Текст книги "Повести и рассказы"
Автор книги: Святослав Сахарнов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)
– Почему вы в дамской кофте? – спросил он. – Как зовут вашего дельфина? Чем вы думаете его кормить?
– Саша.
Это было всё, что смог сказать человек. Он положил на живот вторую руку и полез назад в каюту.
– Где он ухитрился укачаться? – возмутился Марлен. – На море ведь штиль.
– Почему дамская кофта? – сказал, подумав, старшина. – Его жена провожала. Она была в мужском пиджаке. Перепутали, видно. Не шумите. Дельфина звать Саша. Кормить его надо рыбой. Он мороженую ест.
Старшина объяснил это и пошёл на корму – проследить, чтобы клетку побыстрее вели к берегу.
Тогда из каюты снова высунулся жёлто-зелёный. В руке он держал бумажку.
– Распишитесь в получении, – хмуро сказал он. – А то мне не отчитаться. Зверь – он знаете сколько стоит! Вот тут и тут... Два раза.
Он глотнул слюну и, взяв у Марлена бумажку, исчез.
МОРСКИЕ КАНАРЕЙКИ И БОЛТУНЫ
Как-то я спросил Марлена:
– Что же ты собираешься записывать?
Он не ответил, отвёл меня в палатку и достал из чемодана кассету с тонкой магнитофонной лентой.
– Вот. Один человек привёз, – сказал Марлен. – Из полярной экспедиции.
Он включил магнитофон.
Под низкими сводами палатки послышались удивительные звуки.
Сначала звенели колокольчики. Они звенели тихо и мелодично: тень-тень!..
Потом послышался шорох и скрип, как будто волокут по полу мешок с битым стеклом. Потом опять: тень-тень!..
Затем магнитофон замолчал. Началась новая запись. Кто-то чирикал и посвистывал. Весело так: "Свись-свись!" Помолчит, послушает себя и опять: "Свись-свись!" Похоже на канарейку, только резче и солиднее. Сперва один голос, потом второй. Первый: "Свись!" А второй ему отвечает: "Свись-свись!"
МОЖЕТ БЫТЬ, ПИНГВИНЫ?
Третья запись была совсем непонятная.
Кто-то скрипел.
Сначала он молчал, потом как заскрипит: "Згрр-ррр-ррр... рр... р..." Поскрипел и снова замолчал. И вдруг как забормочет: "Бла-бла-бла!.." Сперва один голос, потом несколько. Галдят, как на базаре.
– Что это? – спросил я, когда запись кончилась.
– Отгадай.
– Первая запись – битое стекло, – сказал я. – Вторая – пингвины. Третья – восточный базар. Угадал?
Марлен заулыбался:
– И не гадай. Все записи сделаны под водой. Первая – торошение льда. Льдина наползает на льдину. Звенит лёд. Вторая – запись голосов белух, полярных китов. После этой записи их прозвали морскими канарейками. А третья – сам не знаю кто. Охотится кто-то из подводных хищников. Может быть, кашалот, может быть, дельфин. Скрип – это сигнал, с помощью которого он обнаруживает добычу. Поскрипел и замолчал: слушает, с какой стороны придёт эхо. А вот кто там бормотал – и вовсе тайна. Эти существа назвали морскими болтунами. Звуки записывают, а кто их издаёт, не знают. Вот почему мы будем записывать рыб в вольере. Там, по крайней мере, видно.
– Морские болтуны! – сказал я. – Не киты?
Марлен пожал плечами.
– Думаю проверить ещё одно интересное сообщение, – сказал он. Утверждают, что испуганная или гибнущая рыба в момент опасности издаёт крик. Конечно, не слышный для нашего уха. Этот крик слышат её товарки. Для них это сигнал: берегись – хищник!
– Да, вот тебе и мир безмолвия!
Марлен кивнул.
– А наш дельфин? – спросил я.
– Что дельфин?
– Его ты записывать будешь?
– Если хватит времени... Думаю на будущий год устроить акустический полигон. Два гидрофона и телевизионная камера. Сижу на берегу, записываю звуки и вижу, кто их издаёт. Мечта!.. Ты к дельфину ходишь?
– Ещё бы!
В ЗАГОРОДКЕ
Каждое утро я ходил к дельфину.
Около берега был отгорожен сетью кусок бухты. Туда поставили клетку.
Я приходил, усаживался на берегу и смотрел, что делает Саша.
Обычно он неторопливо плавал взад-вперёд. Доплывёт до стенки, повернётся и, не всплывая, поплыл обратно. По пути вынырнет, раскроет дыхало – пых! – вырвался вверх белый фонтанчик брызг. Дыхало захлопнулось, дельфин – дальше.
