Текст книги "Гиппокампус (СИ)"

Автор книги: Светлана Полуденная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Annotation

Судовой журнал корабля "Гиппокампус", выловленный в море любознательным читателем. Разобрать почерк выйдет лишь после хорошей порции рома. Все переживания, наивные надежды, страхи и радость, пережитые командой могут позабавить или свести с ума.

Полуденная Светлана

Полуденная Светлана

Гиппокампус

Гиппокампус

Гиппокампус – в греческой мифологии морская лошадь с рыбьим хвостом, царь рыб.

....причудливый корабль. Он словно вырезан из одного бруска дерева и нет на нём ни мачт, ни парусов, ни вёсел. Как он бороздит просторы? Ведь и мощный хвост этого тёмного скакуна неподвижен – он лишь замахнулся над морем и застыл. Голова жеребца гордо поднята, он фыркает, гарцует по волнам. На спине его нет седла, нет попоны; у коня нет хребта, его вырвали и вырезали палубу. Зоркий глаз так же приметит лесенку и дверь в шее, спуск в трюм, бочки, снасти, верёвки. В брюхе, на нарах, спят матросы, в шее же – капитан....

Судовой журнал.

Приветствие Гиппокампуса.

Здравствуй, дорогой друг! Ты невероятно удачлив, ведь в твоих руках судовой журнал грандиозного чёрного, как грозовые тучи, Гиппокампуса! Отложи все свои дела, друг! Откройся свободному ветру, плыви с нами! Дай морскому бризу обласкать тебя, позволь крепким мужским рукам сжать твою руку! Я с удовольствием подам тебе кружку славного рома! Мы выпьем в кругу друзей, снова и снова подливая в чарки волшебного рому. Мы споём с тобой и нам будет подпевать целый мир! Только представь оркестр: волны, бьющиеся о конские бока, ветер в волосах, и дюжину глоток, попеременно отвлекающихся с песни на ром. И когда концерт закончится, когда все мы, усталые и счастливые, забудемся ромовым сном, эхо ещё долго будет убаюкивать нас этой славной песней.

Итак, мой друг, ты согласен? Ради этих нескольких строк я исписал немало бумаги! И потому, надеюсь, что у меня получилось разжечь в тебе интерес!

Тень, по имени Юз, или как я стал писателем.

Что ж, прошу на борт! Моё имя Юз, и я младший помощник капитана. В мои обязанности входит: вовремя наполнить чарку, подставить плечо, подать руку. Одно время я был всегда подле капитана, его тенью. Тень, по имени Юз, это точное определение меня прежнего. Капитан Грегори нечасто обращался ко мне напрямую. Мне, дорогой читатель, иногда казалось, что, будто нарочно, сам корабль скрывает меня от него. Тебе это покажется странным, ведь я был всегда у капитана под рукой, но я был невидим, словно закрыт пеленою! Когда я подбегал к капитану, то всегда оказывался с тёмной стороны; когда я приносил ему кубок или карты, то всегда протискивал свою руку сквозь других матросов, или же они сами забирали необходимую вещь и передавали капитану. Все указания были сказаны либо очень громко, либо приходили ко мне через посредников. Бывало даже так, что корабль качала волна, именно в тот момент, когда я нёсся со всех ног к капитану, и либо я съезжал в противоположную сторону, либо обзор капитана закрывали ромовые бочки и матросы.

Ох, дорогой читатель, как от этого было горько! Всякий раз, как только я открывал рот, чтобы поговорить с капитаном, предательски скрипел корабль; только я подавал голос, как тут – запевали матросы! Мой друг, старый Агустин с костяной ногой и трубкой, утешал меня, говорил: "придёт и твой час, мальчик", и, слава Гекате, он оказался прав!

Однажды вечером, после игры в кости, я поднялся на палубу, решив освежить голову прохладным воздухом. Я сразу понял, что я здесь не один – капитан перегнулся через борт и смотрел, как тёмные волны бьют по бокам Гиппокампуса и играют с его плавниками. Последнее время он часто искал одиночества. Только ленивый не заметил, что капитан стал слишком мало пить. Его взгляд был странным, переходившим из крайности в крайность – то горячий и сияющий, то холодный и стальной. Так же и лицо – то оно кипело от гнева, налитое кровью, и вдруг становилось таким бледным, что сразу становились видны синие вены. Он мог просидеть всё утро, день и ночь в своей каюте, и только свежий ветер имел право проведать его через окно. Но он мог просто сидеть на бочке среди нас, беззаботных матросов, молча курить трубку и отвечать на вопросы кивком головы. Мы, матросы, люди простые. Нас жгло любопытство – что же творится с ним? Но никто из нас не позволял ни себе, ни товарищу отвлекать капитана Грегори от его обязанностей и дум.

