Текст книги "Невыдуманные истории выдуманных людей"

Автор книги: Светлана Исаенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Как Вы себя чувствуете?

Пациентка тяжёлая, умеренный депрессивный эпизод, плохо спит. Она ему начинает отвечать:

– Ой, плохо, не могу спать, только закрываю глаза, как умершие родственники в голову лезут, в груди печёт, тоска сильная, не вижу будущего, так жи…

Пабло на полуслове перебивает её, кладёт руку на плечо и говорит:

– Это ладно, голосовать будете?

В такие моменты понимаешь: «Ох и глупые мысли у Вас в башке, Мария Фёдоровна, о какой человечности речь».

Сижу, расписываю энное количество бумаги, и когда особенно тяжело и хочется послать всё к чертовой матери, представляю, что «вот сейчас допишу и аплодисменты, меня вызывают на сцену и красивый мужчина во фраке объявляет: «В литературной номинации года побеждает …Мария Фёдоровна!!!» И овации, овации… И я выхожу в красивом чёрном платье в пол с разрезом на ноге, у меня шикарный макияж, мои короткие чёрные волосы уложены в красивую прическу… Я иду на высоких каблуках, и все мужчины оборачиваются, смотря на меня, я подмигиваю одному красавчику, пока выхожу на сцену…

– Мария Фёдоровна, там остановка в реанимации! Срочно! – слышу крик нашей медсестры с другого конца санитарного пропускника. За секунду выбегаю и быстро бегу через улицу на третий этаж. Звонок. В глазок смотрит санитар. Чеканю: «Дежурный доктор, открывайте». Мешкать нельзя, жизнь остановилась. Влетаю в палаты интенсивной терапии, а там один краше другого, мужчине лет пятьдесят, жил ярко, пил много и не качественно, организм решил закончить это веселье. Начинаю проводить реанимационные мероприятия.

– Адреналин … 2,0. Давайте ещё… Дофамин поставили… Отлично … Дексаметазон 4,0…

«Живи, заводись, родной, давай… Пожалуйста, не на моём дежурстве» По прошествии некоторого времени под руками на артериях начинает пульсировать. «Завела». Руки трусятся, пот течёт, за жизнь сражалась. Удалось отбить у смерти ещё одного. Хотя надо ли? Но мы всего лишь инструменты, имеющие знания, а там уже как Вселенная решит.

– Ребят, водички дайте, пожалуйста!

– Да, доктор, Вы, прям как фурия, залетели, и меня чуть не снесли, – комментирует медбрат. – А вот правду говорят, мы между собой смеёмся, что если Вы дежурите, умереть не дадите никому, даже если очень захотят!

– Ну, благодарю, спасибо на добром слове! – жду, пока он пойдёт за водой, и наблюдаю за картиной.

Лежит наш отечественный пациент с алкогольным делирием, та хворь, что в народе «белкой» называют. Это когда человек пьёт– пьёт водку аль самогоны, да и вискарик потягивает на протяжении длительного времени, пьёт до усмерти, метаболизм меняется, и как прекращает пить, на третий день развивается делирий. И вот лежит наш отечественный пациент, крайне возбуждён, фиксирован (привязан к койке), галлюцинирует в потолок, война ему мерещится. «Стреляй, сука, стреляй … танки… нападают… отбивай… патроны!!!! Огонь!!!» А напротив него сидит афроамериканец, у которого делирий уже миновал.

И сидит он на краю своей кровати, с опущенной головой, думая о чем-то своём. Наш отечественный пациент, отрывается от потолка, прекращает дергать руками и ногами, поворачивается к афроамериканцу и с полным удивлением и негодованием спрашивает:

– Миша, а ты шо, покрасился???

Весь персонал прыснул со смеху. Афроамериканец с хорошим акцентом возмущённо говорит:

– А чего это он меня Мишей называет?

Это действие придаёт ещё большей милоты.

– Всё ребят, отпускайте меня, пошла дальше спасать…

– Ну, Вы это, заходите, если что, – в стиле советского мультика «Жил был пёс» сиплым голосом процитировал санитар, – у нас всё равно реаниматолог сегодня выходной.

– Как выходной?

– А вот так, никто работать не хочет, – пожал плечами санитар.