Иногда Саша начинал плавать кругами. Тогда он набирал скорость и, как серая молния, мчался вдоль загородки. Он доплывал до угла, делал еле заметное движение хвостом и, описав дугу, опять летел вдоль сети. При этом он кренился, как самолёт.
Когда ему надоедало носиться, он подплывал к берегу и внимательно смотрел из-под воды на меня, на палатки, на горы. Поперёк Сашиной морды тянулся белый шрам.
Дельфин смотрел на меня и усмехался.
В руках у меня был альбом. Толстым угольным карандашом я пытался нарисовать его усмешку.
РОЩИН-ВТОРОЙ
Приходил дрессировщик.
– Рощин-второй! – каждый раз называл он себя и протягивал мне руку.
– Почему второй? – не выдержал наконец я.
– Рощин-первый был мой отец. Он работал с морскими свинками. От отца я унаследовал страсть к морским животным.
...В детстве мы с сестрой Зиной держали дома двух свинок. Они были чуть побольше крыс, пятнистые и прожорливые, всё время ели, шевеля розовыми плюшевыми носами и едва слышно похрюкивая.
ИНТЕРЕСНО, ЧТО МОГУТ ДЕЛАТЬ МОРСКИЕ СВИНКИ В ЦИРКЕ?
НЕ МОГУТ ЖЕ ОНИ ПРЫГАТЬ ЧЕРЕЗ ОБРУЧ!
– Какая у вас программа дрессировки?
– Большая. В задании, которое я получил от Павлова, написано: научить дельфина доставлять в подводный дом письма и газеты, научить приносить работающему под водой человеку инструменты, научить отыскивать заблудившихся под водой аквалангистов.
– Ого!
Я с уважением посмотрел на Рощина.
ВОТ ТЕБЕ И ВТОРОЙ!
ПОПРОБУЙ ЕЩЕ РАЗ
Каждый день Рощин с дельфином начинали с разучивания прыжка.
– С азов! С азов! – говорил Рощин, надевал резиновые сапоги, вешал через плечо сумку с мороженой рыбой и, войдя в загородку, стучал ладонью по воде.
Саша подплывал к нему и, высунув из воды голубую морду, ждал.
Рощин хлопал его по макушке, доставал из сумки рыбёшку и протягивал её Саше. Дельфин глотал рыбу и начинал щёлкать челюстями.
– Ещё? Нет, нет. Сначала работать.
Рощин доставал из кармана милицейский свисток. Услышав трель, Саша от восторга переворачивался и начинал носиться вдоль загородки.
Тогда Рощин брал палку и, подняв её над водой, ждал. Он ждал, когда Саша наконец подплывёт и прыгнет через неё.
Я никогда не видел, как дрессируют животных. Я сидел на берегу, смотрел на Рощина и удивлялся.
Рощин стоит по колено в воде. В одной руке у него палка, в другой рыба. Свисток!
Саша подныривает под палку и выхватывает из рук Рощина рыбу.
– Ну что ты делаешь? – говорит Рощин и достаёт из сумки новую рыбёшку. – Ещё раз. Попробуй ещё раз.
Дельфин подплывает и снова крадёт рыбу.
– Что за животное! – жалуется Рощин. – Не понимает русского языка!
Он снова лезет в сумку.
– Саша, сюда!
Саша вертится по одну сторону палки, Рощин размахивает рыбой по другую.
Рощин замёрз и чихает: "Ап-чхи!" Чихая, он закрывает глаза.
Саша делает короткий бросок, и третья рыба исчезает в его пасти.
– Негодяй! – кричит Рощин. – Ты будешь прыгать или нет?
Я по-прежнему сижу на песке и смотрю, как Саша отнимает у Рощина рыбу.
ДА! ДРЕССИРОВЩИКУ НАДО ИМЕТЬ ЖЕЛЕЗНЫЕ НЕРВЫ...
ДОЖДЬ
С севера из-за гор наползли тучи. Погода испортилась. Пошёл дождь. Сперва мелкий, робкий. Дождинки, упав на тёплую землю, тотчас высыхали.
Потом облака стали плотными, серыми и опустились к самой воде. По палаткам забарабанили крупные капли.
Дождь шёл час... два... сутки. Тоскливо стало в палаточном городке.
Мы собрались в палатке номер один – на командном пункте; сидели кто на чём и рассказывали друг другу разные морские истории.
ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ – ПРО ЗАТОНУВШИЙ КОРАБЛЬ
– Где-то в бухте, – рассказал Немцев, – здесь лежит затонувший корабль...
Корабль лежал ещё с Крымской войны. Тогда английские, французские и турецкие войска окружили Севастополь. Около чёрных балаклавских скал и оранжевых берегов Херсонеса дымили их пароходы.
Чтобы не пустить врага в Севастопольскую бухту, русские моряки собрали свой парусный флот, открыли кингстоны у кораблей, и парусники один за другим легли на дно между входными равелинами порта.
Частокол мачт вознёсся над стылой, холодной водой.
В эти зимние дни 1854 года на обнажённые скалы Крыма то и дело налетали штормы. Однажды в Голубой бухте укрылся английский пароход. Он спрятался в бухте от западного ветра и стал на якорь. Ночью ветер переменился. Он подул с юга и обрушил на мелкую, открытую с моря бухту неистовство воды и воздуха. От рёва волн колебались и дрожали скалы. Тонкая водяная пыль поднялась в воздух, смешалась с темнотой и скрыла от моряков берег.
Якорь пополз. Корабль отдал второй. Этот лёг неудачно и тоже не смог удержать пароход на месте. Грохот волн становился всё сильнее.
Капитан-англичанин приказал расклепать обе якорь-цепи и пустить машину на полный ход. Корабль сделал поворот и пошёл вдоль берега. Но выйти в море он не сумел. Длинная, увенчанная белым гребнем гороподобная волна возникла из темноты и швырнула пароход на скалу. Грохот железа смешался с воплями людей.
Из команды английского парохода спасся лишь один человек. Он долго лежал в госпитале, не приходя в себя. Когда разум вернулся к нему, он рассказал печальную историю этой стоянки.
Воспоминания этого человека вошли в книгу о войне, изданную в Лондоне...
Когда Немцев рассказал эту историю, я спросил:
– Где же этот корабль лежит?
Немцев пожал плечами.
– Где-то тут.
ИСТОРИЯ ВТОРАЯ – ПРО ОСЬМИНОГА
Потом в разговор вмешался Рощин.
Он сказал, что, как ему кажется, разговоры о способностях дельфинов преувеличены.
– Саша не оправдывает моих надежд, – сказал он. – За это время даже кошка научилась бы гораздо большему.
Тогда не выдержал Джус. Он сказал, что способности дельфинов вне сомнений. Он сам, работая во Владивостоке, видел пример удивительной сообразительности такого, казалось бы, простого морского существа, как осьминог.
Однажды учёные поставили опыт. Они посадили в аквариум осьминога и несколько дней морили его голодом. Потом осьминога стали кормить: ему бросали в аквариум по небольшому крабу. Но прежде чем бросить, осьминогу показывали железную табличку с нарисованной фигурой. Если показывали круг, то краба бросали, а если треугольник, то осьминог не только оставался без пищи, но получал ещё и удар электрическим током.
Опыт продолжался долго, и мало-помалу осьминог стал понимать: когда он видел круг, то выползал из-под камня и нетерпеливо распускал и свивал щупальца – ждал краба, а когда видел треугольник, забивался под камень ещё глубже.
Потом осьминога поместили обратно в большой аквариум к рыбам и актиниям.
Следующий день был выходным, и в лабораторию, где стоял аквариум, двое суток никто не заглядывал.
Когда в понедельник люди пришли на работу, они всплеснули руками...
Весь коридор был залит водой. Под дверью стояли лужи. Открыли дверь. Аквариум пуст, пробка в дне вытащена. На дне лежали мёртвые рыбы. Рядом валялись почерневшие, сморщенные актинии.
Погиб и осьминог.
Ему удалось выбраться из аквариума, он дотащился до стола, на котором стоял второй аквариум, но забраться на стол у него не хватило сил.
Учёные стали ломать себе головы: зачем понадобилось осьминогу открывать пробку?
– Знаете, – сказал неожиданно один из них, – кажется, догадался. Ведь пробка, если смотреть на неё сверху, похожа на круг. Осьминог, вероятно, смотрел на неё и всё ждал, когда появится краб. А потом решил поискать его за пробкой...
– Да что говорить, – закончил Джус, – морские львы выступали десятки лет в цирках, и никто не удивлялся, а теперь, как узнаем что-нибудь новое о морских животных, так ахаем! Ваш Саша не глупей самой умной собаки, только к нему надо иметь подход.
– Какой ещё подход? – пробормотал Рощин.
САША, РОЩИН, МАРЛЕН
Когда дождь кончился, Марлен сказал, что он хочет посмотреть, чему научил Рощин дельфина.
