Текст книги "Эдем (СИ)"
Автор книги: Светлана Ключникова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)
Во мне росло уважение к эдемианам: так я решил их называть. И страх. Они уже не казались мне такими уж беспомощными и безоружными. Что стоит инопланетной расе, умеющей подстроиться под любые условия и принять любую форму, захватить всю Вселенную? Не оказал ли я им услугу, потерпев крушение на их планете и подарив на блюдечке высокие технологии человечества?
Но для того, чтобы всерьез думать над этим, я был слишком занят. Дерево отпустило Лиру к полудню, и теперь я с упоением учил ее ходить. Ноги ее были босы, как на фотографии, где фотомодель позировала в естественном образе, а кожа на стопах настолько нежной, что даже мягкий слой местной почвы ранил ее. И руки, и ноги девушки дрожали, когда она делала первые неуклюжие попытки двигаться, опираясь на меня. На ее лице любопытство плотно соседствовало с ужасом.
– Хотела узнать, каково это: быть человеком. – К вечеру Лира уже изъяснялась вполне достойно, хотя пока еще с трудом складывала слова во фразы. Я жадно ловил все сказанное. – Ваш вид необычен для нас.
– Как и ваш, – кивнул я, не в силах оторвать взгляд от красивого лица, не переставая прикасаться. Я так устал от одиночества, что торопил события, спеша поделиться с Лирой всем, что знал, взахлеб описывая наше путешествие по мирам, манящие галактики, раскинувшие в бесконечном пространстве триллионы звезд. Азарт покорения новых планет, опасности ледяного космического вакуума. Достижения цивилизаций, стремление человека к совершенству, успеху и радость побед, трагические неудачи, усталость, страхи, разлуки, боль. Рождение. И смерть.
Рассказывал я и о любви. Смел надеяться, что Лира была создана именно для этого. Читал стихи, цитировал классиков прозы, говорил об исчезнувших временах, ставших историей, о традициях поколений. Беря девушку за руку, показывал ей наш сад, поражающий воображение. Лира с восторгом принимала каждый новый опыт: пробовала нектар и надкусывала белыми зубками розовые лепестки, приходя в восторг от вкуса; училась плести из веточек необходимые в быту мелочи; слушала мои рассказы с наивным удивлением и пристальным интересом.
А ночами я учил ее искусству любви. Я был нетерпелив и восторжен как подросток, опьянен перспективой воссоздания Эдемского Рая и мечтал сделать девушку своей. Окутанный темнотой, торопливо прижимал Лиру к себе, охваченный темным желанием, и пытался вызвать ответные чувства, лаская идеальное тело. Губы ее были как нежный шелк, а дыхание сладкое, как аромат цветов. Волосы пахли медом, а горячая кожа на вкус была как ярчайший нектар. Безумный от счастья, потерявший голову от любви, я забыл, кто я и откуда, перестал думать о десятках погибших людей, об ожидающих пробуждения спящих членах экипажа и летящих сюда спасателях… Я потерял связь с действительностью, мало вспоминал о прошлом и почти не думал о будущем. Я был счастлив одним днем, благодарен за неожиданный подарок, который незаслуженно получил.
VIII
Отрезвление пришло постепенно. Человеческий разум не способен долго прожить в чистейшем непрекращающемся наслаждении, ему необходима острота ощущений, развитие и цель. Острота со временем притупилась. Развития не могло происходить там, где все необходимое для выживания дается без труда. А цель я потерял, когда позволил себе увлечься женщиной, которая даже не была настоящей. Я любил не Лиру Портман, инопланетянку, апофеоз эволюции Эдемского биологического вида. И даже не Лиру Портман, фотомодель и актрису с Земли. Я любил придуманный мною образ, не имеющий никакого отношения к реальности. Я любил саму идею любви, позволяя эгоизму, страху одиночества и примитивным инстинктам взять верх над рациональной, интеллектуальной и культурной частью себя. Но когда-то должно было наступить прозрение.
