Текст книги "Невыдуманные истории выдуманных людей"

Автор книги: Светлана Исаенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Иллюстрации: Светлана Магда

Все права защищены.

Ограничение возраста читателей: 18+

Копирование и воспроизведение книги (иллюстраций и отрывков из книги), а также самовольное распространение запрещено без письменного разрешения владельца авторских прав.

Все события и персонажи – вымышленные, любые совпадения с реальными людьми или событиями являются случайными.

Культивируй свет и дари его людям…

Милый друг, добро пожаловать в мой мир. Написать книгу – это как оголить душу на публику. Оголить свои мысли и чувства. Это сложно, поэтому хочеться называть тебя моим другом… С друзьями всегда уютней откровенничать. Ты спросишь меня, в чем же сложность? Дело в том, что в социуме не принято говорить на откровенные темы, а так как я практикующий врач, да ещё и психиатр-психотерапевт, то, как всегда, правду-матку рублю, не могу иначе.

Мне дали прозвище – «рок-звезда отечественной психиатрии», для меня честь – носить такой титул.

Я – великий мечтатель, знаю, как осуществляются мечты! Например, эта книга давным-давно была моей мечтой, тайной, заветной… Сейчас она воплотилась. Для меня это очень волнительно.

Часто, когда было совсем сложно работать в психиатрической больнице, я мечтала, что однажды я открою свою клинику… И знаешь что? У меня получилось!

В Харькове есть Клиника ментального здоровья Dr. Isaenko. (Не подумай, что я зазнайка, её название продиктовано тем, что я отвечаю своим именем за качество оказания медицинских услуг). Получилось создать место, где люди могут обретать душевный покой и исцеляться при помощи специалистов от душевных и физических хворей. Теперь ты знаешь, куда идти, если тебе тревожно и жить не хочется. Поможем всегда!

Как и заведено у друзей, беседа быстро развивается, а я совсем забыла представиться.

Меня зовут Светлана. Фамилия моя Исаенко. Я – практикующий врач– психиатр и психотерапевт. Акцентирую на этом внимание, так как книга будет периодами с медицинским уклоном. Совсем чуть-чуть, психотерапевтическим.

Я окончила медицинский университет, затем пошла в магистратуру и параллельно проходила интернатуру по специальности «психиатрия», далее – аспирантура заочно, совсем скоро буду кандидатом медицинских наук (очень надеюсь и верю, что моя книга на это никак не повлияет). Похвастаюсь: на предзащите кандидатской профессор назвала меня «Посланником дестигматизации в народ». И это правда. Я веду свой блог в Instagram, где показываю, что психиатр – это не страшно, (ведь ты знаешь, какая пропасть между людьми и психиатрами, то на учёт поставят, то в овощ превратят, а это неправда), также рассказываю о симптомах и синдромах болезней на примере монстров. Зайдёшь как-нибудь почитаешь на досуге, если интересно.

Страница пишется вот так: @Dr_isaenko.

Вернёмся в интернатуру, она проходила в отделении первичного психотического эпизода. А затем я пошла работать в отделение «неврозов», точнее, пограничных и кризисных состояний Харьковской областной психиатрической больнице № 3. Проработала там с 2013 по 2019 год. В 2016-м году стала заведующей этого же отделения. Я очень этим горжусь. В 28 лет быть заведующей, кстати, это так же было моей мечтой! Параллельно год работала в токсикологическом отделении Харьковской городской больнице № 2. Являюсь членом Европейской ассоциации психиатров (почему-то людям нравится это знать). Всей душой люблю свою профессию и, наверное, поэтому у меня получается исцелять. Сотни тысяч людей выздоровели, а, следовательно, я не зря живу в этом мире.

Безусловно, тебе очень интересно узнать, о чем же книга? Ну, попробую описать.

Книга «Невыдуманные истории выдуманных людей» о девушке-психиатре, её жизни, её пациентах и любви, её боли и радости…

Хм.......

Нет..

