Текст книги "S.W.A.L.K.E.R. Конец света отменяется! (сборник)"
Автор книги: Святослав Логинов
Соавторы: Леонид Каганов,Лев Жаков,Александр Шакилов,Виктор Глумов,Юлия Зонис,Александр Бачило,Игорь Вардунас,Никита Аверин,Дарья Зарубина,Максим Хорсун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)
Сергей Игнатьев, Наталья Федина
Мельница для специй
На полке выстроились в ряд маленькие и продолговатые стеклянные баночки, закупоренные потемневшими пробками. Редкий солнечный блик, отразившись от выпуклостей сосуда, играет цветными искрами на заточенном внутри порошке. Колбы с запечатанными джиннами, они прячутся в самом темном углу комнаты, с одной стороны укрытые от солнечных лучей пропыленной портьерой, с другой – массивным выступом дубового комода. Здесь и черная дробь пороха, и снежные кристаллики соли. Ядовито-оранжевый карри и жгучая темно-красная гвоздика. Зеленая мягкость базилика, опаловая загадка имбиря, лиловые оттенки чесночной горечи.
В изгибах крутых стеклянных бедер отражается кухонный интерьер, а внутри скрыты до поры яд и сладость, похоть и боль. Все зависит от дозировки, но опытная рука отмерит щепотки в нужных долях.
Это сродни игре на скрипке, сродни любовным этюдам в раскаленном воздухе спальни. И здесь, и там важную роль исполняют такт и каданс. Шорох снимаемой кожуры напоминает о скользящем по узким коленям шелке, в шипении сковороды – томное ожидание развязки, тающее масло – как испарина на переплетенных телах. Сталь ножа стучит по разделочной доске, дробя ритм экстатического танца. И парко, и душно в кухне, ноздри щекочут волшебные ароматы, слух ласкает таинственная музыка дальних берегов. Специи могут петь.
Специи способны говорить, ты только послушай. У каждой из них свой цвет, своя мелодия, своя история.
И каждый понимает их по-своему.
* * *
– Энни, душечка, тебе уже приходилось готовить мясо? – в голосе мисс Спайси звучал подлинный интерес.
– О, Аделина, стыдно признаться, но на кухне от меня мало проку. – Энни, свежая и прелестная как пармская фиалка, залилась нежным румянцем. – Но теперь, когда я стала женой и хозяйкой дома, конечно, научусь. Вот прямо сейчас и начну! Эдвард будет доволен.
– Так я и думала! – мисс Спайси рубанула ножом, ловко разделив луковицу на две половинки. Ее щеки тоже покрывала краска, но этот оттенок розового напоминал, скорее, о пармской ветчине. – Поэтому разделала мясо заранее, новичку такое не по силам. Я решила взять нежирную вырезку – наверняка ты следишь за фигурой. Детка, передай мне еще одну головку.
Энни неловко потянулась к корзинке, из которой торчали золотистые луковые маковки. Одна, самая большая луковица, выскочила из непривычных к кухонному труду рук, весело покатилась по столу и сбила солонку, как кеглю. Зазвенела, опрокинувшись дырчатая крышечка. Белые кристаллики рассыпались по полу. Аккуратно расправив юбку, Энни опустилась на корточки.
– Ой! Говорят, соль рассыпать – к ссоре. Примета плохая.
Аделина, мисс Спайси, колдовавшая над разделочной доской, покосилась на собеседницу через плечо. Поправила ухоженным ногтем дужку очков в тонкой оправе:
– Милочка моя, плохие приметы придумали консерваторы. – Помедлила, сдерживая улыбку, и добавила: – А я всегда голосую за лейбористов. Манеры у этих господ не очень, но они – соль земли.
История первая. Соль, sal
Цвет – белый
Давят на слух громовые такты заполярного ритма, будто безумные духи Келе барабанят по бубнам человеческими костями, – и скрипят несмазанные полозья, и хрустят по насту унты, и воет ветер, и перекликаются пьяные бегом ездовые собаки. Зрение и обоняние в деле не участвуют – смерзлись заиндевелые ресницы, потерял чувствительность нос, а вкусом завладела морская соль со сладкой нотой талого снега.
Путь по границе небытия, между белым снежным безмолвием и зеленым океанским равнодушием.