Мы гуляли по цветущему саду, держась за руки и узнавая друг друга; целовались в переплетении корней, заменявших постель; сливались в экстазе на сладко пахнувшем склоне. Пока розовые лепестки не опали, укрыв землю, а весенний лес не превратился в белый с бордовыми вкраплениями плодоносящий сад. Тогда, не задумываясь ни о чем серьезном, мы наслаждались жизнью, пробуя ее на вкус в буквальном смысле: каждый фрукт, чуть-чуть отличающийся от других формой или цветом, каждый мясистый листок. И друг друга.
Мы говорили о литературе, которой тут никогда не было и не могло появиться, потому что у местной формы жизни не существовало бумаги и пера. О музыке, которая не могла прозвучать, потому что эукариоты не имели органов для извлечения звука и органов слуха. Об изобразительном искусстве, которое не могло запечатлеть красоты этого места, потому что эдемиане обходились без рук. О достижениях человечества и смысле жизни, о потребности в семье и детях – вещах, которые вряд ли были понятны Лире, похожей на меня только внешне, но разум имеющей иной. Мне казалось, что она увлеченно слушает мои вдохновенные излияния, но к концу лета я стал неизбежно замечать, что это притворный интерес. Мы были слишком непохожие, чтобы понять друг друга.
Когда плоды засохли и стали опадать вниз вместе с кожистыми листьями, застилая землю и обнажая ветви, пелена самообмана спала с моих безумных глаз. Я начал обращать внимание на мелочи, которых не замечал раньше: в любви Лиры ко мне не было ни искренности, ни потребности, ни жизни. Я начал видеть в ее действиях одно только желание угодить. Меня стало раздражать это.
– Что случилось, что с тобой? – выдохнула девушка, когда я однажды ночью вскочил, мечась по нашей комнате как запертый в клетке зверь.
Нежный голос девушки уже не возбуждал во мне былой страсти и первобытного любопытства. Свежесть чувств ушла, остался лишь горький осадок безответности.
– Я не знаю, – бормотал я, переживая. – Что-то не так!
– Я слушаю тебя.
– Прекрати! – рассердился я на ее постоянную готовность пойти мне навстречу и сделать все, что ни попрошу. – Ты не хочешь слушать! – в сердцах обвинил я.
– Ты ко мне несправедлив, – без капельки укоризны, терпеливо и кротко, и оттого, казалось мне, неловко, неправильно, объяснила девушка. – Все время с тех пор, как нахожусь здесь, я слушаю тебя. Я только этим и занимаюсь.
– Вот именно! – я нащупал верную мысль и стал развивать ее, начиная понимать, чем именно недоволен. – Ты слушаешь меня, будто я твой бог и ты готова целовать мне ноги. Но я не бог! И ты мне не рабыня. Я хочу знать, что ты занимаешься тем, чего хочешь сама!
– Я хочу все, что нравится тебе. – Лира наморщила лоб, будто в самом деле не понимала, о чем я толкую.
– Ты! Ты! – подбежав, я с силой стиснул тоненькие запястья, встряхнув девушку. – Я хочу, чтобы ты чувствовала страсть, когда я тебя обнимаю. Чтобы познала наслаждение, которое я тебе дарю. Чтобы любила меня, как человек человека. Чтобы каждое мое прикосновение вызывало у тебя невольные стоны.
– Такие? – спросила Лира, издав звук, и я с ужасом выпустил ее руки, услышав пугающую пустотой неестественность. Как марионетка, повторяющая то, что скажет хозяин.
– Я хочу видеть, что ты так же сильно хочешь меня, как я тебя. Чтобы ты сказала, какие мои ласки тебе нравятся, а какие ничего не вызывают. Чтобы ты нашла саму себя.
– Я стараюсь, – голос ее дрогнул, и мое сердце задрожало в ответ, но я был слишком зол, чтобы уступить в этом нелепом споре. Мы много говорили о чувствах, наши ночи были насыщены любовью, но лишь недавно я стал замечать, что участвую в этом спектакле один. И это стало началом конца. Потрясением, которое я пока еще не пережил.
Мы будто превратились в стареющую пару, которая обнаруживает неожиданно на склоне лет, что нет никаких общих интересов, и они все эти годы просто обманывали самих себя. И прекращают притворяться.
