Текст книги "Парадокс любви"
Автор книги: Светлана Малинкина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
Девочка-малолеточка,
Хрупкие ручки-веточки,
Пишет мне письма быстрые
На листочке в клеточку.[6]
– Не шедевр, конечно, но, в общем, ничего... Думаешь, наш сын влюбился?
– Если человек начинает писать стихи... Думаю, что да.
– А если человек начинает читатьстихи, что тогда?
Мила опустила глаза и, не глядя на Андрея, ответила:
– Тогда это значит, что человеку просто нравится поэзия.
– А-а...
* * *
Два дня назад Мила специально зашла в книжный на Полянке, чтобы купить томик стихов. Душа просила. Она была поражена количеству книг в разделе «Поэзия». Какого же автора выбрать? Мила решила обратиться за помощью:
– Я хотела бы купить книжку стихов. Хороших. Но не знаю, какого автора. Вы мне поможете?
– Стихи – это очень индивидуально. Вам нравится Цветаева?
– Цветаевы мне обе нравятся. Но я бы хотела современного поэта. Молодого. Кто сейчас моден?
– Мне лично нравится К... ков, еще С...ин. Послушайте, возьмите антологию молодых поэтов. И составите впечатление о современной молодой поэзии.
Мила последовала совету и купила сборник стихов молодых питерскихпоэтов.
Почему питерских? Питер на нее действовал магически! Она бы с радостью переехала туда жить. Но, кроме нее, никто из домашних срываться с насиженного места не хотел.
* * *
Мила читала всегда. Специализированную литературу само собой. А «художку» обязательно. При любой своей занятости. Хоть пару страничек перед сном, клюя носом, но читала. Книжки были ее слабостью. К ним она всегда относилась бережно и трепетно. И покупала даже в трудные времена, когда разумнее, наверное, было бы купить картошки. До сих пор Миле казалось, что муж совершенно не обращает внимания на то, что именноона читает. Сам он ни поэзией, ни прозой не интересовался. Литературных дебатов у них никогда не было.
И вот оказалось, что Андрей замечает.
Интересно, что ещеон заметил?
* * *
Дзынь-дзынь-дзынь! Мила открыла дверь. На пороге стоял Максим с незнакомой девушкой. Он легонько подтолкнул ее, и она вошла. Из зала выглянул Андрей.
– Привет, родители! Мы замерзли и есть хотим. Мам, ты нас покормишь?
– Покормлю, конечно. Проходите, пожалуйста.
– Ты, может, нас познакомишь, сын?
– Да, пап. Знакомьтесь! Это Карина из параллельного класса. Карина, а это мои пре... родители.
– Людмила Сергеевна.
– Андрей Николаевич.
– Карина... – произнесла, наконец, девушка первое слово.
– Кариночка, да вы не смущайтесь так. Пойдемте на кухню...
– «Девица до порога стыдится, а переступила – потехе час!»
– Дурак!
– Максим! Как тебе не стыдно! – возмутились Мила и Андрей в едином порыве.
Мила никак не ожидала от сына, что он может ляпнуть девушке такое.
– Твое воспитание, – сказал Андрей, обращаясь к жене.
– А кто тебемешал воспитывать, – сердито ответил Мила.
– Родители, не ссорьтесь. Мы пришли к вам за помощью и за советом. Прежде чем сделать это, мы решили поставить вас в известность и узнать ваше мнение.
– « Это» – что? – дрогнувшим голосом спросила Мила.
– Родители, вы не волнуйтесь.
– Мы спокойны, – хором сказали Мила и Андрей и взялись за руки.
– Карина, скажи ты.
– Людмила Сергеевна и Андрей Николаевич, мы решили усыновить одного мальчика и одну девочку. Но так как это стоит денег, мы решили посоветоваться с вами.
– ??? – Мила и Андрей переглянулись и уставились на молодежь, не находя слов.
– Карина уточняй скорее, а то их удар хватит. Я могу остаться сиротой.
– Пингвина-мальчика и пингвина-девочку... В зоопарке. А фамилию «усыновителей» напишут на табличке, которая висит на клетке.
– Это Каринка хочет пингвинов, а я хочу паука-птицееда. К тому же он стоит гораздо дешевле.
– Птицееда? – спросила Мила, прислоняясь к стене.