– Пожалуйста! – согласился дрессировщик. – Обучение несколько затянулось, но я считаю – в целом оно успешно.
Вместе с Марленом и Павловым к загородке пришёл и я.
Рощин опять надел сапоги и полез в воду. В одной руке у него была палка, в другой – свисток.
Он свистнул. По свистку Саша должен подплывать к человеку.
Дельфин и не думал это сделать. От отплыл в дальний угол и стал шумно дышать: пых! пых!
– Почему он не плывёт к вам? – спросил Марлен.
Рощин свистнул ещё раз.
– Упрямое животное, – сказал он.
Пых! Пых!
Тогда Рощин полез ещё глубже. Он хотел выгнать Сашу палкой из угла, но не рассчитал, вода хлынула ему в сапоги.
Рощин уронил палку и вышел на берег. Тогда Саша двинулся с места, разогнался и перепрыгнул через палку.
– Та-ак... Что он умеет делать ещё? – спросил Марлен.
Рощин сел. Потоки воды вылились из его сапог.
– Снимите сапоги. Может быть, они мешают вам работать с дельфином?
Рощин застонал.
– Попробуйте так.
Рощин послушно вошёл в воду босиком.
Он стоял по пояс в воде и свистел. Саша плавал вокруг.
– Негодяй! – кричал Рощин. – Ты будешь прыгать или нет?
Он побросал дельфину всю рыбу. Саша рыбу съел, но делать ничего не стал.
– Вы устали свистеть, – сказал Марлен. – Даю вам ещё неделю. Если через неделю дельфин не будет вас слушаться, дрессировку прекратим, а вы уедете.
Он повернулся и пошёл прочь.
Мы с Павловым побрели следом.
– Странно, – сказал Павлов. – Я видел в кино океанариум: дельфины прыгают через обруч, играют в кегли, бросают баскетбольный мяч в кольцо.
– При чём тут океанариум? – сказал, оборачиваясь, Марлен. – Каждый дельфин-афалина легко поддаётся дрессировке. Это факт.
– В книжках всё просто, – примирительно сказал я. – Попробуй повозись... Скажи лучше мне, что такое Эски? Я давно хотел тебя спросить, да забывал.
Марлен остановился.
– Ага, – сказал он, – и ты узнал, что на свете существует Эски? Эски Кермен – это удивительное место. Как только выпадет свободный день, пойдём туда.
Нас догнал Рощин-второй. На плече он нёс палку. На ней висели резиновые сапоги. Синие капли, как слёзы, падали с них на песок.
– Я думаю, за неделю вы всё-таки кое-что успеете сделать, – сказал Марлен. – Не может быть, чтобы не успели. Говорят, вы выступали в цирке с морскими львами?
Рощин неопределённо кивнул.
Он раскланялся с нами и пошёл к себе в палатку.
– С морскими свинками, вот с кем, – сказал я. – И то не он сам, а его отец, Рощин-первый.
ЭТО ЕЩЁ ЧТО ТАКОЕ?
Из Севастополя приехал Немцев и привёз матрасы. Замечательные матрасы для подводного дома, из поролона, с приборчиками для поглощения влаги. На таких матрасах акванавты будут не отдыхать, а блаженствовать.
Так сказал Немцев.
Посмотреть, как их будут распаковывать, собрались все.
Каждый матрас был запечатан в пакет.
Три пёстрых пакета лежали у ног начальника экспедиции. Павлов достал перочинный нож и с хрустом вскрыл первый. Из пакета послышался писк.
Павлов вздрогнул.
– По-моему, там кто-то сидит, – сказал Марлен. Он с любопытством смотрел, как Павлов осторожно сдирает с матраса разноцветную бумагу.
Матрас развернулся, как удав, и лёг на песок.
Посреди матраса сидел и ошарашенно смотрел на нас котёнок.
– Это ещё что такое? – спросил Павлов.
– Может быть, его положили против мышей? В каждый матрас по коту.
Это сказал я.
Павлов удивлённо посмотрел на меня. Он вспорол оставшиеся два пакета, и гибкие блестящие матрасы выползли из них на свет.
Котов в них не было.
– Как же ты сюда попала, киса? – пробормотал Немцев и взял котёнка на руки.
– Случайно завернули, – сказал Павлов. – Улёгся, дурак, на матрас, и всё. Лёсик, поедешь в Севастополь – отвези.
– Кот пригодится, – неожиданно сказал Марлен. – Я включаю его в программу биологических исследований.
Павлов пожал плечами.
