Текст книги "Измена, сыск и хеппи-энд"

Автор книги: Светлана Гончаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

Она очнулась только тогда. когда поняла, что падает. “Опять лечу!” – с досадой подумала она, валясь на бок и пытаясь ухватиться за корявый карниз филиала “Спортсервиса”, который она так отчетливо видела в бинокль. Вдруг прямо над ухом у нее кто-то крякнул. Вика отвела наконец бинокль от глаз и сообразила, что оступилась на лестнице, а не рухнула только потому, что на кого-то наткнулась. Рядом с ней действительно высилась на фоне вечернего неба черная мужская фигура. Вика душераздирающе закричала. Голова фигуры от неожиданности вошла в плечи. В бирюзовых сумерках сверкнули и угасли стекла очков. Вика закричала громче прежнего и ударила по голове в очках кулаком. Голова увернулась, но что-то звякнуло о бетонные ступеньки. Вика бросилась бежать по балюстраде к противоположной ее стороне туда, где стоял чабан с баранами.

– О Боже, мой бинокль! – раздался сокрушенный мужской голос со стороны статуи сборщицы винограда. Голос показался Вике очень знакомым. Она оглянулась и увидела голубую от света только что вошедшей луны вчерашнюю губастую физиономию из “Москвича”.

– Это вы? Что вы тут делаете? – не удержалась Вика от вопроса. Губастый тоже пристально вгляделся в нее, но, похоже, не узнал. Он снова стал шарить по ступенькам лестницы, тяжело дыша и хрустя суставами. То, что он тоже был с биноклем, больше всего поразило Вику. Правда, вчера он почему-то не уехал с этого пустыря, но попал-то сюда случайно, из-за нее, Вики. Конечно, он видел ее ужимки и прыжки вокруг замазанных окон, видел, как она прошла через садик на эту балюстраду. Наверное, он потом сам залез сюда, заметил в окошках влюбленную пару и сегодня, вооружившись биноклем, вернулся. Но зачем? Ясно, он ненормальный. Он еще вчера показался Вике каким-то странным: обычно таксисты-леваки словоохотливы до противного, особенно с хорошенькими женщинами, а этот молчал, как рыба. А потом битый час торчал здесь на парковке! Не из-за Вики, это точно. Он притащился в бинокль подсматривать за Пашкой. Черт знает что такое! Конечно, есть и такие полоумные со сдвигом, которые любят подглядывать за голыми женщинами и за парочками. Но те обычно толкутся возле неблагоустроенных сортиров, общественных бань и лесопарковых массивов. Зачем же этот псих просидел вчерашний вечер в машине? Откуда он мог знать, что видно в окна склада?

Вика еще раз выглянула на сумасшедшего из-за вазы. Он, похоже, нашел свой бинокль и теперь пытался рассмотреть в потемках, все ли в порядке. Какая-то железка в бинокле все же звякала. Тем не менее губастый псих снова поднес бинокль к глазам и взялся разглядывать склад “Спортсервиса”.

– Что видно? – поинтересовалась Вика из-за вазы. Сумасшедший вздрогнул и блеснул очками в ее сторону.

– А, вы еще здесь? – ответил он недовольно. – Чего вам от меня надо? Идите, бегайте себе, прыгайте на здоровье.

– Что вы высматриваете? – не унималась Вика. Ей почему-то стало обидно, что губастый пялится на ее мужа. В конце концов это ее личная жизнь, и в ней не место незнакомцам с биноклями. Посторонний к тому же попытался хамить:

Тетя, какое вам дело? Если вы сюда заглянули нужду справить, то не стесняйтесь. Я не смотрю! Могу даже отвернуться.

Вика задохнулась от возмущения.

– Послушайте, – начала она тем ледяным тоном, какой был принят в “Грунде” для коррективного выдворения неугодных вон и навсегда. – Я сейчас вызываю наряд охраны. Вы слишком пристально разглядываете склад коммерческой фирмы. Ясное дело, вы наводчик. На кого работаете? Сейчас разберемся.

Она сделала вид, что достает из кармана сотовый телефон, и очень пожалела, что не прихватила такую полезную вещь. Таскать с собой мобильник она не привыкла? это запрещалось в “Грунде”, где каждая секунда рабочего времени сотрудника принадлежала фирме. А как бы сейчас было кстати напугать звонком этого маньяка! Тому, впрочем, оказалось достаточно и Викиной пантомимы – он вздрогнул, снова выронил бинокль и засуетился на ступеньках.