* * *
Оказалось, что в зоопарке можно «усыновить», а точнее, стать опекуном любого понравившегося животного. Минимум на месяц. Опекун оплачивает кормление и содержание этого животного. Пингвин обойдется в восемьдесят один рубль сорок восемь копеек в сутки. А паук-птицеед – пять рублей сорок шесть копеек. Паук сомнений не вызывал. Сто шестьдесят три рубля в месяц – это не деньги. Пингвин же «тянул» почти на две с половиной тысячи. К тому же у него была подруга. Было бы несправедливо кормить только одного. То есть получается – пять тысяч.
– А что, за пингвинов тоже мы будем платить? – спросила Мила.
– Мам, понимаешь, у Каринки одна мама, и она пингвинов не осилит. Даже одного. А Каринке о-о-оченьхочется усыновить этих модников во фраках. Я сказал, что вы у меня добрые богатенькие «буратины» и не откажете. Мам, я буду рисовать тебе эскизы бесплатно.
– Ну, если «о -о-очень»... Опекунство – это поступок благородный. Мила, я думаю, мы осилим и пингвинов тоже.
– Я согласна.
– Ур-ра-а!
– Макс, не ори!
– Я ж тебе говорил, у меня родители что надо!
– Ой, спасибо вам большое! Я так рада. А давайте в воскресенье вместе в зоопарк пойдем? Вы увидите, какие они замечательные!
– Да, конечно. – «Буратины» дружно закивали головами.
– И на паука моего тоже, – сказал Максим.
– Конечно.
«Вот он – сон в руку. Теперь у нас будет свой паук. Птицеед. Значит, он большой. Сон в руку. Надеюсь, голова у него будет не от Художника».
* * *
– Когда они сказали про «это», меня, действительно, чуть удар не хватил. Мы «усыновили» пингвинов и паука. С ума сойти. А на сколько? На месяц или больше?
– Посмотрим. Деньги, конечно, не очень большие. Хотя если за год...
– А ты видел, как они были довольны?! А как тебе девочка?
– Симпатичная. Но ты у меня лучше. Мила...
– Что?
– Правда, я – молодец?
Андрею так хотелось, чтобы Мила его похвалила. Ведь благородный поступок был совершен в большей степени для нее, чем для сына. Андрей хотел вырасти в ее глазах.
– Конечно, молодец.
– А мне полагается какое-нибудь вознаграждение, если я такой «молодец»?
– Двойная порция компота!
– А «булочку»?
Раньше, о занятии любовью с Милой влюбленный Андрей говорил: «скушать булочку». Раньше...
* * *
Написание портрета подходило к концу. Следующий сеанс, скорее всего, будет последним. Художник не разрешал Миле смотреть на незавершенную работу. А ей, конечно, уже не терпелось взглянуть. Хоть одним глазком.
– Я сгораю от нетерпения. Ну почему ты мне не разрешаешь на него посмотреть? Ведь это же мой портрет. Я обещаю, что не буду критиковать, если мне что-то не понравится.
– Вот допишу и посмотришь. Портрет тебе понравится. Я в этом уверен. И тогда я с превеликим удовольствием выкурю свою любимую сигару.
– Сигару? Но ты еще ни разу не курил при мне. И я не видела у тебя никаких сигар.
– Я курю их только при благоприятном стечении трехобстоятельств. Когда законченное произведение нравится заказчику. Это раз. Мне. Это два. А после окончания работы я должен испытывать безмятежное умиротворение и тщеславное восхищение собой и своим талантом. Это три.
– «Ай, да Пушкин! Ай, да сукин сын!»?
– Что-то вроде этого.
– А разве так бывает, что человек портретом доволен, а ты – нет?
– Бывало, и не раз. Просто я всегда чувствую, каким этот человек хотел бы видеть себя на портрете. А каким бы – не хотел. Предугадываю его пожелания. И пишу. При этом ощущаю себя пластическим хирургом. Убираю морщины, мешки под глазами. Уменьшаю вторые подбородки. Делаю тоньше талии, если портрет в полный рост. Хотя мне и не нравится это делать. Ведь бескомпромиссный реализм не всегда и не всем нужен. Зато ко мне пишутся в очередь и платят хорошие деньги. Все хотят быть красивыми.
– Знаешь, что мне напомнил твой подход к написанию портретов?
– Скажи.
