Текст книги "Разлука [=Зеркало для героя]"

Автор книги: Святослав Рыбас

Соавторы: Надежда Кожушаная,Надежда Кожушаная
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

– Дай пять! – протянул отцу руку. Отец помедлил.

– Быстрей! – приказал Сергей, оглянувшись на солнце. – Ну! Отец подал руку.

– Ах, скоты, – скороговоркой приговорил Сергей, – такого хорошего парня взяли! У него жена беременная! Мной! – И расхохотался во все горло.

Затылки на переднем сиденье переглянулись. Взошло солнце.

– Фокус-покус. – Сергей простился с отцом, выдохся. Солнце взошло – и не вспыхнуло. Машина ехала и ехала, мерно урча мотором. Сергей посмотрел в окно, на часы.

– Ну, что замолчал? – спросили его. Сергей смотрел в окно. На отца. На часы.

– Движок не стучит? – спросил один затылок другого.

– Дверку плохо прикрыл, – ответил тот.

Пауза. Длинная, невероятная. Сергей осмыслял происходящее.

– День какой сегодня? – спросил наконец. – Число?

– Девятое началось, – ответил отец.

– Как девятое?

– После восьмого всегда девятое.

Солнце всходило и не собиралось вспыхивать.

– День Победы? – криво усмехнулся Сергей.

– Да. С праздником, – сказал отец никому.

– Остановите, – попросил Сергей. – Мне надо выйти. Машина ехала.

– Стоять!!! – заорал Сергей.

Машина – со стороны было видно – крутнулась в сторону, остановилась было, но поехала опять, ровно, не спеша. Так же.

В доме были Роза, слепой с баяном, Тюкин. Мать в платке, не двигаясь, сидела на диване, видимо, давно не слышавшая разговора, утешений.

– Послушай песню, Лида, – сказал слепой торжественно. Помолчал, настраиваясь, – Песня эта о подвиге русского народа.

– Страшная беда случилась тогда в Цусиме. Океан поглотил тысячи людей. Долго не могла вздохнуть Россия, как после удара в поддых. Но родилась песня, родился новый день, и пришло новое дыхание. Так и каждому страданию придет конец, если помнить о вечной славе народа. – И спел:

Когда засыпает природа,

И яркая всходит луна,

Герои погибшего флота

На скалы выходят со дна.

И тихо ведется беседа

И, яростно сжав кулаки,

О тех, кто их продал и предал,

Всю ночь говорят моряки.

Они вспоминают Цусиму

И честную храбрость свою,

И небо отчизны любимой,

И гибель в неравном бою.

Закончил. Все молчали.

Машина с Сергеем и его отцом стояла во дворе какого-то дома. Перед Сергеем открыли дверь. Он сидел, не двигаясь. Его ждали. Лиц их не было видно из-за дверцы автомобиля.

– Больше всего на свете не люблю чувствовать себя идиотом, – сказал Сергей отцу. – Особенно у вас.

– Выходи, – сказал отец, – сказал – умей ответить. Или не говори и не делай ничего. Выходи. Люди ждут.

– Вы что-то сказали? – переспросил Сергей громко, визгливо. – Я плохо слышу, я контужен на Юго-Западном.

– Плохо получилось, – констатировал отец.

– Четыре года назад закончилась война… – доносилось из репродуктора.

Сергей шел по длинному коридору за чьей-то спиной. Обернулся…

…отца завели куда-то в дверь, отца с ним уже не было. Он шел, сворачивал, коридор казался бесконечным, путаным, людей по пути не встречалось.

Коридор кончился – началась лестница, ведущая вниз, потом опять коридор. Он оглядывался по сторонам, не услышал, как его остановили.

Распахнули перед ним какую-то дверь.

– Слушай, – сказал он тому, с кем шел, подозвал пальцем, тихо и раздельно сказал на ухо: – Признание.

Мене милый изменил,

Я упала перед ним.

Я упала и сказала:

Ах, зачем я падаю

Перед такою гадою?

Запомнил?

И резко, изо всех сил побежал обратно по коридору, по лестнице, опять по коридору, куда-то в боковую дверь… Услышал лай собаки, побежал на лай…

Мать вышла из дома. Пошла к калитке, черная от бессонной ночи, уверенная в своей правоте, как бывают уверены старые люди в том, что скоро умрут, и умирают, когда решают.

Роза, слепой стояли во дворе, собака лаяла, заходилась в лае.

– Ей рано еще, – сказала Роза.

– Она знает, – спокойно сказал слепой.

Сергей бежал и бежал, распахивая одну за другой двери. Он толкнул какую-то дверь, увидел за ней солнце…

…выскочил – и оказался во дворе своего дома, увидел…

…Розу, слепого, мать.

– Ох! – Мать вдруг присела у самой калитки, повернула к ним лицо и вся мгновенно осветилась счастьем оттого, что испытала боль.

– Ай! – Роза всплеснула руками, добежала к ней.