Это только у нас в стране в реанимации нет реаниматолога, и справляется психиатр всеми подручными средствами, руками, мешком Абу, интеллектом и выдумкой, ведь препаратов нет, а чтобы уколоть сибазон, нужно первоначально заполнить пятитомник документов и никак по-другому. И только попробуй не «завести», от Пабла получишь под первое число. Ничего страшного, что ты психиатр, а не реаниматолог, «главное, шоб статистика хорошая была».

Руки подтрушиваются. Сердце стучит. «Прорвёмся» – так говорила бабушка. Не успела дойти до пропускника, вижу – скорая едет. «Твою мать» – звучит подбадривающе у меня в голове. Женщина лет сорока в компании с мощными санитарами. Бегу в кабинет, со мной дежурит моя любимая Марина Степановна, с синими тенями, шикарным бюстом и формами, начесом на голове, она всегда излучает оптимизм и надежность. В обиду никогда не даст, скорые часто подсовывают проблемных пациентов, нельзя их осуждать, это их заработок, но на неё ты можешь всегда положиться, поможет отстоять горой и отбиться от любой неприятности. А их, конечно же, много.

Заходит вся бригада и пациентка. От неё очень тошнотворный, не приятный запах. Глаза напуганы, к чему-то прислушивается, постоянно плачет, прячется, закрывает руками лицо. Крайне худая, изнеможенная. Вещи висят. Губы пересохшие.

– Здравствуйте, что у нас случилось? – начала бодро я.

Пациентка закрывает уши и начинает что-то бормотать, по типу молитвы. На вопросы не отвечает. Контакту не доступна ввиду тяжести психического состояния. «Ясно, психоз, голоса в голове, моя девочка».

– Мария Фёдоровна, это наша старая пациентка, неоднократно лечилась у нас, есть инвалидность второй группы, проживает с матерью в возрасте восьмидесяти лет, терапию не принимала уже давно. Около месяца назад мать умерла, на улице холодно, соседи не сразу заметили, когда запах появился – вызвали полицию, думали, в квартире никого нет. На звонки никто не отвечал, на стук – так же, взломали дверь, зашли, а там мёртвая мать и она сверху на ней лежит, пыталась мёртвую мать кормить и укладывать в постель, носила умывать, в общем, когда попробовали её забрать, пациентка крайне сопротивлялась, постоянно повторяет: «Мама, мамочка». По-видимому, не ела давно.

– Кошмар, давление?

– 70 на 40.

– М-да. Ну что, по району в какое идёт?

– В семнадцатое, – с состраданием говорит Марина Степановна.

– Вызывайте отделение, – командую я. – Давайте осмотрим её и покупать нужно.

– Будет сделано, – откликается Степановна.

Заполняю быстро историю. Выраженная кахексия. В лист назначения вписываю много глюкозы, витаминов, препаратов, поддерживающих работу сердца и нейролептики с осторожностью, боюсь давление снять, и так слаба. С диагнозом: «Шизофрения, параноидная форма, непрерывный тип течения. Обострение» отправляю в отделение. Прощаюсь со скорой, раздаётся ужасный звонок местного дискового телефона, который ещё витиеватым шнуром привязан к стенке. Его не перепутаешь ни с чем, всегда, когда он звонит – это неприятность какая– то. Я думаю, что, спустя долгое время, этот старый телефон сороковых годов будет часто мучать меня в кошмарах.

Беру трубку, на том конце провода слышу:

– Это дежурная медсестра, 8-е женское Вас беспокоит, у нас бабушке плохо.

– Что случилось?

– Она без сознания…

– Давление?

– 40 на 0.

«Твою мать», швыряю я трубку и, на лету натягивая пуховик, кричу санитару Валере:

– Побежали.

Сугробы по колено, пот неприятной струйкой течёт по спине, кричу на санитарок:

– Расчистить не могли? – залетаю в палаты.

Женщина лет девяноста лежит посреди столовой без сознания, пульс на артерии не прослушивается. Бью прекордиальный удар и кричу, чтобы немедленно вводили весь жизнеспасающий коктейль. Спустя пару минут пациентка приходит в себя, открывает глаза и очень медленно, слабыми, покорёженными тяжелым трудом и болезнью руками, откидывает мои, при этом говоря:

– Та отстань ты от меня.

– Простите, милая, но пока в мир иной не отпускаю, не на моём дежурстве.