– Господи, сторожиха! – бормотал он. – Как же я сразу не догадался!

Бинокль губастый незнакомец нашел не сразу, а когда наконец нашел, то прямо на четвереньках стал спешно спускаться по извилистой лестнице к фонтанам. Вика взбежала на балюстраду и торжествующе – звонко крикнула вслед его темной фигуре, которая уже неловко подпрыгивала среди кустов и бордюров Сумасшедшего сада:

– Не спешите так! На пересеченной местности можно ногу вывихнуть! Номер вашего рыжего “Москвича” я все равно уже записала!

В ответ незнакомец тяжело перескочил через довольно высокий кустарник. Но вдруг он встал как вкопанный, а потом нерешительно побрел назад, обходя клумбы и жалобно приговаривая:

– Ну, это же глупо. Зачем вы записали? Я совсем не наводчик!

– Врите больше! Вы целый час в бинокль наблюдали содержимое склада и расположение коробок с товаром, – обличала незнакомца Вика, перегнувшись через перила.

– Какие такие коробки? Мне не нужны коробки, тетя! Я… Это никак не связано со складом. Я на коробки не глядел.

– А на что вы глядели?

– Это мое личное дело!

– Вы вор, и ваше личное дело – что-нибудь украсть. Алло, охрана! – крикнула Вика в ладошку, имитируя телефонную связь.

– Нет! Тетя, не надо! – взвыл губастый, простирая руки к Вике. – Я клянусь вам… Не надо охраны! Это недоразумение. Я вам все сейчас объясню!

– Интересно будет послушать, – недоверчиво согласилась Вика. Незнакомец двинулся было вверх по лестнице. Вика тут же сообразила, что место, где они сейчас находятся, довольно глухое и малоосвещенное. Этому психу с биноклем ничего не стоит ее здесь аккуратно придушить.

– Не приближайтесь ко мне! – предупредила она. – У меня в кармане электрошокер!

Нечего и говорить, что у нее в кармане болтались только ключи, кошелек и шоколадка “Спайс”.

– Но отсюда я просто не могу кричать, – взмолился губастый незнакомец, остановившись на нижней ступеньке. – Это очень личное. Если вы с электрошокером, то позвольте мне хотя бы до середины лестницы подняться, чтоб не орать на всю округу.

– Хорошо. Остановитесь на второй ступеньке сверху. Этого будет достаточно. Выкладывайте! – приказала Вика, угрожающе поигрывая в кармане “Спайсом”. Губастый послушно добрался до указанной ступеньки, уселся на нее и со вздохом привалился к стене. Скульптуры и вазы ярко белели в ее лучах и даже, казалось, фосфорецировали. Каждый гипсовый листок и каждая виноградинка пышных рельефов Сумасшедшего дома были отчетливо видны и отбрасывали резкие тени. От голого клена на стену легла густо-синяя, причудливо-четкая сеть. Сидевший на лестнице наблюдатель любовных пар тоже был ярко озарен луной. Он не внушил Вике особого ужаса. Большие очки и надвинутая на брови шапочка, конечно, придавали ему что-то демоническое, но выражение лица было самое жалкое и печальное.

– Сейчас вы все поймете, – начал он. – Зачем мне ящики? Конечно, моя история довольно странная и вы вправе верить или не верить мне, но клянусь все так и было. Вчера я на своей машине подъехал к фирме, где работает моя жена. Вообще-то я редко там бываю. Я много работаю и дела заканчиваю поздно. Она также после шести ездит по объектам, а домой ее подвозят на служебной машине. Но вчера я освободился пораньше и решил заехать к жене, чтоб узнать, не надо ли чего купить в гастрономе. Я много работаю… Я уже говорил?.. и не всегда есть время уделить внимание любимому человеку. От этого рождается чувство вины. Вам это знакомо?

– Нет, незнакомо! Не тяните резину, – недовольно ответила Вика.

– Так вот, припарковался я, сижу в машине напротив этой фирмы – и вдруг ко мне подходит женщина. Знаете, я таких красивых никогда не видел, поэтому сразу решил, что она проститутка. Из очень дорогих. Только чего занесло ее в такой глухой переулок?

– Как это проститутка была? – спросила Вика, стараясь не выдать своего любопытства.