– Я хочу любить тебя, – прошептал я, присаживаясь рядом и снова беря Лиру за руки, но теперь нежно и с надеждой, – но я хотел бы, чтобы и ты сказала мне, чего действительно хочешь. Неужели тебе нравится все, что я делаю и говорю? Не может такого быть, чтобы тебя все и всегда во мне устраивало. Бываю ли я груб, или ты просто не в настроении пойти со мной, когда я решу прогуляться, или тебя не устраивает наш дом? Ты должна сообщать мне об этом. Требовать что-то, в конце концов!
Девушка моргнула, силясь понять. И мое сердце заболело от того, каким несчастным было ее лицо.
– Ты просишь меня о том, чтобы я тебя в чем-то упрекала?
– Чтобы ты не молчала, если тебе что-то не нравится, может, даже кричала на меня, когда недовольна. Я хочу увидеть в твоих глазах жажду жизни, а не покорное желание повиноваться во всем.
В широко распахнутых карих глазах не отразилось того, что я мечтал увидеть – быть может, обиду, боль. Эмоции, обычные человеческие чувства. Не всегда приятные, необязательно созидательные, может, убийственные и жестокие, опустошающие и злые. Искра надежды во мне, не успев зажечься, уже погасла.
Я хотел видеть в Лире человека. Но она не могла им стать…
– Ты просто… Посмотри на себя, Лира! Люди, в особенности женщины, так себя не ведут.
– Они кричат и всегда чем-то недовольны, – бросила она факт.
– Да! – согласился я, хотя признавал, выглядело это не очень логично. Но в этом и состояла человеческая природа, иначе нам скучно было бы жить.
– Ты просишь меня о том, что противоречит моей сути, – тихо сказала девушка, опуская глаза. – Ты живешь, заботясь о себе, мы же всегда заботимся обо всех, кроме себя. В этом наше предназначение. Мы одно целое, не разделяемое на составные части. Если один нарушит порядок, рухнет вся система. Наш мир построен на взаимопроникновении и самоотдаче. Даже наша любовь отличается о той, которую описываешь ты. Она естественна, как сама жизнь, открыта, как небо, и безлика, как ночь. Мы не можем любить кого-то одного, но каждый в отдельности любит всех остальных, вместе взятых. Самозабвенно. И в этой любви не может быть эгоизма.
– Ты говоришь мне не о любви мужчины и женщины, – печально качал я головой. – То, что ты описываешь, мы называем религией…
– Я не умею иначе, – поникла Лира в плечах, стискивая перед собой пальцы. – Наша любовь безусловна. Суть нашего существования – подстраиваться под других так, чтобы было удобно всем. Счастье одного неотделимо от общего чувства. В нашей системе нет места противоречиям, все действуют единым фронтом, и если плохо одному, остальные стараются исправить это. Поэтому наш мир устойчив и стабилен, поэтому у нас нет болезней и войн, боли и страха. Мы достигли пика эволюции в развитии, достигли идеала.
– А то, что ты теперь описываешь, это утопия, Лира. Такого совершенства не существует, его просто не может быть.
– Но это есть! Мы именно такие.
Качая головой, я недоверчиво уставился в широко раскрытые карие глаза. Между нами словно выросла стена непонимания, и я отчетливо замечал монументальные различия между нашими сознаниями. Как бы я ни пытался сделать из Лиры человека, она инопланетное существо.
– Разве вам не скучно быть настолько идеальными и жить, не совершая ошибок? – устало спросил я.
– А разве лучше жить, убивая и ненавидя друг друга? – парировала Лира.
Я кивнул. В словах девушки был смысл.
– Разве ты не приходил в восхищение каждый день, который проживал здесь? Не говорил, что наш мир прекрасен?
– Ваш мир прекрасен, – согласился я. – Но теперь я понимаю, как ошибался с самого начала. Красота не в совершенстве, Лира. Ваш мир идеален, но он одинаков во всем, каждое прекрасное дерево в точности повторяет предыдущее, нас окружают ровные цветущие холмы, солнце всегда заходит и восходит в одно и то же время, здесь никогда не бывает грозы, разноцветных закатов, нет благородных животных или поющих по утрам птиц, ожогов, холода или жары, даже ветра! А дождь начинается в отсчитанный срок. Но разве тебе не наскучило это со временем?! Вспомни, как мы радовались, найдя плоды, в которых красного цвета оказалось больше, чем белого – нам казалось, что даже вкус чуть-чуть отличается. Или когда вырастили вазу необычной формы? Или когда ты начинала ходить и говорить, открывая что-то для себя новое и изучая человеческие неограниченные возможности? Разве это не было прекрасно?