Выхожу на порог, закуриваю, Валера вместе со мной.

– Фёдоровна, высший пилотаж, но я больше с Вами дежурить не буду, с другими докторами по воскресеньям максимум одного пациента принимаем, весь день чай пьём, а как Вы дежурите, ящик Мондоры открывается…

– Пандоры, Валер, Пандоры.

– Та какая, нафиг, разница, и воды выпить не дадите, я Вас уважаю, конечно, но больше в смену не встану.

– Хорошо, Валер, договорились.

– Не, ну Вы не обижайтесь…

– Не буду.

Пролазим по сугробам обратно, не успев дойти, слышу, в кармане вибрирует телефон.

– Алё, Мария Фёдоровна, это Карина Сергеевна из одиннадцатого.

– Я Вас приветствую, соскучились по мне?

– Конечно, как дежурство?

– Просто прелестно, легко и не принуждённо. А Вы, небось, дома отдыхаете?

– Да, пекла пирог, завтра Вас угощу.

– С огромным удовольствием. Что вашей душе угодно?

– Да у меня проблема небольшая возникла, там у моего пациента злокачественная побочка, скорее всего, началась, корректоров у нас в отделении нет, я бы Вас не дёргала, а там мама очень скандальная, можете прийти уладить, и раздобыть корректор? Помогите, пожалуйста.

– Конечно, помогу. Сейчас буду.

Валера пошёл своей дорогой, а я в другую сторону по направлению в одиннадцатое мужское отделение. Минут пять идти, милый дурдом весьма многокорпусный и разные корпуса расположены друг от друга минутах в пяти-десяти.

– Дежурный доктор, открывайте.

Не успев войти, на меня налетает женщина с криками, в голове проносится: «От осины не родятся апельсины».

– Вы угробили моего сына, я на Вас жалобу напишу, твари, нелюди, сукины дети!

– Так, так, так, для начала, здравствуйте, я дежурный доктор и я здесь, чтобы разобраться в состоянии Вашего сына. Не переживайте, сейчас всё уладим.

– У него голос пропал, он умирает, а Вы ничего не делаете.

– Если Вы позволите мне сейчас пройти, я очень внимательно посмотрю Вашего сына и максимально быстро попробую помочь ему.

– Сука тупая.

– Женщина, прошу Вас, подбирайте, пожалуйста, слова, перед Вами врач, которому Вы не даёте пройти и тем самым забираете время у Вашего сына.

Захожу на наблюдательную сторону. Обшарпанные стены, бетонный пол, ремонт не делается – это для того, чтобы у пациентов была мотивация принимать назначенную терапию и поскорее перейти на санаторную половину, по одной из версий. Однако по другой – отсутствие государственного финансирования или жадность Пабла. Человек тридцать здоровых мужчин, панцирные кровати, кто фиксирован, многие галлюцинируют, в основном, одеты в то, что добрые люди принесли им из церкви.

Санитар проводит меня к пациенту.

Парень лет двадцати пяти, стоит, перетаптываясь с места на место, руки согнуты в локтях, видна скованность, рот приоткрыт, язык в рот не помещается, слюна течёт, голос охрипший…

«М-да, хорошо нафаршировали».

– Как зовут? – спрашиваю я у медсестры. – Принесите мне историю болезни и воду, пожалуйста. А, и что у Вас в отделении есть из препаратов?

– Миша, уже несу, – молоденькая сестричка тревожно бежит в сестринскую.

– Мишенька, солнышко, сейчас станет легче, сейчас таблетку выпьешь, два укола сделаем, и станет легче.

Делаю все назначения, сама описываю всё в истории болезни. Зову медсестричку:

– Скажите маме, чтобы пошла в аптеку и купила ему самые дешевые сосательные леденцы от горла.

– Есть.

Пока жду действия препаратов, ознакамливаюсь с историей болезни. Болеет тяжёлым психическим расстройством с девятнадцати лет.

Неоднократно были попытки суицида: «голоса заставляли», крайне резистентен к терапии… Теперь понятно, почему такие лошадиные дозы медикаментов. Бедный мальчик. По прошествии часа состояние его улучшилось.

– Мишенька, как у Вас дела.

Слёзы ручьём льются из глаз, он по-детски вытирает грязной ладонью потоки и капризно говорит:

– Я хочу повеситься, а они мне не дают.

