Текст книги "И мир, великий и ничтожный"

Автор книги: Светлана Львова-Запон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Джинн

Бутылка открыта – и вылетел джинн, азартно развеял мои миражи… ещё потоптался ногами – свободу почуял, поганец! Да пусть развлекается, мелкий дурак. Мне тоже приелся тот старый мираж, кристально-прозрачный и льдистый, из зимних осколочных истин.

У вечного счастья – отмеренный срок, и полная мера – неверный итог. До донышка выпита мера… шатается пьяная вера. Порывистый ветер ерошит волну. Избытая вечность уходит ко дну. Но дух захмелевший смеётся… пустое в порожнее льётся.

А сивуч на пористой льдине поёт о том, что на бухте ломается лёд.

Горланят коты под балконом по вечным весенним законам…

2011

Пристанище

Ты доплыл, ты догрёб, ты пристал, как сумел.

Я тебя не гоню… что ж ты гонишь теперь

про нежданный маяк, что увидел во тьме,

про любовь и мою судьбоносную твердь?

Уцелевший обломок далёких штормов,

ты сюда прилетел на случайной волне.

Истрепался, продрог, изнемог и промок,

но трепался, что плыл путеводно ко мне.

Ты пристал, как другие пристать не смогли

(кто швартовы отдал, кто на рейде завис).

Ты же насмерть прирос, словно к днищу полип,

прилепился, как в бане берёзовый лист.

Мне тебя не стряхнуть… что ж ты жалко трясёшь

погремушкой разбитых, истёршихся слов?

Я ж поверить могу в эту глупую ложь.

Я ж поверить могу в неслучайность штормов…

2011

Предчувствие любви

Прости мою невнятную печаль,

ты не поймёшь ни глубины, ни смысла,

как не хватает крепкого плеча,

чтоб я на нём как цепкий клещ повисла.

Моя большая пышная душа

уже теряет форму и упругость.

Ты упускаешь уникальный шанс

назвать меня пожизненно подругой.

Ты от меня не скроешься в толпе,

и в одиночку скроешься навряд ли.

Подстерегу на жизненной тропе,

возникну неожиданно, как грабли.

И ты получишь мозговой удар,

который отзовётся прямо в сердце.

Я знаю, ты полюбишь навсегда,

ты от меня не сможешь отвертеться.

2011

Та, что ждёт…

Я просто жду. Зову из странных снов. И ты идёшь ко мне неотвратимо. Безмолвный зов ведёт тебя, любимый. Моё никем не найденное дно готово взять живительную плоть, впитать твоё трепещущее тело. Мои объятья сладки и смертельны, во мне кончаются добро и зло. Ты от рожденья предназначен мне. Я пью твоё далёкое дыханье. Я предвкушаю сладкое свиданье. Я просто жду. В безмолвии теней.

Мне всё равно, как долго ты идёшь. Не путай след, мой глупый и мятежный. Я твой итог. Покой. Ты неизбежно войдешь в меня. Мучительная дрожь… блаженное паденье в никуда – ты в первый раз сумел расправить плечи.

Ты знал, что предназначен нашей встрече.

Ну, вот и всё.

Я снова буду ждать.

2011

Сивучиное

Давай немного постоим у неухоженного пирса. Сегодня нам с тобой двоим о чём-то хочется напиться. Я закурю… мы помолчим, прижмусь к тебе… чего-то стыло. Вчера здесь жили сивучи, а нынче тихо и пустынно. Они уплыли из весны в своё нетающее счастье, в промёрзшие до звона сны… жаль, не успели попрощаться.

Ты видишь, мягкая волна качает солнечные дольки. Я знаю, не твоя вина, что гаснет золото в ладони и остаётся только соль… И сколько нам ещё до пуда? А блик скользящ и невесом – ничейное смешное чудо… не уловить. И только соль… с чего ты взял, что это слёзы?

Давай напьёмся нынче в ноль… простим взаимные морозы.

2011

Она пыталась…

Она пыталась его забыть,

она ругалась: подлец! пьянь!

Она из сказки кроила быль…

да вот лекала, видать, дрянь.