– Что?! – Слепой напрягся, ждал.

– Пусть он уйдет! – показала мать на Сергея. – Нехорошо! – И опять присела от боли.

– Уйди! – Роза побежала к Сергею, остановилась у слепого. – Родится! Родится! Войны не узнает, вот это не узнает! – Заплакала, совала Сергею в лицо черные от угля руки.

– Роди, Лидка! – закричал вдруг слепой, побагровев от напряжения. – Роди, чтоб всем им в рот! Мать твою!.. Даешь!

Мать скорчилась от боли, показывая на Сергея.

Роза затолкала его в дом, плача, захлебываясь слезами.

Праздник

Сергей оказался за закрытой дверью, постоял секунду, ахнул по-бабьи, потому что понял, что это он – родится, не выдержал, открыл дверь, выбежал во двор.

Ни матери, ни Розы там уже не было. Он выскочил за калитку, побежал дальше, оглядываясь по сторонам.

И не сразу заметил, что деревья, окружающие его, уже не маленькие, публика – иная, чем в сорок девятом году. Он вздрогнул, когда услышал над головой крик.

Кричал второй режиссер киногруппы в охрипший мегафон так, что собственно в мегафоне не было надобности:

– Товарищи, товарищи! Не напирайте! Мы снимаем настоящий праздник для того, чтобы все было естественно! Милые, родные, дорогие наши ветераны! Все очень хорошо, но вы забыли: не надо смотреть в камеру! Вы же только что очень хорошо и естественно все переживали, волновались и плакали. Переживайте, плачьте! Волнуйтесь! Только не смотрите в камеру! Представьте, что нас нет, сейчас вам дадут музыку! Музыку! Вам надо вспомнить свою жизнь, радости и горести. Всплакните, можно для достоверности! И главное, никому не смотреть в камеру! Запрещаю и умоляю! Согласились? Приготовились? Атмосфера праздника. Звучит музыка. Играет патефон. Не вижу патефона, дайте кому-нибудь патефон! В руки дайте!

Сергей Пшеничный худой, изможденный, серый, долго смотрел на происходящее, не понимая, не пытаясь понять, только чувствуя, как сходит с него напряжение, усталость, как подкатывают к глазам слезы. Водил глазами по публике, по казавшимся ненормальными киноработникам.

Увидел отца. Старого, прямого, без очков, щурившегося на публику. Растроганного и счастливого, готового по-настоящему заплакать по требованию взмокшего киношника. И почувствовал, какое это счастье: видеть отца живым, рядом.

– Заведите патефон! – крикнул тучный оператор. – Отсюда пластинку видно будет!

– Какая разница, что за пластинка. Крутится – и ладно.

– Товарищи, массовка! – опять захрипел мегафон. – По моей команде веселимся, переживаем… Приготовились?

– Юрий Константинович, можно? – обратился он уже без мегафона к режиссеру. Тот кивнул и довольно тихо сказал:

– Приготовились. Мотор. Камера.

– Пошли! – заорал второй режиссер.

Зазвучала музыка, массовка пришла в движение. Молодежь – музыканты с фестиваля и зрители откровенно балдели. Взрослые чуть смущались, но разбивались на пары, танцевали скованно, напряженно. Бабульки и вправду прослезились.

Сергей пробился к отцу, тронул его за рукав.

– Здорово, бать.

Тот обернулся, узнал и напрягся: не забыл ссору.

– Давно не виделись, – отвернулся: держал марку. Не выдержал, сдался: – Настоящий праздник. Победа. – Вытащил из кармана два пакета, потолще и потоньше. – Здесь премия от меня. За защиту диссертации. Четыреста… А это сто, как обычно. С днем рождения. Не потеряй. – Опять отвернулся.

Сергей стоял с деньгами в руках и уже не смотрел на праздник. Чувствовал отца боковым зрением.

Отец был жив. Стоял рядом. Обиженный, но правый. Неуязвимый, родной. Режиссер подозвал второго режиссера, тыча пальцем куда-то в толпу, заговорил горячо, увлеченно. Второй режиссер посмотрел, тоже загорелся, побежал к оператору. Тот через стеклышко окуляра нашел и укрупнил лицо, так понравившееся режиссеру.

Это был Андрей Немчинов, стоявший столбом с патефоном в руках. Ему дали патефон и забыли и о нем, и о патефоне. Он улыбался и покачивался в такт оглушающей музыке через динамики. Расслышал другую, едва слышную, с допотопной пластинки. Наклонил голову, и та музыка, из сорок девятого, заполнила пространство. Он пошел к танцующим музыкантам и старушкам, среди которых, может быть, была Роза. Динамики орали свое, а он ходил среди танцующих людей, чтобы пластинку услышали все. Одна из старушек увидела его и долго и изумленно глядела ему вслед.

Волосы у него были коротко стрижены, а по выражению лица было видно, как он рад тому, что что-то происходит помимо его воли и не надо думать ни о прошлом, ни о будущем.