Капитан опять не заметил меня. Меня скрыла тихая ночь, а его взгляд завлекли тёмные воды. Грегори вглядывался в глубину, я смотрел на его силуэт в свете тусклых фонарей, размытый и дрожащий.

Так вот, дорогой читатель, я стоял на последней ступеньке, и решил было спуститься назад, как вдруг один из фонарей, висевший на массивной шее, засиял настолько ярко, что заставил меня зажмуриться. И эта неожиданная яркость сбила меня с ног!

Когда падает Юз, гремит гром, трясётся небо.

Ох, как же мне стало стыдно! Но как осчастливил меня наш с ним разговор! Капитан Грегори подошёл и помог мне встать. Но увидев моё лицо, он пришёл сначала в испуг, а потом в страшную радость! Видел бы ты, как горели его глаза! Когда он держал меня за шиворот и задавал мне вопросы: Кто ты? Откуда? Как здесь оказался? Читать можешь? И смотрел на меня этими бездонными, сияющими глазами, я думал, что он выбросит меня за борт. Но он лишь приобнял меня и повёл к себе в каюту.

Вот, что капитан Грегори сказал мне в ту ночь:

"Ты ошеломил меня своим появлением! Как, говоришь, зовут? Юз? Интересно, интересно! Говоришь, всегда был подле меня? Великолепно! Значит, эта дьявольская посудина и правда имеет на меня виды. Что ж, интересно. Так же она скрывала от меня моё сокровище. Но теперь малыш, оно больше не моё. Оно твоё".

Капитан жестом приказал мне молчать. Заперев на ключ дверь и плотно закрыв ставень окна, Грегори зажёг одну-единственную свечу. Ничем не примечательную свечу, мой друг. Но позже о ней. Капитан выдвинул деревянный ящик, который прятал под кроватью. Я подошёл чуть ближе. Тогда капитан спросил меня "что в ящике?", а в моей голове гудел один лишь ром. Что же ещё? Капитан громко рассмеялся: "Действительно! Что же ещё я могу прятать? Сколько же ты не знаешь, мой мальчик, но я тебя в этом не виню".

Капитан замолчал и, положив свою сильную руку на крышку ящика, уставился на пламя свечи. Желваки (до сокровища я и не знал их имени, а было любопытно) на его лице напряглись. Я неуверенно окликнул его и без задней мысли сам уставился на огонёк. Меня и раньше завлекали фонарики, но мне всегда не хватало времени любоваться их горячим танцем. Ох, прости друг, мне так хочется объясниться тебе! Но я обязан вести журнал, я поклялся писать нашу историю, так что, продолжим. Огонёк, как я уже писал выше, поймал и меня в свои путы. Наши глаза были прикованы к пламени. Я молча вглядывался, капитан нашёптывал мне: "Ты единственный, кто может унаследовать моё сокровище. За это, я прошу простить меня, – то, что я прячу и храню, лишь поначалу будет приносить тебе счастье. С каждым днём груз на твоих плечах будет тяжелее, язык острее, а душе больнее". Я прошептал вслед – душа. От произнесённого пламя заплясало веселей. Капитан продолжил: "Да, мальчик, душа. И если хочешь сохранить... спасти её, то открывай ящик. Тебе придётся тяжело, ой как тяжело. Справишься ли ты? Я верю в тебя, в себя же -нет. Моё время кончено. Нет больше у меня сил вести Гиппокампус. Этот конь мне не по зубам, уж больно я стар... Да, Юз, у тебя, я верю в это, есть порох, ты справишься. Но если ты сомневаешься или считаешь, что ещё – пока что – не готов, то не открывай его. Схорони до поры. Или же утопи совсем".