– Это было страшно, – поразила меня она.
– Ваш биологический вид однороден по всей планете, вы действуете как единое целое, в этом ваше преимущество, но вы достигли пика. У нас же не встречается одинаковых людей, – качал головой я. – Каждый отдельный человек неповторим, он как маленькая вселенная, которую можно изучать бесконечно и всегда находить что-то новое. Красота есть и в несовершенстве, Лира.
– Что красивого в войне? – гнула девушка свое, умело показывая мне отрицательные стороны моего мира.
– Глядя вокруг, я вижу красоту, – кивнул я. – Ты тоже красива. Но, не пойми меня неправильно, эта красота – неживая! Вы замерли в развитии и никуда не двигаетесь, ни к чему не стремитесь. Это и есть предел эволюции, конец цивилизации.
– Мы можем меняться в любой момент, если чувствуем в этом необходимость, – возразила Лира.
– Хочешь сказать, вы довольны своим существованием? Счастливы тем, что имеете? – показал я рукой вокруг.
– Да! – кивнула она, желая, чтобы я поверил.
– Но я не счастлив, – отрезал я жестко.
– И я не понимаю, почему, Роджер, – отчаивалась девушка. – С тех пор, как ты здесь, мы только и делали, что заботились о тебе, делали все, чтобы ты был счастливым. Ты не мог дышать в нашей атмосфере, и мы создали условия для твоего выживания. Ты был искалечен, и мы залечили твои повреждения. Ты испытывал страх за свою жизнь, и мы подарили тебе безопасность. Ты не знал, где взять пищу и воду, и мы вырастили для тебя сад, чтобы ты ни в чем не нуждался. Ты чувствовал себя одиноким, и вот я здесь… – Она опустила глаза. – Так почему ты до сих пор не счастлив, почему тебе вечно чего-то не хватает?
– Потому что в этом и состоит счастье человека! – понял я. – «Дайте человеку необходимое – и он захочет удобств. Обеспечьте его удобствами – он будет стремиться к роскоши. Осыпьте его роскошью – он начнет вздыхать по изысканному. Позвольте ему получать изысканное – он возжаждет безумств. Одарите его всем, что он пожелает – он будет жаловаться, что его обманули, и что он получил не то, что хотел» – это сказал Эрнест Хемингуэй, и он был прав. Нет предела совершенству, и потому люди постоянно во всем стремятся к нему! Может, это не делает нас безупречно счастливыми, но счастье и не может быть постоянным. Счастье – это кратковременный миг достижения цели, исполнения мечты. Который нужно пережить, восхитившись им, и двинуться дальше, подняться еще выше, покорить новые высоты. Именно поэтому нам принадлежат миллионы великих открытий, именно поэтому мы создали космические корабли и завоевали вселенную, и это еще не предел наших достижений. А вы до сих пор не покинули границ планеты! Может, мы еще и не вершина эволюционного развития, но по крайней мере находимся на пути к ней. И это – прекрасно!
– А когда достигнете пика, что будет? – прищурила девушка глаза. – Разрушите все?
– Может быть, – печально согласился я. – Но только для того, чтобы снова создать! Поиск лучшего – вот что делает человека человеком! Если этого не будет, человечество умрет.
– Ты хочешь вернуться в космос? – голос Лиры дрогнул от боли, которую я едва ли сейчас замечал, увлеченный философскими размышлениями.
– Да, – с горечью признал я. – Наверное, да…
IX
Ночь сменяла день, а день – ночь. Я ушел из уютного дома, который долго делил с девушкой, и пока не хотел туда возвращаться. Потеряв покой, бродил я по эдемскому саду, срывая плоды с деревьев просто так, в сердцах швыряя их о стволы и безразлично глядя, как они оставляют влажные розоватые пятна.
