равно война.

Морской десант попал в сильный шторм, высадка затянулась. Укачавшиеся лошади едва шевелились. Но все же первой выгрузилась кавалерия. Подвод в нужном количестве не было, поэтому вслед за ней двинулась только одна бригада пехоты. Артиллерия отстала.

Наступление разворачивалось, спотыкаясь.

На Перекопе белые заняли несколько деревень. Кутеповский корпус атаковал главные силы 113-й Красной Армии.

Казалось, все повторяется, как в девятнадцатом году. Против кутеповцев твердо стояли латышские полки, словно в осенние бои под Курском. Белые пустили вперед танки и броневики. Красные в упор били из пушек. За танками шла пехота, за пехотой подтягивалась конница. В рассвете было хорошо видно, как проворачивается огромное колесо боя, подминая людей, лошадей, сжигая танки.

Вот белые кавалеристы пошли рысью, обогнули горящий танк и стали настигать красную пехоту. Она побежала, на бегу перестраиваясь в каре. Командир эскадрона, против которого оказалось каре, скомандовал к бою: "Шашки вон, пики к бою, в атаку марш, марш!" Кавалерия пошла галопом, поднимая клинки. Каре латышей стояло неподвижно, ощетинившись винтовками.

Грянул четкий сильный залп.

Эскадрон врубился в каре. Латыши подняли на штыки ротмистра Гудим-Левковича.

Кавалеристы рубили пехоту, сбивали ее конями. Им на помощь подлетел еще один эскадрон. Несколько минут – и ни одного красного латыша не осталось. Но эскадрон потерял половину всадников. Господь один знает их поименно.

Красные отступали, затем оправились от удара и выбили марковцев из Первоконстантиновки. В штыковые атаки вставали юнкера и красные курсанты. Рассыпавшись цепями, роты шли по цветущей степи, не стреляя. Пулеметы молчали. У тех и других была одна мысль – скорее кончить бой. Фланги цепей вихлялись, не выдерживая напряжения. Никто не произносил ни слова. Шелестела трава. Долго это не могло продолжаться. Кто-то должен был уступить и погибнуть.

Когда 2-й Дроздовский полк снова занял Первоконстантиновку, бойцы была поражены: на улицах и в степи лежало множество убитых белогвардейцев. И было видно, что убиты они в беспомощном состоянии, заколоты штыками. Например, перебита нога и штыком разворочено горло… Трупы хоронили до вечера.

А вокруг наливались сады, созревала ранняя вишня. Начавшееся лето не хотело знать о войне.