Думаю, приятель, ты сразу же догадался, каков был мой ответ. Глупо улыбаясь, я протянул руку к старому ящику капитана.

Книги!

Раньше, дорогой читатель, настоящих живых книг я и в глаза не видывал. До моих рук доходили только журналы, с записями капитана. И эти записи я мог читать. С трудом, друг, но мог. Проблемы были во всём: и в моём знании алфавита, и в самих журналах: редко они попадали мне прямо в руки. А если и попадали, то странным образом были у меня отобраны. Иногда, старший помощник Томас просто выхватывал журналы, и это ещё я могу принять. Но когда один из журналов вспыхнул прямо в моих ладонях! (Агустин думает, что такое может произойти, если человек будет долго стоять под солнцем с сухой глоткой). Часто журналы рвались, тонули в море и даже в роме. Их могли унести грязные чайки, живущие в пасти коня. А однажды, после череды странных испытаний, я поймал журнал, перегнувшись через борт. Так что ты думаешь, читатель? Мелкая водяная тварь с крыльями выхватила журнал и погрузилась с ним на морское дно! Не знаю, что же это было? Видимо, Вакх решил сделать из меня шута. Ведь мой танец с судовыми журналами забавлял команду (мне даже посвятили песню!).

Конечно, капитан был жутко на это рассержен... Мне передавал его оплеуху Том, но часто я её не получал, ведь на помощь приходил славный ром.

Так вот, книги друг мой!

Половины наставлений Грегори, я, мой читатель, до сих пор не понял. Груз, боль, сила? Отчасти, мне понятны его мысли. Отчасти. И сейчас, друг, его слова пугают меня. В одной из книг написано "Знание – сила". Отчего же я не чувствую её? Отчего же, мне так тяжко?

Капитан Грегори объяснил мне, что никто на корабле не знает об этом кладе. Сам капитан нашёл их ночью на палубе – в ту самую ночь, когда мы впервые почувствовали дождь. Я слышал об этом явлении от старого Агустина. Мол, вода, что внизу под конём, капает сверху. Я не очень понимаю, как это происходит. Ты тоже? Верю, что сокровище откроет мне тайну.

Капитан не стал рассказывать мне всё сразу. Долго простоял молча, смотрел на меня. Огонь свечи проник в туннели его глаз... Меня напугало это. На мгновение я будто оказался сам в этом тёмном туннеле. Но нет, мой друг, это лишь пламя потускнело от моего дыхания.

Наконец, капитан объяснил, как же получил своё сокровище. В тот дождь Капитан что-то потерял. Что именно, я не понял. "Пелены перед глазами больше нет". (Так и не было её, мой друг. Да и как её можно потерять? Она, получается, может соскользнуть? Глаза же такие влажные).

Вышел он на палубу по той же причине, что и я – подышать. До той ночи на его щеках всегда был румянец, а глаза горели радостью. Сейчас же, его зрачки были туннелем, ведущим во тьму. Итак, Капитан вышел на палубу и поднял голову вверх. Одна единственная чистая капля согнала весь ром из тела и разума Грегори. Он сказал мне: "Не знаю, что это было, но теперь наш крепкий товарищ говорит со мной на совершенно ином языке; раньше, он подбадривал меня, всегда находил выход, а после дождя, ром приводит меня в страшное уныние. И даже в злобу. Но это не важно, мой мальчик. Намного важнее не то, что я потерял тогда, а что обрёл". И он, указав на свечу, сказал: "это грязь с моих рук со слезами с небес".

Как только он ощутил мягкую свечу в руках, то ринулся к себе в каюту: "Меня осенило, что под моей кроватью – клад! Знаю, скажешь, "С чего бы?". А ведь я ж никогда под кровать-то и не заглядывал. Почему и не быть кладу? Посмотри и под своей кроватью, мальчик, может и ты найдёшь что-нибудь стоящее" – Грегори звонко засмеялся и похлопал меня по плечу. Ещё он сказал мне, что "оно было там с самого начала, но я не был готов. Хотя тот, кто выбрал меня, прогадал – я не подхожу на эту роль. С меня хватит. Но не могу же я бросить команду на произвол! Поэтому, пообещай мне, парень, – ты либо принимаешь судьбу и борьбу, либо скидываешь за борт весь этот хлам. Ну как? Подумаешь или ответишь сразу?"

