Текст книги "Гиппокампус (СИ)"

Автор книги: Светлана Полуденная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Давай-ка я кратко объясню тебе, друг мой, что мы устроили. Я прочитал про один морской праздник и решил, что перед отплытием к чудесным странам, мы должны так напиться, что очень долгое время не сможем даже произнести заветное слово – "ром". Правда, те, кто писал мои книги, что-то напутали – богом моряков был несомненно Вакх, а не какой-то Нептун. Видимо, ошиблись, с кем не бывает!

Итак, празднество началось на закате. По середине мы установили ту самую бочку с водой, за ней, на троне из ящиков, украшенных водорослями, сидел я. У меня была борода, тоже из водорослей, и к шапочке мы приклеили смолой (ничего себе! У нас, оказывается, была смола!) ракушки, а одет я был в сети. У Вакха должен быть рыбий хвост – мы привязали пару тварей к моим сапогам, выглядело мило. А ещё, как ты знаешь, должен быть трезубец – его Тот вырезал из весла. Ох, у него прямо талант!

Как ты понял, мой друг, я изображал Вакха. Ведь из всей команды именно я попал под дождь и мне не нужно было никакое омовение. А вот остальным нужно было, ещё как!

Альбатрос мирно сидел на хвосте и не без интереса глядел на нас. А зрелище и вправду было интересным! Все так же разоделись, как и я, только все были сегодня чертями и русалками. Леон намотал вокруг своей шеи водоросли, а одну из рыб засунул в карман штанов. А вот Бьёрн прямо вплёл в свою рыжею бороду водоросли, ты не представляешь, как смешно это смотрелось! Близнецы сделали себе из ракушек ожерелья и парики (слово дня! Мы про такое и не слышали!) из соломы, а лица покрасили сажей (вот откуда эта дрянь у нас?). Игорь, который сутулый, накинул на плечи сеть, а Дон надел на голову желе-медузу. Томас воздержался, и лишь приколол к своей треуголке пучок водорослей. В принципе, ты понял друг, из чего были сделаны наши костюмы. Только Джером пошёл против всех: не знаю, зачем и почему, но он поймал двух чаек, и, каким образом, не знаю, отнял у них крылья! А через крылья продел верёвки и повесил себе на шею. И что-то красное так и алело у него на рукавах.

И палубу мы тоже украсили! Водоросли, рыбы, медузы, ракушки! Резные вёсла Тота особенно были хороши, и бочки, на которых он изобразил нашего Гиппокампуса и богов.

Когда солнце начало тонуть, мы приступили.

– Друзья! Мы, подданные Вакха, дети Гекаты, готовы побороть тысячу бурь! Готовы усмирить яростных сирен и подчинить себе валькирий!

– Да! – кричали матросы.

– Мы откроем новые земли! Прокатимся на зебрах! Погладим далматинцев!

– Ура!

– Мы спасём крестьян от рабства и освободим бедовых дам! И через тернии и звёзды мы достигнем Вальгхаллы!

Все кричали и махали руками, Гот даже сбил с головы Дона медузу.

– Сегодня мы освежимся! После – напьёмся! А уж завтра – приручим нашего коня и отправимся к дальним берегам!

С этими словами я кинул свой трезубец и попал прямо капитанскую дверь. Надеюсь, Грегори бы не обиделся? После началось – каждый выпивал по кружке воды, а после тонул в бочке. Все, кроме меня конечно, прошли этот ритуал. Некоторые боялись, а некоторые смело ныряли с головой. Вот только Джером...

– Ну что, маленький Юз, хорошо на троне?

– Ну да! Мы сено для мягкости положили.

– Ну, ну. Ты только не привыкай к мягкому сидению.

– Ладно... Ладно, ныряй!

Джером лишь вымыл лицо.

Поле воды, пришёл ром. Мы пили всю ночь, и кажется день, и, вроде бы, ещё одну ночь. Как шумно было! Как легко танцевалось под луной! Нескончаемые тосты, песни, и, конечно же, сны наяву. Вроде бы, в книжках, они называются делирием – очень красивое слово!