Она о жизни и смерти. Человеческой низости и возвышенности, психиатрии и любви, боли и радости, счастье и печали, болезни и преисподней, о разрушении и созидании. После прочтения, если будет время, дай, пожалуйста, обратную связь, о чем она. Мне будет очень важно услышать твоё мнение.

Детям до 18 лет читать нельзя.

Все события и персонажи – вымышленные, любые совпадения с реальными людьми – случайны (уважаемые юристы, я правильно написала?).

А, вот ещё самое главное! Все иллюстрации к главам нарисованы мной. Хотела тебе показать и передать всё моими глазами. Даже музыка в аудиокниге тоже написана мной.

Книгу писала в айфоне, в заметках, даже сейчас я этот текст набираю так же. Не люблю ноутбук .

Почему-то все, кто её читали, говорят, что она будет бестселлером. Веришь, мне это безразлично.

Станет или не станет, это как о детях      Вот рождается ребёнок, ты его любишь только за то, что он есть в этом мире. И всё. Тебе абсолютно безразлично, будет ли он астронавтом, миллионером, инженером, блогером, моделью или нобелевским лауреатом. Главное, чтобы ребёнок был счастлив. А в случае с книгой, главное, что она уже есть. Если после её прочтения хоть одному человеку в мире станет легче – следовательно, миссия моя выполнена. Я донесла миру то, что хотела сказать.

Пожалуй, поэтому ты держишь сейчас книгу «Невыдуманные истории выдуманных людей» в руках.

Читай, люби, мечтай, дыши, живи.

Устраивайся поудобней, и айда в мир эмоционального оркестра! Приятного прочтения, мой милый друг.

P.S. И ещё      Могут быть слёзы. Поэтому в конце книги я тебе положила платочек для плаканья

После прохождения интернатуры мы первый раз встретились. Он был украшен разноцветными осенними листьями под синим небом, синева была какой-то глубокой, особенной, не такой, как над всем городом, и стоял он угрюмо и тоскливо, разбросанный по гектарной площади. Обшарпанные здания исторического значения величественно держались, лишь бы не рассыпаться. Он был пропитан человеческими страданиями, осуждением и по крупицам рассыпаясь, держался на ветхих постсоветских устоях. Решётки на окнах придавали ещё большего драматизма. По периметру возле каждого здания находились дворики закрытого типа, для возможности пациентам погулять на улице. Обычные люди боялись даже проходить мимо. Окутанный мифами, он навеивал ужас. Заходя на территорию, ощущалось какое– то напряжение. Пугали его жители – с пустыми глазами, выцветшими лицами, бесцельно бродящие по территории в странных одеждах.

Внутри был другой мир, мир, в котором были иные правила, но там в них жила истина, истина человеческих взаимоотношений, глубины мысли и всесторонней внутренней боли.

Так я впервые познакомилась с моим милым дурдомом.

– Мария Фёдоровна, добро пожаловать на работу, надеемся на плодотворный труд, – сказала женщина с начесом и уставшими глазами в отделе кадров.

Благодарю, уверена – не подведу.

Меня представили заведующему отделения. Высокий худощавый мужчина, на вид лет семидесяти, с очень приятным голосом и добрыми глазами, идеально чистыми туфлями, наглаженной рубашкой и не по моде костюмом. От него веяло добротой и спокойствием.

Милости прошу, разрешите представиться, – начал он академической речью, – Суховеев Олег Иванович.

– Очень приятно, Ромашкина Мария Федоровна. Рада знакомству. Сейчас я представлю Вас коллективу, но, прежде всего, разрешите спросить, почему выбрали именно специализацию «психиатрия» и настроены ли Вы на работу?

– Я с девятнадцати лет «кружковка»1, здесь – по зову сердца, и моя жизненная миссия – помогать людям.

В голове промелькнула картина, когда я впервые на третьем курсе встретилась с этой профессией на кафедре психиатрии, наркологии и медицинской психологии. Это была любовь с первого взгляда. Мы зашли в психиатрическое отделение, все однокурсники пугались, а мне было настолько интересно понять, разобраться и помочь, что я фактически на физическом уровне ощущала душевную боль той женщины, которая страдала шизофренией. Эмпатия зашкаливала. Для некоторых студентов это было шоу, для кого-то – страх, для меня – дело жизни.