– Мне стыдно, я забыла автора. Но смысл в том, что одноглазый и одноногий правитель захотел иметь свой портрет. Пообещав озолотить художника, если портрет ему понравится. Ну а если нет – голова с плеч, как водится. Первый художник, назовем его – бескомпромиссный реалист, нарисовал правителя таким, каким тот и был: одноглазым и одноногим. Конечно же, он лишился головы. А другой художник, назовем его – номенклатурщик, тоже нарисовал правителя таким, каким он был. Но! Нарисовал правителя не анфас, а в профиль. Благо у того не было глаза и ноги с одной и той же стороны. И получил богатое вознаграждение.
– А я бы не стал называть его номенклатурщиком. Он просто проявил сообразительность. Смекалку. Ему была дорога его голова. К тому же эта притча говорит еще и о том, что на любую вещь можно посмотреть минимум с двух сторон. Смотреться она будет по-разному. И все будет правдой. Только в одном случае эта вещь предстанет в выгодном свете, а в другом – нет. А моя задача – изобразить именно в выгодномсвете. И для модели, и для меня. Хотя выгоды наши различны. Значит, по-твоему, я – номенклатурщик? Бросила камень в мой огород. А я тут стою часами, рисую, стараюсь для тебя.
– Ага! Что же тогда получается? Раз ты собрался выкурить сигару, значит, тебе мой портрет нравится?
– Да.
– То есть я на нем вся такая реалистичная-реалистичная? С морщинами, с мешками и со вторым подбородком?!
– Ты забыла, что влюбленный мужчина не замечает недостатков у дамы своего сердца. Для него она всегда красавица.
– А ты влюбленный?
– Да-а...
Художник произнес это на выдохе, с хрипотцой. Как будто у него от волнения перехватило дыхание и пересохло в горле. Имея богатый опыт соблазнения, он точно знал с какой интонацией надо произнести слова любви, чтобы женщина потеряла голову. Наивная Мила. Ей бы сначала поинтересоваться репутацией Художника, навести справки. А не принимать все за чистую монету. Так нет же! Ее тридцативосьмилетнее сердечко затрепетало как у старшеклассницы:
Мне не хватает слов —
в глазах твоих
безропотно тону.
И лишь одна
Во мне струится мысль —
я восхищаюсь.
– Слышишь?!
Восхищаюсь!
И я люблю,
люблю,
люблю...[7]
– Мила... Как это мило. Так ты меня любишь?
– Кажется – да...
* * *
Эти строчки стихов запомнились Миле сами собой. И сегодня вырвались у нее как признание. Начиталась! Именно в этот момент она почувствовала, что изменила Андрею. Да-да. Для нее измена случилась не тогда, когда она первый раз переспала с Художником. А сегодня, когда она сказала ему «люблю». Почему-то сразу же Миле захотелось бежать из мастерской... Домой. Под защиту Андрея. Каким бы странным это ни показалось. Под его надежное крыло. Ей стало страшно. Как будто наедине с нильским крокодилом. Проглотит и не заметит. Даже косточек от нее не оставит.
* * *
Художник старался ничем не выдать своего ликования. Он-то думал, что придется еще повозиться, приложить некоторые усилия, чтобы добиться от Милы желанного признания. Предполагал, что для достижения результата понадобится где-то еще неделя. Даже приготовил в подарок нижнее белье из магазина «Золотая стрекоза». А все свершилось сегодня! Художник был собой очень доволен. Все-таки он – мачо! Одержанную победу надо отпраздновать! Очереднуюпобеду...
Удивительно и необъяснимо, но почти в тот же миг, как только Мила произнесла эти слова, Художник стал нравиться ей гораздо меньше, чем минуту назад. Она его почти разлюбила, не успев как следует полюбить.
* * *
– Мила, сегодня у нас особенный вечер. Все будет красиво и изысканно. Такой повод! Я покажу тебе свои богатства. Все, чем я дорожу. Я ведь – коллекционер. У меня богатая коллекция вин, ликеров, крепких напитков. Про чаи ты уже знаешь. И еще – сигары. Пойдем. Сеанс живописи закончен. – Он помог Миле встать с высокого табурета. Привлек ее к себе и нежно поцеловал.