Возвращение к жизни – ласковые касания тепла, разливающегося по щекам, щекотка пропахшей псиной шкуры и отблеск огня на войлочных стенах чума.
Огонь костерка играет бликами на ее высоких скулах, маслянисто блестит в черноте раскосых глаз. В резной плошке – дурно пахнущее варево, внезапно заставляющее вспомнить горячий гоголь-моголь из детства, низкое петербургское небо, игрушечную бригантину на одеяле, крики извозчиков за подернутым изморозью окном и хинную горечь после визитов семейного доктора.
Край плошки касается губ, молчаливый приказ гласит: «Пей!»
«Не хватает соли», – хочется сказать ему, когда к языку возвращается чувствительность. «Как тебя зовут?», «Где я?». Мы дрейфовали с туманом по норд-вест-тень-норд, и глыба айсберга врезалась в обшивку, пропорола ее, как нарвал рогом. Подрядчики всегда воруют, а в Адмиралтействе кувшинные рыла, и это так же точно, как то, что белый медведь чует страх, капитан – первый после Бога, а морской дьявол всегда найдет в днище слабое место. «Ты спасла меня?», «Где остальные?», «Как тебя зовут?».
Он пытается говорить жестами, но тело не хочет подчиняться. Она терпеливо укрывает шкурой грудь, расписанную синими узорами татуировки: «Молчи, береги силы».
«Не хватает соли, – шепчет он в бреду, – не хватает». Будто в ответ влажная дорожка пробегает по иссеченной ветрами щеке, минуя рыжую щетину, попадает на непрестанно шевелящиеся губы. И это тот самый вкус – вкус соли.
Она поет ему песню, которой научил ее дед. Слова ее рождаются вместе с мелодией, она поет о том, что он должен поправляться, должен быть здоровым к тому часу, когда за ним придет ее дед, снежный дух Келе.
* * *
– Мисс Спайси, а что вы думаете обо всех этих разговорах?
– О каких, детка?
– Ну… Знаете, по поводу конца света…
– Ох, милая! Конец света ведь не повод умереть с голоду? Так что возьми нож, с этой премудростью ты точно справишься, Энни! Сделаем в мясе кармашки – да-да, небольшие прорези ножом – и спрячем в них дольки чеснока. Будет не простое мясо, а с секретом. Вы любите чеснок, дитя, или не выносите его, как все, кто часа не проживет без поцелуев?
– Ах, Аделина! С кем мне целоваться? – Энни засмеялась кокетливо, намекая, что уж ей-то конечно же есть с кем. – Эдвард еще не вернулся из командировки. И представляете, уже два дня не звонит! Я не ревную, не подумайте. В себе я уверена на все сто! Вечером он вернется, но я ни слова не скажу ему в упрек: пусть видит, я не из тех жен, что едят своих мужей поедом.
– Уверена, что сегодня? Тогда я заверну тебе с собой пару ломтей мяса для Эдварда! Оно даже не успеет остыть, пока ты добежишь до дома. Твой муж сегодня будет пахнуть чесноком, я обещаю, девочка моя! Ах, что за ночь вас ждет, что за ночь…
История вторая. Чеснок, Allium sativum
Цвет – лиловый
– В вашем городе есть река?
Девушка обернулась на голос. Незнакомец стоял под проливным дождем, не делая никакой попытки спрятаться. Косые линии резко перечеркивали темный силуэт.
– Идите сюда, – девушка торопливо поманила мужчину под лиловый зонтик, но тот оказался слишком мал, чтобы спрятать столь плечистую фигуру.
Олаву Эйнару Бьорндалену не везло с женщинами.
Много лет назад, встретив Лив, он подумал, что проклятие снято. Она была не такой, как все, – трепетной, уступчивой, покорной. Когда он впервые коснулся ее губ, Лив лишилась чувств – вот какой нежной она была. Настоящая леди, не то что эти современные свиристелки. Олав никогда раньше не церемонился с женщинами, но сейчас решил, что уж с этой-то холодной северной феей все будет по-другому: то самое, главное, произойдет лишь после свадьбы. Лив думала так же. Не нужно было слов: он видел, как она улыбается тихонько, не поднимая лучистых глаз от очередной толстой книги.
