Текст книги "Принцесса Иляна (СИ)"

Автор книги: Светлана Лыжина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Несмотря на хмурую погоду, мать пребывала в радостном настроении, а дочь не хотела лишний раз показывать, что не разделяет этой радости. Вот и оставалось смотреть либо в окошко, либо на свои руки, лежавшие поверх овчины, накинутой на колени для тепла.

Помнится, под ногами Илоны, обутыми в тёплые сапожки, тоже лежали овчинные шкуры. И ещё одну овчину, тулуп, то и дело набрасывала ей на плечи вездесущая Йерне, а Илона при всякой возможности стряхивала его, потому что в лисьей шубке и так казалось душно.

Все очень боялись, что Илона простудится в пути, ведь в те дни она, несомненно, была главной семейной драгоценностью. Её следовало беречь для свадьбы. Так и ехала эта драгоценность, всеми оберегаемая, и смотрела в окошко.

Помнится, она задумалась и не заметила, как изъезженная дорога сменилась брусчаткой Верхней Буды – крепости, расположенной на холме возле Дуная. Колымага некоторое время тащилась по мощёной улице, затем остановилась и, наконец, вкатилась в ворота большого дома, принадлежавшего дяде Михаю.

Теперь этот дом принадлежал отцу Илоны, потому что Михай умер, не оставив наследников, а семнадцать лет назад отец был там лишь гостем. Илона даже удивилась, когда отец, а не дядя, распахнул дверцу колымаги, улыбнулся, спросил путешественниц, хорошо ли те доехали, а затем повёл их через дворик в комнаты.

Всё в доме показывало, что здесь живёт очень богатый человек, потому что стены во многих комнатах были не только оштукатурены, но и покрыты затейливой росписью. Дубовые столы, стулья и скамьи, украшенные искусной резьбой, выглядели очень дорого. На полах лежали ковры – невиданная роскошь, ведь так они очень быстро вытерлись бы – и всё же юную гостью это хоть и удивило, но не ошеломило.

Илона подумала, что дом выглядит очень не большим – не больше, чем тот замок, в котором она росла. Комната, которую ей дали, оказалась совсем маленькой, а единственное окошко смотрело в крохотный садик, где сквозь снег торчали засохшие цветы. От вида этих цветов стало ещё грустнее, чем раньше, но Илона, конечно, ничего об этом не сказала хозяйке дома, жене дяди Михая, а лишь благодарила её за гостеприимство.

После долгого путешествия Илоне не сиделось на месте, поэтому она в сопровождении служанки вышла со двора и поднялась на крепостную стену рядом с дядиным домом. Неподалёку, справа виднелись островерхие башенки королевского дворца, устремлённые в серое пасмурное небо. Прямо под стеной начинались полускрытые под снегом красные черепичные крыши Нижнего города. Чуть вдалеке вилась широкая белая лента замёрзшего Дуная, а на той стороне реки смутно различался некий городок, окружённый белыми полями.

Впоследствии Илона поднималась на стену ещё не раз и видела, как красные черепичные крыши всё больше заметало, а иногда снег порошил так сильно, что Дунай и противоположный берег почти исчезали. Исчезали и окрестные горы на этой стороне реки, так что казалось, что в мире не существует ничего, кроме города, такого суетливого и шумного, но совсем не весёлого.

Конечно, грустить Илоне не следовало, ведь давно наступил Адвент, то есть период радостного ожидания Рождества. Она даже стыдилась, что не может стать весёлой и довольной подобно своим родителям. А те выглядели особенно довольными, когда отвели её в дом неподалёку, где жила тётя Эржебет. Тогда-то и состоялась первая встреча с этой родственницей.

– Девочка моя, не бойся. Дай мне на тебя посмотреть, – нарочито ласково произнесла тётя, а затем, взяв племянницу за подбородок и вглядевшись в её лицо, добавила: – Ты очень хорошенькая.

Тётя Эржебет почему-то проявила к племяннице расположение: велела приходить чаще, о многом с ней говорила и даже делала небольшие подарки, когда Илона, сопровождаемая служанкой, в очередной раз являлась в гости.

