Текст книги "Школа ведьмовства №13. Сладкий запах проклятия (СИ)"

Автор книги: Светлана Шавлюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

– Узнать надо имя проклявшей и содержание проклятия, – задумчиво проговорила Ядвига Петровна. – Значит так, в первый день полнолуния мы с тобой вместе отправимся в твой мир, ты под моим руководством подцепишь душу бабушки, только тебе нужно будет раздобыть ее личную вещь. Любую. А на обратном пути попробуем поговорить с ее душой на тропе Снов. Там грань между мирами истончается, есть шанс.

– И с мамой надо поговорить, может, она больше моего знает. По крайней мере, судя по разговору и ее многим оговоркам, о проклятии она знала точно.

– Да. Поговорим. Как с этим решим, так и будем дальше думать.

– Так чего же мне все-таки опасаться надо? – вклинилась я в рассуждения ведьмы и затаила дыхание.

– Ты ведь и сама уже поняла, – сверкнула она глазами, – поняла, да верить отказываешься, – понимающе покачала головой, – в любви несчастны женщины в вашей семье. И несчастье это самое страшное из возможных – любимых вы теряете безвозвратно. Смерть их забирает. Только, судя по всему, – она задумчиво нахмурилась, сведя брови на переносице, – не сразу она их касается, а в момент наивысшего счастья. Если я права, то ведьма, наложившая это проклятие, была ужасно жестокой, – она кивнула своим мыслям и взглянула на меня, – чернота на сердце всегда говорит о темном колдовстве на любви замешанном. Ну что ты, девочка, не время еще пугаться. Сейчас тебе все силы нужны, чтобы решение искать, а не жалеть себя и хоронить свое счастье заранее. Ведь сердце твое еще не занято. Или, – она прищурилась, словно пыталась взглядом проникнуть в мою голову и прочитать мысли, – любовь уже нагрянула?

– Нет, – передернула я плечами, – не знаю, не уверена, – закусила губу и обняла себя за плечи.

– Когда любовь придет, девочка, никаких сомнений не останется. Сердце отдашь любимому без раздумий и даже сама не успеешь заметить, как окажешься в плену своих чувств. Будь аккуратной, Милана. А теперь, допивай чай и иди к себе. Отдохни. Ты же на бледную тень самой себя стала похожа.

– Хорошо, – проглотила одним махом остатки чая и поднялась, – спасибо вам, Ядвига Петровна. Если бы не вы, – я закашлялась и прошептала, отгоняя дурные мысли, – я бы не знаю, что сделала с собой от отчаяния.

Последнего, к слову, не осталось. После разговора с главной ведьмой отчаяние отпустило мое сердце из своего ледяного захвата, а в душе уже уверенно поселилась надежда в компании с воодушевлением. На дне все еще шевелился страх, который заставлял подрагивать, но я знала, что с этим чувством мне придется смириться надолго. Оно не уйдет никуда до тех пор, пока я не избавлюсь от темного пятна, которое образовалось на моем сердце.

– Мила, – у самого дома меня кто окликнул.

От тени у соседнего дома отделилась массивная фигура, которую я сразу узнала. Рад. Его я не хотела видеть больше всего. Я смотрела, как он ко мне приближается, как мерцают в темноте его светлые глаза, как грациозно, плавно и бесшумно он ступает по земле, как мягко улыбается одной мне, но в голове пульсировала только одна мысль – нельзя! Теперь мне точно нельзя быть с ним. И теперь последнее, чего я захочу, – это его любовь. Не нужна мне любовь даже самого отпетого ловеласа, в которого я оказалась влюблена, ценой его жизни. Не хочу видеть его улыбку, чувствовать осторожные прикосновения и думать о том, что он может умереть. Из-за меня.

– Что случилось? – он нахмурился. Улыбка сползла с лица, уступая место беспокойству. – Тебя кто-то обидел? – угрожающе спросил он, давая понять, что тому, кто меня может обидеть, не поздоровится.

И вопреки своим мыслям, всем возможным запретам, я шагнула к нему, вцепилась в рубашку на боках и прижалась лбом к груди, прикрывая глаза.

– Мне так страшно, – прошептала я, сдерживая подступившие слезы.