– Дело ваше.
Он нагнулся над матрасами и стал щупать их. Он искал приборчики для поглощения влаги.
Немцев сказал:
– Есть предложение – придумать котёнку имя. Что, если... Садко?
– Громко.
– Машка?
– Это же кот.
– Черномор, – сказал Джус.
– Мрачно.
– Мальчик.
– Ерундой занимаетесь, – сказал Павлов. Он наконец нащупал приборчики.
Немцев вздохнул:
– Ни одной свежей мысли. Приходится оставить "кис-кис".
ПОРТФЕЛЬ
Я уже давно заметил, что Джус повсюду таскает с собой портфель.
Как-то я не выдержал и спросил:
– Можно задать вам глупый вопрос? Почему вы всюду ходите с портфелем?
Он не обиделся:
– Да, понимаете, привык. Потом, все бумаги с собой. Как придёт что-нибудь в голову, сразу на карандаш. Я ведь конструктор, проектировал дом. А что? Очень смешно?
– Да нет.
Мы сидели у палатки. Над вершинами гор тянулись серые облачные нити.
– Ночью я видел вокруг луны светлое кольцо, – сказал Джус. – Погода испортится. Замечаете, уж не так печёт?
Он присел на корточки, раскрыл портфель и вытащил из него пачку бумаг.
– Вот наш следующий дом. Он, вероятно, больше не будет называться "Садко". Видите, совершенно другой: большой, похожий на тарелку. Его легко можно будет переводить с места на место. И глубину он сможет менять сам. Это черновые наброски.
Я взял в руки листки. На них были не успевшие ещё родиться чертежи. Они словно проклёвывались из листков. В каждом только угадывалось – будет то-то...
– Дом будет плавать, а палаточный городок? – спросил я.
– Будет подвижная береговая база. На автомашинах. Это идея Павлова.
Джус стал собирать листки.
Из-за скал показались серые ватные облачка. Они стремительно двигались.
Над вершиной хребта стало расти облако, похожее на наковальню. Оно клубилось, наливалось чернью и не предвещало ничего хорошего.
ЧТО ДЕЛАТЬ?
В бухте плясали острые волны. Они выскакивали то тут, то там. На вершине каждой вспыхивал белый хохол, и волна падала.
– Толчея! – сказал Марлен.
Мы стояли с ним на берегу и смотрели на бухту. Катера, буксиры, кран сгрудились посредине. В стороне виднелась из воды макушка "Садко".
Ветер дул порывами. Наши плащи трещали и развевались.
Раскачивалась сеть, за которой стояла клетка дельфина.
– Ну и погодка! – сказал Марлен. – А что, если узнать, на сколько дней обещают ветер?
Он сходил в первую палатку, вернулся и, улыбаясь, сказал:
– Двое суток, самое меньшее. Работ не будет. Тебе повезло: мы сейчас же идём на Эски Кермен. У меня есть одноместная палатка. Захвати еду!
ЛЕГКИЙ ПОДЪЁМ
Мы шли по дороге. Впереди Марлен, за ним я. Когда вышли из лагеря, Марлен сказал:
– Тут недалеко. Сначала долиной, а потом лёгкий подъём.
Мы шли долиной уже третий час. Покатые склоны, засаженные кукурузой. В ней домики. Пыльные собаки, привязанные у ворот. Они провожали нас добрыми взглядами.
– Что же такое Эски Кермен? – спросил я.
– Кермен – это крепость, а Эски – это Эски.
Больше Марлен ничего не сказал. Он тащил большой тюк с палаткой.
Дождь то моросил, то переставал.
Мало-помалу дома и кукуруза исчезли. Долина сузилась. По сторонам её поднялись белые, обточенные дождём и ветром скалы.
Марлен сошёл с дороги на тропу. Она повела нас вверх, взобралась по склону и начала виться едва приметной ниточкой около скал. Потом исчезла в расселине.
С меня градом катил пот.
– Может, посидим? – предложил я.
Марлен упрямо шагал вперёд. Огромный рюкзак подпрыгивал на его спине.
– Сейчас выйдем на плоскогорье. – Марлен остановился. Он стоял, широко расставив ноги, и отдувался. – Спустимся, и будет Эски. Мы сократили путь ровно в два раза. По дороге идти – день.
Холодный ветер подхватил нас и потащил с тропы. Сухие колючки с лёту ударяли в лицо. Редкие капли, кувыркаясь, летели у самой земли.
Сгибаясь в три погибели, мы шли вперёд. Тропинка, пробитая в жёсткой траве, вывела нас к обрыву. Внизу было дно ущелья, белая дорога, впереди вытянутая в длину, вся в дырках причудливая скала, похожая на корабль.