Красота леса поблекла в моих уставших от безупречности глазах, а вкус казался до отвращения обыкновенным. Ночью я смотрел на звезды, душой тянулся к ним, мечтая снова летать. А днем, залезая на вершину самого высокого дерева, силился разглядеть субмарину, похороненную среди переплетения корней, укрытую поднявшимся над ней садом, недоступную в отравленном ядовитыми испарениями месте.
– Адам, ты еще здесь? – обратился я к искусственному интеллекту, о существовании которого в последнее время давненько не вспоминал.
– Я всегда с вами рядом, капитан.
– Почему я не умер в прошлый раз? Ты же говорил, что в низине я смогу выжить только двадцать две минуты.
– Для анализа недостаточно информации, капитан, – завел Адам старую шарманку. – И у меня нет доступа к поврежденной базе данных.
– Если я просто пойду туда, есть ли шанс, что «зона жизни» передвинется вместе со мной? Лира говорила, что «они» обо мне заботятся. Если это так, то они не дадут мне умереть, даже если я попытаюсь. Адам?..
Компьютер молчал. Я потряс браслет на руке, но ИИ так и не ожил. На секунду у меня даже возникло иррациональное сравнение искусственного интеллекта с обиженным человеком, который не желает отвечать.
Наступила осень, потом снова зима. День за днем я наблюдал, как ветви и стволы деревьев обнажаются, скрючиваются, уменьшаются в размерах, усыхают и превращаются в уродливую бесформенность. А затем смотрел, как их заливает дождь, превращая красивое место, наконец, в то, чем оно и являлось по своей сути: в серое грязное ничто, скучное и неживое.
Лира нашла меня на границе, за которой кончалась благоприятная среда и начинался ядовитый лес. Утопая в скользкой жиже ногами, я нервно метался вдоль невидимой демаркационной линии, пытаясь решить, делать ли шаг к смерти… но зато ближе к цели. В прошлый раз мне это удалось, я выжил, а зона безопасности передвинулась. Получится ли так же на этот раз? Во мне еще был силен инстинкт самосохранения, чтобы сознательно шагнуть в зону отчуждения.
– Ты хочешь улететь, – раздался позади меня мелодичный голос девушки, которую я уже много дней не видел. Не знал, о чем она думала все это время, пока я избегал ее, страдала или, с привычной ей невозмутимостью, уважала мое стремление к уединению, как всегда не думая о себе. И это ее качество больше не вызывало умиления.
– Посмотри! – показал я ей пальцем вдаль, где можно было разглядеть обнажившийся металлический корпус «Ребра Адама», ровный, блестящий от воды, без зияющих дыр, коррозии и вообще без видимых повреждений. – Там была пробоина, и с другой стороны, я точно это знаю. А сейчас субмарина выглядит целой. Что за обман зрения?
– Это не обман, – тихо сказала Лира, и я с удивлением оглянулся на нее.
Волосы девушки, намокшие под дождем, безжизненно свисали вдоль лица, путаясь в складках мокрого помятого комбинезона. Кожа была бледной и болезненной, и весь внешний вид кричал о том, как ей плохо. Я почувствовал укол совести. Но есть вещи, которые человек не в силах изменить…
– Вы починили корабль? – догадался я, в сердце зажглась надежда вкупе с отчаянием – ведь, как бы я ни желал оказаться там, по-прежнему не мог туда добраться.
– Почти, – кивнула она. – В следующем сезоне он будет готов к отлету, осталось разобраться с антигравитационными двигателями и внутренней системой водоснабжения.
Мое лицо неудержимо захватила улыбка. А ликованию было мало сердечных границ, оно рвалось наружу вместе с возгласами счастья.
– Не могу поверить, Лира! Это правда?! Я хочу туда! Пожалуйста, скажи, что это возможно.
Я тряс ее за руку, на красивом лице дрожали полные розовые губы, а в карих глазах отразилась растерянность.