Что я могу сказать, друг? Это было вызовом для меня! Если б я знал, к какому горю приведёт мой выбор... Но я согласился! Я встал, расправил плечи и с огромной радостью принял клад капитана. В ответ Грегори улыбнулся, как-то с жалостью, похлопал меня по плечу и отправил отдыхать. "Завтра тебя ждёт много дел. Завтра будет тяжело".

Я пожелал капитану доброй ночи и радостный, вприпрыжку побежал спать.

Утром, мой друг, я сразу же направился к капитану, но не смог поговорить с ним. И никогда не смогу, как и любой член команды. Прошу, не пугайся, я не хочу терять ещё и тебя. Мне тяжело это написать, но капитана Грегори больше нет. Следующим утром, после его откровения, я нашёл капитана повешенным на хвосте Гиппокампуса.

Прощание с капитаном, встреча с ангелом.

Как давно мы пережили это, друг мой, а горе всё терзает меня. День отплытия, ухода (не знаю, как это написать) капитана, стал для нас... важным? (И тут мне не хватило точного слова, прости друг). Все вокруг нас стало иным. Не чужим и не страшным, а просто иным. Как будто мы никогда раньше и глаз не открывали. Странное чувство, друг: теперь мне кажется, что я и не помнил о смерти! В голове она не укладывалась, ей не было места на корабле. Теперь же меня не покидает чувство присутствия 13-го матроса. Многие ещё долго оглядывались и задавали вопрос во мрак погреба: «Кто здесь?». Мы поняли, что гость по имени Смерть, будет всегда рядом со мной. То есть, с нами.

Итак, мой читатель, на следующий день после откровения капитана, мой восторг сменился чёрным горем. Как только мы уложили тело капитана на палубу, каждый из нас задался вопросом – что же дальше? Команда обступила умершего и молча глядела на него. Что нужно сделать? Сказать? Я одновременно почувствовал страх обиду и... не знаю, как и признаться, читатель, но мне стало неуютно. Меня мучило незнание (знание, и вправду сила!): что с ним теперь, если он ушёл, то куда, и я – так же? И неудобно мне было вот так стоять над ним, смотреть прямо на него. Мне казалось, что я не к месту, что я лишний, что мешаю ему и оскорбляю. Горько мне, что не сказал ему ничего путного (и не скажу).

И потом, мой друг, Грегори был для меня кем-то большим, нежели простым капитаном. Стать таким, как он – моя мечта. Стать его другом – моя важнейшая цель. Стал ли я другом или даже прыгнул выше? Мне никогда этого не узнать. Я так славно жил, гоняясь за капитаном! Что же дальше? Там, на палубе, я и думать забыл о сокровище, о наследстве, перешедшем ко мне.

– Может, спит так крепко – сказал Карлтон.

– Но он не дышит – тихо промямлил я.

– Ну да, – начал грубый Бьёрн, – живой бы храпел.

Тут над нашими головами разразился страшный скандал. Чайки, и без того никогда не замолкавшие, начали кричать настолько громко, что мы невольно закрыли уши. Это взбудоражило нас и, позабыв про капитана, мы уставились на небо. Свысока на нас падала тень. И тень эта привела чаек в безумство (так вот что это!). Они, будто сговорившись, собрались в огромную тучу и закрыли нам всё небо. Огромная кричащая туча, сыпля на нас перья и проклятья, затмила солнце. Я крепко закрывал уши, и не зря, мой друг! Внезапно, стена чаек была вдребезги разбита гигантской птицей. Крику было! На момент её пришествия, я не знал, как величать нашего нового друга. После "отплытия" капитана, я выяснил имя – Альбатрос.

Эта могучая, белоснежная птица очистила крыльями мои мысли. Её крик – это зов будущего. Мы все кричали тогда вместе с ней. Долго, упорно, с влажными глазами, отгоняли вязкое тёмное ромовое прошлое и встречали яркую неизвестность.

