Текст книги "S.W.A.L.K.E.R. Конец света отменяется! (сборник)"
Автор книги: Святослав Логинов
Соавторы: Леонид Каганов,Лев Жаков,Александр Шакилов,Виктор Глумов,Юлия Зонис,Александр Бачило,Игорь Вардунас,Никита Аверин,Дарья Зарубина,Максим Хорсун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)
Ким зацепился за проржавевшие балки перекрытий, подтянулся и ступил на пол, замусоренный обвалившейся штукатуркой. Уверенно зашагал к выходу, где его ждала девушка со змеями-косичками. Хозяйка.
Завидев Хозяйку, он склонил голову.
– Пробудись, Гость, это я звала тебя, – прошипела она и указала на склон горы, где находилась овечья ферма. – Убей их!
В сознании Кима кто-то будто открыл заслонку, и чужое, приготовившееся к атаке, хлынуло наружу. Но перед затмением он видел лица тех, кого надо убить: крепкого старика с рыжей кудрявой бородой, его пухлую улыбчивую жену с плоским лицом, такую же плосколицую рябую девицу, девочку помладше и мальчишку с огненно-рыжим чубом.
* * *
Половину пути в Балаклаву из Инкермана пришлось проделать под мелким дождем, и мой плащ отсырел, да и сам я озяб. Срочный вызов, кровавая резня. Так и знал, что этим закончится.
Я спешил, но на подъезде к Утесу, где всегда мутило и голову сжимало тисками, остановился, ощутив неописуемую легкость, и попытался осмыслить странное чувство.
Гиблого места на Утесе больше не было. Даже конь больше не фыркает и не прядет ушами. Каменный монстр, уткнувшийся мордой в море, испустил дух.
В перевернувшемся с ног на голову мире и не такое бывает. Но, как утверждал Магистр, обладавший мудростью прошлых, ничто не исчезает бесследно. Даже брошенное в сердцах злое слово падает в благодатную почву и прорастает.
Обязательно надо будет изучить окрестности внимательнее. Конь перешел на рысь, устремляясь на тропинку, ведущую к Голове Источника. Со всех сторон тропинку окружали заросли ежевики, оплетшей стволы вишен.
Сначала я услышал возмущенное овечье блеянье. Потом в просвете ветвей показалась ферма. Вокруг дома бродило пятеро рыбаков – кто с топором, кто с вилами. Завидев меня, они устремились навстречу, заговорили, перебивая друг друга. Не слушая их, я спешился, привязал коня к ограде и поморщился. Я уже знал, что увижу, и в горле свернулся соленый комок.
– Это порченая навлекла беду, – тараща глаза, орал прыщавый юноша в волосами-сосульками. – «Мутная» наша!
Заведя руки за спину, я по овечьему помету зашагал к распахнутой двери, бросив на ходу:
– Надеюсь, вы ничего с ней не сделали.
Лысый бородач по прозвищу то ли Кузнец, то ли Горн… что-то с железом связанное, взял слово:
– Исчезла. Растворилась. Всем поселком ее искали – как в воду канула.
Я замер, держась за дверной косяк, обернулся и вскинул бровь:
– Да?
– А то! Не зря ж она ночами по гиблым местам шарахалась. Вот и приманила… Смерть.
Я потер подбородок, отмечая, что в спешке забыл побриться.
– Сама куда делась, по-вашему?
Лысый дернул плечом:
– Да кто их, «мутных», поймет. Не люди они, с нечистью водятся. Не место им среди нас.
– Разберемся, – пообещал я без уверенности и шагнул в полумрак коридора.
Я думал, что картина не будет отличаться от того, что видел в доме Елены, и приготовился лицезреть заляпанные кровью стены и внутренности, размазанные по полу. По скрипучим доскам я прошагал тесную прихожую, заставленную обувью и ящиками. Остановился в коридоре, толкнул дверь на кухню: сколоченный из досок стол, обитые овчиной стулья, кособокие шкафчики на стенах. Никого.
Пришлось идти дальше. Кровью пахло так сильно, что во рту появился солоноватый привкус. Я отодвинул грубую ткань, заменявшую дверь, и разглядел кровать: одеяло из цветных лоскутов, из разрубленного черепа хозяина на подушку вывалился мозг, копна седых волос фермерши, слипшаяся от крови, закрывает ее лицо.