– Мишенька, ну а чувствуешь себя лучше уже?

– Нееееет, говорить могу, но хочу повеситься.

– Ладно, давай договоримся так, можно будет повеситься, но не на моём дежурстве, хорошо?

– Правда, можно? А это когда? После 20.00?

– Да, Мишенька, а пока будешь вести себя хорошо, договорились? Только это наш с тобой секрет, обещаешь, что никому не скажешь?

– Конечно.

Я захожу в сестринскую, вижу перепуганные глаза медицинской сестры и санитаров, даю пояснения.

– Можете маме выводить.

– Доктор, а что нам делать?

– А вы ему говорите всё время, что пока без двадцати восемь, терапию поменяла, должно легче стать. Если нет – седируйте. В листе

назначения всё написала. Строгий надзор, за ним глаз да глаз нужен, но видите, голос починили, настроение подняли, сидит – улыбается.

Уже на выходе мама схватила меня за рукав.

– Это что, так эти смактульки помогли?

– Ну не без этого, конечно. Это побочный эффект препаратов и, конечно же, Ваша забота.

– Спасибо, доктор.

– Поправляйтесь.

Захожу на санпропускник, ноги мокрые насквозь, уже знобит от холода и напряжения.

– Скорая, – слышу с дальнего конца пропускника Степановну.

– Что за денёк? Ох и воскресенье…

Первичный пациент в психозе. Классика жанра, хоть студентам иди показывай. Бредовые идеи, мышление паралогическое, речь бессвязная, к чему-то прислушивается. Потерянные и не понимающие родители – «может он в компьютерные игры переиграл», пытаюсь их успокоить и разъяснить, но всё бессмысленно, они пока не могут слышать.

– Завтра будет Ваш лечащий врач, придите, пожалуйста, к 9.00. До 9.00 планёрка и обход. Не переживайте.

Почему-то почти все родители при первом психозе их ребёнка переспрашивают о правильности решения, что привезли госпитализировать в стационар. Все потерянные и плачут. А на самом деле это самое правильное, ведь они таким образом уберегают его от дальнейшего развития болезни и дефекта. Но после купирования психоза, ещё нужно минимум года четыре пропить препараты, тогда, возможно, что такое более не повторится. К сожалению, сами родственники потом и настаивают на отмене препаратов, чем губят дальнейшую жизнь их чад.

– Степановна, а нет чего-нибудь перекусить, или сладкого чаю, что-то у меня голова кружится и мушки перед глазами, ещё ничего не ела.

– Может, давление померяем, что-то Вы бледненькая сильно.

– Давайте.

Меряем мне давление: 80 на 50. Вижу беспокойный взгляд Степановны.

– Так, не тревожиться. Я пока не собираюсь, чтобы у меня в некрологе написали: «Во время осмотра пациента доктор неожиданно побледнела и умерла», как потом с этим пациенту быть?

– А Вы всё шутите, не годится. Валера, неси чай с конфетами, спасать доктора будем. Может, кофеина кольнём?

– Не, не, чая сладкого достаточно. Подустала.

– Та я думаю.

На этом диалоге предательски раздаётся звонок того самого телефона. Меня дёргает, внутри всё холодеет. А это ещё 18.00 – впереди ещё два часа работы. В голове одни нецензурные выражения.

– Мария Фёдоровна, допейте чай и Вам в 29-е, там у пациента давление высокое, но Вы не торопитесь, если сейчас помрёте – спасать его будет некому.

– Ага, так точно, – кидаю конфету в рот, делая на ходу пару глотков и натягивая куртку.

Валера бодро светит фонарём и идёт по сугробам вперёд, я четко следую по его стопам. Заходим в отделение.

Иду на наблюдательную половину. Лежит мужчина, неизвестных лет, глаза раскосые, огромные руки, худощавый, множество шрамов, речь дизартрична, что-то бормочет, но что, не понятно, одет по последней моде милого дурдома.

– Историю дайте, девчонки, – говорю я медсёстрам, – давление перемеряйте.

На титульной странице вижу надпись «Михаил Неизвестный». Какой-то заговор Михаилов сегодня, а не дежурство. Так, начинаю вчитываться. Оказывается, Миша около сорока лет живет в отделении. Диагноз

«Имбицилия». Врождённое малоумие, IQ низкий. Когда-то случайно попал в больницу и ни документов, ни жизненных событий – ничего не известно. Всю жизнь он находится здесь. Милый Дурдом – его дом. Персонал с трепетом и переживанием к нему относится.