– Я должен попасть туда, как ты не понимаешь! – Я умолял как ребенок, у которого отнимают детство навсегда. – Там вся моя семья! Там мой мир, моя жизнь, мое счастье. Я бы очень хотел, – сделав шаг ближе и понижая голос до шепота, я поднял руку и провел кончиками пальцев по влажной щеке Лиры и вдоль изящной шеи, – остаться здесь, но ты пойми, я никогда не смогу быть с тобой полноценно. Мы пытались. Ничего не вышло, посмотри на нас. К тому же, корабль не может улететь без капитана.
– Он не будет без капитана. – Полоски влаги, бегущие по лицу девушки, были неотличимы от слез, но я уже не мог представить их настоящими. Лира была всего лишь подобием человека, ей не понять моих чувств. Она просто воссозданная картинка.
– Я понимаю, что нет незаменимого капитана, – просил я, – и команда найдет, кто ими будет руководить. Но я так сильно хочу вернуться к звездам. Не могу я больше находиться здесь, в этом скучном, чересчур идеальном месте.
– Останься со мной, – заплакала девушка, заглядывая глубоко в мои глаза. – Я сделаю все, что ты попросить. Хочешь, чтобы я кричала? Научусь. Этот лес может вырастать каждую весну другим, и ты никогда в нем не заскучаешь, обещаю. Мы можем завести детей…
– Нет, нет… – отшатнулся я, не желая слушать. Я был потрясен тем, как искажаются от волнения любимые черты, но больше не хотел делать новых попыток. – Это место мертвое, Лира. Ты не понимаешь, но там, – я показал в сторону корабля, – там моя жизнь. Не тут.
– Пожалуйста, дай мне шанс… – она наступала, я отодвигался, приближаясь к опасной черте. Я хотел бежать. Просто развернуться и кинуться в ядовитую зону, наплевав на свою жизнь. Риск – это тоже то, что делает человека человеком. Разумный расчет не нужен всегда и во всем.
Развернувшись, я пошел вперед, сначала медленно, затем быстрее, боясь передумать.
Лира, едва поспевая за мной, продолжала просить:
– Ты не можешь поступить со мной так, ты мне нужен. – Она пыталась взять меня за руку, но я вырвал ладонь и шел, не глядя, потому что боялся, что слезы девушки заставят меня передумать. Я уже все решил. Даже если это опасно для меня. Даже если это причинит Лире боль.
Я быстро спускался по склону к низине, дыша через нос. Воздух менялся, становясь густым, кислым, горьким, как жгучий перец. Но я упрямо продолжал двигаться. Меня и корабль разделяло огромное расстояние в пятнадцать километров! Но если мои предположения верны, то вскоре там, где меня настигнет потеря сознания, снова можно будет дышать. Тогда я встану и двинусь дальше. Буду делать это до тех пор, пока не окажусь у цели. Сработает ли это и сколько времени займет, я не знал, отказывался мыслить разумно и слушать предостережения Адама. Я отключился от всего.
Девушка за моей спиной взывала о благоразумии:
– Пожалуйста, Роджер, не спеши. Давай сначала поговорим.
– Не о чем говорить. Я хочу убраться отсюда.
– Ты можешь получить все, что захочешь, – бормотала она, кашляя и пытаясь отдышаться. – Мы можем вырастить город, похожий как две капли воды на тот, в котором ты родился. Можем воссоздать твоих родителей и друзей. Хочешь опасности? Ты ее получишь.
– Как ты не понимаешь, Лира, – простонал я, оборачиваясь, чтобы объяснить. – Все, что ты предлагаешь, никогда не станет настоящим, и я буду это понимать. Мне не нужна искусственная жизнь, эта… – обвел я рукой вокруг, показывая на гниющий лес и струи дождя, – красивая, но пустая и неестественная оболочка.
– Даже я?.. – моргнула она несчастно.
– Даже ты, – признал я с болезненным вздохом, сожалея, что обижаю девушку. – Тебя не существует, Лира Портман. Ты – ожившая фотография человека, которого даже не знаешь.
Мои ноги подкосились, когда селевой поток ударил внезапно в грудь и, как и в прошлую зиму, стремительно потащил в низину. На этот раз я даже не пытался противиться: закрыл глаза и отдался на волю судьбе.