Я расскажу про свой: через некоторое время, когда я сбился со счёту выпитых кружек, мне показалось, что с нами приплыли танцевать рыбы, чем-то схожие с людьми. То ли ноги у них были, то ли руки. Или крылья? У них была смешная одежда, хорошо, что я из книг знаю названия, и могу тебе рассказать, мой друг. В общем, рыба-меч была в сюртуке, а акула-молот в галстуке и джинсах. На осьминоге были кеды и он очень смешно танцевал! А ещё, была та самая зебра и далматинец, они кружили в пачках вокруг Ливстона и пели что-то про бусы. А у дельфина была балалайка (ну, такая треугольная штука со струнами) и он размахивал ей и что-то кричал.

От этого зрелища мне было очень весело, и я закружился в танце с окунем. Небо было зелёным, звёзды сияли ярко. Дышать становилось тяжелее, что-то кололо бока, но как тут остановишься? От танцев чувствуешь себя свободней, сильней! Кажется, пара движений и весь мир – твой!

Но тут Альбатрос, не другая такая же птица, а тот самый, закричал пронзительно: "Встряхнись!" Он всё кричал и кричал, махал крыльями, и я, попятившись, упал.

Тогда я встряхнул головой – Леон вылил на меня ковш воды – и побежал к борту, исполнять наш ритуал.

Моряки против голода

До начала настоящего путешествия осталось немного. Мы все приходили в норму после вакханалии и привыкали к воде. Ром был надёжно спрятан от солнца и моря. Было решено пить его нечасто и по поводу.

Первое время повод находился часто. Новая шапка Дона, победа Калтона над Ливстоном в бою на вёслах. Потеря сапога Бьёрна, а потом его неожиданная находка (он висел на тросе из иллюминатора на верхней палубе "хвоста"). Каюсь, я тоже способствовал этому – пару раз кричал "Эврика!" когда находил в книжке интересные вещи. Но ведь, друг, ты ведь понимаешь, как сложно отказаться от старой жизни! Ведь ром – наше всё!

Со временем становилось всё проще. Команда смогла привыкнуть к воде. Я так был рад! И всё бы ничего, если б не новая напасть...

– Я не понимаю, я какой-то пустой, – обратился Игорь к Агустину и Томасу, – у меня в брюхе, всё скрипит, прям как в трюме. И хочется что-то пожевать... И так кисло! Может, ром?

– Тут не в этом дело. Тут что-то другое...

Многие, и я сам, стали ощущать эту пустоту. Зубы стало сводить, животы ныть и стонать. Все стали грустны и осунулись. И я даже читал через силу! Голова становилась тяжёлой, и одни и те же слова я перечитывал по сто раз! По сто! Ну, наверно. У меня не очень хорошо со счётом.

Однажды, листая энциклопедию, я наткнулся на изображение еды. Еда! Такая разная, цветная, жареная, печёная, копчёная....

– Это голод, – слово само обрушилось на меня из прочитанных рассказов. Команда внимательно слушала, но не понимала, как и я когда-то, – мы не ели, а нам надо. Правда, я вообще не припомню, чтоб мы когда-либо ели... Может, ром притуплял голод.

– Ром! – вскочил с места Бьёрн.

– Нет, рыжий, он нам уже не поможет, – выдохнув вместе с дымом, сказал Агустин, – нужно что-то другое. Что, малыш?

– Ну, есть можно много чего! Фрукты, овощи, мясо...

– Как в твоих книжках?

– Да, как в них.

– Так тащи!

Я очень долго соображал тогда, но это меня не извиняет! Я даже и подумать не мог, что они съедят книгу по сельскому хозяйству! Надо было отобрать, но то, с каким наслаждением они жевали страницы, не дало мне отобрать книжку.

– Эх, ладно! Ничего страшного...Но это – не еда!

– Но жуётся очень даже!

– Да но... Как объяснить... Это ненастоящие фрукты и овощи.

Голодные глаза уставились на меня.

– Обманщик! – заорал Гот.

– Нет, вы не так поняли! Это изображения еды. А еда, которую мы можем достать – это рыба и водоросли!

– Фу, водоросли! Они пахнут рыбой, – заговорил Бьёрн.

– А ещё сильнее пахнет рыбой, сама рыба, – поддержал Тот.

– Как интересно развиваются события, – Джером был такой радостный...Что же я ему сделал? – С водой появилась жажда, с жаждой – голод. С голодом – боль? Кажется мне, что повышение Юза дорого нам обходится...

– Цыц, мелочь! Он теперь капитан, а капитану лучше знать, что нужно его команде, – Томас положил руку мне на плечо и продолжил наставление, – раз рыба, значит рыба! Всё равно никто из нас её ещё не ел.