– Не знаю я. Наверное, все-таки проститутка. Очень уж броская. Сами посудите: бесподобная фигурка, все обтянуто до треска – и как они только в такие брючки втискиваются? На этой брючки были ярко-красные. У меня даже от них зеленые пятна в глазах пошли. Пиджачок с мехом, сумочка – все самое шикарное, а уж что она со своими волосами сделала, и подумать страшно. Совершенно белые волосы и блестят, как стеклянные. Губы красные. Ногти белые в темноте светятся. Я даже струхнул, когда она ко мне в машину лезть стала. У меня с собой всего сотни. А она все лезет и лезет!

“Вот подлец! – подумала Вика. – Я вежливо постучала, а он врет, что я лезла. Явный псих!”

– Наконец, я сообразил, что она не заработать хочет, а наоборот, мне за что-то заплатить. Я открыл, она влезла-таки в машину и стала просить, чтоб я за десятку зеленых поездил с ней за одной машиной. Последил, значит. А почему бы и нет? Раз жена меня не ждет, ей все равно, заезжал я или нет, а тут десятка… И вдруг эта особа со стеклянными волосами показывает мне именно ту машину, какая мою жену домой подвозит. Серый “Сааб”! Тут уж мне и самому интересно стало.

Вика даже верить не хотела в такое совпадение и замерла, как в столбняке. Губастый продолжал:

– Представьте, минуты через три из дверей фирмы выходит моя жена в обнимку с каким-то мордоворотом. Видели бы вы эту тупую, бессмысленную физиономию, эти свиные глазки, эти плечи мясника! Садится моя жена с мордоворотом в служебный “Сааб”. Едут они сюда. Мы за ними. Тут, во дворе, беловолосая выпрыгивает из машины… Хотя, конечно, сначала те двое вышли. Они направились в… Что это за домик? Вы говорите склад? Блондинка за ними – ползает по помойке, собирает всякий утиль, городит пирамиду и карабкается посмотреть в окошко. Разумеется, на своих каблучищах она не удерживается и падает в лужу. У меня в ту минуту очень было тяжело на душе. Моя жена, мордоворот… Странно все это, непостижимо! Но когда блондинка эта шлепнулась, я сидел в машине и хохотал до колик. Воистину, смех сквозь слезы. Это у Сэлинджера, кажется?

– Как ваша фамилия? – зло перебила его Вика.

– Да господи, зачем моя фамилия? Зачем? Вы мне не верите? Думаете, я придумал про проститутку и “Сааб”? Но я же вам толкую: вон в тот амбар вчера вошла моя жена с каким-то зверского вида негодяем. Проститутка его выслеживала. Наверное, он ее сутенер.

– Что вы мелете! – не выдержала Вика.

– Что знаю! Я понял, что мою жену на служебном “Саабе” возит сюда мерзавец со свиными глазками, явно криминального вида. Ясно, что он сутенер. И принуждает мою жену к интимной связи… Но почему, почему? Неужели у нее недостача в фирме, и он ее шантажирует? Бедная Лорочка! У нее всегда ошибки в подсчетах! А эта мразь воспользовалась…

– Как ваша фамилия? – повторила Вика.

– Я понял, сейчас заканчиваю. Сегодня я решил прийти сюда с биноклем и узнать, что он с нею делает.

– И что же? Узнали?

– Да. Принуждает, естественно.

– Какой же вы дурак!

Губастый незнакомец обиделся:

– Да вы сами посмотрите! Возьмите бинокль! Они снова здесь. Может быть, там и коробки какие-то стоят, но, ей-Богу, я на них совсем не глядел. Ни к чему мне коробки. Поэтому, пожалуйста, тетя, никуда обо мне не сообщайте. Вы ведь не на этом складе, а в Сумасшедшем доме работаете? Так что вам за дело до этой истории?

Вика с сожалением посмотрела на голубовато-лунное, несчастное лицо губастого. Лет ему за сорок, наружность неважная, доверчив до слабоумия. Ранняя лысина, поздняя любовь. Поделом ему! Но не ей, Вике, не ей!

– Так вы не узнаете меня, Гузынин? – спросила она строго. Ларискин муж в очередной раз дернулся всем телом. Его толстые губы удивленно расползлись. Вика спустилась к нему с балюстрады, села рядом на ступеньку. Гузынин тускло таращился на нее сквозь толстые стекла своих очков. И он еще острил про свиные глазки!

– Ну, – нетерпеливо потребовала ответа Вика и даже топнула ногой.

– Виноват, – пролепетал Гузынин, – мне трудно при таком скудном освещении… Право, мне неловко, но… Кажется?.. да нет, не может быть!.. А, ну конечно! Да, да, да! Вы работаете в дежурном гастрономе на Фрунзе, да? В винном отделе, да?