«Ну что ж, пойдем. Посмотрим», – подумала ошарашенная собственным признанием Мила. В этой комнате она еще ни разу не была. Дверь в нее всегда закрыта. А Мила не привыкла заглядывать в замочную скважину. Художник ввел ее в комнату, как в святая святых. Как будто посвящал в великое таинство. У него был такой торжественный вид.
Художник священнодействовал. Он подвел Милу к красивому шкафу. Было понятно, что шкаф дорогой, выполнен из массива дерева. Мила, глянув дизайнерским глазом, подумала: «Из средиземноморского дуба, наверное». Через стекла дверец были видны бутылки.
– Этот винный шкаф я приобрел недавно. Последнее слово техники. Он охлаждает бутылки не за счет работы компрессора, а за счет того, что через множество полупроводниковых соединений проводится ток. Как-то так получается, что при этом они охлаждаются. Кажется, в магазине это назвали эффектом Пельтье. Если я ни чего не путаю. Совершенно отсутствует вибрация, которая вредна для старого вина. В шкафу поддерживается постоянная температура и влажность...
«Заливается соловьем. Никогда не понимала при чем здесь влажность? Вино ведь в стеклянныхбутылках», – подумала Мила.
– ...бутылки размещаются по принципу «свободный доступ». Я могу достать любую, не затронув соседние. И полностью видеть этикетку, даже не извлекая бутылку...
«Разве нужно уделять столько внимания какому-то вину, пусть даже старому, если рядом родные живые люди. Это о них надо беспокоиться: не жарко ли, не холодно... Влажность опять-таки... А что бутылка? Бутылка и есть!»
– ...четырехслойный (!), – Художник произнес это с большим значением, даже поднял вверх указательный палец, – стеклопакет надежно защищает от ультрафиолетовых лучей. Постоянная естественная вентиляция... Здесь по всему периметру восьмисантиметровый (!), – снова палец вверх, – изоляционный пакет. Он позволяет хранить вина в полной тишине!!! «Больной человек!»
– ...Я выложил за него ...евро! – гордо закончил Художник свой эмоциональный рассказ. Который, очевидно, по его мнению, должен был Милу поразить до глубины души.
«Какой он, оказывается, хвастун. Хвост распустил... Павлин! Тратит деньги не понятно на что...» Теперь, когда у нее так резко изменилось отношение к Художнику, его недостатки стали видны Миле будто под увеличительным стеклом.
Художник ожидал от Милы возгласов удивления и слов восхищения, но Мила сказала только: «Красивый шкафчик». И небрежно похлопала по нему.
Художник едва удержался. Себе он никогда не позволял обращаться со шкафом столь бесцеремонно и оставлять на нем отпечатки пальцев. Брался исключительно за ручки. Всегда тщательно проверял качество уборки. И уже не раз делал своей домработнице замечания.
– А это – мой хьюмидор...
Художник произнес это слово звучно, с выражением. Думал, что сразит Милу красивым экзотическим словом. Но не на ту напал. Мила прекрасно знала, что так называется хитроумный деревянный ящичек для хранения сигар. Ящичек, ящик. Комод. В зависимости от количества хранящихся сигар. В данном случае это был ящичек.
– Сигар на пятнадцать? – оценивающе спросила Мила с видом знатока.
– На двадцать, – разочарованно и обиженно ответил Художник. Во взгляде его засквозило уныние. « Дурочки» в этом месте его показательного выступления всегда всплескивали ручками: «Как-как? Хьюмидор?! Ой, а что это такое?» Не то что Мила. Все-то она знает. Вот чем хороши « дурочки» – с ними сразу чувствуешь себя умнее.
– Я заплатил за него... евро, – произнес он без энтузиазма и уже без какой-либо надежды поразить Милино воображение.
– А мы взяли опекунство в зоопарке над двумя пингвинами и пауком-птицеедом. Пингвины – мальчик и девочка. У них семья, – неожиданно выдала Мила. Этим она хотела сказать, что трату денег на «понты» она презирает. На дорогие добротные необходимыевещи – пожалуйста. На благородные цели – приветствуется. Но на выпендреж... «Я заплатил столько-то евро...» Желая порадовать себя видом позеленевшего от зависти собеседника. Фу! Ее Андрей совсем не такой!
– Это как?
– Будем оплачивать их кормление и содержание.
– Зачем? Это должно делать государство.
