Текст книги "Мы для нас"

Автор книги: Святослав Спасский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Шкафы встроенные, три штуки

Смирнов позвонил, и дверь стремительно распахнулась, как будто за ним следили в замочную скважину. Он увидел чистенькую, сдобную старушку. От нее веяло положительностью. Таких старушек неутомимо разыскивают режиссеры детских фильмов на роли добрых бабушек.

– Извините, – сказал Смирнов. – Здравствуйте. Извините.

– Ах, да вы весь мокрый! – воскликнула бабуся. – Проходите, проходите.

Смирнов неловко прошел в коридор.

– В том-то и дело, – пробормотал он. – И откуда только этот ливень взялся?

Мечта режиссеров захлопотала, заворковала, засеменила вокруг гостя.

– Пиджак снимайте, я его сейчас в ванную, на батарею. Пока мы с вами тары-бары, он и подсохнет. Туфли тоже снимайте, вот шлепанцы. Так и простудиться недолго.

– Ну, – подтвердил Смирнов. – Я ведь только что отгрипповал. У вас таблетки не найдется?

Он снял дымящийся пиджак и поежился.

– Ерунда! – сказала бабуся. – Вам согреться надо. Я сейчас чаю с медом.

– На такое не рассчитывал. – благодарно сказал Смирнов.

Бабуся укатилась на кухню и через минуту бодро возвестила:

– Милости прошу сюда!

Смирнов прошлепал к ней. Чай уже был налит в толстую солдатскую кружку. В розетке, благоухая, белел мед.

– Пейте, – лучилась бабуся. – Кстати, кухню посмотрите. Хороша, а? Восемь метров. Ну, – семь девяносто, неважно. Зато квадратная, удобно.

– Благодать. Ожил, – громоздко встав, поклонился Смирнов.

Сдобная старушка покатилась из кухни. Смирнов шлепал следом. Старушка сунулась в ванную.

– Ну-ка, как ваш пиджак? Ничего, сохнет. Трубы горячие. У нас что-что, а топят славно, никогда такого не бывало, чтобы холодно. А как вам ванная? Хороша? Просторная, главное. Тут и стиральная машина помещается, и бак с бельем. Что вы, это такой плюс! Вы пиджак не трогайте, пусть еще посохнет, идемте, я вам комнаты покажу. Комнатки тоже прелесть. Светлые, изолированные. Шкафы встроенные, три штуки. Ну? Как вам? А эта?

– Да, – похвалил Смирнов.

– Бонбоньерка, а не квартира! – по-старинному похвалилась бабуся. – А антресоль заметили?

– Антресоль богатая, – подтвердил Смирнов, задрав голову. – Тонн пять водоизмещением.

– Я и говорю – Ноев ковчег! – с удовольствием захихикала бабуся.

– Вот только первый этаж у вас, – пожалел Смирнов.

– И что это все первых этажей боятся? – рассердилась она. – В мое-то время все на первых этажах жили, других не было. И ничего. А сейчас согласны в преисподней поселиться, лишь бы не на первом.

– Ну, так ведь лоджий нет.

– А зато у нас паркет. У вас паркет?

– Нет, – сказал Смирнов. – Линолеум. Я на восьмом этаже живу.

– А лифт, бывает, портится?

– Бывает, портится.

– Вот вам и этажность! Вот вам и альпинизм! А меня лифты не волнуют, хоть пропади они пропадом. А зато под окном – глядите, палисадничек. Это сейчас рано, а заходите в августе, посмотрите, что делается. Садовая ромашка, георгины, золотые шары. Сама насадила. Ну-ка, такое на лоджии вырастите! А вид! – увлеченно продолжала она. – Вид-то какой из окна. Вязы, старые вязы. Тургенев! А тишина! Никаких вам жилмассивов, никаких автостоянок. А племянница моя – у ней вид на сортировочную горку. Всю ночь вагоны хряпают друг об друга да по радио диспетчера дурным голосом орут.

– Ну, у меня вид тоже славный, – сказал Смирнов. – На море.

– Как на море? – спросила бабуся. – Какое такое море?