Накануне помолвки Лив впервые сама приготовила ужин.
– Дорогая, ты же знаешь, я не ем дома. – Олав был смущен ее порывом.
Но Лив выглядела такой милой и взволнованной! Ее льняные косы отливали серебром, и отказать ей в столь милой прихоти было невозможно.
Бьорндален поднес ложку ко рту, и его тут же вырвало – прямо на крахмальную скатерть, вручную расшитую лиловыми васильками.
– Что это?!
Его крик только начал набирать громкость и не успел достигнуть крещендо, а Лив уже выскользнула за дверь. Она бежала быстро-быстро, усердно перебирая своими маленькими ножками, но ей ни за что было не уйти от Олава. У нее был лишь один козырь: он не знал этого города, а она знала. И не преминула воспользоваться этим преимуществом.
Достигнув берега Квины, Лив прыгнула в лодку и оттолкнулась веслом от берега.
Она смотрела на Олава Эйнара Бьорндалена в последний раз и показывала ему палец. Не безымянный, украшенный кольцом с редким лиловым сапфиром – подарком Олава, нет. Кольцо она давно швырнула в Квину, вызвав злую рябь на воде. Это был средний палец руки, ее маленькой нежной ручки, такой сладкой и желанной.
Олав простил бы Лив суп с чесноком, хотя шутка была злой и глупой, но вампиру не перейти бегущую воду. Кажется, он не так истолковал ее покорность. Кажется, она не мечтала превратиться в могущественную и бессмертную королеву ночи. Не хотела стать его женщиной.
Теперь, приходя в новое место, Олав первым делом спрашивал:
– В вашем городе есть река?
Дождь перестал. Незнакомка наматывала льняную прядь волос на нежный пальчик и медлила с ответом.
Луна в темном небе была похожа на чесночную дольку.
* * *
– Девушки, по сути, ангелы, но когда нам ломают крылья, приходиться летать на метле, – с трудом выговорила Энни, теребя обручальное кольцо – удивительно красивое, двух видов золота.
Кажется, история взволновала ее даже сильнее, чем слухи об огромных корейских бомбах, которые вот-вот уничтожат мир, и дожде из саранчи, намедни прошедшем в соседнем штате. Конец света отходит на задний план, когда речь идет о любви.
– Ты права, милая, как ты права. Однажды меня тоже обидел один человек. Очень обидел. И тогда я стала такой, какая есть, – миссис Спайси сухо засмеялась и повела половником, как маршальским жезлом. – Но и ему это не сошло с рук, уж поверь. Спустя годы он пришел ко мне сам. Я всегда довожу дело до конца, мои яблоки непременно становятся повидлом! Хватит грустить, дорогая, сейчас я тебя развеселю. Подай-ка мне вон ту черную баночку с попугаем на крышке…
История третья. Перец, Píper nígrum
Цвет – черный
Капитан обещал им жизнь вечную, хрипел, сверкая белками на дочерна загорелом лице:
– Я доведу вас до этого гребаного Фонтана гребаной Юности, Дейви Джонс свидетель моим словам!
Они шли во тьме кромешной, в роях мошкары, чавкали сапогами по грязи и пропахшим тухлятиной болотам. Подсвечивая факелами, рубили переплетения лиан абордажными саблями, острые листья, гибкие побеги цеплялись за бороды и шляпы, и змеи тяжелыми кольцами свешивались с ветвей.
Закончилось все скверно. Они оказались посреди этих треклятых черных джунглей в гнилом, грибами поросшем форте времен Конкисты. По окрестным болотам с барабанным боем вышагивали красномундирные солдаты Его Величества, гребаного лицемера. Лошадиные упряжки (коняшкам повезло с их шорами – не видят всего этого ада) тащили через топи орудия. В дебрях таились жадные до плоти полутрупы, поднятые из свежих могил тарабарщиной и зельями вудуистских жрецов, долбаных дикарей.
Каждую ночь кого-нибудь утаскивали. Минувшей ночью – троих, это стало последней каплей. Со вкусом поужинав черепашьим сальмагунди, они запили его раскаленным грогом, сдобренным черным перцем. А после порешили выразить капитану недоверие. Припомнили и Дейви Джоунса, и сотни сладких обещаний. Черная метка легла в лопатообразную ладонь.