Первым таким подарком стала пара синих бархатных перчаток с золотой вышивкой. Они пришлись очень кстати, ведь в ту зиму были сильные холода. Дунай покрывался льдом не каждый год, и если уж это случалось, то все говорили, что зима необычайно сурова.

– Возьми, моя девочка, – сказала тётя, отдавая перчатки. – Когда-то я сама их носила, а теперь руки у меня уже не такие маленькие, как были, когда я только-только вышла замуж. Думала, подарю перчатки своей дочери, но у меня нет дочерей, поэтому отдаю тебе.

– Благодарю, тётушка, – скромно ответила Илона, а Эржебет всё продолжала говорить:

– То ли ещё будет. Подожди немного, моя девочка. Вот вернётся к нам мой Матьяш и станет королём. И тогда у нас появится много денег. Это ничего, что сейчас мы стеснены в средствах и еле-еле наскребли, чтобы заплатить выкуп за Матьяша. Шестьдесят тысяч – немаленькая сумма, но её стоило отдать, а когда мой Матьяш станет королём, у нас будет больше, гораздо больше, и мы сошьём тебе много красивых платьев. Ты ведь хочешь, чтобы у тебя были наряды?

– Тётушка, мне хорошо и так, – ответила Илона, но тётя Эржебет возразила:

– Ты просто не знаешь, что такое иметь много платьев, моя милая. Ты уж прости меня, но я знаю, как ты жила. Твой отец не имеет больших доходов, и он не достаточно ловок, чтобы восполнить это за счёт военной добычи. Не смотри на меня так. Твой отец – мой младший брат, и потому я имею право говорить о нём то, что думаю. Он не достаточно ловкий человек, но это обернулось ему на пользу, ведь он не успел выдать тебя замуж. Поэтому ты сможешь помочь моему Матьяшу и получишь то, чего достойна – богатую свадьбу с очень знатным женихом. У тебя будет много платьев, и ты увидишь, как это хорошо.

Илона хотела ответить, что предпочла бы вернуться домой и выйти замуж за прежнего жениха, а не за нового, но она знала – так говорить нельзя. Липтовские Понграцы уже дали свою часть денег для выкупа за Матьяша, сделка состоялась, и теперь семье Силадьи следовало исполнить свою часть обязательств.

Каждое слово тёти лишь подтверждало неизбежность предстоящего брака. Например, в одно из воскресений, когда Илона вместе с матерью и тётей, как обычно, пошла на мессу в собор Божьей Матери на главной площади Верхнего города, тётя улыбнулась и спросила:

– А ты знаешь, моя милая, что в этой церкви состоится твоё бракосочетание?

Ах, совсем не так представляла себе Илона ту церковь, в которую войдёт невестой, а выйдет – замужней. Думалось, что это будет небольшая церковь в городке в Эрдели, а не огромный собор, чьи крестовые стрельчатые своды поднимались невообразимо высоко и почти скрывались в полумраке, который царил наверху.

Лишь во время ночной рождественской службы вся церковь осветилась множеством свечей, и Илона, стоя вместе со всеми в толпе молящихся, немного повеселела.

После Рождества племянница уже почти смирилась со своей судьбой, так внезапно изменившейся, и теперь охотнее прислушивалась к словам тёти, рассуждавшей о политических делах.

В конце января Илона вместе с ней и с матерью стояла на городской стене, наблюдая, как внизу, на льду замёрзшего Дуная собирается толпа людей. И вдруг вся эта толпа хором закричала:

– Матьяша на трон! Матьяша! Да здравствует король Матьяш!

Это были те самые пятнадцать тысяч воинов, минувшей весной собранные в землях Силадьи и Гуньяди. Когда стало ясно, что воевать не с кем, Михай Силадьи отпустил этих людей по домам, но когда из Праги пришла весть, что венгерский трон нежданно освободился, эти люди получили приказ снова явиться к стенам Буды, и теперь стало ясно, зачем.

– Матьяша в короли! – кричало войско, стоя на льду Дуная, а на крепостной стене уже собралось множество жителей Буды.