Итак, мой верный читатель, крики Альбатроса мы (то есть я) провозгласили одновременно и панихидой, и гимном. Я уселся на одну из ромовых бочек, пока остальные переносили капитана в его каюту. В отличие от нашего просторного трюма в брюхе коня, капитанская каюта была тесна (келья!) и находилась в могучей шее. Всё в ней было, как на ладони, – не было тёмных уголков, каюта была круглой (овальной – всё-таки шея). Конечно, капитану не мешал ни скрип досок под ногами матроса, ни храп соседа, но как же наверно одиноко ему было, наедине со своими мыслями. Как думаешь, друг, может, стоило оставить его в тесной шее навсегда?

– Положим его здесь, а дверь забьём! – предлагал боцман Томас, – он капитан корабля, а корабль не может без капитана!

Вернувшись на палубу, мы разорались, словно гадкие чайки. Команда разделилась на две группы: одна, малочисленная (но какие люди! матросы столь огромные и сильные, что могли в один присест бочку рому выпить!) под крылом громкого боцмана, и более многолюдная, слушающая шёпот щуплого Джерома. Этот маленький человечек с тонкими противными усиками, выдумал бросить капитана за борт, на растерзание тамошним тварям (рыбам, мой друг; ни разу не видел, чтоб они кого-то терзали, но никто и за борт-то не попадал).

– Почто он теперь нам? – шептал Джером, – Капитан что должен?

– Э... капитанить? – попытался Ливстон.

– Близко, мой друг. Правильней сказать, управлять. А наш капитан, не то, что управлять, но и дышать больше не может. Скажи, Леон, что мы делаем с ломаными вещами?

Леон сощурился. Он, знаешь ли, ненавидел Джерома. Леон не стал отвечать, а лишь что-то прошептал Агустину. Вскоре Леон взял меня за локоть и отвел чуть дальше, к бочкам. Возможно, мой друг, тебе интересен шёпот Джерома, но я, к сожалению, запомнил лишь эти слова. Надеюсь, ты понимаешь, как я был растерян. Но не волнуйся, Джером ещё своё скажет. Мне, как и Леону, противно их вспоминать, но ради правды, я их запишу.

Леон, между прочим, чем-то похож на меня. У нас с ним вихри кудрей на голове, только у меня чуть светлее, и я прикрываю свою макушку шапкой.

Ну всё, прости, прости. Я продолжу. Я, Агустин и Леон стояли за бочками, пока остальные матросы, вслушиваясь в науськивания Джерома, подбирали слова для ответа. Леон сказал мне: "Очнись мальчик. Ты был последним, кто говорил с капитаном. Скажи, он не дал тебе указаний? Эта свора ещё не поняла, что с нами случилось". Я глядел на него и, покачав головой влево-вправо, спросил: "А что с нами?"

Споры были до темноты. Некоторые подрались, многие – надрались. Альбатрос всё кружил над нами, разгоняя тучи чаек. Иногда он подлетал очень близко, будто желая заглянуть каждому из нас в глаза.═

Смотря на его полёт, я внезапно вспомнил о сокровище. Быстрым шагом я поднялся в каюту, и хотел было взять сундук, как замер – на кровати же капитан.═

Знаешь, друг, немного позже я искал в книгах объяснение жизни. Тогда, в каюте, я подумал, что это цвет. Чуть погодя, я пожал его руку и решил, что это тепло. Капитан бывал бледен, но эта белизна была чистой, как будто со страницы с картинкой высосали все чернила, и она поблёкла. Я весь затрясся от холода, что просачивался из капитана. И вот тогда я понял – огонь! Это цвет и тепло!═

Я вытащил сундук, сел под окно и стал разглядывать книги. Я верил, что они подскажут нам достойное решение. Так и случилось! Не сразу я нашёл её: "ритуалы погребения". Я читал очень долго, многого не понимая, и потому попутно обращался к другой драгоценности. Я не очень понимаю, как это "закопать", что за земля, и, причём здесь цветы, но знаешь, я быстро нашёл ответ на более главный вопрос. Выбежав из каюты, я вскричал: "Друзья! Я нашёл выход! Кремация!"

Беседа о викингах и лодках.

Я звонко начал: «Я прочитал замечательную книгу...».

– Прочитал? – отвлёк меня Карлтон.

– Да! Там рассказывается о таких же моряках, как мы! Они смелые и храбрые, и море было их вторым домом! Они звались викинги и они...

Вторым меня перебил Леон:═

– Подожди мальчик, ты сказал вторым домом.

– Да, так и сказал.

– А где же первый?