Кэп только посмеивался, дожевывая свою черепашатину:
– Не торопитесь, висельники. Глядишь, в следующий раз пожрать доведется только в аду.
Никто не решался напасть первым, поэтому они стояли вокруг и смотрели, как он ест. Капитан закончил, утерев перепачканные жиром губы кружевной манжетой, стряхнул крошки с заплетенной косицами бороды… И выхватил из-за кушака пистоли.
Кэпа и тех пятерых неудачников, кого он успел положить, схоронили в ближнем болоте. У аллигаторов нынче будет званый ужин.
Боцман принял командование:
– Джентльмены, отрывайте свои задницы от пеньков, жабья братия, таранить вас веслом во всякое место, я выведу вас отсюда, Дейви Джонс свидетель!
На выходе из форта их встретил Капитан. Ступал он не особенно уверенно, тянул вперед лопаты ладоней и пялился вперед мутными бельмами. Лицо у него было белым, как полотно, на левой щеке чернела россыпь застрявшей в коже мушкетной дроби. Как рассыпанный черный перец.
– Я обещал вам бессмертие, – прохрипел он, оскалился, двигая развороченной до кости челюстью. – И я вам его принес, гребаные ублюдки! Ар-р-р-р!
* * *
– Аррр! – захохотала Энни. – Пиррраты! Но как грубо, право слово…
– Иногда, дорогая, не помешает подсыпать перцу. Если мы, конечно, хотим, чтобы вкусовой букет был полным. Перец даст нашему блюду остроту, а карри – аромат. Индийские пряности я храню вон в том расписном ларе. Помоги мне насыпать немного карри в миску… стоп, девочка, хватит! Это очень важно – вовремя остановиться. Хотела бы и я сама это уметь.
– В вашем возрасте вы что-то еще не умеете? Ох, простите, Аделина, я не то имела в виду, вы совсем не стар…
Пятясь, Энни задела локтем дверь в комнату, та со скрипом отворилась. На письменном столе, высветившемся в проеме, лежали две пары массивных мужских часов – одна на золотом, вторая на серебряном браслете. Мисс Спайси торопливо затворила дверь. Да, она провела эту ночь – и эту, и предыдущую, и еще две ночи подряд – с мужчиной, но Энни это совсем не касается.
Какая она наивная, какая непосредственная – эта малышка, эта юная женушка. Сколько открытий ей еще предстоит.
История четвертая. Карри, Curcuma
Цвет – оранжевый
Под покровом ночи, под расшитым цветами балдахином сплетаются обнаженные тела. Стоны и вопли, женский и мужской, мечутся по стенам, рассыпаются тенями в отсветах очага. Хриплый тигриный рык сменяется визгом мартышки.
Сложно удивить того, кто оставил свою невинность в бристольских борделях, кто знал вкус французских куртизанок, отдающий сладкой пудрой и горьким кальвадосом, и вкус хрупких тайских куколок, словно сделанных из папайи и жасмина. И гейш, пахнущих вишневым цветом и сакэ, и диких африканок с ароматом сандала и горьких трав саванны.
Но у нее получилось.
Скачущая на нем гибкая ганика, полубезумная шакти с упругими грудями, была на вкус как карри.
Все заканчивается взрывом, брызги которого орошают ее разрисованный хной загорелый живот с мерцающей в пупке искоркой сапфира. Обессиленный, он откидывается на подушки. Жадно глотает из кубка, который она протягивает ему смуглыми, блестящими от пота руками.
Он торопливо пьет фенни, но кокос и кешью не перебивают горчинку куркумы.
Не тает во рту вкус ее жадных губ, привкус карри щекочет язык, сменяясь горечью желчи. Из ослабевшей руки выпадает кубок, катится по ковру, по мозаичным плитам.
И звонко смеется фальшивая ганика, чье истинное лицо – быть агхори, служить богине Чамунда, очищая святость родной земли от оскверняющих ее чужаков.
* * *
Энни в смущении прикрывает ладошкой пухлый рот, так похожий на сердечко с праздничной открытки. Да, она теперь взрослая замужняя дама, но не готова говорить… вот так, напрямую говорить о сексе, страсти… похоти! Она, Энни, не такая. Да и Аделине это уже не по возрасту, скажем прямо!