Некоторые из зрителей начали вторить войску:

– Правильно! Матьяша на трон! Матьяша! – а войско будто отвечало им:

– Матьяша!

Толпа на стене ещё больше взбудоражилась, зашумела, послышался весёлый одобрительный смех.

– Матьяша! – кричала люди на городской стене.

– Матьяша! – отвечали воины на льду реки.

Раскатистые крики вояк, стоявших посреди замёрзшего Дуная, легко долетали до Верхнего города и в том числе до окон королевского дворца, где как раз заседало Государственное собрание, состоявшее из баронов и более крупных землевладельцев. Они должны были выбрать себе нового короля, а толпа под окнами дворца прямо подсказывала, кого надо выбрать.

– Теперь уже скоро, – сказала тётя Эржебет, задумчиво улыбаясь. – Теперь скоро, – повторила она и направилась в свой дом ждать новостей об исходе заседания, а родственниц пригласила следовать за ней.

Ждать известий пришлось до самого вечера, и чем дольше длилось ожидание, тем больше волновалась тётя, а ведь сама не раз говорила, что всё уже и так решено. Её беспокойство почти не проявлялось. Просто она, сидя в резном кресле возле изразцовой печи, час от часу становилась всё более молчаливой, а когда за окнами уже начало темнеть, и челядь принесла в комнату зажжённые свечи, Эржебет проворчала:

– Да что ж они так тянут! Дело же ясное!

Наконец, в нижнем этаже дома послышался какой-то шум и оживлённые голоса. Это явился дядя Михай со своими слугами, которого сопровождал отец Илоны.

Эржебет поднялась с кресла навстречу братьям, которые так спешили сообщить об итоге заседания, что даже не стряхнули снег с сапог.

– Итак, – выжидательно произнесла тётя, хотя по лицам вошедших уже видела, что всё закончилось хорошо.

Дядя Михай улыбнулся в усы и церемонно поклонился:

– Почтительно склоняюсь перед матерью Его Величества Матьяша Первого, нашего нового короля.

Примеру Михая последовал и отец Илоны, после чего Эржебет оглянулась на своих родственниц; Илона с матерью тоже присели в поклоне.

– А теперь поприветствуй и ты меня, сестра, – продолжал Михай. – Я – регент при нашем новом короле. Как же всё удачно сложилось, а!

– Да, всё сложилось на редкость удачно, – ответила Эржебет. Она церемонно поклонилась в ответ, но вдруг посмотрела на брата как-то странно, будто увидела в нём нечто опасное.

Это казалось тем более странно, поскольку Михай с самого начала хотел добиваться для себя регентства. Почему же тётя переменилась именно теперь? Правда, в тот вечер никто не придал этому взгляду никакого значения, потому что Эржебет оглянулась на племянницу и спрятала свою настороженность за непринуждённой улыбкой:

– Ты понимаешь, моя милая, что всё это означает для нас? Завтра мы переселяемся во дворец! Мы все станем жить там и готовиться к приезду нового короля, моего Матьяша.

* * *

Майское солнце светило всё так же ослепительно, когда колымага, в которой сидели молодая вдова и служанка, проехала по грязным, ничем не мощёным улицам Нижней Буды и остановилась перед воротами, которые защищали въезд во дворец, а точнее – в королевский замок.

Разумеется, в замке экипаж уже ждали, ведь Илона отправила вперёд себя слугу, чтобы предупредил, поэтому створки ворот открылись почти сразу, и колымага оказалась в некоем подобии огромного каменного желоба – справа и слева теперь возвышались каменные стены, а дорога стала мощёной.

По этому желобу начался подъём. Вот остались позади следующие, вторые ворота, а затем – грозная сторожевая башня с третьими воротами. Экипаж, скрипя и покачиваясь, круто свернул направо и опять пополз вверх по новому отрезку каменного желоба, миновал четвёртые ворота, пятые, когда, наконец, в щели меж красных парчовых занавесок, закрывавших окна, показались плиты, выстилавшие внутренний двор королевского жилища.

Выйдя из экипажа, Илона оказалась на нижних ступенях каменного крыльца, покрытых пёстрым ковром, а наверху крыльца уже ждала тётя Эржебет, окружённая множеством придворных дам.