Я, как обычно, застрял и застыл. Ничего связанного с домом (неважно, с первым или вторым) в моей голове не было. "Вот же привязались к слову!". А ведь язык так и извивался от желания рассказать о моей находке.═

Я быстро продолжил:

"Не знаю, там что-то про фьорды, но..."

– Фьорды? – Ливстон!

–Да, фьорды.

–А что это? – Карлтон!

Я снова скован:

– Послушайте! Никакие фьорды нам с капитаном не помогут, а вот викинги!

– Кто?

– А! Да дослушайте меня, наконец! Это моряки! Как и мы! И когда викинг умирал, то его клали в лодку вместе с его вещами, сплавляли её и поджигали!

– А вещи за что? – снова Ливстон.

– Не за что, а зачем! Это чтобы в Валгалле было легче жить.

– А лодка это...?

– Лодка это, как наш корабль, только меньше.

– То есть мы подожжём корабль? А нам куды деваться? Тоже поплывём в эту Вальхаллу?

В этот момент меня опередил Агустин. Тихим шершавым голосом он начал объяснять мою идею окружившим нас товарищам. Может, я странно говорю, или же я просто спешил, но слова Агустина были для них понятней и ясней.═

– Я думаю, – закончил Агустин, – что идея мальчика лучшая из всех, что мы сегодня выслушали. Единственное препятствие – это лодка.

И тут мой друг, все глубоко вдохнули, как по приказу, так как были не прочь начать новый спор, но я остановил их своим криком.

– Эй! Гляньте, на чём сидит альбатрос!

–Альбатрос? – вертя головами, начали моряки.

– Ну, вон! У уха! Мы сделаем лодку из уха!

Моя идея понравилась всем. Глаза матросов заблестели, рты растянулись в улыбке и вся команда начала горячо обсуждать, как же дотянуться до уха.═

Мой добрый друг, по имени Леон, попытался голыми руками покорить коня: поплевав себе на ладони, он начал забираться по конской шее, находя цепкими пальцами щёлочки в досках или бугорки. Толпа внизу гудела, мы кричали: "Давай! давай Леон! Выше, выше! внизу тебя ждёт угощение! Давай выше брат, выше!"═Так продолжалось несколько минут, пока Леон, наконец, не скатился вниз. Сразу все приуныли, запал кончился моментально.═

"Какая идея!" грустно говорил один, а ему отвечал другой, "Но вот исполнение! Эх!"═

Леон тёр свои бока ладонями и объяснял:

– Да там и зацепиться не за что! Шея выше гладкая, прям как водная гладь!

Эх, все мы разом остыли. Мысленно я сказал капитану:

"Простите Грегори, вы не увидите Валгаллы".

И вот тут снова в историю влетает альбатрос.

Он кружил прямо над входом в трюм и, после нескольких таких кругов, резко влетел внутрь. Конечно, я спустился за ним в брюхо-трюм, пока остальные матросы бессмысленно глазели на ухо.

Брюхо-трюм скрипело и ныло. Эти звуки пугали меня и всех остальных, поэтому перед сном мы выпивали по кружечке. С ромом так легко спится, что скрипы и шорохи превращаются в сладкие колыбельные. В принципе, в нутре коня делать нечего. Команда спускается сюда лишь поспать. Здесь достаточно коек и, как раз под боком, стоят бочонки рому. Я зажёг фонарь и окрикнул птицу.

– Эй, где ты? – сказал я. Брюхо протяжно завыло. Видимо, тьмы и полных ромом бочек ему мало, оно скучает по спящим матросам.