Сглотнув, я отвернулся, чтобы не смотреть, что стало с женщиной. Наверняка не лицо – кровавое месиво.
Но стоило сомкнуть веки, как возникала желтая лобная кость фермера, вытаращенные глаза и будто присыпанные мукой кустистые рыжие брови.
Троих детей порубили в кроватях. Я не стал рассматривать их, вышел на порог и вытер холодный пот. Неужели Эна не послушалась меня и решила помочь бедному, такому же гонимому человеку? Но где она сама? Ее убили раньше?
Лысый уже спешил ко мне. Кивнул на заросли сирени возле овчарни и сказал:
– Взгляните, там еще один труп.
Понятно, где Эна. Или обезумевший Ким добрался до нее ночью, или местные – днем. Я рванул туда. Почему-то девчонку мне было жальче, чем убитых детей.
В траве валялся ворох тряпья. Когда я подошел поближе, то понял, что погибла не она, – раскинув руки, на спине лежал Ким. Багряно-синее лицо перекосило то ли от боли, то ли от ужаса, белки глаз были алыми, пальцы, судорожно царапавшие землю, так и застыли скрюченными.
Я присел на корточки рядом с трупом, внимательно осмотрел тело. Мужики молчаливым стадом столпились поодаль. Услышав людей, голодные овцы в сарае заблеяли сильнее, намекая, что они голодны и им пора пастись.
Складывалось впечатление, что Кима били по лицу и оно превратилось в сплошной синяк, но на коже не наблюдалось видимых повреждений, тело тоже было целым.
Одет он был в кожаную рубаху, вышитую местными пейзажами: вот на груди Утес – похожий на драконью голову с гребнем, вот силуэты башен.
В разрыв туч выглянуло солнце, и в пожухлой траве что-то блеснуло зеленым. Бусины с пояса Эны.
Обогнув овчарню, я зашел в ее каморку. Мужики, что все время плелись за мной, остановились на почтительном расстоянии.
Окна были зашторены, на столе, больше напоминающем кособокий ящик, лежал недошитый женский сапог и кожаные лоскуты к нему. Один из них украшала вышитая голова Утеса.
Ничто не проходит бесследно. Даже злое слово, брошенное в благодатную почву…
И тут до меня дошло. Она прятала Кима, дала ему рубаху, а потом зачем-то притащила домой. Или он сам пришел?
Но что убило его? Выйдя, я вопросительно посмотрел в выпученные красные глаза. Побеседовать бы с Эной, найти ее… Но шестое чувство подсказывало, что поиски ничего не дадут. Взгляд остановился на примятой траве, где валялись бусины. Сомнений нет, тут лежал человек. А вот и следы. Я встал, пошел по ним, но они потерялись в траве. Одно ясно: Эна бежала в горы.
– Нужны собаки, – распорядился я, глядя на местных. – Тут следы. Надо поймать ее. И убить. Если она опасна.
Лысый обернулся к прыщавому юноше и заорал:
– Ищеек сюда, живо!
Парень раскрыл рот, чтобы возразить, но махнул рукой и побежал в поселок. Я отвязал коня и поехал следом. Мне хотелось посмотреть на Утес, на этого каменного монстра с темной душой, который больше не был опасен и окаменел навсегда. Может, это дух места освободился, овладел телом Кима, а потом – Эной? Ничего более логичного не пришло на ум.
Долго размышлять мне не дали: на дороге появился раскрасневшийся юнец с парой волкодавов, рвущихся в бой. Следом за ним бежали три рыбака: один с арбалетом, двое – с топорами. Я указал на Утес:
– Похоже, дух Эрр-Кхаа освободился.
Мужики разинули рты и вытаращились на башни. Я пояснил:
– Это место больше для вас не опасно. Едем за подтверждением.
Как я и предполагал, огромные псы, завидев тело Кима, поджали хвосты. К следам Эны их подтащить вообще не удалось. Обычно животные так реагируют на чужое.
Криво усмехнувшись, я снова сел на корточки, провел по векам Кима, пытаясь их закрыть. Не получилось: тело уже окоченело. Я окинул взглядом собравшихся мужиков и подумал о том, что у меня свое понимание случившегося, а у каждого из них – свое. Что было на самом деле, не знает никто.
До наших детей дойдет не самая точная, а наиболее живучая версия. И если есть наиболее бесстрастный свидетель, то это старое абрикосовое дерево с натруженными ветвями, одетое в золото листьев. Если, конечно, растения способны фиксировать информацию.