Гостья почувствовала на себе десятки внимательных взглядов, оценивающих, как она одета, и ей вспомнились слова служанки, оставшейся в колымаге: «Ох, госпожа. Думаю, все сразу поймут, что мы из деревни. Как на нас посмотрят?»

Илона мысленно отмахнулась от этих слов и с подобающим достоинством стала медленно подниматься по ступеням навстречу тёте. «Жить в деревне не стыдно. И скромно одеваться не стыдно», – повторяла про себя двоюродная сестра Его Величества.

Дойдя до самого верха и остановившись перед матерью Его Величества, она почтительно склонилась и замерла, а через мгновение почувствовала, как сухая рука тёти взяла её за подбородок.

– Подними голову, дай на тебя посмотреть, моя девочка, – ласково произнесла Эржебет, и в её голосе чувствовалась улыбка: – За те пять лет, что мы не виделись, ты совсем не изменилась.

Взглянув на тётю, Илона отметила про себя, что та тоже не изменилась. Матушка Его Величества достигла преклонного возраста, когда люди уже не меняются – они состарились, а стареть дальше им просто некуда.

Семнадцать лет назад, когда Илона встретилась с тётей впервые, госпоже Эржебет было около сорока пяти. Пять лет назад, когда овдовевшая Илона, прожив много лет в Липто, вернулась в столицу, тётин возраст уже приближался к шестидесяти, а сейчас эта пожилая дама разменивала седьмой десяток. Куда уж тут меняться?

– Вы тоже не изменились, тётушка, – произнесла племянница, а Эржебет церемонно расцеловала её в обе щеки и повела в свои покои:

– Мой сын сейчас на севере, в Моравии, но мы ожидаем его приезда в ближайшее время. Матьяш будет очень рад увидеть тебя, моя девочка, поэтому я никуда не отпущу тебя до тех пор, пока вы не увидитесь.

– Если вы так желаете, тётушка, – слабо улыбнулась Илона.

– Да, таково моё желание, – твёрдо произнесла Эржебет без всякой улыбки.

V I

Королевский замок в Буде – самый большой замок во всём королевстве. Он занимал треть всего пространства на холме, где располагался Верхний город. Да и сам этот замок казался городом в городе с собственными жителями.

Двенадцатилетняя Илона, впервые попав туда, очень удивилась, когда обнаружила, что королевское жилище – это не только залы, комнаты, коридоры, лестницы и дворики. В королевском жилище всегда жили люди – жили даже тогда, когда там не было короля. Этими людьми являлись дворцовые слуги, которые служили здесь целыми семьями, а иногда относились уже ко второму или третьему поколению тех, кто занимался во дворце определёнными делами вроде готовки или уборки. Даже если этим людям задерживали жалование за очень долгое время, почти все они оставались во дворце и продолжали работать, потому что просто не знали, куда податься.

Илона помнила тот январский день, когда вся семья Силадьи впервые вступила во дворец на правах хозяев. Их встретила целая толпа слуг, и самые главные в этой толпе сразу обратились к дяде Михаю с жалобой, что жалование вот уже почти год как задерживается.

На то же жаловались дворцовые служанки тёте Эржебет, когда она вместе с матерью Илоны и самой Илоной осматривала комнаты на женской половине.

– Я позабочусь о вас, – милостиво отвечала Эржебет, а старшая служанка, которая говорила от имени всех остальных, чуть ли не со слезами поцеловала руку своей новой благодетельницы.

Впрочем, позаботиться о дворцовых слугах было несложно, ведь после того, как прежний король убежал из Венгрии, дела в королевстве не остановились. К примеру, налоги по осени были собраны, так что в казне скопилась довольно внушительная сумма – около двухсот пятидесяти тысяч золотых.

Конечно, сбежавший король и его приближённые помнили об этих деньгах и даже прислали в венгерскую столицу распоряжение привезти некоторую сумму в Прагу, но ничего не получили. Те венгерские вельможи, которые не последовали за своим королём, а остались в Буде, только усмехнулись: «Отправить столько денег в Богемию? Ещё чего! Держите карман шире!»