– Попробуй первым, старый кот, кто знает, что с тобой случится.

Джером приобнял Карлтона за плечи и повёл его вниз.

– Кот? Это звание, да мальчик? – нахмурив брови спросил меня Томас.

Я только повёл головой, ведь понял, что упустил эту важную перемену в Джероме. Как же я не заметил всех этих слов, которые отсутствовали в лексиконе команды?

Но тогда на палубе у меня не было времени поразмыслить об этом, и мы начали удить рыбу. И до праздника Вакха некоторые ради смеха закидывали сеть в море. Кстати, научились мы этому совершенно случайно, по пьяни. Я бы рассказал, да только... не помню. Помню лишь как однажды кто-то засунул рыбёшку мне под рубаху, пока я спал. Да, вот такое не забудешь! А Карлтон и Ливстон часто устраивали что-то вроде сценок: одна рыбка представлялась, к примеру, Тотом, вторая Готом, и дрались из-за каких-нибудь пустяков. В общем-то, суть сценки почти всегда была в драке... А когда рыба начинала издавать странные и очень неприятные запахи, её возвращали в море. "Пусть помоется, бедолага" – часто говорил Ливстон, целуя рыбу на прощание.

Да, играть-то мы с ней играли, но есть – никогда! И в голову такое не приходило. Матросы начали строить догадки, как правильно рыбу есть. Игорь, понятное дело, на спор, попытался проглотить одну рыбёшку целиком – за что был избит хвостом и осмеян командой. Да, Игорь всегда отличался смелостью! Бьёрн решил не отставать и поэтому для начала лизнул рыбу и после его долго тошнило.

– Ну какая гадость! Юз, малец, я эту штуку есть не стану! Сам давись! – плевался Бьёрн.

Но я стоял до конца! Мы всё тянули и тянули невод из моря, пока рыбы не стало в самый раз. В руках у меня была славная книга "1000 и 1 способ приготовить рыбу".

– Бьюсь об заклад, – говорил я, – что эта книга повидала многое! Сколько флотилий она сопровождала, сколько матросов накормила! Какие люди держали её в руках! И Чёрная Борода, и Колумб, и Врангель! И капитан Грегори тоже, а теперь вот – я!

– Да что ты брешешь! – крикнул мне Карлтон.

– И ничего я не брешу!

– Нет, нет, определённо! – Карлтон подошёл ко мне, я прищурился; всегда щурюсь, когда краснею, – Ты тут вот передо мной тихо стоишь, и не об какие заклады не бьёшься.

– Ха, друг! Я потом тебе всё объясню, а сейчас, нам нужен котёл!

В записях капитана я нашёл, что тот отсек на корабле, где мы хранили свои сапоги и шляпы, был кухней. Туда-то мы и потащили свой улов. Думается мне, лошади не очень-то любят рыбу, потому как в брюхе так засквозило! Шорохи, стоны, колеблющийся огонь давал странные тени. Команда занервничала, ну и я тоже, но раз ты стал капитаном, то держи марку!

– Несварение, поди. Бывает! Тащим дальше! – скомандовал я. Однако, как ловко и смело я руковожу ими, а ведь они больше и сильнее меня, и я – всего один против всей команды.

А ведь как грустно – я совсем один. Никогда об этом не задумывался. Просто раньше, ром не давал этой мысли пробиться. Мы пили вместе, пели вместе, а песня и ром очень и очень объединяют. Как будто сразу нет кожи и пара лёгких у вас всех одна. Словно одно целое! Но дни на воде мне доказывают – это невозможно. Ну ладно, ни к чему тебе об этом думать. Надеюсь, ты читаешь мои записи вместе с тем, с кем с удовольствием делишь воздух.

Так, долго и упорно мы тащили рыбу до камбуза. Чтоб ты знал, дорогой друг – камбуз, это кухня на корабле. Только не смейся, но я сам недавно узнал!

– Ну и чаго это делать мы будем? – спросил Игорь.

– Готовить рыбу! – ну это же очевидно!

– И как это?

И вот тут я призадумался. Однажды Карлтон и Ливстон многое отсюда повыбрасывали... Но, слава Гекате, не всё!

Мы нашли: мешок угля, кастрюли, печку (на кардановом подвесе!), всякие поварёшки и ножи. Ножи были такие красивые! Острые и блестящие, они сразу привлеки наши взгляды и руки.