Я выпрямился, посмотрел на лысого усача и сказал:
– Если вы встретите Эну, не пытайтесь поймать или убить ее – бегите. Потому что она – лишь сосуд, вместилище прорвавшегося в наш мир чужака.
ПЫТАЙТЕСЬ ПОВТОРИТЬ! ЭТО НЕ ОПАСНО!
Кальмары, жаренные с луком
Многие из моих знакомых до поры до времени воспринимали это блюдо скептически, дескать кальмары – радость буржуйская, гадость резиновая. Эти товарищи просто не умели их готовить, и повара им попадались бездарные.
Главное – правильно выбрать кальмаров. Секрет один: не берите белые очищенные тушки, поищите те, что в темной пленке, она легко снимается даже без тепловой обработки.
2–4 тушки кальмаров, желательно дальневосточных, в бурой шкурке;
оливковое или рафинированное подсолнечное масло;
2–3 луковицы;
красный и черный перец, соль, лимон, соевый соус.
Очищенных кальмаров промойте, нарежьте кольцами. Посыпьте солью, красным, черным перцем – по вкусу.
Отдельно нарежьте лук, тоже кольцами, немного посолите и обжарьте до золотистого цвета в большом количестве оливкового или подсолнечного рафинированного масла.
Теперь кладите кальмаров. Если вы готовите до двух тушек, то всех сразу, если больше, лучше разделить на два раза. Обжариваться кальмары должны две-три минуты, полностью погруженные в масло. Дольше пяти минут их держать на огне не рекомендуется – мясо становится грубым.
Достаньте кольца, сложите на тарелке, полейте лимонным соком, по желанию – соевым соусом. В общей сложности полчаса – и блюдо готово.
Вынимайте пиво из холодильника, приглашайте гостей – они будут приятно удивлены.
ПЫТАЙТЕСЬ ПОВТОРИТЬ! ЭТО НЕ ОПАСНО!
Лев Жаков
Девять правил охотника на зомби
Тучи с утра затягивали небо, на улице было сумрачно, лужи кислоты тускло светились. Короче, погодка самая та для охоты. Я начал собираться: кол свой осиновый знатный достал, серебро стал на пальцы да в уши вдевать. Светка увидела – заголосила:
– Опять намылился?! Корм для зомби ты, а не мужик! Зачем я с тобой связалась, молодость всю загубила! А если сгинешь? Останусь одна, не успев детей получить! В кого только ты непутевый такой? В твои годы некоторые уже в Круг приняты, старики с ними советуются, спрашивают! А ты все в молодых шастаешь! И дитенка хоть бы одного разрешили…
Ей только дай поорать – до вечера не остановится, знаю. Чтобы только от нее отдохнуть, стоило на охоту идти. Хотя я не из таких, я настоящий спец. Школу проходил. Все правила охотника назубок знаю, разбуди – отбарабаню без запинки. Правило первое: «без причины на кладбище не ходи». Но зомби третий день из могил лезут, вчера на Митьку-безглазого напали. Поэтому мы, спецы, еще вчера сговорились, что утром на площади встретимся и пойдем укрощать нежить. Ибо защитники и охотники.
– Успокойся, баба, – говорю я ей. – Радуйся, что мужик у тебя делом занят, а не на площади бездельно валяется. Добуду сегодня недостающие зомбячьи глаза – и разрешат нам детей завести. И чтоб я тогда ни слова поперек не слышал, ясно?
Сказал так – и сам решению своему обрадовался. И верно, годов-то мне уже сколько? Почти двадцать. Зрелый муж ведь. Пора и детишек рожать, и в Круг садиться. В решении всех городских вопросов пора принимать участие, все верно. В кои-то веки и баба дельное слово сказала. Вот, точно, это будет решающая охота!
Полный осознания важности предстоящей миссии, вылез я из нашей уютной хибарки на улицу. И вправду тусклятина во всей природе разлита. Сквозь щели между фанерой видно не очень, а как выходишь, тут оно во всей красе, уныние это. До катастрофы, говорят, красивше было: то солнце, то облака. А у нас пылевая завеса вечная, да тучи иногда набегут.