– Ох… Такой ответ устраивает. Ведь профессия очень сложная. Будет периодами тяжело, эмоционально и физически, но, я вижу, Вы – девушка целеустремленная и сложностей не боитесь. Люблю таких людей. Только, пожалуйста, не собирайтесь пока в декрет, поработайте и, я уверен, Вы будете выдающимся специалистом.

– Благодарю Вас, Олег Иванович. Безгранично приятно, что даёте шанс и веру в собственные силы.

– Шанс есть всегда, милый человек, главное, стучать во все двери! Ну, пойдёмте на прогулку по отделению.

Отделение было рассчитано на шестьдесят коек. Чистенький, дешёвый ремонт, огромные старые окна, из которых дуло во все щели, старые довоенные кровати, тумбочки, гардины и покрывала были взяты из сороковых годов, однозначно. Но простые и душевные люди из персонала вносили своё очарование, все были приветливы и расположены очень доброжелательно, все, как могли, хотели успокоить и облегчить страдания пациентов с душевными хворями. Меня представили коллективу, тридцать человек персонала. Санитарочки и медицинские сёстры, люди, которые были чисты и открыты душой, руки которых принадлежали земле, почти все из периферии, их простота и доброта вперемешку с пониманием и нежностью очень подкупала. Старшая медицинская сестра – приветливая, но строгая, и ещё три доктора. Сумасшедший гений Иван Иванович, – безгранично грамотный и эрудированный, душевный, однако, несколько отстранённый от общества, ему было на вид лет тридцать. Анна Владимировна, одной возрастной группы с Иваном Ивановичем, – девушка с красивыми голубыми глазами, утонченной фигурой и рыжими кудрявыми волосами. Грациозная осанка, идеальная улыбка, очень тёплая энергетика, в глазах искрилась жажда жизни. И третий доктор – Элеонора Людвиговна – женщина в возрасте между пятьюдесятью и восьмьюдесятью, с уложенной «гулечкой», приспустив очки, она оценивающим взглядом обдала меня с ног до головы, затем мило натянула лицо в улыбке, обозначающей: «Зачем их понабирали?», достала пустую коробку конфет, потрясла ею передо мной и добавила: Милочка, вот за это Вы пришли сюда работать, смотрите – сахарным диабетом не заболейте. Одев очки на курносый нос, она продолжила безразлично что-то писать. Молодые доктора приветливо подмигнули мне, не вербально дав понять: «Не обращай внимания», Олег Иванович дружелюбно приобнял за локоть.

– Ну что, молодой и перспективный специалист, пройдемте на Ваше рабочее место, – и он подвёл меня за стол напротив Людвиговны, торжественно вручив «ключ от всех дверей».

«Ой, хана», – пронеслось у меня в голове.

Собственно, так и получилось: в последующие годы нашей совместной работы я знала все новости 97-го дома по улице Новосельская, сто девять видов фаршировки кабачков, всех любовников поимённо в молодости, юношестве, отрочестве и «до климакса», все виды консервации, увлекательные истории Берии, Сталина и, конечно же, «не путёвой молодежи», злокачественные привычки её мужа, его курение на балконе, шаркающую походку, палочку, которую он вечно терял, но я стойко терпела все атаки совокупления с моим чистым мозгом в обмен на постсоветскую психиатрическую школу.

Я начала работу в отделении пограничных и кризисных состояний. Вначале очень не уверенно, страшно… Реально страшно, когда от твоих решений зависит человеческая жизнь, поэтому ночи со справочниками стали для меня нормой.

Олег Иванович всегда поддерживал в минуты отчаяния.

Мария Фёдоровна, душенька, не Боги горшки обжигают, – подмигивая и ободряюще поднимая палец вверх, констатировал он.