– Хей-хей! – кричал Бьёрн, размахивая ножом, – Смотрите, я ранил ветер!

– Ты не ранил ветер! – руки-в-боки была любимой позой Дона.

– Нет, ранил! Видишь, какой след от острия!

– Это просто свет!

– Это не свет! Это...кровь, правильно, Юз? Да, кровь ветра! Много крови!

–Кровь! Кровь! – поддерживал Бьёрна шустрый Тот и случайно отрезал немножко его бороды.

– Ах ты! Ха ха!

– Стойте! Как-то это небезопасно!

В общем, я тоже увлёкся этой игрой – бегать по кубрику размахивая ножами. Несколько гамаков серьёзно пострадали от наших забав. Кто-то сегодня будет спать на полу. Я догадываюсь кто, и от этого мне грустно.

К счастью, Агустин не такой любитель побегать (что не удивительно, с одной ногой сложно быстро передвигаться) и относится к нашей морской жизни более ответственно. Назвав нас вонючими гнилыми лангустами, он напомнил нам о нашем деле.

О чистке рыбы.

Это далось нам не сразу. Даже пустить ей кишки оказалось целым искусством! Так противно мне давно не было, но, однако, к вони быстро привыкаешь, и со временем потроха уже не кажутся такими мерзкими. Только грустно ставится. Рыбку жалко.

Головы мы тоже рубили. И кидали всё в иллюминатор, а зря – рыбья гадость падала прямиком на плавник нашего корабля.

– Ну Дон, зачем! Разве ты не видишь куда кидаешь?

– Ой, да ладно, ничего страшного. Зато, потроха всегда у нас под носом.

– А зачем? Чтобы приманивать чаек?– я совсем вышел из себя и очень устал от чужой глупости.

Я совсем вымотался. Пока чистил рыбу, осознал, что будь я совсем один, то справился с работой в два раза быстрей. Команда ведёт себя ужасно! Сначала и я смеялся, но когда день подходил к концу, а рыбы всё не убывало...

Я работал ножом, а они только махали им и радовались жизни.

Что ж, с чисткой рыбы было покончено, началась варка ухи. Хорошо, что рядом был Агустин, именно он предложил оставить рыбы про запас, потому что первая уха была катастрофой. Есть эту жижу было просто невозможно!

Команда расположилась на палубе. Бьёрн в одиночку принёс огромную кастрюлю с ухой. Его лицо было напряжено, щёки раздуты, он всю дорогу так пыхтел, что Тот начал над ним потешаться.

– Видать ослабел крошка Бьёрн, без рому-то!

– Заткнись! – рявкнул на всё брюхо рыжий гигант, – эта гадость так воняет, что мне совсем нечем дышать!

Когда я разлил уху по мискам, то и Тот скорчил рожу. И я. Первую уху принято было пожертвовать океану.

– Это первый и последний раз, малыш! – сказал Томас, – Придумай что-нибудь получше.

Получше! Легко сказать... Это ведь рыба, что с неё взять? Наверняка ей суждено плохо пахнуть. Но на следующий день, я всё-таки нашёл способ: мы взяли оставшуюся рыбу, выпотрошили и высушили на солнце!

Рыба оказалась очень солёной. Первая дегустация (мотай на ус, очень модное слово!) прошла на ура. Команде понравился дуэт рыбы и рома.

– Не зря они оба на букву рэ, – подметил Дон.

Я обрадовался: раз мы победили голод и обуздали жажду, мы можем приступать к главному – к путешествию.

Крах, бунт, страх

Порывшись в сундуках Грегори, я собрал себе отличный костюм. Как никак, я капитан, и должен выглядеть достойно!

Мне приглянулись чётные блестящие ботфорты, но они на столь высоком и тонком каблуке, что я не решился их надеть, так что, пришлось довольствоваться сапожками поскромнее. На плечи я накинул синий камзол с эполетами, на голову надел широкополую шляпу с забавным фиолетовым пером, и натянул на лоб повязку на глаз, чтоб было удобнее смотреть в телескоп.

Команда приветствовала меня ахами и охами. Я ликовал! Уважение!

– Томас! – громко позвал я боцмана, – каков наш запас воды под килем?