– Согласна. Но животные ведь не виноваты, что государство выделяет средств меньше, чем необходимо. Мы будем маленьким благотворительным фондом.
– Я против благотворительности. Она развращает. Тот, кто по должности обязан что-то делать, станет надеяться на «доброго дядюшку» и перестанет выполнять свои обязанности вовсе. А тот, кто получает благотворительную помощь, привыкает к халяве. Поплачешься – помогут. И вместо того чтобы самому что-то предпринимать для улучшения своей жизни – бессовестно плачется.
– Я с тобой не согласна. Хотя в чем-то ты, безусловно, прав. А как же «да не оскудеет рука дающего»? Ведь бывают же обстоятельства... И если есть возможность помочь кому-то, то почему бы этого не сделать. Мне лично это доставляет удовольствие. Особенно если без ущерба для себя. Стыдно так говорить, но зато честно. А к нашим пингвинам твои доводы вообще неприменимы. Они никому не плакались.
– Значит, это делал директор зоопарка. А я лучше приобрету совершенно ненужную мне вещь, продую в казино, но просто так заработанные мною деньги не отдам. Или куплю дорогой подарок, чтобы заполучить понравившуюся мне женщину. Давай прекратим этот неприятный разговор. Я хочу угостить тебя одним из моих любимых коктейлей.
Художник чувствовал, что вечер пошел наперекосяк, но не мог понять причину. Мила вела себя недружелюбно. А он ее, между прочим, ничем не обидел.
Он стал колдовать над составлением коктейлей, пытаясь успокоиться.
* * *
Мила прикусила язычок. Вещи были названы своими именами: Художник хотел ее «заполучить». И заполучил. Ни о какой настоящей любви речь не шла. Он просто удовлетворил свое мужское эго. Богатый мужчина, который привык ни в чем себе не отказывать. Захотел – заполучил. Надо отдать Художнику должное: для достижения своей цели он, действительно, не жадничал. Подарки были дорогими, а ухаживания – шикарными. А Мила знавала и другие экземпляры... Они желали «заполучить» женщину с минимальными затратами. Хоть бы Машкин муж. Чего стоит его подарок Маше на ее тридцатипятилетие. Подруга долго была в шоке. Несмотря на то что сама – психоаналитик и знает, как с этим бороться. Пылесос и набор терок надолго выбил Машку из равновесия. Так что Художник еще не самый худший вариант. Все-таки его заполучение было приятным. В этом надо признаться. То-то у него стал такой самодовольный вид, когда она сказала «люблю»!
Мила вдруг подумала о портретах, что висят у него в мастерской. «...только с тех, кто мне особенно нравится, я пишу двапортрета. И один оставляю себе...» – сказал Художник. А ведь на портретах только женщины. « Я – коллекционер», – вспомнила Мила. Значит, это – коллекция его женщин. Женщин, которых он «заполучил». И завтра-послезавтра Художник повесит на стену и ее изображение.
– Скажи, пожалуйста, Художник мой милый...
– Я – Художник Милин, – попытался он пошутить.
– А эти женщины на стене, – Мила кивнула в сторону мастерской, – тоже твоя коллекция?
Художник немного растерялся. Такого вопроса он не ожидал. Как ответить? Мила – умная женщина. Так что лучше сказать правду. Тем более что их отношения, судя по всему, скоро закончатся. Дело идет к развязке. И даже неплохо, что Мила сама об этом спросила.
Звонко перегорела лампочка в люстре.
– У тебя есть запасная?
– Не знаю. Наверное, должна быть. Надо вызвать домработницу и электрика.
– Зачем? – не поняла Мила.
– Домработница знает, где лежат лампочки, а электрик вкрутит.
– А-а-а?.. – Мила не сразу нашлась что сказать. Всю мужскую и даже часть женской (тут Миле стало даже немного стыдно) работы в их доме выполнял Андрей. И ей очень нравилось, что муж такой рукастый. Она считала это нормальным для мужчины. – Да... – только и смогла ответить.
– Чему ты удивляешься?
– Теперь уже ничему. – Художник ее больше не впечатлял.
– Хочешь, Мила, я отвечу тебе начистоту на все твои заданные и незаданные вопросы? Каждому – свое. Это раз. Одни рождены, чтобы стать великими, а другие... – вкручивать лампочки. Я не жалею тратить большие деньги на престижные мужские безделушки, чтобы подчеркнуть свой достаток и социальный статус. Это два. И три: я как мужчина люблю добиваться победы во всем. В том числе и в отношениях с женщинами. Это важно для моей самооценки, самоутверждения. Самолюбия, если хочешь.