Отделение неврозов, точнее «Пограничных и кризисных состояний», где я работала, по правде, было удивительным местом. Кому-то – пристанищем, чтобы пережить жизненные бури, для кого-то – укрытием, многим – панацеей, но, в основном, это было… как объяснить… хм…

Вот когда у птицы ломается крыло, она летит по жизни, ей больно, она не может набрать высоту, она ловит попутные ветра, выбирает не те маршруты полёта, а всё потому, что сломано крыло, а потом она оказывается в месте, где её крылья чинят, облегчают страдания, холят, лелеют, лечат раны, дают возможность попробовать взлететь и, когда крыло заживает полностью, когда она окрепнет – взмахнув своими сильными крыльями она улетает, и радостно наблюдать за этим полётом… Такие внутренние чувства были у меня по поводу пациентов в нашем отделении. Мы занимались лечением депрессивных, адаптационных, тревожных, истерических (конверсионных), личностных и ещё много разных расстройств. Мне безгранично радостно было наблюдать за успехами и выздоровлением пациентов. Я чувствовала, что многие из них, выписавшись из отделения и починив свои ментальные крылья, набирали высоту полета …

Но не всё так радужно. В психиатрической практике есть, конечно, множество минусов. Начиная от опасности вплетения в бред, угрозы жизни доктора при возбуждении пациента и т.д., но, многие психиатры большой психиатрии десятой дорогой обходили неврозы (малую психиатрию), так как наши пациенты обожают «вынять душу». Они любят приходить и подолгу рассказывать о своих печалях, заботах, проблемах, козыряя тем, что: «Вам же государство платит?». Особая категория – это истерические расстройства, здесь можно было часами слушать об одном и том же и, спустя шесть часов, получить жалобу через секретаря Степашкину. Вышеупомянутый был нашим главным врачом. Мужчина в возрасте, с явно избыточным весом, седой лысеющей шевелюрой и нецензурными выражениями ко всему и всем. Степашкин Павел Васильевич, но подпольная кличка во врачебной коалиции была «Пабло Васильевич», так как итальянская мафия явно недобрала одного бойца. Его боялись все, не уважали, а просто боялись. Он мог на планёрке спокойно выматериться и рассказать, какие все заведующие моральные уроды, однако, всю больницу он держал в крайней строгости и особо не отличался сердечной добротой к пациентам. Пабло Васильевич был Пабло Васильевич. Олег Иванович после встречи с ним всегда надолго закрывался в кабинете, не знаю, плакал ли он там после общения с ним, но запах Корвалола и капель Зеленина отчётливо слышался из его кабинета. Наше знакомство с ним произошло именно по этой причине. Моя первая пациентка много лет страдала истерическим расстройством. Она просила называть её Хэльга. Ежедневно, по пять– шесть часов я проводила с ней беседы, точнее, она со мной, просто открывая дверь почти с ноги и говоря: «Мне плохо, помогите». В основном, её жалобы были на ощущения в теле, боли, ломоту, «жгучки, колючки» по всему периметру всех органов, слабость в нижних конечностях: «как будто пол уходит из под ног», головокружения, ком в горле, мужа, детей, которые её не понимают и не поддерживают, страну, в которой мы живём, передачу «Дом 2», отсутствие машины, плохой вид из окна, унитаз, занавески и так далее, но, когда разговор заходил о ней и её личности, все состояния проходили бесследно. Она любила приносить свои фотографии «молодости» и мы подолгу их рассматривали. В такие моменты она чувствовала себя живой, но потом вспоминала о болезни, и все ощущения возвращались. А беда была в том, что ранее она была успешной танцовщицей, у неё было множество любовников, богатых ухажеров, весь мир был у её ног, а после родов она располнела, перестала следить за собой, стала скандалить и винила мужа и детей в её «потерянной жизни». Вскоре присоединились и все ощущения. Она стала болеть, обошла всех врачей, все хором сказали – «здорова», и так она попала в отделение. Ей не нравилось всё: ни палата, ни доктор, ни еда, ни персонал, ни она сама себе. Но, когда в отделение госпитализировался симпатичный мужчина, Хэльга оживала и состояние «несколько улучшалось». При выписке она написала жалобу на всех: главного врача, заведующего, персонал, однако, «за исключением Марии Фёдоровны, так как она ещё мала и зелена».