– Долг важнее чувств, – скованно произнесла Энни, чтобы хоть что-то сказать, разбить вдребезги тишину – густую, липкую, пряно пахнущую куркумой.
– Это ты верно подметила, душечка, – рассеянно отозвалась мисс Спайси, явно задумавшаяся о чем-то своем. – Важно не брать в долг, если не можешь расплатиться! А мясо-то почти готово. Польем его растопленным сливочным маслом, чтоб не пересохло; ах, какой аромат! А не посыпать ли нам мясо тертым имбирем? – решила вдруг миссис Спайси. – Я не боюсь импровизировать – в этом и состоит мой успех. И у мужчин, и на кухне.
Порывшись в желтой плетеной коробке, Аделина вытащила странного вида сморщенный корешок.
– Какой смешной! – потянулась к нему Энни, но, рассмотрев, оттолкнула. – Хотя нет, не смешной. Скорее, жутковатый. Он похож на кисть руки с пальцами, собранными в шепотку. Я не хочу есть такую гадость.
– Не будьте ребенком, дитя, – мисс Спайси заговорщицки понизила голос. – Имбирь придает аромат мясу и делает его более нежным. Едоки становятся похотливы, а желудки их мягки. Сейчас я расскажу тебе сказку. Этой истории ты, пожалуй, не поверишь, однако мой дедушка, рассказывая ее, всегда говорил: «Не все в сказке выдумка. Есть в ней и правда. А то зачем бы стали люди ее рассказывать?»
История пятая. Имбирь, Zingiber
Цвет – желтый
В одной прекрасной стране всегда светило солнце. Правил ею справедливый и мудрый король, щедрый и гостеприимный, и была у него дочь Анна-Ева-Лотта-Брунгильда-Фредерика – принцесса с золотыми волосами. Была она так прелестна, что затмевала собой солнце. Вот как удачно устроились жители королевства – у них было два солнца сразу.
В один прекрасный день в прекрасную Анну-Еву-Лотту-Брунгильду-Фредерику влюбился принц. Тоже, как водится, прекрасный.
– Я брошу весь мир к ее ногам, – говорил он. – Я голыми руками порву на части любого, кто посмеет ее обидеть! Да что там, любого, кто осмелится косо на нее посмотреть!
При этом принц стеснялся не только посвататься к Анне-Еве-Лотте-Продолжите сами, но даже с ней заговорить. Юноша был робок и несколько неуверен в себе – такое случается даже с наследниками короны.
Не придумав другого способа приблизиться к своей мечте, влюбленный обратился за помощью к колдунье.
– Я не могу без нее! – пылко говорил принц. – Я все отдал бы за то, чтобы коснуться ее губ! А тому, кто позволит мне провести с нею месяц, я легко подарил бы свою жизнь!
– Месяц? Что же, хорошо, – пожала плечами колдунья.
Она щелкнула пальцами, и принц начал съеживаться на глазах. Он уменьшался и уменьшался, пока не превратился в подобие сухого корешка. Юношу словно высушили на солнце.
Утром во дворце к чаю как всегда подали свежий имбирь. Принцесса разрезала один корень пополам и увидела на срезе яркую желтизну.
– Старый корень! – капризно сказала Анна-Ева-Лотта-Выпороть ее родителей за такое-то имечко. И приказала унести имбирь на кухню.
Там его промыли известковым молоком, мелко настругали, добавили сахара и сварили с апельсиновой коркой. Давно во дворце не ели такого вкусного варенья! Принцесса доставала из банки жгучие засахаренные лепестки, клала на язык и рассасывала как леденцы, думая: «Интересно, а куда же делся тот симпатичный принц из соседнего королевства? Собирается ли он сделать мне предложение?»
Банки хватило на целый месяц.
* * *
– Интересно, как там Эдвард? – Любовная история напомнила Энни о муже. – Надеюсь, он не звонит мне из-за работы, а не из-за какой-нибудь… какой-нибудь… студентки! Может быть, и мне нужно было поступить учиться? Ему всегда нравились интеллектуалки. Или самой ему позвонить? Он всегда забывает про время, оно словно утекает у него сквозь пальцы – минуты, часы… целые дни! Я подарила ему две пары часов, чтобы он носил их одновременно, но все без толку. Аделина, скажите, что мне сделать?