Не случайно заседание Государственного собрания, на котором избирался новый король, длилось так долго! Решалась не столько судьба королевства, сколько судьба денег. Баронам и другой знати казалось не так уж важно, кто сядет на трон, если король несовершеннолетний. Матьяш, которому было всего четырнадцать, всё равно не мог заниматься государственными делами. Другое дело – регент. Вот почему из-за этой должности разгорелся нешуточный спор.

Дяде Илоны оказалось гораздо труднее стать регентом, чем Матьяшу – стать королём, но к счастью для семьи Силадьи это удалось. И пусть Михай, получив возможность запускать руку в королевскую казну, не имел права просто переложить эти деньги к себе в кошелёк, стало возможно сделать много полезного. Надо ли говорить, что слуги в королевских резиденциях и гарнизоны в королевских крепостях весьма обрадовались, что им начали выплачивать жалование. Теперь королевская казна осталась должна им не за год, а за полгода, но люди всё равно были счастливы и благодарили.

Также Государственное собрание одобрило расходы на торжественную встречу нового короля и на свадьбу королевской родственницы. Двоюродная сестра Его Величества – не принцесса, но почти, поэтому должна выходить замуж со всей подобающей пышностью, поскольку эта пышность нужна для поддержания чести венгерской короны. Пусть никто не говорит, что Венгерское королевство нищее!

Сама Илона считала это вовсе не обязательным, но Эржебет не уставала повторять ей:

– Мы отпразднуем твою свадьбу здесь, во дворце. Девочка моя, у тебя будет такая свадьба, которой не было ещё ни у кого в нашем роду. Самая богатая свадьба в королевстве. Все увидят, что двоюродная сестра короля выходит замуж так, как подобает при её высоком положении. Все станут тебе завидовать.

Свадьба и впрямь запомнилась, а Илона, через много лет снова оказавшись при дворе, смогла в этом убедиться, когда тётя, встретив племянницу на крыльце и кратко расспросив о здоровье, передала её пожилой даме из своей свиты.

Придворная дама должна была проводить гостью в заранее приготовленные покои и ещё раз проверить, есть ли там всё необходимое. Обе женщины шли почти молча, и поэтому Илона, следуя за своей провожатой через залы и коридоры, вдруг заметила, что та как-то странно поглядывает.

– Что-нибудь случилось? – удивилась Илона.

– Простите меня, – смутилась провожатая, – но я никак не могу поверить, что вы – та маленькая госпожа, чья свадьба праздновалась здесь семнадцать лет назад. Как же летит время! Я помню вас ещё совсем девочкой.

– Да, я та самая девочка, – спокойно ответила Илона. – А вы помните, как я приезжала сюда пять лет назад? Я тоже навещала тётю, но останавливалась не во дворце, а в городе, в доме моих родителей.

Придворная дама смутилась ещё больше:

– Увы, я этого не помню. Возможно, меня не было во дворце в те дни. Но вот вашу свадьбу я помню очень хорошо.

Провожатая, конечно, знала о том, что Илона – вдова. Придворная дама потому и смущалась, что своими разговорами о прошлом могла расстроить гостью, а гостья меж тем насторожилась, вдруг подумав, что может оказаться поселенной в той же комнате, которая была её спальней семнадцать лет назад. Возвращаться в ту часть прошлого Илоне не хотелось, ведь прежняя спальня напоминала бы не только о Вацлаве, но и о том, что не всегда можно выйти замуж за того, за кого хочешь, и что долг перед семьёй превыше личных склонностей. Что значит мальчик, подаривший тебе бабочку, по сравнению с благополучием твоей семьи и судьбой всего королевства!

Семнадцать лет назад эти мысли лежали на плечах Илоны тяжким грузом, поэтому теперь она обрадовалась, когда увидела, что тётя отвела ей другие покои. Увы, они тоже смотрели окнами в главный внутренний двор, поэтому гостье, выглянувшей в окно, на мгновение показалось, что яркие солнечные зайчики от яркого майского солнца на плитах очень похожи на островки снега, который она видела когда-то.