Кромсала время-пространство в ноль

и тёрла щёткой в душе след,

а по ночам смотрела в окно,

вдыхая звёздный скупой свет.

Она впустила в свою постель

другого (право, умён, мил) –

не замерзать же ей в пустоте.

Но, боже, дай хоть чуть-чуть сил

играть успешно в тягучий быт,

не путать имя в хмельных снах…

и помоги же того забыть,

кого не стоило ей знать.

2011

Ступа

Это было забавно до слёз…

ты и я – несуразно и глупо.

Ты до неба выстраивал мост –

мне хватало рассохшейся ступы.

Ты тонул до утра в чертеже,

был до колик задумчив и светел –

я смеялась в крутом вираже

и, прицелившись, сыпала пепел

на неровные линии грёз,

на проекции снов и смятений,

распускала искрящийся хвост,

чтоб прогнать синеватые тени.

Ты чертил свой мучительный сон,

тонкий вектор в прозрачное небо…

Я летала (какой моветон!)

в старой ступе, привычно-нелепой.

Ты смириться со ступой не мог,

презирал мой полёт несерьёзный.

Ты однажды построил свой мост –

и ушёл… в невозвратную звёздность…

2011

На донышке

Привычно маскирую давний след, что поделил меня на до и после… И слышится в душе тягучий посвист – день ото дня настойчивей и злей. Стегаю время гибкою строкой, гоню себя в неведомое завтра, где в эпилоге ждёт великий Автор, нас пишущий небрежною рукой.

У Вечности искать второе дно – наверно, не сложнее, чем в бутылке. Пульсируют бумажные прожилки – свидетели деления на ноль. Делимому не важен результат – его пугает  неопределённость. Я снова нарушаю просветлённость всезнающего чистого листа…

Да ладно… не единственный мой грех. И ты привык прощать мне эту малость.

У нас с тобой на донышке осталось… но мы ещё у Времени в игре.

2011

Отповедь

Я не хочу Вас огорчать,

но Вами я разочарован.

Я вынужден рубить с плеча

стремительно разящим словом.

Я Вам скажу начистоту –

Вы чистоты не захотели.

Убили мой сердечный стук

в практически готовом теле.

Вы посмеялись надо мной

таким неэстетичным смехом.

А я эстет! и даже сноб!

Меня коробили прорехи –

в душе, мадам, конечно, в ней,

претензий к телу не имелось.

Вы так взвились в своей цене,

что как-то сразу расхотелось.

А я бы мог! я так бы мог!

Но Вы, увы, не оправдали.

Я Вас собою не увлёк –

что ж, повлекусь в иные дали.

2011

Ворота

Сведение невыплаченных счётов

в открытых круглосуточно ва-банках…

Давай уйдём с тобою за ворота

из плоского бесцветного пространства.

Нас встретит океанская волна…

ей толчея прибрежная смешна.

Нет, не смешна – она ей безразлична.

Волна размеренно качает небо.

Пойдём до кекуров, к базарам птичьим,

где плещутся доверчивые нерпы.

А помнишь, ты ловил морских ежей,

чтоб накормить дурацкою икрой?

совал мне эту гадость на ноже…

я долго полоскала водкой рот.

Смешно до слёз, конечно же, смешно.

Рисую сны, переплетаю строчки.

Весна опять случилась затяжной,

из долгих и холодных многоточий.

Давай пойдём с тобой за горизонт,

отложим незаконченные счёты.

Для нас всегда распахнуты ворота.

Да. Занят. И, конечно, не сезон…

2011

Предрожденье

Он плавал в изначальной сути. Он плавал в нерождённом мире. В животворящей тёплой мути, в застывшем бесконечном миге. Пульсация его прожилок вплеталась в отзвуки вселенной. А он копил подспудно силы, уже томился сладким пленом. Он ждал мучительного зова… из темноты, из ниоткуда. Рожденье крохотной сверхновой, непостигаемое чудо. Его незрячее прозренье,

его слепая тяга к свету…

Обратный счёт. Включилось время.