Он осторожно коснулся руками моей спины, а через секунду прижал, отгораживая от всего мира. Что-то спрашивал, поглаживал широкими ладонями спину и не выпускал из объятий. А я мотала на все вопросы головой, не желая отвечать, корила себя за свою слабость и радовалась ей, потому что его объятия согревали и успокаивали. Глубоко дышала приоткрытым ртом, не позволяя себе позорно разреветься, и продолжала сжимать ткань в кулаках, боясь, что он отпустит, отодвинется раньше, чем я приду в себя. Но он не двигался. Позволил моей слабости взять надо мной вверх и дал шанс вернуть самооблодание. Но это только сейчас. Один раз. Я в последний раз согреюсь в его руках и больше не подпущу к себе. Он найдет другую, а может, еще десяток других. Гад, конечно, но лучше живой гад, чем мертвый любимый.

Я стояла, греясь в его объятиях. Зажмурилась и не желала открывать глаза, хотела продлить этот миг спокойствия, приятной нежности, которая разливалась в груди, и теплоты, которая волнами разбегалась от его легких успокаивающих поглаживаний. Но я знала, что стоит открыть глаза и это волшебство рухнет.

Мое дыхание выровнялось, сердце уже не подпрыгивало, чтобы трусливо рухнуть в пятки, и в нем поселилась решительность.

Распахнула глаза, мягко, но без сомнений вывернулась из объятий непонимающего Рада и набрала воздуха в грудь. Правда, глаза так и не решилась поднять. Не хватит у меня сил, чтобы сохранить на лице маску равнодушия. Слишком яркие эмоции обуревали меня. Но я должна была это сказать. Решение пришло мгновенно и было единственно верным.

– Спасибо, Рад, – выдохнула я. Сжала руки в кулаки и посмотрела на верхнюю пуговицу его рубашки.

– Что с тобой, птенчик? – его голос обволакивал, манил и обещал заботу, но я не могла позволить себе слабость. Больше нет.

– Ничего, – качнула головой и мысленно похвалила себя за выдержку. Голос звучал ровно. – Все в порядке. Не стоит беспокоиться, Радислав. У меня к тебе одна просьба, – бросила на него короткий напряженный взгляд и снова вернулась к разглядыванию неприметной пуговицы.

– Ты можешь на меня рассчитывать, – уверенно произнес он, чем вызвал мою горькую усмешку, которую я не смогла сдержать.

– Не приходи больше. Я не хочу тебя видеть.

«Чтобы не подвергать опасности», – только последние слова я произнесла уже мысленно.

Рад явно не ожидал ничего подобного. Иначе, я уверена, он не позволил бы мне так просто уйти. Он даже не окликнул, не остановил, когда я медленно, едва переставляя ватные ноги, брела по ступенькам своего нынешнего дома.

С этого мгновения я запретила себе любить. И пообещала, что даже шанса не оставлю этому чувству. С этого дня все, что я буду делать, – учиться и искать выход. Никаких чувств. А те, что уже расцвели в душе, я спрячу за семью печатями. Спрячу так глубоко, что и сама о них забуду, что и сама поверю, что их нет.

Глава 19

Глава 19

Всю следующую неделю я тщательно избегала встреч с Радом, хотя, он, кажется, не собирался оставлять попыток поговорить. Боже, я даже не представляла, что его может быть так много. И что он может устроить настоящую осаду. Кажется, он поджидал меня на каждом углу. Его правда было много, будто в школе учились десятки Радов. Почкованием он размножался, что ли. Но стоило мне завернуть за угол, как он оказывался в поле зрения, стоило свернуть на другую тропинку, как он снова вставал на пути. Я думала, что сойду с ума к концу третьего дня, но каким-то чудом мне удавалось избежать прямых столкновений. Пару раз спасала Олянка, возникая рядом и не позволяя Раду завладеть моим вниманием. Она – единственная, кому я рассказала всю правду. И моя неунывающая соседка, хоть и приобрела сметанный оттенок кожи в момент моего откровения, но взгляд пылал решительностью, с которой она и заявила, что выход обязательно найдется. По-другому и быть не может. И я ей верила. И благодарна была за поддержку и помощь в избегании Рада. Лишь однажды за неделю ему удалось перехватить меня. Причем, в прямом смысле слова. Вопреки своему обещанию не трогать без позволения, он крепко, но аккуратно схватил за локоть, не позволяя сбежать.