– Японское море, – объяснил Смирнов. – Залив Петра Великого, бухта Тихая.

– Это где же?

– Это во Владивостоке, – сказал Смирнов. – У нас там очень тоже неплохо. А цветов! Вы в октябре приезжайте, у вас тут непогода, слякоть, а у нас – самая красота!

– Вы что, не москвич?

– Да нет же, говорю – из Владивостока. В командировке я.

– А что же вы насчет обмена?

– Что я насчет обмена?

– Мозги-то мне забиваете с обменом, коли не москвич?

– Каким обменом? Я ни слова ни о каком обмене не говорил. Моряк я, чего мне в Москве делать-то?

– Так вы не по обмену? Вы не квартиру смотреть пришли?

– Ну нет же, – сказал Смирнов. – Я тут к универмагу подъехал, жена кой-чего заказала поискать. А у них перерыв. А тут ливень. А я только что прогрипповал. Куда деваться? Забежал в ваш подъезд. В общем, обогреться хотел... Если что не так, вы извините... И спасибо за чай, за мед. Мед замечательный.

– Так это не вы мне утром звонили, что придете квартиру смотреть?

– Да не звонил я никому, – сказал Смирнов, переобуваясь.

– Тьфу, – сказала бабуся. – А я тут распинаюсь. Антресоль, паркет, тьфу! Забирайте ваш пиджак.

Надменные стенные часы торжественно пробили три.

– Спасибо, – сказал Смирнов. – Вот и перерыв в магазине кончился, пойду. И дождь вроде перестал.

Под шарами

Макасеев уверенно шагнул под приземистые средневековые своды рынка. Миновав помидорные, огуречные, редечные ряды, направился к прилавку с зеленью.

Грудастые матроны прилежно вязали ажурные букетики петрушки, киндзы, укропа. Оглядев их неодобрительно, Макасеев подошел к худощавой и смуглой деве, спрятанной на две трети в пеструю табасаранскую шаль. Он взял пучок укропа и стал его долго и внимательно разглядывать. Потом понюхал и печально спросил:

– Это укроп, что ли?

– Укропчик, укропчик, – зачастила смуглянка, вскинув на Макасеева горячие глаза. – Двадцать копеек, жена за такой укропчик расцелует.

Макасеев изумился, во всяком случае, сделал изумленное лицо и, как бы слегка поперхнувшись, сказал:

– За этакую малость? Ну ты и бесстыжая! Постеснялась бы такие цены заламывать. Так и в миллионерши недолго выбиться.

Пламя девушкиных глаз подернулось пеплом, она беспечно откликнулась:

– А не берите.

– А оптом? – предложил Макасеев. – Три пучка за полтинник? Пойдет?

– Проходите, дядечка, не торгуйтесь.

– Да ведь не мед, не сало же! Трава. Сама растет под дождичком. Скинь пятак хоть. Не убудет тебя.

– А вы с того пятака счастливым станете? Стыдно вам, дядечка. Идите себе.

– Да уж уйду, не надейся!

Он потолкался по другим рядам, потом вернулся и, скорбно глядя на торговку, стал медленно расстегивать рубашку. Когда он дошел до третьей пуговицы сверху, юная негоциантка зарделась и робко спросила:

– Вы чего, гражданин?

– Я-то ничего, – с удовольствием сказал Макасеев. – А ты? На, последнюю рубашку тебе отдаю. Грабь.

– Ай, да берите, нате, три за полтинник! – охнула девушка. – Бывают же такие настырные люди!

– Вот другое дело, – удовлетворился Макасеев. Он застегнул все пуговицы, расплатился и, взяв зеленый трофей, достойно вышел.

У ворот рынка его окликнули:

– Алё! Сергеич!

Макасеев обернулся. К нему подходил сосед по подъезду, вальяжный черноусый парень по имени Валера. Он нес в авоське молодую взъерошенную картошку.

– Картошечкой разжился, Валера? – сказал Макасеев. – Привет. А я – укропом. Ну, дерут куркули, сил нет, как дерут. Никаких зарплат не хватит, если вот так каждый день на рынке отовариваться.