Вика чуть не стукнула его кулаком по лбу.

– У вас серьезный дефект зрения, – сказала она, – Называется он в нетрадиционной медицине куриной слепотой. Вы же сами везли меня сюда вчера.

Гузынин отшатнулся. Его лицо исказил ужас. Вика удивилась:

– Что, не узнали?

– Нет! Та была такая красивая, с роскошными волосами, а вы…

– Парик. Косметика. Вы что, свою жену без губной помады ни разу не видели?

– Не смейте касаться даже ее имени! – гневно подпрыгнул Гузынин. Вика тоже вскочила и сунула руки в оттопыренные карманы пуховика.

– Нет, только не это! – застонал Гузынин. Он беспомощно распластался по стене. – Только не доставайте электрошокер! Я совершенно неопасен! Но кто вы? Откуда? Я ничего не понимаю. Что вам от меня нужно?

– Ах, если б мне было что-то нужно от вас! – вздохнула Вика. – И все-таки я вчерашняя ваша блондинка со стеклянными волосами. Я жена человека, который сейчас на том складе.

– Но он сутенер! – с отвращением прошептал Гузынин. – Он из банды!

– Такой же он сутенер, как и вы. Напридумывали всякой чуши! Он менеджер фирмы “Спортсервис”, где ваша жена, кажется трудится кладовщицей. И у них роман.

– Это ложь! Ее принудили! Она просто считает неважно. Даже на калькуляторе.

– Ну, в таком случае их обоих принудили. Вы же все в бинокль видели. Как можно быть таким дураком!

– Это невозможно. Это невозможно, – повторял упрямо Гузынин. – Мы любим друг друга. Мы строим планы на будущее. Мы, например, собрались на днях новый холодильник купить, и уже выбрали “Стинол”…

Он твердил “это невозможно”, но вид у него был потерянный. Чувствовалось, что больше всего он теперь хочет, чтоб весь мир провалился, а особенно Вика и Сумасшедший дом. Вика даже пожалела его, придвинулась поближе.

– Все это возможно, – тихо сказала она. – Никуда не денешься от того, что есть. Но положение, на мой взгляд, поправимое.

– Я видел!.. Впрочем, что я видел? И если, как вы говорите, их принуждают… Ах, извините, что я несу!.. А как же теперь быть? Что мне делать?

– Как вас зовут? – в очередной раз спросила Вика.

Гузынин на этот раз признался:

– Юрий Петрович…

– Отлично. А я Виктория, – представилась Вика по-грундовски, без отчества. – Юрий Петрович! Я считаю, вам надо поговорить со своей женой. Вы человек солидного возраста, умный, доктор наук…

– Кандидат. Откуда вы обо мне знаете?

– Случайно. Это неважно. Так вот, поговорите с ней! Пристыдите. У вас дети есть?

– Сын. Крошечный. Семь лет.

“Ранняя лысина, поздняя любовь”, – повторила про себя с издевкой Вика, а вслух сказала проникновенно:

– Вот видите – сын! Нельзя разрушать семью. У нас тоже дочь. Давайте объединим наши усилия. Надо спасать положение!

Гузынин вдруг сморщился, согнулся, будто у него схватило живот.

– Нет, я не верю. Она не могла! Она любит меня! Нет там никакого романа! Просто они делают переучет на складе, – тупо заладил он, взбираясь и сбегая вниз по лестнице. Вике он стал надоедать.

– Возьмите свой бинокль и сами посмотрите, – в сердцах сказала она. Гузынин послушно поднялся на балюстраду и приставил к глазам бинокль.

– Вот видите! – радостно крикнул он сверху. – Ничего не видно.

– Как это не видно? Не поверила Вика и вырвала бинокль из его рук. – Как это?.. Но… Да это у вас бинокль неисправный! Он только что на лестницу падал. И вообще, где вы такую дрянь раздобыли?

– Мне его подарили в пионерском лагере.

– Господи, что вы там делали? – удивилась Вика.

– Я был ребенком.

– А по вам не скажешь!

– Я был ребенком, – упорствовал Гузынин. – Я участвовал в соревнованиях по ориентированию на местности. И нашел условную цель – какой-то девиз, написанный на бумажке. Его под березой зарыли. А я нашел. И меня наградили набором юного туриста – дали этот бинокль, компас и фляжку.