Городок наш небольшой, на старой помойке расположен. Тут теплее. Ранишные старики говорили, до катастрофы это место пакостным считалось, нечистым. Да кто им верит? Они уж и передохли давно, только бабы глупые их россказни повторяют. Зато здесь стройматериала много и разных других полезных вещей.
Между холмов и хибар, увязая по щиколотку, я добрался до площади. Ее старики когда-то досками покрыли, да мы давно разобрали – чего добру пропадать. Пять отличных лачуг для молодых получилось. Друг мой Петька, когда Маринку оприходовал, из последних деревяшек сколотил каркас для хибары. На крышу не хватило, пришлось тряпьем покрывать. Ничего, помещаются, даже ноги не торчат.
Меня уже ждали. Кривоногий Витек вооружился что надо: и ветка осины на спине ремнями приторочена, и кулон серебряный на поясе висит. У Петьки, брата его, на шее добрая связка чеснока сушеного, я аж присвистнул от зависти. Где и раздобыл? В городе чеснока три зимы не находили!
– Места знать надо, – ухмыльнулся Петька, проследив мой взгляд.
Второе правило охотника: «оружие должно быть самое лучшее». А лучшее оружие охотника – осина, чеснок, серебро. Мы правила чтим свято, потому как они кровью писаны, не мочой.
Но я все равно лучше всех вооружен. Серебро в ушах, на пальцах и в носу, на плече – кол, на шее – нитка с пятью головками чеснока, от учителя досталась. И еще, по правде сказать, в ножнах на спине, осиной прикрытый, тесак заговоренный. Конечно, последнее правило гласит: «железо против зомби бесполезно». Но мне этот тесак старуха одна долго заговаривала… вдруг сработает?
Кроме нас, еще народ вышел-выполз – кто проводить, кто удачи пожелать, кто так, лясы поточить. Городок у нас дружный, сейчас иначе нельзя, все за всех, по-другому не выжить. Была там баба Ната, самая старшая она среди нас, ей под сорок небось. Прежние-то старики и до восьмидесяти, говорят, жилы тянули, а я думаю – сказки это для малышей, и до пятидесяти-то почти никто дожить не может.
– Опять покойников бить поперлись, хулиганье! Нет бы воды лишний раз поискали! Нашли чем баловаться, мертвечину гонять промеж могил! Детей бы хоть кто из вас зачал, прежде чем за забор соваться!
Это она нам удачи так желает, ясное дело. Примета такая, чтоб наоборот говорить, будто ругаешь. Еще и сплюнула под ноги. Это она зря, не перестаралась бы.
Потом дед Коля выполз, безногий, безухий, и давай с бабой Натой перекрикиваться. Я уж не стал слушать, чтобы с настроения не сбиться. Настроение-то у меня самое боевое было. Я еще заговоренной воды хлебнул и друзьям дал по глотку приложиться. Ух, и ободрало горло!
В общем, пошли мы. У ворот остановились. Пока сторожа засовы отодвигали, створки железные наклоняли, мы парой слов перекинулись. На вахте сегодня Дубень стоял со Стасом, хорошие парни, целые. Почти.
– Зомбей видали?
– А то, – солидно сказал Стас, и Дубень кивнул, подтверждая. – Почти к воротам ночью подобрались. Вовремя вы на охоту.
– Охота выйдет удачной, – пообещал я.
И впрямь такое у меня было чувство. Ведь я твердо решил: добуду пять глаз. Столько мне не хватает, чтобы стаж набрать на звание зрелого охотника.
Ну, они за нами заперли ворота, так что ни одной дырки в заборе не осталось, куда могли бы проклятые зомбаки пролезть. И мы пошли.
Тропа была глубокая, по колено почти. Много охотников здесь ходило. А скоро и арка кладбищенская показалась. Шагали мы молча, так как третье правило предупреждает: «на охоте веди себя тихо».
Мы внутрь проникли и двинулись вглубь по широкой, расчищенной дорожке. Ее все чистят: бабы перед похоронами, охотники после доброй охоты, им детишки помогают. Потому что четвертое правило гласит: «ходи по дорожкам – зомби боятся открытых пространств и предпочитают прятаться в зарослях». Никто, ясное дело, себе не враг правила нарушать.