– Частный сектор, – благодушно сказал Валера. – Родимые пятна. Для них Комитет цен – пустой звук, незнакомый. Ты до дому, Сергеич? Торопишься?

– Да не так чтобы. А что такое?

– Не, ничего, может, компанию составишь? Под шары, а?

Макасеев задумался, прикидывая.

«Под шарами» завсегдатаи называли рюмочную, расположившуюся в те достославные времена в географическом центре микрорайона. Опрятная, модерново обшитая изнутри светлыми деревяшками, рюмочная имела определенный успех у еще не в конец пропившихся алкоголиков. Два стеклянных шара освещали вход даже днем. Под шарами сидели пыльные шавки, питавшиеся бутербродами, которые в качестве принудительного ассортимента выдавались к каждой рюмке. Освоить такое количество бутербродов клиентам забегаловки не удавалось, и собакам жилось вольготно.

– Набегаешься с этими наперстками, – нерешительно протянул Макасеев, – да и дороговато получается...

– Чего дороговато? – возразил Валера. – Пашка-то, который там за прилавком, ну, здоровый такой, ты знаешь, он дружок мой. В армии еще корешевали. Сунешь ему красненькую, а он тебе за нее бутылку из-под минеральной выдает. В ней шестьсот грамм помещается, ежли под завязку. Бутербродов – строго по желанию. И никакой народный контроль не засечет, держись только сам по-умному.

– Да? – спросил Макасеев, взвешивая в уме все «за» и «против». «За» перетянули. – Тогда можно, пожалуй. Десятка – это по-божески. На тебе сразу мою долю, ничего, что рублями?

В рюмочной было малолюдно. Над стойкой царствовал бармен Паша, могучий, как трактор. Макасеев попытался поймать его взгляд – не получилось. Тут был какой-то фокус: внимая клиенту, Паша смотрел почему-то на входную дверь, зато когда, казалось бы, внимательно разливал водку в шеренги рюмок, глаза его шарили по дальним столикам, где негромко гуляли пенсионеры: не пора ли вмешаться?

Ухмыльнувшись и глядя под ноги, Паша кивнул Валере.

– Минералочки нам с Сергеичем. Пашок. – попросил Валера, как воробья, выпуская из ладони десятку.

Паша задумчиво посмотрел на потолок. Тем временем деньги сами порхнули в его левую руку, а правая достала из-под стойки невзрачную бутылку с этикеткой «Ессентуки-1», надежно закрытую гофрированной пробочкой. Паша отковырнул пробочку толстым мизинцем, на тарелку бросил два бутерброда с селедкой, придвинул матовые стаканы. Потом он повернулся спиной и стал внимательно изучать какую-то накладную, но только Макасеев вынул сигарету, предупредил:

– У нас не курят.

– Картошку не забыть, – сказал озабоченно Валера, подвешивая сетку на крючок под столиком. – Ну, поехали. Обмоем покупки.

– Да, – засмеялся Макасеев, – цены такие вздули, что и правда каждый поход на рынок отмечать надо. Я-то этих барыг как облупленных знаю, меня на кривой не объедешь. А Маня моя по этой линии малахольная: все отдаст, сколько б ни запросили. Я на рынок ее по этой причине не пускаю, сам хожу. С ней без штанов останешься.

– Моя такая же, – сказал Валера, морщась и вытаскивая из-под уса селедочную кость. – Мелочь для нее не деньги. Автобус стоит на остановке пустой, нет, она в маршрутку садится. Говорю ей: чего зря гривенники расшвыриваешь? Так меня же и обзовет. Скупердяй, мол.

– Я не скупердяй, – убежденно продолжал он, допивая очередную порцию. – Только чего просто так-то деньги переводить? Их не без края, и так перед получкой сшибать четвертаки приходится. Или вот электричество. Запалит по всем комнатам и рада. Оно, конечно, копейки, да потом эти копейки в рубли прорастают. Ну прям тебе баронесса фон Лихтенпупен.

– А моя воду забывает закрывать на кухне, – сказал Макасеев. – Так хоть час будет течь, никакого тебе внимания.