Он мечтательно вздохнул, будто над ним вдруг зашелестела веселыми висячими ветками та забытая береза, под которой зарыт клад.

– Бинокль дрянной, – ворчливо повторила Вика.

Одна муть в нем видна. Поневоле покажется, что кого-то принуждают.

– Он на лестницу падал, – напомнил Гузынин. – Я и до этого его не раз ронял.

– Так зачем приволокли такой хлам? Вы лучше сюда посмотрите, – сказала Вика и достала свой бинокль.

– Как, и у вас бинокль? Но откуда…

– Не будем вести лишних разговоров. Глядите!

Гузынин пристроил к очкам Викин бинокль и сообщил:

Ну вот, теперь я вижу ящики, о которых вы говорили. Точно, есть ящики! А я все думал, о каких ящиках вы все время спрашиваете?

– Оставьте ящики в покое! Их видите?

– Нет.

Вика выхватила у него бинокль и устремила взгляд на знакомые окошки. Действительно, ящики были видны, зато Пашка с Лариской… Куда они делись? Бутылка, кружки, тарелки стояли теперь иначе, чем тогда, когда Вика наблюдала поцелуй. Значит, выпили, закусили и теперь где-то в глубине и полутьме…

– Да, отсюда не видно. Там, наверное, дальше еще помещение есть, с кроватью, – предположила Вика.

– У вас только сальности на уме. Я знаю: они проводят учет, – обрадовался Гузынин.

– Ночью?

– Да. Если срочно надо, то и ночью приходится работать. Сейчас не социализм. Впрочем, и при социализме бывали авралы. Разве вы не видели в кино или в книжке? – не помню! – как комсомольцы строили железную дорогу именно ночью, под дождем. Или, кажется, снег там шел. Что-то в этом роде…

Вика расхохоталась:

– Ну, конечно, мы застукали на этом складе героев труда! ВЫ что, из фляжки своей хлебнули? Где она, кстати? А компас? Чтоб вы хоть немного ориентировались в происходящем! Вам наставляют рога, а вы восхищаетесь самоотверженностью жены – надо же, она делает это в ночное время, с ущербом для здоровья. Нет, я еще не встречала таких непроходимых тупиц. И как вы свою математику только преподаете? Да еще умудряетесь взятки брать!

– Какие взятки? – захрипел возмущенный Гузынин. – Чего вы ко мне привязались? Втянули в свои грязные делишки, посеяли сомнения в самом дорогом, что у меня есть!

– Ничего я не сеяла, – огрызнулась Вика. – Я наняла вас подвезти меня сюда, а вы содрали десять долларов за десять минут болтанки в вашем драндулете. – И не побрезговали! При ваших-то доходах!

– Какие такие мои доходы? Ничего я не драл, вы сами навязались. Искали бы роскошный лимузин – кто мешал? И вообще, оставьте меня в покое. Мне так тяжело, так нехорошо на душе, а вы скандалите… Это невыносимо. Уйдите!

– Никуда я не пойду, – возвысила голос Вика. – И если уж мне вздумается скандалить, я скандалить буду, не интересуясь состоянием вашей души.

– Да, недаром от вас сбежал муж. У вас голос очень неприятный.

– А ваша жена…

– Не позволю! – закричал Гузынин, заткнул обеими руками уши под шапочкой и, сгорбившись, побежал вниз по лестнице. Вика захохотала ему вслед:

– Эй! Куда вы? Вы здесь бинокль забыли, в который ничего не видно. Как вы без него будете искать бумажки, зарытые под березами, а?

Она снова видела фигуру Гузынина, неуклюже скачущую внизу, через кусты и бордюры. Вдруг, будто соткавшись из темноты, неясное что-то, черное, огромное, молниеносное страшным комом заметалось меж белых статуй. В два прыжка оно настигло убегающего Гузынина и повалило на землю. Раздалось густое жаркое рычание. Вика поднесла к глазам бинокль и увидела: над распростертым навзничь неподвижным Гузыниным навис громадный вчерашний мастифф. Он уперся в грудь жертвы широко расставленными атлетическими лапами и свесил тяжкую, всю в черных складках голову к самым губам и выкаченным глазам несчастного.

– Пусси! Пусси! – дребезжал где-то в потемках немолодой сладкий голос. – Иди к папочке! Где же ты, малыш?

Глава 7

Бери от жизни всё!