Томас нахмурил брови, и, покивав головой, что-то шепнул на ухо Агустину. Тот, в свою очередь, подошёл ко мне и сказал:

– Юз, ни Томас, ни я, ни остальные не знаю даже, что такое киль. Может, ты пояснишь, для начала?

О, читатель! Как я был рад этому! Рассказать обо всех чудесах, что я вычитал! Я без умолку трещал на палубе, потом, ночью, продолжал в кубрике, до самого утра рассказывал те истории, которые успел вычитать. Но когда я сам начал проваливаться в сон, ко мне снова подошёл Агустин.

– Всё что ты говоришь, трогает моё сердце. Мне, как и остальным, хочется узнать, что случилось с Синдбадом, но ты должен просветить нас не сказками о море, а о самом море.

– Что ты имеешь ввиду, Агустин?

– Легенды о мореплавателях хороши и поучительны, но нам самим нужно стать настоящими моряками. Как они правили кораблём, Юз? Как они ловили ветер и боролись со стихией?

Я крепко призадумался. Я действительно не знал, как они бороздили моря. Мы ничего не делаем, а моряки в историях без устали работают.

Пусть мои глаза смыкались, я сделал усилие над собой и отправился в каюту капитана. Один иллюминатор был открыт, и через него влетел Альбатрос. Эта умная птица снова подсказывала мне нужный путь – она села на несколько талмудов о кораблестроении и судоходстве.

Внутри одной из книг оказался чертёж корабля.

Я развернул его.

Я прочёл книги. Это было ужасно сложно, часто мне приходилось заглядывать в словари, по часу рыскать по справочнику в поисках нужной буквы – голова совсем перестала работать, слова никак не хотели обретать смысл.

Прочтя всё, что имело смысл прочитать, я обошёл весь корабль: был на самом дне брюха – в трюме, прошёл весь орлопдек – нижнюю палубу, а ещё верхнюю, заходил куда только можно. Даже спускался на беседке за борт, чтобы рассмотреть коня со стороны воды. С пером у меня всегда были проблемы, ты наверняка заметил – мой почерк ужасен, но чертёж составить я всё-таки смог. Конечно, вышло криво – я не инженер, и не художник, и не чертёжник, даже не знаю, кем надо быть, чтоб выдумать и зарисовать целое судно. Вроде вышло сносно. Если я и ошибся в чём-то, от правды это не спасёт – различия бросаются в глаза.

Дорогой читатель, рушился ли на твоих глазах твой мир? Как сказал бы сухопутный – уходила ли земля из-под твоих ног? Я стою на палубе ровно, но сердце словно выбило с места сильным ударом волны, и упало оно прямо в желудок, и все жилы, которые скрепляли меня, перервались. Не бывать теперь покою.

Целых три дня я возился с книгами, команда в это время ждала курса – все были взволнованы предстоящем приключением. Несколько раз ко мне закрадывалась мысль, что единственный выход, это последовать за Грегори. Я не считаю товарищей дураками, они умные ребята, но сами не скоро смогут узнать правду Гиппокампуса. Верёвкой я смог бы отсрочить удар для команды. Моя шея стала бы такой длинной, как у Альбатроса... Сначала Грегори, потом я, потом...

Альбатрос испачкал лапы в чернилах, и весь пол, и книги, и чертежи, впитали в себя следы птицы. А будет ли после нас след? Я пишу столько много, а есть ли в этом смысл? Море слишком огромно, чтобы я смог найти родственную душу, которая поймёт мои каракули на бумаге. Дорогой друг! Ты существуешь? Мы вот, кажется, нет.

– Братья! Путешествия у нас с вами не выйдет, – мне давно стало страшно и пусто, но голос я смог сдержать, говорил громко и твёрдо. Волна не дрожит, когда бьёт, и капитан не имеет право мямлить, когда разбивает надежды. – Я изучил всё, что только смог найти... Возможно, вы не поймёте сразу, или не поверите мне, но то, что мы с вами живы – просто чудо.

Чайки слишком громко разорались и спустились ближе к нам. Своими крыльями они начали задевать нас, одна сбила с моей головы шляпу. Но я продолжал, а команда, отмахиваясь от птиц, слушала.

– Это сложно, и я не понял сразу, а поняв, не поверил, но дело в том, что мы – не на корабле.

– Ха, глупости, мальчик-капитан! – Бьёрн пришиб своей могучей рукой одну чайку, – мы в море, но ходим и не тонем, а как можно не утонуть в море? Только корабль поможет!