Задача таких пациентов – дать доктору почувствовать себя бездарем и, к сожалению, излечить её может только жизнь. Но Пабло Васильевич считал по-другому и изъявил желание переговорить со мной. Зайдя в кабинет впервые, коленки реально тряслись. До этого видеть его не приходилось, только слышать рассказы о его «добром сердце». Он сидел в огромном кабинете, с хорошей дорогой мебелью, работающим кондиционером (что для нас – врачей – было роскошью, «Экономьте государственную электроэнергию» – заклинал он), и курил красный Мальборо. Огромные руки, плешивая седина, зачесанная явно гелем, назад «по моде», въедливые колкие серые глаза, рубашка, не сходившаяся на животе, придавала его и так нелицеприятному образу отталкивающего шарма.

«Ой, ой, правду говорили», – подумалось мне.

– Здравствуйте, Павел Васильевич, – робко начала я, со стороны слышалось, что голос предательски срывался, сердце выскакивало из груди, в голове шумело.

Он не спешил отвечать, едко, пристально и с пренебрежением рассматривал, затем расплылся в улыбке, обнажив свои мелкие зубы, потемневшие от табака:

– Ну здравствуй, дорогэнька, – процедил он, – не с того ты свою карьеру начала. Это что за жалобы здесь на всех?

Взяв толстой рукой лист бумаги, он швырнул его в меня по столу. Ты с первого дня «доганы» хочешь? Так я тебе устрою, – довольный своей властью и, увидев в своей реплике что-то смешное, он разразился мерзким смехом. Сквозь него он продолжил:

В трудовой книжке на первом месяце работы будет красоваться отметка о некомпетентности. Ещё раз такое повторится – вышвырну, как непутевую псину, поняла меня?

– Я прошу прощения, я… не нужно, больше так не буду, честно, я не хотела…, – слёзы предательски подкатывали, всеми силами удерживая своё достоинство и чтобы не разреветься, я стояла, опустив голову.

– Свободна! Тупая медсестра…

– До свидания.

Я пулей вылетела из кабинета. Его секретарь, окинув меня взглядом, с ухмылкой продолжила что-то набирать на клавиатуре своими холёными фиолетовыми ноготками. Выйдя на улицу, я всё-таки разрыдалась.

Навстречу шла Аня.

– Машунь, что случилось? – в её взгляде читалось беспокойство. Да так, ничего, – пытаясь взять себя в руки, я как-то промямлила. Была у Пабло?

Угу, – и здесь я разрыдалась в голос, от обиды и несправедливости. Эй, прекращай, начальство не выбирают, все воем, но другого нет. У него крепкие связи в министерстве, сколько толковых докторов уволилось из-за этого, но держись, главное, что ты благое дело делаешь, людей спасаешь, а на пациентку не обижайся, такое впечатление, что ты в дурдоме работаешь!

Сквозь слёзы мы прыснули от смеха.

Да, действительно, попутала, думала, после сегодняшней моей беседы с шефом, – работаю где-то в разведке и попала в плен к гестапо.

Да, да, все не любим на ковёр ходить. Каждый в больнице бендиа зепины пьёт после общения с ним, но не переживай, у нас много и хороших людей, правда не верь никому, – здесь тебе улыбаются, а за спиной всё равно проституткой, алкоголичкой или наркоманкой будешь. Особенно здесь не ценят специалистов и хороших людей. Интриги, скандалы, расследования… Кто с кем спит – особая тема для вынесения на повестку дня кофе-брейка каждого отделения.

– Анют, чего люди такие? Почему нельзя искренне и душевно жить, любить то, что ты делаешь и радоваться жизни? А?

– Машенька, здесь половина – раненные сами. Это ты только пришла, а я здесь пятнадцать лет работаю. Дурдом высасывает, слишком много горя видишь ежедневно, привыкаешь, год идёт за пять, по закону год за два, а на практике – за пять, множество жизней проживаешь, иначе ты не доктор, нужно сопереживать и разделять, любить людей, тогда только ты исцелять будешь, всё остальное – бутафория. Ладно, потянуло на философию, кофе пить идём?