Тучная рыба неестественных геометрических форм листнула брошюру какого-то профессора Стетсоновского университета, штат Мэн, и перегнала оттуда с английского на русский: “Рациональнее всего генерация альтернативных методов сегментации рынка, особенно его проблемного сектора”. Затем рыба споро выметала бутербродную кучку красной икры на лоснисто-гробовой стол Смоковника и потянулась жадным беззубым ртом к его календарю, дыбившемуся на стильной подставке. Стоп! Это не рыба, а Вика должна переводить чертову брошюру. И она сидит в “Грунде”, в своем отделе, за компьютером, а рыба… Рыба-то откуда? Вика вздрогнула и взмахом ресниц прогнала гнусное видение. Ну вот, уже ум за разум заходит! Всякие ужасы наяву мерещатся. Это от вечерних похождений в париках и без, а главное, от недосыпания. Ночью жгучие мысли и слова больше всего свирепствовали в Вике и умучивали ее до изнеможения. Пашка являлся все так же заполночь, валился рядом в постель и мертвецки засыпал, лишенный сил и души. Вика глядела на него, на его свесившуюся с кровати тяжелую руку и с ужасом понимала, что он уже далеко, что она больше совсем не властна над ним, а властны только силы всемирного тяготения, гнетущие эту тяжелую руку к полу, а также всякие другие чуждые, тупые, непобедимые законы космоса и дремучей дословесной природы. Сон бежал и прятался от Вики. И покой, и смысл, и надежда.

Оставив прощальные отпечатки двух пальчиков в отделе фиксации и регистрации (именно так в “Грунде” победили несанкционированные отлучки бездельников заодно с приятельским враньем о том, что “он где-то здесь”), Вика сбежала с мраморного крыльца знаменитой фирмы и привычно устремилась к “Спортсервису”. Сегодня она не собиралась никем прикидываться. Белоснежно-стеклянный парик был упрятан в самый темный угол шкафа, подальше от Анютки. Вика шла по улице пешком и отметила, что день за последнюю сумасшедшую неделю заметно удлинился. Небо теперь было арбузно-розовым, а тогда, когда она нарядилась Ханумой и впервые пошла в разведку, густо синело по-вечернему. Сегодня вообще все было по-другому. Сегодня Вика шла на свидание.

Ни деловым, ни любовным это свидание назвать было нельзя. На знакомой парковке недалеко от “Спортсервиса” (часть луж там уже успела подсохнуть) стоял аккуратный “Москвич”, а рядом маячили очки и серая куртка Юрия Петровича Гузынина. Когда Вика решительно повернула к “Москвичу”, на губастом лице Гузынина изобразилось недоумение. Он суетливо забрался в кабину и повернулся к Вике своей ненарядной спиной.

– Юрий Петрович, здравствуйте! Вы что, уезжать собрались? – издали закричала Вика, прибавив шагу. Она испугалась, что он сейчас ни с того ни с сего укатит – все-таки странноватый тип. Гузынин выглянул из “Москвича” и прояснился лицом:

– Ах, это вы! Я снова вас не узнал. Гляжу, какая-то дама очень некстати скачет прямо ко мне. А это вы! Извините.

Вика пожала плечами и уселась рядом с Гузыниным на переднее сиденье.

– Неужели меня так трудно узнать? – недовольно спросила она.

– Представьте себе! Я вас третий раз вижу, и всякий раз вы на себя не похожи. Совершенно другое лицо! И даже фигура. Вы прирожденная актриса. В драмкружке случайно не занимались?

– Я в детстве немного мечтала… о кино, – призналась Вика. – Но позже нашла, что это блажь. Все мои подружки мечтали о том же, а я видела, что они неказисты и бездарны. Ну, значит, и я такая же. Зато мне легко давался английский – чего же еще мудрить? А вот теперь я чувствую, что у меня есть задатки…

– Еще какие! – подхватил Юрий Петрович с энтузиазмом. – Вчера вы такой уродиной были – вспомнить страшно!

– Не будем о вчерашнем, – сморщилась Вика. Ее покоробила бестактность этого чурбана. – Впрочем, нет, постойте! Вы-то после вчерашнего как себя чувствуете? Когда вы сейчас при моем приближении вдруг в машину полезли, я было подумала, не сдвиг ли вчера у вас произошел? Со страху?

– Сдвига нет, а вспоминать неприятно, – вздохнул Юрий Петрович. – Морда у этого чудовища раза в три больше моей. Глаза злобные, с этакими кровавыми белками, жар из пасти, как из печки. И слюни капают. Бр-р! Спасибо, что вы мне на помощь пришли. И как вы не боялись? Мне кажется, даже хозяин, полоумный этот старик, что только через полчаса дотащился с поводком, боится этой твари. Собака Баскервилей!