– Мила, – напряжение в его голосе можно было черпать ложками, но я не дала ему договорить.

Мне было больно. Не от его захвата, а от его присутствия. Так хотелось к нему прильнуть, почувствовать надежные объятия, вдохнуть древесный запах. Но я не могла. Нельзя.

– Отпусти, – едва слышно попросила я, удивляясь тому, насколько жалким и молящим был мой голос. Подняла на Рада взгляд, и он тут же отпустил локоть. Видимо, что-то в моих глазах не позволило больше удерживать.

Но, уже разворачиваясь, чтобы уйти, я видела, как он поджал губы, а глаза полыхнули решительным огнем. Не отступится, поняла я и только тяжело вздохнула.

И продолжала избегать его. Я стала, буквально, затворницей. Из дома выходила только в школу и к озеру в банный день. Ну и по нужде, естественно. Остальное время читала свои лекции и штудировала бабушкину ведьмовскую книгу, раз за разом пытаясь найти там хоть какой-то намек на то, что нужно делать дальше. Но я просто не знала, что искать.

Зато за эти дни в нашем доме, наконец, воцарилось спокойствие и перемирие. Злата тоже извинилась. Коротко, но, вроде, искренне. И отношения наши теперь пусть и отдавали холодком, но все же стали более мягкими.

Однажды после занятий меня вызвала к себе Ядвига Петровна и сообщила, наконец, что через два дня мы отправимся в мой мир за душой бабушки, и я надеялась, что за ответами. Личная вещь у меня имелась – ее шаль, поэтому проблем с упокоением бабушки возникнуть не должно было. Впереди забрезжил свет надежды на скорые ответы, и моя апатия была вытеснена предвкушением. Я и думать о Раде забыла в этот момент, а вот он обо мне – нет. И даже зная, на что он способен, я не представляла, что он решится на что-то подобное, а вспоминая глаза моих соседок, еще долго не могла прекратить смеяться.

Укутавшись в бабушкину шаль, медленно дышала, наслаждалась ее запахом, который еще был свеж в памяти и не покрылся толстым слоем временной пыли. Колени притянула к груди, положила на них голову и сидела. В который раз, отгородившись от всего мира, жалела себя. В другое время не позволяла себе этого. А в такие тихие минутки отдыха лелеяла свои обиды на жизнь и пыталась понять, как так получилось. Хотя бы предположить. Но в голову ничего не шло. Только внезапно вспомнившийся разговор между мамой и бабушкой о дедушке не выходил из головы. Неужели, дело в нем? Какая-нибудь соперница прокляла бабушку? Но ведь это ужасно! Мне казалось, что я бы на такое не пошла ни при каких обстоятельствах. Даже если бы…

Додумать мне не дали.

Ба-бах! Я взвилась с кровати, едва не запутавшись во всех своих конечностях, и только чудом не рухнула с кровати. Грохот был такой, будто что-то взорвалось. А нет! Это всего лишь любимая, драгоценная Марья Федоровна ворвалась в мою комнату и, видимо, дверь открыла ударом ноги. С разбегу. Иначе я объяснить это не могу. С потолка даже побелка посыпалась.

– Привечаешь?

Она остановилась прямо передо мной, взглянула с прищуром на растрепанную меня и обвела комнату подозрительным взглядом. Прямо ходячий сканер.

– Кого? – испуганно проговорила я и тоже огляделась. Ну, мало ли, на всякий случай.

– Так того, что к тебе в окно лез, – с издевкой произнесла она и уперла руки в бока.

– К-куда? – поперхнулась я.

– В окно, – услужливо повторила Марья Федеровна.

Улыбка с ее лица уже сползла. Губы поджались, а брови сошлись на переносице. Она хмуро оглядела меня, пока я переваривала информацию.

– Что? – воскликнула я и бросилась к окну, когда смысл сказанного все же дошел до меня.