200 на 120.

Так, посмотрим.

– Мишенька, давайте присядем, мне нужно Вас осмотреть.

Персонал его садит, но он не удерживается, тело клонится в сторону. «Сторона».

– А ну, милый, давайте глазками за ручкой посмотрим.

Это трудно, так как врожденный дефект и так не даёт возможности диагностики. Зрачки, вроде, одинаковой формы.

– А язык покажите, давайте покривляемся.

Как в детском саду, я показываю на собственном примере, Миша радостно показывает мне пупок.

– Нет, милый, нужно язык.

С двадцать пятого раза всё-таки удаётся этот трюк, – девиация есть, крайне сложно выполняются инструкции.

– Можете своими руками сжать мои пальцы?

Однозначно слабость слева, всё-таки сторона. Скорее всего, острое нарушение мозгового кровообращения. «Ох, Миша, Миша».

– Готовьте его на перевод, пойду отдел госпитализации тревожить, – даю инструкции персоналу, забираю Валеру и идём на пропускник.

Набираю отдел госпитализации.

– Здравствуйте, это дежурный доктор психиатрической больницы номер 1, можно консультанта, у нас, скорее всего, перевод.

– Что случилось?

– Пациент около шестидесяти лет, подозрение на ОНМК. У нас олигофрения.

– У кого – у Вас? Имя и фамилия?

– У нас – это в нашем учреждении он находится с малоумием, Миша Неизвестный.

– Вы что, со мной шутки шутите? Около шестидесяти лет – это сколько? И что за фамилия такая странная?

– Он неизвестный, документов нет, сколько лет – так же не знаем, определили на глаз. Сведений не имею.

– Так, хорошо, сейчас пришлю.

Я настолько устала, что даже в полемику вступать не хотелось. В течение сорока минут приехала скорая с консультантом. Невропатолог подтвердила диагноз.

– Молодец доктор, хорошая работа, заметили, только ему МРТ нужно сделать.

– Так забирайте и делайте.

После долгих споров и скандалов, путём моих психов и манипуляций:

«Пишите отказ в истории, что Вы не хотите забирать своего профильного больного, а я на Вас потом жалобу с рапортом напишу!», мне удалось одержать победу, и Мишу всё-таки повезли на МРТ. Я такой радости у человека, что его грузят в машину, ещё никогда не видела, возможно, это будет его первый опыт проехаться в ней, он же машину скорой на картинках только видел, на территории и в окно.

– Фёдоровна, ну что чайку? – заботливо интересуется Марина Степановна.

– С удовольствием.

До окончания остаётся около тридцати минут, иду в комнату отдыха, нахожу яблоко в сумке. Оно просто божественно вкусное. Наверное, правило высокой кухни – долго не кормить гостя. Про себя улыбаюсь:

«Ох и денёк. Ну, что же, пора собираться на день рождения к Алевтине». В сумке платье и сапоги, наношу макияж. У неё, как всегда, соберутся все подружки нарядные, на макияжах, пахнут чистотой и свежестью. У меня такой возможности нет на сегодня, однако есть шанс на дне рождения поесть, подарок лежит в конверте – деньги – всегда пригодятся, купит себе то, что захочет, на подаренную сумму. Переодеваюсь в платье, надеваю сапоги на каблуке и накидываю пальто, смотрю в зеркало – уставшие глаза, бледное лицо, ну ничего, сейчас румянами подправим и реснички подкрасим, чтобы хоть как-то соответствовать мероприятию.

– Скорая, – слышу Марину Степановну. Смотрю на экран телефона -19.55. Да что ж такое?

Выхожу в приёмное отделение, это по правильному названное, а на сленге – санпропускник, привезли Мишу Неизвестного обратно.

– Здравствуйте, а чего Вы его возвращаете?

Врач скорой, явно не в духе, начинает сходу на меня нападать, сразу видно, что скорая линейная, не наша психиатрическая бригада.