– Вода ладно, – махнул рукой Валера. – Вода без счетчика идет, а электричество – извините. Ну, что? Давай последнюю – и по щелям.

Они выпили, звонко чокнувшись, на что бармен Паша откликнулся недовольным кашлем.

– Идем, идем, – успокоительно выставил ладонь Валера. – Ушли уже. Пока, Пашок.

– Картошку, – напомнил Макасеев.

– Ах, черт! – рассмеялся Валера. – Так и ушел бы, правда!

Они вышли под шары, расталкивая шавок, усердно замахавших хвостами. Макасеев закурил, блаженно прижмурившись.

– Тебе хорошо, – позавидовал Валера. – Куришь. Запах отшибает. А я вот некурящий. Моя благоверная сразу учует, бенц выдаст.

Макасеев достал из кармана укроп:

– На вот, зажуй. Духовитый.

– Точно! – обрадовался Валера. – Вот спасибо!

Он усердно задвигал челюстями.

– Пожалуй, и я пожую, – сказал Макасеев. – Для гарантии.

– Чего ж домой-то принесешь? – спросил Валера.

– Один пучок остался, нормально. Обойдется. Буду ее к экономии приучать, нечего.

Экзотичный Шарль

На центральной улице дачного поселка паслась коза. Впрочем, молодую майскую травку она не трогала, а стояла неподвижно, уставив смарагдовые глаза на верхушку березы, откуда неслись трели невидимого соловья.

Подивившись козе-меломанке, Петров обратил внимание на компактный кирпичный домик с броской вывеской:

СЛУЖБА БЫТА

БЮРО ДОБРЫХ УСЛУГ

Ниже – помельче – перечислялись услуги, предоставляемые бюро:

Пришив пуговиц

Сервировка свадебного стола на 150 кувертов (советы)

Прокат собак

Секунду поколебавшись, Петров нажал на дверную ручку.

За казенным столом дремал лысый дядя. Интерьер комнаты не раздражал глаз излишествами: имелся лишь стул для посетителей да та же вывеска, что и снаружи, только оформленная значительно художественнее. К ней была пришпилена цветная фотография размером восемнадцать на двадцать четыре с изображением свадьбы: вороной жених гордо ведет к венцу хризантемно-белую невесту.

Личность лысого удостоверяла строгая табличка:

Администратор

Б.Б.Ожидаев

– Здравствуйте, – произнес Петров. – Извините, шел мимо, заинтересовался. Прокат собак – как это?

– Здравствуйте, – ответил Б. Б. Ожидаев. – Разъясню: прокат собак есть абсолютно новая форма нашего сервиса. Вот вы, скажем, прибыли сюда с целью провести у нас дачный сезон, ведь так?

– Так, – подтвердил Петров, подивившись проницательности собеседника.

– И у вас есть дети, так?

– Так, – подтвердил Петров и снова удивился, – а откуда вы знаете?

– Богатый жизненный опыт. Кто ж ездит на дачу без детей?

– А и правда. Ради детей только и снимаем.

– Так вот, – продолжал Ожидаев, – на этот сезон вы можете доставить радость своим детям, приобретя друга дома и по совместительству сторожа. Собаку то есть. Служба быта поможет вам в этом: берите, пользуйтесь. Осенью вернете.

– Любопытно. А где вы собак берете? Централизованно?

– Видите ли, – пояснил столоначальник, – существует категория граждан, которым, наоборот, летом пса девать некуда. Едут, к примеру, на курорт, в Пицунгу или там в Паланду, где собачья иммиграция не поощряется. Вот за некоторую плату, согласно прейскуранту, они и сдают своих любимцев нам. Мы, в свою очередь, ссужаем их дачникам на лето. А осенью забираем их у временных арендаторов и возвращаем владельцам. Все довольны.

– Вполне нравственно и рентабельно, – согласился Петров. – Значит, за арендованную собаку я должен платить?

– Ну, а как же, – вроде бы даже несколько обиделся администратор, – как в любом пункте проката.

– Выходит, вам сдают собак и платят. А берут и тоже платят?