– Неужто, не знала? – теперь в голосе смотрительницы звучало сомнение.

Бросила на нее равнодушный взгляд и уставилась в окно. Там никого не было. Взглянула вниз. Тоже тишина и пустота. И только две ромашки белыми пятнами на зеленом полотне травы выделялись из общей картины.

Марья Федоровна бесцеремонно сдвинула меня в сторону, сама убедилась в том, что никого я не «привечаю». Недовольно цыкнула и отошла.

– От нахал, – хлопнула она себя по бедру, – от наглец, – возмущалась она. – К девке в окно. Романтик, едрить-колотить. А если б сорвался? Что? Школа виновата? От я его, – потрясла кулаком в воздухе, круто развернулась и бодро пошагала к выходу.

– Так кто лез-то? – спросила я, даже не надеясь на ответ. Но попытаться стоило.

– Так знамо, кто! – фыркнула смотрительница. – Радиславка. Или ты, вертихвостка, кого другого ждала? – она прищурилась.

– Я вообще никого не ждала, – окинула женщину враждебным взглядом. – И не привыкла, что ко мне в комнату вот так врываются.

– Так уж простите, стару, что не через окно. Не по возрасту как-то, – язвительно проговорила она, а потом стала серьезной. – Я тут тожа ваших ухажеров гонять не нанималася, а вот видишь, приходится, – она развела руками, – шоб потом по повитухам не бегать и сопли вам не подтирать из-за сердец разбитых.

– Здрасти, теть Мань, – послышался голос Ольки, которая выглянула из-за плеча Марьи Федоровны и сделала страшные любопытные глаза. – А чего эт вы у нас так поздно? Случилось чего?

– Здравствуй, Олянка, – гаркнула смотрительница и хлопнула дверью так, что у меня подпрыгнуло и звонко звякнуло все, что стояло на столе. Вообще удивительно, как после таких манипуляций дверь с петель не слетела.

Но об этом я думала уже после. А сейчас, все еще ошарашенная приходом местной домомучительницы, снова вернулась к окну. Распахнула створки, чтобы обзор был лучше. Перегнулась через подоконник и вперила взгляд в ромашки. Валяются. Сиротливо так. Видимо, Рад с букетом приходил. А эти две выпали, когда он ноги уносил. Вон и трава примята. А прямо под моим окном и вовсе видны два небольших темных пятна. Углубления на небольшом расстоянии друг от друга. Интересно, откуда? Прищурилась. Ну точно! Похоже, этот романтик лестницу сюда припер! Углубления явно от нее. Осмотрелась. Лестницы нигде не было. Фыркнула. А потом сползла с подоконника и осела. Первый смешок вырвался сам собой, а потом я, не таясь, расхохоталась так, что Олянка не выдержала и заглянула в комнату.

– Эй, Мил, ты чего?

– А как представлю, как Покровский по нашему селу с лестницей подмышкой и ромашками в зубах от Федоровны улепетывает, так все, – снова закатилась я, не сумев даже закончить.

Олянка фыркнула, а потом присоединилась ко мне, заливаясь смехом.

Так мы и просидели с ней до вечера, смеясь и фантазируя на тему того, как все бы закончилось, если бы Марья Федоровна зашла бы немного позже. Даже представить страшно.

– Я только одного не понимаю, – спросила я, когда в очередной раз отдышалась после приступа смеха, – чего она с той стороны не зашла? На месте преступления бы и поймала, а так проворонила.

– Так и парни у нас не дураки, – усмехнулась соседка, – они в таком случае всегда при себе пару гвоздей и молоток имеют. И не придерешься. По делу лез. Помочь хотел. Знаешь, сколько таких ловили? Они все одно – на благо школы стараемся. Так что, теперь только так она их ловит. Не всегда удачно, как видишь. Говорят, она одного парня вообще без штанов у девчонки в комнате как-то застала. Уж не знаю, что сделала, но обещание «оторвать ему все бубенчики и колокольчики со стебельками» еще долго разносились над нашими домами.