– Это так, но...технически, это не корабль. Мы не можем управлять им. Сейчас я покажу вам.

Я растянул на палубе чертёж парусного фрегата, и, для сравнения, изображение нашего судна. Лица застыли в изумлении. Леон помрачнел, Агустин закурил, Томас снял треуголку – они поняли.

– Видите, как выглядит судно? У него есть паруса, мачты, такелаж, шлюпки, якорь. У нас же – одни названия, и то – кубрик и каюта – не делают коня кораблём. У нас ничего нет, Гиппокампус словно вырезанная деревянная фигура, полая внутри и с ровной спинкой – верхней палубой для нас. Он не тонет, но на этом его способности заканчиваются.

Агустин заглянул мне прямо в глаза, и я осознал, насколько он стар. Мне стало нестерпимо его жалко. Вот он – иссохший под солнцем, с почти белёсыми глазами, как он ещё может видеть? Из книг знаю, старикам положена смерть, но как я этого не хочу.

Я оглядел всех разом, понял, что многие не осознают, в какой беде мы находимся. Когда Гот начал громко доказывать брату, что мы с лёгкостью заставим Гиппокампуса ударить по волнам хвостом и в считанные дни достигнуть берегов Крита, я совсем ослаб и все мои бессонные ночи за чертежами вырвались в крике:

– Да мы все прокляты!

Мои слова затерялись в криках чаек. Никто больше не обмолвился словом, лишь гадкие птицы не признавали тишины. Мне казалось, что я схожу сума, хотя, наверное, я давным-давно потерял рассудок.

– Всё это время мы тонули в бутылке с ромом! Наше судно – просто кусок дерева, понятно! Нет здесь ничего, и там – я указал на горизонт, – для нас ничего нет. Мы застряли здесь, понимаете вы или нет? Каждую ночь мы засыпаем в зелёном зареве, и для чего... какой смысл просыпаться, если выхода нет? Этот... этот конь, он не отпустит нас никуда, мы просидим на его спине целую вечность! Мы не путешествуем, мы отматываем срок!

– Да с чего ты взял? – спросил меня Дон.

– Да с того! – я совсем не мог успокоиться, голова страшно гудела, и все опасения вырывались наружу. – Мы столько времени в плаванье, что никто не помнит точно, сколько дней, а то и лет прошло. И как прошёл первый день, кто-нибудь помнит?

– Ну Юз, успокойся. Ты сам знаешь, мы столько праздновали, что...

– Ничего не помним, так? О земле, о цветах, о близких людях.... Мы без прошлого.

Сначала мне хотелось избить кого-нибудь, я даже чувствовал, как захватывал меня красный цвет – цвет гнева и кулака. Но после слов о семье мне стало страшно грустно. Видимо, я правда одинок. Что я, что мы такое, раз мы можем вспомнить только море и чёрного коня? Всё пустое.

Леон положил руку на моё плечо и сказал:

– Мы твои близкие люди, Юз, мы одна команда. Так всегда было и будет.

– Для начала хорошей истории этого достаточно, – продолжил Леон, – мы что-нибудь придумаем. Нам просто нужно время.

Леон прав – нам действительно нужно время чтобы свыкнуться с мыслью о том, что мы потеряны в бесконечности моря на игрушечном судне. Поддерживаемый Леоном и Агустином, я пообещал команде найти выход и привести корабль к островам. В тот момент, конечно, обещание прозвучало как слабый и усталый выдох. Мне просто хотелось тихо пережить всё это. А чайки были против тишины, они накинулись на матросов как на падаль (я читал, они ею не брезгуют, только, что это, не знаю). Я сам замахал руками, словно птица, чтобы отбиться от чаек. Они кричали прямо в уши, одна птица чуть не влезла мне в рот; они били нас своими крыльями и приходилось руками заслонять глаза от их клювов.

Снова грязные пернатые взбесились не на шутку, я еле-еле держался на ногах, когда их мерзкий крик начал обретать смысл: я точно знаю, что не я один смог различить слово "ложь".

– Прячьтесь все! Бегите в брюхо! – Томас схватил меня за локоть и, отбиваясь от чаек, потащил к люку.

– Это твоя вина! – низкий Джером бил птиц вёслами и бежал за нами к люку. – Твоя вина Юз!