Ожидаев неопределенно повел плечами. Дескать, такой уж порядок.

– А выбрать я могу? – спросил Петров. – Меню, то есть, простите, каталог у вас имеется? В смысле прейскурант?

Администратор выдвинул ящик стола, засунул в него по локоть руку и достал мятую папку.

– Пожалуйста, собаки восемнадцати пород, от престижных до кондиционных.

Петров в который раз удивился: как это?

– Есть престижные породы, – растолковал представитель сервиса, – модные, другими словами: ротвейлеры, ризеншнауцеры, доги, русские борзые. А есть попроще: эрдели, таксы, ну там болонки всякие. Шушеры не держим. Выбор, в общем, богатый. За престижность взимается определенный процент.

– Понял, – протянул Петров. – Что ж, пожалуй, возьму какую-либо псину. А что? Живая душа, детям в радость, да и чужого, глядишь, обгавкает. А посмотреть-то можно?

– Ни в коем разе, категорически! – вскинулся Ожидаев. – Зоопарк, что ли, вам? Животные нервничают. Нет, только по спискам. Выберете себе кого хотите, тогда с богом.

– Хорошо, тогда дога. Желательно тигровой масти.

– Вот уж не советую! Они доги, глупые, во-первых. И жрут, во-вторых, как у друга на именинах. Прогорите.

– Да? Ну тогда разве что ризеншнауцера. А?

– Хотите добрый совет? Не берите всех этих модных. Нежные псы, балованные. Не дай бог заболеет – что тогда? Скандал. И вам, и нам неприятности. А вот есть у меня собака что надо. Умница и вообще... Неприхотливая, крепкая. Победитель конкурса. Хотя порода тоже жутко экзотичная, вы такой и не слыхали – чиауама сингапурская. Показать.

– Чиауама так чиауама, – бодро сказал Петров. – Вам виднее.

Администратор сорвался с места, умчался через заднюю дверь и тут же вернулся, таща на поводке приземистое кудлатое существо, которое слабо сопротивлялось, болтая ушами.

– Красавец! – влюбленно воскликнул Ожидаев. – А зовут, между прочим, Шарль. Берите, пока не поздно. Завтра суббота, народ набежит, с руками оторвут. Пять тридцать в месяц. Очень даже недорого.

– Пять тридцать – это не разговор, – сказал Петров. – Тут морально-этическая сторона. Привяжемся мы к нему, понимаете, а он к нам. А в сентябре отдавай.

– И не надо! – вдруг страстно сказал администратор. – Берите насовсем. И бесплатно. Даже нет, не бесплатно, даже приплачу вам десятку.

Петров изумился еще раз:

– А что хозяин-то скажет? Потом вам-то какая выгода? Приварок-то должен быть для вашей конторы, разве нет?

– Эх, товарищ! – с отчаянием сказал Ожидаев. – Объяснюсь начистоту: вся эта идея с собачьим сервисом выдумана нашим районным заведующим, чтоб ему пусто было! Решил в области отрапортовать: мол, новая форма обслуги населения, по моей инициативе. Только на деле-то пшик получился, никто собак не сдает. То ли не доверяют, то ли черт их знает. Вот этот экземпляр единственный. А мне в отпуск нужно. Куда я его дену?

– Но Шарля все ж таки кто-то вам доверил?

– Да не Шарль он, просто Шарик. Сам прибился. Жалко животное, вот и мучаюсь с ним второй месяц.

– Значит, и никакой он не победитель конкурса?

– Почему? Победитель. Правда, небольшой был конкурс, внутренний. Я бы сказал, камерный.

– Да? Расскажите.

– Да вам неинтересно будет, – засмущался Ожидаев. – Ну, в общем, поставил я ему тарелку борща. И себе. Кто, значит, быстрее съест. Он и выиграл. Обогнал меня минуты на две.

Петров мысленно представил себе этот конкурс и засмеялся.

– Так вы же, наверное, ложкой ели?

– Ну не лакал же.

– Вот и проиграли. Условия неравные были. Я бы опротестовал.