Мы снова рассмеялись, утирая слезы. И ведь все равно лезут в окна. Даже за «колокольчики» не переживают. Мысленно усмехнулась я. Было легко, весело и приятно. В окна ко мне еще никто никогда не залезал с романтической подоплекой. И я рада, что у него ничего не вышло, но сердцу было приятно и тепло.

Глава 20

Глава 20

В спину бьет холодный лунный свет. Чувствую, как он рассыпается на мелкие осколки, соприкасаясь с живыми. С нами. Тишину вновь разбавляют пугающие шорохи, шелест, раздающийся отовсюду и ниоткуда. Деревья словно застыли по велению какого-то великого волшебника, впрочем, как и все вокруг кажется застывшим, только шелест и шепот проникает сквозь корявые ветви деревьев. Оттого каждый шаг дается с трудом. Хочется обернуться и сбежать, вернуться. В первый раз все казалось сном, а во сне не так страшно, во второй раз меня мало занимал окружающий мир, я старалась успеть поговорить с мамой, а теперь, идя бок о бок с Ядвигой Петровной, которая, как и всегда, была невозмутима и непрошибаемо спокойна, я смогла оглядеться. Неприятное место – эта дорога снов и туманов. Вот уж действительно, если и существует граница между мирами, то она, наверное, именно такая – пугающая и завораживающая, простая и загадочная. А еще давящая. Будто воплощается главный кошмар клаустрафоба, кажется, что невидимые стены двух миров сжимаются в попытке раздавить тех, кто посмел пересечь границу.

– Не беспокойся, Милана, – тихий голос Ядвиги Петровны, прозвучавший внезапно, заставляет вздрогнуть, – со мной тебе здесь ничего не грозит. А ощущения, – она повела плечами, – пройдет, как только выйдем. Именно поэтому впервые на лунную тропу все ступают во сне. Но чем чаще ею будешь пользоваться, тем меньше будет ощущаться здешняя магия.

– А без вас мне что-то грозит? – зацепилась за странную оговорку. Говорила тихо, шепотом, боялась нарушить тишину, царившую на этом пути.

– Ты удивительно внимательная девушка, – улыбнулась женщина уголками губ. – Тропа не так безобидна, как кажется. Те, кто не ведает, как по ней пройти и найти выход, рискуют заблудиться и никогда не выйти. Но о правилах прохождения и сопровождения вам расскажут на третьем году обучения. Тогда же некоторые желающие смогут посетить твой мир.

– Вы и экскурсии к нам водите, – хмыкнула я.

– Некоторые заблуждаются, когда думают, что там их ждет лучшая жизнь. Стремятся любыми, не всегда безопасными и безвредными, способами туда попасть. Твои предшественники зачастую недовольны тем укладом, к которому привыкли мы. Жизнь без техники и благ цивилизации не каждому по нраву, вот и стремятся наивные и глупые одаренные в ваш мир за лучшей жизнью. А побывав там, большинство понимает, что не стоят никакие блага того, что они теряют, уходя из нашего мира. Ты поймешь сейчас. Там, – она нахмурилась и поджала губы в задумчивости, – словно пустота вот здесь возникает, – она коснулась груди, – а заполнить ее нечем.

– Понятно. А я как прошла в первый раз? Меня ведь никто не вел?

– Никто ли? – она покачала головой. – Чую бабушка твоя к тебе не только душой привязана была, но и дарами своими, она-то тебя и провела. Да только сама преодолеть границу не может. А ты бы, красавица, о доме думала, да во всех красках его представляла, а то кружить будем тут до рассвета, или выйдем туда, куда я заведу, а до дома твоего потом неизвестно, как добираться будем.

Уже через несколько минут я почувствовала, как тело обдало теплом, в глаза ударил свет, заставив зажмуриться, а носа коснулся до боли знакомый аромат. Так пахнет дом.

Мамин шок от нашего внезапного появления в квартире передать сложно. Она, вооружившись любимой вазой, крадучись вышла из своей комнаты, готовая обрушить весь свой гнев, замешанный на страхе, на наглецов, пробравшихся в квартиру.

– Совсем ворье страх потеряло, – с этим возгласом она размахнулась, да так и замерла с занесенной над головой вазой, когда увидела меня, опешившую не меньше нее.