* * *

Йерне, разумеется, не сопровождала свою госпожу во время встречи с матерью Его Величества. Служанку вместе с вещами сразу же отправили в покои, приготовленные для высокородной гостьи, а теперь Йерне деловито разбирала сундуки и распаковывала узлы.

Увидев Илону в сопровождении придворной дамы, служанка поклонилась и терпеливо подождала, пока дама удалится, а когда в комнате уже не осталось никого лишнего, Йерне снова стала самой собой, то есть заговорила с молодой хозяйкой почти на равных:

– Госпожа, ну как? Я думала, вы ещё не скоро придёте.

– Тётя отпустила меня почти сразу, чтобы я могла отдохнуть и переодеться после долгой дороги, – ответила Илона, присаживаясь в резное кресло возле окна.

Она и впрямь чувствовала себя утомлённой и даже сонной, однако служанка своим возгласом невольно заставила её стать бодрой:

– Переодеться!? – Йерне всплеснула руками. – Госпожа, я так и знала! Так и знала, что вы одеты не так, как следовало бы. Вот и тётушка ваша об этом сказала.

– Она говорила совсем не о том, – возразила Илона, но служанка уже начала рыться в одном из сундуков в поисках подходящего наряда и между делом пояснила:

– Я уже посмотрела мельком, как тут и что. Повезло нам с вами, ведь всё на круги своя возвращается. Вот в прошлом и позапрошлом году, наверное, всё другое было, а теперь они к старому вернулись. Что пять лет назад носили – почти то же и сейчас носят. Я вам, госпожа, сейчас найду платье побогаче, и тогда ваша тётушка будет довольна. Помню, вот было у нас голубое. Оно очень вам идёт.

Неугомонная служанка уже добралась почти до самого дна сундука, как вдруг на её лице появилось озадаченное выражение:

– Ой, а это что? – она вынула из сундука два небольших продолговатых свёртка белого полотна.

– Это я спрятала. Пусть там и лежит. Главное, чтобы не потерялось, – ответила Илона.

Служанка, задумчиво положила на угол сундука один из свёртков, а другой аккуратно развернула с одного конца. Под холстиной показались растрёпанные вьющиеся волосы тёмного цвета, а затем – покатый лоб, покрытый потрескавшейся розовой краской, нарисованные чёрные брови и вздёрнутый носик с облупившимся кончиком.

– Госпожа, да это же ваша детская кукла! – удивлённо воскликнула Йерне. – Зачем она здесь?

– Я не смогла её оставить дома, – смущённо ответила Илона. – Знаю, что это глупость, но я не смогла.

– А в другом свёртке? – продолжала удивляться служанка. – Там другая кукла? Кукла госпожи Маргит?

– Да, – ответила Илона. – Просто положи их туда, где взяла, и всё. Ты же знаешь, что я не собираюсь играть в них, но они дороги мне. Я не хочу, чтобы они случайно пропали, поэтому мне показалось надёжнее взять их с собой.

Увидев, что служанка по-прежнему застыла в недоумении, госпожа поднялась с кресла и взяла у неё полураскрытый свёрток. Поправив кукле волосы, Илона снова аккуратно завернула края холстины и повторила:

– На, положи обратно.

Если бы она так не дорожила куклами, те давно бы потерялись, ведь ещё семнадцать лет назад, когда состоялась первая поездка в Буду, мать сказала:

– Оставь их. Они тебе уже не понадобятся. Теперь ты взрослая, скоро выйдешь замуж, у тебя появятся дети, и тебе станет не до кукол.

Двенадцатилетняя Илона понимала, что мать права, но бросать кукол не хотелось. Они казались почти живыми, когда неотрывно смотрели на свою хозяйку и будто ждали её решения.

– Подари их кому-нибудь, – посоветовала мать. – Среди твоих подруг наверняка найдутся девочки, которые с радостью возьмут это. Будет даже лучше подарить, потому что брать кукол с собой незачем и оставлять в замке тоже незачем. Сюда ты уже не вернёшься. После свадьбы ты поедешь на север, в Липто.