– Ну вот еще! – сказал Ожидаев. – Ничего, я зла на него не держу. И не отдал бы, в отпуск вот только. Возьмите, а? Вот десятка.

– А ну вас с вашей десяткой! – нахмурился Петров и взялся за поводок.

Кузнецовы первый и второй

Тоскующим взглядом проводив отъезжающий автобус с комиссией народного контроля, директор фабрики бытовых лазеров Кузнецов вздохнул, снял через голову ненужный уже финский искрометный галстук, засунул его в карман и, шаркая подошвами, пошел к Иннокентию Крапивину, начальнику отдела кадров.

Крапивин, как всегда, был ряб и деловит. Внимательно нажимая на клавиши микрокалькулятора, он вычислял процент человеко-прогулов за минувший квартал. На столе лежала стопка объяснительных.

«Я, Сидорчук Марат Захарович, наладчик биолазерных установок, настоящим сообщаю, что отсутствовал на рабочем месте с 2 по 16 августа включительно исключительно по причине родного зятя...» – успел прочитать директор на верхнем листке.

Крапивин вскинул на директора стальные глаза и спросил:

– Что, Александр Николаевич? Скверно?

– Иннокентий, Иннокентий, надо бы сквернее, да некуда, – ответил Кузнецов. – Не люди, а водовозы. Телегу с бочкой покатили. Не выполняем, вишь, план. Рекламаций гора, Минторг наши лазеры не берет...

– Так ведь так оно и есть.

– Недостача на складе, – продолжал директор. – Четырнадцати лазеров не досчитались.

– И это истинно так, – кивнул кадровик. – Те лазеры главный инженер на спирт сменял, это всем известно. Сорок два литра ректификата.

– Ну-к, я ж не отпирался. Да, говорю, был такой гешефт со стороны бывшего главного инженера. И спросу с него никакого, потому что уволился и в алкогольное заведение подался, на принудлечение. Действительно, отвечают мне, какой спрос с больного человека, так что, выходит, по всем статьям отвечать вам придется.

Директор плюхнулся в зеленое выцветшее кресло, прикурил сигарету от настольного лазера.

– И как же просил я тебя, Иннокентий: найди ты мне стоящего главного инженера, толковый чтоб был и непьющий. Погибаю ведь. Я общее руководство осуществляю, а в этой чертовой технике разбираться не обязан. Для меня все эти новации – что лазеры, что мазеры, что, скажем, стихи Вознесенского – сплошные черные дыры. Вот скажи: почему потребитель на нашу продукцию волком смотрит? Почему, к примеру, наш лазер ольховые дрова пилит, а в сосновых увязает? Специалист мне нужен, Иннокентий, позарез. Или уже непьющих специалистов нету?

– Почему нету? – сказал Крапивин. – Есть один непьющий. Вчера только с ним беседовал. Дело знает до тонкости. Не привлекался, грамотой награжден.

– Так что ж ты молчишь, терзатель! – воскликнул директор. – Выкладывай, золото ты мое!

– Загвоздка некоторая имеется, не знаю, как и быть...

– Аморальная? – попытался догадаться Кузнецов.

– Нет, по этой линии у него свято. Женат, детей четверо. Одно дитя ясельное, одно садовское, одно школьное, а четвертого, собственно, нет еще, но вот-вот будет. И не загвоздка даже, а так... недоразумение. Понимаешь, он с тобой одной фамилии. Тоже, стало быть, Кузнецов.

– Эко дело! – сказал директор. – Кузнецовых, Иннокентий, что на небе звезд. Конечно, частичная путаница может произойти, ну да разберемся!

– Путаница, – меланхолично повторил Крапивин. – Но главное, что и зовут-то его тоже Александром Николаевичем. Это уж как-то совсем неприлично получается.

– Да что ты? И зовут так же? Н-да...

– А так мужик толковый, совсем дельный мужик. И его это место как нельзя устраивает.

– Нет, отказываться невозможно! – решительно сказал директор. – Так подфартить раз в жизни может. Зови его, придумаем что-нибудь.

– Ладно, на завтра, на утро договорюсь.