После невнятных извинений, звучавших с обеих сторон, перешли к слезам и объятиям, и только после покашливания Ядвиги Петровны, которой пришлось пережидать наш слезорозлив, перебрались из коридора в кухню. И за чашкой чая все же перешли к объяснениям нашего странного появления, а потом и вовсе – к вопросам.

– Правда, Миланка, правда, – мама уткнулась и носом, и взглядом в чашку и тихо вздохнула. – Проклятые мы. Всю жизнь нам жить в одиночестве. А если любовь повстречаем, то она несчастьем нам оборачивается.

– Мам, а почему раньше не сказали?

Ядвига Петровна деликатно не вмешивалась в разговор, но слушала внимательно, переводя взгляд от меня к маме и обратно.

– Так ты же ребенок еще, – на этих словах мамы Ядвига Петровна странно усмехнулась, но молчание все же сохранила, – чего говорить, если поделать ничего не можем. Мама сказала, чтобы я не смела даже заикаться. Она была уверена, что ты по ее стопам пойдешь, да разговор этот сам собой случится. Права была.

– Что ты знаешь, мам? Рассказывай. Я всю жизнь шарахаться от мужиков не хочу. Я нормальной жизни хочу.

Мама сделала большой глоток чая, словно давала себе время собраться с мыслями, сжала чашку ладонями и прикрыла глаза.

– Я ведь из-за любви в том мире не осталась. Судьба у нас, что ли, бежать оттуда из-за нее, проклятой, – горько хмыкнула мама, – влюблена была, вот и не захотела учиться там, вдалеке от любимого. Какой скандал был с мамой. Тогда-то она мне и рассказала о том, что любовь моя обречена. Только я не поверила. Думала, что она специально это говорит, чтобы меня в школу эту волшебную запихнуть. В общем, Мил, я и сама знаю все только из ее рассказов, да предположений. Была у нее подруга, имя такое странное, редкое.

– Мстислава, – подсказала я, когда мама нахмурилась, пытаясь вспомнить.

– Ты знаешь?

– Подслушала однажды обрывок вашего разговора. Дальше, мам.

– Ну так вот, дружили они крепко. Их там целая компания была. А среди них и твой дед. Уж не знаю, что и как, но мама в него влюблена была, а он за этой Мстиславой увивался. А она от него нос воротила.

– Санта Барбара, короче, – подытожила я, за что получила укоризненный взгляд мамы.

– А потом все изменилось. Как по мне, так я думаю, что ему просто надоело бегать за этой Мстиславой и получать крохи внимания, которые она все же ему оказывала.

– Ага, на коротком поводке, значит, держала. Типа, и сам не ам, и другим не дам.

– Мила, – раздраженно окликнула мама, но тут же успокоилась, – не перебивай. Хотя, по рассказам мамы, примерно так все и было. Да только в один момент на каком-то празднике, он не к Мстиславе пошел, а к маме. И все, роман закрутился такой, что даже мне мама не обо всем рассказывала, – хитрая улыбка расползлась на лице мамули. – Да только в Мстиславе то ли ревность взыграла, то ли чувство собственности, то ли просто чувства, которые она так старательно прятала, но дружба между ними разладилась. Мстислава маму обвинила в том, что она опоила деда твоего, приворожила. Да только глупости это. А Мстислава стала изводить маму с отцом. Да и он по маминым рассказам сам не свой был. Здоровый мужик, а болеть стал часто, да в бреду Мстиславу звал всегда, а как в себя приходил, так от любви к маме сгорал. Мама говорила, что то время было самым счастливым и ужасным одновременно. А уж как мною забеременела, так и он успокоился. Все наладилось. Да только стоило мне только что рожденной вскрикнуть, как он рухнул замертво. Так и умер со слезами счастья на глазах. Сердце встало.

– Мам, какая жуть, – передернула я плечами. Вот уж такого и врагу не пожелаешь.