X
Меня разбудило солнце, щекочущее кожу, и облака, иногда закрывающие его. «Надо же, – подумал я, – это первые облака, увиденные мной на этой планете». Даже зимой во время дождя было не разглядеть облачности – лишь ровное серое небо. Но затем я открыл глаза и понял, что ничего не изменилось: надо мной застыло притягательное в своем совершенстве лицо Лиры. Это ее голова иногда перекрывала свет, создавая в моем полусонном сознании «эффект облачности». Это ее волосы щекотали кожу, слегка касаясь.
– Я все еще жив? – улыбнулся я, будучи не в воинственном настроении и совсем не желая спорить.
– Конечно же, – улыбнулась в ответ девушка.
Приподнявшись, вновь я ощутил странное тянущее чувство, на этот раз в ладонях, слившихся с растениями. Преобразование было почти завершено, отнимая руку, я видел новенькую розовую кожу. Неужели опять поранился во время падения?
– Они тебя питали, – дала Лира ответ на мои спутанные мысли. Я удивленно поднял взгляд, подмечая свежими, отдохнувшими глазами перемены: весна снова пришла в эти края, молодые деревья тянули переплетенные ветви к солнцу, лопались бутоны цветов, распространяя великолепный аромат по округе и преображая природу.
– Сколько прошло времени?
– Около месяца, – пожала Лира плечами, освобождая свои ноги от тонких усиков растений.
– Вы снова сделали это, – поднялся я, глубоко вдыхая приятный свежий воздух и с удовольствием окидывая взглядом растущий кремовый сад. Мне будет не хватать его во время путешествия по Вселенной. – Спасли мне жизнь, хоть я этого и не заслуживал.
– Мы сделаем все, что для тебя необходимо, – откликнулась Лира, поднимаясь и робко вталкивая свою маленькую ладошку в мой сжатый кулак. Я не стал возражать, напротив, твердо принял руку девушки, радуясь перемирию. Мне не нравилось ее обижать, и то, что я ей наговорил, мучило совесть. Радуясь жизни, я даже оставил на ее розовой щечке нежный поцелуй в знак извинения и огромной благодарности за спасение.
Но эта минутка счастья не изменила моих намерений.
– Я все равно доберусь до корабля, – грустно улыбнулся я, глядя в красивые карие глаза в ореоле длиннющих ресниц и запоминая каждую идеальную черточку лица. Как бы мне ни хотелось взять девушку с собой, я не смогу сделать этого. Как бы я объяснил экипажу появление среди нас инопланетянки? – Ты знаешь, я упрям. Вам придется вытаскивать меня из объятий смерти много раз, но я все равно доберусь до «Ребра Адама».
– Пойдем, – предложила она, вздохнув, и потянула вниз по склону. Я моргнул, не доверяя глазам и делая слабый шаг. – Уверена, Роджер, теперь, когда ты четко обозначил свои намерения, путь свободен.
Мы медленно шли в низину, а затем, спустившись до самого дна, где не оказалось никаких ядовитых газов, двинулись дальше. Тело было бодрым, посвежевшим после долгого сна, так что пятнадцать километров показались мне легкой прогулкой. Громадина субмарины возвысилась перед нами, заставляя задирать голову, чтобы увидеть ее верхний край. С высоты холма она казалась крошечной, игрушечной, особенно когда местные «джунгли» к осени поглощали ее почти целиком. Но сейчас она была свободна от корней, и металлическая обшивка блестела под солнцем во всем своем грандиозном совершенстве.
Возбужденный сумасшедшей ностальгией, со слезами на глазах я искал доступный входной шлюз. Почти все они были наполовину погружены под землю, когда при ударе корабль зарылся в нее глубоко носом. Но вскоре я оказался внутри, чувствуя себя счастливым и вернувшимся, наконец, домой!
Лира ходила за мной тенью, грустно улыбаясь всякий раз, когда я смотрел на нее или начинал рассказывать о назначении отсеков. Дыша полной грудью, я не мог унять волнительной радости, как мальчишка, а не как взрослый мужчина и капитан. Проверил работу систем и сохранность криокапсул, удостоверился в том, что нет угрозы жизни людей, взглянул на спокойные лица спящих. Поразился чистоте и отсутствию повреждений. Корабль выглядел как новенький! И это была заслуга эдемиан.