– Давай, Иннокентий, на утро, на завтра.

Тезка директору понравился. Крепкий, спокойный, моложавый. На коварный вопрос директора, почему ихние лазеры не справляются с сосновыми дровами, Кузнецов-второй лаконично сказал:

– Коэффициент емкости надо выправить в плюсовую сторону. На полчаса работы.

– А вот в Японии, слыхал я, – сказал директор, – уже лазер приспособили тараканов изводить.

– Знаю. Знакомился с рабочими чертежами, – ответил тезка. – К концу года освоим, ничего хитрого. Мало того что тараканов, он и паркет циклевать будет. Одновременно. Это уже моя придумка, у японцев такого нету.

– Золото вы мое! – восхитился директор. – Мы ж с вами в передовиках ходить будем! Все переходящие знамена завоюем! Но как же нам быть с фамилиями-то? Ну, имя-отчество – ладно, бывает, но чтобы еще и фамилия! Ведь нам же документы вместе подписывать! Выходит, две подписи будут: Кузнецов Александр Николаевич и Кузнецов Александр Николаевич. Нет, в управлении нас не поймут. Или такое представим: звонок сверху – срочно Кузнецова Александра Николаевича! А им, значит, отвечают: Александр Николаевич Кузнецов в командировке, так что на месте только Александр Николаевич Кузнецов. Кошмар какой-то! А ведомость, а зарплата? Нас же бухгалтерия путать вечно будет. С вас, скажем, за меня станут бездетность вычитать, а подоходный налог с моей премии на вас переведут. Ой-ой-ой!

Он взялся за голову. Потом с надеждой взглянул на собеседника:

– Александр Николаевич, а если вам сменить фамилию? Нет, правда? Подумайте! Ну, возьмите фамилию жены, например.

– С какой стати? – сказал Кузнецов-второй. – У жены фамилия некрасивая была, она сама-то с радостью на мою поменяла.

– Какая же, если не секрет?

– А чего секрет? Кошкодавова у нее была девичья фамилия.

– Ну и что плохого? – сказал директор. – Звучная, запоминающаяся фамилия. Не то что Кузнецов.

– Вот вы и меняйте на Кошкодавова, если вам нравится. Мы с женой возражать не будем.

– Да я бы с радостью, золото вы мое. Но мне-то никак нельзя. Я на своей должности уже одиннадцатый год. И в управлении меня знают как Кузнецова, и поставщики, и Минторг. А вдруг – здрасте – какой-то Кошкодавов вместо Кузнецова. Кто такой? Зачем? Разговоров не оберешься. А вам все равно, вы человек новый.

– Нет, мне не все равно, – сказал Кузнецов-второй. – У меня почти четверо детей, и все Кузнецовы. Их в школе задразнят. Вас дразнили в школе? Это, знаете, похлестче, чем когда начальство распекает. Нет, лучше уж я другое место поищу.

– Никогда! – закричал директор. – Вы ниспосланы нашей фабрике как манна, как перст судьбы! Костьми лягу! Дайте мне неделю, я все обдумаю, я утрясу в управлении! Договорились? Недельный срок! Давайте ваш телефончик, я сам вас уведомлю!

Как и обещал, он позвонил ровно через неделю.

– Все в порядке, золото вы мое! Все утряслось как нельзя лучше!

– Как утряслось-то? – спросил Кузнецов-второй.

– А очень просто! Сняли меня за развал работы! Так что вы теперь единственным Кузнецовым будете. Кандидатуру директора, сказали, подберут, а против вас возражений нет. Поздравляю!

– Постойте, что ж хорошего-то? А вы-то как?

– Да ну их, эти ваши лазеры, ни хрена я в них не соображаю. Как камень с души, вот вам крест! На улице не останусь, не волнуйтесь. У меня как-никак диплом зоотехника. Мне уже два места предложили: обсерваторией заведовать и в вагон-ресторан шеф-поваром. Пожалуй, в вагон пойду. Уж так я рад за вас, да не за вас, честно говоря, за фабрику мою. Все-таки десять лет как на каторге... Ну, теперь дело пойдет.