– И не говори, доча. Мама много печали в своей жизни пережила. А на похоронах с Мстиславой и столкнулась нос к носу. Эта женщина и там не постеснялась скандал устроить. Гадостей маме наговорила, но самое главное – дала понять, что не быть ей счастливой. Ни ей, ни мне. Как оказалось, и тебе тоже. Прокляла она маму еще тогда, когда поняла, что отца не заполучить, а на похоронах призналась. И как только мама убедилась в том, что проклятие есть, собрала кое-какие деньги, пожитки, меня забрала, да и ушла в этот мир. Надеялась, что из-за малого количества магии проклятие ослабнет, если и вовсе действовать не перестанет. Перекладывать на кого-либо она не стала бы, а снимать его было некому. И она опять оказалась права. Проклятие ослабло, только мы от того счастливее не стали. Теперь наши мужчины не умирали сразу. По крайней мере, здесь. Ты прости нас, Миланка, за ложь, но не могли мы иначе. Когда ты родилась, а через неделю твой отец в кому впал по неведомой причине, я решила, что больше не приближусь к нему. Передачки в больницу носила, на крыльце рыдала от бессилия, но к нему больше не приходила. А когда он больной и бледный сам заявился на пороге, то и его прогнала. Мы тоже переехали на другой конец города.

– Мам, подожди, – я соскочила со стула и замерла, глядя на нее огромными глазами, – так это что же значит, папа жив? – закричала я, прикрывая рот руками.

– Жив, доча, да только долго он не проживет, если мы постоянно в его жизни появляться будем. Не суди меня, скажи я тебе правду, и ты бы искать его стала. А сейчас сама понимаешь, что ему это сильно дорого может обойтись.

– Боже, – я рухнула обратно на стул, не чувствуя ног, – мне иногда кажется, что я вообще вас не знаю. Ничего о вас.

– Это наша вина, и я пойму, если ты будешь злиться. Пойму и приму, но любить тебя меньше не стану.

– И ты не отправилась искать эту Мстиславу, чтобы из нее душу вытрясти и заставить снять проклятие?

– Куда мне, когда у меня ты на руках была? Мама уходила. Думаю, к ней и ходила, только вернулась хмурая, мрачная и печальная. Ничего у нее не вышло. Я так поняла, что Мстислава та к тому моменту уже умом немного тронулась, да и ненависть к маме с годами никуда не ушла. Не стала она помогать нам.

– Почему не закольцевали проклятие на матери? – вклинилась в разговор Ядвига Петровна. – Думаю, она была бы согласна.

– Пыталась она что-то там сделать. Нашла ведьму какую-то, да что-то там пошло не так. Мама сказала, что больше рисковать не станет посторонними людьми.

– Если подводить итог, – уныло проговорила я, – сидим мы, мам, по самые уши в одной крайне неприятно пахнущей субстанции. Если уж в то время Мстислава уже была ненормальной, то сейчас вообще вряд ли жива.

– Рано еще вешать нос, – как и всегда спокойно проговорила Ядвига Петровна. Конечно, это ведь не над ней проклятие висит и давит, давит, давит… – Ольга, нам нужно попасть на могилу вашей матери. И еще в магазины заскочить. Будем вам признательны за помощь.

Мама, конечно же, не отказала. Отпросилась с работы и провела весь день с нами. Заварила травяного чая, залила его в термос, и мы покинули нашу квартирку. Вопреки моим ожиданиям, сначала мы отправились по магазинам. Оказалось, что ведьмы из волшебного мира продавали в нашем свои магические штучки – зелья, отвары, настои, заговоренные амулеты, травы и прочую ерунду, чтобы иметь запас наших денег. Предусмотрительные они. Впрочем, и они не гнушались использованием вещей нашего мира, изготовленных из натуральных материалов.

И пока Ядвига Петровна покупала что-то себе, мы с мамой отправились за покупками для меня. Я рассказала маме о тяготах своего проживания в иномирной деревне, и о том, что попала туда в неглиже, вооружившись шалью и дневником бабушки. Так что, совместно было принято решение, что мне крайне необходимы несколько платьев из натуральных материалов, без грамма синтетики, и нормальное белье. Хлопковое и удобное.

И уже с полными пакетами, купив бабушкин любимый белый шоколад и букет гвоздичек, сели в машину и отправились на кладбище.