– Обыкновенный мастифф, – равнодушно сказала Вика. – Я с ним спокойно поговорила, отвлекла, и он вас оставил в покое. Вот когда он за вами гнался, действительно все выглядело как в кино. Именно как в “Собаке Баскервилей”. Зачем же вы там бежали, да еще и подскакивали высоко, и ногами дрыгали? Собаки этого не любят!

– Откуда мне было знать, что там собака болтается. Выскочила прямо как из преисподней. Сильная ведь, гадина, как хороший мужик. Вспомнить страшно!

Юрий Петрович приподнял очки на лоб и помял пальцами веки. Казалось, что таким образом он хочет стереть воспоминания, прилипшие, словно соринки:

– До чего бывают омерзительные собаки!

– Вы сделали то, что мне вчера обещали? Вы поговорили с женой? – неожиданно серьезно спросила Вика. Она застала Гузынина врасплох: он замолк на полуслове, а глаза за толстыми стеклами очков помертвели. Он будто увидел что-то пострашнее мастиффа.

– Видите ли, – начал он минуту спустя совсем другим, слабым голосом, – я много думал об этом. Не все так просто. Как я могу выдвигать подобные оскорбительные подозрения…

– Да какие подозрения! – возмутилась Вика. – Это абсолютная правда – голая, гадкая, но правда. Об этом весь “Спортсервис” знает. Весь, до последней уборщицы! Поинтересуйтесь!

– Как? Вы говорили с уборщицами о глубоко личных переживаниях моей жены? Доверились сплетням посторонних, неосведомленных людей? Мне хочется вымыть руки после общения с вами!

– Хоть ноги помойте! – не на шутку разозлилась Вика. – Когда я вас вчера увидела с биноклем, то решила было, что у вас кое-какие мозги есть. Ну зачем вы вчера брали с собой пионерский бинокль?

– Я верю своей жене! Глубоко верю. С ней могло произойти какое-то несчастье. Недоразумение! Ее могли шантажировать…

– Принудить, – ядовито подсказала Вика.

– Да, и принудить! Если ваш муж занимает какую-то должность в этом треклятом “Спортсервисе”, если он непосредственный начальник Лоры… Он мог потребовать близости под угрозой выговора и даже увольнения. Мог!

– Это Пашка-то? Да он наивен, как голубь. Им вечно друзья вертят, как хотят. И начальники. Заставляют по ночам работать!.. Впрочем, как выяснилось, не они заставляют… Все равно! Ваша жена хищница. Она первая набросилась на него! – парировала Вика. Гузынин грозно сопел:

– И вы защищаете своего мордоворота? С его тупым порочным взглядом? С этим недочеловеческим оскалом? Я даже удивляюсь, как вы – а сегодня я убедился, что вы очень миловидная женщина – могли выйти замуж за такого орангутанга!

– У него прекрасная душа! Он сильный! Он красивый! Зато вы безобразны во всех отношениях. Вот как за вас кто-то замуж вышел – действительно странно! – выпалила Вика и расплакалась. Вернее, начала расплакиваться – голос дрогнул, и горючие роднички пробились в уголках глаз. Но мысль. что вот-вот грубая соленая влага потечет по ресницам и тонко тонированным щекам, а потом придется еще и сморкаться, ужаснула Вику. Она тут же растопырила ресницы гримасой удивления, вскинула подбородок, задышала глубоко и ровно, и вот слезные роднички, взбурлив было, иссякли и сцедились туда, откуда только что поднялись – в измученную Викину душу.

Ничего этого Юрий Петрович не понял и испугался:

– Простите меня ради Бога, – покаялся он. – Я не хотел вас обидеть. Слез я видеть не могу. Поэтому, мне кажется, лучше нам больше не встречаться. Я не стану огорчать свою жену и по вашему наущению стыдить и отчитывать ее. Я люблю ее, люблю нашего сына безумно и не намерен рисковать счастьем семьи по вашей прихоти. Вы чего-то себе напридумывали – у вас богатое воображение, у вас сценический дар. Я все это понимаю. Но вы должны оставить в покое нашу семью, где всегда царили мир и доверие. Попробуйте понять, что…