Пошёл. На поиски ответов.

2011

…а дальше

…а дальше будет первый крик и световой удар по коже, и мир, великий и ничтожный – полученный авансом приз. Он понесёт его ползком, а, может, на проросших крыльях, в пыли веков и прочей пыли ища небесный окоём. И обдерётся до костей о предназначенные сучья… вернётся к изначальной сути – животворящей темноте…

2011

Умиротворённое

На дне оттаявших морей пускай покоятся обломки ушедших в штормы январей…

Валяюсь на траве. Негромко бормочет деловитый шмель. Разлит покой с небесной чаши. И этот лёгкий терпкий хмель пьянит до слёз и до мурашек. Щекочет руку муравей (нашёл непознанную терру!).

Какой прозрачный нынче свет – струящийся и эфемерный. Он пенится, как пузырьки, течёт с невидимой ладони…

Сейчас поспеют шашлыки… ты подойдёшь: «Вставай, засоня».

Ты выпьешь красного вина, а я сегодня – за водилу. Да я и так уже пьяна…

Ты пей… я довезу, мой милый.

2011

Сплин

За мною ходит жуткий сплин. Влюбился, что ли? Вот, напасти… как клещ вцепился, сукин сын – а сам как смертный грех ужасен. Он не умыт и не одет, порой (о, ужас!) даже пьяный. Куда ни ткнусь – а он везде. Он шарит по моим карманам, потом плетётся в магазин (ну, типа, проявить заботу). Ну, что он купит, глупый сплин? А мне ж наутро на работу. А он потащится за мной. Перед коллегами неловко… ведь обсуждают за спиной, хихикают и шутят плоско.

Он мне изгадил целый мир, не знаю, как ещё бороться…

А, может, просто не кормить? ну, типа, заморить уродца?

2011

Такая странная игра…

Он играл сам с собой, то ли в карты, а то ли в героя.

Он к себе снисходил с неприютных холодных небес.

Он себя осаждал, как данайцы несчастную Трою.

Он себя побеждал, проиграв безнадёжно себе.

Он разграбил себя, ненасытный и злой победитель.

Он покорно платил сам себе непомерную дань.

Он в партере рыдал над собою, доверчивый зритель.

Он себя подгонял под придуманный свой календарь.

Он играл сам с собой, то ли в шашки, а то ли на сцене.

Он устал от побед и от болей фантомных в груди.

Он однажды себе заплатил настоящую цену

и себя отпустил, безвозвратно себя победив…

2011

Сигаретное

Прорастает живая трава из вчера в ненадёжное завтра. Настоялись на боли слова, терпковаты на вкус и на запах. В переплёте квадрат пустоты, немотой запечатаны губы, все ответы приварены встык – жаль, что шов неумелый и грубый.

Было много любви и надежд – не хватило единственной веры… сам себе проигравший мятеж отправляет себя на галеры. Слишком часто порывы души оставляют сплошные надрывы… впрочем, можно с изнанки зашить, аккуратно и даже красиво…

Крепкий чай безнадёжно остыл, сигарета погасла в ладони…

он закрасил квадрат пустоты синевой в переплёте оконном.

2011

Жизнь после смерти

Она тихонько умерла в тот день.

Никто не понял в похоронной скорби,

что не она заходится у гроба,

а лишь её обугленная тень.

Она от безвоздушья умерла

в той многолюдной горестной пустыне.

Мир раскололся. В первой половине

осталась жизнь. А в нынешней – зола…

Она не плачет. Ни к чему мольбы.

Ни бог, ни дьявол, никакая сила

не воскресят и не вернут ей сына.

Она не знает, для чего ей – быть…

Жизнь после смерти – страшный приговор,

в котором не бывает апелляций.

Она умеет даже улыбаться

и ловко притворяется живой.

2011

Цветы на шлаке

Я помню… хрупкие цветы растут на мёртвом чёрном шлаке. Так свет рождается из мрака. Так мир пророс из пустоты. А я швыряю россыпь слов, как семена бросают в почву, и прорастает жизнь построчно на белой плоскости листов. Я ускользаю в этот мир, в бездонность точки интроверта. Там отпрошу тебя у смерти на бесконечно долгий миг.