– Так а в каком медицинском учреждении мы его оставим? Он же дурак совсем! Вы пост дадите? Своих медбратьев дадите для наблюдения за ним? МРТ сделали, там ничего серьёзного – инсульт ишемический вот вы его и лечите. Невропатологи всё назначили, написали, что в госпитализации в их учреждение не нуждается, а лечение можно производить в вашем стационаре.

– Так мы психиатрия, откуда у нас препараты? Ну что вы за нелюди!?

– Да пусть дохнет, нам то что, Ваш пациент, Вы и занимайтесь, кому он нужен?

На этой ноте я решила прервать дискуссию.

– К отделению подвезёте его?

– Сами тащите…

Моё терпение срывает. Есть такая особенность в моей личности, когда сильно эмоционирую, срываюсь не на крик, а на шипение. В тот момент я подумала, что и яд начнёт прыскать:

– Послушайте, уважаемый коллега, таких, как Вы, вообще к людям допускать нельзя, совсем человечность потеряли? У тебя дома есть мать или жена, или сын? Вот представь, попадётся на скорой такой же… Я даже слово не могу подобрать, как тебя назвать… Нелюдь, как ты сам, а карма – она такая, всё вернётся. Вы что, за заработком людей перестали видеть, переработался он, я тебя, суку, завтра рапортами и жалобами замучаю, быстро в отделение его!

Махнув рукой, врач скорой демонстративно развернулся и вышел, но Мишу Неизвестного в отделение доставил.

На этих словах меня заходит менять Иван Иванович.

– Ромашкина, ты чего разбушевалась? – по-доброму интересуется он.

– Да кошмар, совсем оборзели, – вкратце пересказываю ему историю.

– Деточка, ну конечно он такой, чего ты хочешь? Ему смену менять, а ты здесь со своими имбецилами, да ещё на МРТ отправила, энтузиастка ты наша. Молодец, горишь работой, я в твои годы такой же был. Кстати, молодец, хорошо выглядишь!

– Спасибо, Иван Иванович, от Вас похвала мне очень ценна.

– Всё спокойно прошло?

– Ну как сказать, сложновато, – пересказываю ему все происшествия, тем самым сдаю планёрки.

– Ну всё, иди, отдыхай, завтра встретимся.

Иван Иванович – заведующий отделением. Я поражаюсь его эрудиции, грамотности и клиническому чутью. Он уже тридцать лет работает в больнице, корифей. Всегда подскажет и поможет. Мы с ним в одном здании работаем. Очень его уважаю.

– Иваныч, я Вам там яблоко на столе оставила, чтобы Вы перекусили перед сном.

– Машка, боишься, что я похудею, – весело с прищуром смотрит на меня он, – согласен, 117 кг веса кормить нужно, но не переживай, мне моя Алёнушка судочек с собой дала.

– Ой, Алёне Александровне огромный привет передавайте. Ну, всё, спокойного дежурства.

У нас есть между собой примета, что если пожелаем удачи на дежурстве, будет наплыв и тяжёлые пациенты. Мне утром вроде вообще никто ничего не желал и, всё равно, как обычно, многозадачное получилось.

– Обязательно передам, всё, езжай спать, на тебе лица нет, видимо, весь удар пациентов приняла на себя, значит – я сегодня отдыхаю. Люблю после тебя дежурить: мир и покой, даже поспать можно, всё, деточка, до завтра.

– До завтра, Иван Иванович.

Спокойной ночи тоже желать нельзя по суеверным причинам. Хотя мы, однозначно, все не суеверные, но на санпропускнике это работает.

Прощаюсь с Мариной Степановной и Валерой, благодарю за дежурство, они, тем временем, моют полы.

– Берегите себя, а то что-то Вы совсем исхудали, кушайте главное, дать банан? – заботливо интересуется Степановна.

– Нет, спасибо, поеду.

Перед выходом набираю 11-е отделение по ужасному телефону.

– Добрый вечер, это дежурный доктор, как там Михаил?

– Ой, доктор, спасибо, спит, все счастливы! Завтра придёт Карина Сергеевна, всё скорректирует.

– Ну, отлично, значит, подействовала терапия. Отлично. До свидания. Набираю 29-е отделение. Интересуюсь, как там Неизвестный.

– Не очень, лежит, давление шпарит, мы то магнезию колем, но больше ничего у нас в отделении нет.

– Поняла. Ну что ж, держитесь.