Кладбище было старое, еще тех времен, до катастрофы. Много старых могил сохранилось – с каменными плитами, железными крестами… Теперь таких не делают, не из чего. По-простому зарывают да заваливают потом сверху мусором. Еще и заговаривают могилу. Но мертвецы – беспокойный народ: чуть не с должным чувством старики молитву прочли – уже обратно норовит вылезти трупешник проклятый. Из старой-то могилы небось не особо и вылезешь, из-под камня не вывернешься. Может, какой особый был камень, вроде заговоренного? Эх, знать бы нужное заклятие да завести себе такой булыжник особый: хрясь зомбяку по башке – и готово, в Яму тащи. Может, еще вызнаю у стариков, как детей заведу и солидным человеком стану.
Тут всегда темно, на кладбище-то. Деревьями поросло все, кустами. У нас ничего не росло отчего-то, а тут прямо лес. Ветки эти переплетаются над головой и тусклый дневной свет начисто закрывают, так что под ними все равно что ночь. Не, ну видно что-то… Особенно если знать, что глаза-то у зомби светятся. Вон вроде блеснуло за кустом…
Мы с Петькой поправили на шее связки чеснока, выставили колья. Впереди виднелась развилка.
– Пора разделяться, – хрипло бормотнул Витек. На бритом затылке у него выступил пот. Мы с Петькой согласились, ибо пятое правило гласит: «зомби трусливы – ходи поодиночке, чтобы не спугнуть жертву», и на перекрестке разошлись в разные стороны. Братья влево и вправо отправились по тропкам, а я дальше прямо по узкой дорожке, чутко ухи навострив.
Шуршали сухие листья под ногами, сверху листья будто перешептывались. Не люблю эти деревья, под ними сам словно в могиле. Чтобы отвлечься от страшных мыслей, стал я под ноги тщательней смотреть. Когда-то дорожка эта камнем была выложена, да нынче травой совершенно заросла. А вот выколупнуть хоть один булыжничек… Я носком землю ковырнул, нагнулся, чтобы раскопать…
От пронзительного вопля вся кровь у меня остановилась, будто я сам в одночасье умер. Я выпрямился, уронив камень. И все кладбище замерло, вслушиваясь. Петька, чтоб его зомбаки съели! Тьфу, наоборот! Плохо соображая, что делаю, я помчался через заросли напрямик, ломая ветки, распугивая голодных тварей. Петька, друг детства, неужели ты допустил ошибку?! Потерял спокойствие и одно из Правил нарушил? Они ведь писаны кровью таких, как ты!
Я выскочил из кустов и увидел Петьку. Тот стоял в конце дорожки, между могилами. Лицо перекошено, сам хрипит, глаза выпучены, а здоровенный зомбак сзади его душит и башку сразу немного откручивает. У Петьки уже и язык вывалился, и весь он посинел аж.
На этот счет и правил никаких нет, я даже растерялся на миг. Потом бросился к Петьке, связку чеснока с шеи сдергивая и раскручивая над головой. И швырнул зомбаку прямо в харю зеленую, плесневелую, с кожей облезлой. Того всего перекорежило. Но друга моего он, гнида, так и не отпустил. А Петька уж и подох вроде: коленки подломил и на землю пал, как мешок с ерундой всякой. Зомбак башку ему давай отчекрыживать побыстрее. Крутит, мычит, на меня поглядывает – а убегать и не думает, трупак проклятый!
Однако сбежал-таки, когда я близко был. И голову Петькину уволок! Я встал над телом друга и загоревал. На кого ж ты меня покинул, приятель? Мы ль с тобой вместе Правила не учили, на охоту не ходили? А ты взял и спиной повернулся, шестое правило не соблюл… Эх, с кем теперь бухать по субботам буду, кто меня приютит, когда Светка разбушуется?
Погоревал я так и вдруг про Витька вспомнил. Он-то где? Жив ли? Опять я прислушался. Вокруг по-прежнему тихо, но теперь тишина другая была. Настороженная такая. Сомнительная тишина. Полная невинных, простых звуков. Типа трава шелестит, листья сухие шуршат, ветки деревьев сверху поскрипывают… Знаю я эти звуки! Небось то зомби подкрадываются!
Огляделся я, кол покрепче ухватил, чеснок подобрал и свой, и Петькин. Работает все-таки! Вон как переколбасило гниду эту кладбищенскую! Колом, жаль, отходить не успел, но ничего, впереди времени много, я вас еще наломаю, зомбаки проклятые…
Двинулся я дальше по той же тропе, на свою дорожку решил не возвращаться. Раз Петьку тут подловили, значит, их тут больше ходит. Теперь самому бы не попасться. И я шел, все время оглядываясь, вдруг кто с тыла объявится.