Мы будем снова жечь костёр на склонах спящего вулкана и пить из общего стакана под предрассветный разговор…

Но бесконечность коротка, как россыпь лета на вулкане… Прости, закончено свиданье… навзрыд оборвана строка…

Когда в душе тоска и стынь, когда паршиво, хоть на плаху –

я вспоминаю, как на шлаке

растут упорные цветы…

2011

Прощальное

…постановила: невиновен! и что с того, что виноват? Любовь берётся за основу, когда беспомощны слова. Твоё запятнанное небо я не умею разлюбить. Как часто слепы те, кто немы. Я ухожу. Не от обид. Я не умею быть ненужной. Ты прав – держи свои права! И – шпаги в ножны! шпаги в ножны! – я не умею фехтовать. Дарю победу и свободу, пью в одиночку крепкий чай… Да будь ты счастлив, ради бога! храни в себе моё «прощай».

…а там, за краем ойкумены – всепоглощающая тьма .

Ты знаешь, всё, что я умею – прощать.

Прощать и понимать.

2011

Дождь

…шёл дождь из ниоткуда до земли, он размывал дороги и границы,

и расплывались краски, звуки, лица, и капали на чистый белый лист.

Шёл дождь, но никуда не уходил – он заблудился в вечности, наверно…

а капли по стеклу стучали мерно – и так же мерно тикало в груди.

Он шёл и падал, миллионы лет закону притяжения послушный,

а сквозь него наверх летели души, которым было тесно на земле.

Как в долгих детских снах летели ввысь, свободные от притяженья мира.

И капала небесная клепсидра, оплакивая временно живых.

…а я теперь всё реже вижу сны (а, может, это сны меня не видят?).

…дождь размывает память и обиды… и терпкую оскомину вины.

2011

Да просто осень

Желтеют листья так незаметно глазу.

Циклично время меняет свою окраску.

Прозрачней небо, и обнажённей фразы…

Да просто осень… сезон опаданья масок.

И будут ветви остро царапать небо

(ты помнишь, как ранит душу колючим словом?),

и будет дождь лупить по провисшим нервам,

мне надоест симулировать, что здорова…

Но это позже – осень крутых циклонов,

зонтов, изломанных вдрызг озверевшим ветром.

…желанью глупо ткнуться в твои ладони

мешает вечная сдержанность интроверта.

Тебе не спится? знаешь, мне что-то тоже.

Компьютер к чёрту! давай-ка, пойдём накатим.

От наступленья осени не поможет,

но от хандры и простуды, ей-богу, кстати…

2011

Богиня

О чём мечтала глупая богиня, когда лепила свой огромный мир?

…под утро лёг на землю первый иней, она ознобно разожгла камин. Гудело пламя, трескались поленья и, отогревшись, оживала боль в её пустой заброшенной вселенной, которую давно покинул бог.

Но что поделать, боги тоже смертны.

Всё ближе к сердцу подступает дрожь.

Когда богини плачут незаметно – по всей земле идёт усталый дождь.

Её всё чаще по ночам итожит, всё эфемерней предрассветный миг…

И мир умрёт,

когда она не сможет

однажды утром растопить камин…

2011

Спорное

Не согревает крепкий чай, и стынет жалость.

Всего-то было – промолчать, да не смолчалось.

Летит стремительный домкрат, гудят стропила –

и каждый правый виноват со страшной силой.

Рубают правдами с плеча, прядают ноздри.

Ах, если б кто-то промолчал! но слишком поздно.

Табачный дым у потолка, как иероглиф…

и невозвратно с языка: да будь ты проклят!

И тот, кто правым быть устал, идёт налево.

Дождём рыдает темнота – кого жалея?

И выдыхается коньяк, и водка киснет…

в крови гуляет горький яд извечных истин.