Подарить казалось правильным и в то же время неправильным – всё равно, что подарить кому-то своих собственных детей! Пусть двенадцатилетняя Илона не знала, как ощущается материнство, но куклы для неё уже давно стали не просто игрушками. Одна из кукол была как любимая дочка, а другая кукла, оставленная старшей сестрой, стала будто падчерицей, которую двенадцатилетняя «мачеха» жалела и тоже любила. Вот почему маленькая Илона так никому их и не подарила, а завернула в холстину и втайне ото всех запрятала на дно сундука со своими вещами.

Конечно, по приезде в Буду обеих тайных путешественниц нашла Йерне, но Илона упросила её ничего не говорить матери.

Позднее, уже в Словакии обе куклы нашли своё постоянное пристанище в большой корзинке с рукоделием. Хозяйка время от времени извлекала их со дна корзины, поправляла им платья, а затем со вздохом заворачивала обратно в полотно и убирала.

Когда хозяйка овдовела, эти куклы поехали с ней из Словакии в Буду, из Буды – в Эрдели, а теперь всё, казалось, пошло на новый круг – они снова, как и семнадцать лет назад, совершили тайное путешествие в венгерскую столицу. Именно поэтому Йерне удивилась, а Илона смутилась, как когда-то в двенадцать лет, когда служанка впервые обнаружила спрятанных кукол в вещах своей госпожи.

* * *

Наверное, нет ничего стыдного в том, чтобы хранить свои детские игрушки, но Илоне было стыдно. Иногда у неё возникало подозрение, что нежелание расставаться с ними – простая жадность. Странно казалось одно – почему эта жадность проявляется только в отношении того, что напоминает о детях?

К примеру, казалось невозможно пройти мимо, если видишь, как на городской или деревенской ярмарке продают детские башмачки. Хотелось все их посмотреть, потрогать и непременно что-то купить, то есть купить ненужную вещь, которая и в будущем почти наверняка не пригодится.

А ещё из памяти не выходил один случай, произошедший уже после того, как Илона овдовела. Тогда тоже проявилась жадность, но уже не в отношении вещей, а в отношении настоящего ребёнка. Странная, почти всепоглощающая жадность!

Это случилось, когда Илоне пришлось покинуть Липто и некоторое время пожить в Буде, и вот в один из воскресных весенних дней она возвращалась из собора Божьей Матери, где присутствовала на мессе. На площади перед церковью было, как всегда, много народа. Прохожие сновали туда-сюда, поэтому среди этой суеты сразу обращал на себя внимание маленький мальчик лет четырёх – бедновато одетый, но совсем не цыганёнок – который стоял один и озирался по сторонам.

Илона подошла, присела напротив него на корточки и спросила:

– Где твоя мама?

Мальчик не ответил, а лишь смотрел на неё очень внимательно.

– Как тебя зовут? – спросила Илона, но мальчик опять не ответил. Наверное, боялся.

Чтобы расшевелить его, она улыбнулась и предложила:

– Хочешь, я куплю тебе сладкий пирожок? Если хочешь, то просто кивни, – но мальчик вдруг захныкал, подошёл к ней и обнял за шею.

Илона тоже обняла его, взяла на руки, и в те мгновения, когда она стояла возле собора Божьей Матери и держала ребёнка, казалось, что исполнилась её молитва о том, чтобы Бог «послал дар». «Неужели, этот ребёнок мой? Неужели мой?» – спрашивала себя Илона, чувствуя, как маленькие пальчики неосознанно теребят воротник её накидки, подбитой мехом. Она сильнее прижала к себе ребёнка и ощутила, как бьётся маленькое сердце.

Казалось, что все печали и утраты остались в прошлом. «Ты потеряла Вацлава, но нашла этого мальчика», – подумала Илона, но тут послышался голос какой-то женщины:

– Благодарю, госпожа. Благодарю, что нашли его.

Илона обернулась и увидела молодую горожанку, весьма опрятную, которая держала за руку маленькую девочку – очевидно, свою дочь.

– Он убежал, – продолжала женщина взволнованным голосом. – Я звала его, а он не откликался, и я не могла найти его в толпе. Благодарю. Вы очень хорошо сделали, что подняли его на руки. Я сразу его увидела.