ЭСКИ!
ГОРОД НА СКАЛАХ
Выпуклые лобастые камни Эски нависли над нами. Они были выдолблены изнутри и светились, пустые, как черепа.
Окна-глазницы смотрели вниз.
– Эти казематы защищали вход в город, – сказал Марлен. – Будь мы врагами, получили бы уже по сотне стрел.
Мы пошли по гладкой известковой плите. Деревянные колёса арб выбили в ней две колеи. Посредине, где ступали копыта лошадей, вилась щербатая тропка.
Дорога сделала крутой поворот, мы очутились в узком проходе между двух скал.
– Городские ворота. Справа – часовня, слева – комната стражи.
Я заглянул в помещения. Они тоже были высечены в скале. Хрупкие, тонкие стены местами были пробиты насквозь. Розовый свет наполнял их. Над полом курилась белая пыль.
Пройдя ворота, мы очутились на вершине горы. Она была плоской, поросла редкими деревьями и кустами кизила. Багряные ягоды светились в траве. Среди кустов зияли чёрные провалы подземных ходов.
Испуганные цикады, оборвав пение, замолкали при звуке наших шагов.
Нигде ни следа домов.
– Значит, жители обитали в пещерах? – спросил я.
Марлен покачал головой.
– Нет. Здесь было много домов, но шесть столетий назад татары во время нашествия сожгли их. Когда-то здесь был настоящий город.
На поляне, продуваемой ветром, у края обрыва, мы поставили палатку.
Внизу под нами белел валун с чёрным отверстием в боку. Тот самый, мимо которого промчал меня Лёсик.
Я показал на него Марлену.
– Это часовня, – сказал он. – Люди Эски так привыкли резать камни, что, когда им понадобилась часовня, они выдолбили её внутри упавшего с горы валуна. Между прочим, первыми русскими, которые увидели Эски, были солдаты Суворова. Они пришли сюда во время русско-турецкой войны.
Я принёс воды, разложил костёр и вскипятил чай.
Облака разошлись. Тусклое солнце двигалось к закату. Прозрачные тени ползли по скалам Эски.
Я лежал на куске брезента, закинув руки за голову, слушал звон цикад и думал о погибшем городе. Мне слышался топот коней и мерный скрип возков. Перекликались на каменных башнях часовые, и безмолвные женщины с кувшинами на головах, как тени, проходили мимо, звеня медными украшениями.
Ещё я представил себе колонну усталых солдат на отдыхе. Прижимая к груди ружья, солдаты удивлённо смотрели вверх. Причудливая плоская гора поднималась над биваком. Серые известковые скалы были усеяны бойницами, узкие ходы вели внутрь.
Скалы просвечивали насквозь.
"Пещерный город!" – сказал старый солдат...
– Ты здорово устал, – донёсся до меня голос Марлена. – Полежи, я пойду поснимаю.
Он взял фотоаппарат и ушёл, я закрыл глаза.
Когда Марлен разбудил меня, была уже ночь. Мы забрались в тесную, узкую палатку и легли бок о бок.
Звон цикад, от которого сотрясалась скала, было последнее, что я услышал в тот день.
КТО ВИНОВАТ?
Мы вернулись в Голубую бухту.
На берегу у дельфиньей загородки стояли водолазы и что-то горячо обсуждали.
Мы подошли к ним.
– Что случилось? – спросил Марлен.
– Как что? – возмутился Павлов. – Уж вам-то надобно знать. Вы отвечаете за биологию. Дельфин – по вашей части. Саша пропал – вот что!
– К-как?
Мы уставились на загородку. Вода в ней была совершенно спокойна. Мы смотрели минуты три. Чёрная спина ни разу не показалась.
"Как же он мог уйти?"
– Волны сдвинули с места сеть. Её надо было проверять каждый день.
Около воды стоял Рощин-второй. Он стоял вытаращив глаза и смотрел на море, словно ждал: вот-вот появится Саша.
– Дельфин – инвентарное имущество, переданное этому человеку, холодно сказал Марлен. – Этот человек отвечает за пропажу и срыв опыта.
Рощин продолжал смотреть на море.
– Обидно, – сказал Павлов. – Но что сделаешь? Будем работать без дельфина. Ладно. Всё равно у вас ничего не получалось.
Рощин скорбно посмотрел на него:
– Почему? Он уже узнавал меня.
– А вы – его, – сказал Марлен. – Больше вы не нужны. Завтра можете уезжать.