Целое торнадо устроили эти гадкие птицы! Как заговорённые, они, сбившись в группы, давили и сталкивали нас своей массой. Кто-то уже успел спуститься и подавал руки другим матросам – кто именно, было не разглядеть из-за перьев, но мы с Томасом были отрезаны от укрытия столпом пернатых.

– Чего это они? Бей их! – кричал Томас. Мы стояли спина к спине и, как могли, отбивались от наглых чаек.

– Приятней заблудиться в темноте, нежели в тушах этих птах!

– Ты прав Томас! Смотри! – пусть чайки и белые, но совсем не чистые, как Альбатрос. Он разбил нашего неприятеля, нас больше не теснили. Своими гигантскими крыльями расчистил дорогу. Альбатрос совсем один – как и мы все – разобраться с серой массой оказалось даже ему не по плечу, то есть, не по крылу. Многие чайки пали от его взмахов, но к ним на помощь прилетели остальные: они щипали его за крылья и хвост, и, словно боевые ядра, врезались в него на лету.

– Нет! – я не мог бросить друга в беде. Кем бы я стал после этого? Чайки облепили его со всех сторон, образовав шумную пернатую сферу. Мне стало очень страшно, надеюсь, ты не испытывал этого: я почувствовал себя самым маленьким, самым слабым человеком на корабле и на всём белом свете; застыв, я просто смотрел, как моего товарища заклёвывают до смерти.

– Юз, хватай! – как я рад был этому голосу! Ко мне бежал Леон, в его руках была сеть, и вместе мы прижали кричащий клубок к палубе.

– Дави их, сильнее дави! – прижать птиц и растоптать их, было единственным верным решением. Мерзкие, гадкие, грязные твари! Они не заслуживают ничего хорошего!

– Юз, осторожней! Ты можешь покалечить не того!

Что-то страшное влезло в меня, раз я чуть не добил Альбатроса. Я тогда подумал про себя, что в такой спутанной массе, сложно не сломать родное крыло. Но кажется мне, что я просто сорвался – такой гнев нашёл на меня, гнев на капитана, на его слабость и на свою, на глупость команды, и на надежды друзей. А тут ещё эти птицы попались под руку. Мне стыдно, но я рад тому, что у меня появился шанс покалечить живое. Но Альбатроса! Ни за что.

Я вытащил его из-под сетки и, крепко держа в руках, ринулся к трюму. Леон помчался за нами, попутно отгоняя птиц. Мы были на расстоянии прыжка от люка, как вдруг, Джером взял птиц в свои руки.

Я пообещал не ругаться здесь, мой друг, не хочу показаться тебе неотёсанным грубым мужланом. Хотя, наверное, я именно такой. Но разве можно назвать Джерома как-то по-доброму? Этот... сын трясогузки привязал к поясу пару бутылок рому, одну взял в правую руку, а в левую – факел. Он хорошо запомнил, какой огонь алкоголик и забулдыга. А вот насколько огонь беспощаден, Джерома не интересует. Он пугает меня, и уже давно.

Джером набирал в рот рому и, плюясь на факел, раззадоривал и злил пламя. И огонь обрушивал свой гнев на наглых птиц... О, Геката! Как это страшно! Десятки "красных карликов" с криком горели у нас на глазах! Я сам их топтал, но я не желал им такого! Пахло ужасно, звук их боли раздирал моё сердце. Отдав Альбатроса в руки Леону, я кинулся к одной из откупоренных бочек, взял черпак, и, думая хоть как-то помочь несчастным, плеснул на пролетавших мимо чаек. А после, просто упал на колени и зарыдал. Прошу, не ненавидь меня! Ну не думал я, что в бочке этой тоже ром....

Они пылали, кричали, падали горящими звёздами в море, на палубу. Обгоревшие, чёрные и больше не живые. Я ревел в начале на них, за злобу, с которой они накинулись на нас. После, я ревел за них, безутешно оплакивая. Видимо, где-то в глубине, глупенький маленький Юзек надеялся потушить их боль своими слезами.

Близнецы утешали меня, но как может стать лучше после такого пожара? И что бы ты сказал, мой несчастный свидетель, если бы твои друзья радовались подобному ужасу? Вместе с криком горящих пернатых я слышал смех и разные "молодец, Джером! Хитрец! Жги гадюк, жги!".