– Я тебе отвечу на это так: Энни, помой ба-зи-лик! Нет ничего вкуснее, чем мясо с карри, посыпанное свежим базиликом. Дорогая, у тебя же нет на него аллергии? Ну, вот и славно, вот и хорошо! А то с базиликом иногда так неловко выходит…
История шестая. Базилик, Ocimum basilicum
Цвет – зеленый
Он стоит у плиты и готовит ужин. По радио крутят Карузо. Фартук поверх белой рубашки, воротник ее расстегнут, рукава засучены. Ему нравится эта американская антипригарная сковородка. Из американского ему еще нравятся две вещи: их машины и кино. От остального его, сказать по правде, просто тошнит.
Он готовит каннеллони так, как учила бабушка. Смешивает томатный соус с уксусом, посыпает сухим базиликом. Она научила его этому еще там, на родине, тысячу лет назад. Кулинария – его хобби.
Предмет его основной работы в соседней комнате.
Он думает о стране своего детства. Там был уединенный сумрак оливковых рощ и шумная толкотня рыбацких рынков, над предгорьями звенел тамбурин, бренчала гитара и щелкали кастаньеты.
А теперь вокруг него стылые сумерки мичиганской зимы и ядовитые огни реклам. Готические многоэтажки цвета застарелой плесени и по-мертвецки зеленое небо. И в память о былом только на мотив тарантеллы – тара-ра-ра-ти-ти-та-та – стучит по разделочной доске нож, которым он нарезает помидоры. И таким же манером трещит томми-ган, звенят стекла под бейсбольными битами и кашляет мотором лодка, бредущая сквозь туман, забитая под завязку канадским виски.
Они прочно обосновались в этом чужом мире высоких каменных домов и темных переулков, в укрепленные посольства-форпосты своей первой родины, превратив парикмахерские и мясные лавки. Те, кому это пришлось не по нраву, отправились на корм рыбам в цементной обувке или примолкли, до поры заткнутые кляпом из зеленых купюр.
Пожелание падрино исполнено в точности. Исполнивший его капореджиме может позволить себе взять паузу и хорошенько перекусить каннеллони по бабушкиному рецепту.
В соседней комнате лежат на разметанных простынях двое. Лица обоих прикрыты венецианскими масками – уродливыми носатыми личинами. Таково было пожелание падрино.
Падрино любит карнавалы, они напоминают ему о родине.
* * *
– Ты все еще переживаешь, милая?
– О чем, Аделина? Из-за Эдварда и студенток? Нет, это все ерунда. Он обещал, что в его жизни уже никогда не появится новая женщина, и сдержит слово, я знаю!
– По поводу конца света же, аха-ха-ха! Всех этих зловещих знамений, о которых без конца твердят по радио, – кругах на полях, падеже скота и о той истории с куском метеорита.
– Ах, это! Да я и думать об этом забыла, – тень тревоги пробежала по лицу Энни. Даже ребенок увидел бы, что душечка врет. Это было так мило!
Мисс Спайси потрепала глупышку по плечу.
– И то верно, моя хорошая. Знаешь, что такое настоящий конец света в нашем с тобой женском деле?
– Что, Аделина?
– Подгоревший обед и разморозившийся холодильник! – мисс Спайси победительно взметнула вверх указательный палец. – Растекшееся яйцо пашот или заплесневевший багет – вот, чего нельзя допустить, деточка. А этот мир… эти люди – они уже давно все… впрочем, не важно.
Прозвенел таймер.
Мисс Спайси хлопнула по нему ладонью, оборвав резкий тревожный звук.
– Скоро, уже скоро сядем за стол! А сейчас – перевернем куски мяса, чтобы подрумянились с двух сторон, и приправим гвоздикой. Неопытные хозяйки начинили бы ею блюдо в самом начале, забыв, что жар печи крадет аромат и делает ее жгучей. Я пользуюсь самой лучшей гвоздикой – красно-коричневой, в меру сухой, маслянистой на ощупь – покатай ее, душечка, в руке, сожми пальцами крепче, не бойся. Чувствуешь, слышишь, о чем она тебе шепчет?