А затем у меня случился настоящий шок. Я попал в капитанскую рубку.
– Что?! – обернулся я к Лире.
– Мы вернули кораблю первозданный вид, – объяснила она. – Разве ему не нужна рубка?
– Нужна, но…
Тут я окончательно онемел, заметив раздвижные люки для криокапсул. Мой шок лишь усилился, когда я, поколдовав над пультом управления, пробудил к жизни главный компьютер. Тонкая ладонь накрыла мою руку, прося остановиться.
– Не делай этого, – шепнула Лира, но я уже был слишком близок к цели, чтобы внять доводам паникующего рассудка и заботливой просьбе. – Пожалуйста, Роджер, ты уже узнал, что хотел, пойдем домой!
– Домой? – возмутился я, наблюдая, как отъезжают металлические створки, защищающие криокапсулы. – Ты еще не поняла, Лира? Я дома!
Ахнув, я уставился в потрясении на лицо Леви Рухамы, штурмана, спокойно спящего в ожидании пробуждения. Я не верил, ведь своими глазами видел разломанные куски рубки, разбросанные среди леса, поврежденные криокапсулы и тела погибших. Я же давным-давно похоронил всех! Леви был мертв, его тело лежало на склоне холма. И также Наоми Уорнер, Киоши Масао, Сигфрид Гантер и другие, чьи лица сейчас находились передо мной. Живые и невредимые члены экипажа. Но люди ли это?! Я качал головой.
Я стал безумцем на этой планете почти сразу. Когда узнал, что попал в Эдемский сад, напоминающий настоящий Рай, где все необходимое подается мне на блюдечке, я уже считал себя сумасшедшим. Когда впервые очнулся на склоне холма живой, хотя должен был умереть, и увидел, что эукариоты составляют с моим телом единое целое, питая меня и залечивая рану, лишь убедился сильнее, что сошел с ума, и все, что вижу, только моя разгулявшаяся предсмертная фантазия. И вот теперь, когда я смотрел в лица людей, которых давно считал погибшими, я уверялся в том, что мир вокруг нереален. Этого просто не могло быть. Это абсолютно невозможно!
– Ты разве не рад, что они живы? – удивлялась Лира моей реакции.
Я не слышал, как девушка уговаривает меня уйти, пока не стало слишком поздно и я не узнал того, от чего могу потерять разум. Дрожа, я смотрел через прозрачный пластик криокапсулы на лицо капитана – свое лицо. Шок неудержимо завладевал сознанием. Отшатнувшись, я споткнулся и упал на металлический пол, потеряв связь с действительностью. Я бредил. То, что происходило вокруг, не могло быть настоящим. Я, должно быть, сплю, и мне снится обыкновенный кошмар.
Нежные руки Лиры не могли привести меня в чувство, а ее слова успокоения не достигали сознания. Я, прижавшись спиной к металлической «ноге» штурвала, в ужасе глазел на свое новое воплощение, спокойно пребывающее в глубоком криогенном сне.
– Что это такое, Адам? – шептал я, желая стереть из воспоминаний образ своей идеальной копии, наверняка не способной вести себя как я, думать как я, но полностью идентичной внешне, так что я не смог бы найти ни одного различия.
– Это Роджер Абрамс, капитан космической субмарины «Ребро Адама», состояние здоровья – идеальное, вы в отличной форме, капитан.
– Но Роджер Абрамс – это я, – жалко прохрипел я.
– Да, – согласился Адам. – Вы – тоже Роджер Абрамс, капитан этого судна.
Повернув голову и увидев Лиру, я внезапно почувствовал растущий изнутри непреодолимый гнев. Через мгновение мои пальцы сомкнулись на горле девушки, и я, не отдавая отчета в своих действиях, душил ее, крича:
– Что вы натворили?! Зачем вы это сделали?! Вам никогда, никогда не понять, кто есть человек! Нельзя просто взять и воссоздать мертвых, они никогда не будут снова живыми, не смогут мыслить, как мы, у них не будет души! Вы заигрались в Бога, думая, что копия может сойти за человека! Верните все назад! Дайте мертвым упокоиться в земле, вы, глупые, равнодушные, непонимающие инопланетяне!