И тут он! Ковыляет посередь кустов. Лицо такое, будто погулять вышел, а не от охотников улизнуть пытается. И глаза щурит, чтобы не светились чересчур. Ну я его и пригвоздил. Догнал, кол промеж лопаток вонзил. На тебе, вонючка, за друга моего, получай по полной! Он споткнулся, вперед повалился, на могильную плиту. Я давай его чесноком охаживать! Зомбак только подвывает. Руки раскинул, пальцы землю загребают, а встать не может. Ага, знай наших! Вот что соблюдение Правил делает!
Как он шевелиться перестал, я его перевернул и глаз-то выковырнул. Седьмое правило гласит: «лучший трофей – глаз зомби». Они у нас в ходу: и на полку поставить, чтобы хибару освещал, и снаружи повесить, чтобы ноги вечером не переломать. Правда, только один брать можно, от двух, считается, несчастье бывает. На плечо я зомбака взвалил, к Яме понес. Это восьмое правило такое: «поверженных зомби кидай в заговоренную яму, чтобы не встали повторно». Воняют они, конечно, мерзопакостно. И рука у него все растягивается, отвалиться норовит.
Сбросил его в Яму, где останки других валялись, полуистлевшие, и дальше на охоту отправился. И все шепот мне сзади мерещится. Я уж и спиной по дорожкам ходил, а все они будто за мной тащатся и переговариваются. Жуткая работенка, да чего там, мы, охотники, люди ко всякому привычные.
Потом я еще одного и еще другого завалил. Пару раз с разных сторон хрипенье слышалось, мычанье зомбячье да сочные шлепки – значит, жив Витек и тоже делом занимается. И не кричит, не шумит, правила блюдет. И это хорошо. Пора успокоить их всех.
Много за день я их набил. Умаялся, вспотел, проголодался. Кладбище сразу спокойней, тише сделалось: некому тревожить. Мы победили! Пора уж и домой, что ли? В мешке, в специальной банке, пять глаз болталось. Пять глаз! Раньше я по одному, по два приносил. А тут сразу пять! Теперь-то у меня наберется столько, что старики меня признают созревшим, в Круг примут, детей позволят. Может, даже старшим охотником назначат. Пять глаз! Не помешал бы еще один – Петькиной Машке отнести, чтоб хоть сувенир какой на память был о муже…
Все во мне ликовало, когда я последнего зомбака волок до Ямы. Сладкий вкус победы! В душе все пело и плясало, я уж, в нарушение правил, хотел было заорать в голос, чтобы Витька позвать. Пора и домой, даже воздух чище стал, дышится легче! И тишина уже нормальная, обычная, людская такая тишина, без шепота, даже деревья скрипеть перестали. И промеж ветвей глаза больше не светятся.
А Витек уже и сам мне навстречу вышел. Я его по серебряному кулону на поясе узнал. А так бы не узнал, потому как у него тоже башка напрочь отсутствовала. Как будто и не росла никогда. Вместе с шеей враги мертвяцкие отчекрыжили. Не вышел даже, а выпал из кустов прям под ноги мне, я едва отскочить успел, чтобы кровью не залило, из промеж плечей хлынувшей.
И такая меня злость охватила, никаких слов не хватит. Не сдержался я, заорал, кулаками всему кладбищу грозя.
– Вы мне за все ответите! – орал я, плюясь и подпрыгивая. – Всех перечесночу, осиной нашпигую, заговоренной водой залью по самые ухи! По два глаза буду брать, Петькиной головой клянусь! Только попадитесь мне на пути, зомбаки поганые, чтоб вас могильной плитой навеки придавило!
Орал я так долго, признаться. Всю злость свою и горе выкрикивал. Очень я из-за Петьки огорчился, да и Витек был мне почти как брат. Да и вообще – свой же, человек ведь. За одним забором живем, от зомбей обороняемся. Откричался я так, душу отвел и чуть не всплакнул напоследок. Но в руки себя взял: бабы друзей моих оплачут, это их работа. А крики новых зомбей поднять могут, нельзя кричать, зря не сдержался.