2011

Не бойся за меня…

… в тяжёлых чашках стынет горький чай, подёрнутый молчаньем, словно плёнкой…

сожму виски, смогу не закричать, качая боль, как спящего ребёнка…

            «чайное» – Анна Рубинштейн

Не бойся за меня, я не умру. Я за тобою выключила время. Я заменила углерод на кремний – и не ищу твоих горячих рук. Прости, прости, ты не сумел решить – а я устала боль свою баюкать. Я выбираю пустоту и скуку – покой для надорвавшейся души. Застыли стрелки. Знаю, не придёшь. В безвременье моё нет больше входа. Здесь я храню стерильную свободу и аккуратно спрятанную ложь.

Слова, слова – осколки битых фраз. А ты смолчал, ты предпочёл поверить. Я буду жить – без слёз и без истерик… и доживу, пожалуй, до утра.

А утром… утром будет тишина и хруст шагов по крошеву из счастья.

И, всё-таки, не стоит возвращаться.

Боль спит пока. И видит счастье в снах.

2011

Романтическое

Мы познакомились в палатке –

нам дали спальник на двоих.

Ты что-то буркнул мне невнятно, нетрезво рухнул и затих.

Ах, как ты водкой пах и дымом! –

сомлели даже комары.

Ты стал мне вдруг необходимым.

Из всех таких же пьяных рыл ты был ниспослан в этот спальник

какой-то высшею из сил!

Ты так случился неслучайно, что наповал меня сразил.

Нас теснота к себе прижала,

и сладко застонала ночь,

и комары сложили жала торжественно у наших ног…

Ушла прекрасная эпоха, сгорели души и костры.

А нынче только мухи дохнут,

и донимают комары.

2011

Когда-нибудь…

Когда-нибудь,

когда он окончательно устанет

искать ответ в придуманном обмане

и улыбаться детям и собакам,

когда ему захочется уснуть

и слушать тишину –

он выключит мерцание галактик…

и это будет просто и не страшно,

как провожать отживший день вчерашний,

как слушать сонное дыханье

ночного океана…

Когда-нибудь

он просто обернётся на пороге

и, может, посочувствует немного

всем тем, кто не успел окончить путь…

Когда-нибудь

он снова будет спать и видеть сны…

они смешны,

наивны и светлы, как у ребёнка.

А утро будет ласковым и звонким,

и будет долгий и счастливый день,

и солнечные блики на воде…

когда-нибудь.

Ну, а сейчас уснуть…

2011

Прозревшее

Пространство ливнями исчерчено… а был обещан вечный снег. Мой ангел, глупый и доверчивый, ты, как всегда, поверил мне, солгавшей даже не единожды, лениво путавшей свой след. Мой ангел, веру не отринувший, а, может быть, ты просто слеп? а, может, видишь то, что хочется, и застишь верой горизонт. Ты так боишься одиночества, что вера – меньшее из зол.

Я задыхаюсь от бессилия, я в пустоте учусь дышать. Ты на воде тупыми вилами всё пишешь мой последний шанс.

Тяжёлый занавес опустится, как чёрный вечер в ноябре.

…мой ангел, пьяный до бесчувствия, ты так мучительно прозрел.

2011

Асфиксия

Он так долго молчал, молчал,

что отпала нужда в словах,

и в вино превратился чай,

облетела с дерев листва.

А молчанье росло, росло,

заполняя собою мир,

застывало в глазах стеклом,

оставляло следов пунктир.

С неба сыпался вечный дождь,

и ложился на землю снег.

Разрасталась в молчанье ложь,

и любовь задыхалась в ней.

Асфиксия любви, любви –

и уже не спасут слова.

Он так долго молчал, увы,

что успела остыть кровать.

…с неба сыпался Млечный путь

камнепадом погасших звёзд.

Он сумел… наконец… вдохнуть

и завыл, как бездомный пёс…

2011

Заметки на полях

Такая стынь, что каменеют звёзды. В такое время лучше не взлетать. Ты знаешь, как смертельна высота, когда внезапно исчезает воздух?