Я собрал последние силы и, подбежав к поганому мышу, ударил его в челюсть. Пламя от неожиданности сбилось и снова подпалило бороду Бъёрна. Он лишь засмеялся.

– Что ты натворил?! – я тряс его за грудки и мои слёзы капали на мерзкую мышиную физиономию. Он лишь с прищуром улыбнулся и ответил ровно и спокойно:

– Спас нас от твоей оплошности, вот и всё мальчик.

– Моей? Спас?

– Тихо, Юз, – вмешался помрачневший Леон, оттаскивая меня от Джерома – сейчас всё проясним. Чем ты думал, Джером? Жечь живьём, да ещё и на корабле!

– А что мне ещё оставалось делать, Леон? Птицам не понравилась напористость Юза, с которой он хулил корабль, они решили опровергнуть его слова. Я просто заставил их замолчать.

– Это не в первый раз, ты уже и раньше творил что-либо из ряда вон. Теперь и тебе пора отвечать.

– Э, нет, Леон! Подожди! – встрял в разговор Игорь, – За что отвечать то? Джером верно говорит – у него не было выбора! Юз обидел коня, а чайки, как всем известно, живут в конском зеве, вот они и решили заступиться!

– Что за чушь ты несёшь! Это просто деревяшка! – я всё ещё не пришёл в себя, но слушать всё это спокойно никак не мог.

– Деревяшка деревяшкой, а сколько дней и ночей на тебя везёт! Вот и послала деревяшка своих защитников.

– Будь Джером капитаном, всего этого бы не случилось, – промямлил Дон, – не напали бы на нас чайки, угольков столько не стало бы.

Я сам словно стал факелом. Мне хотелось хорошенько вмазать и Игорю, и Дону, и Джерому. Как они могли? Всё, что я делал было на благо команды!

– Всё, что я делал, было ради вас! Я не мог лгать вам, не хотел скрывать от вас правду, хотя знал, к чему это приведёт.

– Ты знал о птичьих головешках? – спросил меня Гот таким голосом, как будто сейчас рухнул весь его мир. Ах Гот, не от птиц твой мир должен был рухнуть.

– Нет, я не о том. Спасенья нет, вот я к чему.

Ветер начал разносить по палубе птичий пепел и мою тоску, которая никак не могла пробиться через обветренную кожу матроса.

– Кому оно вообще нужно, Юзек? Мы и так прекрасно жили, пили, бодрствовали, – Джером отпил из одной из своих бутылок, – мы можем обойтись и без спасения, нам не нужна правда. Что она изменит? Ром станет крепче или голова?

– Ни то, ни другое, – я устал бороться, что-то делать. Все усилия насмарку.

– Вот! Ты сам согласен с этим. И ты должен понимать, что Гиппокампус злится. Сначала его обругали, потом он лишился своей свиты, неудачный сегодня день, согласны? – конечно, они согласны, – а ты, мальчик, никудышный капитан. И именно тебе придётся извиняться перед, как ты сказал, деревяшкой.

– Хорошо.

– Хорошо! Но конь просто так не простит тебя. Ты сам знаешь.

– И что же мне делать?

– Ну, – сложив руки на груди заулыбался Джером, – ты можешь отплатить ему за чаек своею птичкой.

– Что?

– Сожги Альбатроса, Юз. Это будет лучшее твоё решение.

Я обомлел. Представляешь, друг! Сжечь! Живьём! Как же устроен его разум, раз он смог придумать такое? Советую сложить руки на груди и умолить Гекату не подпускать к тебе таких матросов. Я, выходит, молился очень мало.

– Да что с тобой не так?!

– Нет мальчик, со мной всё в порядке. Разве я пугаю команду? Ругаю свой собственный дом? Ты ослеп Юзек, ты отравлен чистотой дождевой воды, она затуманила твой разум – что за глупости ты пытаешься доказать? Нет никакой Земли, но есть прекрасное бескрайнее море – этого мало тебе, но не мне. Нам ничего не нужно: ни еды, ни воды, ни книг и новых сапог. Ром заменит собой всё. Он больше, чем ты думаешь.

– Это только твои слова!

– Ах маленький капитан, из-за твоих фантазий никто не будет страдать.

За Джеромом стояли почти все. Почти все мои друзья. Они смотрели мне в глаза то ли с жалостью, то ли со смехом, видимо, так и не определились, смешна ли наша жизнь или убога до чёртиков.