– Я бы сказала « себялюбия». Вечер сегодня, действительно, особенный. Так кто эти женщины?
– Это моиженщины. Врач, журналист, стюардесса, медсестра, телеведущая... Ну, и так далее... Меня сводила с ними жизнь. Так же, как и с тобой. Ты – мой дизайнер. Жена обо всем знает, но к портретам относится терпимо. Они ей даже нравятся. И никто из этих женщин, заметь, не остался на меня в обиде. А некоторые даже благодарны. Ведь в жизни как бывает: « Мы любим тех, кто нас не любит. И губим тех, кто любит нас...»[8]
Когда Художник упомянул о жене, для Милы этот факт уже не имел никакого значения. Хоть гарем!
– Я тоже на тебя не в обиде. Ты был почти безупречен. И я благодарна тебе за три вещи. Нет. За четыре. Мне понравилось быть «слабой» женщиной. Феминизм – это полная фигня. Спасибо тебе за стихи. За лирику. Просто бальзам на душу. А то я уже позабыла о существовании поэзии. И спасибо ... за мужа. Я поняла, что люблю его. Как оказалось. И другой мне не нужен. И за мой портрет – спасибо. Я, правда, его не видела. Но мне приятно, что он писан с меня.
– Он почти готов. Я могу закончить завтра.
– Нет, не нужно. Я хотела попросить. Ты не вешай его, пожалуйста, туда. На стену.
– Мила, ты можешь его забрать.
– Нет, забирать я не хочу. Он мне больше ни к чему. Выбрось его, пожалуйста. Или закрась. А поверх нарисуешь кого-нибудь другого.
– Мы расстаемся друзьями? Мне это небезразлично.
Мила кивнула.
– Я хочу завтра зайти к тебе еще раз. Вернуть браслет и кольцо.
Художник протестующе замахал руками.
– Я никогда не забираю у женщин своих подарков. К тому же мне будет приятно, если ты продолжишь их носить. Ведь я угодил тебе?
– Извини, не могу оставить. Хотя они мне, правда, очень нравятся. У тебя хороший вкус. Но у меня не должно быть подарков от другого мужчины. Только от мужа.
– Ладно. С утра я буду здесь. Мила, а ты можешь принять от меня чай? Я хочу подарить тебе удивительный бирюзовый чай. Приятель недавно из Тайваня привез. Чтобы ты вспоминала обо мне, заваривая его. Хорошо? Возьми. Ведь это просто чай.
– Бирюзовый?! Хорошо! Давай свой чай! Надеюсь, он без «другой» травки?
– А знаешь, как он называется? «Железная Богиня Милосердия». «Тегуанинь»!
– Это что, по-китайски?
– Да. Еле запомнил. Это, между прочим, самый известный бирюзовый чай в мире. Его наличие в чайной карте заведения считается правилом хорошего тона.
– Художник, ты – хвастун.
– Я – ценитель!
– Можно было бы поспорить, но я не стану.
– И это правильно.
Вечер закончился мирно. Художник не смог удержаться и все-таки похвастался перед Милой своим умением составлять коктейли. Тем, что знает много рецептов.
– Что мы сейчас с тобой будем пить?
– Это «Б-52». А есть еще «Б-53».
– Из чего ты его делаешь? – спросила Мила, глядя, как осторожно по столовому ножу Художник наливает в бокал слой за слоем. Чтобы они не перемешались. Всего слоев было три. Темно-коричневый внизу, затем цвета кофе с молоком и сверху совершенно прозрачный и бесцветный.
– Сначала наливаем 20 граммов кофейного ликера Capitan Black, потом осторожненько 20 граммов Irish Creamи, наконец, 20 граммов ликера Quantreau.
– A Quantreauиз чего делают?
– Французский ликер из апельсиновых корок.
– А ведь еще есть голубой Quantreau. Его из чего делают? Почему этот бесцветный?
– Не знаю. Отстань. Не сбивай меня.
– Как «не знаю», так сразу и «отстань».