Рощин чуть не заплакал. Он хотел возразить, но только издал горлом непонятный звук: кх-кх-хх...
МАРЛЕН НЕ ПРАВ: НЕЛЬЗЯ БЫТЬ ТАКИМ ЖЕСТОКИМ.
– Хватит о дельфине, – сказал Павлов. – Завтра приезжают корреспонденты, а через два дня начинаем погружение. Может быть, наш художник возьмёт на себя общение с прессой? Как-никак вы родственные души, служители искусств.
Он посмотрел на меня.
Я смутился и сказал:
– Я что... Я с удовольствием.
НЕ ТЕ КОРРЕСПОНДЕНТЫ!
Они приехали на следующий день.
Ждали не только из газет – из кинохроники тоже, но приехали одни газетчики. Двое мужчин и женщина.
Один мужчина был маленький и лысый. Он представлял молодёжную газету и всё время прятался в тень, закрывал голову от солнца. Второй был весёлый и толстый. Его прислала областная газета. Этот всё время бродил по лагерю и рассказывал смешные случаи, которые бывают с работниками печати.
Женщина носила огромную шляпу и чёрные очки. Она ходила следом за толстым мужчиной, ждала, что он расскажет, и говорила:
– А вы злой! – и легонько ударяла его по руке.
– Не те корреспонденты! – сказал Павлов. Он отвёл меня за палатку и стал чесать подбородок. Я уже заметил: он всегда чешет подбородок, когда чем-нибудь озадачен. – Нам бы кино. Как же так: ставим подводный дом, а кино нет? Надо найти оператора. Придётся самому ехать... Вы тут общайтесь с ними, общайтесь.
И он уехал.
ЧЕЛОВЕК И СЛОН
Я разговорился с корреспондентом. С тем, толстым, что рассказывал смешные случаи.
– Хотите, – сказал он, – расскажу, как я не написал свою лучшую статью?
– Давайте.
– Дело было в Ленинграде. Я тогда ещё учился на журналиста. Раз меня вызывают и говорят: "Вот первое задание. В университете есть студент, который написал очень ценную работу про слонов. Найдите его и напишите о нём статью". Иду, узнаю – есть такой. Получаю адрес, вечером являюсь. Он дома. Маленькая комнатка, в углу что-то прикрытое простынёй. Разговорились.
Действительно, студент написал работу: "Особенности скелета слона".
"Вот, – говорит, – в углу кости. Слон".
"Откуда вы его взяли?" – спрашиваю.
"Выкопал".
"Где?"
"Тут, в Ленинграде".
Я решил, что парень врёт или сумасшедший. Обиделся и ушёл. Так статьи и не написал. А потом узнал: чистая правда. Только послушайте, какая история.
До войны в Ленинграде был слон. Очень знаменитый слон, вернее, слониха – Бетти. А этот парень был юннатом и часто ходил в зоопарк. Можно сказать, они с Бетти были знакомы. Когда настала война, парня забрали на фронт. А Бетти убило шальной бомбой. Её тело разделили на части и закопали на территории зоопарка. Война кончилась, парень стал учиться. На старшем курсе он стал писать работу о слонах. А о судьбе Бетти он знал. Получил разрешение директора зоопарка, достал лопату и давай копать. Перекопал весь зоопарк. Два месяца искал. И что вы думаете? Собрал весь скелет. Описал его, получилась блестящая работа. Недавно встретил его фамилию в журнале – Вадим Евгеньевич Гарутт. Крупнейший специалист по слонам. Вот так. А я о нём не написал. Смешно?
Я покачал головой.
– Не очень. Даже наоборот – печальная история. Человек и слон... Как вам вообще пишется?
– Так себе. Плохо начинаю. Иной раз интереснейший факт, замечательные люди, а начну писать – скукота. Для меня самое трудное – начало придумать, зацепку. А для вас?
Я вздохнул:
– Конечно, зацепку. Поверить в свои силы ещё нужно. Обязательно...
РИСУНКИ
Я мало рисовал. Мне казалось: ну что рисовать?
Дельфин удрал. Осьминоги и трепанги в Чёрном море не водятся. Рыб в бухте?
Я взял альбом, сел под скалой и нарисовал по памяти всё, что случилось в эти дни.
Я нарисовал, как буксиры тащат огромный кран с наклонной стрелой. Как плавает посреди бухты на боку "Садко".
Нарисовал похожие на пчелиные соты известковые стены Эски Кермена, выдолбленные изнутри скалы, и чёрные входы в подземелья среди зелёных кустов кизила.