– Идём, – и мы зашагали по милому дурдому, уже осознав, что между нами зародилось светлое чувство настоящей дружбы.

Мне девять. Идёт урок русской литературы. Ноги подкашиваются. Нужно рассказать с выражением стих. Стих взяла на свой выбор. «Сижу за решеткой в темнице сырой....вскормленный в Неволе орёл молодой…» – слова льются из меня и, фактически, я проживаю все эмоции этого заключённого с его другом – орлом, рассказываю с чувством, с толком, с расстановкой… Завершаю своё декламирование, слышу одобрительное нашей учительницы:

– Машенька, садись – пять! – вприпрыжку бегу и сажусь на своё место к Вовчику, моему самому близкому и дорогому другу.

Вовчик уже пробует курить, частенько приходит с фингалом под глазом: «Мамка пьёт», и наша дружба неразделима. Я пишу ему контрольные, потому что: «Учиться нужно хорошо, иначе будешь дворником». А я не хочу, чтобы Вовчик стал дворником, а учиться у него не получается. Зато хорошо получается носить мне портфель и защищать меня. Мы хихикаем над новой учительницей, у неё вперёд зубы, и Вовчик очень хорошо её пародирует.

– Дети, растущие в неполноценных семьях, не могут быть достойной ячейкой общества. Потому, что они сами неполноценные, – говорит Ольга Степановна, сквозь свои зубы-вперёд. – Поэтому, Вовочка, я не держу на тебя зла, кривляние меня – это лишь способы твоей защиты, а у тебя, как всегда, не сделана домашняя работа, поэтому – два.

В моём детском сознании от несправедливости поднимается волна негодования. Что значит неполноценные? В чем Вовчик неполноценный? Он невероятный. Я тяну руку:

– Ольга Степановна, скажите, а в чем моя неполноценность? Ладно, Вы Вовчика не любите и говорите, что из него ничего не выйдет, потому что у него отца нет и мама пьёт, а я то чем неполноценна? У меня мама есть, папы нет, но занимаюсь то я на «Отлично»!

Ольга Степановна что-то блеет, невнятно, непонятно, мой вопрос заставляет её врасплох, а я продолжаю:

– У меня две руки, две ноги, голова, в четверти у меня ни одной четверки, все пятёрки, я хожу на танцы, на английский, на рисование, и ни я, ни Вова, ни Алина, у которой есть и папа и мама, мы ни чем друг от друга не отличаемся. У нас просто особенные семьи и папы нас очень любят, просто не живут с нами вместе. Так почему Вы нас обзываете Неполноценными?

Спасительный звонок об окончании урока прерывает эти дебаты. Степановна говорит: «Урок окончен», я злобно на неё смотрю, беру портфель, и мы с Вовчиком плетёмся домой. Вовчик с опущенной головой говорит:

– Маш, не права ты, папка как в тюрьму сел – ни разу не написал. Не любит он меня. Да и мамке я не нужен. Она мне всегда говорит, что лучше б я сдох, или она аборт сделала. Единственная, кто меня любит, так это бабушка. Я к ней по ночам иногда сбегаю, когда мамка пьяная сильно и драться лезет.

– Вов, ну любят они тебя, и я тебя люблю. Вот вырастим – поженимся, купим дом, детей родим, я врачом стану, ты выучишься, станешь президентом и всё в жизни…

– Машуль, шутишь ты всё, а я вырасту – стану милиционером, не хочу президентом, хочу преступников ловить, и чтобы детей не обижали…, – на этом диалоге мы прощаемся.

Захожу в дом, спрашиваю у бабушки: «Бабуль, а папа меня любит?» Бабушка говорит, что очень, просто занят делами и не приезжает. Мне спокойно, ведь особенными всегда очень интересно быть. Вот я, например, очень особенная, семья у меня особенная, мама постоянно на работе, бабушка заставляет меня играть на пианино и не даёт смотреть мультики, говорит – «нужно быть во всем лучшей», «нужно читать и быть человеком». А я умею разгонять тучи: если сильно сконцентрироваться, то можно заставить тучи рассеяться, и выйдет солнце, пару раз такое получилось. Сейчас уже четверть заканчивается. Скоро лето, и можно будет читать сколько угодно книг и купаться в пруду. А потом наступит зима, и на мой день рождения он приедет, и я ему обязательно расскажу об Ольге Степановне, какая она глупая, ох и выдумщица, а у меня папа самый лучший. А Ольга Степановна сама неполноценная, раз такое говорит.