Наконец, я услышал крик птицы и уверенно пошёл на зов, как вдруг, что-то склизкое и холодное налету выбило у меня из рук фонарь! Ты не представляешь, какой страх я испытал! Мой свет с грохотом рухнул; я был полностью поглощён темнотой (Как правильно? Иронично? Если меня поглотили в чужом брюхе – это же иронично?), а крик альбатроса был не слышен из-за жуткого гула. Гул, вой – не знаю точно, но кровь у меня хорошо так застыла. Эх, стыдно признаться: я трясся и мямлил. Вглядываясь во тьму, я надеялся разглядеть птицу, ну или бочонок рому. Я старался услышать шелест крыльев белого друга и надеялся, что склизкое чудовище больше не прикоснётся ко мне. Я напряг все свои чувства, как мог. И, к сожалению, почувствовал не крепкую руку на плече, а ту самую тварь! Она сильно шлёпнула меня по ноге своим телом или хвостом, может быть щупальцем, не знаю и не хочу знать. Это так взбудоражило меня! Я припустил вперёд во тьму! Ох, как же я орал! А как мне теперь стыдно... Но! Если мой дорогой читатель бывал на кораблях, то он знает, как устроено "брюхо" – в нём, в определённых местах, стоят балки-опоры (или это колонны?). Теперь читатель понимает, как это глупо, нестись со всех ног вперёд в кромешной тьме? У страха глаза велики – да, вот мои глаза были очень хорошо раскрыты, прям из глазниц чуть не выпали. Жаль, от этого видно лучше не стало. Ну да ладно. Главное, что каким-то волшебным образом я так и не врезался ни в одну из опор.

Бегая по брюху, сворачивая, я, наконец, попал на нижний ярус. Попал достаточно экстравагантно (слово дня!) – провалился в открытый люк. Странно, но внизу оказалось светло и тесно. На длинных ящиках стояли свечи. Я оторвал с ящиков пару капелек воска и размял в руке. Приятное чувство.

"Так вот ты где!" воскликнул я, когда белый альбатрос показался мне из-за ящиков. Своим клювом он начал чуть ли не стучать по одному из них, словно требуя открыть их сейчас же.

"Подожди, подожди ты! Сейчас я открою". Глупо, наверное, разговаривать с птицей. Ладно ещё, если это попугай. И вороны, я читал, способны к слову. Но мне нравится говорить с ним. За короткое время, альбатрос стал мне настоящим другом! Знаю, он не понимает моих слов, но он так глядит, словно ему и не нужны слова. Ему хватает моих глаз. Я чувствую, что он понимает меня. Признаюсь тебе честно, мой друг, что на корабле никто из команды не близок мне так сильно, как эта птица. Что странно – они-то речь понимают. Матросы знают те же буквы и слова, но вот сама суть... Мне так интересно, а ты с подобным сталкивался? Ты, командный игрок, тоже одинок?

Прости, что снова отвлёкся! Но я не сомневаюсь, что уже догадался, что же я сделал на дне брюха? Конечно, я опять открыл ящик! Может, в этом моя миссия? С каждым открытым ящиком мы приближаемся к цели! Не знаю пока к какой именно, но это не главное.

Я не знаю, откуда узнал об этом альбатрос, но в этом самом ящике лежали инструменты. Много инструментов. Названий для многих из них я и не знал (по-честному ни одного), но книги – вот решение проблем!

Восхождение на конскую голову.

Благодаря моей находке мы снарядили шесть (целых шесть!) матросов. После небольшого спора и стычки, в шестёрку попали:

Ливстон

Карлтон

Рыжий Бьёрн

Леон

Сутулый Игорь

Дон

Наверное, читателю охота познакомится с нашей командой поближе. Извини меня, что только сейчас до меня дошло представить тебе команду. Всего на корабле 13 человек: те шесть наверху, и ещё: я, ваш проводник, старик Агустин, мерзкий щуплый Джером, огромный боцман Томас, и тихие близнецы Гот и Тот.

Ну вот, теперь можно начинать. Я так долго вёл к этому! Так долго, что, кажется, исписался... Даже и не знаю, как всё описать? Хорошо, сейчас я сосредоточусь и... может, после кружки рома....

***

Надеюсь, эти пятна не смущают тебя? Я случайно пролил немного рома, но ты же понимаешь – качка! Кажется, я созрел до восхождения. Промотал события в голове, и даже поспрашивал остальных, как это было. Представляешь, один молодец из команды уже всё напрочь забыл. Причём, он сам и лез на голову!

Хорошо, начнём: самым первым шёл Леон, за ним Карлтон, Ливстон, Дон и Игорь. Последним шёл Бьёрн – у него сильные руки – он страховал товарищей. Дело в том, что команда была связана не только целью, но и прочной верёвкой. Она проходила сквозь специальные крючки, которые крепились к поясам моряков. Также каждому на ноги мы надели мягкие сапоги (удивительная вещь!), на эти самые сапоги надели стальные крючки (я-то думал, что кошки – это животные!), а в руки дали такую штуку – кирка называется (палка, со стальным полумесяцем).