– А теперь самое главное! Вот тебе соломинка. Сейчас ты станешь «пилотом» самолета «Б-52» и зайдешь на вираж. Внимание! Поджигаю! Быстро вставляй соломинку и выпивай содержимое, пока поверхность еще горит.
Мила четко выполнила все указания. Она начала пить коктейль с нижнего слоя, он был еще прохладным, средний слой был уже теплым, а верхний – просто горячим.
– Ну, как?!
Эффект быстрого головокружительного взлета и крутого виража не заставил себя долго ждать. Мила молча кивнула и показала пальцами «ОК».
– Ничего, ничего... Минут через пятнадцать ты снова будешь в состоянии трезво смотреть на окружающих. То есть на меня. – И Художник поджог коктейль в своем бокале.
– А «Б-53» – из чего?
– Вместо Quantreauабсент Xenta. А вместо Irish Creamможно Bailis.
– Bailisя люблю, мы с подружками его покупаем.
* * *
Почти трезвая, Мила летела домой на крыльях. Давила на газ. Ей хотелось к Андрею. К родному мужу. Все же от любовников есть польза. Они помогают понять, что мужья лучше.
Послезавтра воскресенье. Они всей семьей (и, конечно, с Кариной) пойдут в зоопарк знакомиться со своими подопечными. Хорошо бы потом заехать куда-нибудь поужинать. Можно даже отдельно от молодежи. А то она уже и не помнит, когда последний раз они с Андреем ходили в ресторан.
Дома Милу ждало полное разочарование. В прихожей на зеркале она увидела записку: «Я уехал с приятелем на рыбалку. Остановимся у него на даче. Вернусь в воскресенье вечером». Ни «Милы», ни «твоего Андрея», ни «целую» – сухая такая записка. На Андрея это не похоже.
Мила позвонила мужу на мобильный. Абонент был недоступен. Сходили в ресторан, называется.
– Макс, алло... Привет! Сынуля, ты не знаешь, с кем папа уехал на рыбалку?
– А он уехал на рыбалку?
– Понятно... А сам-то ты где?
– С Каринкой гуляю.
– Ну ладно. Все. Пока. Домой сегодня приди. Хорошо?
– Ладно.
Миле хотелось рвать и метать. Она надеялась на романтический вечер и страстную ночь. А ее ждала одинокая холодная постель. Как это подружка Маринка каждый день ложится в такую? Ужас какой. «И что это я вспомнила про Маринку?» – подумала Мила. Она прошла в зал и клацнула пультом. Михаил Леонтьев, как всегда, клеймил кого-то позором. Выдавая желчь за иронию. И она клацнула на следующий канал. Очередная серия очередного сериала. И тут Мила увидела на журнальном столике недавно купленный сборник поэзии. Который утром она, между прочим, оставила в спальне под подушкой. Мила это прекрасно помнила. Из книжки торчала закладка. Интересно, кто еще, кроме нее, проявил интерес к поэзии?
Так тихо.
И небо устало
роняет печально
слезинки дождя.
Чего же ты ожидала,
целуя так страстно и нежно, но...
не меня?[9]
Ручкой жирно было подчеркнуто « не меня». У Милы остановилось сердце:
« Глупая Мила в беду угодила!» Все-таки Андрей обо всем догадался! «Что же теперь будет?» – подумала в отчаянии Мила. Художнику она больше не нужна. Да и Художник ей больше не нужен. Ей нужен муж. Но он может подать на развод и будет прав.
Мила схватила телефонную трубку.
– Маша, Машенька!
– Чего ты орешь?
– Маша, Андрей обо всем знает. Он меня бросит! А может, уже бросил?! Подожди! – Мила метнулась к шкафу. Фу-ух! Вещи Андрея были на месте. Мила снова схватила трубку. – А я люблю его. Художник – инородное тело для моего организма. А Андрюха родной.
– Ты же говорила: полное несовпадение, не тонкий, не галантный, стихов не читает...
– Оказалось, что читает... Маша, посоветуй что-нибудь!
– Помнишь, мы с тобой говорили о том, как хочется быть счастливой в любом возрасте? Как ты меня спрашивала про оргазм?
– Помню.
– А теперь спроси меня, пожалуйста, что такое я сегодня отчебучила...
– Что, Машенька?
– Выгнала своего. С твоей подачи, между прочим.
– Как?