Окончательно со всеми прощаюсь. Выхожу на улицу. Свежий морозный воздух. Небо как будто усыпано разноцветными яркими фонариками, красиво и завораживающе. Помню в детстве, когда было одиноко, садилась и смотрела долго на одну звезду, фантазировала, что где-то там, на каком-то из участков планеты, сидит тоже маленький мальчик и смотрит на эту же звезду. Так становилось тепло и уютно на душе. Ты не один. Где же ты? Вселенная очень мудрая, но безучастная. Всё приходит ровно тогда, когда должно.

Сажусь в холодную боевую Ласточку, с шестого раза завожу, грею, вижу на экране телефона восемь пропущенных от Алевтины и смс: «Ты скоро?». Внутри всё сопротивляется и переворачивается. Но нужно ехать. Пишу: «Выезжаю».

Мысли не дают успокоиться. В какой момент теряется человечность? У нас от природы есть доброта и сопереживание, но мы почему-то всё это теряем. Этот врач на скорой, миллионы людей, которых я встречала на своём пути, почему их сердце черствеет? Все хотят любви, только через любовь можно познать счастье. И это не в общепринятом понятии. Когда ты несёшь любовь – мир становится удивительным. Любовь должна быть во всём, это светлое чувство, которое тебя окрыляет, наполняет и заставляет делиться. Она же повсюду, в людях, рассвете, книгах, профессии, жизни. Если мы не будем нести свет – мир померкнет, ведь свет и любовь неразделимы и освещают путь, по которому мы идём в темноте наших будней. И только нам выбирать: светя – жить на планете, или разрушая – продуцировать тьму.

Захожу в аптеку. Оглашаю список лекарств провизору. Она послушно собирает пакет и добавляет: «С Вас 672 гривны». Открываю кошелёк, там лежит купюра в 200 гривен. «И на картах нет, блин». Здесь меня молнией пронизывает: «Подарок Алевтины! Эврика!» Мешкаю… Лезу в конверт, достаю заветные пятьсот, расплачиваюсь и выхожу.

«Мише нужнее, чем блеск для губ Алевтине».

Возвращаюсь в больницу. Звонок в 29-е отделение. Открывает сестричка. Протягиваю пакет.

– Сегодня у Михаила день рождения, передаю ему подарок.

– Какой день рождения? Мария Фёдоровна, мы не знаем…

– Какая разница, пусть будет сегодня, – улыбаюсь я и прощаюсь. Медсестра стоит в недоумении. Приезжаю на праздник жизни Алевтины. Все наряжены, в разгаре веселья, а я не могу даже говорить. Устала.

– Ой, Машенька, что-то ты такая не праздничная, – расстроенно подмечает Алевтина.

– Солнце, после дежурства. Правда, я без подарка, потом поздравлю.

– Зай, ничего страшного, главное, что сама пришла, но ты же помнишь, я люблю подарки полезные, лучше в денежном эквиваленте, – подмигивает она мне.

– Да, да, просто забыла твой подарок дома.

– Ничего, я, правда, рассчитывала на твой подарок, но поеду во вторник покупать себе подарок от всех вас, я такую себе сумку в Символе присмотрела… Гуччи, обалденная. Увидишь, просто обзавидуешься.

– Конечно, Аль, – устало чеканю я, и искренне не понимаю, что я здесь делаю?

Людей много, все красивые, многие по парам, со всеми поздоровалась, в конце стола вижу белую рубашку и лысую голову, вокруг много молодых девчонок в крайне коротких платьях…

«Вова».

Подхожу, обнимаю его, мы не виделись три года.

– Привет, рада тебе! Ты как, радость моя?

– Ооооо… Машуня, привет родная. Я супер, а ты что-то не очень. Совсем исхудала.

– Да, нормально.

– Ну что, по пятьдесят?

– Не, за рулём.

– Да на тебе лица нет, угомонись, не поедешь в свою Любомировку, давай, за Алевтину, – он наклоняется ко мне и шепотом добавляет: – В душе не понимаю, что я здесь делаю.

– Вовчик, я так же не понимаю, что ты здесь делаешь, – смеюсь я.

Вова стал большим начальником. В свои молодые годы он – начальник полиции одного района. Завидный жених. Хорош собой, высокий, спортивного телосложения, голубые глаза, небритость, деньги, хорошая машина, всё при нём. Но даму сердца всё никак не мог найти. От него пахло дорогой жизнью.