Шестёрка двигалась вверх уверенно. Они цеплялись за присохшие раковины, за конскую гриву, просовывали руки в щели между досками. А когда они добрались до гладкой часть шеи, то пустили в ход кирку. Леон делал достаточно широкие дыры, чтобы и рука могла схватиться, и нога могла опереться.

Знаешь, я недавно осознал, что у нашей команды не такой большой словарный запас (мы особо и не разговариваем с друг другом), поэтому я удивляюсь: откуда столько брани? И такой виртуозной!

Как ты уже понял, кричали все (и все бранились). Стыдно, но я тоже с радостью в этом участвовал. Когда ведущий не находил под рукой ни ракушки, ни гривы, и решал, каков будет его следующий шаг, каждый (и на шее и на палубе) пытался дать ему дельный совет. Один раз Леон почти сорвался! Он так злился на всех нас, что в пылу замахал обеими руками. Это была вина каждого из нас, но то, что он всё-таки смог удержаться и выбрать правильный путь до уха, целиком его заслуга.

Все мы ликовали! Шестёрка плясала на темени, горланила. Мы кричали в ответ. Какой день! Дон уже летел вниз, но Бьёрн вовремя схватил его. Мы ещё долго радовались нашему триумфу. Внизу откупоривались новые бочки, Агустин затянул песню, ту грустную, про одинокую бурю (наверняка тебе известную). Наверху работали пилы. Когда небо потемнело, и вдали заиграл зелёный свет, храбрая шестёрка на веревках спустила деревянное ухо.

Похороны капитана Грегори.

Один в своей лодке.

Ветер, не тронь паруса,

Я устал,

Мне нужен покой...

Не смог вытерпеть гнева.

Я хочу тишины!

Чистой глади морской!

Висеть покойно над бездной.

Я узнал вдали тучи -

Налиты`е проклятья.

Она в погоне за мной.

А я прошел с ней густой туман,

И напоролся на скалы – не ахнул.

Умереть или жить – всё равно,

Но быть с бурей на "ты" не удастся.

Мы обмотали его белой тканью, всего полностью. Близнецы принесли несколько мешков с сеном, вытряхнули его в конское ухо и намочили их ромом (в одной из книг написано, что он хорошо горит; а я думал наоборот, тушит, вода же). Сверху мы уложили капитана.

Зелень уже разлилась по небосклону. Было решено сжечь его в самый её пик – когда зелёные переливы перестанут играть на небе, а полностью поглотят его, стерев горизонт и слившись с морем. До этого момента оставалось достаточно времени, и каждый погрузился в беспокойство. Ведь пока капитан лежал в своей келье, день походил на обычный, ничем не отличался. Но, как только капитан появился на палубе, каждый из нас напрягся.

Вычитал в одном рассказике пару хороших слов (прилагательные, мой друг!). Они прекрасно подходят к нам. Вот, смотри: на палубе, между бочками сидит Бьёрн Угрюмый. Недалеко от него, в связке верёвок лежит Тот Истеричный. На своём привычном месте, на ящике с барахлом, в тени лопастей хвоста, сидит Агустин, Грустный и Задумчивый. Он курит свою трубку и следит, как Игорь, всё так уже Сутулый, быстро тараторит что-то Карлтону и Ливстону. Все они – Нервные. А вот, Томас Грустный, вышел из каюты капитана, и отправился к уху, у которого молча сидел Гот Вздыхающий (как я понял, это не прилагательное). И да, я не могу не написать о Мрачном Доне, который вновь взобрался на конскую голову и не хотел ни с кем говорить. А Леон, с Тоскливым взглядом, обратился ко мне, Глупому и Потерянному Юзу.

Один лишь Джером не изменился. Он юрко сновал по палубе, бегал от одного к другому и мерзко потирал свои маленькие ручонки.

***

Странно то, дорогой читатель, что за всё наше плавание, это первый случай. Я почитал о смерти, пишут, это всё естественно, но... Мы не понимаем. Ни один из нас не думал об этом. Вот, очень интересный разговор с матросом Леоном. Мы сидели на бочках в трюме (прятались от мертвяца).