В общем, я тело Витькино в сторону от Ямы оттащил, на могилу какую-то положил: завтра всей толпой придем, похороним как положено, отпоем, заговорим, чтобы не встали ненароком. Выпрямился, чтобы домой идти, – а передо мной зомбак стоит. Крупный, но совсем доходяга – сухой, будто на солнце полежал, тощий.
Не выдержал я и в нарушение всех правил за тесак свой схватился. Совсем ярость мне мозг выжгла, забыл я последнее правило, что железо на зомбей не действует, и давай его кромсать. А он смотрит мне прям в глаза и будто улыбается, и мычит этак одобрительно. Впрочем, это у него кожа на плесневелой морде сползала и поскрипывала.
Изрубил я его в самый мелкий дребезг. И чудится мне эта улыбка его повсюду, будто и не изничтожил я его, не превратил в кашу неаппетитную. Ох, чую, зря я последнее правило нарушил! Не просто так оно последнее, небось самое важное. Не разбудил ли проклятье какое древнее? Не испортил ли силу заговора? Или еще какую напасть призвал на себя или, хуже того, на всех нас? А улыбка его будто по ветвям порхает, меня преследует, и мычание одобрительное в ушах стоит. Забросил я тесак, плотью подсохшей загрязненный, в кусты подальше и обратно в город кинулся. Кругом тишина такая благодатная, но словно мычит кто-то за спиной и улыбается противненько, гаденько улыбается, потому что как же еще можно улыбаться, когда тебя тесаком заговоренным рубят?!
* * *
– Твердишь им: «железо против зомби бесполезно», а все равно какой-нибудь идиот притащит кинжал и покромсает, – сокрушался Доходяга, пока Крупный и Желтый собирали его по кусочкам. Доходяга от щекотки морщился и спрашивал: – Ну, что видно?
Пятеро Одноглазых сидели вокруг и рассказывали:
– Народу полно собралось. Охотник глаза наши показывает в банке. Детишек много. Бабы глазеют и пальцами тычут. Две ревут. Одна охотника нашего обнимает. Старики сгрудились и шепчутся о чем-то.
– Старшим назначат, поверьте опыту. – Доходяга ощупал себя сверху донизу. – Вроде всё собрали. А шеф где? Пора главное блюдо подавать! Повеселились славно, хочу побаловать себя деликатесом.
Зомби зашумели, подтянулись в кружок.
– И мне кусочек, и мне! – зазвучали со всех сторон сиплые, мертвые голоса.
– На всех не хватит, а ну отодвиньтесь, дайте пройти! – послышался еще один голос, сухой, как фанера. И в круг, освещенный голодными зомбячьими глазами, протолкался шеф в когда-то белом халате. Он нес два подноса. Зомби заволновались, потягивая носами.
Доходяга бухнулся, где стоял, постучал ладонью по земле перед собой:
– Ставь! С горошком?
– Кто готовил? – не без обиды и в то же время гордости отозвался шеф, ставя перед главой зомби серебряное блюдо. На блюде возвышался свежий, студенистый еще мозг, извилины мелко дрожали. В лужицах крови горками лежал консервированный горошек, чуть подернутый плесенью. Зомби ахнули, а Доходяга нервно сглотнул.
– Это прекрасно, – прошептал он. – Просто великолепно. Настоящий подарок ко дню вылезания. Спасибо, друзья!
Вонзив вилку в мозг, он сделал первый, осторожный разрез. Все зааплодировали.
Второй мозг шеф поставил в круг, и зомби потянули к деликатесу руки. Среди могил воцарилось томное, расслабленное чавканье. Взошла луна, освещая кладбище и заповедное поселение людей за забором, садок для выращивания лучшего в мире деликатеса.
НЕ ПЫТАЙТЕСЬ ПОВТОРИТЬ! ЭТО ОПАСНО!
Мозги с горошком
Человеческая особь – 1 шт.
Консервированный горошек – 1 банка.
Возьмите человеческую особь. Как следует стукните ее по черепу. Отделяйте голову, пока особь еще жива. Делайте это, вертя и дергая голову в разные стороны, чтобы добиться приятно неравномерного кровоизлияния. Отделив голову, вскройте череп, аккуратно извлеките мозг и сразу поместите его на блюдо, чтобы не потерять ни капли крови. Сервируйте мозги горошком по вкусу. Блюдо готово, можно подавать.
НЕ ПЫТАЙТЕСЬ ПОВТОРИТЬ! ЭТО ОПАСНО!