– Пожалуйста, полюбуйтесь! – сказала Вика сырым, жалким голосом и кивнула в сторону “Спортсервиса”. С крыльца как раз спускались Пашка и Лариска – не вполне в обнимку, но достаточно тесно примкнув друг к другу. Лариска, конечно, разинула свою улыбку в сторону Пашки, а тот ответно сиял, хотя был довольно бледен. Но к удивлению Вики, в “Сааб” Пашка загрузился в одиночестве и резко рванул с места. Лариска торопливо засеменила в сторону остановки маршруток. На минуту она остановилась, загнула ногу, чтоб посмотреть на подошву – очевидно, наступила на что-то нехорошее – и вдруг по касательной ее взгляд упал на рыжий “Москвич”. Сначала она непонимающе нахмурилась, а затем подпрыгнула от радости. С криком “Юрашка!” она ринулась к “Москвичу”.

– Черт! – воскликнула Вика, выскользнула из “Москвича” и, пригибаясь за соседним “Фордом”, попыталась скрыться.

– Вот видите! – крякнул ей вслед торжествующий Гузынин.

Вика выбралась на тротуар, а Лариска с кислой миной устроилась в “Москвиче”.

Когда Вика явилась домой, Пашка был уже там и тоже не улыбался. Он заперся в туалете. Вика сбегала к Шемшуриным, где пропадала Анютка, привела ребенка, поставила суп разогреваться, а Пашка все не покидал места своего заточения.

– Ты не заболел? – крикнула Вика из кухни в коридор, куда выходила дверь туалета.

– Да… вроде… черт! вот тебе и на! – сокрушался Пашка за дверью и поведал оттуда, что обедал в кафе “Ковчег”, съел там какие-то битки по-царски и с тех пор нездоров. Вика посоветовала ему принять таблетки “Загрекс”. Оказалось, что Пашка сжевал уже две упаковки “Загреса”, от чего его стало клонить в сон, но других эффектов не последовало. Домашние средства тоже не помогли.

– Может, “Скорую”? – предложила Вика. Пашка отказался. Он честно промучился весь вечер и угомонился в кровати только в обычное для себя время, после трех ночи. “Какой Гузынин дурак! Обрадовался, что его растрепа домой побежала. Да они просто гадости какой-то наелись, и свидание на складе сорвалось. Завтра все будет по-прежнему”, – думала Вика и ничуть не радовалась, что весь сегодняшний вечер Пашка провел дома. Своим присутствием, жалобами и урчанием в животе он мешал Вике отдаваться ее ежедневной привычной печали о том, что мужа нет рядом. Анютка насмотрелась мультиков и, даже не взглянув на папу, давящегося “Загрексом”, дисциплинированно протопала спать. Зато она страшно разревелась, когда обнаружила пропажу старого затертого зайца. Вика поначалу даже обрадовалась исчезновению столь антисанитарной вещи (из зайца, изношенного до дыр, давно лезла какая-то гнусная синтетическая труха), но ребенок опух от слез, и пришлось рыться в шкафах, ползать со щеткой в руках под кроватями, заглядывать во все углы. Вика уже собиралась бежать к Шемшуриным и искать зайца там (Анютка не помнила, выносила ли сегодня свое сокровище из дома), но заяц вдруг нашелся. Он завалился между стеной и Анюткиной кроватью и сплющился там в большую, неприглядного вида лепешку. Счастливая Анютка эту лепешку обцеловала и мигом уснула. Вика подумала, как мало надо человеку для счастья. Для несчастья, впрочем, тоже. Если потеря гадкого зайца вызвала такую бурю, что же говорить о потере живого, привычного, любимого мужа! И Гузынин точно так же жалеет о своей беспутной Лариске, потому и выдумывает для нее всякие невозможные смягчающие обстоятельства. Давно ли Вика была так же глупа и бегала в сыскное бюро, чтоб разоблачить Пашкиных мнимых мучителей! Поцелуй, виденный сквозь бинокль, убил все ее надежды. Это не флирт, это страсть. Что может ее остановить? Только битки по-царски, и то лишь на один вечер. Ведь наутро Пашка отбыл якобы (Вика ничему уже не верила!) на Блошиную горку утверждать окраску колпачков фонарей вдоль трассы (предусмотренные проектом ярко-оранжевые показались кому-то неэстетичными и внушающими лыжникам уверенность в том, что они непременно и очень скоро свернут себе шею). Явился домой Пашка лишь на рассвете. Его осунувшееся лицо явно указывало на безумную ночь в домике рядом с помойкой, хотя сам Пашка уверял, что его до сих пор донимают проклятые битки.