Он налил виски в бокал и протянул мне – «Пей».

– С днём рождения, Алевтина. Урааааа!!!!

Утром мы проснулись в одной кровати…

Алевтина пришла в мою жизнь, когда мне было три года. Мы были как сёстры. Была она девочкой яркой, броской, но на всю голову «жертвой». Нужно было ей страдать, заботиться, нравилось ей, когда мужчины «вытирают ноги об неё», но мечтала она о принце на белом коне, которому она будет прислуживать (по её мнению, полоролевая задача женщины именно таковой и должна быть). Приехать ночью «спасти Олега, потому что ему одиноко и грустно, и я ему нужна» – легко. И то ничего, что Олег звонит ей только в такие моменты, когда ему скучно сидеть одному на кухне после трёхдневного марафона с моделями, наркотиками и алкоголем, и всех «нормальных» он уже достал своими «поствыходными» бреднями, а она в этом видела свою жизненную необходимость и реализацию себя, как женщины. Ну, собственно, с самооценкой у Алевтины были проблемы. Ни одного ущербного альфа– самца так и не удалось спасти, и в итоге, сидела она, тридцатилетняя спасительница женатых алко-нарко-балаболов, одна и ждала своего принца.

И вот одним днём он ворвался в её бренную жизнь. Красив, как Бог (говорю с ёё слов), правда, хромал немножко и глаз косил, а так всё при нём, и харизма, и душа, и богатство и неиссякаемая жизненная энергия, которая погасла без женщины мечты, так как все предыдущие его обижали. «Это Он» – констатировала Алевтина. И утопично бросилась в головокружительный роман.

Они познакомились на вечеринке через общих знакомых. Семён (так звали нашего героя) был хозяином рекламного агентства. Ему было тридцать восемь. Он был высоким, немножко косоватым и хромоногим блондином с кучерявыми волосами. С первого взгляда между ними пронеслась искра. Был ресторан, дискотека, караоке, завтрак, потом опять дискотека и так трое суток. Они не расставались с Алевтиной. Шумная компания сменилась посиделками у него дома и так она обрела Его. Алевтина жила на тот момент в Киеве и вскоре её телефон напомнил о билете обратно. «У меня никогда такого не было, роди мне детей…», – пробормотал он, проснувшись однажды утром. У Алевтины на секунду остановилось сердце и радостно затрепетало от таких долгожданных слов. Работу помощника народного депутата она уже мысленно оставила и перенеслась нянчить своих троих будущих детей в особняк на берегу залива Днепра в Конча-Заспе, которую они две секунды назад в уме Алевтины приобрели. «Не торопи меня», – игриво прошептала она, снимая все средства контрацепции с возлюбленного, однако задуманному плану обоих не суждено было случиться ввиду выпитого ряда причин. Ночью у него случился «ложный сердечный приступ» (цитирую врача скорой помощи) и всю ночь она делала ему примочки на голову, мазала звездочкой грудь, гладила «ножки» и слушала историю о тяжёлой жизни и «если я умру, ты была самым прекрасным в ней».

Утром он выздоровел и отвёз её на вокзал. Тысячи смс за неделю и вот Он приехал к ней в Киев. Весна. Запах цветущих каштанов. Он. Она. Крещатик. День рождения его троюродного брата. Ей нечего одеть на этот вечер представления будущим родственникам (вот здесь чистая бравада, так как из умных книг и советов подруг Алевтина знала: «чтобы мужчина тебя ценил, он должен на тебя тратить деньги, тогда ты будешь чувствовать, что твоя женская энергия в порядке»). ЦУМ. Они заходят в кучу отделов, меряют кучу платьев, но, незадача, – всё «её не достойно». И даже ботфорты Джимми Чу её «если честно, безобразно полнят», а вот шлёпки со скидкой очень даже пришлись к «необыкновенно красивой ножке на будущий отдых». Невероятный день рождения. Поцелуи. Держание за руки. Много вина. Рассказ Алевтины о бывших женихах – владельцах госпромов (ну, немножко приукрасила, с кем не бывает), его ответ: «Я, наверное, тебя не достоин», её слёзы (говорю ж, много вина), клятвы в вечной любви, объятия, ночь любви, в которой он всё же смог показать себя как мужчина… Вокзал. Снова слёзы…