Обожаю осень. Льёт дождь. Он успокаивающий и освежающий в то же время. Какой-то философский. Мама отпросилась с работы и везёт меня в больницу. У меня в груди опухоль, быстро растёт, ну это и понятно, ведь мне уже тринадцать и я, одна из первых, надела бюстгальтер ещё год назад. Уже даже можно одевать прозрачные кофточки, чтобы лифчик был виден. Мы приезжаем в онкологический центр. Пожилая врач называет меня ласковыми словами, она мне очень нравится, добрая она и как-то сочувственно со мной говорит, я раздеваюсь, снимаю свою гордость – лифчик, и она делает осмотр. Говорит, что срочно на операцию через неделю. Я говорю, что не могу, у меня контрольная по физике, мама неудобно улыбается, и мы идём сдавать все анализы. Говорит, что в понедельник будем. Я, если честно, вообще не хочу никаких операций. Мы с мамой едем в магазин и покупаем мне сапоги. И не простые, а какие хочу именно я, высокие ботфорты! Представляете! Ботфорты! Правда я не знаю, куда их буду носить, наверное, мама даже на дискотеку отпустит, раз такие сапоги купила, в школу ж в таком ходить нельзя.

Понедельник. Рано утром едем в больницу. Мама очень нервничает. Я нервничаю, потому что она нервничает. Знаю, что ничего страшного нет (так мама говорит). Мне дают хорошую палату, там лежат девчонки. Делают укол, и ведут меня в операционную, я думаю, что стоит потерпеть, так как можно будет скоро обуть сапоги. Ложусь на холодный операционный стол, меня привязывают, вкалывают что-то в вену, медсестрам нравятся мои фенечки на руках, чувствую, как приятная волна разливается по телу. Темнота. Сознание постепенно начинает ко мне возвращаться, – ощущение, что я подснежник и прорастаю, сквозь снег, болит голова и грудь, сильно. Мама рядом и даёт мне водички, говорит, что все хорошо, что я боец. Мне очень приятно, но болит сильно. Плачу. Приходит укол, и я засыпаю.

Меня привозят домой. Грудь перебинтована, из неё торчат трубки. Мне страшно, а вдруг там, под марлей и повязками, её нет? Вдруг мне её отрезали? Я плачу. Мама говорит, что всё есть, и чтобы я перестала плакать, я же боец, всё переживу. Врач сказала, что по результатам опухоль доброкачественная и просто скоро нужно рожать. Рожать? Какой ужас! Какой рожать, я ещё даже не целовалась! Омерзительно. Мама делает уколы, заставляет лежать на груди «чтобы жидкость отходила». Мне больно и обидно, почему со мной такое произошло? Вечером заходит мама в комнату и говорит, что завтра приедет ПАПА. Завтра четверг. Я подскакиваю с кровати и бегу к холодильнику.

Спрашиваю, есть ли ингредиенты на салат оливье, «папочка приедет, я хочу его накормить своим салатом, чтобы ему очень вкусно было». Мама просит меня лечь и успокоиться. Я не сдаюсь. Нахожу всё, что нужно, только беру с мамы обещание, что утром она привезёт горошек и майонез. Ночь не сплю, – в предвкушении. Утром доготавливаю блюдо, и уже в ожидании похвал и общения, жду его. Одеваю лучшую пижаму.

Мне очень хочется ему понравиться. Жду его, сидя у окна, чтобы не пропустить. К вечеру я понимаю, что, наверное, мама что-то перепутала, и он приедет в следующий четверг.

Он не приехал ни в этот четверг, ни в следующий.