– Так! Сказала, что надоело жить как добропорядочные соседи. Мы ведь даже не скандалим никогда. Живем в тихом болоте. Каждый на своей кочке.
– И что твой? Устроил скандал?
– Нет. Молча собрал манатки и ушел.
– И что теперь?
– А теперь я смотрю на пустой диван, на котором он сидел все эти годы, и думаю: на хрена я это сделала? И тут звонишь ты и говоришь: Художник – ошибка, а муж, оказывается, не так плох, как ты мне рассказывала! Так зачем же ты заморочила мне голову, влезла в мою жизнь и разрушила мою семью?!
– Я? Я разрушила?
– Да, ты! Своими дурацкими разговорами!..
Маша что-то еще продолжала эмоционально говорить, но Мила не стала ее больше слушать и повесила трубку. Такого она не ожидала. «Надо было сказать Машке, что своя голова должна быть на плечах», – запоздало сообразила Мила.
Может, позвонить Маринке? Нет. С ней Мила не очень любила обсуждать свои дела сердечные.
Что же делать?! Что, что? Открывать похоронное бюро «Мне конец».
* * *
Оказалось, что книжка со стихами – это еще не все. На стеллаже, на видном месте, лежали браслет и кольцо, подаренные Художником. А ведь она держала их в шкатулке!
Миле стало еще хуже.
* * *
Максим вернулся домой без одной минуты двенадцать.
– Мам, как и обещал: пришел сегодня!
Пока сын переодевался и умывался, Мила разогрела какао и приготовила бутерброды.
– Ничего, что я в труселях? – Максим сел за стол.
– Ничего. Лишь бы тебе не было холодно. Меня ты нисколько не смущаешь.
– Но ведь ты же не любишь, когда мужики по дому в трусах шастают!
– Не люблю. Ты можешь представить себе женщину, шастающую в трусах?
Максим рассмеялся.
– Представил?
– Ага. А где наш папик?
– С кем-то на рыбалку поехал. На какую-то дачу. Не могу ему дозвониться.
– Если на ту же, что и в прошлом году, то мог бы и меня с собой взять. Мне там понравилось. Клево было.
Как же она забыла! Действительно, в прошлом году Андрей спрашивал у нее разрешения поехать на выходные к коллеге на дачу, порыбачить. Раз уж она все равно уезжает в командировку. И брал с собой Максима! Вполне возможно, что Андрей снова поехал туда же.
Ночь Мила провела без сна. К тому же незаметно съела два пакетика своих любимых жевательных конфеток «Hello Kitty». Которые всегда были у нее в сумочке. Нервы. Всегда, когда Мила нервничала и переживала, на нее нападал жор. Еще в институте за время сессии она свободно могла «наесть» три-четыре килограмма. К счастью, сбрасывала их она так же легко.
Миле нужно было действовать. Что-то предпринимать. Она не смогла бы спокойно дожить до вечера воскресенья. Решила проехаться наудачу на прошлогоднюю дачу. Почти стихи! Максим должен был выступить в роли Ивана Сусанина. Только с благоприятным исходом мероприятия. Сказал, что дорогу помнит.
* * *
– Сейчас на пять минут заскочу в одно место, и дальше поедем. Подожди меня в машине. Я быстро.
Мила резво взбежала по лестнице. «Как молодая», – пронеслось у нее в голове. Художник был в мастерской. Стоял за мольбертом. Мила подошла к нему. На мольберте стоял холст с набросками хорошенького девичьего личика. Художник смутился. А Мила не смогла сдержать улыбки. Кивнула на зарождающийся портрет:
– Новая Муза?
– Я – неисправим.
– Возьми, пожалуйста, украшения. Может, ей пригодятся. Не могу оставить себе.
– Все-таки не можешь или не хочешь?
– Правда, не могу.
– Ну, смотри сама. Еще увидимся?
– Вряд ли.
– Я рад, что ты была в моей жизни. Извини, ежели что...
– Спасибо. Ну, вот и все. Пока. Нет, целовать меня не надо. Мне пора идти.
«Все-таки он – джентльмен. Надо отдать ему должное», – подумала Мила.
* * *
Максим, действительно, помнил дорогу. Мила сразу увидела машину мужа, когда они, наконец, подъехали к даче. В этой деревне жители еще не обзавелись высокими глухими заборами, по типу «мой дом – моя крепость».