Ещё я нарисовал Рощина-второго. Он стоял на берегу моря и тоскливо всматривался из-под руки в даль. Он ждал, не вернётся ли дельфин.
ДАВНЕНЬКО Я НЕ РИСОВАЛ ЧЕЛОВЕКА!
Когда я кончил рисовать Рощина, около скалы появилась женщина-корреспондент. На руках у неё была кошка.
– Вот, нашла на берегу, – сказала она. – Это ваш кот? Лагерный? Чуть не утонул.
– Наш, – ответил я. – Только кошки не тонут, они боятся воды. Отнесите Немцову, это его кот.
И женщина ушла.
ВЕРНУЛСЯ ПАВЛОВ
Всё было готово к постановке дома. Не было только Павлова.
– Везёт! Везёт! – раздалось однажды около нашей палатки.
Мы с Марленом выскочили наружу. Мимо нас пробегали полуголые водолазы.
– Кто везёт? – спросил Марлен.
– Павлов! Оператора! Бежим!
Мы побежали.
По дороге спускался к бухте грузовой "газик". За ним тянулось жёлтое облако пыли. "Газик" доехал до палаток и остановился. Из кабины вылез Павлов.
– Пожалуйста. Прошу вас! – сказал он.
Показался человек. Он лез спиной вперёд и тащил за собой жёлтые кожаные сумки.
– Знакомьтесь, – сказал, обращаясь ко всем, Павлов, – кинооператор Центральной студии. Будет работать у нас.
Человек повернулся, и я ахнул. Тот самый киношник, который снимал Телеева с осьминогом! Мой Главный киношник.
Я толкнул Марлена в бок.
– Помнишь? – спросил я его шёпотом. – Шхуна. Взрыв мины. Рыбы под водой... Это ведь тот самый!
– Ага.
МАРЛЕНА НИЧЕМ НЕ УДИВИШЬ!
– Где мне располагаться? – спросил Главный киношник.
– В палатке, вместе с художником.
Павлов подтолкнул меня:
– Вот он.
– А мы знакомы, – сказал Главный киношник. – Я очень хорошо помню вас по Тихому океану. Вы ещё советовали мне изменить сценарий.
– Да, это я.
Я помог ему перенести сумки в палатку.
– И я вас тоже знаю, – сказал Главному киношнику Марлен. – Помните, вы снимали фильм – взрыв мины под водой? Тут, на Чёрном море.
– Я много что снимал, – устало сказал киношник, и я вдруг увидел, что он здорово постарел. – Может быть, и был взрыв мины.
– Вы всё ещё снимаете морских животных? И бываете часто за границей?
– Как вам сказать... В общем, нет. Бросили на "Фитиль". Знаете, такие сатирические фильмы. Бичую недостатки.
– А-а-а...
ВОТ ОН УЖЕ И НЕ ГЛАВНЫЙ!
Я решил называть его для себя теперь просто Киношником.
– А почему вы тогда здесь? Тут нет никаких недостатков.
– Попробую тряхнуть стариной: снять документальную ленту. У вас тут надолго затянется?
– Экспедиция рассчитана на месяц. Но дом поставят завтра-послезавтра.
Киношник сел на раскладушку и стал расшнуровывать ботинки. Ботинки у него были отличные – прессованная подошва с шипами и медные блямбы вместо пистонов.
И носки хорошие. И костюм.
ТОЛЬКО САМ ОН ПОПЛОШАЛ.
ДЕСЯТЬ МЕТРОВ И ВОЛЬЕР
Прежде чем погрузить дом, опустили вольер.
Это было громадное круглое сооружение вроде циркового шатра. Большой сетчатый цилиндр. Его поддерживали на воде пустые бочки. Бочки затопили, и вольер погрузился.
Можно было начинать постановку дома.
Мы собрались у лебёдки. Она стояла под навесом на берегу и была похожа на горбатого рыжего медведя. Наступил торжественный момент.
Павлов подумал и сказал:
– Пошёл!
Мне казалось, что он должен сказать по случаю первого погружения дома речь. Или разбить о лебёдку бутылку, как это делают при спуске корабля.
Но он просто сказал: "Пошёл!"
Завыли электромоторы, скрипнули шестерни. Лебёдка ожила. Скрипнул и двинулся с места канат.
Я стоял метрах в десяти от него и смотрел, как он натягивается, ползёт, исчезает внутри лебёдки. Она поглощала его. Большой барабан, вращаясь, наматывал канат виток за витком.
Дом посреди бухты подрагивал, оседал. Вода уже лизала площадку с поручнем.