Но это так, заметки на полях… ты слишком молод, чтобы знать об этом. Тебя блябесят! мудрые советы! и удивляет мой усталый страх. Весёлый щен, наивный победитель, твой звонкий лай не остановит снег. И пропадают в белой пелене следы твоей неудержимой прыти. И я боюсь тебя не отыскать и потеряться в снежной круговерти. Ты так уверен в собственном бессмертье, что неизбывна боль в моих висках.

Но я привычно проглочу тревогу, приму твои крутые виражи.

…ты для меня – дыхание и жизнь, я для тебя – начало и дорога.

2011

Подранки

Слова неприцельно, но больно задели…

Ну что же ты, милый, палишь мимо цели? Не пулею в сердце – лишь парой картечин. Дурак ты, мой милый, зачем же калечить? Уж лучше бы сразу, уж лучше бы насмерть, неслышно подкравшись по свежему насту. Зима упокоит в своей круговерти.

А я позабуду тебя после смерти.

А я позабуду расстрелянный вечер, тебя не узнаю в случайности встречи, глазами скользну равнодушно и мёртво, не вздрогнет истёкшая кровью аорта.

Ну что же ты смотришь потерянным взглядом? Ну что же ты медлишь с убойным зарядом? Прицелься точнее, не рань понапрасну.

Подранки, мой милый, смертельно опасны.

2011

Зимнее

Ну, вот и всё. Закончилась пурга. И с неба брызжет нестерпимо синим.

Мой ангел, я тебе не стану лгать – я приходила, чтоб тебя покинуть.

Чужая ночь, ворованная жизнь, из зеркала – ухмылка альтер эго.

Зима, мой ангел, снова запуржит, мои следы укроет долгим снегом.

А с неба свет, холодный зимний свет. Душа прозрачна, словно на рентгене.

Зима, мой ангел. Виноватых нет. Рельефнее и резче светотени.

Я до сих пор умею понимать, хотя меня так больно отучали.

Зима, мой ангел, светлая зима заплаканную память укачает.

Я принимаю холод снежных стен и скользкие дороги без разметок.

Зима, мой ангел.

Время перемен.

До звона промороженных ответов.

2011

Инклюзия

Он ещё мал и глуп, и счастлив, и знает всё-всё на свете –

не от этого ли знания так безутешно и часто плачут дети?

а, может быть, оттого, что они становятся

непоправимо взрослыми,

твёрдыми, плоскими и острыми…

Их милая круглая глупость возводится в квадрат –

и квадратура круга особенно мучает в ночи и по утрам,

бьёт по сердцу, по печени и нагоняет тоску.

И тогда глупость поспешно возводится в куб,

чтобы спрятать свою наивную круглость,

мягкую, хоть и упругую,

за холодными гранями, жёсткими рёбрами и прямыми углами,

чтобы выглядеть прямолинейной, острой и многогранной

и слепить отражённым от солнца светом,

загадочно, монохромно и дискретно.

Как подобает уважающему себя кристаллу,

который никого не согреет, ни от чего не растает.

А та маленькая круглая глупость,

на которой он взрос и окаменел,

застывает ненужной инклюзией,

оптически преломлённой иллюзией

в пространственной глубине.

Но когда этот кристальный кубик сыграет в ящик –

только эта инклюзия и останется настоящей.

Изначально присущей.

И донесущей

в неизбежные райские кущи

свою маленькую беззащитную круглую сущность.

2011

Молчанье

Я просто молчу в тебя. Ты молчишь в окно. В холодный квадрат синевы, где парит орлан. Я просто в тебя вросла. Глубоко. Давно. Молчание не в тебя – выжигает дотла. Мне нужно, смертельно нужно отдать тепло – я просто взорвусь, если станет некого греть. Я так горячо молчу, что не надо слов.

Как быстро твердеет небо в моём декабре.

Об мёрзлый купол разбился глупый орлан. Обрушилась чёрная ночь на промёрзший двор. В твоём молчанье в окно – вселенская мгла. Я молча пытаюсь не верить в твой приговор.

Ты просто уйдёшь сейчас. Я закрою дверь и буду молчать в себя, и взорвусь в тишине. Осколки молчанья стоном взлетят наверх.

Я больше не грею. Я греюсь.

В чужом огне.

2011