Женщина подошла ближе, чтобы взять ребёнка, а ребёнок потянулся к ней и произнёс:

– Мама!

Илона испытала неизвестное ей доселе чувство. Получалось, что она сделала доброе дело, но это принесло не радость, а разочарование и досаду. Ребёнка не хотелось отдавать. Хотелось оставить себе, несмотря на то, что он явно стремился вернуться к матери, чуть ли не вырывался из рук, а ведь ещё несколько мгновений назад так крепко обнимал незнакомую ему женщину.

«Так же несправедливо! Я нашла его. Он мой», – Илона еле сдержалась, чтобы не произнести этого вслух и еле заставила себя разжать руки. Она вдруг почувствовала себя очень жадной, готовой забрать то, что ей не принадлежит. Это было так на неё не похоже, и потому показалось очень стыдно!

«Хочешь детей – выходи замуж», – подсказывал разум, и в те дни Илона не раз задумывалась, почему бы ни выйти за вдовца, у которого уже есть дети, и воспитывать их... Но ведь следовало помнить о Вацлаве!

Ребёнок, найденный на улице, не помешал бы Илоне продолжать хранить верность покойному мужу, а если бы она снова вышла замуж и воспитывала чужих детей, то могла бы незаметно для себя привязаться к их отцу, если б он оказался хорошим, добрым человеком.

Любой священник сказал бы, что в этом нет ничего предосудительного, и что это даже правильно, но Илона держалась иного мнения. «Если я забуду Вашека, то уже не увижусь с ним на небесах. А ведь он ждёт меня и очень огорчится, если я не проявлю достаточно стойкости и терпения», – так она говорила себе, а затем обращалась с отчаянной молитвой к Богу: «Господь, я совсем запуталась. Я уже не знаю, о чём Тебя просить, но подари мне хоть немного счастья!»

Часть II

Кузен Матьяш

I

На следующий день после приезда в столицу Илоне следовало навестить отца, но этот визит, как и вся поездка, казался тягостным, будто визит к чужому человеку.

Отец жил неподалёку от королевского дворца, в доме, когда-то принадлежавшем Михаю Силадьи, но Михай ведь погиб много лет назад, поэтому столичное жилище вместе с имениями в Эрдели и местом в королевском совете перешло к младшему из двух братьев.

Конечно, отец радовался своему возвышению, о котором не мог и мечтать, но оказалось ли оно к лучшему? Он постепенно изменился и начал так ценить своё положение, что уже не мыслил себя отдельно от него. В прежние времена Ошват мог назвать себя добропорядочным семьянином, заядлым охотником, умелым воином, рачительным хозяином в своих десяти деревеньках, а теперь всем своим поведением говорил: «Без наследства, которое оставил мне старший брат, я никто». А ещё он стал часто задумываться о том, что «закончит как Михай», то есть умрёт, не продолжив рода, потому что в таком деле важны только сыновья, а дочери не в счёт.

Возможно, перемена в характере и стала причиной того, что родители Илоны мало-помалу отдалились друг от друга, то есть теперь жили раздельно, хоть и переписывались по делам. Пока отец являлся всего лишь младшим братом всесильного Михая и обладателем весьма скромных имений, он не слишком печалился из-за того, что остался без наследника. Единственный сын, который родился в браке, Ференц, умер вскоре после рождения.

Насколько помнила Илона, её брата Ференца едва успели окрестить, но отец, глядя на маленькую надгробную плиту в часовне своего маленького замка, не очень печалился. Зачем сыну влачить полубедное существование в глухом углу Эрдели? А вот теперь, когда к родителю нежданно пришли богатство и власть, наверное, стало очень досадно, что некому всё это оставить.

Вдобавок к этому мать Илоны постарела быстрее, чем отец. Агота, урождённая Сери-Поша, уже вышла из того возраста, когда женщина способна забеременеть, а её супруг ещё не растратил всех сил. Он не потерял вкуса к жизни и даже не терял надежду оставить после себя сына – пусть незаконного, но всё-таки наследника, которому можно завещать кое-что, если похлопотать перед королём.