Могилку нашли без труда. К горлу привычно подступил ком, который мне не сразу удалось сглотнуть. Я очень скучала по бабушке, мне не хватало ее тепла, улыбки и мудрых советов. На секунду прикрыла глаза и почувствовала легкое прикосновение к макушке. Так, как делала только она. Зажмурилась и тут же распахнула глаза, ошарашенно глядя на портрет родного человечка. Неужели, это была она?

– Ты готова, Милана? – отвлекла меня Ядвига Петровна.

Я мотнула головой, потом кивнула и подошла к ней ближе, пока мама разливала чай, ставила цветы и прибиралась на могилке.

– Что нужно делать?

Когда мама вышла за оградку могилы, вошла я. Тихо поздоровалась с бабушкой, опустилась на корточки и глубоко вдохнула. В руке сжимала небольшую баночку, которую дала Ядвига Петровна, на плечах лежала бабушкина шаль, а в голове звучали замысловатые строчки, которые мне нужно повторить трижды.

– Не волнуйся, Милана, это не сложно. Просто закрой глаза и почувствуешь, как земля откликается на твою магию, – наставляла Ядвига Петровна. – Как будешь готова, начинай. Когда закончишь, почувствуешь результат. Если все получится, то сомнений не останется.

Прикрыла глаза и попыталась услышать, почувствовать отклик природы. Как же это сложно человеку не привыкшему и неподготовленному. К тому же, если верить тому, что я уже узнала, и магии в этом мире немного – крупицы. Хотя я теперь и сама чувствовала это свербящую нехватку чего-то. Что-то вроде того ощущения, когда где-то зудит, но где именно – непонятно.

Я слушала. Себя, природу, все вокруг. И слышала – шелест листьев, которые шевелил легкий ветерок, шорох шин проезжающих машин, недалеко – перекличку птиц, собственный стук сердца и дыхание… Ничего нужного. Но продолжала дышать глубоко, размеренно и слушать. И даже сама не поняла, в какой момент вдруг поняла, что не слышу больше этих звуков, а чувствую странное тепло в ладони, которой упиралась в землю, ощущаю ласковые касания ветра, который словно что-то шепчет, неразборчиво, но тепло и по-доброму, словно встретил старую подругу. И мне от этого так хорошо стало, что захотелось улыбаться. Вот оно, то, что нужно.

Взяла горстку земли, раскрыла глаза и медленно стала насыпать в приготовленную баночку, а губы уже нашептывали нужные слова:

Зачерпну земли пригоршню полную

Той, что домом стала, последним пристанищем.

Привяжу к вещи, душу опутаю,

Оторву от мира ее ранящего.

Уведу за собой дорогой лунною,

Проведу меж мирами, узкими коридорами,

Возверну на родную землю, жизни полную,

Чтоб душа освободилась, стала вольною.

Пока наполняла банку землей, шептала и шептала заговор, чувствуя, как мой шепот превращается в беззвучную мелодию, которую слышу только я, природа и нужная мне душа. Ветер затанцевал, отзываясь на мои слова, завертелся вокруг, ластясь и отгораживая меня от всего мира, затягивая в этот вихрь душу, которую я в последний момент сумела даже увидеть. Испугалась немного, но не остановилась, была уже захвачена этим волшебством. Лишь сдернула шаль с плеч, завернула в нее полную банку земли и улыбнулась светлому туману, сгустившемуся напротив меня. Может, мне хотелось так думать, но ответную улыбку я все же ощутила.

С последними словами магия развеялась, и в мой тихий уютный мир волшебства ворвались звуки привычного мира. А вместе с ними навалилась такая дикая усталость, что я повалилась вперед, и носом не пробороздила землю только потому, что уперлась в нее руками. Вот так волшебство! Похоже, я сейчас потеряю сознание, чего со мной еще не случалось.

– Умница, девочка, – меня с двух сторон подхватили мои сопровождающие и помогли встать. Перед носом тут же появился одноразовый стаканчик с чаем. – Магии тут крохи, поэтому и сил тратить приходится больше. Но ты справилась. Сейчас посидишь пару минут, и все пройдет. А вечером сможем уже вернуться.

– Хорошо, – пробормотала я, грея ледяные руки о бока стаканчика, – успею в ванне поваляться. Как я соскучилась по нормальной ванне!