Через год он однажды позвонил мне поздравить с днём рождения и сказал, что тогда были неприятности по работе. Но я уже не верила, что мы особенная семья. Осознание пульсировало в висках: «Просто спасибо, Папа, за жизнь, ты был в ней только вначале».

Моей детской мечтой было сесть к папе на колени и рассказать об успехах. Просто чтобы он по-отцовски обнял и сказал, что у него самая лучшая в мире Девочка. Я миллионы раз прокручивала это в голове. Но именно там, у окна, я поняла, что, к сожалению, этому не сбыться.

Единственный раз, когда мне удалось с ним поговорить, и высказать ему о своей любви, как мне его не хватало, как мне хотелось, чтобы он гордился мной, и именно по этому, наверное, я получала все эти знания и оценки, чтобы заслужить его любовь – это был день его похорон. Мне было двадцать четыре. Я узнала случайно, что его не стало. Приехав, увидела – возле гроба стояла вся его семья. Точнее три семьи и последняя жена. Все считали меня «позорным ребёнком», так как мама родила меня от женатого мужчины. Мне было абсолютно плевать. Я подошла к нему попрощаться и сказать обо всём, что было у меня в душе. Но злости не было. Только тоска, что у меня не было возможности общения. Все его прежние семьи были воинственно настроены, так как думали, что я буду претендовать на заводы и пароходы, им было не понять моей любви и безразличия к их финансам. Передо мной был мой Любимый человек, мой Папа, хоть и отвергший, но, тем не менее, любимый.

Я долго стояла, мысленно говорила с ним, и вдруг почувствовала на своём плече руку его последней жены, которая, наклонившись, сказала мне: «Отойди, здесь стоит его семья». Я в незамедлительности ответила: «Я на похоронах у своего отца, и буду стоять там, где мне удобно, Вы не переживайте – к Вам на похороны я точно не приду».

На этой чудесной ноте я поцеловала папу и ушла. Ушла с внутренним прощением и осознанием, что просто он был такой. Но, самое ценное, что он подарил мне жизнь и замечательные гены. И не взирая ни на что – я его люблю и прощаю. В моём сознании он остался идеальным любящим человеком. Хоть и иллюзорно, но моим идеальным отцом. Гештальт закрылся.

P.S. Я пишу эту главу с огромным посылом. Я верю, что возможно, после прочтения её, в телефоне маленькой девочки или маленького мальчика, а может быть взрослой или взрослого, высветится звонок с надписью «Папуля», и на том конце провода раздастся: «Доченька, привет, это папа… Как ты? А поехали с тобой кататься на качелях и есть твоё любимое мороженное. Я очень за тобой соскучился»…

А возможно, где-то прозвучит долгожданный звонок старого телефона, и седой старик услышит заветные слова: «Папуль, давно не слышались, ценю тебя и люблю… Прости, что долго не звонил… Я еду к тебе».

Итог: мы не вольны выбирать себе родителей. Многие психотравмы, полученные нами в детстве, действительно влияют и предопределяют нашу жизнь. Но уже будучи взрослыми, мы сами выбираем наш путь, мы можем проработать и отпустить те обиды, которые есть в нас. Прощение – это единственное самое ценное, что мы можем сделать для себя! Да, да, именно для себя. Они не ведали, что творили. Как, собственно, иногда и мы. Всем людям свойственно ошибаться. Мы так устроены.

Спустя год я начала крепнуть в своих знаниях. Дома никто не ждал, поэтому частенько приходилось задерживаться на работе до позднего времени. Постепенно у меня появлялись свои пациенты, и количество их росло. Каждое утро в 7.45, когда я приезжала на своём стареньком жигули Калина, полученным от мамы в дар на моё двадцатипятилетие, пациенты из мужского отделения выстраивались возле окон и радостно кричали: «Доброе утро, Мария Фёдоровна, хорошего Вам дня!». Я всегда приветливо махала им рукой. Окна наблюдательной стороны выходили на нашу врачебную парковку. Там находились люди под наблюдением, у которых был психоз или суицидальные намерения, и даже некоторые, которые по бредовым мотивам совершали убийство.